Понятие исторического факта
Понятие «факт» в первом смысле широко использовалось в исторической литературе XIX и XX веков. Сторонником такой интерпретации понятия «факт» был русский историк А. С. Лаппо-Данилевский. Задача истории, с его точки зрения,— изучение общественных изменений, вызываемых воздействием индивидов на «окружающую среду». Такое воздействие взаимно и обратимо. Вместе с продуктами соответствующих изменений оно и образует исторический факт. Что же, однако, делает этот факт именно историческим? «...Под историческим фактом в его наиболее характерном, специфическом значении,— пишет А. С. Лаппо-Данилевский,— историк преимущественно разумеет воздействие индивидуальности на среду»[1]
. Под индивидуальностью А. С. Лаппо-Данилевский понимает не только отдельного человека, но и социальную группу, а под «окружающей средой» — культуру в целом, и, прежде всего общественное сознание. В то же время он признает и обратное воздействие среды на индивидуальность. Вследствие этого первоначальное определение понятия «факт» утрачивает четкость и превращается в нечто аморфное.
Концепция А. С. Лаппо-Данилевского целиком и полностью идеалистична, а внимательный анализ приводит к выводу, что в его позиции синтезированы методологический индивидуализм Виндельбанда-Риккерта и психологизм Зиммеля. Он эклектически добавляет сюда контовскую ориентацию на выделение эволюционных серий эмпирических фактов как основную задачу исторической науки.
Вместе с тем в данной концепции можно выделить, по меньшей мере, три заслуживающих внимания момента. Во-первых, фактом он называет определенные взаимодействия индивидов, социальных групп и социальной среды, а не статичные состояния. Рассматривая эту среду как культуру в целом, а не только в качестве духовной культуры, т. е. как единство общественного бытия и сознания в фиксированном интервале времени, можно получить первое определение факта как особого вида социальной деятельности.
Далее, во-вторых, деятельность, понимаемая как факт, должна быть социально значимой: ее последствия приводят к изменению «окружающей среды», т. е. культуры.
Наконец, в-третьих, факты как фрагменты действительности находятся в определенной причинной связи, образующей серии последовательно обусловливающих друг друга событий. Однако даже с учетом этих моментов позиция А. С. Лаппо-Данилевского оказывается довольно уязвимой.
Если факт—это наиболее важное социально значимое событие, и притом событие, понимаемое как фрагмент исторической действительности, то зачем вообще нужно удвоение терминологии? Не проще ли говорить не о фактах, а об особо значимых событиях, процессах и ситуациях, имевших место в прошлом?
Еще большие возражения вызывают неоднократные утверждения о том, что историк «построяет», т. е. конструирует, создает исторические факты. Если бы Лаппо-Данилевский имел в виду лишь то, что в историческом исследовании реконструируется и восстанавливается недостающая информация о прошлом, такое замечание было бы простым трюизмом, но он имеет в виду нечто большее. С его точки зрения, историк не только производит отбор и оценку наиболее значимой информации о прошлом, но в ходе научного анализа видоизменяет и преобразовывает ее, создавая знания, которых, быть, может, не было в исходных источниках. В этом Лаппо-Данилевский прав, ибо в противном случае просто не было бы исторической науки; ее можно было бы заменить простым чтением первоисточников. Но коль скоро дело обстоит так и незаметно для себя он переходит от онтологического плана интерпретации фактов к плану гносеологическому, то отождествление понятий «исторический факт» и «объективно историческое событие» оказывается недостаточно обоснованным. И если можно понять, что историк «построяет» факт как особое знание о прошлом, то совершенно невозможно понять, как он «построяет» сами объективно исторические события, особенно если речь идет о событиях далекого прошлого, участником которых он не мог быть.
Тезис, согласно которому исторический факт строится, конструируется историком из некоего специфического сырья — исторических свидетельств, получил в современной западной методологии истории довольно широкое распространение благодаря так называемому историческому конструктивизму. Наиболее полно эта концепция изложена Л. Голдстайном в книге «Историческое знание».
Голдстайн выделяет реалистический и методологический взгляды на природу исторических фактов. Согласно первому, факты — это реальные события человеческого прошлого; согласно второму, они являются результатами исторического исследования. Поскольку историк имеет дело не с самими событиями, а с критически проанализированными, оцененными и переработанными свидетельствами, то предпочтение отдается второму подходу, сторонники которого интересуются обобщенными и интерпретированными фактами. Так как обобщение и интерпретация — явления познания, а не объективной реальности, то и факты рассматриваются как конструктивные элементы познания.
Не следует, однако, упрощать позицию Голдстайна. Представители первого подхода (он относит к ним Лан-глуа и Сеньобоса) грешат тем, что игнорируют творческую роль историка; представители второго (он относит к ним Mappoy) впадают в ошибку кантианского отрицания объективной действительности, ибо сомневаются в возможности отнесения к ней исторических суждений.
Стремясь избежать этих крайностей, Л. Голдстайн предлагает свой собственный, как ему кажется, оригинальный подход. Отождествляя исторический реализм с онтологическим направлением в теории познания, принимающим факт за фрагмент действительности, а методологический подход — с логическим направлением, сводящим факт к языковым конструкциям типа «Джон знает, что р», он обосновывает новое эпистемологическое направление. Согласно Голдстайну, «факт есть нечто, установленное в ходе какого-либо вида интеллектуальной деятельности, в ходе какого-то исследования, предпринятого с целью установления требований к знанию», При этом под требованиями к знанию понимаются соответствующие логические и эпистемологические критерии, такие, как истинность, доказательность, объективность и т. п. Разумеется, эти критерии, так же как и их реальное содержание, меняются в зависимости от общей эпистемологической и методологической позиции исследователя. Критерии, применимые в естествознании, ведут к реалистической точке зрения и уже в силу этого оказываются, по мнению Голдстайна, неприемлемыми для исторического познания. Резкое противопоставление критериев естественнонаучного и исторического познания — характерная черта субъективистской версии исторического конструктивизма. Помимо указанных требований, решающее влияние на содержание факта оказывают методика и техника исследований.
Голдстайн прав, подчеркивая творческую активность историка и целенаправленный характер исторического исследования, а также возможность построения различных знаний на одном и том же эмпирическом материале, в зависимости от различных целевых установок. Однако он совершенно неправ, отказываясь от оценки правомерности самих целей и выбора методологии исследования. Именно здесь проходит водораздел между историческим конструктивизмом и историческим материализмом. Этот водораздел определяется отношением к исторической истине. Завершая рассмотрение генезиса исторического знания, мы специально выделили вопрос об исторической истине и об исторической оценке как центральный для исторической эпистемологии.
Отвергая саму целесообразность критериев объективности и истинности, Голдстайн утверждает: «Критерии истины и объективности, которые подразумевает исторический реализм, оказываются неэффективными при наличии конфликтующих требований к историческому знанию». В признании того, что исторический факт в рамках эпистемологического анализа может рассматриваться как особый тип знаний, конструируемых на основе анализа исторических свидетельств с применением специальной исследовательской техники и критики текстов, нет ничего оригинального. О конструировании или построении таких фактов говорил еще А. С. Лаппо-Данилевский, ошибкой которого было отсутствие четкого разграничения объективных событий, ситуаций и процессов, с одной стороны, и соотносимых с ними и более или менее адекватных эмпирических знаний — фактов — с другой. Вместе с тем он не отрицал значимость критериев объективности и истинности при оценке научного статуса исторических фактов. Коренной недостаток позиции Голдстайна заключается в том, что, отказываясь от этих критериев, он вообще лишает исторический факт статуса научного знания — ведь построение истинного знания, достижение объективной истины есть фундаментальная цель любой науки.
Дело не в том, признаём ли мы конструктивность как принцип построения исторического факта, а в том, является ли этот факт адекватной формой воспроизведения и отражения исторической реальности. Подмеченное Голдстайном обстоятельство, что факты не извлекаются историком из исторических источников в готовом виде, а представляют собой результат интеллектуальной активности, определенной исследовательской процедуры, не меняет существа наших возражений. Не меняет его и то, что факты получают различное осмысление, различную интерпретацию и значение в трудах разных историков. В этом случае, по мнению Голдстайна, построение эмпирического знания определяется не его объективным содержанием, а концептуальной схемой конструирования исторических знаний. Голдстайн не учитывает при этом того обстоятельства, что, по существу, мы имеем здесь дело с полиструктурными системами знаний и значений.
Так, известный из истории крестовых походов эпизод, когда один из крестоносцев во время приема у византийского императора бесцеремонно уселся на его престол, интерпретируется одним исследователем как проявление грубости нравов, рыцарского своеволия и агрессивности, а другим — как проявление корпоративной чести, самоуважения, определенного правового и морального сознания. Здесь исторический факт, отражающий объективный эпизод истории, функционирует как элемент двух частично пересекающихся концептуальных структур, что отнюдь не ведет к устранению его истинности. К сожалению, эти принципиальные недостатки исторического конструктивизма не получили соответствующей оценки в нашей исторической и философской литературе. Прошли мимо этой стороны дела и зарубежные критики Голдстайна.
Таким образом, в нашем распоряжении остается второй из трех выявленных смыслов понятия «факт». Но, даже приняв этот смысл, мы еще не достигаем полной однозначности. А. Я. Гуревич, например, полагает, что факт — это особая абстракция, сохраняющая некоторые конкретные черты зафиксированного в ней объекта. Вместе с тем факт выступает у него не как понятие, а как «научно-познавательный образ», т. е. единство абстракции и конкретно-чувственного представления об объекте. Правильность такого понимания вызывает некоторые сомнения. Не вполне ясно, какова специфика абстракций, выделяющих факт среди других типов знания; что подразумевается под «научно-познавательным образом»; как осуществляется единство абстрактного и чувственного; на каких событиях, ситуациях и процессах строятся факты, выступающие как исторические; наконец, чем отличаются они от наглядно-образных моделей, зафиксированных в чертеже или рисунке. К тому же, излагая свою концепцию, А. Я. Гуревич иногда использует понятие «факт» как синоним понятий «историческое событие» и «процесс», что создает дополнительную неясность. Однако он, безусловно, прав, рассматривая исторический факт как особую абстракцию, фиксирующую определенные черты эмпирического объекта.
Часть отмеченных выше неясностей устраняет определение А. И..Уварова: «Исторический факт — это такое достоверное знание о событиях и процессах социального прошлого, где чувственное и рациональное знание синтезированы, а общее — обязательно облечено в единичную или особенную формы, знание, которое строго фиксировано по отношению к определенным историческим явлениям и относительно завершено в самом себе[2]
». В этом определении не только отмечается, что факт есть форма знания, но и выявляются его специфические черты: отнесенность к социальному прошлому, рациональность и, что особенно важно, достоверность и замкнутость. Несколько далее А. И. Уваров, говоря об отличии исторического описания от исторического факта, замечает, что факт, выступая в форме описания, обладает достоверностью, тогда как описание отнюдь не всегда достоверно. Наконец, факт, по существу, есть обобщающее знание, выступающее в форме единичного описания. Факт и описание оказываются тесно связанными: исторический факт всегда выступает в форме описаний, но не всякое описание по своему содержанию является фактом.
Итак, исторический факт есть содержание исторических описаний, позволяющее, с одной стороны, отделять достоверные описания от недостоверных; с другой — эмпирические описания от неэмпирических; наконец, с третьей—исторические описания как действительно значимые для понимания истории от неисторических или псевдоисторических. Однако не всякое достоверное содержание эмпирических описаний является научно обоснованным историческим фактом. В известном смысле сходную ситуацию мы имеем и в естествознании.
Ранее мы уже сталкивались с понятием «факт» при обсуждении процедуры эмпирической проверки закона свободного падения тел. Факт в этом контексте выступает как особое статистическое резюме ряда единичных данных, как простая среднеарифметическая величина. Может ли понятие «факт» в этом же смысле применяться и в историческом познании? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо ввести особое понятие «принципиальная статистическая модель».
Мы постоянно имеем дело с массовыми совокупностями случайных явлений — так называемыми статистическими совокупностями. Это потоки автомобилей в городе, молекулы жидкости или газа, температурные колебания воздуха, миграционные потоки населения и т. д. При изучении таких совокупностей возникают большие трудности. Каждый элемент совокупности включен в столь большое число связей и взаимодействий, что зафиксировать одновременно их все оказывается невозможным. Кроме того, органы человеческого восприятия несовершенны. Вследствие утомляемости, рассеяния внимания и т. д. в наблюдениях за элементами случайных совокупностей возможны неточности и ошибки. Это усугубляется ограниченностью времени наблюдений и техническими помехами. Поэтому описание статистических совокупностей через описание их элементов оказывается неполным. Для преодоления подобных трудностей был создан аппарат математической статистики. Его методологическую основу составляет выдвинутое еще античными мыслителями положение о том, что за текущим, изменчивым, случайным, чувственно данным можно отыскать нечто неизменное, необходимое, всеобщее, а потому и наиболее значимое в познавательном отношении, истинное. Современная статистика располагает арсеналом математически обоснованных расчетных методов, позволяющих на основании переработки единичных эмпирических данных устанавливать так называемые истинные значения массовых случайных явлений и процессов. Статистическое понятие «истинное значение» следует в философском плане истолковывать как количественное приближение к объективной истине.
Статистическое построение знаний о массовых случайных процессах требует четкого различения единичных данных и построенных на их базе эмпирических фактов. Условия наблюдения (если речь идет о научно организованном наблюдении), количество собираемых данных, а также способ их числового описания — все это заранее задается теорией измерения. Она указывает, каким способом осуществляется сопоставление множества единичных данных с системой рациональных чисел. По существу, все шкалы или измерительные приборы с вмонтированными шкалами есть не что иное, как реализация определенных правил или законов соответствующей теории измерения.
Построение статистических знаний, связанное с установлением таких понятий, как арифметическое среднее, математическое ожидание, дисперсия, квадратичное отклонение, коэффициент корреляции или коэффициент регрессии и т. д., предполагает двойное опосредствование. Оно регулируется теорией математической статистики и строгой научной теорией или общетеоретическим знанием. Знание, возникающее в результате переработки единичных данных в этой структуре, и является фактом в точном смысле этого слова. Следует отметить, что по форме своего выражения (через индивидуальные или частичные описания) факт не всегда отличается от единичных данных. Именно поэтому определение его познавательного статуса требует указания на способ построения.
Можно возразить, что такая интерпретация факта вряд ли применима к историческому познанию, ибо здесь мы сталкиваемся с уникальной познавательной ситуацией, в которой невозможно воспроизвести события прошлого, а, следовательно, и условия их многократного наблюдения. Это возражение основано на двух недоразумениях. Первое из них порождено неправильным представлением о чувственном восприятии единичного как о целостном, неразложимом и моментальном акте. Современная психологическая теория восприятия, а также математическая теория распознавания образов показали, что всякое чувственное восприятие, независимо от того, знает это субъект или нет, представляет собой не моментальный акт, а процесс фиксации некоторого множества объектов и их состояний в определенном интервале времени. Такое восприятие подчиняется неосознанным статистическим закономерностям.
Другое недоразумение устраняется самими историками. Индивидуальное историческое событие, независимо от того, как оно воспринимается в психологическом плане участниками и наблюдателями, почти всегда в процессе исследования реконструируется путем фиксации многочисленных связей и взаимодействий как массовый статистический феномен. А. Я. Гуревич в упомянутой ранее статье обращает внимание на то, что такой, казалось бы, простой, неразложимый, единичный акт, как переход Цезаря через Рубикон, представляет собой в действительности сложное историческое событие, разлагающееся на тысячи других подсобытий и связанное с огромным количеством различных побочных обстоятельств. Именно в силу этого оно и может быть описано, осмыслено и интерпретировано как исторический факт.
Несмотря на это, остается в силе возражение, что подавляющее большинство фигурирующих в исторической науке фактов не являются, по крайней мере, по форме, статистическими и в них не усматриваются никакие числовые характеристики и оценки.
Для того чтобы уяснить особенности исторического факта, воспользуемся понятием принципиальной модели, которая, хотя и не всегда дает знание о всех деталях исследовательских процедур и операций, играет важную познавательную роль в качестве регулирующей исходной (принципиальной) методологической установки, влияющей на организацию процесса познания.
Исторический факт в известном смысле сам может выступать как принципиальная статистическая модель. В этом и заключается его глубокое отличие от единичных данных, фиксирующих отдельный акт или деталь в форме единичного впечатления, сохраненного историческими свидетельствами. Даже тогда, когда факт выступает в форме единичного описания (вспомним пример с переходом Рубикона Цезарем), он может быть интерпретирован как сложная система деятельности, включающей в себя множество отдельных актов и необходимых для их понимания деталей ландшафта, бытовых деталей, отдельных черт внешности и характеров действующих персонажей и т. п. В том случае, когда эти детали и подробности историку неизвестны и соответствующие данные в исторических свидетельствах отсутствуют или утеряны, факт, с одной стороны, выступает как некое реконструирующее их знание, а с другой — как методологическая установка, указывающая, какого именно рода историческая информация утеряна. Качественный анализ позволил выделить пять основных факторов, влиявших на рост цен, и ввести их в структуру специальной математической формулы. Каждый из этих факторов был статистически взвешен и оценен. Использование данной формулы в качестве модели процесса движения цен позволило достаточно точно определить влияние на него каждого выделенного фактора.
Другим примером статистического факта может быть основанное на статистической обработке эмпирических данных утверждение о том, что решающим фактором участия молодежи в революционном движении 70-х годов прошлого века в России было образование, а не возраст, религиозность, национальность или социальное происхождение. Статистический аппарат, примененный для установления этого факта, позволяет довольно точно выявить влияние каждого фактора и его связь с другими.
Статистические факты, относящиеся к однотипным социально-экономическим явлениям, позволяют иногда сопоставлять, казалось бы, несопоставимые исторические эпохи, культуры и народы. В структуре естественнонаучного познания статистические факты могут выступать как основа эмпирического контроля и проверки гипотез (процедуры верификации и фальсификации), а также служить основанием для теоретических обобщений. Эти функции присущи им и в структуре исторического познания, однако выражены не столь отчетливо и определе
Факты составляют содержательную основу всякой науки. Они определяют ее субстанциональную природу. Этим обусловлено то пристальное внимание, которое уделяется проблемам факта в теории и методологии научного познания. Особенно велик интерес к историческому факту как в силу особенностей объекта исторического познания, так и в силу сложности историко-познавательного процесса[3]
.
Анализ понятия «факт» обнаруживает три наиболее употребительных его значения:
1. Факт рассматривается как некоторый фрагмент действительности, объективное событие, ситуация или процесс. В этом смысле фактом является само прибытие зимой 1511--1512 года в Москву к великому князю Василию III посольства от Казанского хана.
2. Факт рассматривается как особое знание о соответствующем событии, ситуации или процессе.
3. Факт рассматривается как синоним истины. В этом смысле он употребляется, например, в предложении: «Бесспорным фактом является то, что зимой 1511 —1512 года в Москву к Василию III прибыло посольство из Казани для заключения договора о мире и дружбе». Такое применение понятия «факт» вряд ли целесообразно, поскольку термин «истина», прочно вошедший в научную и философскую литературу, вполне компенсирует устранение этого смысла понятия «факт» без какой-либо потери исторической информации. Зато рассмотрение двух предыдущих значений открывает важные аспекты проблемы.
Понятие «факт» (от латинского factum — «действие», «событие», «сделанное») применяется в разных смыслах. Прежде всего, факт — конкретные проявления действительности в ее прошедшем или текущем состоянии, т. е. объективная реальность. В этом виде факты обладают рядом присущих им свойств. Другой смысл понятия «факт» связан с процессом научного познания. В нем также фигурируют факты, но уже не факты действительности как таковой, а отражение в сознании ученого изучаемой реальности. Очевидно принципиальное отличие этих двух видов фактов, и возникает естественный вопрос об их соотношении. В гносеологическом плане данный вопрос связан с кардинальной проблемой философии — о соотношении бытия и сознания. Указанная проблема относится и к историческому факту. В решении ее выделяются существенно различные подходы.
Представители классического позитивизма решали вопрос об историческом факте в наивно реалистическом плане. Признавая реальность фактов исторической действительности, они по существу отождествляли их с фактами исторической науки, полагая, что первые непосредственно даны историку в исторических источниках. Процесс же исторического познания сводился к тщательному воспроизведению историком фактов, зафиксированных в источниках. Но тем самым реальность фактов исторической действительности усматривалась в их «документированности». Сами факты представлялись элементарными, неделимыми, неизмененными и изолированными друг от друга выражениями действительности. Факты считались исчерпываемыми по своему содержанию «кирпичиками» реальности, а их совокупность в исторических источниках была строго определенной. Никаких сложных исторических фактов сама действительность не содержит. То, что историк квалифицирует как сложное историческое явление, в действительности есть то или иное сочетание простейших и элементарных фактов, природа которых может быть объяснена разного рода естественными явлениями (демографическими, биологическими, физическими и т. п.). Поэтому между фактами естественными и общественными не существует принципиальных различий, а наиболее эффективными средствами познания общественно-исторической реальности являются естественнонаучные методы. Само же знание может быть лишь чувственно-опытным и должно ограничиваться выявлением фактов об изучаемой реальности, т. е. оставаться эмпирическим.
Таким образом, сильной стороной позитивистского понимания сути исторического факта было признание его объективной реальностью, а его ошибочность состояла в примитивном представлении природы этих фактов и в отождествлении фактов действительности с научными фактами, что вело к упрощенному пониманию сути историко-познавательного процесса.
Другое направление в понимании проблем исторического факта, возникшее в конце XIX в., является субъективно-идеалистическое. Основоположником его был В. Дальтей, а дальнейшее развитие оно получило в неокантианстве (прежде всего в работах Г. Риккерта). Суть подхода здесь состояла в следующем. Прежде всего, исторический факт был противопоставлен факту естественнонаучному. Естественнонаучные факты рассматривались как непосредственное чувственное воспроизведение внешней по отношению к субъекту действительности. Факты же истории лишены чувственной непосредственности, ибо это, прежде всего факты духовной жизни, которые либо вообще не зафиксированы в источниках, либо фигурируют в них как субъективно и косвенно воспроизведенные и неподдающиеся проверке «традиции» или «предания», внутренний смысл которых историку или трудно уловить, или он вовсе скрыт от него. Поэтому наделить определенным смыслом факты прошлого может лишь историк. Для этого необходимы соответствующие критерии. Ими могут быть разного рода ценностные и идеальные представления, присущие эпохе историка и разделяемые им. Руководствуясь подобными критериями и исходя из представления о единстве человеческой психики, историк посредством чувственного «сопереживания» или логического конструирования формирует исторические факты.
Тем самым объективная природа исторических фактов как выражений реальности отвергается, возможность объективного познания прошлого исключается, а источником знаний о нем становится сознание субъекта, историка. Историческое познание как поступательный процесс устраняется. Предшествующие знания о прошлом не имеют никакого значения. Каждый историк пишет свою историю, и историй столько, сколько историков.
Неокантианская трактовка исторического факта с теми или иными вариациями остается в основе всех последующих субъективно-идеалистических подходов к нему (презентизм, экзистенциализм и др.). Следовательно, субъективный идеализм, отвергая объективную природу исторических фактов, отрицает и возможность истинного познания прошлого. Знания о прошлом превращаются во всецело субъективные конструкции. Вместе с тем неокантианство, дав совершенно несостоятельное решение вопроса об историческом факте, поставило ряд важных вопросов методологии исторического исследования; о путях и методах выявления исторических фактов, о специфике познания прошлого и о возможности получения истинного исторического знания. Обоснованные ответы на все эти вопросы дают марксистская теория и методология исторического познания.
Диалектико-материалистический подход к историческому факту, прежде всего, позволяет выделить три существенно отличные категории (типа) этих фактов:
1) факты исторической действительности, 2) факты исторического источника («сообщение источника») и 3) научно-исторические факты («факты — знание»). Существенность различий этих категорий очевидна.
Факты исторической действительности объективны и по отношению к творцам исторических источников, и по отношению к историку. В них проявляется все многообразие человеческой деятельности и тех отношений, в которых она осуществлялась. Поскольку это факты о прошлом, об уже совершившейся материальной и духовной деятельности, постольку они являются инвариантными, однозначными и неизменными по своей пространственно-временной и сущностной завершенности при всей их содержательно-онтологической неисчерпаемости. Свойства исторической реальности безграничны; но в том виде, в каком она совершилась, эта реальность инвариантна.
Факты исторического источника представляют собой отражение фактов действительности творцом источника. Оно, как и всякое отражение, субъективно. Но в том виде, как оно совершилось, это отражение также является инвариантным, т. е. неизменным в том смысле, что каждое конкретное воспроизведение творцом источника факта действительности однозначно, хотя содержательно это воспроизведение также безгранично, как безграничны и свойства объективной реальности.
Научно-исторический факт — это отражение историком фактов исторической действительности на основе фактов источника. Следовательно, научно-исторический факт — в целом дважды субъективизированное отражение прошлого. Исключение составляют те случаи, когда источник является непосредственным остатком прошлого, реликтом, дающим возможность непосредственно-чувственно воспринять это прошлое. Такие реликты могут быть как материальными, так и духовными. Они, как указывалось, наряду с опосредованной информацией несут и непосредственную информацию. Существенным отличием научно-исторического факта от факта действительности и факта источника являются его содержательная незавершенность и изменчивость, способность к обогащению в процессе исторического познания. Различение указанных категорий исторических фактов — непременное условие корректного оперирования ими в историческом исследовании и успешного, объективного познания исторической реальности. Между тем понятие «исторический факт» нередко фигурирует в работах советских исследователей (историков и философов) в недифференцированном выражении, что, естественно, порождает неясности и недоразумения. Очевидно, что применительно к каждой из указанных категорий исторических фактов историку приходится решать целый ряд конкретно научных и методологических проблем, порождаемых особенностями этих фактов. Рассмотрим кратко основные из них:
Применительно к фактам исторической действительности существен вопрос о «простых» и «сложных» фактах. Позитивистское понимание факта основано на том, что в исторической действительности реальны лишь простейшие и единичные факты. Субъективный идеализм также допускает факт лишь как нечто сугубо индивидуальное. В действительности же в исторической реальности существует огромное многообразие фактов — от простейших до сложнейших, в которых проявляются функционирование и развитие исторических ситуаций, систем и процессов. «Сама объективная историческая действительность отливается в факты — «узлы» различной сложности, протяженности, эшелонированности в глубину, «объема» выкристаллизовавшихся в них пластов социальности». Реальность сложных, фактов исторической действительности обусловлена наличием в этой действительности единичного, особенного и общего, органической переплетенностью индивидуальных и неповторимых событий и общественных систем, отдельных количественных изменений и качественно отличных стадиальных этапов в развитии общественных процессов.
Наличие сложных исторических фактов ставит перед историками задачу их обоснованного выделения в исследовательской практике. Критерий здесь один — учет той качественной определенности, которая присуща всем фактам исторической действительности. Это требует установления тех пространственных и временных границ, в которых заключена качественная определенность того или иного сложного исторического факта. В тех случаях, когда эти факты выражают дискретные (прерывные) явления общественной жизни, такие границы определить сравнительно несложно. Так, например, во временном интервале от 9 января 1905 г. и до 3 июня 1907 г. заключена огромная совокупность социально-политических событий, которые в своей целостности образовывали качественную определенность, присущую такому сложному историческому факту, каким была российская буржуазно-демократическая революция 1905—1907 гг.
Труднее выделять сложные исторические факты, которые выражают ход непрерывных, динамических исторических процессов. Так, эпоха промышленного переворота несомненно представляет собой сложный исторический факт, суть которого состоит в том, что внедрение машин знаменовало утверждение капиталистического способа производства и завершение длительного процесса генезиса капитализма. Но установить даже примерные временные границы этого сложного исторического факта весьма не просто. Применительно к России начальный рубеж этого процесса датируется разными исследователями от 90-х годов XVIII, когда появились первые машины, до конца 50-х годов XIX в., когда их применение обрело уже сравнительно широкий размах. Разные мнения высказываются и по вопросу о времени завершения промышленного переворота (одни его относят к кануну отмены крепостного права, а другие — к концу XIX в.). Причины подобных расхождений чаще всего обуславливаются не ограниченностью конкретно-исторических данных, а разным пониманием либо сущностно-содержательной сути сложного исторического факта в целом, либо тех конкретных признаков, в которых она выражается. Здесь мы подошли к вопросу о многообразии исторических фактов.
Исторические факты чрезвычайно многообразны по пространственно-временной протяженности (факты простые и сложные), по предметной содержательности, (факты экономической, социальной, политической, культурно-идеологической жизни и т. д.) и по системе присущих им взаимосвязей. Любой исторический факт всегда находится в системе других фактов и взаимодействует с ними. Поэтому при инвариантности каждого отдельного выражения исторического факта система этих выражений является поливариантной, т. е. многозначной. Это служит объективной основой для разного «видения» исторических фактов познающим субъектом-историком. Но от историка зависит лишь выбор угла зрения на факт, но не его реальное содержание, которое объективно.
Многообразие и сложность даже простых исторических фактов состоит в том, что они выражают историческую реальность и со стороны ее объективного содержания, т. е. ее коренной сущности, и со стороны ее субъективных восприятий современниками, т. е. со стороны ее видимости. Таким образом, истинный смысл исторических фактов и их понимание и оценка современниками очень часто не совпадают. Но какими бы ни были иллюзии современников о своей эпохе, они являются реальными историческими фактами, с которыми приходится иметь дело историку. Поэтому возникает важная задача выявления и преодоления заблуждений современников. Диалектико-материалистический путь решения этой сложной задачи — сведение индивидуального к социальному, единичного — к массовому, а идеального — к материальному. Наконец, еще об одной стороне фактов исторической действительности — об их сходстве с фактами естественного мира и о различиях между ними. Как указывалось, позитивизм обе эти категории объективных фактов отождествлял, а субъективный идеализм их противопоставляет. При этом основой для отождествления служило сведение общественного к естественному, а для противопоставления — утверждение, что факты общественной жизни в силу своей индивидуальности и духовной природы якобы неповторимы. Оба подхода неверны. Факты общественные и факты естественные нельзя ни отождествлять, ни противопоставлять. Они имеют и различия, и сходство. Факты общественные есть выражение хотя и объективной по своим законам и результатам, но сознательной и целенаправленной человеческой (следовательно, субъективной) деятельности, с присущими ей интересами, идеалами и страстями. Субъекты общественного мира своей деятельностью не только творят факты, но и выносят им оценку. Мир естественный в этом отношении бесстрастен. Но оба мира сходны, ибо их развитие представляет собой естественно-исторический, внутренне обусловленный и закономерный процесс, в котором имеет место повторяемость. Она — такая же органическая черта мира общественного, как и естественного. Исторические факты неповторимы лишь на единично событийном уровне, но на уровне функционирования и развития общественных систем им имманентно присуща повторяемость. Тем самым историческое познание в своей коренной сути — раскрытии закономерностей объективного хода общественно-исторического процесса — сходно с научно-естественным познанием.
Таковы основные черты фактов исторической действительности и те методологические проблемы, которые возникают в связи с их рассмотрением. Большой круг важных методологических проблем связан и с фактами исторических источников («сообщениями источников»). Это, прежде всего вопросы об адекватности отражения творцами источников объективной исторической реальности и о возможностях и путях проверки этой объективности, об информационных потенциях источников и о наличии в них непосредственно выраженной и скрытой информации, о повышении информативной отдачи источников как средства преодоления селективности отражения в источниках исторической реальности и т. д. В общем плане эти вопросы были рассмотрены в предыдущем разделе, а конкретное их решение применительно к отдельным комплексам и видам источников является предметом специальных источниковедческих изысканий, которые в данном случае не представляется возможным характеризовать. Следует лишь подчеркнуть, что на стадии оперирования с фактами исторических источников важное значение имеет герменевтика, т. е. правильное истолкование, объяснение истинного смысла этих фактов, ибо отражение в источнике фактов исторической действительности не только субъективно, но может быть и иллюзорным. В общем преодоление субъективности и иллюзорности сообщений источников, выявление степени адекватности отражения ими фактов исторической действительности и раскрытие информативных возможностей источников открывают путь к использованию содержащихся в них фактов как основы для научного познания исторической реальности. Переходя к рассмотрению проблем, связанных с научно-историческими фактами, прежде всего надо подчеркнуть, что это факты, которые формируются самим историком. Они представляют собой отражение его сознанием фактов исторической действительности на основе фактов исторических источников. Поэтому здесь, с одной стороны, возникает проблема ответственности историка за объективность процесса формирования фактов. С другой стороны, субъективность процесса формирования научно-исторических фактов требует разработки конкретных принципов и методов, обеспечивающих адекватность отражения научно-историческими фактами фактов исторической действительности. Ряд из этих принципов уже был отмечен при характеристике фактов исторической действительности и методологических проблем исторического источника. Обратим внимание еще на некоторые из них, непосредственно связанные с выявлением и отбором фактов, необходимых для решения поставленной исследовательской задачи. Любое историческое исследование направлено на раскрытие основной сути, общих закономерностей и конкретно-исторических особенностей функционирования и развития изучаемой реальности.
[1]
Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. II. Спб, 1913, с. 321. 186
[2]
Уваров А, И.
Гносеологический анализ теории в исторической науке, с. 21—22. 92
[3]
В новейших работах наиболее обстоятельно проблемы исторического факта освещаются М. А. Баргом (Категории и методы исторической науки. Гл. IV). См. также: Ракитов А. И. Статистическая интерпретация факта и роль статистических методов в построении исторического знания//Проблемы логики научного знания. М., 1964; Дорошенко И. М. Проблема факта в историческом познании. Л., 1968; Гуревин Л. Что такое исторический факт? //Источниковедение: теоретические и методологические проблемы. М. 1969; Иванов Г. М. К вопросу о понятии «факт» в исторической науке// Вопр. истории. 1969. № 2; Уваров А. И. Исторический факт как элемент теории//Учен. зап. Казан, пед. ин-та. 1979. Т. 91; Салов В. И. Исторический факт и современная буржуазная историография//Новая и новейшая история. 1973. № 6; Петров Ю, В. Проблема факта в современной буржуазной философии истории//Филос. науки. 1976. № 3; Вайнштейн О."Л, Очерки развития буржуазной философии и методологии истории в XIX— XX вв. Л., 1979. Гл. X; Лисовина А. Я. Категория «исторический факт» в марксистской и буржуазной методологии истории. Кишинев, 1981; Шаповалов В. Ф. Факт и понимание в историческом исследовании Творчество и социальное познание. М, 1982; Ракитов А. И. Историческое познание М., 1982. Гл. 6.