(1936— 1939гг.)
Аспирант кафедры отечественной истории ЯГПУ им. К.Д.Ушинского
В последние годы во французской историографии в связи с гражданской войной в Испании довольно четко определилась неоконсервативная тенденция, связанная с реабилитацией Франко и критикой той роли, которую сыграли в данном конфликте коммунисты вообще и Советский Союз в частности. В этом смысле весьма показательны две книги, вышедшие во Франции в 1993 г. Первая из них представляет собой сборник статей главным образом испанских авторов. Его составителем и редактором является французский историк А. Иматц. Международным аспектам гражданской войны частично посвящены его собственная статья, предваряющая книгу, и небольшая работа испанского исследователя Р. Чьервы — она, поскольку опубликована в данном сборнике, также отражает мнение некоторых французских историков, поэтому может быть использована при характеристике французской историографии последних лет.
Иматц начинает статью с общего замечания, что гражданскую войну в целом освещают по-разному. Однако ортодоксальные коммунисты ее искажают, выдвигая такие тезисы, какие не разделяют даже крайние левые, в частности, троцкисты, социалисты или анархисты. К такого рода сомнительным утверждениям принадлежат следующие. 18 июля 1936 года было положено начало интернациональной фашистской агрессии в Испанию и мятежу испанских капиталистов против своего народа, а аппарат государственной власти был поставлен на службу мятежникам. Несмотря на сложившуюся критическую ситуацию, сопротивление рядовых граждан оказалось настолько сильным, что националисты были вынуждены прибегнуть к помощи немецких и итальянских фашистов, за счет чего расклад сил быстро изменился. Перед лицом иностранной агрессии республиканское правительство, вероломно преданное демократическими странами: США, Францией и Англией,— после заключения пакта о невмешательстве оказалось в сфере влияния СССР. Однако крайне скудная помощь Советского Союза по своим размерам никогда не равнялась той, какую получал противник, особенно в решающие моменты войны. Ожесточенное сопротивление народа стало ослабевать в результате внутренних раздоров и особенно после Мюнхенского соглашения в сентябре 1938 г., когда западные страны окончательно бросили республику. Это и есть, по словам Иматца, вульгаризированная версия испанской войны.
Вопреки распространенному мнению, иностранная интервенция лишь уравновесила борьбу, ожесточила и удлинила ее, поскольку обе враждующие стороны сознавали недостаточность собственной подготовленности к боевым действиям. В связи с этим и республиканцы и националисты одновременно были вынуждены обратиться к иностранной помощи. 17 и 19 июля 1936г. республиканское правительство запросило Францию о возможных поставках оружия и военной техники, а 23 июля Франко обратился с аналогичной просьбой к Италии. 25 июля Профинтерн и Коминтерн приняли решение об оказании помощи республике. В начале августа Народный фронт Испании, правда без особенного успеха, просил о военной поддержке Германию. Великие державы, в частности, Великобритания, выступили за то, чтобы помощь обеим сторонам предоставлялась относительно равномерно: с 1 августа— применительно к военной технике, а с декабря 1936 г.— применительно к волонтерам. Эта система, как считает Иматц, вполне эффективно действовала в течение всей войны. Кроме того, французский исследователь, приводя ряд цифр, утверждает, что по количеству техники с обеих сторон наблюдался определенный баланс сил с некоторым перевесом в пользу республиканцев, даже если не принимать во внимание не дошедшее до них иностранное вооружение. Это объяснимо, поскольку правительство располагало возможностью сразу оплачивать заказы.
Равным образом, неверно широко распространенное мнение о том, что иностранных волонтеров на стороне Франко сражалось больше. Число комбатантов обоих лагерей было примерно одинаковым: 60-80 тыс.— у республиканцев и около 76 тыс.— у националистов; впрочем, общее их число не превышало 10% размеров каждой из двух армий. Однако, по мнению Иматца, Народный фронт растранжирил военную технику, в которой имел превосходство,— с ней он мог бы одержать победу. Впрочем, военные эксперты республиканцев никогда не приписывали свое поражение вмешательству в войну стран “оси”, поскольку оно было обусловлено разладом во внутренней политике республиканцев.
Лидеры коммунистов и другие левые широко обсуждали сюжет, связанный с коммунистическим и советским влиянием в республиканской зоне, не отрицая его. Более того, политические и военные лидеры коммунистов накануне падения республики бежали в Москву, тогда как оставшиеся были вынуждены капитулировать, и “Мадрид, провозглашенный “могилой фашизма” на самом деле стал “могилой коммунизма”. Некоторые левые, в частности, Клаудио Альборнос, член республиканского правительства в изгнании (1962-1971 гг.), считали, что в случае победы республики в Испании установился бы коммунистический режим, с чем соглашался и один из министров Франко, его зять Рамон Серано Суньер. О коммунистической угрозе в Испании заявляли и некоторые западные политики, например, У. Черчилль.
Рикардо Чьерва, рассматривавший в своей статье роль коммунистов в гражданской войне, полагал, что в силу общей немногочисленности влияние коммунистической партии на испанскую общественность было невелико — она приобрела значение лишь в результате поддержки СССР. Революция же 1934 г. была, в первую очередь, революцией социалистической. Чтобы не оттолкнуть от себя Францию и Англию, коммунисты с начала войны по видимости проводили умеренную политику, но в действительности стремились контролировать всю республиканскую зону. Ценой за приход к власти коммунистов стали поставки советской военной техники в Испанию и формирование Коминтерном интербригад. По словам Чьервы, многие историки различных направлений, в том числе советские и просоветские, разделяли тезис о том, что интербригады “являлись ни чем иным как силами СССР в Испании”. Сталин действовал через своих агентов в Коминтерне: коммунисты стали организаторами и идейными вдохновителями набора добровольцев в бригады, занимали в них ключевые посты, являлись командующими и военными советниками в республиканской армии. К концу войны около 80% от числа сражавшихся в добровольческих соединениях составляли коммунисты. “Сколько членов интербригад покинет поле сражения, чтобы спустя несколько дней после возвращения на родную землю непонятным образом исчезнуть!”— восклицает Чьерва.
В июле 1936 г. Сталин не желал открыто вмешиваться в испанскую войну, поскольку спустя месяц в Москве состоялся процесс над “троцкистами”, стоивший жизни Зиновьеву и Каменеву. В то же время поддержка Народного фронта Советским Союзом и его альянс с демократическими силами на Западе против фашистских стран достигли пика своего развития. Прямая, но никогда не явная интервенция СССР началась с опозданием в несколько недель, с середины сентября 1936 г. Прибытие же в Мадрид 27 августа 1936 г. советского представителя Розенберга означало ускорение переговоров Коминтерна с республиканским правительством без посредничества ИКП.
Чьерва не мог обойти столь скандального для западной литературы вопроса, как депортирование золота испанской республики из Мадрида в Москву. Ссылаясь на мнение двух бежавших на Запад советских военных, Кривицкого и Орлова, он утверждает, что это была тщательно продуманная операция, проведенная при активном участии Х. Негрина, когда из Испании было вывезено 72,64% ее золотого запаса. Именно поэтому Сталину удалось оказать экономическое воздействие на республику. Франция же в 1939 г. вернула Франко ту часть испанского золота, которое было депонировано в ее банках.
Ларго Кабальеро отказался быть послушной марионеткой в руках СССР, поэтому был отстранен коммунистами от власти с помощью военного министра И. Прието, которого, в свою очередь, убрали посредством просоветски настроенного Х. Негрина. Впрочем, перед самым падением республики в марте 1939 г. произошел открытый разрыв коммунистов с остальными левыми, сопровождавшийся кровавыми столкновениями. С другой стороны, коммунисты вплоть до 1949 г. пытались организовать партизанское движение за восстановление республики.
Многие тезисы, лишь намеченные в статье Чьервы, были более подробно развиты в обширной монографии П. Бруэ. По его мнению, несмотря на значительную отдаленность, обе страны имели много сходных черт во внутреннем развитии, в связи с чем возникали и сходные проблемы. Сохранение феодальных пережитков в аграрном секторе, сложные отношения государства с национальными меньшинствами, церковью, армией, зависимость промышленности от иностранного капитала, появление молодого и воинственного рабочего класса— все это имело место в Испании накануне гражданской войны, как и в России перед 1917 годом. Однако для СССР Испания до 1936 г. оставалась terra incognita, о ней мало знали и не очень интересовались ее внутренней жизнью. Такое положение сохранялось и после победы республиканцев на выборах 1936 г. и первые дни после июльского восстания. Равным образом в тактике действий Коминтерна испанский вопрос до сентября 1936 г. занимал далеко не первое место. Лишь в начале августа в советской прессе появились первые статьи, отразившие интерес к испанским событиям. Советский Союз, поставленный 18 июля перед дилеммой необходимости участия в политике невмешательства или оказания помощи республиканцам военной техникой, избрал сначала первый путь, что на деле обеспечило лишь быстрый успех франкистам,— а позднее стал оказывать материальную помощь Мадриду в скрытой форме, не афишируя ее и отрицая возможность иного выхода из создавшейся ситуации. Возможно, сразу после 18 июля Москва придерживалась того мнения, что республиканское правительство вполне способно самостоятельно справиться с мятежниками при поддержке народа, поэтому СССР согласился присоединиться к пакту о невмешательстве.
КПФ же с начала августа в качестве генеральной линии в отношении Испании выдвинула обеспечение национальной безопасности Франции. Идея невмешательства родилась под английским влиянием, однако при односторонней помощи Франко фашистских государств подобная позиция могла привести лишь к поражению Мадрида. Присоединение Советского Союза к пакту о невмешательстве приходит в видимое противоречие с лозунгами, выдвинутыми на митингах, проводившихся КПФ, типа “пушки и самолеты для Испании”. Впрочем, Морис Торез уже в середине октября 1936 г. отмежевался от такого рода требований, сославшись на напуганность “мелкой буржуазии”. Таким образом, противоречие возникало не между Москвой и КПФ, а между отдельными членами последней, таких как Торез, и ее истинным авангардом, состоявшим из рабочих-активистов. Именно эти активисты не соглашались с легкостью принять навязываемую им со стороны КПФ политику Сталина применительно к Испании.
Осенью 1936 г. политика СССР изменяется: в середине октября, а может, даже в конце августа, принимается решение об оказании помощи Испании. В середине октября республиканцы уже получают оружие, закупленное Коминтерном на Западе при участии французского правительства, а в конце месяца на Пиренейский полуостров стала прибывать и советская военная помощь, в частности, первый советский корабль появился у берегов Испании 15 октября. Оружия, тем не менее, не хватало. Когда же генерал Идальго де Сиснерос обратился к Москве за новой военной помощью на следующий день после Мюнхенского соглашения 1938 г., ему было указано, что новые поставки превышают сумму реального кредита. Большая часть оружия, отправленная республиканцам в 1938 г., так и не была ими использована вплоть до окончательного разгрома, поскольку техника была либо задержана, либо перехвачена националистами. Все поставки СССР в Испанию были оплачены за счет золотого запаса республики, доставленного к 5 ноября 1936 г. в Москву. Этот “кредит”, по советским источникам, иссяк к апрелю 1938 г.— тогда республиканцам был предоставлен заем из трехпроцентного расчета. Для перевозок оружия во Франции 15 апреля 1937 г. была создана пароходная компания под эгидой Коминтерна— “Франс-Навигасьон”. Эта организация стала одним из основных инструментов проникновения сталинских спецслужб в Испанию, то есть была по своей сути не коммерческой, а политической — советская помощь была оплачена не только золотом, но и потерей Испанией независимости.
Кроме оружия, Советский Союз отправил в Испанию более двух тысяч военных специалистов и консультантов. Не меньшую роль играли и гражданские представители СССР в Испании: дипломаты и официальные советники, в частности Розенберг. Среди прибывавших из Москвы “консультантов” действительно были люди, искренне преданные делу революции, однако наряду с ними в Испанию “приезжали спесивые и раболепные аппаратчики, наемные убийцы и мучители...” Сталин сумел окрасить свою политику в цвета антифашистской борьбы, безжалостно уничтожая первых участников революции. Большевикам удавалось с выгодой для себя использовать интернациональную солидарность иностранных рабочих и испанского народа. В организуемые интербригады по преимуществу входили коммунисты. Лишь немногие из них понимали, что руководство способно вести двойную игру, однако воодушевленные революционными идеями активисты вряд ли догадывались о том, что сами становились “солдатами Сталина” в войне против “несвоевременной революции”.
Первым результатом поворота политики Сталина явилась успешная оборона Мадрида, который выстоял осенью 1936 г. Заслугу коммунистов в его спасении не отрицали даже противники СССР, сравнивая защиту города с битвой спартанцев у Фермопил. Впрочем, по мнению Бруэ, Сталин не желал победы республиканцев, поскольку таковой факт обострил бы отношения с Гитлером. С другой стороны, советского вождя также не устраивало быстрое падение Мадрида, развязавшее бы фюреру руки для проведения агрессивной политики в Восточной Европе и, собственно, против СССР.
Вряд ли переход Сталина от циничной политики невмешательства к активной военно-технической поддержке был вызван давлением на него западных компартий, так как из них никто бы не решился на подобный шаг. Едва ли поворот курса был обусловлен опасением СССР потерять свой авторитет среди тех же компартий, не желавших себя дискредитировать отказом в помощи республиканцам. Скорее всего, Сталин был занят защитой собственной власти, и его поворот в отношении к Испании стал результатом последней попытки старых большевиков, таких, как Радек, изменить направление его политики — данную оппозицию можно назвать троцкистской. Не случайно именно в августе 1936 г. в Москве начались процессы против “троцкистско-зиновьевского блока”. Бруэ этот тезис выдвигает лишь в качестве предположения, которое сможет найти подтверждение лишь с момента открытия засекреченных архивов Кремля: он расценивает 1936 год как время кризиса власти в СССР. Сталин боялся не столько самой революции или гражданской войны, сколько возможности укрепления в Испании троцкизма— борьба против него, а не против франкистов стояла на первом месте. Сталин не любил революций, поскольку ими почти нельзя управлять. Поэтому, по словам даже советских деятелей, помощь СССР Испании была направлена не на развитие революции, а на установление демократического режима.
Вмешательством Сталина Бруэ объясняет изменение позиции Ларго Кабальеро. Сталин в декабре 1936 г. в письме советовал премьер-министру не очень доверять крестьянству, привлекать на свою сторо
Первым этапом возвышения компартии в Испании стало формирование в ноябре, во время осады Мадрида, хунты по обороне города. Это была первая попытка сталинистов взять власть, поскольку в хунте большинство составляли коммунисты, а анархистов в нее не допустили. Сталина вполне устраивала якобы демократическая республика, управляемая компартией от имени Народного фронта под контролем ГПУ. Усиление коммунистов сопровождалось разворачиванием антитроцкистской кампании, несмотря на то, что троцкистов в полном смысле слова в Испании не было. На Пиренейском полуострове стала постепенно складываться сходная с внутренним положением в СССР политическая обстановка. “Чистки” проводились профессионалами, в основном советскими коммунистами, в том числе и наемными убийцами. Дознание и пытки троцкистов, членов ПОУМ (Объединенная рабочая марксистская партия), проводились в особых частных тюрьмах— местных “чрезвычайных комиссиях”. Как считает Бруэ, жертв было много, в основном из числа троцкистов и анархистов. ПОУМ в целом и Андре Нин в частности были обвинены коммунистами в шпионаже в пользу Франко— основную роль здесь сыграли майские события 1937 г. Впрочем, репрессии только способствовали росту популярности ПОУМ.
Вряд ли у Сталина имелось намерение превратить Испанию в страну-сателлит, своего рода колонию, поскольку СССР был озабочен в первую очередь проблемами своей внешней безопасности, а потому стремился избежать или по крайней мере оттянуть надвигавшуюся мировую войну. В этой связи революция и война в Испании не могли принести ничего, кроме дополнительных трудностей: умеренная программа Сталина могла удовлетворить лишь мелкую буржуазию, реорганизовать ее внутри республиканского лагеря. Популярностью лозунгов компартии был вызван наплыв в нее многих людей, которых можно причислить к такого рода буржуазии. Они начинали занимать ключевые должности и, сами того не зная, проводить сталинскую политику, а вождь действовал методами постепенного внедрения в структуры республиканской власти своих ставленников путем коррупции и шантажа. КПИ удалось добиться лояльности многих нейтральных офицеров, а с помощью армии— государственной гегемонии. Армии коммунисты придавали особенное значение, так что компартию даже называли “военной партией республики”. Впрочем, многие представители высшего командования вступили в нее лишь во время войны— новый офицерский корпус, комиссары, правоохранительные органы сыграли роль троянского коня в стане республиканцев, поскольку проникновение коммунистов в силовые структуры можно было наблюдать на всех уровнях. Кроме того, они просачивались в другие политические партии Народного фронта, создавая в них свои фракции, позволявшие ликвидировать сами партии, как это случилось с ПСОЕ (Социалистическая рабочая партия Испании),— тактика “салями”, то есть колбасы, разрезаемой по ломтикам, по выражению Бруэ.
“Колонизация” страны со стороны КПИ шла вразрез с планами Сталина, кроме того, не могла не породить политической борьбы, что выразилось и в отсутствии единства среди республиканцев, так необходимого во время войны. Многие военные, вступившие в КПИ из карьерных соображений, предали партию в критическое время, выйдя из нее в 1938 г. или отказавшись подчиниться приказам ЦК. Тольятти пытался объяснить этот факт тем, что многие из них были франкмасонами — проводниками идей французско-английской буржуазии.
С другой стороны, контроль над обществом и государством, к которому стремилась КПИ, требовал высокой квалификации коммунистов, — опытных же профессионалов-управ-ленцев среди них не имелось. Например, “Пассионария” даже при всем ее ораторском таланте едва ли смогла бы стать активным членом государственного аппарата. Все коммунистические руководители, ввиду близкого военного поражения, весной 1939 г. бежали, в чем и выразилась вся посредственность аппаратчиков.
Никто из руководителей ИСРП не был столь популярен в первые месяцы гражданской войны, как Ларго Кабальеро, его еще называли “вторым Лениным”. Сталин вряд ли собирался признавать его таковым на самом деле и через Розенберга, советского поверенного в Испании, потребовал скорого объединения ИСРП и КПИ, что Кабальеро отказался сделать. Его независимая позиция вызвала неудовольствие коммунистов и положила начало их деятельности против социалистов, в частности, самого Кабальеро и военного министра Х. Асенио. Оба были смещены— падение Кабальеро, как считает Бруэ, во многом было обусловлено советской политикой.
Результатом вмешательства Сталина в испанские дела стало оттеснение народных масс на второй план и перенесение центра тяжести с гражданской войны на проблемы государственной власти управленческого аппарата. В этом смысле особое значение приобрели действия внутренней полиции, государственные перевороты, когда силы внутренней охраны и войска стали важным элементом в устранении демократических институтов. Майские события 1937 г. в Барселоне, связанные с вооруженным выступлением анархистов и синдикалистов, были использованы советской прессой для разворачивания целой кампании против них как врагов республики, действовавших на руку Франко. На самом деле, по мнению Бруэ, барселонское восстание можно расценить как попытку рабочих закрепить за собой революционные завоевания и оградиться от постепенно возраставшего в стране влияния армейских кругов. Подавив восстание, полицейские подразделения, возглавляемые сталинистами, преследовали цель разоружить рабочих и положить конец “двоевластию”— этим они явно противопоставили себя рабочему народу, объявленному “бандой провокаторов на службе у международного фашизма”, в то время как в Москву отправилась делегация от партии объединенной социалистической молодежи с выражениями признательности и любви к “вождю мирового пролетариата”. Вообще в мае 1937 г. сложилась загадочная ситуация, до конца так и не изученная политологами: смена Ларго Кабальеро Хуаном Негрином не была ни демократическим актом, ни государственным переворотом. Формально решение об отставке премьера было принято на заседании Политбюро КПИ, а на самом деле — в Москве. Если сравнить майские события 1937 г. с переворотом Касадо весной 1939 г., то окажется, что последний был не менее обоснованным. КПИ допустила ошибку, призывая к войне до самого, далеко не победного, конца. Этим воспользовался Касадо, стремясь к миру: он, намекая на коммунистов, указал на то, что некоторые, прикрываясь военными лозунгами, готовятся к бегству. Последние же, когда в Испании еще оставались наиболее деятельные члены НКВД, не преминувшие вовремя исчезнуть после победы Франко, слишком поздно попытались противопоставить Касадо “контрпереворот”.
По мнению Бруэ, нет оснований различать политику Сталина, КПИ и Коминтерна: это одно и то же. После испанских событий Сталин вполне заслужил двойной эпитет “организатора поражения” и “могильщика революции”, по словам Л. Троцкого. Вообще многие последующие события, такие как раздел Польши или советско-германский пакт, скорее всего, берут начало именно с гражданской войны в Испании. Так, после второй мировой войны СССР создал в Восточной Европе объединение стран “народных демократий”, в которых активно применял методы, отработанные в Испании. Компартии избавлялись от своих противников, внедряя агентов в их структуры (тактика “троянского коня”) или устраняя “по отдельным долям” партийные фракции оппозиционеров (тактика “салями”). На территории новых социалистических стран создавались карательные службы и особая полиция, практиковавшие, помимо репрессий, шантаж и подкуп. По способам достижения своих целей, считает Бруэ, вполне можно поставить знак равенства между фашизмом и сталинизмом.
В каком-то смысле система “народных демократий”, созданная в Восточной Европе в сороковые годы, аналогична режиму, установленному в республиканской Испании периода гражданской войны. Во-первых, революция не была народной, но была совершена правительством и получила развитие, будучи спровоцирована противником. Многие современные историки, сторонники последнего республиканского правительства Негрина, не отрицают этого. Во-вторых, революции в Восточной Европе, как и испанская, были произведены при несомненном участии ставленников Советского Союза. В конечном счете генератором данных процессов являлся не кто иной как Сталин. “...На вершину власти его возвела революция, которую он в конце концов жестоко подавил, чтобы она его не развенчала”.
Таким образом, во французской историографии гражданской войны в Испании за последние годы оформилось направление, представители которого полагают, что Советский Союз сыграл негативную роль в международной политике конца тридцатых годов в целом и в испанском вопросе, в частности. В первую очередь, это связано с волной десоветизации, прокатившейся после Перестройки по Восточной Европе, и крахом социалистической системы. Критика в адрес СССР со стороны французских исследователей, в частности Бруэ, носит не всегда аргументированный характер, поскольку в большинстве случаев сводится к списыванию всех смертных грехов международной политики 30-х годов на Сталина, Коминтерн и советскую службу Госбезопасности. Отрицать влияние советских политиков и спецслужб на международную ситуацию того времени не следует, однако абсолютизировать их негативную роль, как и роль любого единичного фактора в истории, не вполне справедливо. Данная тенденция, скорее всего, связана с доминированием в политической жизни Франции начала 90-х годов партий правого толка, представители которых пришли к власти после окончания президентских полномочий Фр. Миттерана. Этим можно объяснить и появление работ профранкистски настроенных авторов.
В свете вышесказанного работа Бруэ наиболее политизирована и, можно сказать, пристрастна, поскольку автор поставил перед собой определенную задачу, с каковой вполне справился,— доказать, что Советский Союз в 1936-1939 гг. стремился установить в республиканской Испании свой диктат. В большинстве случаев французский исследователь ссылается на периодические издания того времени и воспоминания участников описываемых событий. Но подборку источников, представленную в монографии, нельзя назвать представительной, поскольку Бруэ собрал свидетельства, подтверждавшие лишь его собственную версию о “коммунистической агрессии” в Испании. Например, из мемуаров советских участников в войне он широко пользуется воспоминаниями военных Орлова и Кривицкого, эмигрировавших из СССР и ненавидевших сталинский режим,— естественно, ничего хорошего о Советском Союзе они написать не могли, в то время как дипломатическую переписку советских представителей в Испании, Англии, Франции и Германии с руководством НКИДа, отражавшую по крайней мере официальную позицию СССР, Бруэ не использовал совсем. Вообще автор, несмотря на то, что действительно работал во многих архивах, в том числе и московских, документальные материалы использовал весьма ограниченно.
Несколько необычным кажется утверждение Бруэ о том, что Сталин изменил внешнеполитический курс по отношению к Испании под давлением “старых большевиков”, которых в то же время и репрессировал по делу о троцкистско-зиновьевском блоке в августе 1936 г. Данная гипотеза, очевидно, базируется на двух документах. 13 августа 1936 г. военный атташе Франции в Москве подполковник Симон отправил министру национальной обороны Даладье секретную депешу, ссылаясь на некий “серьезный источник”. В ней сообщалось, что относительно испанских событий мнения членов Коминтерна разделились. Умеренная фракция, к которой относился и Сталин, “желала бы вовсе избежать интервенции, чтобы не вызвать негативной реакции Германии и Италии”. Представители фракции экстремистов, наоборот, считали, что СССР не должен сохранять нейтралитет и обязан поддержать законное правительство. Адептов такой точки зрения, как писал Симон, и обвиняют в “троцкизме”. “Можно предвидеть, что их непримиримая позиция способна повлечь за собой репрессивные меры... вплоть до ссылки”. Тот же факт подтвердил 3 сентября в телеграмме министру иностранных дел Дельбосу французский посол в Москве Пайяр. “Дело в том, что позиция, какую заняло руководство Москвы,— сообщал он,— не столь естественна, как это может показаться с первого взгляда. Послужив опорным пунктом для выкристаллизовывания оппозиции, внутри большевистской партии она определялась как до, так и после своего окончательного уточнения мощным встречным течением, следствия которого, кстати, я весьма ясно ощутил в ходе переговоров. Будучи обоснованным принципами, с одной стороны, европейской солидарности, а с другой— мирного сосуществования народов, отношение СССР к испанскому вопросу на данный момент является свидетельством победы конструктивных идей Сталина над мнением оппозиции”. Сложно сказать, насколько действительно были способны оказать давление на Сталина представители “оппози-ции” в 1936 г., однако до обнаружения соответствующих документов с советской стороны данное предположение действительно не лишено оснований.
Рассматривать республиканскую Испанию как первое звено в системе социалистических государств, созданной благодаря СССР, неверно, поскольку в конце тридцатых годов Советский Союз еще не имел на международной арене такого авторитета, какой приобрел после второй мировой войны в качестве победителя, когда был разгромлен один из его желательных союзников перед 1941 годом— Германия и когда между Западной и Восточной Европой опустился железный занавес, четко обозначивший противостояние двух политических систем. Кроме того, Испания была слишком удалена от СССР, чтобы представлять непосредственный интерес для Сталина, который стремился ее использовать, в первую очередь, для создания выгодной международной обстановки для своей державы. Победа республиканцев для Сталина была желательней, чем победа националистов, однако добиваться ее любой ценой по примеру Гитлера и Муссолини, поддерживавших Франко, он не собирался. Об этом свидетельствуют и отсутствие в Испании регулярных советских войск, и требование от республиканцев оплаты всех военных поставок СССР,— чем и было вызвано депортирование золотого запаса страны в Москву, а также отказ в дополнительных кредитах к началу 1939 г.,— и постоянные уступки СССР под давлением западных стран в лондонском Комитете по невмешательству, которые в конечном счете оказывались на руку только Франко (данный факт говорит о гораздо большем значении для СССР отношений с Англией и Францией, нежели с республиканской Испанией), и отсутствие в весь период войны в республиканской Испании советского полномочного представителя— вместо него в Мадрид был отправлен лишь временный поверенный, что, по сути, не являлось установлением равноправных дипломатических отношений.
Таким образом, политизированность проблемы гражданской войны в Испании по-прежнему наблюдается в некоторых направлениях современной западной литературы, что препятствует серьезному изучению всего спектра международных отношений в связи с испанскими событиями 1936-1939 гг.