МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ
Череповецкий Государственный Университет
Гуманитарный Институт
кафедра Истории
РЕФЕРАТ
по курсу истории России
на тему:
Внешняя политика Павла
I
: особенности и характер
Выполнил:
студент гр. 2И-21
Никифоров И.В.
Проверила:
Колокольчикова Р.С.
Череповец,
2008г.
Содержание
Введение
1. Разумность внешней политики Павла I
2. Внешняя политика Павла I в Европе: Итальянский и Швейцарский поход
3. Покровительство над Мальтийским орденом
4. Индийский поход
Заключение
Библиография
Введение
Краткое царствование Павла I, - пишет в своих воспоминанияхсовременник Павла I де Санглен, - замечательное тем, что он сорвал маску со всего прежнего фантасмагорического мира, произвел на свет новые идеи и новые представления. С величайшими познаниями, строгою справедливостью, Павел был рыцарем времен протекших. Он научил нас и народ, что различие сословий ничтожно".
"Все сознавали, однако, - пишет Шумигорский в своем исследовании "Император Павел I", - что государственный корабль идет по новому руслу, и все напряженно старались угадать его направление".
"Ненормальный Павел" понял то, чего до сих пор не понимают, например, все политические деятели современного западного мира. Павел понял, что с вредными идеями надо бороться тоже идеями, что одна физическая борьба против носителей растлевающих идей победы не принесет.
Россия и Европа того времени не знали, как защитить себя от растлевающих идей французской революции. В момент восшествия Павла I на престол Робеспьер был уже убит, революция как будто бы шла на убыль. У власти стоял Консул Бонапарт. Вначале трудно было понять, хочет ли он продолжать революцию или ее потушить. Во время первых своих походов он выглядел скорее якобинцем, чем противником революции. И Павел, не раздумывая, посылает в Европу для борьбы с ним Суворова. Но действия Суворова и предательское поведение союзников убедили Павла, что оружием их победить нельзя. Что даже несколько Суворовых не смогут в данном случае ничего сделать.
Павел понял, что революционным идеям надо противопоставить распространение религиозных и политических идей, а революционным партиям - силу религиозно-светских орденов.
Война 1799 года, - писал видный русский мыслитель национального направления Н. Данилевский в своей замечательной книге "Россия и Европа", - в чисто военном отношении едва ли не славнейшая из всех, веденных Россией, была актом возвышеннейшего политического великодушия, бескорыстия, рыцарства в истинно мальтийском духе" (то есть в духе ордена Мальтийских рыцарей, сотни лет сражавшихся с врагами христианства. - Б. Б.).
1.
Разумность внешней политики Павла
I
Павла I обвиняют в том, что его внешняя политика была также противоречива непоследовательна, как и внутренняя. Причину "непоследовательности" и противоречивости внешней политики Павла объясняют той же причиной, что и его поведение - неуравновешенностью его характера. Это ошибочное заключение. Продолжительное путешествие по Европе хорошо познакомило Павла с политическим положением в Европе, с политическими интересами различных государств Европы. Он был в курсе всех основных направлений своей эпохи. Реальная трезвая политика, считающаяся с изменяющимися обстоятельствами, всегда, на первый взгляд, производит впечатление противоречивой и непоследовательной. Политика Павла I в отношении европейских государств и революционной Франции была вполне разумной. Убежденный враг французской революции, Павел сначала становится союзником Австрии и Англии. Но вскоре он понимает, что и Австрия и Англия заботятся не столько о борьбе с революционной Францией, сколько об использовании побед русских войск в своих интересах. Павел стремился к борьбе с революционной армией. Австрия же за счет побед Суворова хотела захватить часть Италии, а Англия укрепить свою мощь на морях. Павел был недоволен союзниками, в особенности, австрийцами, за их интриги против русской армии, вследствие которых последняя едва не была уничтожена под Цюрихом. Поэтому Павел решил выйти из коалиции и отозвать свои войска из Европы. Не только вероломство союзников было причиной решения Павла. Были и другие важные причины "внезапной перемены" внешней политики Павла I. Во-первых, раздумывая о способах идейной борьбы с носителями революционных и атеистических идей, Павел I внимательное присматривался к происходящим во Франции событиям. А ход этих событий был таков, что Павел понял, что Первый Консул Бонапарт стремится к подавлению революции, уничтожению республики, стремится к восстановлению монархии.[1]
Когда Наполеон разогнал Директорию, а затем - Совет Пятисот, Павел сразу понял, что это начало конца французской революции. Дальнейшие события подтвердили правильность этого вывода. Вскоре Наполеон быстро и энергично расправился с якобинцами и разрешил вернуться во Францию 141 тысяче эмигрантов.
Наполеон сообщил Павлу I, что он желает отпустить на родину всех русских пленных, попавших в руки французов после разгрома осенью 1789 года корпуса Корсакова. Приехавшему в декабре 1800 года в Париж для приемки пленных, генералу Спренгпортену "Бонапарт сразу же выразил самое горячее чувство симпатии и уважения к Павлу Петровичу, подчеркивая благородство и величие души, которые, по его мнению, отличают русского царя. Одновременно оказалось, что Первый Консул не только приказал вернуть русских пленных (около 6 тыс. человек), но и распорядился, чтобы им всем были сшиты за счет французской казны новые мундиры по форме их частей и выдано обмундирование, новая обувь, возвращено оружие. Эта никогда никем при войне не практиковавшаяся любезность сопровождалась личным письмом Бонапарта Императору Павлу, в котором Первый Консул в дружественных тонах говорил, что мир между Францией и Россией может быть заключен в 24 часа, если Павел пришлет в Париж доверенное лицо". "Ваш Государь и я, - сказал Бонапарт генералу Спренгпортену, - мы призваны изменить лицо земли".[2]
Павел I вовсе "не внезапно из ярого врага Франции обратился в ее доброжелателя", как это любят утверждать историки, желая подчеркнуть этим "ненормальность" Павла. Павел ответил Бонапарту сообщением, что он согласен на мир, так как он хотел бы вернуть Европе "тишину и покой". "Наполеон после этого первого успеха, - сообщает Тарле, - решил заключить с Россией не только мир, но и военный союз. Идея союза диктовалась двумя соображениями: во-первых, отсутствием сколько-нибудь сталкивающихся интересов между обеими державами и, во-вторых, возможностью грозить (через южную Россию в Среднюю Азию) английскому владычеству в Индии".
А Англия была опасна не только Франции. Павел понял, что она является также и врагом России. Правильность этого взгляда Павла на Англию подтвердил весь дальнейший ход истории, вплоть до настоящего времени. Превращение революционной Франции в монархию не устраивало ни европейских, ни русских масонов, ни Англию, под шумок свирепствовавших на континенте политических и революционных бурь, действовавшую, как всегда, в своих эгоистических интересах.[3]
"Во внешней политике государь прозревает теперь другое: не Франция является историческим врагом России, а Англия. Он делает из этого соответствующие выводы и начинает готовиться к войне с ней. Сейчас, с уверенностью можно утверждать, что все распоряжения Имп. Павла I, особенно конца его царствования, всемерно искажались Паленом и другими сановниками, чтобы вызвать у всех недовольство царем. Приготовления к походу на Индию, с особым старанием обращали в карикатуру, потому что Пален и другие заговорщики работали в интересах Англии, - это сейчас сомнению не подлежит. Все приготовления были прерваны убийством царя, в котором роль английского золота тоже сомнению не подлежит.
Поход на Индию рассматривается в нашей литературе, как несомненное доказательство ненормальности Павла I-го. Но, вероятно, в этом деле полезнее посчитаться с авторитетом Наполеона, а не очкастых мудрецов из-под зеленой лампы".
Автором похода на Индию был не столько Павел, скользко именно Наполеон. В книге известного историка Е. В. Тарле "Наполеон" читаем, например: "мысли об Индии никогда не оставляли Наполеона, начиная от Египетского похода и до последних лет царствования". "После заключения мира с Россией, - как сообщает Тарле, - Наполеон обдумывал - пока в общих чертах - комбинацию, основанную на походе французских войск под его начальством в южную Россию, где они соединились бы с русской армией, и он повел бы обе армии через среднюю Азию в Индию".
Ничего фантастического в идее похода в Индию не было. Не надо забывать, что поход в Индию начался 27 февраля 1801 года, а через одиннадцать дней после его начала Павел I был убит заговорщиками, находившимися в тесной связи с английским правительством. В исторической литературе усиленно доказывается, что поход не удался. На самом же деле поход был прекращен. Александр I, взойдя на престол, немедленно послал приказ начальнику отряда, чтобы он вернулся обратно в Россию.[4]
2.
Внешняя политика Павла
I
в Европе: Итальянский и Швейцарский поход
Став императором, Павел отменяет тяжелейший рекрутский набор и торжественно объявляет, что «отныне Россия будет жить в мире и спокойствии, что теперь нет ни малейшей нужды помышлять о распространении своих границ, поелику и без того довольно уже и предовольно обширна...»[5]
. Сразу по вступлению на престол император Павел I заявил, что отказывается от приготовлений к войне с Францией.
«Нельзя изобразить, — пишет Болотов, — какое приятное действие произвел сей благодетельный указ во всем государстве, — и сколько слез и вздохов благодарности испущено из очей и сердец многих миллионов обитателей России. Все государство и все концы и пределы оного были им обрадованы и повсюду слышны были единые только пожелания всех благ новому государю...»[6]
.
29 ноября 1796 года была объявлена амнистия пленным полякам. Император повелевал «всех таковых освободить и отпустить в прежние их жилища; а заграничных, буде пожелают, и за границу. Об исполнении сего наш сенат имеет учинить немедленно надлежащий распоряжения, предписав куда следует, чтоб со стороны губернских правлений и других земских начальств взяты были меры к наблюдению, дабы сии освобождаемые оставались спокойно и вели себя добропорядочно, не входя ни в какие вредные сношения, под опасением тягчайшего наказания».
Вскоре заключается мир с Персией. В письме к прусскому королю от 3 января 1797 года Павел писал: «С имеющимися союзниками многого не сделаешь, а так как борьба, которую они вели против Франции, только способствовала росту революции и ее отпору, то мир может ослабить ее, усилив мирные антиреволюционные элементы в самой Франции, доселе придавленные революцией». Контрреволюционный переворот 27 июля 1794 года приводит к падению якобинской диктатуры во Франции. Революция идет на убыль. Блестящие победы генерала Бонапарта над австрийцами в Италии приводят к возникновению целого ряда демократических республик под эгидой Франции. Павел видит в этом дальнейшее распространение «революционной заразы» и выступает за созыв европейского конгресса для урегулирования территориальных споров и пресечения революционных завоеваний. Он готов даже признать Французскую республику «ради успокоения Европы», ибо иначе «против воли придется браться за оружие». Однако ни Австрия, ни Англия его не поддержали, и в 1798 году создается новая коалиция против Франции. Россия в союзе с Англией Австрией, Турцией и Неаполитанским королевством начинает войну против Франции.
«Положить предел успехам французского оружия и правил анархических, принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие»[7]
— так расценивает Павел участие России в этой коалиции. Инструктируя генерала Розенберга, назначенного командовать русским экспедиционным корпусом, Павел писал: «...Отвращать все, что в землях не неприязненных может возбудить ненависть или предосудительные на счет войска впечатления (избегать участия в продовольственных экзекуциях), внушать, что мы пришли отнюдь не в видах споспешествовать властолюбивым намерениям, но оградить общий покой и безопасность, для того ласковое и приязненное обращение с жителями. Восстановление престолов и алтарей. Предохранять войска от «пагубной заразы умов», соблюдать церковные обряды и праздники».
4 апреля Суворов прибыл в главную квартиру союзной армии, расположенную в местечке Валеджио на севере Италии. Уже 10 апреля взятием Брешии начались военные действия. Против 86-тысячной армии союзников действовала 58-тысячная армия Франции; на севере ею командовал бывший военный министр Шерер, а на юге — молодой и талантливый генерал Макдональд. Используя численное превосходство союзников, Суворов решил оттеснить неприятеля в горы за Геную и овладеть Миланом, а затем нанести поражение Макдональду. В дальнейшем он планировал через Савойю вторгнуться во Францию, а войска эрцгерцога Карла вместе с русским корпусом Римского-Корсакова должны были вытеснить французов из Швейцарии и устремиться к Рейну. 15 апреля началось упорное трехдневное сражение с французами на реке Адда. В этот день дряхлого Шерера сменил один из лучших полководцев Франции генерал Моро.
В кровопролитном сражении успех сопутствовал то одной, то другой стороне. Энергичный Моро пытается собрать вместе растянувшиеся на десяток километров войска, но ему это не удается. Потеряв три тысячи убитыми и пять тысяч пленными, французы откатываются на юг. Участь Ломбардии была решена — реку Адда Суворов назвал Рубиконом по дороге в Париж.
Получив известие об этой победе, Павел I вызвал пятнадцатилетнего генерал-майора Аркадия Суворова, назначенного в генерал-адъютанты, и сказал ему: «Поезжай и учись у него. Лучшего примера тебе дать и в лучшие руки отдать не могу».
Стремительным суворовским маршем с востока на запад союзники отбросили армию неприятеля и вошли в Милан. Не допуская соединения остатков армии Моро с Макдональдом, Суворов наносит ему поражение при Маренго и вступает в Турин. В ожесточенном сражении у реки Треббия терпит поражение и генерал Макдональд.
Спустя много лет прославленный маршал Франции говорил русскому послу в Париже: «Я был молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов».
За два месяца французы потеряли всю Северную Италию. Поздравляя Суворова с этой победой, Павел I писал: «Поздравляю Вас вашими же словами: «Слава Богу, слава Вам!»
6 июля командующим французскими войсками был назначен прославленный генерал Жубер, прошедший путь от рядового до генерала за четыре года. Не зная о взятии австрийцами крепости Мантуя, Жубер неожиданно встретил всю союзную армию. Еще не поздно было повернуть назад в горы, но тогда он не был бы Жубером: 4 августа на рассвете орудийные залпы возвестили о начале самой ожесточенной и самой кровавой битвы в этой кампании. Никогда еще за свою долгую службу Суворову не приходилось встречаться с таким яростным сопротивлением противника.
После этой битвы генерал Моро сказал о Суворове: «Что можно сказать о генерале, который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата, прежде чем отступить на один шаг».
Суворову потребовалось всего четыре месяца, чтобы освободить Италию. Союзники ликовали: в лондонских театрах о нем читаются стихи, выставляются его портреты. Появляются суворовские прически и пироги, на обедах вслед за тостом королю пьют за его здоровье.
И в России имя Суворова не сходит со страниц газет, становится легендой. Восхищенный Павел писал полководцу: «Я уже не знаю, что Вам дать, Вы поставили себя выше моих наград...»[8]
.
Во Франции с тревогой ждали начала вторжения. Заключались пари — во сколько дней Суворов дойдет до Парижа. Но союзников в первую очередь волновали их собственные интересы: англичане предлагают сначала овладеть Голландией и Бельгией, и австрийцы в надежде заполучить последнюю поддерживают их.
Павел I был вынужден согласиться с новым планом своих союзников.
План этот состоял в следующем: австрийцы из Швейцарии идут на Рейн, а Суворов, соединившись с корпусом Корсакова, вторгается во Францию; в Голландии начинает действовать англо-русский экспедиционный корпус, а в Италии остаются австрийцы. Суворов был против предстоящей перегруппировки огромной массы войск, но ему пришлось подчиниться.
28 августа русская армия начинает поход. Воспользовавшись этим, генерал Моро спускается с гор на помощь осажденной австрийцами крепости Тортона и занимает городок Нови. Пришлось Суворову вернуться назад, чтобы помочь союзникам и потерять на этом драгоценных три дня. Между тем австрийский эрцгерцог Карл, не дождавшись Суворова, начал выводить свои войска из Швейцарии, оставляя русский корпус Корсакова один на один с французами. Узнав об этом, возмущённый фельдмаршал писал в Петербург о Тугуте, первом министре Австрии: «Сия сова не с ума ли сошла или никогда его не имела. Массена не будет нас ожидать, и устремится на Корсакова... Хоть в свете ничего не боюсь, скажу — в опасности от перевеса Массена мало пособят мои войска отсюда, и поздно»[9]
.
В Швейцарии против 60-тысячной французской армии генерала Массены остаются 24-тысячный корпус Корсакова и 20-тысячный корпус австрийцев генерала Готце. Суворов спешит на выручку Корсакова кратчайшим и наиболее трудным путем — через Сен-Готардский перевал. Но и здесь австрийцы подвели своих союзников — обещанных ими мулов не оказалось. «Нет лошаков, нет лошадей, а есть Тугут, и горы, и пропасти»[10]
, — с горечью писал Павлу Суворов. В поисках мулов проходят еще пять дней. Только 12 сентября армия начинает восхождение на перевал. По, скалам и утесам медленно, шаг за шагом, двигалась русская армия, преодолевая холод, усталость и сопротивление неприятеля.
Когда в Петербурге узнали об уходе эрцгерцога из Швейцарии, разразился скандал, и только боязнь сепаратного мира между Францией и Австрией остановила Павла от разрыва с союзниками. Понимая серьезность положения и трудности, которые предстоят армии, он наделяет Суворова особыми полномочиями. «Сие предлагаю, прося простить меня в том и возлагая на вас самих избирать — что делать», — пишет он фельдмаршалу.
Суворов посылает в обход корпус Розенберга и с другой стороны — Багратиона, а с остальными атакует неприятеля, но безрезультатно: французы поднимаются выше и выше. Уже вечером во время третьей атаки помог Багратион, ударивший сверху. Перевал был взят, но дорогой ценой — из строя вышли около тысячи человек. А впереди их ждали более трудные испытания.
15 сентября армия вышла к местечку Альтдорф, но здесь оказалось, что сен-готардская дорога дальше обрывается, а на пути измученной, раздетой и голодной армии встал суровый горный хребет Росшток.
16 сентября рано утром авангард князя Багратиона начинает подъем на Росшток. Шестьдесят часов подряд длился этот беспримерный переход по рыхлому глубокому снегу в густом тумане. Трудным был подъем, но спуск оказался труднее. Дул резкий, порывистый ветер, чтобы согреться, люди сбивались в кучи. Спустились в местечко Муттенталь и здесь узнали страшную новость — корпус Корсакова был разгромлен еще 15 сентября. Катастрофа, усугубленная самонадеянностью Корсакова, была полной: шесть тысяч человек погибли, многие оказались в плену. В этот же день генерал Сульт разбил и австрийцев.
Покидая Цюрих, генерал Массена обещал пленным русским офицерам вскоре привезти к ним фельдмаршала Суворова и великого князя Константина.
Обессиленная русская армия оказалась запертой в Муттентале — оба выхода, на Швиц и Гларис, были блокированы французами. 18 сентября Суворов собрал военный совет. «Мы окружены предательством нашего союзника, — начал он свою речь, — мы поставлены в тяжелое положение. Корсаков разбит, австрийцы рассеяны, и мы одни теперь против шестидесятитысячной армии неприятеля. Идти назад — стыд. Это значило бы отступить, а русские и я никогда не отступали!» Суворов внимательно оглядел сосредоточенно слушавших его генералов и продолжал: «Помощи нам ждать не от кого, одна надежда на Бога, на величайшую храбрость и самоотвержение войск, вами предводительствуемых. Только это остается нам, ибо мы на краю пропасти. — Он умолк и воскликнул: — Но мы русские! Спасите, спасите честь и достояние России и ее самодержца!». С этим возгласом фельдмаршал опустился на колени.
19 сентября в семь часов утра к местечку Глариса выступил авангард под командованием князя Багратиона. За ним с главными силами — генерал Дерфельден, в арьергарде — генерал Розенберг. Предстояло с боями преодолеть хребет Панике, покрытый снегом и льдом, а затем спуститься в долину Верхнего Рейна.
Багратион, поднявшись на одну из вершин, обрушивается на неприятеля; в это время Массена наносит удар по корпусу Розенберга, пытаясь отрезать его и уничтожить. Упорное сражение закончилось отчаянной штыковой атакой. Французы не выдержали и отошли. В ночь на 24 сентября начался последний и самый трудный поход.
Только 20 октября в Петербурге узнали о благополучном исходе кампании. «Да спасет Вас господь Бог за спасение славы государя и русского войска, — писал Ростопчин Суворову, — до единого все награждены, унтер-офицеры все произведены в офицеры»[11]
.
Русская армия получает приказ вернуться на родину. На вопрос Ростопчина, что подумают об этом союзники, император ответил: «Когда придет официальная нота о требованиях двора венского, то отвечать, что это есть галиматья и бред».
Коалиция государств, каждое из которых руководствовалось своими интересами, распалась. Павел не мог простить бывшим союзникам их предательства и преждевременного вывода войск эрцгерцога Карла из Швейцарии. После завершения похода Суворова Ф. Ростопчин писал: «Франция, Англия и Пруссия кончат войну со значительными выгодами, Россия же останется ни при чем, потеряв 23 тысячи человек единственно для того, чтобы уверить себя в вероломстве Питта и Тугута, а Европу в бессмертии князя Суворова».
Вступая в коалицию, Павел I увлекался рыцарской целью восстановления «потрясенных тронов». А на деле освобожденная от французов Италия была порабощена Австрией, а остров Мальта захвачен Англией. Коварство союзников, в руках которых он был только орудием, глубоко разочаровало императора. А восстановление во Франции сильной власти в лице первого консула Бонапарта давало повод для изменения курса российской внешней политики.
Обессиленная Франция больше всего нуждалась в мире и спокойствии. Понимая это, Бонапарт с присущей ему энергией принимается за поиски мира. Уже 25 декабря первый консул направляет послания Англии и Австрии с предложением начать мирные переговоры. Это еще больше поднимает его авторитет, а отказ союзников от мирных предложений вызывает волну возмущения и патриотизма. Народ горит желанием наказать врагов мира, и Бонапарт начинает подготовку к войне.
Высказанное в январе пожелание сблизиться с Францией повисло в воздухе — еще сильны были идеи и традиции сотрудничества только с «законной» династией, да и влиятельные общественные круги во главе с вице-канцлером Н.П. Паниным, колоритнейшей фигурой того времени, немало способствовали этому.
Быстрый разгром Австрии и установление порядка и законности в самой Франции способствуют изменению позиции Павла. «Он делает дела, и с ним можно иметь дело»[12]
, — говорит он о Бонапарте.
«После длительных колебаний, — пишет Манфред, — Павел приходит к заключению, что государственные стратегические интересы России должны быть поставлены выше отвлеченных принципов легитимизма»[13]
. Две великие державы начинают искать пути к сближению, которое быстро приводит к союзу.
Бонапарт всячески торопит министра иностранных дел Талейрана в поисках путей, ведущих к сближению с Россией. «Надо оказывать Павлу знаки внимания и надо, чтобы он знал, что мы хотим вступить с ним в переговоры», — пишет он Талейрану. «До сих пор еще не рассматривалась возможность вступить в прямые переговоры с Россией», — отвечает тот. И 7 июля 1800 года в далекий Петербург уходит послание, написанное двумя умнейшими дипломатами Европы. Оно адресовано Н. П. Панину — самому непримиримому врагу республиканской Франции. В Париже хорошо знают об этом и надеются, что подобный шаг станет «свидетельством беспристрастности и строгой корректности корреспондентов».
18 декабря 1800 года Павел I обращается с прямым посланием к Бонапарту. «Господин Первый Консул. Те, кому Бог вручил власть управлять народами, должны думать и заботиться об их благе» — так начиналось это послание. «Сам факт обращения к Бонапарту как главе государства и форма обращения были сенсационными. Они означали признание де-факто и в значительной мере и де-юре власти того, кто еще вчера был заклеймен как «узурпатор». То было полное попрание принципов легитимизма. Более того, в условия формально непрекращенной войны прямая переписка двух глав государств означала фактическое установление мирных отношений между обеими державами. В первом письме Павла содержалась та знаменитая фраза, которая потом так часто повторялась: «Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается».
Сближение между двумя великими державами шло ускоренными темпами. В Европе возникает новая политическая ситуация: Россию и Францию сближают не только отсутствие реальных противоречий и общность интересов в широком понимании, но и конкретные практические задачи по отношению к общему противнику — Англии.
Неожиданно и быстро в Европе все переменилось: вчера еще одинокая Франция и Россия встали теперь во главе мощной коалиции европейских государств, направленной против Англии, оказавшейся в полной изоляции. В борьбе с ней объединяютс
Подписанный 4—6 декабря 1800 года союзный договор между Россией, Пруссией, Швецией и Данией фактически означал объявление войны Англии. Английское правительство отдает приказ захватывать принадлежащие странам коалиции суда. В ответ Дания занимает Гамбург, а Пруссия — Ганновер. В Англию запрещается всякий экспорт, многие порты в Европе для нее закрыть. Недостаток хлеба грозит ей голодом.
В предстоящем походе в Европу предписывается: фон Палену находиться с армией в Брест-Литовске, М. И. Кутузову — у Владимира-Волынского, Салтыкову — у Витебска. 31 декабря выходит распоряжение о мерах по защите Соловецких островов. Варварская бомбардировка англичанами мирного Копенгагена вызвала волну возмущения в Европе и в России.
Никогда раньше Россия не имела такого могущества и авторитета в международных делах. «Этому царствованию принадлежит самый блестящий выход России на европейской сцене»[14]
, — утверждал В. О. Ключевский.
А. Коцебу: «Последствия доказали, что он был дальновиднее своих современников в проводимом им курсе внешней политики... Россия неминуемо почувствовала бы благодетельные ее последствия, если бы жестокая судьба не удалила Павла I от политической сцены. Будь он еще жив, Европа не находилась бы теперь в рабском состоянии. В этом можно быть уверенным, не будучи пророком: слово и оружие Павла много значили на весах европейской политики»[15]
.
3.
Покровительство над Мальтийским орденом
В 1797 году Имп. Павел I принял на себя обязанности протектора Мальтийского ордена. Это звание налагало на него известные обязанности по отношению Ордена, особенно когда в июне следующего года молодой французский Бонапарт захватил Мальту. В это тяжелое для державного Ордена время только Имп. Павел оказал действенную помощь ему. Русский император не только дал ему убежище в своей столице и обеспечил пребывание Ордена в России материально, но и распространил деятельность его на русской территории восстановлением польского католического и учреждением русского православного Великого Приорства.
Захватив Мальту, французы выслали русского посланника и объявили жителям острова, что всякий русский корабль, появившийся у их берегов, будет немедленно потоплен. Имп. Павел был глубоко возмущен подобным поступком французов. Не прошло и двух месяцев после захвата Мальты генералом Бонапартом, как русская эскадра адмирала Ушакова совместно с турецким флотом приняла участие в действиях против Франции в Средиземном море. Захватив Ионические острова, русские готовились уже овладеть Мальтой, но англичане предупредили их. Нежелание Великобритании вернуть остров Ордену, не дало возможности дальнейшим событиям завершиться в благоприятном для него направлении.[16]
Осенью этого же года совершилось важное событие, окончательно привязавшее ими. Павла к Ордену: сановники и кавалеры Российского Приорства, собравшись в С.-Петербурге, торжественным актом от 15 август 1798 года признали великого магистра Ордена фон-Гомпеша виновным в сдаче острова Мальты французам, объявили его низложенным и просили Царя-Протектора принять Мальтийский орден в свое державство. 29 ноября того же года, в торжественной обстановке, император Павел возложил на себя знаки нового сана: белый мальтийский крест, рыцарскую мантию, корону и меч, осуществив таким образом, личную унию ордена с Российской империей. К императорскому титулу поведено было прибавишь слова: -"Великого Магистра Ордена св. Иоанна Иерусалимского", а в государственном гербе на грудь орла возложен был мальтийский крест, существовавший здесь в течение двух с половиной лет". (16)
Павел I издал манифест об "Установлении в пользу российского дворянства ордена св. Иоанна Иерусалимского". Новый российский мальтийский орден состоял из двух отделов: православного и католического.
"Разрешено было также учреждать с Высочайшего соизволения родовые командорства по примеру других стран. Подобные наследственные командорства сохранялись в роду графов Салтыковых, князей Белосельских-Белозерских, князей Долгоруких, графов Шереметевых, Кологривовых, графов Мордвиновых, Валуевых и других. Однако, Имп. Павел смотрел на Орден с его дворянскими установлениями не как на сословие или класс, а как на некоторое духовное начало, которое должно было приобщить к царству благородства и чести широкие народные массы и создать новую аристократию духа. С этою целью он всячески стремился облегчить доступ в Орден лиц недворянского происхождения, установив для них звание почетных кавалеров и награждая их мальтийскими крестами. С этой же целью он повелел выдавать всем нижним чинам за двадцатипятилетнюю беспорочную службу медные мальтийские кресты, так называемые "донаты ордена св. Иоанна Иерусалимского". Российский император понимал, что равнение по низшим есть разгром человеческой культуры, видел внутреннее духовное оправдание не в демократизации общества, но его аристократизации.
Так возглавление Мальтийского Ордена Российским Императором перешло в историю Ордена, как славная страница первой великой борьбы с разрушительными идеями французской революции 1789 года, ныне нашедшими свое развитие и завершение в большевизме".[17]
"Павел I, - пишет Н. Былов, - берет на себя возглавление католическим орденом с титулом великого магистра. И это в нем вовсе не компромисс с своей совестью или безразличие к той и другой религии. В Гатчинском дворце долгое время показывали коврик, протертый посередине от коленопреклоненных ночных молитв Павла Петровича, тогда еще наследника. Кто читал записки Порошина, воспитателя наследника или отзывы митрополита Платона Левшина, его законоучителя, для того приверженность государя к православию не подлежит сомнению. Оставаясь самим собою, Павел I подает нам пример такой широты и смелости в понимании христианства, которые стоят совсем особняком в истории России и Европы. Припомним, что и в староверах он умел, прежде всего, видеть христиан, достойных всякого уважения.[18]
Орден мальтийских рыцарей, который привлек его внимание, был исключительно подходящим, как для индивидуально-духовной закалки, так и для просветления Европы. Мальтийцы, ведущие свой род от иоаннитов, - рыцарей-монахов, ставили своей целью дела помощи ближним, но вместе с тем и с оружием в руках защищали христианский, мир от неверных. И в этом глубочайший смысл такого светского религиозного ордена: он может выступать как действенная вооруженная сила, тогда как Церкви, по сути своей, лишены этой возможности.
Имп. Павел, с универсальной стороны мальтийства, оказался также непонятен Европе, как не поняли и русские смысла введения в России орденства. И католические и лютеранские государи мечтали только о том, чтобы спрятаться в свои норки и там отсидеться".
"Мальтийское орденство, введенное Имп. Павлом, надо рассматривать под двумя углами зрения: под внутренним, чисто русским, и вторым - универсальным. Первую, русскую идею, вложенную в рыцарство, правильнее всего назвать перерукоположением дворянства. Император Павел Петрович, с его обостренными понятиями чести и долга, веры и верности, никак не мог согласиться, что голый факт принадлежности к высшему сословию ставит человека, действительно, выше всех, Екатерининскому дворянству, шляхетного, польского типа, в особенности нужна была орденская, духовная прививка. Да и в дальнейшем Собакевич и Коробочка, Чичиков и Милюков, Ленин - были по паспорту дворянами, но какой прок России от их дворянства?..
Ключевский смотрит очень поверхностно. Никакие идеи "уравниловок" не были свойственны Павлу I-му. Он стремился, наоборот, придать дворянству духовный смысл и вводит для этого орденскую структуру. Прием в Мальтийские рыцари был открыт и для духовенства; в орден вступили даже некоторые епископы.
Что современники абсолютно не поняли идей своего императора и свели все к карьеризму и переодеваниям в мальтийские мантии, - это безусловный факт. Но это не обязывает нас тоже ничего не понимать. Скажем, например, : если бы рядом с Государственной Думой, выкликавшей революцию, существовал твердый духовный орден, на который государь мог бы еле по положиться, то битым было бы не Государство Российское, а эта пресловутая Дума".
Исходя из мысли о необходимости усиления идейной борьбы с революционными и атеистическими идеями с помощью особых религиозных и светских организаций Павел I обратился к Римскому Папе с просьбой восстановить распущенный орден иезуитов. Павел считал, что восстановленный орден иезуитов поставит своей главной целью борьбу против развивающегося атеизма, а не борьбу с представителями других христианских вероисповеданий, как это было раньше. Поэтому Павел I разрешил иезуитам пребывание в России.
Но расчеты Павла не оправдались. Восстановленный орден иезуитов, как и прежде, все свое внимание стал уделять не борьбе с атеизмом, а борьбе за усиление католицизма. Допущенные в Россию иезуиты занялись только вовлечением в католичество учившихся в открытых школах воспитанников и представителей русской аристократии.
Умер Павел I - умерла вместе с ним и идея создания в России духовного рыцарства, - религиозного ордена, возглавляющего борьбу против масонских орденов, активно боровшихся с религией и монархиями.
"Преемник Павла I, Имп. Александр I, лично отклонил от себя управление Орденом, тем не менее, не отказал ему в дальнейшей защите. Он принял на себя обязанности протектора Ордена и указом от 6 марта 1801 года поручил своему заместителю по Ордену фельдмаршалу графу Салтыкову, управление делами Ордена впредь до избрания нового великого магистра. Тем не менее, связь России с Мальтийским орденом не прекратилась. Русские Императоры и члены Императорского Дома продолжали быть кавалерами большого креста Ордена. Связь эта утверждалась также тем, что в России остались величайшие святыни Ордена, на сохранении которых, при сдаче о. Мальты единственно настаивал великий магистр фон-Гомпеш. Святыни эти: частица Животворящего Креста Господня, десница св. Иоанна Крестителя и чудотворный образ Божьей Матери Филермской.
Эти реликвии были, затем перевезены в Россию, где первоначально хранились в церкви мальтийского капитула в здании, превращенном впоследствии в Пажеский корпус, а затем в церкви Зимнего дворца, в С.-Петербурге. В дни памяти св. Иоанна Крестителя эти святыни выносились в торжественной церковной процессии на поклонение верующим. Наконец, в дни великой смуты, когда пало Русское Государство, реликвии Мальтийского Ордена, данные Имп. Павлу I на хранение не погибли, а русскими руками были вывезены за границу и сохранены." [19]
4.
Индийский поход
В «Истории XIX века» французских профессоров Лависса и Рамбо, выходившей во Франции в 1920-х годах, а вскоре переведенной и на русский язык, можно прочесть совершенно неожиданное: «Так как у обоих властелинов (Наполеона и Павла I) был один и тот же непримиримый враг, то, естественно, напрашивалась мысль о более тесном сближении между ними ради совместной борьбы с этим врагом, чтобы окончательно сокрушить индийскую державу Англии – главный источник ее богатства и мощи. Так возник тот великий план, первая мысль о котором, без сомнения, принадлежала Бонапарту, а средства к исполнению были изучены и предложены царем».
Получается, что план Индийского похода – это совсем не плод больного воображения безумного русского царя, и вообще он принадлежал гениальному полководцу Бонапарту. Допустимо ли это?! Безусловно. Версия эта даже не требует особых доказательств – они, что называется, лежат на поверхности.
ОТКРОЕМ «Очерки истории Франции»: «19 мая 1798 г. армия под командованием Бонапарта (300 кораблей, 10 тыс. человек и 35-тысячный экспедиционный корпус) покинула Тулон… и 30 июня начала высадку в Александрии».
На вопрос, что именно было нужно французам в Египте, то же издание отвечает так: «После распада первой (антифранцузской) коалиции войну против Франции продолжала одна Англия. Директория намеревалась организовать высадку войск на Британских островах, но от этого пришлось отказаться из-за отсутствия необходимых сил и средств. Тогда появился план нанести удар по коммуникациям, связывающим Англию с Индией, план захвата Египта».
Кстати, идея французского десанта в Египет в первоначальном своем варианте принадлежала еще герцогу Шуазелю, министру иностранных дел короля Людовика XV, правившего до 1774 года.[20]
Таким образом, начинает выстраиваться логическая цепь «наполеоновских» (в прямом и переносном смысле) планов: сначала перерезать коммуникации, потом двинуть войска этими дорогами к «жемчужине Английской короны», как издавна именовали Индию.
И действительно, об этих планах пишет тот же Дмитрий Мережковский в романе-биографии «Наполеон»: «Через Египет на Индию, чтобы там нанести смертельный удар мировому владычеству Англии, - таков исполинский план Бонапарта, «безумная химера, вышедшая из больного мозга».
Подтверждая эту версию, современный французский историк Жан Тюлар, автор самой известной монографии в зарубежном наполеоноведении - книги «Наполеон, или Миф о «Спасителе», с которой наш читатель недавно познакомился в издании серии ЖЗЛ, гораздо менее экспрессивен: «Оккупация Египта позволяла решить сразу три стратегические задачи: захватить Суэцкий перешеек, блокировав тем самым один из путей, связывавший Индию с Англией, заполучить новую колонию... завладеть важным плацдармом, открывающим доступ к основному источнику процветания Англии – Индии, где Типпо-Сахиб вел освободительную войну с британскими колонизаторами».
ИТАК, план вторжения в Индию представляется объективной реальностью. Но нужно ли все это было России?
Война в Европе продолжалась добрый десяток лет и показывала примерное равенство сторон – Франции и Англии. Это противоборство с переменных успехом могло продолжаться еще довольно долго, если бы на континенте не существовало третье великое государство – наше Отечество. Русский царь, каким бы его ни изображали при жизни и впоследствии, понимал, что, во-первых, с победителем нужно дружить и, во-вторых, что победителя должна определить именно Россия.
Известный советский ученый А. З. Манфред так оценивал ситуацию: «Россия в то время экономически и политически значительно отставала от Англии и Франции. Но она намного превосходила их огромной территорией, населением, военной мощью. Сила России основывалась на ее военном могуществе».
Добавлю, что так было до 1990-х годов, и поэтому с нашей державой всегда считались в мире. Но вернемся к книге Манфреда «Наполеон»: «В 1799 – 1800 годах решающая роль России на сцене европейской политики была показана с полной наглядностью. Разве Итальянский поход Суворова за три месяца не перечеркнул все победы и завоевания прославленных французских полководцев? Разве он не поставил Францию на край поражения? И затем, когда Россия вышла из коалиции, разве чаша весов не склонилась снова в пользу Франции?»[21]
Можно подробно рассуждать, почему русский царь предпочел возрождающуюся французскую монархию своекорыстной Англии, во всяком деле стремящейся достичь своей выгоды в ущерб другим. Можно вспомнить, что тесные русско-французские отношения существовали в определенные периоды царствований и Елизаветы Петровны, и Екатерины II...
ОДНАКО ошибаются те, кто считает, что Индийский поход был начат исключительно в угоду новым французским друзьям.
«Чуть позже пойдут разговоры об умопомрачении Павла, отправившего казаков в поход на Индию, - пишет в только что изданной книге «Александр I» историк А. Н. Архангельский. – О том же, что план разрабатывался совместно с Наполеоном, равно как о давних планах Екатерины воевать берега Ганга и Персидском походе Петра, как-то забывалось».
Так значит, вести россиян походом на Индию русские цари придумали еще задолго до Павла? Убедиться в этом не сложно – автор «Кавказской войны» генерал-лейтенант В. А. Потто свидетельствует на первых же страницах своего многотомного труда: «Петр перенес свои любимые помыслы на Каспийское побережье и решился предпринять исследование восточных берегов этого моря, откуда предположил искать торговый путь в Индию. Исполнителем этой могучей мысли был избран им князь Бекович-Черкасский. В 1716 году Бекович отплыл из Астрахани и начал сосредоточивать сильный отряд близ самого устья Яика. С Кавказа назначены были в этот поход конный пятисотенный полк гребенских и часть терских казаков…» Да, это не торговый гость Афанасий Никитин, путешествовавший в далеком XV веке по Индии в одиночку!
Как известно, отряд князя Черкасского погиб в боях с хивинцами, а с командира его – живого – сняли кожу, из которой сделали чучело. И все равно русские торили путь на юго-восток...
Так чем же вызваны резко отрицательные оценки большинством русских, а вслед за ними и советских историков «Индийского плана» государя Павла Петровича?
Вот, например, что пишет знаменитый русский историк генерал-лейтенант Николай Карлович Шильдер, автор книг «Император Павел I», «Император Александр I» и «Император Николай I»: «Павел не обошелся без обычных фантастических увлечений: был задуман поход в Индию. Хотя о совместном действии русских войск с французскими в этом направлении мечтал также и первый консул, замышляя окончательное поражение Англии, и с этой целью разработал проект похода в Индию, но император Павел вознамерился решить эту трудную задачу самостоятельно, при посредстве одних казаков».
Да, тяжела роль «придворного историка», ибо ему следует не только заглядывать в прошлое, но и постоянно оглядываться на настоящее. Писать об императоре, убитом с молчаливого согласия его сына, можно только в строжайшем соответствии с высочайше утвержденной версией… А оная версия гласит: «безумец, губивший Россию». И нет нужды, что наследник-отцеубийца заключал потом с тем же Наполеоном позорный для России Тильзитский мир, а другой сын убиенного императора опять-таки позорно проиграл Восточную войну тем же французам и англичанам... Интересно, на какую ступень вознеслась бы Россия в союзе с наполеоновской Францией и какое место досталось бы в том разделенном на две сферы влияния мире Англии, если бы не цареубийство?
ПОПРОБУЕМ беспристрастно восстановить события двухсотлетней давности. Итак, 12 (24) января 1801 года император Павел отправил атаману войска Донского генералу от кавалерии В.П. Орлову 1-му несколько рескриптов, поручая ему двигаться «прямо через Бухарию и Хиву на реку Индус и на заведения английские, по ней лежащие».
Казаки – 22.507 сабель при 12 единорогах и стольких же пушках, сорок один полк и две конные роты, - пошли, преодолевая в день по 30 – 40 верст. Их путь оказался весьма нелегким из-за недостаточной подготовки, дурных дорог и погодных условий – в том числе непредвиденно раннего вскрытия рек. «Если… отряду пришлось преодолевать неимоверные трудности при движении по собственной земле, то легко себе представить плачевную участь донцов при дальнейшем движении их, в особенности за Оренбургом!» - буквально восклицает в своей книге генерал Шильдер.[22]
Если верить ему и другим «традиционным» историкам, то из похода получилась неимоверная глупость, и ничего более. Но лучше не поверить и взять изданную в 1982 году книгу Натана Яковлевича Эйдельмана «Грань веков». Основанная на неизвестных ранее документах, она воистину потрясла читателей. Из нее можно узнать о существовании следующего плана: «35 тысяч французской пехоты с артиллерией во главе с одним из лучших французских генералов, Массена, должны двинуться по Дунаю, через Черное море, Таганрог, Царицын, Астрахань… В устье Волги французы должны соединиться с 35-тысячной русской армией (понятно, не считая того казачьего войска, которое «своим путем» идет через Бухарию). Объединенный русско-французский корпус затем пересечет Каспийское море и высадится в Астрабаде».
Можно смеяться над попыткой захватить Индию двадцатитысячной казачьей ордой, но если к ней прибавить 70 тысяч регулярной русской и французской пехоты, представлявших две лучшие армии мира, то тут уже кому-то и улыбаться не захочется. А ведь в Египте еще оставались силы той армии, которую в 1798 году привел к пирамидам Наполеон! А с Камчатки в Индийский океан должны были подойти три русских фрегата, которые могли составить достойную конкуренцию находящимся там английским кораблям…[23]
Кстати, с пресловутым казачьим походом дело тоже обстоит далеко не так просто, как кажется с первого взгляда. Ведь на Дону тогда было очень даже неспокойно. Одно только то, что осенью 1800 года в Черкасске были казнены «за мятежные замыслы» полковник лейб-гвардии казачьего полка Евграф Грузинов – из бывших гатчинцев, т.е. из самых верных, преданных, служивших при Павле еще в бытность его великим князем, - и брат Евграфа отставной подполковник Петр Грузинов, свидетельствует о многом. Император не раз высказывал желание «встряхнуть казачков», вот и отправил их «своим путем» - в целях «воинского воспитания». Не случайно, значит, возвратились к своим полкам генерал Платов и иные офицеры, выпущенные перед походом из крепости.
Пройдет два с лишним десятилетия, и после «Семеновской истории» государь Александр Павлович вознамерится «проветрить гвардию». Так как войны не было, то царь отправил ее походом в западные губернии. Думается, пребывание в необустроенных местечках доставило гвардейской аристократии не меньшие неудобства, нежели закаленным казакам поход через зимнюю степь. В общем, как выясняется, в поступках русского царя все имело свой четкий глубокий смысл. И неуютно вдруг стало тогда на Британских островах, и забеспокоилось английское правительство, и в Россию пошло по тайным каналам еще больше денег, которые… Впрочем, это уже относится к событиям, 200-летие которых исполнится ровно через два месяца.
…Летопись павловского царствования оказалась настолько скрыта или искажена за более чем полувековое правление двух Павловичей, что к ней в таком виде просто привыкли. Между тем эти времена ждут еще своих исследователей, которые должны не только воскресить позабытые события прошлого, но и понять, как и для чего создаются легенды, кому выгодно подменять ими подлинные страницы нашей отечественной истории.[24]
Заключение
При анализе внешней политики Павла I следует четко выделить три этапа. На первом этапе (1796-1797 гг.) в противовес Екатерине II был взят курс на мирное сосуществование со всеми странами, включая Францию, и отказ от активной внешней политики. Павел исходил из того, что Россия устала от войн, достигла своих естественных границ, к тому же финансовые ресурсы истощены, поэтому настала пора уделить основное внимание внутренним делам. Однако вскоре начинается второй этап (1798-1799 гг.), на котором Россия возвращается к активному внешнеполитическому курсу и вступает во вторую антифранцузскую коалицию. Особо следует рассмотреть причины довольно резкой смены курса (в 1797 г. по пути в Египет Наполеон Бонапарт захватил Мальту, которой покровительствовал Павел I; император воспринял это как личное оскорбление и принял приглашение Англии и Австрии вступить в антифранцузскую коалицию). Необходимо отметить, что Павел не только вел боевые действия, но и попытался разработать идеологический противовес идеям Французской революции, использовав средневековую рыцарскую идею и идею объединения католицизма и православия под своей властью. Именно с этой целью, прежде всего, он и принял титул магистра католического Мальтийского.
Для Наполеона участие англичан в убийстве российского императора не вызывало ни малейших сомнений. Известно, что Наполеон, узнав об убийстве Павла, пришел в неимоверную ярость и воскликнул: «Англичане промахнулись по мне в Париже, но они не промахнулись по мне в Петербурге». Наполеон имел в виду покушение, которое было совершено незадолго до того: он сам чудом избежал смерти в результате взрыва «адской машины».
Можно только гадать, как развивалась бы судьба России в союзе с наполеоновской Францией, если бы не цареубийство?
Библиография
1. Оболенский Г.В. Император Павел I. Смоленск, 1996 г.
2. Ключевский В.О. О русской истории. М. Просвещение, 1993 г.
3. Шильдер Н. Император Павел Первый. М.: Алгоритм, 1996 г.
4. Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 г.
5. Рыжов К.В. Все монархи России. – М.: Вече, 2003 г.
6. Бондаренко А. Легенда о безумном государе. – М. – «Красная звезда», 2001 г.
7. Гумилёв Л.Н. Конец и вновь начало. – М.: Айрис Пресс, 2007 г.
[1]
Оболенский Г.В. Император Павел I. Смоленск, 1996 г., с.32.
[2]
Оболенский Г.В. Император Павел I. Смоленск, 1996 г., с.34.
[3]
Шильдер Н. Император Павел Первый. М.: Алгоритм, 1996 г., с.67-68.
[4]
Шильдер Н. Император Павел Первый. М.: Алгоритм, 1996 г., с.76-78.
[5]
- Оболенский Г.Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 220.
[6]
- Оболенский Г.Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 220.
[7]
- Оболенский Г.Л. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 238.
[8]
- Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 год, стр. 39.
[9]
- Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 год, стр. 35.
[10]
- Оболенский Г.В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 255.
[11]
- Оболенский Г.В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 257.
[12]
- Шильдер Н. Император Павел Первый. М.: Алгоритм, 1996 год, стр. 305.
[13]
- Шильдер Н. Император Павел Первый. М.: Алгоритм, 1996 год, стр. 308.
[14]
- Ключевский В.О. О русской истории М. Просвещение, 1993 год, стр. 345.
[15]
- Оболенский Г.В. Император Павел I. Смоленск, 1996 год, стр. 277.
[16]
Бондаренко А. Легенда о безумном государе. – М. – «Красная звезда», 2001 г., с.34-35.
[17]
Рыжов К.В. Все монархи России. – М.: Вече, 2003 г., с.67.
[18]
Рыжов К.В. Все монархи России. – М.: Вече, 2003 г., с.78-79.
[19]
Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 г., с.156-160.
[20]
Оболенский Г.В. Император Павел I. Смоленск, 1996 г., с.234-237.
[21]
Оболенский Г.В. Император Павел I. Смоленск, 1996 г., 123-124.
[22]
Ключевский В.О. О русской истории. М. Просвещение, 1993 г., с.456-457.
[23]
Рыжов К.В. Все монархи России. – М.: Вече, 2003 г., с.99-100.
[24]
Чулков Г. Императоры. М.: Искусство, 1995 г., с.245-246.