Преступность во время голода 1946-1947 годов

Реферат

На тему:

Преступность во время голода 1946-1947 годов

1. Рост преступности в 1946-1947 годах

Преступления, связанные с резким понижением материального положения трудящихся, получили широкое распространение среди населения советского тыла в 1941-1945 гг. Преступниками становились голодные многодетные вдовы и сироты. При учете, не превышавшем в среднем 80%, число лиц, осужденных в годы войны за хищение государственного и общественного имущества, составляло 1 млн. 59 тыс. человек. В том числе только в 1943-1944 гг. за такого рода преступления было осуждено 465,3 тыс. человек, из них 230 тыс. человек — женщин и подростков до 16 лет. В сравнении с предвоенным 1940 г. к концу войны подростковые правонарушения увеличились в 2-3 раза, а женские — в 4-5 раз.

Война предъявляла самые высокие требования. Считалось, что хищения, хотя и в малых размерах, но носившие массовый характер, могли причинить огромный вред как фронту, так и тылу. Посягательство на личное имущество граждан в ряде случаев перерастало в посягательство на народное хозяйство и влекло за собой принципиальное осуждение со стороны государства и общества. В условиях войны хищения с индивидуальных и общественных огородов, хотя бы и совершенные в первый раз и без иных отягчающих обстоятельств, не могли рассматриваться как обычная кража. Гораздо большее осуждение и наказание получали посягательства на социалистическое государственное имущество. Не случайной являлась передача дел о преступлениях, предусмотренных законом 7 августа 1932 г., в местностях, объявленных на военном положении, на рассмотрение военных трибуналов. Такого рода осуждение обязательно влекло за собой не только суровое основное наказание, но и дополнительное — в виде поражения прав и конфискации имущества.

Усиленной охраной пользовались во время войны хлеб и другие сельскохозяйственные продукты. Приказы и постановления органов юстиции, суда и прокуратуры, направленные против хищений, разбазаривания и порчи зерна, овощей и других продуктов питания, подчеркивали опасность подобных преступлений, ведущих к уменьшению стратегических ресурсов государства. Преступные посягательства на колхозную и совхозную продукцию являлись тягчайшим правонарушением и карались по законам военного времени. К такого рода преступлениям не применялась амнистия, тем не менее большинство советского народа с пониманием принимало жесткую правовую политику государства.

В конце войны общее количество преступлений относительно 1944 г. сократилось за исключением разбоев и грабежей, численность которых на заключительном этапе войны возросла, хотя была ниже чем в предвоенные годы. В 1945 г. по сравнению с предыдущим годом возросла численность осужденных за хищение государственного и общественного имущества среди коммунистов и комсомольцев, что могло быть вызвано начавшейся демобилизацией воинов и возвращением эвакуированных, попавших в критическое материальное положение. Однако отдельные моменты не смогли нарушить общую тенденцию к понижению всех других видов преступности. В честь окончания войны по амнистии было освобождено из тюрем и колоний более 40 тыс. человек осужденных.

После войны распространились нарушения законности партийными и ответственными работниками, проявлявшиеся по отношению к колхозной собственности. Местные руководители произвольно распоряжались колхозным добром, изымая имущество, продукцию и денежные средства не только на строительство домов передовиков сельского хозяйства и агротехники, а и на проведение совещаний, слетов, митингов, сопровождавшихся банкетами и вечерами.

В Михневском районе Московской области, по инициативе 1-го секретаря райкома ВКП(б) Лизнина в феврале 1946 г. был организован банкет по случаю встречи с кандидатом в депутаты. На банкете присутствовали работники райкома партии, председатель райисполкома, начальники НКВД и НКГБ. Продукты питания и деньги для встречи были взяты у колхозов района. Подобное происходило в Алмаатинской области Казахской ССР Башкирской АССР, Куйбышевской, Ярославской и др. областях. По колхозам рассылались приказы о доставке продовольствия и денег на закупку вина для застолья.

Самоснабжение местных партийно-советских работников за счет колхозов было привычным делом. Колхозы им. Сталина, Молотова, Шаумяна Ахталинского района Армянской ССР в конце 1945 г. и начале 1946 г. бесплатно отпустили районным руководителям 3,8 т пшеницы, 106 кг масла, 145 кг сыра. В числе нахлебников были секретарь райкома партии, заведующий отделом, инструктор, помощник секретаря и шофер. На иждивении колхоза "1-й Октябрь" Ново-Александровского района Ставропольского края находилось большинство руководящих работников. О том, как было организовано снабжение начальства мукой рассказывал сотрудникам комиссии Министерства государственного контроля СССР бывший председатель этого колхоза Нечаев: "О выделении муки меня просили работники района. Муки в колхозе не было и по моему распоряжению на мельницу было завезено 10 ц пшеницы для колхоза и для снабжения мукой районного начальства...". Чкаловский райком партии Чкаловской области в марте 1946 г. для снабжения работников своего аппарата взял по заниженной цене в колхозе им. Горсовета 400 кг пшеницы. В том же месяце 1-й секретарь райкома Степанов направил колхозам района указание о сдаче мяса в буфет райкома ВКП(б).

Министр государственного контроля СССР Л.З. Мехлис 3 августа 1946 г. направил большое (5б стр.) письмо Сталину и Жданову "О разбазаривании колхозной собственности руководителями ряда партийных организаций". В заключении он писал: "... Размеры беззаконий допускаемых в отношении колхозной собственности многими партработниками столь велики, что часто партийный аппарат не в состоянии занять принципиальную позицию в отношении лиц, разбазаривающих колхозную продукцию". Открытый грабеж колхозов происходил на глазах у сельчан и никак не способствовал укреплению дисциплины и повышению заинтересованности колхозников в общественном труде.

В ответ на тревожные сигналы правительство повысило меру ответственности за растаскивание колхозной собственности. В постановлении Совмина СССР и ЦК ВКП(б) "О мерах по ликвидации нарушений устава сельскохозяйственной артели в колхозах" от 19 сентября 1946 г. было сказано о необходимости судить, как уголовных преступников, тех руководителей, которые виновны в противоколхозных, а значит и противогосударственных действиях. В "Известиях" за 26 сентября 1948 г. было опубликовано сообщение о заседании Совмина СССР, на котором за использование служебного положения в корыстных целях и попустительство расхитителям имущества было снято с должности и отдано под суд несколько районных руководителей Куйбышевской и Ярославской областей.

Голод, прокатившийся по всей стране, вызвал невиданный даже в военные годы рост преступности. Не имевшие средств к существованию, обезумевшие люди ради собственного спасения шли на воровство, грабеж, убийство. В создавшейся обстановке правительство, ограничивая помощь голодавшим, повышало карательные функции государства. Вал указов и постановлений нарастал как снежный ком по мере усиления голода и летом 1947 г. достиг своего апогея. Указы Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня того же года об уголовной ответственности за хищения государственного имущества и об усилении охраны личной собственности затмили сатанинскую силу закона от 7 августа 1932 г., прозванного в народе законом о пяти колосках. В условиях голода эскалация уголовного законодательства обернулась не против настоящих преступников — крупных грабителей государственной и личной собственности, а против всего обездоленного люда, причинив ему много страданий.

Рассмотрим некоторые аспекты исполнения правовой политики на примере правонарушений, связанных с хищением хлеба и других продуктов питания. Пайково-карточная зависимость от государства формировала страх перед голодом в сознании людей, а лишение нормированного питания миллионов сельчан, искусственно нагнетало криминогенность обстановки. Суровых законов военного времени было недостаточно для устрашения и закрепощения обманутого народа. После войны с новой силой заработала сталинская формулировка времен голодомора 1933 г.: "Борьба за охрану общественной собственности, борьба всеми мерами и средствами, предоставляемыми в наше распоряжение законами Советской власти, — является одной из основных задач партии".

Во второй половине 1946 г. Совет Министров СССР и ЦК ВКП(б) приняли два постановления по усилению охраны хлеба: 27 июля — "О мерах по обеспечению сохранности хлеба, недопущению его разбазаривания, хищения и порчи", 25 октября — "Об обеспечении сохранности государственного хлеба". В них говорилось о многочисленных случаях хищения хлеба. Правоохранительным органам вменялось в обязанность обеспечение сохранности и неприкосновенностигосударственного хлеба, что означало применение крайних мер.

Во исполнение данного решения партии и правительства Министерством юстиции СССР были даны указания всем органам суда о рассмотрении дел по такого рода представлениям не позднее 10-дневного срока с применением к виновным по закону от 7 августа 1932 г. в качестве меры судебной репрессии за хищение колхозного и кооперативного имущества высшей меры наказания — расстрела, с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет.

По неполным данным, осенью 1946 г. было осуждено за хищение хлеба 53369 человек, из них 36670 человек (74,3%) приговорены к лишению свободы. По закону от 7 августа 1932 г. осудили 1146 человек, из них 35 человек приговорили к расстрелу. Много осужденных по такого рода делам было в Красноярском и Ставропольском краях, в Башкирской АССР, Ростовской, Рязанской, Саратовской, Киевской, Харьковской, Одесской областях.

Сокращение поступлений хлеба на внутренний рынок, необузданный рост цен весной 1947 г. привели к увеличению краж зерна, муки, печеного хлеба. При острой потребности людей в деньгах, возросло число преступлений против государственного и личного имущества. Для того, чтобы сбить нараставшую волну голодной преступности, не раскрывая истинных причин ее роста, правительство усиливало меры наказания путем многократного повышения сроков лишения свободы за мелкие кражи. На заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) 5 марта того года по предложению секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Жданова была создана комиссия по разработке предложений о повышении мер уголовного наказания за кражу государственного, общественного и частного имущества. Итогом работы комиссии были указы Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. "Об уголовной ответственности за хищения государственного и общественного имущества", "Об усилении охраны личной собственности граждан".

В этих указах, обнародованных "Правдой" 5 июня, основное внимание уделялось охране государственной и общественной собственности. Третий пункт указа об уголовной ответственности за хищения государственного и общественного имущества специально был посвящен колхозам. В нем говорилось, что кража, присвоение, растрата или хищение колхозного, кооперативного или иного общественного имущества — карается заключением в исправительно-трудовом лагере (ИТЛ) на срок от пяти до восьми лет с конфискацией имущества или без конфискации. Далее пояснялось, что за повторное или групповое (шайкой) или в крупных размерах хищение следовало применять наказание от восьми до двадцати лет с конфискацией имущества. Указ об охране личной собственности граждан был мягче. В нем за разбой, т. е. нападение с целью завладения чужим имуществом, соединенное с насилием или угрозой применения насилия, предлагалось от 10-ти до 15-ти лет с конфискацией имущества.

Правдинская публикация скрыла настоящую меру тяжести наказания. В действительности минимальный срок лишения свободы за кражу, присвоение или растрату госимущества составлял от 7 до 10 лет, а повторное или совершенное организованной группой преступление — до 25 лет исправительно-трудовых работ. По секретному распоряжению Совета Министров СССР действие указа от 4 июня 1947 г. было распространено и на мелкие кражи на производстве во изменение ранее действовавшего указа от 10 августа 1940 г. "Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и хулиганство". По этому неопубликованному указанию рабочие и служащие приговаривались за мелкие кражи не к 1 году лишения свободы, как было раньше, а к 7-10 годам.

В письме секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Кузнецову Генеральный прокурор СССР Горшенин просил разрешить информировать население об изменении в судебной практике путем публикации в печати сообщений о судебных процессах, чтобы тем самым предупредить людей о том, что их на самом деле ждет за мелкие хищения. Просьбу прокурора учли и на пятый день после указа тоже в "Правде" была опубликована небольшая подборка судебных приговоров. Пять приведенных для примера случаев из 10-ти приходились на кражу продуктов питания. В сообщении не было и намека на 25-летний срок наказания, из него едва ли можно было понять, что после указа уголовная ответственность за мелкие кражи была повышена в 7-10 раз. Больше никаких сообщений не последовало. Правительство не собиралось посвящать людей в "подробности" уголовного законодательства. Секретные дополнения к указам позволяли манипулировать законом и держать народ в страхе перед "правосудием", что уже отмечалось в исторической литературе.

Вместе с тем, секретные распоряжения Совмина вносили путаницу в исполнение указов от 4 июня 1947 г. Для того, чтобы снять вопросы, возникавшие при рассмотрении дел о хищениях, Пленумом Верховного суда СССР было дано указание судам о нецелесообразности применения закона от 7 августа 1932 г. и указа Президиума Верховного Совета СССР от 10 августа 1940 г. "Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и хулиганство". Новое указание не проясняло ситуацию и приводило к тому, что судебные органы в большинстве случаев за хищения государственного имущества, независимо от характера и размера краденного и личности обвиняемого, назначали крайнюю меру наказания — 10 лет ИТЛ.

В тяжелой экономической и социальной обстановке решительные действия со стороны правительства были необходимы, беда была в том, что усиление правовой ответственности граждан за мелкие хищения не было подкреплено соответствующей материальной помощью голодающим. В силу этого правовое преследование расхитителей вылилось на практике в репрессии против главной движущей силы на производстве — рабочих и колхозников.

Указы и постановления раздули небывалую кампанию по борьбе с хищениями. В кратчайший срок суды провели сотни и тысячи показательных процессов. Через полгода после издания указов тюрьмы и лагеря были переполнены осужденными. Сигналы об этом поступали в правительство из МВД, Верховного Суда, Прокуратуры СССР. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.М. Шверник 5 августа 1948 г. официальным письмом сообщил Сталину о многочисленных заявлениях от осужденных и их родственников, в которых указывалось на несоответствие между тяжестью наказания и совершенным преступлением, когда за кражу порожнего мешка давали 7 лет исправительно-трудовых работ. Предложение Шверника состояло в том, чтобы органы суда и прокуратуры пересмотрели дела осужденных по указам от 4 июня 1947 г. за мелкие кражи и переквалифицировали эти преступления по указу от 10 августа 1940 г., что могло снизить меру наказания в 3-4 раза. Сталин согласился и неповоротливая бюрократическая машина заработала в обратном направлении. Реализация предложений Шверника в какой-то мере способствовала нормализации деятельности судов и прокуратур и постепенному угасанию репрессий в отношении женщин, детей, стариков и инвалидов в последующие годы.

В послевоенном судопроизводстве многое зависело от деятельности судов, которая протекала в тяжелых условиях. Здания, помещения так называемых народных, районных судов, за редким исключением, напоминали тюремные заведения. Во многих не было элементарных условий, находились они в запущенном состоянии, грязные. Судебные процессы проходили без надлежащей предварительной подготовки во многих случаях на низком уровне, в результате чего терялась их эффективность. Имели место необоснованные осуждения граждан. Установлено много фактов преступной волокиты, нарушения советских законов, злоупотребления служебным положением, взяточничества и пьянства со стороны судебных работников, дискредитировавших недостойным поведением советский суд и вызывавших справедливое недовольство и недоверие к ним трудящихся.

В ряде случаев областные, краевые и республиканские органы юстиции, не выполняли распоряжение Молотова от 13 января 1946 г. "О создании необходимых условий для работы народных судей". Ослабив контроль за работой нарсудов, они не боролись со злоупотреблениями и не наказывали виновных. Вследствие безответственного отношения к подбору кадров на руководящую работу нередко назначались работники с низкой общей и специальной квалификацией. В Омской области из 59 народных судей 25 имели низшее и незаконченное среднее образование, а юридическое среднее и высшее — 24 человека, т. е. 4о,6%.

2. Председатели колхозов под судом и следствием

Рассмотрим подробнее некоторые особенности исполнения уголовного наказания в 1946-1947 гг. Закон от 7 августа 1932 г. и июньские указы 1947 г. вновь напомнили деревне о том, что весь произведенный колхозами и совхозами хлеб являлся государственным достоянием и безжалостно карали за малейшие проявления прав на него со стороны производителей. Закон о пяти колосках заставлял ловчить, изворачиваться, обманывать для того, чтобы хоть что-то оставить для людей и хозяйства. Многие председатели колхозов, директора совхозов, районные и областные руководители за утайку зерна и выдачу его на трудодни привлекались к суду.

В соответствии с постановлением Совмина СССР № 1703 от 31 июля 1946 г. "О запрещении торговли хлебом и подсолнухом до выполнения планов заготовок хлеба и подсолнуха" в июле и августе т. г. органами МВД за незаконную продажу зерновых было задержано 184 человека из числа должностных лиц колхозов. Материал на них был передан в органы прокуратуры для привлечения к уголовной ответственности. За те же действия оштрафовано 8297 колхозников и крестьян-единоличников на сумму 713,5 тыс. руб. В Костромской области председатели колхозов Толоконин и Барышев в августе-октябре 1946 г. тайком возили зерно в г. Кострому для продажи на колхозном рынке. Областной суд приговорил их за это к расстрелу, как за хищение хлеба.

Разбазариванием хлеба в колхозах считалась выдача зерна авансом в счет трудодней или на общественное питание до полного расчета с государством по обязательным поставкам, после чего обычно оставались пустые амбары. Председатель колхоза им. Кирова Лебяжского района Кировской области Печенкин в августе того же года ночью "незаконно" выдал голодным колхозникам 8 т хлеба. Во время раздачи за деревней были выставлены дозоры на случай появления областного или районного начальства. Колхозные осведомители донесли в НКВД, а те в райком партии. Поскольку план хлебозаготовок был выполнен колхозом только на 29%, то председателя колхоза Печенкина и кладовщицу Быкову осудили на 10 лет лишения свободы.

Не всегда спасал и полный расчет с государством по обязательным хлебопоставкам. Председатель колхоза "Победа" Новосокольнического района Великолукской области Железков, член ВКП(б), фронтовик, участник парада Победы в Москве, имевший 5 правительственных наград, был осужден на 6 месяцев за выдачу на трудодни колхозникам 280 кг зерна. Председатель колхоза "Красная борьба" той же области был привлечен к суду за то, что разрешил колхозникам взять 300 необмолоченных снопов в счет оплаты трудодней. Причем в обоих колхозах план заготовок был выполнен полностью. Аналогичные случаи тогда имели место в колхозах "Прожектор" и "Красный пахарь" той же области, а также в колхозах Крымской области, Марийской АССР и др. Отчеты о показательных судах освещались местной печатью. Доверием правящей верхушки не пользовались те председатели, которые пытались проявлять какую-то заботу о колхозниках.

Разгул репрессий, обрушившийся на деревню с изданием указов, усовершенствовал и способы утайки хлеба от госпоставок для поддержания жизни колхозников. Нам известны лишь некоторые приемы этой опасной игры с государством. В колхозе им. Чапаева Варгашинского района Курганской области в середине июня по указанию председателя колхоза Нестерова было срезано 379 кг ржаных колосьев и разделено между колхозниками. Нестеров был привлечен к уголовной ответственности за то, что сделал это задолго до выполнения плана хлебозаготовок. В другом случае председатель колхоза "Пятилетка" Ронгинского района Марийской АССР Воронцов при обмолоте, якобы в целях последующего хищения, оставлял в соломе зерно. Две тысячи недомолоченных снопов раздал колхозникам по трудодням. Верховный суд Марийской АССР приговорил Воронцова к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества.

После принятия постановления ЦК ВКП(б) от 14 июня 1947 г. "О недопустимых фактах частой сменяемости и необоснованной отдачи под суд председателей колхозов" количество преданных суду председателей постепенно сокращалось, уменьшались сроки наказания. Постановление спасло некоторых председателей от указов 4 июня 1947 г. Назовем статистические сведения о численности председателей колхозов, получивших срок в основном за выдачу хлеба на трудодни колхозникам и за невыполнение плана хлебопоставок. В I полугодии 1946 г. в СССР было привлечено к суду 4490 председателей колхозов, а во II полугодии того же года — 8058; в I полугодии 1947 г. — 4706, во II полугодии — 2269; в I полугодии 1948 г. — 1760. Как видим, действие партийного постановления от 14 июня 1947 г. стало заметным уже во II полугодии того же года, когда осудили вдвое меньше, чем в I-м. В письме Прокуратуры СССР для ЦК ВКП(б) говорилось, что сокращение привлеченных к суду председателей колхозов происходило по делам о некорыстных преступлениях.

Следовательно, самая многочисленная "посадка" председателей колхозов производилась во II полугодии 1946 г., как раз во время проведения государственных хлебозаготовок. Именно в этот период в Российской Федерации привлечено к уголовной ответственности более 5500 председателей, в Украинской ССР — 1148, Белоруской ССР — 345, Казахской ССР — 317.

Заодно с председателями колхозов пострадал сельсоветский и колхозный актив: в I полугодии 1946 г. всего по СССР осудили 2229 активистов, во II-м — 4671; в I полугодии 1947 г. — 3787 человек, а во II-м — 1807, т. е. в два с лишним раза меньше, чем в I-м. В этом тоже сказалось названное выше постановление ЦК ВКП(б). Как и в случае с председателями колхозов, больше всего "преступлений" дали активисты России (2468), Украины (612), Казахстана (308), Белоруссии (123). По отдельным областям более всего осужденных было в Смоленской и Калининской областях, соответственно, 232 и 215 человек.

Обобщенные данные позволяют примерно определить масштабы репрессий за срыв заведомо невыполнимых государственных планов хлебосдачи. В целом в 1946-1948 гг. количество осужденных председателей колхозов составило 21285 человек, что по численности равно общему количеству председателей колхозов Белоруссии, Казахстана и Грузии вместе взятых. Кроме председателей оказались за решеткой 14569 человек сельсоветского и колхозного актива.

Вред перегиба был очевидным и пагубно сказался на проведении весеннего сева 1947 г., во многих местах затянувшегося до лета. ЦК партии предпринял попытку вернуть в колхозы хотя бы часть отбывавших срок председателей. В соответствии с решением ЦК ВКП(б), Прокуратурой СССР совместно с руководящими работниками обкомов ВКП(б) в мае-июле 1947 г. была проведена проверка обоснованности приговоров председателей колхозов в 1946 г. и I квартале 1947 г. Верховный суд СССР затребовал в Москву для изучения около 15000 дел. Юристы пришли к выводу, что значительное число председателей колхозов были осуждены без достаточных оснований. На многих были вынесены протесты на прекращение дела. Выяснилось, что практика необоснованного привлечения к уголовной ответственности председателей колхозов особенно широко была распространена в Великолукской, Смоленской, Чкаловской, Калининской, Горьковской, Могилевской, Черниговской областях.

За 1946 г. и I квартал 1947 г. в органы прокуратуры Великолукской области были переданы материалы на предание суду 837 председателей колхозов, что составляло 24,4% к их общему числу. При проверке 100 судебных дел оказалось, что 53 из них были фальсифицированы. По обвинительным приговорам в отношении 433 председателей Смоленской области установлено, что из них 183 человека (42,3%) были осуждены за корыстные преступления (хищения, растраты, подлоги), а остальные 250 человек (57,7%) — за невыполнение плана хлебозаготовок 1946 г. Среди них 256 человек (59,1%) являлись участниками Великой Отечественной войны. После демобилизации они не успели проработать и года в указанной должности. В результате проверки дел осужденных, комиссией было принято решение о необходимости опротестования приговоров в отношении 169 человек (39%) за отсутствие состава преступления и в связи с необоснованностью обвинения.

Материалы на привлечение к уголовной ответственности председателей колхозов поступали непосредственно к районным прокурорам от уполномоченных по заготовкам, от райкомов ВКП(б) и райисполкомов, от агитаторов. Отрицая свое участие, все они указывали на "главного виновника" срыва плана хлебозаготовок — председателя колхоза.

3. Кража общественной и личной собственности

Колхозники, пережившие голод 1932-1933 гг., хорошо понимали, чего им ждать после заготовок 1946 г. Чтобы дожить до нового урожая, многие, не получавшие ни грамма зерна на трудодни, вынуждены были красть его, используя каждый удобный случай. По неполным данным, в ноябре 1946 г. было привлечено к уголовной ответственности за хищения зерна 5407 колхозников, в том числе в Саратовской области — 517, Харьковской — 410, Днепропетровской — 365, Курской — 363, Херсонской — 318, Московской — 216, Воронежской — 197, Запорожской — 185, Великолукской — 147, Могилевской — 126, Краснодарском крае — 119 и др. Всего в названных областях по возбужденным прокуратурой уголовным делам установлено хищение 830 т зерна.

В Винницкой, Московской, Полтавской и других областях было совершено несколько крупных ограблений колхозных зерноскладов. Некоторые из них были неплохо подготовлены. В колхозе им. Шевченко Машевского района Полтавской области в ночь на 5 октября 1946 г. четверо преступников, вооруженных автоматами, подъехали на грузовой машине к зерноскладу и приказали сторожевой охране лечь к земле лицом. Они вскрыли склад, насыпали в машину 1,8 т пшеницы и скрылись в неизвестном направлении, предварительно перерезав телефонные провода, соединявшие колхоз с райцентром. Преступники не были обнаружены. Выезд на место происшествия прокурора и квалифицированных работников областного управления милиции не дал положительных результатов.

Органы МВД, бессильные в раскрытии крупных хищений хлеба, отыгрывались на мелких кражах, совершаемых женщинами и детьми. Летом, когда начал созревать урожай колосовых культур, на колхозных нивах разворачивались драматические события. По приказу Генерального прокурора СССР от 21 июля 1947 г. № 191 "О надзоре за точным соблюдением законов об урожае и заготовках сельскохозяйственных продуктов в 1947 г." следователи выезжали в колхозы, на месте контролировали соблюдение законности. Правоохранительные органы делали все, чтобы не подпустить голодных людей к хлебному полю. Так, Базковским отделом МВД Ростовской-на-Дону области 8 июля т. г. были арестованы колхозницы Крамскова и Шпырева, имевшие каждая по 3-е детей от 8 месяцев до 9 лет. Они вдвоем срезали ножницами 2,7 кг колосьев, за что получили по 8 лет ИТЛ.

Отлов "парикмахеров" не обходился без курьезов. В Кировском районе Крымской области в ночь на 29 июля т. г. на поле совхоза "Джамчи" в момент стрижки колосков были задержаны 4 человека из колхоза имени Молотова во главе с его председателем Антоновым, у которых было изъято 25 кг колосьев. Как было установлено, днем они посылали на стрижку колосьев детей.

В другом случае колхозная система ставила одного против другого близких родственников. Братья оказывались по разные стороны хлебного поля. В Гайсинском районе Винницкой области (УССР) во время проверки колхозных полей был убит председатель Губниковского сельсовета П.О. Кондратюк. Среди убийц находился его родной брат И.О. Кондратюк с двумя жителями села Губники, которые при задержании за срезку колосьев нанесли смертельное ранение представителю власти. Преступники были преданы суду. Подобные факты имели место в других областях, краях и республиках СССР.

Некоторые осужденные не соглашались с решением суда. В кассационной инстанции Смоленской области с августа по октябрь 1947 г. включительно рассмотрено 82 дела, связанных с хищением сельхозпродуктов во время уборки и заготовки, из них оставлено в силе 64 приговора (65,3%), отменено — 30(30,6%), изменено — 4(4,1%). Из 30 отмененных приговоров 8(27%) по протестам районных прокуроров были восстановлены. Проявляя исполнительское рвение некоторые прокуроры считали оправдания недопустимыми, возмущались мягкостью наказания и необоснованностью возвращения дел для доследования. Областной прокуратуре приходилось сдерживать не в меру горячие головы. Прокурор области отклонил протест прокурора Кардымовского района на мягкость меры наказания в отношении Сивенковой, осужденной к пяти годам лишения свободы условно за кражу с колхозного поля 5-ти снопов ржи. В данном случае прокурор области признал, что мера наказания, не связанная с лишением свободы, была избрана правильно, т. к. муж осужденной погиб на фронте и она имела на иждивении 3-х детей в возрасте от 6 до 9 лет и 80-летнюю мать.

Смоленской судебной коллегией признаны недействительными несколько приговоров за нарушение судами процессуального кодекса. Приговор народного суда Демидовского района по делу Иванова, осужденного по Указу от 4 июня 1947 г. за хищение зерна, 18 ноября того же года был отменен, т. к. дело слушалось при отсутствии адвоката, а подсудимому не было предоставлено слово для защиты.

Среди осужденных, конечно, попадались настоящие мошенники и воры, но они составляли меньшинство, так как лучше знали удобные лазейки в государственный карман. Одним из распространенных методов хищения муки на мельницах являлось не приходование гарнцевого сбора. Пока органы прокуратуры "докопались" до причин крупной недостачи муки и отходов в Армавирском мельничном управлении Краснодарского края, в течение 1946 г. было расхищено 40 т муки и 394 т отходов.

Рост спекуляции наблюдался в пищевой промышленности. Распространение этого зла подрывало торговлю, мешало карточному снабжению населения продовольственными и промышленными товарами. Приказ министра пищевой промышленности СССР "Об усилении борьбы со спекуляцией" от 24 сентября 1946 г. не возымел должного действия. Кражи продуктов питания участились и требовалось вмешательство МВД.

В городах продавцы магазинов и рабочие хлебозаводов не голодали. Воровство совершалось в основном в целях спекуляции и в таких случаях решительные действия правоохранительных органов были правомерны. Кражи совершались при транспортировке с хлебозаводов в торговые точки, а также продавцами магазинов. Рабочие 10-го хлебозавода Выборгского района г. Ленинграда при развозке хлеба в магазины 13 ноября 1946 г. похитили 128 буханок хлеба, которые продали по 25 руб. за штуку. При второй поездке в тот же день украли еще 12 буханок, с которыми были задержаны. Арестованным было предъявлено обвинение по закону от 7 августа 1932 г.

Усиление репрессий против колхозников, выразившееся в массовых арестах и уголовных наказаниях за самые мелкие хищения зерна или картофеля, вызывало возмущение населения. Дело не ограничивалось только жалобами в высокие инстанции. Известны случаи убийства ненавистных председателей колхозов. В колхозе им. Шевченко села Березовка Липовецкого района Винницкой области 22 июля 1947 г. до 2-х часов ночи производилась молотьба. Окончив работу, колхозники разошлись, а на току остались председатель колхоза Каминский, уполномоченный райкома КП(б) Коренблит, весовщик тока и сторож, вооруженный винтовкой. Все, кроме сторожа, легли спать. В 3 часа ночи на ток пришли пятеро вооруженных людей, один из которых обезоружил сторожа, набросил на него мешок, приказал не двигаться. Ночные пришельцы связали спящих уполномоченного и весовщика, а председателя колхоза увели с собой. Утром труп убитого председателя был обнаружен в реке со связанными руками, с камнем на шее. Поскольку преступники не тронули находившиеся на току мешки с зерном, то решили, что это была месть. По делу наугад, как заложников, арестовали 3-х человек, являвшихся родственниками ранее осужденных за хищение зерна.

Из особой папки протоколов бюро Пензенского обкома ВКП(б) узнаем об убийствах председателей колхозов во время хлебозаготовок того же года в Терновском, Головищенском и Большевьясском районах. Бюро обкома партии обязывало свои управления МВД и МГБ укреплять агентурную сеть в деревне, улучшать работу с негласным аппаратом с тем, чтобы впредь своевременно предотвращать подобные преступления и всякого рода враждебные проявления.

Указ об охране личной собственности был запоздалой реакцией на рост преступлений с целью завладения имуществом граждан, так как во II половине 1946 г. и 1-й половине 1947 г. было совершено 70% такого рода уголовных преступлений. Среди преступников были рабочие, колхозники, служащие, военнослужащие, в том числе члены ВКП(б) и ВЛКСМ, никогда прежде не совершавшие даже самых мелких краж. В числе осужденных за уголовные преступления были фронтовики и бывшие партизаны. По времени голод совпал с демобилизацией из Красной Армии миллионов военнослужащих. На долю победителей выпало немало проблем материально-бытового плана, поскольку постановление правительства о трудоустройстве демобилизованных выполнялось неудовлетворительно. Десятки, если не сотни тысяч бывших солдат, старшин и офицеров оказались безработными, без каких-либо средств к существованию. Для того чтобы трудоустроиться, фронтовики, многие из которых были чуть старше 20-ти лет, скрывали ранения и инвалидность, так как были распоряжения не принимать на работу инвалидов II группы. Некоторые из них умирали от ран и болезней, другие нищенствовали, а третьи, чтобы прокормить семью, становились на путь преступлений.

Ранней осенью 1947 г., когда хлеб нового урожая ускоренно отправлялся на государственные заготовительные пункты, то тут, то там появлялись народные мстители, а по определению МВД, вооруженные бандитские группы, препятствовавшие вывозу хлеба из села. Бороться с ними было трудно, т. к. после совершенного преступления участники группы являвшиеся местными жителями, растворялись среди населения. Даже после раскрытия не всех удавалось задержать. В Каменец-Подольской области Украины в августе т. г. было ликвидировано 2 таких группы общей численностью в 18 человек.

Одна из них действовала в Славутском районе той же области и состояла из бывших партизан — жителей сел Миньковцы и Хутор. Возглавлял группу А. Шитман, охранник лесопильного завода "Большевик", награжденный орденом Отечественной войны. Его помощниками были: Косин — заведующий хозяйством того же завода, награжденный орденом Красной Звезды и Миронюк — колхозный кузнец. В группу также входил брат главаря Р. Шитман — колхозник, комсомолец, а также грузчик завода "Большевик" Сукач и шофер того же завода Молоков. Названные лица 3 августа т. г. близ районного центра Славута остановили колхозную автомашину, следовавшую на пункт "Заготзерно" для сдачи 1,7 т ржи. Под угрозой оружия высадили из машины шофера и грузчиков. Оставив их в лесу под вооруженной охраной, угнали грузовик с зерном. Спустя некоторое время порожняя машина была возвращена колхозникам. При аресте у преступников были изъяты: автомат, 2 винтовки, винтовочный обрез, 4 охотничьих ружья, патроны и похищенное зерно.

Другая вооруженная группа из 12 человек действовала в течение 3-х месяцев в Грицевском районе той же области во главе с И. Кравчуком. "Банда" состояла в основном из колхозников. Во время одного из "налетов" преступники обмолотили на колхозном поле села Губча 90 снопов ржи. Все, кроме главаря, были арестованы, найдено спрятанное оружие. МВД принимало самые решительные меры к задержанию скрывавшегося Кравчука. Судя по тому, что никто из участников обеих групп не занимался продажей зерна, можно предположить, что оно раздавалось нуждавшимся сельчанам.

Материальная необеспеченность побуждала к преступлениям вчерашних выпускников ремесленных училищ. Доведенные голодом до отчаяния юные (от 14 до 16 лет) рабочие завода № 235 Министерства вооружения в г. Воткинске Удмуртской АССР, совершили нападение на сторожей, охранявших склады с картофелем. Закрыв двух сторожей в будку, нападавшиевзломали замки у дверей складов и похитили 740 кг картофеля. Нам неизвестны приговоры по описанным выше преступлениям. Законы тех лет не оставляли места для надежд на снисхождение с учетом прежних заслуг или несовершеннолетия. Бывшие советские партизаны, направившие оружие против госпоставок, запросто могли получить высшую меру, а вчерашние ремесленники — по 10 лет колоний усиленного режима.

Нападения совершались на дома и хозяйственные постройки жителей городов, поселков, деревень и хуторов. В первую очередь забирались продукты питания. Не обходилось без человеческих жертв. Большинство раскрытых дел подтверждает тот факт, что нередко преступниками двигала не жажда наживы, а пищевой голод. В ночь с 3 на 4 февраля 1947 г. житель села Орловка Мартыновского района Ростовской области Гончаров 1923 г. рожд., член ВЛКСМ с 1942 г., зав. сельской библиотекой, зная, что у жителя хутора Четырехярского Кириченко имеется пшеница, после работы направился к нему домой с целью добиться продажи пшеницы, а если Кириченко откажется продать, то убить его и забрать пшеницу. Захватив с собой молоток и 300 рублей денег, Гончаров пришел к Кириченко. На предложение продать ему немного зерна Кириченко ответил отказом. Тогда Гончаров попросил у него хлеба, чтобы там же покушать. Хозяин также отказал. После этого незваный "гость" нанес Кириченко 4 удара молотком по голове и убил его. Затем, насыпав в мешок 30 кг пшеницы, взял хозяйские валенки и ушел.

Из того же донесения НКВД другой случай. В селе Никольском Знаменского района Тамбовской области в своем доме при попытке оказать сопротивление грабителям была убита выстрелом из пистолета колхозница Зяблова. Все произошло на глазах у ее детей, которых преступники не тронули. По их показаниям, двое неизвестных проникли в дом через окно, которое выходило во двор. Преступники унесли с собой продукты питания. Обнаруженные около дома следы выводили на дорогу в г. Котовск.

Испытывавшие острую нехватку питания горожане шли грабить деревню, а сельчане, не дождавшись обещанной помощи, направлялись в города. В полночь 10 февраля 1947 г. в г. Воронеже в погреб, принадлежавший Ручкину, сломав замок, проник неизвестный, который пытался забрать 2 мешка с картофелем. Хозяин погреба застал вора с поличным. Сопротивляясь, вор выстрелил из винтовочного обреза и ранил Ручкина. Задержанным оказался уроженец села Гвоздевка Семилуцкого района, проживавший в городе без прописки и без работы.

Многое напоминало войну за кусок хлеба. Голодные отнимали последнее у своих соседей. Спасая имущество, люди вынуждены были объединяться. Последствия "самообороны" были непредсказуемы. Так, ночью 10 марта 1947 г. двое жителей г. Рязани направились в ближайшую деревню и увели овцу со двора колхозника. Группой местной молодежи они были задержаны, оказывая сопротивление ранили одного из колхозников. До приезда милиции рязанцы были оставлены в сельсовете под охраной 5-ти исполнителей. Утром большая группа сельчан пришла в сельсовет, оттеснила охрану и учинила самосуд над задержанными, в результате которого они скончались. Есть и другие доказательства того, что в голодное время отношения между городом и деревней обострялись. В трудное время крестьянство особенно остро ощущало незаслуженное, потребительское отношение к селу со стороны власти сконцентрированной в городах. Нелюбовь и растущее недовольство автоматически распространялись и на жителей городов.

4. Спекуляция продуктами питания

Запрет на торговлю хлебом порождал взлет цен на колхозных рынках и рост спекуляции. Разного рода дельцы входили в сговор с руководителями колхозов и сбывали колхозную продукцию на самых дорогих рынках. Другие скупали по дешевке зерно и муку у колхозников, нуждающихся в деньгах для уплаты налогов, и из более-менее благополучных районов вывозили на продажу в голодные края.

Спекулянты проникали во встречную государственную торговлю на селе. Подпольные торговцы, имея поддельные документы о заключении с колхозами договоров, открывали в городах на рынках свои палатки, нанимали продавцов и таким путем сбывали колхозную продукцию. На вырученные деньги закупали промышленные това

ры, с которыми выезжали на село для продажи их сельским жителям. В течение августа 1946 г. в гг. Кирове, Свердловске, Симферополе, Сталинграде, Чкалове сотрудниками МВД были арестованы и привлечены к уголовной ответственности более 15 человек, занимавшихся скупкой зерна в колхозах и продажей его в городах и райцентрах по высоким ценам. При задержании у них было изъято около 10 т зерна и 128 тыс. руб. денег.

В г. Симферополе был арестован некий Синицын, который, выдавая себя за героя Советского Союза, обманным путем получал в госпитале № 55 грузовую машину. Выезжая в Херсонскую область, скупал там хлебопродукты и привозил в Симферополь для продажи на рынке. Синицын был задержан милицией, хлеб изъят. При обыске в его квартире была найдена поддельная медаль "Золотая Звезда" и пистолет "ТТ" с боевыми патронами.

В качестве продавцов использовались нуждавшиеся женщины. Многие из них привлекались к уголовной ответственности. В г. Сталинграде была арестована нигде не работавшая Уразова. Проживая в г. Баку, она скупала там муку по 400-500 руб. за пуд и продавала ее в г. Сталинграде по 900-1000 руб. за пуд. В г. Кирове мать и дочь Аникины скупали муку у колхозников в различных районах области и продавали ее на рынке. Всего ими было куплено и продано свыше 2 т муки.

В результате усиления борьбы со спекуляцией количество привлеченных к уголовной ответственности по статье 107 УК РСФСР во II полугодии 1947 г. увеличилось по сравнению с первым более чем вдвое и составляло 24 тыс. человек. Кроме того, по Указам от 4 июня 1947 г. за спекуляцию похищенными товарами было привлечено 2140 человек, вскрыто и ликвидировано 3250 спекулянтских групп, по которым привлечено 7770 человек. За спекуляцию продовольственными товарами осуждено 12 тыс. человек, т. е. 50% от общего числа привлеченных, в том числе за спекуляцию хлебом, мукой, крупой более 5 тыс. человек, сахаром — около 2 тыс. человек, мясом и жирами — более 3 тыс. человек. По делам о спекуляции привлечено к уголовной ответственности 2,5 тыс. человек работников торговли.

После отмены карточек спекуляция приняла более конспиративный характер. Выходя на рынок спекулянты имели при себе образцы товаров, а занимались продажей на своих квартирах или у покупателей через третьих лиц. Крупные дельцы использовали кооперативную торговую сеть, комиссионные магазины, через которые по сговору с продавцами сбывали дефицитные товары.

Карточная система и запрещение хлебной торговли создавали благоприятные условия для обогащения расхитителей и теневиков. В то время как в колхозах учитывался каждый килограмм зерна, на черном рынке оно текло рекой. Крупные поставки товара для подпольной торговли обеспечивались за счет разворовывания государственного и колхозного зерна. Так, во время голода на ниве общественной собственности подрастали советские капиталисты.

В те же годы процветала и другая отрасль теневого бизнеса — производство поддельной водки. Запрещенная ликероводочная торговля потеснила государственную монополию. Скрытые цеха по изготовлению внеплановой водки работали на полную мощность и фактически беспрепятственно сбывали свою продукцию через открытую торговую сеть. Зеленый змий питался белым хлебом. Когда государственные заводы останавливались из-за отсутствия зерна, нелегальные "частные" функционировали без перебоев. Для них был режим наибольшего благоприятствования, т. к. прибыль целиком шла в карман предпринимателей.

Милиция занималась отдельными гражданами, гнавшими зелье ("самогон") для личного пользования из самого дешевого сырья — свеклы. За подвозку дров, сена, копку картофеля платили "первачом". Изредка в милицейские сети попадали опытные самогонщики, не пожелавшие платить "налог" или слишком широко развернувшие свое дело и докучавшие солидным "фирмам". В основном же доставалось простым смертным. В январе и феврале 1947 г. за самогоноварение было привлечено к уголовной ответственности 15867 человек, кроме того оштрафовано 7019 человек на 786,4 тыс. рублей. У них изъято 12864 самогонных аппарата, 76 тыс. л самогона, денег на общую сумму 223,3 тыс. руб. Установлено, что на изготовление самогона потрачено 97 т хлеба, 10,4 т сахара и 417,4 т других продуктов. А сколько пошло зерна на производство водки в подпольные цеха? Десятки тысяч тонн государственного хлеба, исчезавшего на потайных винокурнях, списывались за счет потерь при уборке, перевозке и хранении.

В то время, когда производителей хлеба — колхозников и рабочих совхозов привлекали к уголовной ответственности за взятую на току горсть зерна, представители номенклатуры сбывали на рынке купленные по государственным ценам в закрытых магазинах продукты питания высшего качества. Наживались за счет огромной разницы в ценах. Благо условия для спекуляции были идеальные. Для некоторых руководящих работников республик, краев и областей выдача продовольствия, вопреки постановлению от 12 июля 1943 г. о снабжении работников партийных, комсомольских, советских, хозяйственных и профсоюзных организаций, производилась без каких-либо ограничений. Отдельные руководители, злоупотребляя этим, закупали такое количество продуктов питания, которое не вызывалось потребностью их семей. Этим не гнушались высокопоставленные партийцы. Бывший заместитель председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Литве Ковалев получал для себя сверх установленных Управлением делами ЦК ВКП(б) норм большое количество продуктов, часть которых его жена через других лиц продавала на рынке. Решением партийной комиссии Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б) за непартийное поведение Ковалеву был объявлен строгий выговор с предупреждением и занесением в учетную карточку. Ему было запрещено в течение двух лет занимать руководящие должности в партийных и советских органах, а его жена за спекуляцию была исключена из членов ВКП(б).

Подобные преступления получили распространение в высших эшелонах власти. С целью предотвращения злоупотреблений срочно выбирались Суды чести в ЦК ВКП(б) и во всех союзных министерствах. В течение всей первой половины 1947 г. секретариат ЦК ВКП(б) утверждал председателей этих судов. Таким способом Сталин и его команда пытались удержать своих подручных от великого соблазна спекульнуть на рынке сахаром, шоколадом, маслом, водкой и проч.

Не отставали от нечистых на руку важных персон и некоторые "деятели" районного и сельсоветского уровня. При постоянно растущей дороговизне продуктов питания, разграблению со стороны местных и приезжих чиновников подвергалась продукция колхозов и совхозов. Вопреки постановлению Совмина СССР и ЦК ВКП(б) от 19 сентября 1946 г. о мерах по ликвидации нарушений устава сельскохозяйственной артели в колхозах, запретившему под страхом уголовной ответственности районным и другим организациям и работникам требовать с колхозов хлеб и другие продукты для проведения совещаний и празднований, порочная практика принимала иные формы. Количество банкетов стало меньше, зато распространялась бесплатная или по низким ценам выдача сельскохозяйственных продуктов по запискам председателей колхозов.

Совет по делам колхозов при правительстве СССР проверил положение дел с расходованием сельскохозяйственных продуктов в колхозах Краснодарского края. В справке, представленной в Совмин СССР, были изложены факты массового растаскивания начальством колхозной собственности. Однако представитель Совета по делам колхозов, возглавлявший комиссию по проверке, прежде всего поставил в вину правлениям колхозов перерасход продуктов по низким ценам на общественное питание и продажу трофейного скота колхозникам по ценам в 2-3 раза ниже рыночных. В то время как ничего не получавшие на трудодни колхозники были обязаны покупать продукты на общественное питание, руководящие работники брали их бесплатно или за бесценок.

Комиссия отмечала факты поборов с колхозов со стороны районного руководства. Приведем несколько выдержек по одному району. Председатель Штейнгардского райисполкома Краснодарского края Ляшов и другие работники райисполкома взяли бесплатно в колхозе "Пионер" в 1947 г. более 0,5 т муки и зерна. Под давлением проверяющих Ляшов был освобожден от занимаемой должности и назначен райкомом партии председателем колхоза "Красная заря" того же района. Уполномоченный министерства заготовок по тому же району Овчинников присвоил 96 кг масла и столько же сахара, принадлежавших колхозу "Красная заря". Прокурор того же Штейнгардского района Рождественский взял в колхозах бесплатно 144 кг муки, за что Краснодарский крайком ВКП(б) объявил ему выговор, оставив работать в прежней должности. Всех превзошел народный судья Гусев, который в течение 1947-1948 гг. взял бесплатно в колхозах 560 кг муки, 48 кг мяса, 400 штук яиц, 176 кг картофеля и много других продуктов питания.

По представлению и проекту председателя Совета по делам колхозов при правительстве СССР А.А. Андреева, Совмин СССР принял постановление № 4198 от 8 ноября 1948 г. "О фактах расхищения сельскохозяйственной продукции в колхозах Краснодарского края". В нем было сказано, что руководители ряда колхозов и местных органов власти вместо того, чтобы стоять на страже общественного хозяйства колхозов и ограждать их общественную собственность от посягательств частнособственнических, рваческих элементов, сами занимались растаскиваем колхозной сельскохозяйственной продукции. В постановляющей части рекомендовалось ликвидировать поборы, осудить и наказать виновных, обязать к 15 января 1949 г. представить отчет о выполнении постановления. Разумеется, столь решительные меры предназначались для того, чтобы остановить рост хищений со стороны руководителей не только в Краснодарском крае, а и во многих других краях, областях и республиках Союза.

5. Женские и детские преступления

Среди осужденных в 1946-1947 гг. женщины с малолетними детьми, последовавшими вместе с ними по этапу, составляли около 50%. Поступление в места заключения многодетных матерей увеличивалось с общим ростом численности осужденных женщин. В исправительно-трудовых лагерях, колониях и тюрьмах на 1 июля 1947 г. с матерями находилось 18790 детей в возрасте до 4 лет, а также 6820 беременных женщин. Число малышей, начинавших свою жизнь за колючей проволокой, в 3 раза превышало вместимость лагерных домов младенца, поэтому часть из них содержалась в малопригодных и даже в общих бараках вместе со взрослыми заключенными.

Дети осужденных вдов старше 7 лет, если их не брали на воспитание имевшиеся родственники, попадали в государственные учреждения: детдома и дома ребенка. Только в Ивановской области в 1946 г. из всех детей, помещенных в дома ребенка, 17,1% составляли дети осужденных матерей, а в 1947 г. — 30%. Большинство же детей грудного возраста были вместе с матерями в местах заключения, что раздражало администрацию ГУЛАГа.

МВД как могло избавлялось от детской проблемы. 15 июля 1947 г. министр внутренних дел СССР Круглов сообщал заместителю председателя Совета Министров СССР Молотову о том, что большинство прибывших и родившихся в тюрьмах, лагерях и колониях детей являлись физически слабыми, нуждались в особом уходе и соответствующих гигиенических условиях. Он предложил освободить 15 тыс. женщин, беременных и с детьми до 4-х лет, от дальнейшего отбывания наказания, кроме женщин, осужденных за измену Родине, шпионаж, террор, диверсии, бандитизм, убийства и расхищение социалистической собственности. К письму прилагался проект Указа Президиума Верховного Совета СССР по данному вопросу. Указ был секретно принят 16 августа 1947 г. и предусматривал освобождение из заключения упомянутых выше категорий осужденных. Он не распространялся на осужденных за хищение социалистической собственности (за стрижку колосков и др.), за что отбывали срок большинство колхозниц, зато был удобен для профессиональных воровок, спекулянток, мошенниц.

С одной стороны, МВД освобождалось от нетрудоспособных женщин с детьми, а с другой, лагеря, колонии и тюрьмы наполнялись новыми жертвами, получавшими срок за мелкие кражи государственного и личного имущества по указам от 4 июня 1947 г. Казалось, что движение по замкнутому кругу остановить невозможно. За вызволение женщин и детей принялась общественность. Тысячи жалоб поступали в правительство. В мае 1948 г. Сталин, Жданов и др. получили письмо от журналистки А. Абрамовой, в котором сообщалось о тяжелом положении матерей и беременных женщин, осужденных по указам от 4 июня 1947 г. за мелкие кражи. После посещений судов и мест заключения, бесед с осужденными, а также с руководителями предприятий и партийными работниками, она пришла к выводу, что данный вопрос вызывал большую тревогу среди народа и заслуживал серьезного рассмотрения со стороны правительства.

Такой вывод был обоснован тем, что на местах указы извращались. Привлеченными к суду и осужденными к 7-10 годам лишения свободы оказывались люди, попавшие в тяжелое материальное положение и своевременно не получавшие никакой помощи и поддержки от хозяйственных и партийно-профсоюзных организаций. Суды и прокуратуры, писала она далее, при рассмотрении дел не вникали в существо причин, приведших работницу или колхозницу к совершению преступления, не ставили вопросов перед соответствующими организациями о принятии мер к их устранению. Пользуясь перегруженностью и кажущейся простотой таких дел, будто бы не требовавших расследования, они ограничивались фиксированием проступка и с легкостью выносили приговор с крайней мерой наказания. При этом полностью игнорировались те статьи уголовного кодекса, которые позволяли при исключительных обстоятельствах смягчать меру наказания.

Вся судебно-прокурорская работа по этим делам сводилась к получению акта с предприятия о факте задержания работницы, которая, как правило, сразу же сознавалась в совершенном проступке. На этом основании давалась санкция прокурора и выносился приговор нарсуда. Скороспелые приговоры вызывали возмущение трудящихся. К осужденным матерям относились с большим сочувствием как по месту прежней работы, так и в местах заключения.

Не рассчитывая на чисто человеческое понимание или сострадание со стороны власть имущих, А. Абрамова сделала акцент на экономию средств путем сокращения денежных расходов на содержание неправильно осужденных женщин и их детей. По ее подсчетам, на детей в домах младенца при ИТЛ в год затрачивалось якобы свыше 65 млн. руб., а годовое содержание беременной женщины обходилось в 5 тыс. рублей. Она просила создать правительственную комиссию по пересмотру дел и дать разъяснение по указам. Несмотря на очевидную выгоду предложения, в юридическом отделе Верховного Совета СССР у Абрамовой были оппоненты, выступавшие за незыблемость указов, против каких-либо изменений в сторону их смягчения.

Попытки остановить начинавшийся процесс реабилитации не удались. Летом 1948 г. в ЦК ВКП(б) Жданову от председателя Верховного суда СССР Голякова поступил проект указа Президиума Верховного Совета СССР об освобождении от наказания осужденных беременных женщин и женщин, имевших при себе детей в местах заключения. Для проведения в жизнь планируемого мероприятия предусматривалось создание в исправительно-трудовых учреждениях специальных комиссий в составе председателя лагерного суда, прокурора места заключения и представителя администрации.

Вместе с проектом указа был предложен проект постановления пленума Верховного Суда СССР по данному вопросу. В нем кратко говорилось, что суды, определяя наказание по делам о преступлениях, караемых Указами от 4 июня 1947 г., назначают в полном объеме наказание в отношении подсудимых беременных женщин и женщин, имевших малолетних детей до 4-х лет, совершивших единичное мелкое хищение в результате тяжело сложившихся семейных обстоятельств. Ввиду этого пленум указывал судам на правомерность применения условного или иного наказания, не связанного с лишением свободы.

ГУЛАГ превращался в общесоюзную камеру матери и ребенка. По официальным данным, на исходе 1948 г. в местах заключения пребывало 503 тыс. женщин, в том числе 9300 беременных и 23790 матерей, отбывавших срок вместе с малолетними детьми. Опасность перерождения почуяли сами лагерники и первыми забили тревогу. 1 февраля 1949 г. Министр внутренних дел, Министр юстиции, Генеральный прокурор и Председатель Верховного Суда СССР, все вместе, обратились с письмом к Сталину, в котором сообщали о переполненности ГУЛАГа беременными женщинами и женщинами, имевшими при себе малолетних детей. В качестве единовременной меры обосновывалась необходимость освобождения от дальнейшего отбывания наказания из исправительно-трудовых лагерей, колоний и тюрем МВД 70 тыс. беременных женщин и женщин с детьми до 7 лет. Этим число предполагавшихся к досрочному освобождению женщин увеличивалось в 4,7 раза и возраст малолеток на 3 года, что было явным прогрессом по сравнению с 1947 г. В заключении письма главы советской пенитенциарной системы просили одобрить проект, который целикомсовпадал с проектом, полгода назад предложенным Жданову.

Коллективное обращение к вождю ускорило дело и 22 апреля 1949 г. проект указа "Об освобождении от наказания осужденных беременных женщин и женщин, имеющих малолетних детей" был утвержден Президиумом Верховного Совета СССР. Своим чередом заработала исполнительская машина и 26 апреля был готов совместный приказ министра внутренних дел и генерального прокурора СССР, в котором подробно излагался порядок освобождения. Женщины, осужденные за контрреволюционные преступления (все пункты статьи 58 УК РСФСР), за бандитизм, умышленное убийство, за хищение социалистической собственности, совершенное повторно, организованной группой или в крупных размерах (закон от 7 августа 1932 г., статьи 2 и 4 указов от 4 июня 1947 г. и т. д.), не освобождались. Освобожденные женщины, до осуждения являвшиеся выселенками, направлялись под конвоем в места их обязательного поселения.

В отношении женщин, имевших детей вне лагеря (колонии) или тюрьмы, через городские и районные отделы и отделения МВД телеграфом запрашивались справки, подтверждавшие наличие у осужденных детей до 7 лет. Освобождение и отправка женщин и детей к местам жительства проводилась группами в течение нескольких месяцев с тем, чтобы не допускать скопления их на вокзалах, станциях и пристанях, не привлекать внимания. Выделялись специальные работники МВД, наблюдавшие за своевременной посадкой и проездомосвобожденных и недопускавшие их задержек при пересадках.

В соответствии с последним указом было освобождено досрочно 55657 женщин с детьми и беременных. Спустя некоторое время освободили еще 28560 женщин, имевших детей вне мест заключения. Как и в 1947 г., указ 1949 г. имел немало ограничений для осужденных по закону от 7 августа 1932 г. и указам от 4 июня 1947 г. колхозниц и работниц, поэтому многие женщины с детьми и беременные продолжали отбывать срок. За рамками последнего указа остались женщины, имевшие детей на год-два старше 7 лет. Из них 13 тыс. женщин заявляли о своем желании освободиться, но получили отказ

Одной из самых болевых проблем, вызванных голодом, был рост преступлений, совершаемых бездомными и беспризорными детьми, среди которых было немало сирот. Согласно сообщениям прокуроров в г. Ленинграде число беспризорных детей возросло во II-м полугодии 1946 г. до 3042 человек, в г. Свердловске — до 1981, Ростове-на-Дону — до 801. Повышение беспризорности и безнадзорности детей происходило в Татарской и Башкирской АССР, Куйбышевской, Калужской, Крымской, Новосибирской областях и в Краснодарском крае.

Весной 1947 г., когда тысячи голодной, оборванной детворы, не вмещавшейся в переполненные детские дома и приемники МВД, нахлынули в города, Советом Министров СССР было принято постановление № 857 от 7 апреля по устройству детей и подростков, оставшихся без родителей. Оно обязывало Министерство трудовых резервов организовать до 1 июня 1947 г. 80 специальных ремесленных и 20 сельскохозяйственных училищ для устройства подростков, направляемых из детских приемников-распределителей (ДПР) и из детских домов. Кроме того, МВД надо было организовать до 1 августа того же года детские колонии на 10 тыс. человек. На организацию и содержание детских домов и колоний выделили из резервного фонда Совмина СССР 299,8 млн. руб.

Данное постановление обязывало столичные и провинциальные власти взять под особое наблюдение всю работу по устройству детей, оставшихся без родителей. Если прежде Советы депутатов трудящихся и милиция вели борьбу с беспризорниками и всячески отстранялись от устройства бездомных и голодных детей, то после принятия постановления они должны были заниматься и этим вопросом.

Чтобы поскорее освободить места в детдомах, детприемниках и колониях для новых поступлений, подростков 13-16 лет направляли в ремесленные училища и школы фабрично-заводского обучения (ФЗО), а чаще просто на любую работу. При большом потоке отбор детей производился наспех. Не обходилось без грубых ошибок. На работу и учебу попадали ранее судимые подростки. Некоторые из них вскоре совершали тяжкие преступления. Из детприемника г. Ростова-на-Дону на трудоустройство в колхоз "Красный путиловец" 9 марта 1947 г. прибыли несовершеннолетние Сурайкин и Иванов. Их определили на квартиру к колхознице Поруковой. 20 марта т. г. с целью завладения имуществом они убили хозяйку дома, забрали личные вещи, деньги и скрылись. По чистой случайности вскоре были задержаны. Выяснилось, что ранее оба были судимы за кражи.

Руководство предпочитало направлять беспризорников подальше от городов. Арзамасский ДПР Горьковской области в течение года без учета желания направил в колхозы 1200 подростков, из которых большинство там не закрепились. Причиной неудачи являлся не только формальный отбор несовершеннолетних, но и тяжелый труд, полуголодное существование в колхозах.

Не от хорошей жизни сотни ребят спасались бегством из школ ФЗО, ремесленных и железнодорожных училищ. В 1946 г. органами МВД было задержано 10,5 тыс. таких беглецов. Из ремесленных училищ и школ ФЗО г. Ленинградасбежало 3,4 тыс. учеников, в том числе 2,2 тыс. — из школ ФЗО. Подобное происходило во многих городах России, Украины, Узбекистана и др. республик. За самовольное оставление школы ФЗО или училища детей старше 14-ти лет привлекали к суду по указу от 28 декабря 1940 г. Так как возвращаться домой было опасно, сбежавшие ученики пополняли число беспризорников. Совершая мелкие хищения продуктов питания и вещей, они скоро переходили в разряд малолетних правонарушителей, а после задержания и суда попадали в воспитательно-трудовые колонии.

В течение 1946 г. органами МВД было привлечено к уголовной ответственности за совершенные преступления 2390 учеников школ ФЗО, ремесленных и железнодорожных училищ, в том числе в Украинской ССР — 189 человек, в г. Москве — 144, г. Ленинграде — 92, Свердловской области — 88, Владимирской — 78 и др. Проверками в колониях были обнаружены дети, не достигшие 12 лет, т. е. с незаконными приговорами. Там же содержались и дети на год-два постарше, впервые совершившие малозначительные преступления, за которые их не следовало даже судить, а тем более содержать под стражей. Нарушение закона проявлялось также в том, что в ИТЛ рядом с уголовниками находились "беспаспортные", не достигшие 16 лет подростки, осужденные за нарушение правил прописки.

Указы усиливали репрессии не только против беспризорных и бездомных, а против всех малолетних правонарушителей. Надзор со стороны прокуратуры за расследованием преступлений несовершеннолетних был слабый. Состояние качества следствия на местах оставляло желать лучшего. Рассмотрение дел подростков шло по ускоренному конвейеру. При формальном установлении вины несовершеннолетних суды выносили обвинительные приговоры. Такое было в Московской, Ивановской, Архангельской, Горьковской, Саратовской, Ленинградской, Молотовской и др. областях. Поточные процессы вызывали многочисленные жалобы родителей и самих подростков в Прокуратуру СССР.

В течение лета 1947 г. прокурор группы по делам несовершеннолетних при Генеральном прокуроре СССР проводил проверку жалоб по применению указов об охране общественной и личной собственности в Молотовской области. Свои впечатления он изложил в докладной записке, которая выражала озабоченность необоснованным ростом тяжести наказаний в отношении несовершеннолетних за мелкие кражи, вызванные голоданием.

Со дня издания июньских указов и по 15 августа 1947 г. в области было дано вдвое больше санкций на арест несовершеннолетних. В тюрьме № 1 г. Молотова содержалось под стражей 245 подростков, из них 36 человек, т. е. 14,7% ранее были судимы. По семейному положению 48 малолетних "уголовников" были полными сиротами, 70 — полусиротами, а у 32-х в делах имелись сведения о том, что их отцы погибли на фронте. Из всех проверенных дел не было ни одного, заканчивавшегося применением условного осуждения, тогда как раньше, до издания указов, в 1-м полугодии 1947 г. за кражи было приговорено к условным наказаниям 36,6% всех преданных суду подростков.

Типичный для того времени состав преступления 15-летней ученицы 8 класса женской школы Вахриной. Рассматривая альбом с фотографиями на квартире своей подруги, она обнаружила в нем две хлебные карточки и не удержалась от кражи. В тот же день, продав карточки на рынке за 100 руб., она купила 500 г хлеба, мороженое, несколько штук конфет и сразу все съела. Из дела явствовало, что за неделю до кражи у Вахриной умер от чахотки отец, оставив семью из 8 человек, в которой работала только старшая сестра. Вызванная московским прокурором из школы классная руководительница дала хорошую характеристику школьнице, указав, что последняя страдала пороком сердца и фурункулезом на почве истощения. Под влиянием проверяющего и по просьбе местного прокурора суд вынес условное наказание.

Кампания борьбы с несовершеннолетней преступностью наносила огромный вред обществу. Детей судили наравне со взрослыми. Даже при смягчающих обстоятельствах, ограничиваемые новыми указами, адвокаты могли просить лишь применение минимальной меры наказания, что означало 5 лет лишения свободы. Жалобы, как правило, не рассматривались. Народный суд Ленинского района г. Молотова удовлетворил просьбу прокурора и адвоката о "минимальном сроке" и определил пятнадцатилетнему Аркадию Абатурову 5 лет лишения свободы. Юный "рецидивист" до того отбывал год в колонии, после чего был передан под опеку родителей. Отец у него вскоре умер. Мать работала одна и не в силах была прокормить 9 человек детей, из которых Аркадий был самый старший. Голод вновь толкнул его на преступление. Как записано в деле, на рынке он украл у женщины, продававшей хлеб, кусочек весом 150 г. Сразу был задержан, а отобранный хлеб был возвращен хозяйке. Вместе с Абатуровым в тюрьме следственного изолятора содержались под стражей его ровесники Баширов, Кунтуганов, Исароматов за то, что на колхозном поле нарвали около 1 кг гороха в стручках. Для этих и многих таких же подростков тюрьма, лагерь и воспитательная трудовая колония были единственным местом, где они ежедневно обеспечивались питанием и ночлегом.

На начало ноября 1947 г. в системе МВД СССР имелось 134 детских колонии, в том числе 58 воспитательных, в которых содержалось 20800 беспризорных и безнадзорных детей и 76 трудовых, в которых было 45300 несовершеннолетних, осужденных судами за различные преступления. В основе воспитания детей, поступивших в воспитательные колонии, а также перевоспитания несовершеннолетних преступников в трудовых колониях, лежало производственное обучение, осуществлявшееся через сеть учебно-производственных мастерских и школ-семилеток. Ученые-эксперты убеждали правительство в том, что такое воспитание (перевоспитание) являлось эффективным. На самом деле государство, спасая детей физически, калечило их нравственно, т. к. многие из бывших воспитанников ГУЛАГа, не заинтересовавшиеся трудовыми навыками рабочих специальностей, пополняли воровские ряды. К счастью, вскоре укрепление рабочего класса воспитанниками колоний натолкнулось на материальную преграду. На создание новых колоний не было средств.

Правительство не сразу осознало утопичность идеи приобщения детей к знаниям через колонии. Попыткой перекрыть приток подростков в исправительно-трудовые учреждения было постановление Пленума Верховного Суда СССР от 17 февраля 1948 г. "О применении Указов от 4 июня 1947 г. в отношении несовершеннолетних". В нем разъяснялось, что дети от 12 до 16 лет это не закоренелые преступники, их действия не носят характер повышенной общественной опасности и не требуют применения суровых мер наказания, поскольку причиной воровства бывало якобы детское озорство и самоуправство. При чины материального плана, а тем более голод, не назывались.

Пленум рекомендовал судам обращаться к не утратившему силу постановлению Совнаркома СССР от 15 июня 1943 г. № 659 "Об усилении мер борьбы с детской беспризорностью, безнадзорностью и хулиганством". В случае совершения несовершеннолетним в возрасте от 12 до 16 лет хищения незначительного размера, суды могли не ставить на обсуждение вопрос в уголовном порядке, а направлять обвиняемого в воспитательную колонию МВД или, при смягчающих обстоятельствах, принять условное осуждение с передачей подростка на попечение родителей или опекунов с обязательным осуществлением за ним повседневного надзора. Применяя условное осуждение, суды не должны были допускать, чтобы у несовершеннолетнего оставалось чувство безнаказанности за совершенное преступление. Суды были обязаны разъяснять подсудимому значение испытательного срока и предупреждать, что в случае нового преступления, он понесет наказание и за ранее совершенное. Так что, возвращение к методам военного времени считалось послаблением в послевоенной карательной политике.

6. Хищения государственных запасов зерна

Государство располагало возможностями для того, чтобы накормить людей и остановить рост голодной преступности, поскольку имелись значительные запасы продуктов питания (хлеба, масла, сахара и др.) в виде неснижаемых государственных резервов. Однако, государственная машина изначально была устроена так, что помощь голодавшим не входила в ее обязанности. Люди умирали от голода и вызванных им болезней, а запасы оставались неприкосновенными.

Охрана огромных продрезервов доставляла немало хлопот правительству, т. к. они постоянно разворовывались. По сведениям центрального управления военизированной охраны (ВОХР) Министерства заготовок СССР бойцами охраны за 3 квартала 1946 г. задержано с похищенным зерном 20120 человек, из них 15496 человек или 77% были сами же работники предприятий Минзага, в том числе 1260 человек составляли охранники.

Представители прокуратуры установили, что хищения хлеба были распространенными нарушениями законности на складах, заготовительных пунктах, при перевозке на железнодорожном транспорте. Если на складах кражей зерна занимались кладовщики и рабочие, то на железной дороге снятые с карточного снабжения сельские работники железной дороги. В ноябре 1946 г. за расхищение хлебных грузов было привлечено к уголовной ответственности 946 человек, причем 48% из них являлись путейцами.

Хищения совершались также при транспортировке зерна на судах речного флота, доставлявших его из глубинных пунктов в промышленные центры. Только за 15 дней октября 1946 г. на 6-ти бассейнах: Верхне-Волжском, Камском, Средне-Волжском, Западно-Сибирском, Днепровском и Амурском в 14 судах и баржах обнаружено и изъято более 30 т зерна, муки и др. хлебопродуктов, подготавливаемых к хищению.

В октябре того же года команда баржи № 2018 Верхне-Волжского бассейна во главе со шкипером Лапшиным, пользуясь тем, что вес погруженного зерна определялся по осадке судна неточно, во время транспортировки занималась хищением хлеба. На плесе Камское Устье-Горький, у переправы деревни Токари Горно-Марийского района они продали жителям деревни и обменяли на другие сельскохозяйственные продукты около 2,5 т пшеницы.

На Днепре в Киевской области была арестована группа, состоявшая из 10 человек, в которую входили шкипер баржи № 633 Старченко, матрос Красюк, бакенщик Грушецкий и колхозники села Стайки той же области: Шестаков, Загородный, Басенко и др. Члены команды баржи, во время перевозки зерна из разных районов на Киевский элеватор, в пути следования систематически расхищали и передавали его своим односельчанам — колхозникам, подъезжавшим к барже на лодках. Всего было переправлено в село 9 т зерна. Окольными путями возвращался к людям изъятый у них во время государственных заготовок хлеб.

Правительство заботилось об укреплении охраны государственного хлеба. При этом важная роль отводилась вооружению. Министр заготовок СССР Двинский 4 января 1947 г. сообщал заместителю председателя Совета Министров СССР Берии, что военизированные и пожарно-сторожевые подразделения, охранявшие государственный хлеб, были не полностью обеспечены нарезным оружием и боеприпасами. Просил дать распоряжение Министерству вооруженных сил об отпуске трофейного оружия: 6 тыс. винтовок системы "Маузер" и 369 тыс. патронов к ним, 700 винтовок системы "Росса" с 42 тыс. патронов. В правительстве внимательно отнеслись к просьбе министра. Согласованием вопроса занимался управляющий делами Совмина СССР Чадаев. Вскоре министерствузаготовок было разрешено получить недостающее вооружение.

В соответствии с секретным постановлением Совмина СССР от 7 апреля и от 21 июля 1947 г. Министерство заготовок передало Министерству продрезервов дополнительно 232 продовольственные базы, а также элеваторы. По распоряжению Сталина численность военизированной охраны Минпродрезервов была увеличена с 6515 до 16115 человек, соответственно возросло число работников инспекций ВОХР при территориальных управлениях и центральном аппарате. Примерно той же численности охрана находилась в распоряжении Министерства заготовок. Для ограждения 500 крупнейших заготовительных пунктов и продовольственных баз оба министерства получили 750 т колючей проволоки.

Трофейные винтовки, колючая проволока и июньские указы 1947 г. не смогли остановить рост хищений продуктов питания со складов и баз продрезервов, так как из общего числа задержанных с похищенным зерном в июле-августе того года 80% составляли сами работники заготзерно и 10% — охранники. Больше всего хищений наблюдалось среди личного состава и охраны глубинных пунктов в сельской местности. Причиной являлось то, что зарплата у работников и охранников была очень низкая и составляла 150-180 руб. в месяц, к тому же с сентября 1946 г. они были сняты с хлебного снабжения вместе со всеми сельскими жителями.

По заданию правительства летом 1947 г. Министерство государственного контроля СССР, возглавляемое Мехлисом, подвергло ревизии 17 территориальных управлений и 25 баз Министерства продовольственных резервов СССР. Результаты были неутешительными и обсуждались на Бюро Совета Министров СССР. В итоге 9 сентября 1947 г. было принято совершенно секретное постановление № 3159-1047 "О хищениях, скрытии от учета, порче и самовольном разбазаривании продрезервов". В нем подробно, с конкретными примерами, освещались недостатки ки деятельности Министерства продрезервов. Наряду с хищениями и порчей продовольствия, в постановлении не скрывалась обеспокоенность правительства распространившимися фактами очковтирательства в деле закладки зерна на длительное хранение. Отчеты показывали намного больше зерна, чем имелось на самом деле, поэтому постановление обязывало привлекать к ответственности, расследовать и судить виновных в этом по всей строгости принятых указов. Над исполнением данного постановления хорошо поработали органы милиции, суда и прокуратуры. До начала 1948 г. было осуждено более 10 тыс. материально-ответствен-ных лиц: заведующих, кладовщиков, учетчиков, а более всего грузчиков и работников охраны заготовительных пунктов, элеваторов и складов.

На основе изложенного материала можно сделать некоторые выводы. По обобщенным итоговым сводкам МВД СССР, количество уголовных преступлений и численность осужденных в 1946-1947 гг. по сравнению с 1945 г. резко возросли. Особенно четко это прослеживается на самом распространенном виде преступлений — мелких хищениях. Сквозные сводки за 1940-1950 гг. зафиксировали в 1946-1947 гг. и самый высокий рост хищений государственного и личного имущества. При всей усредненности, низкой — 87%-й — полноте учета и стремлении к приукрашиванию, эти данные в целом отражают динамику преступлений.

Всего за уголовные преступления было осуждено в 1947 г. более 1,3 млн. человек. Из них до отмены смертной казни 26 мая 1947 г., т. е. менее чем за полгода было расстреляно 1620 человек, что всего на 396 человек меньше, чем за весь 1946 г. Число осужденных на срок лишения свободы свыше 10 лет в 1947 г. по сравнению с 1946 г. увеличилось в 100 раз и составляло 16260 человек, а в следующем 1948 г. возросло еще в 3,8 раза. Большую долю уголовных преступлений дали хищения государственного хлеба. К концу 1947 г. в тюрьмах и лагерях было примерно 80 тыс. человек, осужденных по закону от7августа 1932 г. и 300 тыс. человек — по указам от 4 июня 1947 г.

В целом по СССР хищений всякого рода имущества повысилось в 1947 г. относительно 1946 г. на 43,7%. Случаи бандитизма, разбоя и грабежа в 1947 г. были в два раза чаще, чем в предыдущем. Из общего количества краж 32,7% было совершено женщинами. В 1946-1947 гг. были осуждены за хищения и отбывали срок более 20 тыс. подростков до 16 лет. Среди расхитителей в 1947 г. коммунистов и комсомольцев было в 2 раза больше, чем в 1946 г.

Несмотря на то, что в 40-е годы ГУЛАГ постоянно расширялся, он никак не мог вместить всех определенных в него послевоенной чисткой. Начиная с 1948 г. суды все чаще вместо уголовного наказания с отбыванием срока под стражей, применяли общественное порицание. В 1950 г. такая мера наказания увеличилась по сравнению с 1947 г. в 9 раз и использовалась в отношении 43,2 тыс. осужденных. С 1948 г. по 1951 г. численность обитателей тюрем и лагерей постепенно сокращалась, но в 1952 г. — снова рост "преступности", совпавший с пиком налогового засилья тружеников деревни.

Таким образом, поднявшаяся волна преступлений была спровоцирована голодом 1946-1947 гг. Правительство, неспособное противостоять крупному, организованному хищению государственного хлеба, обрушивало репрессии против мелких краж, совершавшихся голодными людьми. Миллионный наплыв осужденных вдов, инвалидов и сирот захлестнул ГУЛАГ, ставший для большинства из них "спасительным" местом. Если голод убивал физически, то указ и лагерь уродовали морально. Правовое закрепощение народа, проводившееся в голодное время под видом борьбы с "уголовной" преступностью, послужило не укреплению, а разрушению государственности и падению авторитета власти в последующие годы.

Голод охватил большинство территорий России, Украины, Молдавии, некоторые области Белоруссии и Казахстана. Эпицентром являлись зерновые районы, пострадавшие не столько от засухи, сколько от заготовительной кампании 1946-1947 гг. Ужасные испытания выпали на долю многих семей в сельской местности. Десятки тысяч погибших, сотни тысяч перенесших на почве голода страшные заболевания: дистрофию, пеллагру, септическую ангину, тиф и психические расстройства. Миллионы людей, бросая имущество, скот, покидали свои дома, искали спасения в других местах. Это практически парализовало всякую жизнь в районах голода, создавало реальную угрозу посевной и уборочной страде в 1947 г. Голод перерастал в затяжной экономический кризис. От голода пострадало население многих крупных промышленных центров. Первым в списке значился г. Ленинград, жители которого не опомнились от блокадного кошмара. Другие города, в том числе и столица г. Москва, очень плохо обеспечивались хлебом, держались на полуголодном пайке. Латвия, Литва, Эстония избежали голода только потому, что имели более крепкое и нетронутое еще коллективизацией сельское хозяйство.

Голод сопровождался небывалым ростом преступлений. По причине полного отсутствия средств к существованию на скамью подсудимых попадали люди никогда прежде воровством не занимавшиеся. Типология правонарушений в 1946-1947 гг. имеет свои особенности. Отдельную группу "правонарушителей" составляли председатели колхозов, осужденные за выдачу зерна колхозникам в качестве оплаты труда, а также за утайку зерна от государства. Частая сменяемость "ненадежных" руководителей подрывала и без того расшатанное, управление хозяйствами. Из среды рядовых колхозников и рабочих совхозов на долю женщин и детей приходилось больше всего мелких краж колосьев и зерна.

Возросло число вооруженных ограблений в городе и деревне. Среди лиц, ответственных за хранение и распределение продовольствия, увеличилась спекуляция продуктами питания и продовольственными карточками. Во время голода хищения государственных запасов зерна достигали огромных масштабов. Всеми силами стремясь остановить рост голодной преступности и удержать резервы продовольствия на прежнем уровне, правительство наращивало мощь карательных мер. В результате 1946-1949 годы дали самые крупные пополнения ГУЛАГа женщинами и детьми. Спад преступности начался лишь с улучшением материального положения трудящихся в 50-е годы.

Голод 1946-1947 гг. полностью вписывается в разряд рукотворного, то есть произошедшего в основном по вине правящих структур как в центре, так и на местах. Этот факт был основной причиной его всемерного засекречивания. Правительство СССР официально не признало голода, тем самым снимало с себя ответственность за организацию помощи голодающим.