Начавшийся с краха на нью-йоркской бирже в октябре 1929 г., мировой экономический кризис обрушился на страны периферии. Падение цен на олово вызвало глубочайший спад в горнорудной промышленности Боливии. Добыча олова сократилась с 47069 тонн руды в 1929 г. до 20920 в 1932 г. Падение производства других металлов было еще более драматично: например, в 1932 г. в Боливии было добыто висмута только 1% от уровня 1900 г.
Уже в ноябре 1929 г. боливийские горнопромышленники призвали правительство прийти на помощь отрасли. В декабре 1929 г. министерство финансов издало распоряжение о 50% сокращении налогов оловодобывающим компаниям, а также освободило предпринимателей от каких-либо ограничений в вопросах минимального размера заработной платы трудящихся. Однако эти меры не могли спасти отрасль от депрессии.
Чтобы координировать свои действия, все крупнейшие мировые оловодобывающие компании по инициативе Патиньо создали «Комитет производителей олова», который был официально признан Боливией в 1930 г. Комитет устанавливал квоты на производство олова разным странам. Внутри Боливии они распределялись правительством совместно с «Ассоциацией горнопромышленников», контролируемой С.Патиньо.
С. Патиньо в полной мере воспользовался бумом 20-х годов для расширения и модернизации добычи олова. Созданный им комплекс Катави — Сигло-ХХ стал самым производительным и эффективным предприятием в Боливии. К 1929 г. рудники Патиньо давали 60% боливийского олова,% которого приходилось на Сигло-ХХ. Он же контролировал металлургические заводы в Ливерпуле, перерабатывавшие боливийскую руду. Когда же наступил кризис, С. Патиньо был одним из главных заинтересованных лиц и инициаторов создания в январе 1930 г. «Картеля олова» или «Комитета олова», в который вошли представители Нигерии, Малайи и голландской Ост-Индии. Во главе комитета оказался Симон Патиньо.
Благодаря умелой политике Патиньо удалось достичь того, что Боливия, находясь в самых невыгодных по сравнению со своими конкурентами условиях из-за высокой себестоимости добываемой руды, оказалась отчасти в привилегированном положении. Патиньо добился, чтобы за основу ограничений добычи принят уровень эскпорта 1929 г., что означало для его компании незначительное сокращение производства.
В отличие от Малайи или Нигерии сокращение производства и экспорта в Боливии затрагивало такую деликатную сторону вопроса, как распределение квот между тремя гигантами («баронами олова») и мелкими и средними производителями. Боливийское правительство Д.Саламанки было вынуждено закрывать глаза на нарушения своих обязательств по ограничению производства. Между тем, сверхквотированный экспорт со стороны средних и мелких шахтовладельцев составил в 1931 г. -748 тонн, в 1932 г. - уже 1.502 тонн.
Реальный контроль над производством и экспортом правительство могло осуществлять лишь на крупных предприятиях. Хотя президент Д.Саламанка 25 июля 1932 г. по требованию Комитета по олову, за которым стоял С.Патиньо, издал декрет, предусматривавший целый комплекс мероприятий по сокращению производства, реально повлиять на поведение мелких и средних горнопромышленников не удавалось, и проблема была решена лишь увеличением квот и временным подъемом в отрасли в целом. Свою пассивность в этом вопросе Д.Саламанка так объяснял в письме к Патиньо: «Это возбуждение среди мелких производителей в Потоси будет лишь увеличиваться, так как цены на олово стали расти. Невозможно удовлетворить всех на свете, они не прекратят яростно нападать на соглашения, ограничивающие производство. Я убежден, что будет крайне трудно, если ни невозможно, избежать пересмотра соглашения». Правительству удалось преодолеть эту опасную тенденцию, лишь увеличив квоту для мелких рудников с 16,8% в 1931 г. до 22,3% в 1932 г., что привело к сокращению сверхквотируемого экспорта до 152 тонн в 1933 г. Боливии удалось избежать международных осложнений и санкций со стороны других участников Комитета лишь благодаря тому, что подобные проблемы возникли и в Малайе.
Недовольный ходом дел в Комитете и некоторой беспомощностью боливийского правительства С.Патиньо создал свой картель (с участием английского Ллойдс банка), который занялся созданием собственных запасов металла. Хотя Патиньо тем самым выводил часть своего капитала из оборота, цель нового картеля состояла в ожидании оживления рынка и продажи запасов по более высокой цене, что могло дать хорошую прибыль.
Кризис привел к усилению монополистической структуры оловодобывающей промышленности. Патиньо, Арамайо, Хохшильд именно с этого момента стали «баронами олова». Разорилась фирма «Гуггенхейм», её рудники были скуплены в 1933 г. Арамайо по очень низким ценам. М.Хохшильд, который специализировался на операциях по купле-продаже продукции мелких и средних рудников, к 1929 г. контролировал 80% экспорта немонополизированного сектора промышленности. М.Хохшильд активно сопротивлялся картелизации отрасли, так как понимал, что это повлечет за собой контроль Патиньо над всей добычей олова. Конфликт Патиньо и Хохшильда по поводу распределения квот на производство олова вовлекал в борьбу массу мелких и средних шахтовладельцев, контроль над которыми был затруднен, чем пользовался Хохшильд, а Боливия постоянно числилась в нарушителях соглашения по олову.
Несмотря на хаотическое состояние мирового хозяйства, боливийское правительство продолжало поддерживать золотой курс свободно конвертируемого боливиано. Золотой запас страны сократился с июля 1929 г. по сентябрь 1931 г. на 57%. Утечка капитала поставила страну на грань банкротства. Только 23 сентября 1931 г. конференция латиноамериканских банков в Лиме, в которой принимала участие Боливия, постановила ввести принудительный обменный курс национальных валют с тем, чтобы прекратить вывоз капитала из стран региона.
Кризис драматически отразился на государственных финансах. Доходы от налогов на экспорт минералов снизились по сравнению с 1929 г. вдвое в 1930 г. и вчетверо в 1931 г. Кризис в оловодобывающей промышленности уменьшил поступления валюты в страну, что сократило возможности импорта продовольствия. В результате подскочили цены на продукты питания. В городах разорялась основная масса мелких собственников и предпринимателей.
Экономический кризис имел большие социальные последствия. 17 марта 1930 г. по требованию «баронов олова» правительство санкционировало массовые увольнения на рудниках. Только на предприятиях Патиньо количество занятых сократилось с 6.688 человек в 1929 г. до 2.064 — в 1932 г. Социальное брожение, недовольство правящими кругами охватило самые широкие слои общества.
Одной из ярких черт развития Боливии второй половины 30-х годов стала масштабная урбанизация. После войны в Чако (19321935 гг.) города наводнили демобилизованные солдаты и их семьи, в основном метисы, жители маленьких провинциальных городков, и крестьяне индейцы. Население Ла-Паса и Кочабамбы за один, 1936 год увеличилось на 30%. Вместе с тем спрос нового городского населения на предметы легкой и пищевой промышленности способствовал значительному росту производства в этих отраслях. Так, в Ла-Пасе в 1935 г. было 35 крупных и средних предприятий, а в 1945 г. — уже 173, на которых работало 7.890 человек. 69% всех этих предприятий относились к легкой и пищевой промышленности. Та же картина наблюдалась и в Кочабамбе, где в 30-40-е годы возникло 37 новых промышленных предприятий, большинство которых потребляло сырье местной сельской округи. В Кочабамбе в 1938 г. предприниматели основали промышленную палату, ставшую рупором местной буржуазии.
Урбанизация привела к появлению новых социальных групп городского населения, активно включившихся в политическую борьбу. Стала заметной фигура промышленного рабочего, ранее терявшегося в массе ремесленников. По данным на 1936 г. возросло число фабрично-заводских рабочих — до 5% экономически активного населения; временные и сезонные рабочие, составляли около 7%. В добывающей промышленности постоянно было занято около 2% экономически активного населения. Вместе с тем, эта отрасль давала более 20% ВВП страны. К 30-м годам резко сократилась доля ремесленного и кустарного производства: в этом секторе экономики было занято лишь 0,1% граждан.
Следует подчеркнуть, что именно после кризиса 30-х годов возникли целые новые отрасли, развивалась инфраструктура городов, что свидетельствовало о качественных изменениях структуры боливийского капитализма. Экономические перемены несли с собой серьезные социальные трансформации в обществе, в его структуре, и в первую очередь, в составе и природе средних слоев. По данным на 1936 г. городское население распределялось следующим образом: городские собственники — 2%, торговцы и банковские служащие 3%, лица свободных профессий — 1,5%, «непроизводительные классы» (в том числе и студенты) — 8%. Эти группы населения с некоторой долей приближения могут быть отнесены к средним слоям. В сумме они составляли около 15% населения страны и половину всех городских жителей. Именно эта категория граждан оказывала решающее влияние на социально-политическую жизнь в стране. К средним слоям по уровню дохода, а также по социальному поведению и ценностной ориентации примыкали «привилегированные», «образованные» рабочие, занятые на транспорте, в сфере связи — около 1% населения.
Многочисленными стали и новые средние слои, обслуживавшие экономические потребности современного города с его промышленностью и транспортной инфраструктурой. Именно начиная с 30-х годов можно говорить о преобладании «новых средних слоев», их численном перевесе и социальной инициативе, подавлявшей «старые», традиционные городские элиты. Показательно увеличение количества лиц свободных профессий, рост числа «новых профессионалов» и постепенное исчезновение традиционной образованной элиты, так называемых «докторав». Так, за полвека при значительном, более чем вдвое, приросте городского населения, число адвокатов, «законников», то есть «докторов», уменьшилось на 6%, священников на 50%, а вот прирост врачей составил 50%, инженеров 310%, а учителей — колоссальной цифры в 1.158%.
Эту тенденцию подтверждает рост числа лиц, имевших право голоса. Если в 1904 г. избирателей было 43 тыс человек, а в 1926 г. — около 70 тыс, то в 1930 г. — уже 450 тыс. Безусловно, реально голосовало меньше граждан, но выборная статистика фиксирует всех, кто имел это право. Динамика роста числа избирателей, то есть тех граждан, кто соответствовал требованиям закона, а значит, был грамотным и имел доход, превышающий установленный имущественный ценз, показывает тенденцию увеличения числа новых средних слоев. Хотя эти социальные слои были «новичками» в политической жизни в Боливии, в 30-е годы они стали её главными действующими лицами.
Глубокие перемены в социально-экономической структуре боливийского общества свидетельствовали о новом этапе его эволюции. Экономической причиной политического и социального кризиса в 30-е годы было изменение уровня прибыли, получаемой господствующим классом в целом, в первую очередь от главной отрасли экономики, горнорудной промышленности, вступившей в полосу застоя. Олигархия, прежде всего, «бароны олова» утратили былой финансовый контроль и опеку над средним классом, составлявшим политическую основу «либерального» государства. Новые потребности экономики и общества вступили в противоречие с архаичной политической системой, давили на старое государство, что вызвало глубокий кризис гражданского общества и постепенный развал старого политического режима. Олигархическое государство переживало глубокий органический кризис
В июле 1930 г. к власти в Боливии пришла хунта во главе с генералом К.Бланко Галиндо, заявившим, что главной целью нового правительства являлись возвращение к конституционной законности и проведение свободных выборов. Хунта представляла блок оппозиционных Э.Силесу традиционных партий, в котором доминировали либералы и «подлинные республиканцы». Откровенная поддержка переворота «баронами олова» дала основания прозвать его в народе «патиньистской революцией».
На пост президента был выдвинут лидер «подлинных республиканцев» Даниэль Саламанка, объединивший вокруг себя все консервативные силы. На выборах, состоявшихся 4 января 1931 г., он получил 32.282 голоса, а отдельно баллотировавшиеся на пост вице-президента либерал Х.Л.Техада Сорсано и Б.Сааведра — 24.039 и 9.608, соответственно. Д.Саламанке шел 61 год, когда он стал первым лицом в боливийском государстве. Блестящий оратор и опытный политик, Д.Саламанка был убежденным консерватором, защитником старой креольской Боливии. Он был безусловным патриотом страны, которая существовала лишь в его воображении. Для него Боливия была страной цивилизованного испаноязычного белого меньшинства, окруженного враждебным индейским варварством. Он был убежден в способности вывести это креольское государство к вершинам славы, укрепить его внешние границы, ликвидировать внутренние распри и социальный протест трудящихся классов. Для старой, «креольской» Боливии он был «человеком символом». Именно так его срезу же стали называть сторонники и оппоненты. Д.Саламанка был символом олигархического государства и роски, от успеха его правления зависело выживание самого этого государства.
Отношения с Парагваем были головной болью боливийского правительства. Оба соседних государства оспаривали своё право на территорию области Чако. Однако боливийское присутствие чувствовалось только в самых северных районах Чако, прилегающих к Санта-Крусу и Камири, в то время как Парагвай осуществлял успешное экономическое освоение спорных территорий к северу от реки Парагвай. Претензии же Боливии распространялись на всё Чако, вплоть до реки Парагвай. Обе страны строили в Чако небольшие форты, где размещали немногочисленные гарнизоны. Параллельно шла подготовка к более масштабному военному противостоянию.
Э. Силес, предвидя конфликт в Чако, активно закупал оружие в Англии, на что было потрачено 3 млн фунтов стерлингов. Это оружие составило основу арсенала боливийской армии во время войны в Чако. В 1926 г. Э. Силес вновь пригласил в Боливию немецкого генерала Х. Кундта, которому была поручена реорганизация вооруженных сил. Вместе с Х. Кундтом приехали и немецкие инструкторы, опытные офицеры, прошедшие школу Первой мировой войны. Немецкая военная миссия много сделала для профессиональной подготовки боливийских военных. Любопытно, что в миссию входил Эрнст Рем, с которым Х. Кундт познакомился во время нацистского путча в Германии в 1923 г.
Спорные вопросы между Парагваем и Боливией обсуждались в течение 1927-1928 гг. дипломатами обеих стран при посредничестве Аргентины. Боливия была готова доверить спор арбитражу третьей стороны, но Парагвай жестко держался требований статус-кво, то есть приостановки всякого военного продвижения в Чако, в то время как гражданское проникновение с его стороны шло быстрыми темпами. Э. Силес всеми силами старался избежать конфликта, оппозиция же во главе с Д.Саламанкой взывала к силовым методам решения спора.
Ситуация обострилась после 5 декабря 1928 г., когда парагвайские подразделения захватили и сожгли боливийский форт Вангуардия. Перед лицом открытой агрессии Э. Силес отозвал посла из Асунсьона и принял решение нанести адекватный удар по парагвайскому форту Бокерон. Волна шовинизма захлестнула страну. Под аплодисменты шовинистически настроенной прессы, находившийся тогда в оппозиции Д.Саламанка требовал объявления войны, ибо был абсолютно уверен в превосходстве сил Боливии и в легкой победе. Э. Силес, напротив, был убежден в неспособности и неготовности страны вести войну в Чако. Судя по всему, Парагвай также ещё не был готов к открытому военному конфликту.
3 января 1929 г. Боливия и Парагвай подписали в Вашингтоне протокол об арбитраже и международной мирной конференции с приглашением США, Мексики, Колумбии, Уругвая и Кубы. По договоренностям сторон был восстановлен статус-кво, существовавший до нападения на Вангуардия. Э.Силес стремился со
Приход к власти в Ла-Пасе партии войны во главе с Д. Саламанкой перечеркнул всё дипломатические усилия предыдущих лет. Правящие круги как Боливии, так и Парагвая страдали комплексом неполноценности по отношению к своим более удачливым соседям, Чили и Аргентине, сумевшим нанести им военные поражения, масштабы и катастрофические последствия которых оказали огромное влияние на историческую память многих поколений вплоть до сегодняшнего дня. Победа в войне с соседями и союз с европейскими странами, с английским империализмом, являвшимся, по их мнению, гарантией экономического прогресса казались им секретом успеха этих стран. Побежденные, боливийцы и парагвайцы, стремились подражать победителям, развязав победоносную войну при поддержке империалистических государств, носителей европейского капитализма, образца, на который ориентировались латиноамериканские либералы. Победа в войне была бы своего рода оправданием их правления и верности идеологическим либеральным постулатам. Тяжелое внутреннее положение, кризис олигархического государства толкали правящие круги Боливии к легкой, победоносной войне, как им казалось, с более слабым противником. Для олигархии, для правящих кругов война с Парагваем должна была стать реваншем и за поражения Боливии в предыдущих конфликтах, могла отвести недовольство кризисом либеральной экономической модели. Победа в войне должна была доказать эффективность и жизнеспособность олигархического государства.
Шовинизм, военная истерия стали единственным способом достижения консенсуса в обществе, находящегося в глубоком экономическом и морально-политическом кризисе. Шовинистическая пропаганда захватила практически все вовлеченные в политику силу, в том числе и недавно оппозиционные Саламанке левые и националистические группы. Лишь небольшие анархистские организации, и находившиеся под их влиянием профсоюзы, как и до начала войны, вели пацифистскую, антивоенную пропаган1
д4
у6
. Однако, широкой поддержки в обществе они не нашли. Против каких-либо мирных переговоров с Парагваем выступили все: «бароны олова», помещичья аристократия, средние слои.
Нефтяной вопрос в войне превратился в ключевой лишь с поражением Боливии. Левые, марксистские и националистические организации считали, что война между Боливией и Парагваем была вызвана борьбой за нефтеносные районы Гран Чако. Утверждалось, что за спиной Боливии стоит американская «Стандард Ойл». Хотя эта версия стала общим местом в марксистской, в том числе и советской, историографии, факт закулисного участия нефтяных компаний в развязывании войны не находит подтверждения и отвергается большинством современных историков. Возможно, Парагвай рассчитывал получить нефтедобывающие районы, уже освоенные боливийцами. Однако эта цель в войне стала обретать ре-альные черты лишь в конце кампании, когда отступившие боливийские войска подошли вплотную к местам нефтяных разработок. «Стандард Ойл» оставалась на удивление безучастной и нейтральной в разразившемся конфликте. Судя по всему, компания уже знала то, что боливийцы узнают лишь спустя много лет: в Чако нет запасов нефти, а уже открытые не столь значительны, как то представлялось политикам.
В мае 1931 г. Саламанка утвердил «План проникновения и военного занятия Чако», имевший целью упредить Парагвай и максимально продвинуться в Чако. Для финансирования этого плана правительство получило «патриотический» заем у Патиньо в 50 тысяч фунтов стерлингов. Практическое его осуществление несомненно вело к войне. Используя мелкий пограничный инцидент, в июле 1931 г. Саламанка разорвал отношения с Парагваем. Президент толкал страну к пропасти войны, не имея никаких стратегических целей и планов, не объясняя ни себе, ни народу её причин и задач. Надо было «просто выиграть войну», не зная ни географических, ни климатических особенностей района боевых действий, не имея малейшего представления о силе и возможностях противника. Более того, Саламанка не осознавал масштабов войны, ни способности самой Боливии выдержать её.
6 июля 1932 г. боливийские летчики обнаружили в Чако большое неизвестное им озеро. 14 июля 1932 г. по приказу из Ла-Паса боливийский отряд напал на парагвайский пост у лагуны Питиантута, или Чукисака (так называлось обнаруженное летчиками озеро). Вскоре парагвайцы выбили оттуда боливийцев. Известие о столкновениях в Чако вызвало массовые манифестации в Ла-Пасе. Шовинистический угар захватил все политические партии и группы. Даже Националистическая партия, неизменно следовавшая за тезисом Э.Силеса о пагубности политики войны для Боливии и ранее стоявшая на миротворческих позициях, оставшись без своего лидера, поддержала курс на войну. 18 июля 1932 г. Д.Са-ламанка с балкона президентского дворца произнес перед демонстрантами зажигательную речь, фактически объявив войну Парагваю. 30 июля 1932 г. видные политики и интеллектуалы, как из правительственного лагеря, например, А. Аргедас, Р. Хайме Фрейре, Ф. Тамайо, так и оппозиционные деятели К. Монтенегро, Э. Бальдивьесо, Х. Родас Эгино, В. Мендоса Лопес — все те, кто спустя несколько лет обвиняли Д.Саламанку чуть ли не в предательстве и продажности нефтяным интересам «Стандард Ойл», подписали воззвание, в котором полностью солидаризировались с действиями официального Ла-Паса и, естественно, обвинили Парагвай в разжигании войны.
Первоначально боливийцы захватили форты Толедо, Бокерон, практически дойдя до реки Парагвай. В августе 1932 г. началось парагвайское контрнаступление на Бокерон. Дезорганизованные боливийские войска потерпели поражение по всему фронту. Бокерон был оставлен. В надежде исправить положение военное командование было передано немецкому генералу Г. Кундту, в 20-е годы возглавлявшему боливийскую армию.
Кундт сосредоточил войска у форта Нанава, где разгорелось кровопролитное сражение. В июле 1933 г. боливийское наступление на Нанаву закончилось полным крахом. Умелым маневром парагвайские войска разбили наступающих и окружили часть боливийской армии. В сражениях у Нанавы и при последовавшем отступлении боливийская армия понесла% всех своих потерь за время войны: 10 тыс человек были взяты в плен, 28 тыс — убиты или пропали без вести. Это был полный провал стратегии Кундта.
После поражения при Нанава в обществе усилились антивоенные настроения. Для всех стало очевидным бездарное ведение кампании военными. Правительство столкнулось с непреодолимыми трудностями финансирования военных действий. В связи с невозможностью внешнего заимствования, прежде всего, в виду отказа Боливии обслуживать уже существовавший долг, оставались лишь два источника: внутренние принудительные займы и увеличение налогов на экспорт, что и было, предпринято начиная с 1934 г. к общему недовольству горнодобытчиков. «Бароны олова» были вынуждены предоставить правительству чрезвычайные займы на сумму 1.700.000 фунтов стерлингов.
Патриотическая риторика и благотворительные жесты Патиньо и других олигархов, заявлявших о своей поддержке «родины в трудный час испытаний», их патетическая фразеология о готовности принести жертвы и быть вместе со своим народом, скрывали истинное равнодушие и даже предательство интересов страны олигархией, давно уже чувствовавшей себя чужеродным элементом в собственной стране. Патиньо, больше всех говоривший о своей готовности до последнего поддерживать сражающуюся родину, на самом деле был напрямую замешан в поставках вооружений противнику. Французская фирма Шнейдер-Крезо, частично принадлежавшая Патиньо, получила огромные прибыли, в обход международных санкций продавая оружие и Боливии, и Парагваю.
Вслед за военными катастрофами шовинистический угар сменился на пораженческие настроения и разочарование Д.Са-ламанкой. Уже после разгрома у Бокерона в Ла-Пасе прошли бурные демонстрации против правительства и некомпетентных военных. Д.Саламанка демонстративно заявил о желании уйти в отставку, но в такой тяжелый момент никто не хотел принять на себя ответственность, и его уговорили остаться в президентском кресле. На оппозиционные группы и газеты обрушились жестокие репрессии. Из страны были высланы многие политики и журналисты газет «Эль Диарио» и «Ла Република». С октября 1933 г. «Ла Република» постоянно находилась под запретом и фактически не выходила, другие оппозиционные газеты, как например, «Эль Универсаль» также подверглись конфискациям тиража и временному закрытию.
Главной силой оппозиции правительству стала Националистическая или силистская партия. В 1933 г. она опубликовала обращение к гражданам страны, в котором обвинила правительство в бездарном ведении войны, грозящей неминуемой катастрофой. Авторами этого документа были вставшие во главе партии К. Ромеро, У. Пальса, К. Салинас Арамайо. Это были представители нового поколения политиков, ставившие перед собой цели радикальных реформ. Среди них выделялись Карлос Монтенегро и Аугусто Сеспедес, прославившиеся своими статьями и репортажами с фронта, публикуемыми в «Эль Универсаль». Замечательные по литературной форме, глубокие, эмоциональные статьи А.Сеспедеса, ставшие основой его книги «Кровь метисов», раскрывали обществу глубину национального унижения и позора поражения в войне. Неизбежно поднимался вопрос о виновниках катастрофы.
Радикализация настроений в обществе коснулась и недавних союзников Д.Саламанки, сааведристов. Их орган «Ла Република» с 1932 г. возглавил П. Сильвети Арсе, человек радикальных левонационалистических взглядов. В июле 1932 г. «Ла Република» дала лозунг всем оппозиционным силам в их отношении к войне в Чако: «В Боливии можно быть либо с роской, либо против неё».
Нарастало недовольство в армии. Во время штурма Нанавы массовым явлением стало дезертирство. В январе 1933 г. у Нанавы восстало несколько соединений, оставивших позиции и требовавших отправки в тыл. В апреле 1934 г. восстали кадеты Военного колледжа. Кадетов удалось уговорить сдать оружие. Однако напряжение в стране усиливалось.
Д.Саламанка не собирался идти на уступки критикам его правительства. В июле 1934 г. он объявил, что очередные президентские выборы состоятся в срок, то есть 11 ноября 1934 г. Либеральная и сааведристская партии бойкотировали выборы в знак протеста против отсутствия элементарных свобод и демократических гарантий. Президентом был избран сторонник Д.Саламанки известный поэт и писатель Франц Тамайо. В этих выборах приняло участие лишь около 20% всех имевших право голоса, что ставило под сомнение легитимность избрания известного литератора президентом страны.
Между тем военная обстановка в Чако складывалась не пользу Боливии. Смена Кундта на Э.Пеньяранду не изменила положения. В сентябре 1933 г. парагвайские войска под руководством генерала Х.Ф.Эстигаррибия начали мощное наступление. Неся огромные потери, главным образом от болезней, отсутствия воды и непривычного для жителей высокогорья климата, боливийская армия от-ступала до предгорий Анд. Сдача фортов на реке Пилкомайо в ноябре 1934 г. была использована Д.Саламанкой как повод для отставки пользовавшегося большим авторитетом в армии Пеньяранды. Недовольство Саламанкой, царившее во всех слоях общества, а также кризис отношений с генералитетом привели к его аресту военными 27 ноября 1934 г. в Вильямонтесе, куда тот прибыл для смещения Пеньяранды.
Главой заговора и инициатором свержения Д.Саламанки был его давний враг, начальник Генштаба полковник Д. Торо. Ключевую роль в перевороте сыграл молодой тридцатилетний майор Херман Буш. Его имя уже было овеяно славой героя войны, а его слово было высшим приказом для солдат и офицеров. Лишь благодаря его поддержке заговор Д. Торо и Э. Пеньяранды удалось осу-ществить, что свидетельствовало о зависимости военного командования от настроений и позиций среднего офицерства, бесспорным лидером которого был Х.Буш. Без содействия Х.Буша переворот был бы невозможен. И командование армией, и Генштаб, то есть Э. Пеньяранда и Д. Торо всё более впадали в зависимость от этого молодого офицера, которому было суждено сыграть ключевую роль в истории Боливии в 30-е годы.
Военные отказались признать права Ф.Тамайо на пост президента, видя в нем слишком легковесную фигуру, неспособную сплотить нацию перед лицом становившейся всё более реальной военной катастрофы. Армия настояла, чтобы президентские полномочия перешли к вице-президенту, либералу Х.Л.Техаде Сорсано. Кроме того, в отличие от презиравшего военных Д.Саламанки, Х.Л.Техада Сорсано заигрывал с ними, восхваляя их подвиги в прессе и в официальных выступлениях.
Тем временем парагвайские войска подошли к предгорьям Анд, к местам нефтедобычи Чарагуа, Камири. Их наступление представляло угрозу Санта-Крусу. Парагвайцы оказались в том же положении, что и боливийцы в начале войны: в незнакомой и враждебной местности, оторванные от тыла и источников снабжения, с растянутыми и слабыми коммуникациями.
Боливийские отряды под командованием Х.Буша успешно применяли тактику партизанской войны. В январе-марте фронт стабилизировался по линии Вильямонтес — Камири — Ньянкораинса. В апреле 1935 г. боливийские войска перешли в контрнаступление, обратили в бегство противника и вновь заняли Санта-Фе и Посо-Бланко. Развить свой успех им не удалось. На фронте было достигнуто тактическое равновесие.
27 мая 1935 г. начались мирные переговоры в Буэнос-Айресе. 14 июня 1935 г. вступил в силу протокол о прекращении огня.Боливия проиграла войну, приведшую к огромным материальным потерям. На фронте погибло 50 тысяч человек, то есть 2% населения страны. Боливия должна была уступить 240 тысяч кв км, т.е. 2/3 спорной территории Северного Чако.
Военная кампания в Чако выявила все недостатки и слабости боливийского государства. Поражение в войне сыграло роль катализатора общественно-политических процессов, свидетельствовавших о глубоком кризисе той модели экономического и государственного устройства страны, которая была сформирована в годы господства либерализма. Если ранее о необходимости реформ и кардинальных преобразований в жизни нации говорили лишь передовые политики и интеллектуалы, то после войны осознание этого проникало в самые широкие слои общества. Инертность и даже преступное равнодушие правящих кругов к судьбе страны, ввергнутой ими в пропасть военной катастрофы, лишали их в глазах общества, права на дальнейшее политическое лидерство. Наступил период возникновения новых политических движений и лидеров, способных предложить альтернативу обанкротившейся системе управления экономикой и обществом. Борьба развернулась вокруг выбора пути дальнейшего развития. Этот поиск характеризовал период, наступивший после окончания войны в Чако.
Мировой экономический кризис и война в Чако стали рубежом в истории Боливии ХХ века. Кризис разрушил экономику страны, полностью сориентированную на поставки горнорудного сырья на мировой рынок. Начавшаяся урбанизация, появление промышленности в городах ставили перед страной новые экономические ориентиры: максимальное расширение внутреннего рынка как базы развития боливийского капитализма. Сместилась сама система координат: появились национально значимые задачи преобразования хозяйственной и социальной структуры, без чего было немыслимо говорить о дальнейшем развитии капитализма в стране. Подобные изменения на национальном уровне подкреплялись и частично были вызваны новыми тенденциями развития мирового капитализма. Старая либеральная экономика вступила в полосу органического кризиса, выход из которого мог быть предложен лишь при усилении государственного вмешательства, методы и формы которого обуславливались конкретными историческими традициями и национальными условиями разных стран.