Кочегаров К. А.
События 1708 г. на Украине, несмотря на трехсотлетнюю давность, до сих пор привлекают внимание не только историков, но и политиков, писателей и общественных деятелей. Оценки и мнения, касающиеся перехода И.С. Мазепы на сторону шведов и последующих событий, не только различаются, но и порой диаметрально противоположны. Задача данной статьи — осветить первые шаги русского правительства в отношении Украины последовавшие сразу после этого события, когда решался вопрос: пойдет или нет украинское общество за своим гетманом?
В 1708 г. Северная война вступила в свою кульминационную фазу. В сентябре шведские войска двинулись на Украину. Несмотря на разгром 28 сентября корпуса генерала Левенгаупта при Лесной, исход решающего столкновения между русской и шведской армией был далеко не предопределен и должен был решиться на просторах Малороссии. Карл XII около середины сентября окончательно решил наступать на Украину и двинул передовые отряды к Стародубу. Русское командование вовсе не собиралось отдавать украинские земли врагу. Б.П. Шереметев со своим войском занял Почеп, послав часть его в Стародуб, который по его распоряжению был дополнительно укреплен, и в Погар. Затем, ввиду приближения неприятеля, отряды из Погара были стянуты в Стародуб, гарнизон которого был усилен (планировалось, что туда придут также казацкие полки). Командующему стародубским гарнизоном полковнику И.С. Феленгейму Шереметев приказал «чинит отпор неприятелю до последней меры». Когда тот стал жаловаться, что стародубская крепость «зело слаба», Шереметев велел «сколько возможно крепить» (1). Кроме того, в Новгород-Северский был послан полк Григория Чернышева с поручением укрепить город. Позднее ему в помощь был направлен Бутырский полк (2).
Б.П. Шереметев издал универсалы, увещевая украинцев не покидать свои селения перед приближением русских войск, и заверяя, что русским солдатам запрещено под страхом смертной казни чинить «обиды и разорения» местным жителям, а за все продовольствие, привезенное в русский лагерь будут заплачены деньги (3). Он приставил к конным и пехотным частям специальных офицеров, чьей задачей было не допустить со стороны войск каких-либо насилий над местными жителями. Всех виновных в подобных проступках было наказано «для постраху иным казнить смертию» (4). Эта линия находила подтверждение и в приказах отдельным командирам, что подтверждает серьезность намерений русского командования. Так, направленному 19 сентября с батальоном в Стародуб полковнику Астафьеву Б.П. Шереметев приказал «в пути иметь осмотрение, дабы обывателем нашего народа (выделено мной. — К.К.) никакие обиды не чинили и хлебов не толочили, сие запретит под смертию» (5). Непонятно, на основании каких данных Т.Г. Таирова-Яковлева делает вывод, что Украина «решением Петра обрекалась на превращение в «выжженный край» (6).
Население Малороссии встретило шведов враждебно, хотя русские солдаты и офицеры, несмотря на запреты, порой не самым лучшим образом вели себя в отношении местных жителей (7). 24 октября Петр в письме к Ф.А. Апраксину отмечал: «…неприятель был у Стародуба и всяко трудился своею обыкновенною прелестию, но Малороссийский народ так твердо с помощию Божиею стоит, чево болше ненадобно от них требовать (выделено мной. — К.К.)». Всех шведских офицеров, приезжавших с письмами Карла XII в Стародуб и другие города, украинцы «сковав», отправляли к гетману Ивану Мазепе (8). В тот же день Б.П. Шереметеву было направлено указание: в случае если шведы перейдут Десну — усилить гарнизоны наиболее «знатных» украинских городов (9). К переправе на Десне было велено идти и войску Мазепы. Однако А.Д. Меншиков в своем рапорте Петру от 21 октября считал, что на казаков особенно надеяться не стоит, поскольку те, которых светлейший видел «в великом страху от неприятеля и из домов своих совсем убравшись, кой-куда врознь розезжаются». В Чернигове Меншикову удалось обнаружить лишь 150 казаков черниговского полка — «и те ис последних, а ис старшин почитай никого не видим, а которой и появитца, да того ж часу спешит со двора, чтоб убратца и бежать» (10).
Не подлежит сомнению, что измена Мазепы для Петра I и его приближенных оказалась полной неожиданностью, хотя некоторые украинские историки без достаточных оснований отрицают этот факт (11). Получив известия от А.Д. Меншикова о «нечаянном никогда злом случае измены гетманской» Петр I 27 октября прежде всего приказал ему помешать находившимся у Десны казацким полкам переправляться через реку «по прелести гетманской», послав туда несколько полков драгун. «А полковником и старшине вели, сколько возможно ласково призывать (выделено мной. — К.К.)» — формулировал царь другую задачу, приглашая их на избрание нового гетмана (12). Как видно первая реакция русского царя, воспринявшего произошедшее с «великим удивлением», несмотря на то, что Меншиков не сомневался, что Мазепа «совершенно изменил» (13), была весьма далека от намерения принять жесткие меры по устрашению казачества и расправе с возможными сторонниками Мазепы. В тот же день царем был издан манифест к малороссийскому народу и Войску Запорожскому, в котором вообще констатировалось, что гетман «безвестно пропал, и сомневаемся мы того для, не по факциям ли каким неприятелским». Поэтому Петр приглашал в свой лагерь всю старшину пока что «для советов», и лишь только в случае, если обнаружится «конечная неверность» Мазепы — для выборов нового гетмана (14). Все это свидетельствует скорее о некоторой неуверенности и сомнениях, которые охватили русского царя, который все еще не мог окончательно поверить в измену человека, которого он считал одним из своих ближайших сторонников, нежели о стремительных и решительных действиях Петра по усмирению «антимосковского восстания на Украине».
Только 28 октября Петр, уже окончательно убедившись, что Мазепа перешел на сторону Карла XII, издал новый манифест к населению Украины с соответствующими призывами (он был разослан по Украине в копиях (15)). Между прочим в манифесте содержались обвинения Мазепы в намерении «Малороссийскую землю поработить по-прежнему под владение Полское и церкви Божии и святыя монастыри отдать во унию» (16). Эти обвинения впоследствии неоднократно повторялись и в других царских документах, обращенных к населению Украины. При рассмотрении этой сентенции царского манифеста необходимо принять во внимание, что конец XVII — начало XVIII вв. — время активного утверждения унии на украинских землях Речи Посполитой. И хотя шведский король был протестантом, Петр считал, что Украина попадет не столько под его протекцию, сколько под протекцию его польского союзника Станислава Лещинского (с которым у Мазепы также были контакты (17), о которых русское командование получало информацию еще до перехода гетмана на сторону шведов (18)). А это, в глазах русского царя автоматически означало усиление на Украине позиций унии и католичества. Такие взгляды вполне соответствовали и настроениям украинского населения, когда малейшая активизация политики Речи Посполитой в отношении Украины, немедленно вызывала толки о намерении поляков искоренить православную веру. Подчас такие идеи, будоражившие казацкое общество, не имели под собой реальных оснований. В эпоху, когда религиозные лозунги тесно переплетались с политическими, а порой и подменяли их, такие вышеприведенные обвинения в адрес Мазепы вовсе не кажутся такими надуманными, как это может представляться с позиций сегодняшнего дня. Стоит отметить, что Петр I не скрывал перед украинским обществом, что Мазепа под протекцией шведского короля или Станислава Лещинского хотел стать «самовластным князем» (19). Царь был уверен, что малороссияне считают именно его своим законным монархом и не поддержат стремления Мазепы не только к смене верховного правителя, но и к усилении его личной власти на Украине, к фактической независимости.
В некоторых экземплярах царских манифестов так же объявлялось об отмене «оранд» — откупов на производство и продажу вина, дегтя, табаку, которые шли ранее на содержание гетманских компанейцев и сердюков, и которые давали в распоряжение Мазепы значительные средства (20). Теперь когда гетман бежал, Петр, учитывая, что российская казна все равно не получала с аренд ни копейки денег, счел возможным отменить их, тем самым укрепив позиции русского правительства на Украине. Стоит отметить, что аренды, вызывавшие недовольство украинского населения уже отменялись русским правительством в 1687 г., после свержения Самойловича. Никакой непосредственной заинтересованности в них у царской власти не было, но вскоре они были введены вновь, по просьбе Мазепы. Кстати говоря, отмена аренд не имела такого уж однозначно положительного значения, как кажется на первый взгляд. Среди арендаторов — украинских мещан и купцов это вызвало замешательство и недовольство, тогда как простой народ поддержал этот шаг. Об этом киевский воевода Д.М. Голицын 11 ноября писал начальнику Посольского приказа Г.И. Головкину, информируя его, что «у иных многие есть прежние жалованные грамоты, которые противны оным указам, дабы рандам быть, и с теми поехали к государю киевской войт и протчие просить, что б их вновь изволил подписать». Голицын рекомендовал не подписывать этих грамот, чтобы не всколыхнуть волну народного недовольства (21). Однако тем самым русское правительство рисковало утратить поддержку богатой верхушки украинских городов.
29 и 30 октября Петр I направил отдельные письма казацким полковникам и духовенству. В них царь призывал их сохранять верность монаршему престолу, «обнадеживал» своею «милостью» и приглашал на выборы нового гетмана в Глухов (22). Милости не замедлили последовать. Вскоре многие из сохранившей верность Петру старшины получили новые имения, подтвердительные грамоты на владения старыми и должности. В их числе — черниговский полковник П.Л. Полуботок (получил маетности бывшего гадячского полковника Михаила Василевича и другие имения), нежинский — Л.Я. Жураховский (стал действительным полковником вместо наказного), переяславский — Стефан Томара (села в Переяславском полку), прилуцкий — Иван Нос (назначен полковником вместо ушедшего с Мазепой Дмитрия Горленко) (23) и др. В письмах к соратникам Петр, несколько даже идеализируя ситуацию, утверждал, что «здешней народ со слезами Богу жалуютца на онаго (Мазепу. — К.К.) и неописанно злобствуют» (24); «сей край (Украина. — К.К.) как был, так есть» (25); «проклятой Мазепа, кроме себя, худа никому не принес [ибо народом имени ево слышать не хотят]» (26). 30 октября появилась грамота, предназначенная оплоту казацких вольностей — казакам Запорожской Сечи и кошевому атаману Константину Гордиенко. Сечевикам припоминалось, что ранее Мазепа, постоянно пытавшийся подчинить низовое войско своей власти доносил на них в Москву «ложные свои клеветы <…> будто вы нам не верны», что он умышленно задержал запорожских посланцев на пути в русскую столицу, ехавших за царским жалованьем. Царь, не сомневаясь в верной службе казаков Запорожской Сечи, заверял их в своей «милости» (27).
Издавались царские манифесты и населению украинских городов — известен экземпляр, адресованный мещанам и казакам города Почепа. Петр призывал их «служить вам нам, великому государю, попрежнему <…> при прежних вольностях своих непоколебимо» (28). Уже 5 ноября царь получил челобитные из Прилук, Лубен, Лохвицы, Новгород-Северского, из Миргородского и Прилуцкого полков с подтверждением населения в своей верности. По справедливому замечанию Н.И. Костомарова, челобитные пришли в т.ч. и оттуда, где в тот момент не было русских войск, «следовательно, нельзя признавать их только действием страха» (29). Стоит добавить, что вряд ли они были вызваны известиями о взятии Батурина — слишком мало времени прошло, чтобы известие об этом широко распространилось к моменту составления челобитных. Они, по всей вероятности, были реакцией на царские манифесты от 29 и 30 октября.
1 ноября появился указ «всему Войску Запорожскому» в котором Петр заявлял о готовности подтвердить все «волности, все права и привили», которыми украинское казачество пользовалось со времени перехода под «высокодержавную руку» царя Алексея Михайловича в 1654 г., а также о намерении защитить Украину от «нападения всех неприятелей» (30). Одновременно появился и указ старшине, «ушедшей с Мазепой к шведам». В нем повторялась уже неоднократно озвученная в официальных документах за подписью Петра версия, что старшина была уведена Мазепой к шведам «обманом». Казаки, ушедшие с Мазепой, призывались возвращаться в русский стан «без всякого опасения», поскольку царь отрицал наличие за ними, как завлеченными обманом в шведский лагерь, какой-либо вины. Срок на возвращение давался месяц, в противном случае Петр обещал сослать членов их семей, имения отобрать в пользу «верных», а самих — если кто будет пойман «смертью без пощады» (31). Оба эти указа были обнародованы, т.е. публично зачитаны старшине и казакам 6 ноября в Глухове при избрании нового гетмана, которым стал Иван Скоропадский. Тогда же был произведен обряд гражданской казни над чучелом Мазепы, изменившего, по выражению Г.И. Головкина «своему суврену (так. — К.К.) без всякой далной причины к разорению сего народу». По свидетельству Головкина Мазепа «в сем народе (украинцах. — К.К.) нималого приступу не имеет, ибо все состоят весма твердо и при ево царском величестве и привозят повседневно от неприятелей многих полонянников. И ис тех малых казаков, которых он, изменник Мазепа, к неприятелю обманом завез, купами паки к нам приходят сами» (32). 12 ноября, в день присяги нового гетмана представителями малороссийского духовенства была объявлена анафема Мазепе (33). Не стоит переоценивать политическое значение этого события. Проклятие бывшему гетману было произнесено, когда в целом было уже ясно, что украинское общество не поддержало его.
Характерно, что только 3 ноября Петр спохватился (по собственному выражению, ему «припало на ум»), что у ушедших с Мазепой генерального писаря Ф. Орлика, управляющего Мазепы Цурки, старосты Шептаковской волости Быстрицкого остались семьи в Прилуках. В письме А.Д. Меншикову царь приказывал «взять их за караулом» (34).
Вместе с тем Мазепа также не остался в долгу, используя в своей пропаганде традиционный лозунг о «порушенных» казацких вольностях. Нельзя согласится с мнением Т.Г. Таировой-Яковлевой, что гетман вел себя пассивно, постоянно находился «в положении отстающего», в отличие от Петра, который привлекал украинское население на свою сторону «популистскими шагами» и проводил политику «запугивания» населения (35). Польский очевидец, побывавший на Украине в начале ноября сообщал, что прежде чем Мазепа перешел на сторону шведов, он послал своего племянника Войнаровского к Петру I «с пунктами от всей Украины и Войска Запорожского», требуя возвращения «вольностей, что от предыдущих царей даны были», и, жалуясь на мародерства и грабежи русских войск в Малороссии. Кроме того, Войнаровский должен был якобы заявить, что украинское войско не может выступить на помощь русской армии против шведов. Петр будто бы приказал пытать гетманского племянника, и только заступничество одного из царских вельмож — некоего князя, помогло тому бежать к Мазепе. Именно это, якобы, и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения гетмана и заставившего его переметнуться на шведскую сторону (36). Буквально дословно эти сведения повторяются в дневнике Д. Крмана (запись относится к концу октября). Он также отмечает, что основным мотивом перехода Мазепы к шведам было желание защитить порушенные казацкие вольности (37) Это неоспоримо свидетельствует, что мазепина версия его измены имела широкое хождение на Украине уже в конце октября — начале ноября (еще до взятия русскими войсками Батурина). Филипп Орлик в письме Стефану Яворскому от 1 (12) июня 1721 г. свидетельствовал, что уже после разорения гетманской столицы Мазепа заявил, что хотел, соединившись со шведским королем «писать до царского величества благодарственный за протекцию его лист, и в нем выписать все наши обиды преждние и теперешние, прав вольностей отятие, крайнее разорение и предуготованную всему народу пагубу, а наконец приложить, что мы как свободне под высокодержавною Царского величества руку для православного Восточнаго единоверия приклонилися, так, будучи свободным народом, свободне теперь отходим…». Согласно Орлику, все эти аргументы Мазепа изложил в своих универсалах, разосланных в первой половине ноября из с. Бахмач генеральной старшине, полковниками и даже сотникам (38), однако несомненно, что подобные воззвания распространялись гетманом и ранее. В них заявлялось, что московское правительство намеревалось взять в неволю гетмана и старшину, казаков превратить в драгун, а всех малороссиян переселить за Днепр, раздав их земли великороссиянам (39). О том же самом говорилось и в письме Мазепы Скоропадскому, написанному еще раньше, сразу после отъезда в шведский лагерь (40). Все эти утверждения имели мало общего с действительностью, однако отражали традиционные страхи казацкой старшины по отношению к России.
Один из мазепинцев — прилуцкий полковник Дмитрий Горленко тотчас после соединения со шведами в письме к прилуцкому полковому судье приказывал, чтобы тот заперся в Прилуках, «согнав» туда всех конных и пеших казаков для обороны города от «неприятеля» — надо думать, русских войск (здесь же Горленко напоминал, что уже требовал того же «изустно»). Кроме того, он сообщал, что Мазепа и его сторонники «совокупились» со шведами для пользы всей Украины, о чем вскоре будет широко объявлено гетманскими универсалами (41). Известно также, что когда шведы заняли в конце октября пустую Дегтяревку (все жители спрятались от шведов в лесу), то Мазепа дал «письма» (надо думать универсалы, объяснявшие его поступок) двум встретившимся ему там жителям, «призывая» их переходить к шведам (42). Наконец казак полтавского полка Ф. Скрыпников свидетельствовал, что И.С. Мазепа «с первого часу» своей измены рассылал по Украине письма, в которых заявлялось, что русские отступили от православной веры и покрывают коней церковными ризами (43).
Мазепа не ограничился рассылкой манифестов по Украине. Его гонцы выехали и в Запорожскую Сечь и в Крымское ханство. Однако первоначально, собравшись на раду запорожцы отказались поддержать Мазепу, сохранив верность царскому престолу (44).
Рука об руку с пропагандой Мазепы на Украине действовала шведская пропаганда, причем шведские воззвания стали распространяться практически сразу после отъезда гетмана к шведскому королю. Знаменитый указ Петра I Малороссийскому народу от 6 ноября был во многом реакцией на действия шведской пропаганды. Опираясь на его текст, мы можем попытаться реконструировать содержание шведских «пашквилей», рассылавшихся по Украине, между прочим, наряду с «прелестными письмами» Мазепы. Во-первых, русский царь обвинялся в том, что начал войну со Швецией «без причин праведных», «немилосердно» мучая подданных шведского короля (речь шла о населении подвластных Швеции территорий, куда вторглась Русская армия). Во-вторых, в шведских манифестах украинцев призывали не покидать перед приходом шведской армии свои дома, продолжая заниматься каждодневными хозяйственными делами. В-третьих, заявлялось, что русский царь попрал «права и вольности» украинского народа, что украинские города от русских «воевод и войск <…> завладенны», в связи с чем казакам напоминалось, чтобы они «мыслили о своих преждных и старых вольностях» — по трактовке российской стороны, о тех, которыми казачество пользовалось под властью польских королей. В-четвертых, украинцам напоминалось о разорении мирных жителей, чинимом по царскому указу (45).
Вышеприведенные свидетельства источников подтверждают, что мазепина «версия» его измены имела достаточно широкое хождение на Украине. Это стало результатом деятельной пропаганды гетмана, в основе которой лежала идея о нарушенных казацких вольностях. Она широко использовалась казацкими предводителями на протяжении всего периода существования Войска Запорожского.
Первые дни после измены Мазепы характеризовались на оставленной им Украине некоторым смятением и растерянностью, причем как среди казацкой старшины, так и в стане русского командования, не подозревавших о планах гетмана. Подобные суждения уже высказывались ранее в историографии и в частности одним из первых биографов Мазепы — Н.И. Костомаровым (46). Однако современные украинские историки эти выводы затушевывают, а порой — просто игнорируют.
Между тем ситуация для русской армии на Украине становилась все более серьезной. И, несмотря на это, русское командование медлило с операцией против единственного города, казацкий гарнизон которого поддержал измену Мазепы — Батурина, гетманской столицы. При этом первоначально Петр и его окружение видимо не подозревали, что Батурин может оказать сопротивление. 29 октября, канцлер Г.И. Головкин послал письмо командующему казацким гарнизоном в Батурине Дмитрию Чечелю, информируя его о движении к городу шведов и указе Петра в связи с этим впустить в батуринский «замок» полк русской пехоты. Сам царь в случае осады города шведами обещал придти на помощь (47). 30 октября в с. Погребки состоялся Военный совет, на котором было решено направить А.Д. Меншикова «добывать Батурин» (48). Александр Ригельман в своем «Летописном повествовании о Малой России» особенно отмечает, что было решено добиваться сдачи города в первую очередь переговорами и, лишь в крайнем случае, штурмовать Батурин (49). Киевский воевода Д.М. Голицын в грамоте на имя Петра специально отмечал, что он был «по имянному вашему великого государя указу посылан для уговору казаков в Батурин» (50). Войска двинувшегося к Батурину Меншикова почти три дня простояли под гетманской столицей, пытаясь уговорами (в т.ч. ездил и лично Д.М. Голицын) склонить засевших там казаков впустить русский гарнизон. Однако большая часть осажденных (были и такие, кто сохранял верность царю) заняла открыто враждебную позицию — вслед переплывавшему р. Сейм после переговоров с сердюками Д.М. Голицыну раздалось несколько выстрелов, а 1 ноября из крепости стали обстреливать русские войска и жечь посад («начали по нас стрелять из пушек, не видя никакова от нас действия, и посад кругом города зажгли» — писал Меншиков Петру(51)).
Наконец, когда долее ждать уже было невозможно — шведы, как ожидалось, могли вот-вот придти на выручку Батурину, Меншиков, в 6 часов утра 2 ноября начал штурм. Он, учитывая слабость батуринских укреплений и нежелание части казаков драться против русских войск, длился недолго — через два часа крепость пала (52). Светлейший простоял на месте боя несколько часов — уже утром следующего дня он был в Конотопе. Петр, получив 2 ноября известие о взятии Батурина, оставил окончательный вопрос о его судьбе на усмотрение князя — если крепость способна выдержать шведскую осаду, то ее предписывалось «поправить и посадить гварнизон». Но гонец, привезший известие о взятии Батурина сообщил Петру, что «оной некрепок». Поэтому царь советовал вывезти из крепости артиллерию, а «строение зжечь», мотивируя это тем, что «шведы также лехко могут взять, как мы взяли». Меншикову советовалось не терять времени — уже завтра противник мог показаться у Батурина (53). Те же распоряжения Петр повторил и аналогичном по содержанию письме от 4 ноября (54). Отметим, что в письмах нет ни слова о необходимости учинить казни и расправы с остатками батуринского гарнизона и вообще о каких-то репрессиях. Однако и эти указания Петра Меншиков получил уже утром 3 ноября, находясь в Конотопе, т.е. примерно в 30 км от Батурина и поэтому выполнить их не мог. В ответном письме светлейший ничего не говорит о том, как он поступил с крепостью, отмечая лишь, что легкая артиллерия была вывезена, а тяжелые пушки уничтожены (55). На основе вышеупомянутых меншиковских донесений в Журнале Петра была сделана запись общего характера: «город Батурин (где Мазепа изменник имел свою резиденцию) достали не со многим уроном людей, и первых воров полковника Чечеля и генерального есаула Кениксека с некоторыми их единомышленниками взяли; а прочих всех побили, и тот город со всем сожгли и разорили до основания» (56). Сравнивая запись о батуринской осаде с информацией о других сражениях, помещенных в том же Журнале, где подробно указываются потери и число пленных, можно придти к выводу, что никакой конкретной информации в Воронеже не имели, основываясь только на донесениях Меншикова.
Судя по всему А.Д. Меншиков поступил, руководствуясь прежде всего оперативной обстановкой в районе боевых действий. Те укрепления и замковые постройки, которые уцелели во время штурма и пожара, были сожжены. Причины этого были достаточно прозаичны — нежелание русского командования, что бы столь важный пункт достался в руки врага. Следует отметить, что посад города был сожжен не без участия осажденных, которые хотели затруднить русским приступ, и делали это еще 1 ноября. Свидетельство одного из польских источников, в достоверности которого, правда, можно серьезно усомниться, говорит о том, что «не только Меншиков жег Батурин», но что возле города якобы произошло сражение, в котором победу одержал шведский король (57). Возможно имелось ввиду то, что после ухода из-под Батурина русских войск, оставшиеся строения были разграблены и уничтожены шведскими солдатами.
Украинские историки, впрочем, охотнее цитируют другое письмо Петра — аж от 5 ноября, которое было послано вдогонку за первыми двумя, потому что царь не был уверен, что светлейший получил их. Только в самом конце третьего письма, в котором дословно повторялись предыдущие указания, но которое не имело никакого практического значения, поскольку данные в нем распоряжения не могли быть исполнены, заявлялось: «…Батурин в знак изменникам (понеже боронились) другим на приклад зжечь весь» (58). Как видно возможность использовать уничтожение Батурина в пропагандистских целях занимала Петра меньше всего, придя ему в голову отнюдь не сразу. Непонятно, впрочем, почему российский историк Т.Г. Таирова-Яковлева тенденциозно трактует именно это письмо как непосредственный указ Петра Меншикову «разграбить» «все дома, церкви и монастыри» (59).
Если с причинами уничтожения города и крепости все более менее ясно, то по поводу жертв среди гражданского населения и защищавших крепость казаков многое остается невыясненным. В современной украинской литературе упорно доказывается, что практически все население Батурина — ок. 14 тыс. чел. было поголовно уничтожено русскими (60), что в превращает Батурин в крупнейшее по числу жертв сражение чуть ли не за всю Северную войну (для сравнения: в Полтавской битве с обеих сторон потери составили 13,5 тыс.; в битве при Лесной — св. 9 тыс.; в битве под Нарвой 1700 г. — 9–11 тыс.). Однако существующие достаточно скудные источники, касающиеся этого вопроса не позволяют однозначно согласиться с этим утверждением. Все их можно условно разделить на несколько групп:
1). Свидетельства очевидцев. Главным образом это посетившие руины Батурина шведы и те, кто сопровождал их армию. Следует оговориться, что никто из них не был ни участником, ни наблюдателем штурма мазепиной резиденции, а лишь побывал на месте событий спустя несколько дней. На данный момент известно несколько таких свидетельств. На основе оригинальных изданий они тщательно проанализированы В.А. Артамоновым. Все они рисуют мрачную, однако вполне обыденную для военных будней картину — сожженные постройки, полуобгоревшие трупы, запах от разлагающихся человеческих останков. Что касается человеческих жертв, то здесь вновь все свидетельства отмечают, что несмотря на значительные жертвы среди защитников (в т.ч. среди женщин и детей — об этом впрочем пишет только Адлерфельд), многим, как военным, так и гражданским удалось спастись, другие были взяты в плен. Из дневника барона Давида фон Зильтмана следует, что спешившему Меншикову некогда было проводить на месте побоища какие-то специальные экзекуции (61).
2). Свидетельства современной событиям прессы, рукописных «летучих листков», погодных летописных записей или воспоминания современников, которые находились на значительном удалении от места действия. Эти свидетельства достаточно многочисленны, но при этом во многом однотипны. Известия зарубежной прессы о штурме Батурина тщательно собрал и проанализировал в своем достаточно оригинальном исследовании Т. Мацькив (62), сведения аналогичных украинских и российских источников — С. Павленко. К последним относятся и Новгородский летописец («град его стольный разори и до основания вся люди посече») и другие подобные рукописные сборники («город Батурин войска государевы доставши, спалили и людей всех вырубали») (63). Все они позволяют однозначно заключить только одно — ожесточенность сражения и значительное число жертв. Каких-либо выводов о количестве погибших или о его соотношении с числом тех, кто остался жив, на такой шаткой источниковой основе сделать невозможно, поскольку многие из сведения, особенно из западноевропейских газет, падких на «новости» о действительных или мнимых варварствах «московитов», основывались на ничем не проверенных слухах. Они кочевали из одной газеты в другую, могли обрастать новыми вымышленными подробностями и т.д. Несмотря на значительное количество подобных газетных заметок их репрезентативность как источника крайне сомнительна.
Особняком среди этой группы источников стоят донесения английского посла в России Чарльза Уитворта, опытного дипломата, имевшего разветвленную сеть осведомителей. В своем сочинении о России, написанном ок. 1710 г. он сообщал о 6 тыс. погибших в Батурине (64). Впрочем в своих дипломатических донесениях в Лондон Витворт ничего не говорит о погибших, отмечая лишь, что Батурин был полностью сожжен. Стоит отметить и то, что английский дипломат был информирован о нежелании части казаков драться против русских (65). В целом его описание взятия Батурина не противоречит приведенному выше.
3). Свидетельства малороссийских летописей. Это собственно два источника — «Черниговская летопись», опубликованная в 1890 г. А.М. Лазаревским и летопись Лизогуба. Обе они были созданы в значительный промежуток времени после 1708 г., содержат, как и всякие летописные тексты, множество ошибок и неточностей, и зачастую могут служить не источником по истории конкретных событий, сколько по тем представлениям о них, которые сложились в среде украинской старшины в 1730–1740-е гг. Однако по причине крайне скудости источниковой базы, обе эти летописи играют важную роль в реконструкции событий, связанных с изменой Мазепы.
Соответствующие разделы Черниговской летописи, по мнению А. Лазаревского, написаны человеком, жившим и действовавшим в первой четверти XVIII века, возможно — одним из писарей гетманской канцлеряии. Вот как описывается штурм Батурина: «И зараз послал з войском, князя Александра, Менщикова доставати Батурина, месяца ноеврия дня 9 (дата ошибочна. — К.К.), бо в нем заперлися были, з розказаня Мазепина, сотник батуринский Чечель и Филип, реент, з сердюками; и гды пришол Меншиковъ под Батурин, давано огню з гармат велми з Батурина, але Меншиковъ зараз добыл Батурина и сплюндровал его огнем и мечем, а Чечеля, сотника, и Филиппа, реента спартесного, побрал живцем и в Глухове почвертовано их, з росказаня царского» (66). Заметим, что в летописи отмечается, что осажденные первыми открыли огонь по русским, что подтверждается корреспонденцией Меншикова. Ни о какой резне мирного населения речи не идет. О том, что, тем не менее, жертвы были значительными, косвенно показывается далее. Когда Мазепа приехал к сожженному Батурину 8 ноября, т.е. спустя неделю после штурма, то увидел, что «крови людской в месте и на предместью было полно калюжами» (67).
Еще более интересна летопись Лизогуба, созданная спустя много лет после Батуринских событий — в 1742 г. Характерно, что автор трактует переход Мазепу на сторону шведов именно как измену: «Тогож 1708 года Мазепа, зменивши (курсив мой. — К.К.) Государю своему, пристал к шведскому королю». Именно этот источник наиболее подробно описывает то, что творилось в Батурине после его взятия: «Много там людей пропало от меча, понеже збег былъ от всех сел; однак за вытрублением не мертвить, много еще явилося у князя Меншикова, который дать велел им писание, чтоб никто их не занимал; — многож в Сейме потонуло людей, утекаючи чрез лед еще не крепкий, много и погорело, крившихся по хоромах, в лиохах, в погребах, в ямах, где паче подушилися, а на хоромах погорели, ибо, хотя и вытрубление було престать отъ кровопролития, однак выходящих от сокрытия войско заюшеное, а паче рядовые солдаты, понапившиеся (понеже везде изобилие было всякого напою) кололи людей и рубали, а для того боячися прочие в скрытых местах сидели, аж когда огонь обойшел ввесь город, и скрытыи пострадалы; мало еднак от огня спаслося и только одна хатка, подъ самою стеною вала от запада стоячая, уцелела неякогось старушка…» (68). Если верить этому описанию, то можно сделать несколько важных выводов: 1). В батуринской крепости была большая скученность населения, поскольку кроме местных жителей там укрывались от шведов (союзников Мазепы) и жители окрестных сел. 2). Пожар в деревянном укреплении видимо начался еще до взятия его русскими войсками, от огня меншиковской артиллерии, что вкупе с начавшейся паникой и привело к большим жертвам среди мирного населения. 3). Ворвавшиеся в крепость драгуны первое время кололи и рубили всех подряд, тем более, как только что говорилось, в гуще сражения из-за скученности оказались все — и сердюки и казаки, и женщины и дети. 4). Наиболее знаменательное свидетельство данного источника то, что, убедившись во взятии крепости, Меншиков распорядился подать трубачу сигнал о прекращении кровопролития, что спасло много жизней. Эксцессов, впрочем, не удалось избежать, поскольку многие драгуны, опьянев от спиртного, в изобилии хранившегося в батуринских погребах, не сразу прекратили убийства и грабежи. 5). Многочисленные жертвы штурма Батурина — это люди, погибшие от пожара и потонувшие в Сейме, лед которого оказался некрепок, а не павшие от русского меча. Из-за начавшейся паники многие побоялись вылезти из подвалов горящих зданий и в результате угорели. Косвенно в этом виноваты и «понапившиеся» русские солдаты.
В целом как и на основе других источников, можно сделать вывод, что штурм был ожесточенным и привел к значительным жертвам. Однако в сознательном истреблении всего живого Меншикова обвинить нельзя. Более того, именно украинский автор отмечает, что светлейший старался прекратить кровопролитие (это свидетельство вообще уникально).
Утверждениям, что Меншиков приказал истребить всех жителей Батурина, противоречат и другие факты. 12 декабря 1711 г. в Глухове в присутствии царского стольника Федора Ивановича Протасьева был допрошен «черкашенин» Иван Олениченко (69). Известно, что он был товарищем батуринской сотни еще в 1702 г. (70). Иван рассказал, что он, житель Батурина, служил хорунжим при артиллерии у Мазепы, «и как он гетман изменил царскому величеству и по той ево измене город Батурин разорили, в то время взят он Иван был в том городе, и послан был за караулом к Москве с другими своими товарыщи сердюками и компанейцы, которых де было осмнадцать человек». По словам бывшего хорунжего всех их держали в Москве за караулом «по боярским дворам, а в Приказе они нигде не явлены». Через некоторое время Ивана и его товарищей отправили в Санкт-Петербург, но он «не доезжая Новагорода» сбежал в Москву, а оттуда «тайно» двинулся на Украину. 7 августа 1711 г. казак прибыл к своему сыну Матвею в район Погребков, в село принадлежавшее нежинскому полковнику, где тот служил приказчиком.
Иван Олениченко сообщил Протасьеву, что вместе с ним «ушло» с дороги еще трое бывших защитников Батурина. Один из них, шорник, имени которого Иван не знал, или, скорей всего, не хотел называть, поселился в Нежине, другой — Федор Гоменко — в деревне Маченке (село Миченки), принадлежавшей гадяцкому полковнику Чернышу, третий — Михайло Сердюк по прозвищу Подскочин в деревне Галице Прилуцкого полка (71).
Михайло Подскочин был вскоре сыскан и подвергся допросу 31 декабря 1711 г. Он, по его словам, служил в Батурине сердюком «и по разорении Батурина взят он с протчими товарыщи и посланы к Москве для того, что они сидели в том городе Батурине в осаде». Михайло так же бежал с дороги на Санкт-Петербург, и через Белоруссию (Слуцк) пробрался к сентябрю месяцу в деревню, где жила его мать. К сказанному И. Олениченко он добавил, что в Москве пленных сердюков и компанейцев содержали на одних дворах вместе с военнопленными шведами, и разрядный подьячий Алексей Торопов выдавал Михаилу и бывшему с ним товарищу кормовые деньги по 10 алтын и четверику муки на месяц (72). Третий сердюк, Федор Гоменко был также задержан. Его допросных речей не сохранилось. В январе 1712 г. Ф. Гоменко и И. Олениченко были отданы на поруки до государева указа, первый — жителю Глухова, «пушечного дела мастеру» Карпу Болосиевичу, второй — жителю села Миченки Ивану Андреенко. Обоим казакам запрещалось отлучаться куда-либо, а поручители должны были представить бывших сердюков по первому требованию властей, в противном случае их ждало наказание и штраф (73).
Вышеприведенными фактами не исчерпывается информация о пленных защитниках Батурина, отправленных после его взятия в Россию. Так А.М. Лазаревский сообщает о двух братьях Гончаренко, взятых в плен при штурме Батурина и проживших в Москве около семи лет (74). Это вполне отвечает и сообщению Меншикова, написанному по просьбе Петра для «Гистории Свейской войны»: «По двучасовом бою оную фартецию взяли, в которой воров многих побили, а достальных живьем побрали, между которыми и старшин» (75). Возможно дальнейшие поиски в российских архивах позволят выявить новые данные о взятых в плен сердюках и компанейцах. Все это свидетельствует, что защитников Батурина брали в плен не только затем, чтобы потом показательно предать казни, как Д. Чечеля и Ф. Кенигсека, а с теми, кто не погиб при штурме, обращались как с обычными военнопленными. Даже со сбежавшими сердюками Протасьев поступил достаточно гуманно, отпустив их после допроса на поруки.
Стоит сказать, что Батурин, достаточно скоро заселился и отстроился после разгрома, что стало возможным и в силу того, что подавляющее большинство городских строений были из дерева и могли быть восстановлены в короткий срок, а часть предместья и вовсе избежала разрушений. Историкам давно известен изданный 22 декабря 1708 г. универсал гетмана И.И. Скоропадского, позволявший спасшимся батуринцам селиться «на посадах и футорах батуринских» (76). 14 февраля 1712 г. гетман направил батуринскому сотнику Федору Яковенко указания расквартировать в батуринской и бахмацкой (в последней — по договоренности с бахмацким сотником) сотнях 85 чел. охочекомонного товарищества. «А когда прибудем до Батурина, в тот час албо сами учиним росположение, колко в якой сотне <…> товариства будет стояти, албо для того оставим умислне якого человека» — писал Скоропадский (77). Нет смысла отрицать, что после уничтожения батуринского замка войсками Меншикова, город пришел в упадок. Однако сокращение его населения могло произойти не только в результате гибели части жителей при штурме 1708 г., но и в силу того, что Батурин утратил свое былое политическое и экономическое значение, превратившись из гетманской столицы в центр сотни. Это должно было вызвать вполне естественный отток купцов и ремесленников, генеральной старшины в новый центр гетманщины — Глухов. Замок и его строения, включая две церкви и каменные дома старшины (собственно «город») восстанавливать не стали. Опись Батурина, составленная в 1726 г. отмечает, что центр города представлял собой заросший пустырь (78), существовавший и в 1742 г. («пустый город и замок и церкви в городе и на Гончаривце») (79). В отличие от центральной части города («замка»), на предместьях (посадах) Батурина жизнь возобновилась практически сразу. Некоторые жители отстроили свои дома на пепелище, другие, как отмечалось в описи 1726 г. жили «в старых домах, которые от разорения уцелели» (80).
С. Павленко попытался подсчитать численность населения Батурина в 1708 г. на основе присяжных книг 1654 г. (635 дворов), данных переписи податных дворов города 1666 г. (365 податных дворов) и описи, составленной в 1726 г. (ок. 647 дворов). Однако вывод историка, что в 1708 г. гетманская столица насчитывала 1100 — 1200 дворов носит исключительно гипотетический характер и основана лишь на убеждении автора, в целом правильном, что население, города, ставшего административным центром Украины, не могло не возрасти. Вызывают сомнения и стремление автора автоматически зачислить в число погибших разницу в численности населения по описи 1726 г. и сделанных им гипотетических подсчетов населения города в 1708 г., и его оценки средней численности батуринского двора в 1708 г. (7 чел.) и 1726 г. (3 чел.) (81). Стоит отметить, что А.М. Лазаревский приводит свидетельство очевидца — старца Леонтия, посетившего Батурин в 1700 г., который отмечал, что хотя сам «город» «красовит», но «не добре крепок» и «строение в нем поплоше Глухова» (82). Сама же Глуховская крепость была «вся из земли зделана не по правилу фортификации; и та везде обвалилась», как отмечал в октябре 1708 г. осматривавший ее Я.В. Брюс (83). Это показывает, что батуринский «замок» не выделялся среди других крупных украинских городов какими-то особенными размерами.
Таким образом, на той узкой источниковой основе, которая на сегодняшний день есть в распоряжении исторической науки, трудно делать сколь-нибудь точные подсчеты. Принимая во внимание условия штурма города, о которых говорилось выше, можно лишь однозначно утверждать, что число погибших составило несколько тысяч человек. Не совсем корректным представляется утверждение Т.Г. Таировой-Яковлевой, что «даже через двадцать лет после этой трагедии (штурма Батурина в 1708 г. — К.К.) Батурин оставался "весь пуст"» (84). В данном случае автор ошибочно отождествляет центр Батурина («город», «замок», достаточно небольшой, как уже говорилось) со всем городом, забывая о существовании предместий, в которых собственно и было, в то время, сосредоточено большинство городских жителей. В целом можно заключить, что Меншиков уничтожил только «город» или «замок» Батурина, тогда как дома, располагавшиеся в предместьях, возле самой крепости были сожжены самими мазепинцами, а более отдаленные слободы видимо и вовсе пострадали мало.
В современной украинской литературе сожжение Меншиковым Батурина представлено как пример террора устрашения, на которое российские власти сознательно и обдуманно пошли, чтобы покарать украинцев за переход Мазепы к Карлу XII. Один из наиболее плодовитых современных украинских исследователей данной проблемы, С. Павленко пишет, что Петр I «хотел жестокостью задушить самостийнические попытки гетманцев завоевать себе свободу». «Уничтожение Батурина, — пишет он далее — стало поворотной вехой в истории украинского народа. Его освободительные стремления были уже в который раз жестоко задушены имперскими силами. Расстрелянная, обескровленная и сожженная гетманская столица выбила из-под ног гетмана И. Мазепы надежную опору уверенности в своих силах» (85). Точка зрения эта не нова. Еще А. Оглоблин описывая эти события в разделе своей книги, красноречиво названном «Московский террор на Украине» отмечал: «Все средства террора, психического и физического — пропаганду, обещания и угрозы, гражданские церемонии и церковные обряды, оскорбления и издевательства <…>, пытки и казни, меч и огонь — все кинула Москва в 1708 г. против гетмана Мазепы и его единомышленников» (86). Несомненно, что если бы Петр намеревался действительно «огнем и мечом» покарать украинцев за измену Мазепы, то Батуринские события стали бы только одной акцией в ряду других репрессивных мер русского правительства. Однако вплоть до конца 1708 г. ни одной подобной акции совершено не было. Попытки С. Павленко выдать за таковые разорение русскими генералом Людвигом Аллартом Ромен (18 декабря), а полковником Кампелем (Кемпбеллом) — городков Маячны и Нехворощи (апрель 1709 г.), следует признать некорректными (87). Все эти действия не были санкционированы русским командованием, являясь обычным военным самоуправством и произволом отдельных военачальников, и, следовательно, никак не отражали политику России на Украине. По поводу действий русских солдат в Ромнах Петр приказал устроить следствие и наказать виновных (88). Виновных офицеров был приказано предать смерти, а солдат — в случа
Более того, даже если бы сожжение Батурина было именно акцией устрашения для Украины — то соответствующая трактовка этого события русскими властями обязательно получила бы отражение в официальных документах. Между тем Г.И. Головкин в письме полтавскому полковнику Ивану Левенцу писал о взятии Батурина: «единомышленники бывшаго гетмана по измене его, запершись, в Батурине сидели <…> и людей его царского величества в город не пускали, и оные третьяго дня с помощию божиею приступом взяты и восприимут оные по делам своим достойное воздаяние» (95).
Однако, письмо Головкина — документ полуофициального характера. Ключевое же значение в понимании политики русского правительства на Украине играет царский манифест от 6 ноября (96). Обнародованный в день выборов нового гетмана, он был размножен в типографии Киево-Печерской лавры во второй половине ноября и распространен по целой Украине (97). В «указе всему Малороссийскому народу» в первую очередь отмечалось, что великороссийские и малороссийские войска храбро противостояли шведскому нашествию, не дав Карлу XII войти в Смоленскую землю. Шведские планы относительно Украины представлялись как намерение завоевав ее, разорить жителей тяжкими налогами и податями, также как шведы сделали это с Литвой и Саксонией, войдя туда «под образом защитителя», а затем передать во владение и «порабощение» Станиславу Лещинскому. Мазепа должен был стать «самовластным князем» на Украине, видимо под верховной властью Лещинскогого. Именно Мазепа, заявлялось в Петровском указе, призывал Карла XII двигаться с войском на Украину. Значительное место уделялось и взятию Батурина: «Також он, изменник Мазепа, пошед к Шведу, оставил в городе Батурине сердюцкого полковника Чечеля да немчина Фридриха Кониксека и с ними несколко полков сердюцких, да из городовых полков немало число казаков в гварнизоне и, подкупя их деньгами, приказал им наших царского величества ратных людей не впускать, в том намерении, дабы тот город и в нем обретающиеся войска Запорожского великой пушечной снаряд королю Шведскому со многим числом пороху и свинцу и инных припасов отдать, дабы он тем против нас воевать и Малороссийский край поработить мог. Что мы, уведав, отправили к тому городу генерала нашего от кавалерии князя Меншикова с частью войска, которой, пришед ко оному, посылал неоднократно от себя с нашим, великого государя, указом к помянутому полковнику Чечелю и Фридриху и ко всему гарнизону говорить, чтоб войска наши в тот город впустили доброволно, без всякого супротивления, объявляя им измену Мазепину. Но они, по наущению помянутого изменника Мазепы, слушать того не похотели и по наших царского величества войсках стреляли. Того ради вышеписанной генерал наш князь Меншиков, по нашему указу, учинил к тому городу приступ и оной, милостию Божиею, приступом взял. И те единомышленники Мазепины, за учиненную нам, великому государю, противность и измену, воспримут достойную казнь» (98).
Анализируя указ, можно отметить, что описание событий, связанных со штурмом Батурина согласуется с тем, что дают нам другие источники. К разряду домыслов можно отнести лишь утверждение, что батуринский гарнизон был подкуплен деньгами, хотя не исключено, что Мазепа перед выездом в шведский лагерь распорядился выплатить жалованье сердюкам сполна. Кроме того, важным представляется и то, что в указе не содержится обещаний каких-то репрессий, которые будут применены ко всем, выступившим против царя, по образу и подобию Батуринского гарнизона. Единственное обещание смертной казни в указе адресовалось тем, кто будет возить в шведский лагерь продовольствие на продажу. Штурм Батурина представлен в нем согласно восприятию самого Петра — как необходимость обезвредить стратегически важной укрепление с богатой артиллерией, которое могло достаться в шведские руки. Если бы российские власти действительно хотели бы устрашить украинское население, то в указе была бы отмечена бескомпромиссность действий русских в отношении гарнизона гетманской ставки. Между тем, там подробно освещались попытки договориться с засевшими в Батурине казаками.
Значительная часть указа от 6 ноября была посвящена опровержению шведских и мазепиных универсалов, рассылавшихся по Украине. Их содержание уже приводилось выше. Реакция на них русского правительства свидетельствует, однако, что вопросы эти имели существенное значение в русско-украинских отношениях того времени. Преодолевая колеблющиеся настроения среди казацкой старшины, в манифесте подробно расписывались все последние русские победы над шведами, включая и битву при Лесной. Безусловно преувеличением надо считать заявление, что после всех поражений Карл XII был готов бежать на Волынь, «ежели б от проклятого изменника Мазепы от того бегу не удержан и в Украйне обнадеживанием его не оставлен» (99). Явным стремлением приукрасить ситуацию было сообщение в манифесте о случаях бесчеловечного обращения шведов с пленными русскими и украинцами. Напоминалось украинцам и о глумлении шведов над православным церквями в Литве.
Обывателей предостерегали, что универсалы Карла XII, обещающие не трогать пожитки мирных жителей имеют своей целью ввести их в заблуждение, чтобы облегчить шведской армии сбор провианта. Поэтому Петр призывал своих украинских подданных укрываться «с имением своим в безопасные места», заботясь о том «чтоб к поживлению неприятелю ничего не оставалося», что заставит шведов как можно скорей отступить с украинской земли (100). Характерно, что Карл XII в своих универсалах украинскому народу был куда более грозен, заявляя, что тех, кто «оставивши домы уходят, или шкодити в чем воинским нашим людем покушаются, или самым делом шкодят, албо для Москвы найменшу речь чинят, и оных ложными обетницами или грозбами возмущати собе допущают, тых и их детей, и пожитки огнем и мечем, як найсрожей карати не занехаем» (101). Подобные же кары («огнем и мечем») обещались и тем, кто ослушается воли «наияснейшаго короля шведского и ясневельможного пана гетмана Мазепы», отказавшись доставлять в шведский лагерь провиант и другие припасы (102).
Много внимания уделялось проблеме постоя русских войск на Украине. Петр опровергал шведские утверждения о том, что почти во все украинские города введены русские гарнизоны. В указе отмечалось, что до похода шведов на Гетманщину они находились лишь в тех городах, которые были предназначены для этого согласно «постановленным пактам» еще при царе Алексее Михайловиче — «и ни одно место сверх оного постановления войски нашими Великороссийскими до сего военного случая не осажено. А которые для обороны от неприятеля осажены, и ис тех, по изгнании неприятелском и отдалении оного, паки люди Великороссийские выведены будут, как то ис Почепа и Пагара уже учинено; а в которых ныне и есть, и ис тех також, по отдалении от оных неприятелском, Великоросийския гарнизоны выведены будут» (103). Заявления Петра I относительно нахождения русских войск на Украине до перемещения на ее земли театра военных действий можно проверить при помощи документов Разрядного приказа.
На основе Глуховских статей, принятых казацкой старшиной при избрании гетманом Демьяна Многогрешного и переутверждавшимися впоследствии (с некоторыми изменениями и дополнениями) при избрании И. Самойловича и И. Мазепы, русские воеводы и гарнизоны размещались в Киеве, Переяславле, Нежине, Остре и Чернигове, а также в гетманской ставке — Батурине (104), где для охраны «гетманской особы» находился полк Анненкова. В сентябре 1707 г. гарнизон Переяславля насчитывал 206 чел. солдат и офицеров (105). Наиболее крупные силы содержались в Киеве — там к концу 1708 г. находилось три стрелецких полка общей численностью 1925 чел. (106) Документы Разрядного приказа сообщают о наличии в описываемое время русских ратных людей еще в двух городах — Чернигове и Нежине (107), кроме того, русские войска находились и в Батурине. Численность гарнизонов этих городов по всей видимости также примерно равнялась количеству солдат в Переяславле (жалобы черниговского воеводы на малолюдство уже приводились выше). В Остре в начале XVIII в. русского гарнизона по всей видимости и вовсе не было. Известно также, что еще в 1700 г. именным государевым указом численность переяславльского гарнизона была установлена на уровне 211 чел. (200 солдат и 11 офицеров) (108). Не исключено, что тогда же, в связи с началом Северной войны, были сокращены до вышеозначенного количества гарнизоны и других украинских и прилегавших к ним российских городов. Так, в Севске, который играл ключевую роль в сношениях московского правительства с украинскими гетманами и участии русских войск в обороне Украины от внешних врагов во второй половине XVII в., осенью 1708 г. насчитывалось 200 солдат под командой двух офицеров (109). В Почеп, Погар, Стародуб и Новгород-Северский русские войска действительно были введены только в связи с приближением шведов к границам Украины (см. об этом выше).
Российский двор открещивался от обвинений шведской пропаганды о намеренном разорении домов и имущества украинцев. Петр заявлял, что «мы войскам своим Великоросийским под смертною казнию запретили Малороссийскому народу никакого разорения и обид отнюд не чинить, за что уже некоторые самволные преступники при Почепе и смертию казнены». Впрочем, царь признавал: «ежели что малое от жилищ их или хлеба пожечь принуждены были, по крайней нужде, дабы неприятелю ко препитанию то не досталося и дабы он тем принужден был без жилища и пищи погибать, что уже и учинилося было при Стародубе». Всем, потерпевшим убытки от военных действий обещалось их вознаградить после изгнания неприятеля из Украины (110).
Приказ Петра населению уходить перед наступающими шведами, забирая пожитки и продовольствие (111), сжигая то, что нельзя унести, вызывал повсеместное недовольство простых людей, попадавших в зону военный действий. Так Б.П. Шереметев жаловался в начале сентября, что крестьяне Смоленского уезда не спешат с эвакуацией. Узнав об этом Петр, разрешил военным забирать у них половину провианта, заставляя их уходить от шведов с оставшейся половиной, при этом было приказано «до совершенного наступления неприятелского строения огню не предавать» (112).
Подводя итог, Петр провозглашал, что «никоторый народ под солнцем такими свободами и привилиами и лехкостию похвалитися не может, как по нашей царского величества, милости Малоросийской, ибо ни единаго пенязя в казну нашу во все Малоросийском краю с них брать мы не повелеваем, но милостиво их призираем з совими войски и иждивении Малоросийской край, святыя православныя церкви и монастыри и городы и жилища их от бусурманского и еретического наступления обороняем». В заключение Петр подчеркивал, что он сам «высокою особою своею на оборону Малоросийскому народу сюда в войско наше прибыли». В конце манифеста объявлялись награды за каждого доставленного в русский лагерь шведского пленного, начиная от солдата и заканчивая генералом (113).
7 ноября 1708 г. появился очередной указ Петра, обещавший полную амнистию (с сохранением чинов и владений), всем ушедшим с Мазепой казакам и старшине, при условии, что они возвратятся в течение месяца. При этом царь готов был простить даже тех, кто был посвящен в планы бывшего гетмана, но не донес об этом, боясь Мазепу. В противном случае изменников ожидало заочное лишение имений, смертная казнь при поимке, а их семьи — ссылка. Характерно, что желающие вернуться должны были приезжать к Скоропадскому, а не ко двору Петра, что также должно было убедить их, что царь не собирается их преследовать (114). Через три дня указ об амнистии, по смыслу полностью повторявший предыдущий, был издан вновь, уже в третий раз (115).
9 ноября Петр издал указы, обращенные к белоцерковскому коменданту и старшине и казакам Прилуцкого полка. Царь требовал от них впустить в прилуцкий и белоцерковский «замки» русские гарнизоны «для лутчей обороны от неприятелского наступления и изменника Мазепы». Здесь также, в соответствии с трактовкой универсала от 6 ноября, но более коротко говорилось об осаде и штурме Батурина, гарнизон которого «ослушался» царского указа. Той же участью Петр грозил прилуцким и белоцерковским казакам если они откажутся впустить русские гарнизоны (116). Кроме того, в тот же день Петр направил письма полковникам киевскому у Федору Коровке, гадячскому Степану Трощинскому и белоцерковскому Михаилу Омельченко, увещевая их не «слушать» «прелестных писем» Мазепы (117). Гадяч привлекал особое внимание Петра, опасавшегося, чтобы Мазепа «сей город на гнездо себе не избрал» вместо уничтоженного Батурина (118). Письмо Петра к Омельченко было также продублированной указаниями киевскому воеводе разместить в Белой Церкви русский гарнизон, а находящихся там сердюков выслать к Скоропадскому. Из самой крепости Голицын должен был вывезти артиллерию и снаряжение, а крепостные валы «хотя не вовсе, разорить», сделав не пригодными для обороны (119). Впрочем, в посланном позднее, в начале декабря письме Головкина это распоряжение несколько корректировалось в сторону того, чтобы «держать» Белую Церковь, для чего в помощь Голицыну на Правобережье был послан генерал Николай Инфлянт с тремя полками конницы (120). В указе ему предписывалось «недреманным оком» следить за появлением на Украине, и особенно на Правобережье посланцев Мазепы, препятствовать переходам с Правого берега Днепра на Левый, а в случае начала на Заднепровье антироссийского восстания «смирять без пощады, и строенья оных бунтовщиков жечь» (121). Киевский воевода поспешил выполнить данное ему поручение касательно Белой Церкви. Он отправился туда немедленно по прибытии из-под Батурина и уговорил засевших там казаков впустить русский гарнизон, а их самих отослал в Киев. В награду за сдачу крепости находившийся там с сердюками полковник Бурляй получил 100 руб., сотники по 40, а простые казаки по 2 рубля (122). «И я всякими способами старался, дабы оных к себе привлечь без оружия и успокоить», — сообщал Д.М. Голицын А.Д. Меншикову 21 ноября (123).
12 ноября указ с призывом не приставать к Мазепе был направлен и запорожцам. В нем сообщалось об увеличении ежегодного царского жалованья сечевикам на 1 500 тыс. «украинских золотых» на каждый курень. К слову сказать, в указе вообще не упоминалось о судьбе Батурина и не содержалось никаких угроз (124).
Результаты петровской политики быстро дали результаты. Ушедшие с Мазепой старшина и казаки стали убегать от него. 21 ноября в Сорочинцы прибыл сбежавший от Мазепы миргородский полковник Данило Апостол. Он заявил, что был с гетманом «поневоле» и обещал, что генеральный есаул Дмитрий Максимович и генеральный судья Василий Чуйкевич собираются последовать его примеру (125). О верности Петру заявил в начале декабря и белоцерковский полковник Михаил Омельченко. Попутно он жаловался на Мазепу, который отягощал украинцев многочисленными податями, а, задумав измену, направил в Белую Церковь сердюцкий полк. Если бы Д.М. Голицын, считал Омельченко, «не занял» сердюков, «то бы нам пришло до остатной руены». Белоцерковский полковник отвечал также, что по совету со всем товариществом казаки прибыли в Киев, учинив там присягу на верность царю Петру при Д.М. Голицыне (126).
Причину неудачи дела Мазепы нельзя сводить к тому, что на Украине стояли царские войска и что украинцы были «устрашены» примером Батурина. В этой связи интересно отметить, что ровно 60 лет до рассматриваемых событий, в 1648 г. никакие репрессии не смогли удержать народ Украины (склонный, по мнению самого Мазепы, к мятежам и переворотам (127)) от восстания против Речи Посполитой, а 40 лет назад, стоявшие в малороссийских городах русские гарнизоны никак не повлияли на решение И. Брюховецкого поднять восстание против московской власти.
Среди казацкой старшины, но и в рядах простых казаков хватало недовольных властью Москвы, посылкой малороссийских полков в далекие походы и многим чем другим. Однако с внезапным отъездом Мазепы в шведский лагерь все реальные и потенциальные его сторонники оказались разобщены, тем более что никакого вооружения выступления гетман не готовил, а все свои планы держал в глубокой тайне. Однако еще большей неожиданностью измена Мазепы оказалась для русской стороны. Источники, опубликованные Г.П. Георгиевским и сведения неизвестного польского шпиона, ездившего по поручению какого-то литовского магната из окружения Станислава Лещинского, в разведывательную поездку на Украину сразу после перехода Мазепы к шведам рисуют любопытную картину той атмосферы, которая воцарилась там в те дни. Русское командование серьезно опасалось массовых народных выступлений. Так, командовавший черниговским гарнизоном полковник Иван Вельяминов-Зернов получил от князя Д.М. Голицына известия «о недоброй ведомости о Мазепе» (т.е. видимо пока только об исчезновении, но не об измене) 27 октября. В тот же день это известие подтвердил ему и черниговский казацкий полковник. Вельяминов-Зернов сомневался, как жители Чернигова отреагируют на происшедшее: «А в жителях черниговских еще не мнитца чему ныне быти». Но опасаясь худшего сетовал: «Толко, государь, опасает нас безлюдство» (128). По сообщению польского лазутчика, Иван Вельяминов-Зернов заставил черниговского полковника Павла Полуботка и его казаков принести повторную присягу на верность, а также «подобно невольникам» участвовать вместе с московскими солдатами в укреплении валов черниговской крепости, располагавшейся в старой части города. Опасаясь восстания, Вельяминов-Зернов приготовил ее к обороне, сломав вокруг крепости все строения на расстоянии мушкетного выстрела, укрепив ее валы и сосредоточив там значительные запасы провианта на случай осады, как надо предполагать не только шведской, но и казацкой. «Мещан никого в Чернигов не пускают, очень опасаются казаков и их измены <…>. Тревога у Москвы большая, из-за того, что гетман изменник», — сообщал шпион. Он даже преувеличенно, как думается, отмечал, что «русские казаков боятся больше, нежели шведов», что казачество упрекает поляков, что не пришли им на помощь, чтобы «подушить москалей». «Трудно описать, какое теперь на Украине замешание», — сообщал шпион. По его словам казаки в Любече, услыхав об измене Мазепы стали «бунтовать и грабить» стоявших там людей троцкого воеводы Михала Казимежа Котла. Только прибывшему из Черкасс любецкому сотнику, находившемуся видимо в отъезде, удалось успокоить беспорядки (129). В Быхове, где также стоял русско-украинский гарнизон отмечалось, что местный комендант Дмитрий Воронцов с недоверием относится к казакам, в связи с переходом Мазепы на сторону шведов (130). По сообщениям Д. Воронцова А.Д. Меншикову в начале июля месяце в крепости насчитывалось 543 казака стародубского полка, двести из которых покинуло Быхов в ночь на 8 июля, не выдержав тягот службы. В связи с этим комендант просил стародубского полковника И.И. Скоропадского сменить казацкую часть гарнизона, поскольку и остальные казаки грозились покинуть Быхов, сетуя, что «живут в Быхове болше году». Вскоре из крепости бежал еще 31 казак, но в августе, наконец пришла долгожданная смена — 500 казаков черниговского и стародубского полков (131).
Яков Брюс, посланный в Глухов на рекогносцировку (для поиска места для базирования русских войск) в самом конце октября отмечал, что когда русские войска вошли в город, то простые горожане обрадовались этому, тогда как местная старшина отнеслась к этому с недовольством, а особенно глуховский сотник, детям которого, по словам местных жителей, Мазепа приходился крестным отцом (132).
О численности русских гарнизонов на Украине свидетельствует письмо (от 28 ноября) А.Д. Меншикову от князя Григория Волконского, стоявшего со своими войсками в Сорочинцах: «фортеца велика, а людей зело мало, обнять ни половины не ким, и пушкорей нет» (133). Впрочем бригадир Александр Григорьевич Волконский, вошедший со своим Ингерманладским полком в Полтаву 3 декабря, отмечал, что полтавские мещане и казаки во главе с наказным полковником встретили его «ласково» перед городом (134). Показательно, что в петровском указе от 27 ноября с указанием впустить в Полтаву Волконского о расправе с засевшими в Батурине сердюками уже не упоминалось (135), однако возможность сопротивления полтавских жителей русскому гарнизону предусматривалась в наказе Волконскому. В этом случае ему предписывалось штурмовать Полтаву (136). Возможно включение этого положения в наказ было вызвано ходившими по Украине слухами о том, что полтавский полковник И. Левенец сторонник Мазепы (137). В письме Г.И. Головкина (от 26 ноября) жителям городов Опошни и Котельвы с указанием впустить посланные для их обороны русские войска о судьбе Батурина также не говорилось не слова (138).
Сословное недовольство казаков переплеталось с выступлениями социального характера. Б.И. Куракин, посланный Петром в Киев в конце октября, отмечал, что «во всех местах малороссиских и селах были бунты и бургумистров и других старшин побивали» (139). Григорий Герцик — один из наиболее преданных сторонников Мазепы, арестованный в Варшаве в 1720 г. и переданный русским властям, свидетельствовал, что когда в Полтаве стало известно об уходе Мазепы к шведам, то «собирались мужики в город и старшину били и грабили» (140). Были разграблены имения таких мазепинцев, как лубенской полковник Д. Зеленский, Д. Чечель, А. Гамалея (141).
Еще более сложной для русского правительства была ситуация на Правобережье Днепра, в районе Киева. Киевский воевода Д.М. Голицын 11 ноября сообщал канцлеру Головкину, что подозревает киевского войта в сочувствии измене Мазепы, который к нему «зело добр был» и не обременял никакими налогами. Отмечая, что войт приходил к нему «в великом сумнении», воевода писал, что «на Подоле будет дворов больше 2000, а людей соберется тысячь пять и с студентами», намекая на возможные беспорядки среди киевлян. Сторонником Мазепы, по мнению Голицына, был и роменский сотник Пирожский, однако киевский воевода, сообщая об этом Головкину, рекомендовал лишь выяснить у того, для чего тот «тайно роставил около Нежина своих казаков» (142). В последующем письме (от 21 ноября) Голицын сообщал, что присланный Мазепой в Чигирин бывший киевский полковник Мокиевский «около Чигирина многих возмутил». Поддержка Мазепы отмечалась среди жителей многих правобережных сел и деревень («от Киева даже до Бугу и до Днестра»). Голицын опасался, что волнения могут перекинуться и на Левый берег Днепра: «А ежели со обеих сторон Днепра люди возбунтуютца, зело нам тяжко будет». Жалуясь, что ему нечем противодействовать подобным выступлениям по причине нехватки войск, киевский воевода старался действовать более увещеваниями, и одновременно просил прислать подкрепления (143). Он убеждал Головкина, что и старшину, ушедшую с Мазепой к шведам, следует призывать назад под условием полного прощения (144).
Где-то во второй половине ноября взбунтовались казацкие полки, находившиеся при союзнике Петра, польном литовском гетмане Гжегоже Огинском. По словам полковника одного из них М. Омельченко, казаки поспешили «в свое крае», оправдываясь тем, что что «теды уже нельзя было, поневаж зашла нас нестатечная ведомость о измене бувшого гетмана Мазепы» и казаки вынуждены были «поспешати днем и ночу до жилища своего» (145). Казацких старшин этих полков (полковников белоцерковского, киевского, сотников каневского и чигиринского) Д.М. Голицын «обнадеживал государевою милостью» и те «обещались и крест целовали верно государю служить». А гадячского полковника С. Трощинского Голицын указал задержать в Киеве, поскольку он «Мазепе свой и полк свой в Киев не привел, а сказал: полк ево пошол иным трактом». Голицын, дознавшись, что тот полк стоит ниже Киева по Днепру, послал туда указ старшине, призывая казаков придти в Киев (146). О верности царскому престолу заявил Д.М. Голицыну один из авторитетнейших вождей правобережного казачества, соратник С. Палия — богуславский полковник Самойло Иванович Самусь, лично приезжавший в Киев к воеводе (147).
***
Стоит отметить, как расценивали политику русских властей на Украине после перехода Мазепы на сторону шведов запорожцы. По их мнению, изложенному в письме И.И. Скоропадскому (1710 г.), после измены Мазепы «Москва <…> прелестми своими, хотячи вас всех панов украинских от небожчика (Мазепы. — К.К.) отвернути и замешание учинити, заслоняла вам очи и усладила сердце властми, рублями, соболями, маетностями и иними коштовными подарками». Характерно, что обвиняя русское правительство в самых немыслимых злодеяниях и коварных намерениях в отношении Украины, запорожцы даже не вспоминали о сожжении Батурина (148). Сходным образом оценивал политику России на Украине и такой враг России, как писарь Ф. Орлик. В письме, запорожским казакам, написанном уже спустя много лет после описанных событий (в 1734 г.), он отмечал, что украинские казаки не пошли за Мазепой, «поверивши неприязненным и обманчивым московским обещаниям <…> что права и вольности войсковыя никогда, ни в чем, на вечные времена не будут со стороны Москвы, не нарушены, не поломаны». «Правда, — продолжал он далее, — сначала Москва поблажала всему украинскому народу, осыпала деньгами всю старшину и все значное войсковое и городовое товариство, одаряла их соболями, роздавала имения, но все это делала до тех пор, пока не одержала победы над шведами под Полтавою». О разгроме Батурина Орлик тоже не упоминал (149). Но дело даже не в этом. И Филипп Орлик, и запорожцы точно подметили суть политики Петра Великого на Украине в период между октябрем 1708 и июнем 1709 г. Русское правительство прекрасно понимало как всю важность лояльности украинского населения в борьбе со шведским нашествием, так и то, что любые репрессии только ожесточат малороссийских селян и казаков и станут причиной резкого усиления позиций Мазепы и Карла XII на Украине. Хотя единичные расправы со сторонниками Мазепы, конечно же, не исключались, как и арест членов семей ушедшей к шведам старшины (150), все же следует признать, что Петр I в первые недели после измены гетмана действовал на Украине более пряником, нежели кнутом. Главное роль при этом отводилась переговорам и пропаганде. В начавшейся «полемике манифестов» (выражение Н.И. Костомарова) петровский двор был достаточно активен, однако и Карл XII с Мазепой не отставали. Обе стороны позволяли себе преувеличения и прямые искажения фактов, которые впрочем, были вполне в духе времени и существовавших политический традиций.
Петр I соблюдал объявленную им амнистию, не обкладывал контрибуцией города, наоборот всячески подчеркивал, что малороссияне не несут никакой ответственности за поведение их гетмана. Не прибегал царь и к такой мере, как взятие заложников в знак сохранения верности из семей оставшихся с ним полковников и старшины. Уже позднее, в апреле 1709 г. дети полтавского полковника И. Левенца были отданы в харьковские словесные школы, как заложники за отца (151), но это пока единственный известный подобный случай за рассматриваемый период. Численность русских гарнизонов на Украине вплоть до прихода туда союзных Мазепе шведов была ничтожной (что было следствием и безграничного доверия гетману со стороны Петра) и русская полевая армия появилась там лишь после того, как туда же стал двигаться союзник Мазепы Карл XII. Характерно, что Мазепе не удалось зажечь пламя восстания и на Правобережье, где русских войск в ноябре практически не было. Имевшихся у Д.М. Голицына стрельцов едва хватило бы для обороны Киева.
Уничтожение батуринского замка явилось скорее исключением в политике Петра на Украине, и было обусловлено несколькими обстоятельствами. Во-первых, близостью шведского войска, которое могло не только заполучить это важное укрепление со всем гарнизоном и мощной артиллерией (которой у шведов как раз не хватало), но и напасть на корпус Меншикова в случае его дальнейшего промедления, что значительно бы ухудшило положение русской армии перед решающим столкновением с Карлом XII. Во-вторых, поведением руководителей обороны города, отказывавшихся идти на какие-то переговоры, откровенно тянувших время и при этом провоцировавших стоявшие под городом русские войска. Нет смысла отрицать жестокости, совершенные русскими войсками при штурме и после взятия крепости. Но совершенно очевидно и то, что батуринскую трагедию никак нельзя считать спланированным актом устрашения с заранее предусмотренным полным уничтожением всех жителей города. Даже в пропагандистских целях русское правительство не особенно активно пользовалось произошедшим, не стремилось представить его как кару всему украинскому народу за измену гетмана. Указания «смирять» тех, кто будет выступать на стороне Мазепы, давались в наказах командирам, но не объявлялись публично, поскольку Петр и его соратники осознавали, что никакого положительного эффекта это не принесет. Число жертв разгрома гетманской столицы, которое фигурирует в украинской историографии (14–15 тыс. чел.) представляется значительно завышенным. Невозможно представить, чтобы за несколько часов, которые войска Меншикова стояли у захваченной крепости, могло быть уничтожено такое количество людей.
Нельзя не согласится с тем, что Батуринские события сыграли определенный сдерживающий эффект, однако не он был решающим в исходе событий на Украине к концу 1708 г.
Причины неудачи всей авантюры гетмана Мазепы стоит искать в его собственных просчетах и ошибках, а так же в том, что большинство господствующего класса Гетманщины не видело для себя особых экономических и политических выгод в принятии шведской, и тем более, польской протекции. Далекий протестантский властитель (не говоря уже о короле-католике) был чужд сознанию простых украинцев — казаков, селян и мещан, считавших своим «природным государем» русского самодержавного православного монарха. Приведенные выше многочисленные факты свидетельствуют о том, что казаки колебались, и какое-то число их, возможно, поддержало бы своего гетмана, если бы он не бежал под покровом ночи в лагерь шведского короля, а попытался бы самостоятельно организовать антироссийское выступление. Однако необходимо учитывать и то, что многие из отмеченных источниками волнений в октябре — ноябре 1708 г. носили не промазепинский, а социальный характер. Простой народ, посполитые, пользовались моментом, чтобы выразить свое недовольство существующими порядками, а казаки (как это было на Правобережье), чтобы сбежать домой от тягот службы.
Естественный процесс социального расслоения в Гетманщине во второй половине XVII — начале XVIII вв. приводил к тому, что формирующееся малороссийское дворянство (казацкая старшина) искало опоры в Москве, ощущая неспособность собственными силами гарантировать себе владение «маетностями». При этом поспольство и простые казаки также обращали свой взор на царский престол, ожидая обрести в нем защиту от арендаторов и новоявленных панов. Московское правительство, не имея во второй половине XVII в. возможности удержать Малороссию силой, а впоследствии занятое борьбой за Балтику, умело использовало эти стремления, принимая на себя в решающие моменты роль верховного арбитра, и тем самым обеспечивало себе лояльность украинского общества. Именно в этом сложном и длительном процессе, растянувшемся не на одно десятилетие, а не в мнимом «московском терроре» 1708 г., следует искать глубинные причины неудачи выступления Мазепы, равно, впрочем, как и его идейных предшественников.
Список литературы
1. Труды императорского Русского военно-исторического общества (Далее ТИРВИО). Т. 1. Документы Северной войны. Полтавский период (июль — октябрь 1708 г.). СПб., 1909. С. 26–28, 30, 45.
2. Там же. С. 32, 38.
3. Красный архив. 1939. № 4. С. 158. В Лизогубовской летописи сохранились очень благожелательные отзывы о Б.П. Шереметеве: «сей благочестивый был истинный восточныя церкви сын, ревнитель во благочестии, хранящий право и суд, обиды чинить под жестоким наказанием запрещающий» (Летопись или описание краткое знатнейших действ и случаев, что в котором году деялося в Украини малоросийской обеих сторон Днепра и кто именно когда гетманом был казацким // Сборник летописей, относящихся к истории Южной и Западной Руси. Киев, 1888. С. 53). Не исключено, что это свидетельство характеризует как раз действия Шереметева на Украине в 1708–1709 гг.
4. .ТИРВИО. Т. 1. С. 57.
5. Там же. С. 15, 16–17, 251. См. также: Там же. С. 136.
6. Таирова-Яковлева Т.Г. Мазепа. М., 2007. С. 218.
7. Костомаров Н.И. Мазепа. М., 1992. С. 236–237. Наиболее полно борьбу украинцев против шведского нашествия осветил В.Е. Шутой. См.: Шутой В.Е. Борьба народный масс против нашествия армии Карла XII. 1700–1709. М., 1958.
8. Письма и бумаги императора Петра Великого (Далее — ППВ). Т. 8. Вып. 1. М.-Л., 1948. С. 232; Там же. Вып. 2. С. 855.
9. Там же. Вып. 1. С. 233.
10. Там же. Вып. 2. С. 857.
11. См. напр.: Оглоблин О. Гетьман Іван Мазепа та його доба. Нью-Йорк; Київ; Львів; Париж; Торонто, 2001. С. 285.
12. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. 237.
13. Там же. Вып. 2. С. 865.
14. Там же. Вып. 1. С. 238. Аналогичные грамоты были направлены и представителям украинского духовенства (Там же. С. 239).
15. Там же. С. 240.
16. Там же. С. 241–242.
17. В инструкции Станислава Лещинского своем резиденту при Карле XII (от 18 сентября 1708 г.), отмечалось, что Мазепа присылал к Лещинскому гонцов, подтверждая некие ранее данные обещания, и заверяя в своей готовности возобновить контакты при приближении Лещинского к украинским землям, чтобы использовать их для «пользы своей страны». Подчеркивалось также, что шведский король осведомлен об этих связях (ТИРИВИО. Т. 1. С. 206–209).
18. ТИРИВИО. Т. 1. С. 260.
19. ППВ. Т. 8. Вып. 1. 266, 276, 300.
20. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. 245; Там же. Вып. 2. С. 875.
21. Там же. Вып. 2. С. 932.
22. Там же. Вып. 1. С. 246–252, 256–257, 261.
23. Там же. Вып. 2. С. 882–888, 920–921.
24. Петр I — Ф.М. Апраксину. 30 октября 1708 г. «из лагару от Десны» // Там же. Вып. 1. С. 253.
25. Тот же — В.В. Долгорукому. 30 октября 1708 г. «из лагару от Новогродка». // Там же. С. 254.
26. Тот же — Ф.М. Апраксину. 7 ноября 1708 г. Глухов // Там же. С. 285.
27. Там же. С. 257–259
28. Там же. С. 259–261.
29. Костомаров Н.И. Мазепа… С. 257. См. так же: Красный архив. 1939. № 4. С. 160–162.
30. ППВ. Т.8. Вып. 1. С. 263–265.
31. Там же. С. 266–267
32. Там же. Вып. 2. С. 909–911.
33. Костомаров Н.И. Мазепа… С. 259–260.
34. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. 272.
35. Таирова-Яковлева Т.Г. Мазепа. М., 2007. С. 223–224.
36. Archiwum Główny Akt Dawnych w Warszawie (Далее — AGAD). Archiwum Publiczny Potockich (Далее — APP).Rękopis 56. (документы Станислава Лещинского). S. 286–289
37. Крман Д.Подорожній щоденник (Itinerarium 1708 — 1709). Київ, 1999.
38. Основа. 1862. № 10. [Отд. IX]. С. С. 24–26.
39. Костомаров Н.И. Мазепа... С. 262.
40. Там же. С. 253.
41. Георгиевский Г.П. Мазепа и Меншиков // Исторический журнал. 1940. № 12. С. 81.
42. ТИРИВИО. Т. 3. Документы Северной войны. Полтавский период (ноябрь 1708 — июль 1709 г.). СПб., 1909. С. 2.
43. Шутой В.Е. Указ. соч. С. 295.
44. Ф. Осипов, ахтырский полковник — Г.И. Головкину. "Ис полку от Хухри". 24 ноября 1708 г. // ППВ. Т. 8. Вып. 2. С. 903–904.
45. Там же. Вып. 1. С. 279–284.
46. Костомаров Н.И. Мазепа... С. 248–250.
47. ППВ. Т. 8. Вып. 2. С. 918.
48. Журнал или Поденная записка <…> Петра Великого <…>. СПб., 1772. Ч. 1. С. 178–179.
49. Рігельман О. Літописна оповідь про Малу Росію та її народ і козаків взагали (Репринт). Київ, 1994. С. 532.
50. РГАДА. Ф.210. Оп. 8. Разрядные вязки. Вязка 49. Д.7. Л. 44 об.
51. ППВ. Т. 8. Вып. 2. С. 906–907.
52. См. раздел: Артамонов В.А. Вторжение шведской армии на Гетманщину и Мазепа в 1708 г.
53. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. 270–271.
54. Там же. С. 273.
55. Там же. Вып. 2. С. 919.
56. Журнал или Поденная записка… С. 179.
57. AGAD. APP.Rps. 56. S. 67.
58. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. С. 274.
59. Таирова-Яковлева Т.Г. Указ. соч. С. 223.
60. Павленко С. Загибель Батурина 2 листопада 1708 р. Київ, 2007.
61. Артамонов В.А. Указ. соч.
62. Мацьків Т. Гетьман Іван Мазепа в західньоевропейських джерелах. 1687–1709. Київ-Полтава, 1995.
63. Павленко С. Вказ. праця. С. 100. Цитаты даны по данному изданию.
64. Уитворт Ч. Россия в начале XVIII века. М.–Л., 1988. С. 14.
65. Сборник Русского исторического общества. Т. 50. СПб., 1886. С. 112–113.
66. Киевская старина. 1890. № 4. С. 72–73; там же. № 5. 94–95.
67. Там же. № 5. С. 95.
68. Летопись или описание краткое… С. 48.
69. РГАДА. Ф. 229. Оп. 2. Д. 120 Л. 131.
70. Доба гетьмана Iвана Мазепи в документах. Київ, 2007. С. 444.
71. РГАДА. Ф. 229. Оп. 2. Д. 120 Л. 131–131 об.
72. Там же. Л. 131 об. — 132.
73. Там же. Л. 133.
74. Лазаревский А. Исторический очерк Батурина. (1625–1760 гг.) // Чтения в Историческом обществе Нестора летописца. Кн. 6. Киев, 1892. С. 111. Примечание 2. На этот факт обращает внимание С. Павленко (Вказ. праця. С. 119).
75. См. Приложение 1.
76. Бантыш-Каменский Д. Н. История Малой России. Ч. 3. От избрания Мазепы до уничтожения гетманства. М., 1830. С. 115; ППВ. Т. 8. Вып. 2. С. 921.
77. РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1712 г. Д. 18. Л. 1.
78. Лазаревский А.М. Указ. соч. С. 112.
79. Летопись или описание... С. 48.
80. Цит. по: Лазаревский А.М. Исторический очерк… С. 113.
81. Павленко С. Вказ. праця. С. 112–117.
82. Лазаревский А.М. Указ. соч. С. 111.
83. ППВ. Т. 8. Вып. 2. С. 905.
84. Таирова-Яковлева Т.Г. Указ. соч. С. 223.
85. Павленко С. Вказ. праця. С. 106–107, 121.
86. Оглоблин О. Вказ. праця. С. 292.
87. Павленко С. Вказ. праця. С. 126.
88. Костомаров Н.И. Мазепа... С. 269, 286–287.
89. ТИРИВИО. Т. 3. С. 67.
90. Павленко С. Вказ. праця. С. 126.
91. Костомаров Н.И. Мазепа... С. 281, 287–291; Яворницкий Д.И. История запорожских казаков. Т. 3. Київ, 1993. Репринт изд. 1897 г. С. 325–326.
92. Павленко С. Вказ. праця. С. 126.
93. Костомаров Н.И. Мазепа... С. 263, 269, 288.
94. Крман Д. Вказ. праця.
95. ППВ. Т. 8. Вып. 2. С. 881.
96. Там же. Вып. 1. С. 276–284.
97. Там же. Вып. 2. С. 931–933.
98. Там же. Вып. 1. С. 276–278, 284.
99. Там же. С. 277–279.
100. Там же. С. 279–281, 284.
101. Источники малороссийской истории, собранные Д.Н. Бантышом-Каменским и изданные О. Бодянским. Ч. 2. М., 1859. С. 211.
102. Красный архив. 1939. № 4. С. 163.
103. ППВ. Т. 8. Вып 1.С. 282
104. Пирог П.В. К вопросу о русских воеводах на Украине во второй половине XVII века // Отечественная история. 2003. № 2. С. 166.
105. РГАДА. Ф.210. Оп. 8. Разрядные вязки. Вязка 49. Д. 2. Л. 32–32 об.
106. Там же. Д. 1. Л.6–7 об.
107. Там же. Д. 4. Л. 38–39; Там же. Д. 5. Л. 40–41
108. Там же. Ф. 229. Оп. 2. Д. 120. Л. 573 об. — 574.
109. Там же. Ф. 210. Оп. 8. Разрядные вязки. Вязка 46. Д. 79. Л. 15 об.
110. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. 282–284.
111. См. например указ жителям Почепа от 6 октября 1708 г. (Красный архив. 1939. № 4. С. 158.)
112. ТИРИВИО. Т. 1. С. 43–44.
113. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. 282–284.
114. Там же. С. 287–288.
115. Там же. С. 300–301.
116. Там же. С. 290–292.
117. Там же. С. 293–294.
118. Там же. С. 295.
119. Там же.
120. Там же. Вып. 2. С. 945.
121. Там же. Вып. 1. С. 337.
122. Там же. Вып. 2. С. 947.
123. ТИРИВИО. Т. 3. СПб., 1909. С. 26.
124. ППВ. Вып. 1. С. 306–309.
125. Там же. Вып. 2. С. 983, 986–987.
126. Там же. С. 941–943.
127. Костомаров Н.И. Мазепа... С. 256.
128. Георгиевский Г.П. Указ. соч. С. 82.
129. AGAD. APP.Rps 56. S. 286–289. См. также письма М.К. Котла к Петру I с просьбой дать ему прибежище в Любече (от 12 ноября н. ст.) и с благодарностью (от 27 ноября н.ст.) за позволение остановиться там (РГАДА. Ф. 79. 1708 г. Д. 13. Л. 7–8).
130. «z Mohilowa». [ноябрь] 1708 г. — AGAD. APP.Rps 56. S. 67
131. ТИРИВИО. Т. 1. С. 106–109.
132. ТИРИВИО. Т. 1. С. 186.
133. Георгиевский Г.П. Указ. соч. С. 83.
134. Там же. С. 83.
135. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. 325–326; Красный архив. 1939. № 4. С. 159–160.
136. ППВ. Т. 8. Вып. 1. С. 327.
137. К.Э. Ренне — А.С. Меншикову. 13 ноября 1708 г. Кролевец // ТИРИВИО. Т. 3. СПб., 1909. С. 16.
138. Красный архив. 1939. № 4. С. 158–159.
139. Жизнь князя Бориса Ивановича Куракина, им самим описанная // Архив Ф.А. Куракина. Кн. 1. СПб., 1890. С. 281–282.
140. Киевская старина. 1883. № 3. С. 599.
141. Шутой В.Е. Указ. соч. С. 308.
142. ППВ. Т. 8. Вып. 2. С. 931–933.
143. Там же. С. 947–948. То же сообщал Д.М. Голицын в письме А.Д. Меншикову (ТИРИВИО. Т. 3. С. 26–27).
144. Там же. С. 932.
145. Там же. С. 941–943; РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. 1708 г. Д. 11. Л. 78.
146. ППВ. Т. 8. Вып. 2. С. 948.
147. Д.М. Голицын — А.Д. Меншикову. 21 ноября 1708 г. Киев — ТИРИВИО. Т. 3. С. 26.
148. Яворницкий Д.И. Указ. соч. Т. 3. С. 363.
149. Там же. С. 433.
150. См. об этом: Н.И. Костомаров. Мазепинцы // Его же. Руина. М., 1995. С. 741–748; Шутой В.Е. Указ. соч. С. 298. Шутой приводит факты, свидетельствующие, что украинцы сами задерживали тех, кого подозревали в сочувствии ушедшему к шведам гетману (С. 301–302).
151. Там же. С. 750. Известно также, что Д.М. Голицын предлагал в ноябре 1708 г. «переловить» жен сторонников Мазепы на Правобережье, но это так и осталось предложением (ТИРИВИО. Т. 3. С. 26).