Уже в 1345 году республика на Арно вступила в мимолетные отношения с далекими Афинами в силу того обстоятельства, что Вальтер де Бриеннь, кратковременный властелин Флоренции, носил титул герцога афинского. Сорок лет спустя флорентинцы с гордостью могли указать на то, что один из их граждан занял в Акрополе трон, бывший достоянием домов ла Рош, Бриеннь и арагонцев. Сила флорентийского капитала сменила в обладании Афинами рыцарство крестовых походов и военное государство испанских конквистадоров. В 1387 году даже наиобразованнейшему флорентинцу не пришло бы на ум сравнить его цветущий родной город с античными Афинами, взвесить духовное значение обоих городов и вывести заключение, что Флоренция достойнее кого бы то ни было дать властелина городу греческих мудрецов и государственных мужей. Но мы можем сделать это, мы имеем возможность показать, что Флоренция уже в XIV столетии занимала на Западе положение, близкое к положению Афин во времена их лучшего расцвета.
Наряду с историей аристократической Венеции история Флорентийской республики представляет собой замечательный пример города, развившегося в государство такого культурно-исторического значения, что влияние его на вечные времена запечатлелось на жизни человечества. С эпохи расцвета древних Афин поистине ни один город не дал такой массы ума, изящества и красоты, как Флоренция.
Уже в конце XIV столетия в непрестанной борьбе с соседними тосканскими государствами она достигла благосостояния и видного положения. С высокой дальновидностью она сумела сохранить свою независимость между двух полюсов, папой и императором, и, несмотря на ожесточенные партийные распри гвельфов и гибеллинов, дворянства и простонародья, сумела спастись от тирании. Любовь к свободе, патриотизм, благородное честолюбие, неустанная деятельность и энергия во всех делах общественных и частных ставили город на Арно на первое место среди всех остальных общин Средней Италии. Народ Флорентийский, подобно афинскому демосу, поддавался всяким политическим страстям и волнениям с лихорадочной чувствительностью; вечно недовольный и жадный к переменам, он, однако, был одарен тонкой проницательностью и весьма опытен в проблемах государственной жизни. Искусное демократическое законодательство ослабило или совсем уничтожило неравенство между сословиями и создало свободное государство, где каждый честный гражданин мог добиться высших степеней почета. Но флорентийское государство по гуманности было значительно выше древних Афин, этой, по заявлению Павсания, лучшей демократии, ибо не рабство было его основой. В то время как в Афинах труд считался — даже величайшими мыслителями Греции — недостойным свободного гражданина, здесь он был жизненным принципом республики, которой правили цехи простых ремесленников с военным устройством.
Высокоразвитая индустрия и обширные торговые связи делали граждан богатыми и жизнерадостными. Просветленный взгляд на мир и умение наслаждаться всем, что красит и облагораживает жизнь, давали флорентинцам возможность достигнуть высоты образования, недоступной другим городам тогдашней Европы. А тосканское образование относилось к Италии приблизительно так же, как аттическое к Греции.
Флоренцию можно начиная с XIV столетия смело назвать душой Италии уже потому, что республика на Арно была более всего итальянским городом. Венеция, Генуя и Пиза, глубоко заинтересованные политическими и колониальными делами в Греции, обращали мало внимания на Италию; папство было в изгнании в Авиньоне и предоставило Рим его развалинам и мечтам о былом господстве над вселенной. Поэтому пульс национальной жизни Италии бился в эту эпоху по преимуществу во Флоренции. Здесь был первый центр современной европейской культуры; главные источники возрождения стекались в этой мастерской гуманизма, где вскоре приняли участие в работе и переселившиеся сюда греки. Грации, покинувшие после падения мира античной Греции род человеческий, ставший христианином и варваром, вновь появились на свет Божий прежде всего в веселом городе Флоренции; даже язык и красноречие итальянцев — как некогда у греков в Афинах — здесь достигли своей чарующей мелодичности. В флорен-тинско-тосканском духе было нечто общее с аттическим; в нем произошло первое интеллектуальное сочетание античного мира с христианством.
Когда Нерио Аччьяйоли сделался тираном афинским, Флоренция была уже залита светом раннего Возрождения. Арнольфо, Джиотто, Андреа Пизано и Орканья украсили этот город своими произведениями. Одного гения Данте, великого гражданина, который — подобно Аристиду в Афинах — испытал изгнание из родного города, было бы достаточно, чтобы обеспечить последнему вечную славу наравне с Афинами. Создатель «Божественной комедии» мог смело назвать себя вместе с великими умами эллинов, с Гомером, Орфеем, Сократом, Платоном, Диогеном и Фа-лесом, в царстве теней Лимба. После Данте явился Петрарка, величайший лирик Италии, блестящий, хотя и не оригинальный ум с поразительным интересом ко всем областям знания. А Боккаччо, друг великого сенешаля Аччьяйоли, в это время уже закончил свое блестящее поприще поэта и провозвестника античной науки. Он умер 21 декабря 1375 года, за десять лет до того, как Нерио стал властелином Афин. Наконец, Дино Компаньи и Виллани открыли длинную вереницу замечательных патриотов — историков Флоренции, какие могли быть созданы только государством с таким политическим оживлением и с таким богатством государственного гения.
Долговременные сношения Италии с Грецией чрез Анжуйскую династию и величие, достигнутое Николаем Аччьяйоли вследствие его отношений к неаполитанскому двору, обусловили тот удивительный факт, что в конце XIV века господином Афин стал флорентинец. Это, конечно, историческая случайность, но в эпоху, когда мощное развитие образованности латинского Запада восстановило его связь с эллинским духом, этот факт принимает все черты культурно-исторической законосообразности.
Со времени крестовых походов латинская Европа добивалась этой связи сперва при помощи торговых сношений, затем посредством грубой силы завоевания. Но мнение Марина Санудо подтвердилось. В своем произведении «Secretafideliumcruris», посвященном папе Иоанну XXII, этот превосходно знакомый с Востоком венецианец высказал убеждение, что западные державы могут, конечно, уничтожить Грецию, но бессильны удержать ее в своих руках; что соединения Восточной и Римской церквей невозможно добиться силой, доказательством чему могут служить Кипр, Крит, Ахайя, Афины, Негропонт и прочие места, где римского исповедания держались иноземные победители, но не туземное население. Сближение Запада с эллинской культурой, действительно, совершено было не мечом завоевателей и не папскими посланиями; оно явилось результатом великого образовательного процесса в том созревшем для античной культуры веке, который извлек на свет Божий памятники классической литературы и искусства и дошел до понимания их. В продолжение двух столетий, протекших с латинского Крестового похода, Западная Европа, а особенно Италия, развивалась духовно в той же мере, в какой регрессировал греческий Восток.
Едва ли Нерио Аччьяйоли сознавал значение Греции для общечеловеческого просвещения; но он вызвал оживленные сношения итальянцев с Афинами. Этот город вступал в новую стадию своей истории, последнюю стадию своей самостоятельной жизни под властью франкских государей. Она может быть названа флорентийской эпохой. Итальянцы, особенно флорентинцы, сменили теперь в господстве над Афинами другие романские нации; они стали в более близкие и более гуманные отношения к грекам, чем их предшественники.
Столь легко доставшееся Нерио герцогство Афинское заключало в принадлежавших ему частях Мегару, Аттику и Беотию; и даже в эту последнюю страну уже проникли турки, которые, вероятно, в качестве его временных союзников или же его наемников заняли Ливадию Салона и Бодоница остались вне власти Нерио, равно как и Арголида, принадлежавшая роду Энгиен. Таким образом лишь Аттика и Беотия испытали полный переворот во всех имущественных отношениях. Вместе с испанским владычеством пал здесь и феодализм, уступив место совершенно новому порядку вещей. Прежние государи исчезли; их сменил просто богатый купец; добытые им земли были его частными владениями. Он мог раздавать их своим друзьям и сотрудникам, но баронами он их не делал. Ибо Нерио не привел за собой ни толпы жаждущего ленов дворянства, ни вообще военной касты завоевателей; он завоевал герцогство Афинское, будучи уже владетелем Коринфа, при помощи отряда наемников, которым он заплатил из своей кассы и мог, по желанию, отправить, когда угодно.
Греческому населению могло быть лишь выгодно то, что его завоевание не было нашествием. Долгая неволя ослабила национальное чувство греков; они были если не равнодушными, то пассивными зрителями как падения каталанцев, так и въезда их нового флорентийского повелителя. Если Нерио опасался какого-либо сопротивления со стороны греков, то он, конечно, еще до начала военных действий постарался тайными уговорами и обещаниями расположить к себе беотян и афинян.
Чувствуя необходимость в качестве незаконного владетеля, лишенного и тени права на завоеванную страну, приобрести точку опоры в ее населении, он старался пояснить грекам, что тягостный гнет каталанского дворянства сменился для них мягким правлением богатого и образованного флорентинца. Испанцы теснили греческую национальность; Нерио поднял ее, сделав ей важную уступку. Он разрешил, чтобы в Афинах, где со времен Михаила Акомината не было греческого архиепископа, был назначен таковой. Лишь как бы inpartibus продолжало православное афинское архиепископство существовать в византийской иерархии. Митрополит афинский носил здесь по-прежнему титул экзарха Эллады и его управлению были подвластны епархии фиванская, неопатрей-ская, эгинская и эврипская. Нерио не изменил латинского церковного управления; резиденцией католического архиепископа остался Парфенон. Архиепископом был все еще Феликс де Пухаделль, последний испанец из владевших Афинами, не тронутый Нерио и умерший лишь в 1390 году. Но, не обращая внимания на неудовольствие латинского духовенства и римской курии, он принял греческого митрополита Дорофея, посланного в Афины Св. Синодом из Фессалоник. Он назначил ему местожительство в нижнем городе, вероятно, у храма Св. Дионисия подле Ареопага. Здесь жил греческий архиепископ и во времена турок; дом его стоял на том самом месте, где, по преданию, жил легендарный основатель афинской общины
Так как национальное чувство греков единственным средоточием имело только их церковь, то официальное восстановление афинского архиепископства имело неизмеримое значение для афинян. Близились как будто лучшие времена для них. Теперь их город стал вновь столицей, так как Нерио поселился в Акрополе.
Вероятно, греки были приняты также в состав афинского городского совета. Два гражданина греческой национальности, Дмитрий Ренди и Николай Макри, были публичными нотариусами, услугами которых пользовался Нерио при составлении государственных актов.
Отдельные примеры стали вскоре служить показателем возрастающей силы эллинизма в Афинах. Итальянцы эллинизировались. Одна ветвь переселившихся сюда еще во время каталанцев флорентийских Медичи нашла пристойным или полезным переделать свою фамилию в «Иатрос». Первым представителем этого дома является прямо названный афинянином Пьеро де Медичи, который — по удивительному совпадению — был в 1357 году байльи и генерал-капитаном Вальтера де Бриеннь в Аргосе и Навплии
Хотя Пьеро был должностным лицом при роде де Бриеннь, сын его Николо с греческой фамилией Иатрос — принятой, кажется, еще его отцом — оказывается в 1387 г. в Афинах: 15 января этого года Нерио дал ему диплом на греческом языке, который был, судя поэтому, официально признан в Аргосе и Навплии, а равно и на венецианском Корфу.
Между тем как повсюду в Элладе оживление и развитие греческого национального элемента становилось все заметнее, говорящее по-гречески население Аттики, Беотии и Пелопоннеса проникалось элементами чуждой народности. Албанские колонисты все большими массами наводняли Грецию, опустошенную столькими войнами и вторжениями. Их появление совпало с тем моментом, когда скипетары, потомки древних иллирийцев из эпохи Олимпиады и Пирроса, спустились в первой половине XIV века со своих гор и двинулись на поиски новых мест на востоке и юге.
После распадения могущественной сербской монархии Душана албанцы покончили с деспотией Ангелов в Эпире, а затем вторглись в Фессалию и в непрестанной борьбе с каталанцами распространились вплоть до Сперхия. Мы встречали их даже на службе у графа Деметриады. Франкские и византийские государи по ту и по сю сторону Истма охотно принимали этот народ пастухов и воинов в свои безлюдные замки. В Пелопоннесе дал им место сперва деспот Мануил Кантакузен, затем его преемник Феодор. Нерио поселил их в кастеллянстве коринфском, а король Педро IV приказал своему наместнику Рокаберти впустить их в герцогство Афинское. Они проникли даже в Эвбею и постепенно населили Саламин и Эгину, Гидру, Парос, Специю и другие острова, которые до наших времен так проникнуты албанским элементом, как Элевзин и Марафон и как вся Аттика вплоть до афинских ворот
2. Райнерио, или Нерио Аччьяйоли, владетель Коринфа и герцогства Афинского со всеми угодьями, как он именовал себя официально, был признан державами в своем новом звании. Венецианская республика была довольна падением каталанско-арагонского владычества в Афинах и она покровительствовала узурпатору, который был из итальянцев; к тому же он ввел в своем государстве ассизы Романии, действовавшие на Эвбее и во всех остальных франкских землях Греции.
Едва успев сделаться владетелем Афин, Нерио стал искать поддержки в союзах с сильными. Императора византийского и всю национальную партию эллинов он привлек на свою сторону восстановлением православной церкви в Афинах; затем в 1388 году он выдал свою дочь Бартоломмею, красивейшую женщину того времени, как ее назвал Халкокондила, за греческого династа в Пелопоннесе, Феодора Палеолога, которого отец его, император Иоанн V, назначил после смерти Димитрия Кантаку-зена деспотом Мизитры. В приданое она принесла ему право на будущее владение Коринфом. Вторую свою дочь, Франческу, он выдал за Карло Токко I, пфальцграфа кефалонийского и закинф-ского и герцога левкадийского, одного из самых крупных владетелей Западной Греции.
Род Токко происходит из Беневента. Основателем их благополучия был Гульельмо, который вместе с другими итальянцами состоял на службе у императора Роберта и около 1330 года сделался его капитаном на Корфу. Он женился на Маргарите Орси-ни, наследнице пфальцграфа зантского Иоанна I, и таким образом Кефалония и Левкадия, как владения Орсини, также перешли к роду Токко, когда сын Гульельмо Леонардо I был в 1357 году возведен Робертом в сан первого графа кефалонийского и зантского. Он назвал себя также графом левкадийским. Сыном его и был Карло I, выдающийся правитель, как будто восстановивший на Ионических островах царство Одиссея, долгое время властно правивший Эпиром, Этолией и Акарнанией, вплоть до Ахайи, сильный военачальник и поклонник муз, как и супруга его Франческа.
Союз с Токко обеспечивал нового господина Афин от его худших врагов в Морее, от расселившейся там наваррской банды. После смерти Кокереля в 1386 году она выбрала своим главой Пьера де С. Эксупери (Бордо де С. Суперан); между тем на владение
Падение влияния Анжуйского дома в Пелопоннесе, а Сицилии и Арагонии в Элладе, равно как покровительство Венеции, сделали могущественным флорентийского авантюриста.
Республика св. Марка вновь достигла полного господства в греческих морях, где плавало три тысячи венецианских кораблей. В 1387 году она получила даже остров Корфу, а Негропонт, после того как в 1883 году вымер род Карчери Веронских, а в 1390 г. — род Гизи, мог считаться ее полной, нераздельной собственностью. Если бы республика не была истощена долгой и ожесточенной войной с Генуей, откуда она наконец вышла победительницей, она, быть может, решилась бы предупредить турок и захватить наследие латинского Крестового похода и политического искусства ее великого дожа Энрико Дандоло; пока же она старалась овладеть безнадежно распавшимися остатками латинской монархии. Еще в 1355 году константинопольский байльи серьезно увещевал дожа решиться на это. Без всякого затруднения приобрели венецианцы на греческом полуострове гавани Аргос и Навплию, где род д'Энгиен угас с Гвидо, оставившим единственную дочь Марию. Еще во время господства каталанцев в Афинах отец предназначил ее в жены Хуану де Аориа. Политическое искусство синьории воспрепятствовало этому браку и после смерти Гвидо устроило в 1377 году брак Марии с венецианским дворянином Пьетро Корнаро. Женщины всегда были причиной династических переворотов во франкской Греции. Дому Корнаро суждено было еще принести впоследствии Венецианской республике при помощи брака Кипр, жемчужину морей, теперь же он принес Венеции Аргос и Навплию. Ибо, когда в 1388 году Пьетро умер бездетным, то синьория пригласила вдову его прибыть в Венецию и убедила ее за незначительную ренту уступить ей эти земли.
Арголида со смерти первого ла Роша была леном герцогов афинских; роду Бриеннь и его преемникам удалось охранить ее от каталанцев. Поэтому Нерио с неудовольствием смотрел на переход этой страны к венецианцам; между тем помешать этому он мог только окольными путями. Но республика и так уже имела основание жаловаться, что он платит неблагодарностью за все ее благодеяния, так как он покровительствовал туркам и даже подбивал их к набегам на венецианские области. Она предложила ему прекратить это, и ее терпение или великодушие могло показаться слабостью.
Венецианцы заняли Навплию, но в Аргосе их предупредил Феодор, деспот мизитрский. Подстрекаемый своим зятем Нерио, он напал врасплох на крепость Трудность собрать достаточный флот и боязнь взволновать Грецию войной, которая могла бы принести пользу лишь туркам, побудили Венецианскую синьорию прибегнуть вместо оружия к средствам дипломатического искусства. Она стала посылать своих представителей только к деспоту, требуя, чтобы он очистил Аргос; но он объявил, что не может этого сделать без разрешения султана. Так как венецианцы понимали, что Нерио истинный виновник проделки своего тестя, то они требовали от него, чтобы он побудил последнего выступить из Аргоса; Нерио обещал, но это были одни слова.
Крайне раздраженная синьория приказала своему представителю в случае, если Аргос не будет сдан, снять Негропонтский мост и таким образом прекратить всякие сношения подданных Нерио с островом. Из герцогства Афинского вывозились в Венецию и владения республики, главным образом, фиги и коринка; предметами ввоза, по преимуществу из Корона и Модона, были железо и ле-мехи. Эта торговля была воспрещена.
Для того чтобы отобрать у Феодора Аргос, Венеция вступила даже в союз с наваррцами, которые из ненависти к афинскому узурпатору предложили республике свои услуги против него; то же самое сделал архиепископ патрасский Но случай помог венецианцам. Сам Нерио попал в плен к наваррцам. Поразительно, как такой хитрец не заметил расставленной ему ловушки!
По приглашению С. Суперана уладить споры об Аргосе на личном свидании в Пелопоннесе, Нерио, снабженный охранной грамотой, явился к своим коварным врагам. Они захватили его, и Азан Цаккариа, великий коннетабль морейский, препроводил его в замок Листрену. Суперан мог быть уверен, что его предательство будет одобрено в Венеции.
Жена пленника была в это время в Коринфе, где часто проживал владетель Афин по своим обширным торговым делам. Аг-неса Сарачино и не пыталась побудить подданных герцогства встать на защиту государя, нового и безразличного для них. Но Токко и Феодор требовали у Венеции через своих посланников освобождения тестя, на что республика ответила, что ничего не может сделать, пока ей не будет сдан Аргос. Братья Нерио в Италии, Донато, бывший наместник Коринфа, теперь гонфало-ньер Флорентийской республики, и Анжело Аччьяйоли, тамошний кардинал-архиепископ, требовали от синьории родного города, чтобы она вступилась за своего гражданина. Флорентийские послы отправились в Венецию и даже к папе в Рим. В обеспечение того, что Нерио выполнит поставленные ему условия освобождения, Донато предлагал даже города Афины и Фивы, Ме-гару и баронство Коринфское: он обязывался лично отправиться с венецианскими кораблями в Грецию, чтобы там содействовать передаче Аргоса республике, так как брат его совершенно не виноват в том, что Феодор захватил этот город. Уполномоченным дожа будут переданы товарные склады Нерио в Коринфе, оцениваемые приблизительно в 15 ООО дукатов; наконец, будет собран выкупной капитал, на который очень надеялись братья.
Они обратились также к Генуе, вечной сопернице Венеции, и просили ее о помощи Венецианский сенат оставался сначала глух ко всем этим просьбам и предложениям; но затем военные приготовления деспота Феодора и появление генуэзских крейсеров в Коринфском заливе заставило его согласиться на договор. 22 мая 1390 года участники собрались у Востицы, места, которое некогда принадлежало Нерио, но затем было отнято у него наваррцами; здесь были: Филип-по Пизани, кастеллян Модона и Корона, Микеле Контарини и Габриэль Эло, проведиторы Романии, уполномоченные дожа Ан-тонио Вениери, наконец, сам Нерио и великий коннетабль Морей Азан Цаккариа.
Чтобы добиться освобождения, Нерио обещал отдать венецианцам в качестве заложницы самую любимую свою дочь Франческу, которая будет содержаться в Негропонте до тех пор, пока Аргос будет окончательно сдан республике. Нерио выполнит свои обязательства по отношению к наваррцам; на это назначен срок в один год. Нерио обещал дать республике в залог до своего освобождения Мегару, пока она получит Аргос; затем Венеция может продать его товары, лежащие в Коринфе, и вырученные деньги также удержать у себя в качестве залога. Если Феодор откажется сдать Аргос, то Нерио обязуется, по приказанию Венеции, силой принудить его к этому. После того как Арголида вся перейдет к Венеции, он вновь получит свои поместья и доходы, которые имел там и в Навплии во время Пьетро Корнаро. Наконец, он дал обещание способствовать тому, чтобы его тесть Сарачино де Сарачи-ни отправил одного из своих сыновей на Негропонт в качестве заложника; если же тот откажется, то заложницей будет его дочь, Франческа.
Наваррцы со своей стороны потребовали значительного выкупа. Для этой цели Нерио конфисковал почти все церковные сокровищницы своей страны; он ограбил даже храм Парфенона и снял серебряные щиты с его портала. Когда крепость Мегара была сдана венецианцам, он получил свободу и в конце того же года возвратился в Коринф. Однако сдача Аргоса венецианцам была делом нелегким, так как деспот мизитрский не хотел его сдавать. Феодор был в греческом Пелопоннесе государем совершенно независимым, тем более что по смерти его отца Иоанна V в феврале 1391 года на византийский престол вступил его брат Ма-нуил П. Долговременное царствование Иоанна V было вереницей несчастий и унижений; он испытал не раз мятежи своего сына Андроника и внука Иоанна, свержение с престола и заключение в темнице; он видел, как турки на его глазах утверждают во Фракии свою монархию; как нищий стучался он на Западе у дверей королей и папы и умер, обесчещенный и обиженный, турецким вассалом. Мануил II, талантливейший из сыновей Иоанна V, купил себе временный покой в своем умирающем государстве, но, конечно, не мог избавиться от цепей, в которых держал его султан, ибо и славянские государства на Балканском полуострове, бывшие в это время оплотом против неудержимо подвигающихся к Дунаю османов, уже пали.
Напрасно болгарский князь Сисман и краль сербский Лазарь напрягали силы, чтобы защититься от турок. В 1382 году после долгого сопротивления сдалась Мураду София, важнейшая крепость, представляющая собой ключ к Болгарии, Македонии и Фракии. Через балканские проходы османы вторглись уже в Боснию. Наконец в страшной битве на Косовом поле 15 июня 1389 года, где пали краль Лазарь и сам султан, решена была участь Сербии и придунайских стран. Новый султан Баязет мог готовиться к покорению Греции.
3. Освободившись из плена, Нерио Аччьяйоли стал с дипломатическим искусством справляться с своими затруднительными обстоятельствами. Венеция благоприятствовала в это время притязаниям графа савойского Амедея VII на Ахайю и даже заключила с ним формальный союз. Граф задумал овладеть Мореей, которую ему соглашалась продать наваррская компания. За это он обязывался отнять Аргос у деспота Феодора и передать венецианцам. Действительно, в 1391 году морейские бароны и главари навар-рцев поднесли графу савойскому княжество, причем они обеспечивали Нерио владение Коринфом, не упоминая об Афинах, которые по-прежнему считались баронией княжества Ахайского. В этом положении и являются Афины в списке ленов Морей, составленном в 1391 году для Амедея. В качестве светских ленников здесь значатся: герцоги Афин, Архипелага, Левкадии, маркграф Бодоницы, граф Кефалонии, графиня Солы, владетель Аркадии, барон патрасский. Ленники из духовенства: архиепископы модон-ский, коронский и оленосский, рыцарские ордена немецкий и ро-досскии
Хотя Амадео и заключил такой договор с наваррцами, он, однако, вступил в переговоры, направленные против них, также с их заклятым врагом Нерио. В делах ахайских Аччьяйоли был заинтересован не только в качестве владетеля Коринфа и Афин, но также потому, что Владислав, король неаполитанский и представитель интересов Анжуйской династии, назначил его 21 мая 1391 года своим байльи в Морее Чтобы расстроить расчеты на-варрцев, он даже предложил союз графу савойскому. Послы Амедея Альбертино Прована и Умберто Фабри прибыли в Афины и здесь 21 декабря 1391 года заключили с Нерио договор следующего содержания. Он признает графа савойского князем афинским и, стало быть, ленным сюзереном Афин; он дает обещание помогать ему всеми возможными способами овладеть Мореей и изгнать оттуда наваррцев; никого из них и вообще из врагов Амедея он в своей земле принимать не будет. Нерио обещал также склонить своего зятя Феодора принять участие в этом союзе, поскольку это не противоречит договору с Венецией, по которому Нерио обязался добиться, хотя бы оружием, сдачи Аргоса венецианцам. Амедей, со своей стороны, дал обещание возвратить Аччьяйоли отнятые у него наваррцами поместья великого сенешаля и Востицу. Договор был совершен в капелле герцогского дворца, несомненно, той самой, которая во время каталанцев была посвящена св. Варфоломею. В акте, написанном по-латыни, Нерио именовал себя господином Коринфа, герцогства Афинского и Не-опатреи. Но договор этот остался на бумаге, а союз Амедея с Beнецией также не осуществился, и граф савойский отказался наконец от своего безнадежного предприятия.
Между тем наваррцы призывали турков в Грецию. Султан Ба-язет, после покорения Сербии жестоко теснивший некоторое время императора Мануила, заключил с ним мир и в конце 1392 года отправил своего пашу Эвреносбега с войском на Фессалию, между тем как сам был занят в Болгарии. Турецкий паша опустошил по пути Аттику и Беотию и затем, не затронув Афин, перешел через Истм в Ахайю. Нерио, тщетно призывавший на помощь венецианцев, спасся тем, что тотчас же признал себя вассалом и данником султана. С этого момента роковая участь Афин была лишь вопросом времени.
Здесь обвиняли греческого архиепископа Димитрия в том, что он из национальной ненависти к латинянам призвал турок и таким образом отплатил изменой за благодеяния, оказанные православной церкви новым властелином Афин. Митрополит бежал в Константинополь, где стал под защиту Св. Синода. Но Нерио потребовал от патриарха византийского низложения изменника и еретика. Синод, правда, оправдывал Димитрия в возведенных на него обвинениях, но уступил, назначив вместо него афинским митрополитом Макария
Несмотря на крайне неблагоприятные условия, Нерио Аччьяйоли удалось не только сохранить свои земли, но даже освободить их от ленных отношений к княжеству Ахайскому. Он сошелся с своим доброжелателем, Владиславом Неаполитанским, надеясь найти у этого воинственного короля, славой своей наполнившего всю Италию, защиту от наваррцев и турок, тем более что Владислав был членом большой лиги, имевшей целью новый крестовый поход и состоявшей из Франции, Венеции, Генуи и папы. Он добился от короля пожалования ему герцогства Афинского. Посол его, латинский архиепископ в Афинах Лудовико Аллиотто, назначенный им в преемники последнего испанского митрополита Пу-хаделя, выполнил с успехом поручение: И января 1394 года Владислав возвел Нерио в сан потомственного герцога афинского за услуги, оказанные его отцу Карлу II освобождением Афин от ка-таланцев. Отныне единственным сюзереном нового герцога был король неаполитанский. Он принес своему владыке через уполномоченного ленную присягу. Так как у Нерио не было законных сыновей, Владислав назначил его наследником в Афинах его брата Донато с мужским потомством. Другой брат его, архиепископ флорентийский и кардинал-легат Анжело Аччьяйоли был назначен митрополитом патрасским; король сделал его ахайским байльи и поручил ему совершить инвеституру над Нерио посредством золотого кольца.
Так флорентийский банкирский дом стал законным владетелем герцогства Афинского в то самое время, как другая банкирская фирма, Медичи, делала первые шаги к своему будущему господству во Флоренции: в 1394 году Джиованни Медичи был уже значительной особой и из его впоследствии знаменитых сыновей Козимо родился в 1383 г., Лоренцо в 1394 году.
Но царственные почести, которые Нерио заставлял воздавать себе, были лишь блестящей внешностью, не производившей на турок ровно никакого впечатления. Призывы папы начать крестовый поход остались без всякого действия; мало того: Суперан воспользовался помощью турок против Феодора и Нерио. Это, однако, побудило герцога афинского постараться наконец серьезно уладить свои недоразумения с Венецианской республикой. Он заставил Феодора сдать Аргос венецианцам, а сам получил от них обратно Мегару. 2 июля 1394 года венецианский капитан Гризони сдал эту крепость епископу аргосскому Иакову, уполномоченному Нерио
Вскоре затем, в сентябре 1394 года, умер Нерио, первый герцог афинский из дома Аччьяйоли, талантливый флорентинец, столь счастливый, столь дальновидный, столь умелый в делах политических, начавший авантюристом и кончивший высоким саном, достигнутым среди неблагоприятнейших условий. Если бы Макиавелли была известна его биография, она составила бы интересную главу в его «Государе»