Римская республика после Второй Пуннической войны (II-I вв. до н.э.

ПЛАН.

1.1. Предистория Древнего Рима стр.

1.2. Социальная характеристика Древнего Рима. стр.

2.1. Карфаген. Социальное, политическое и экономическое положение. стр.

2.2. Африканские провинции Рима. Деление, администрация, развитие отношений. стр.

2.3. Галлия. История территории. стр.

ВЫВОД. стр.

ПРИЛОЖЕНИЯ.

Карты. стр.

ПРЕДИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА.

Древний Рим – уникальное явление в истории человечества. Особый тип мировоззрения, принесенный на плечах железных легионов, дал толчок к развитию европейской цивилизации в романском контексте.

Маленькое селение на заре истории выросло в столицу огромной империи, охватившей практически всю Ойкумену. Латинизация покоренных провинций определила их будущую судьбу и историческое развитие. Сегодня уже не мыслимы для нас многие страны, у истоков цивилизации которых не стояло бы римское государство.

За свою более чем тысячелетнюю историю Рим не раз встречался в смертельной битве со многими сильными противниками, оспаривая свое право господствовать в Средиземноморье и определять в будущем мировое развитие. Огромные пространства, контролируемые римской, сначала республикой, а позже имперской администрацией впитали в себя многое от далекой метрополии, начиная от обычаев и нравов и заканчивая римским юридическим правом.

Опираясь на ряд форпостов, крепостей и “верные” опереточные союзнические государства, императоры, консулы и Сенат переделывали карту мира по своему усмотрению. Как всегда было в ходе исторического развития процесс роста всегда сопровождался борьбой – либо с такими же агрессивными молодыми государствами, борющимися за расширение “жизненного пространства”, либо с “умирающими исполинами”, которые только после ожесточенной схватки уступали “следы” своего былого величия. После кровавых сражений и длительных осад, героизма и предательства, отваги и трусости, римляне смогли из всех конфликтов выйти победителями.

Римские солдаты и полководцы не были ни сильнее германских, ни отважнее галльских, ни хитрее карфагенских, ни умнее греческих, но все же они стали “хозяевами мира”.

А связано это с тем, что даже самые тяжелые поражения не могли сломить дух Рима, который извлекал из всего опыт, и учился воевать, опрокидывая доселе непобедимых врагов.

За время своего существования Рим покорил 36 провинций, в которых в большей или меньшей мере старался повторить царившие в самой метрополии порядки.

Огромные пространства, покоренные Римом, охватывали территории присредиземноморья и простирались на трех материках: Азии, Африке и Европе.

Первым крупным деянием, тогда еще Римской республики, стало установление своего господства над Аппенинским полуостровом и покорение помимо италийских племен еще и приальпийских племен галлов.

Потом последовали три тяжелейшие для Рима Пунические войны, утвердившие его гегемонию в Западном Средиземноморье. Не стремясь на начальном этапе своего развития к крупным территориальным приобретениям, Рим ограничивался уничтожением наиболее сильных и поэтому потенциально опасных противников. Именно так он поступил с некогда могущественной Македонией, многолюдным Понтом и богатейшим Египтом.

Однако были и такие государства, которые сами стремились оказаться во власти Римского государства - так поступило Пергамское царство и ряд городов-государств Греции.

Но были и такие, при покорении которых Рим столкнулся с такими трудностями и потерями, что их покорение оказалось просто “пирровой победой”. Так было при покорении Иберии, Дакии и вторжении в Парфию.

Но прежде, чем приступить к рассмотрению конкретных провинций, необходимо сказать несколько слов о самой метрополии – городе Риме – столице республики, а позже и имперском центре.

1.1.
СОЦИАЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

ДРЕВНЕГО РИМА.

Центром Римского государства было Средиземноморье, а пограничными окраинами на севере – Рейн и Дунай, где приходилось воевать с германцами, на востоке – Евфрат, где приходилось воевать с парфянами. Имперские наместники и другие должностные лица в этих провинциях назывались прокурорами и префектами, командиры легионов – легатами.

Легионов (при Августе) было 25, приблизительно по 6 тысяч человек каждый, не считая вспомогательных войск. Кроме того, в Риме стояло 10 тысяч человек преторианской гвардии под началом “префекта претория” – как бы личная охрана императора.

Управлять большой державой только с помощью лично подобранного штата было невозможно. Поэтому император опирался на государственный аппарат, оставленный ему республикой. Средоточением этого аппарата был Сенат (“совет старейшин”) – около 600 человек. Считалось, что это – потомки древнейших и знатнейших римских родов, но на практике он все время постоянно обновлялся и укреплялся “новыми людьми”.

Сенату принадлежал надзор за городом Римом, Италией и центральными провинциями государства. Сенат распоряжался основной государственной казной, издавал постановления и указы; сначала по собственной инициативе, а потом – все больше по указке императора.

Пополнялся Сенат преимущественно отслужившими свой срок должностными лицами, обычно из сенаторских же сыновей. Таких служб в сенаторской карьере сменялось несколько, каждая длилась год.

Молодой человек служил год в какой-нибудь комиссии по городскому судопроизводству и благочинию; через некоторое время становился одним из 20 квесторов - чиновников (в Риме или в провинции) по финансовым делам; еще через некоторое время – одним из 10 трибунов и 4 эдилов, которые ведали благоустройством города и развлечениями народа; затем – одним из 8 (или больше) преторов, занимающихся преимущественно судебными делами; наконец – одним из двух консулов, которые по республиканской традиции считались высшими правителями государства на текущий год. Чтобы больше народу успело пройти через эту высшую должность, при императорах стали назначать “сменных консулов” – вторую, а то и третью пару в год.

Пределом карьеры считалось звание одного из двух цензоров – они вели списки граждан и занимались пополнением и сокращением состава Сената. Это важное право имел пожизненно и сам император.

Соответственно этой иерархии подавались голоса и на заседаниях Сената: сначала опрашивались бывшие консулы, потом бывшие преторы и т.д.

Отслужив свой год, консулы и преторы отправлялись в подведомственные Сенату провинции и звании проконсулов и пропреторов. Такова была гражданская карьера сенатора.

Военная карьера его складывалась несколько по иному. Простой солдат мог дослужиться лишь до высшего унтер-офицерского чина – центуриона (исключения – редкость). На этих старослужащих воинах держалась сила армии.

Подъем по социальной лестнице хоть и был формально ограничен, но в реальности талантливые представители низов делали блестящую карьеру в армии и провинциальной администрации. Так не редко было в истории Рима, что худородный представитель сословия всадников достигал должности легата или проконсула. Немало известно примеров, когда простой земледелец, служа в легионах, достигал высших командных постов. Таков был путь Фабия Максима, который после громких подвигов вернулся назад к обработке своего небольшого земельного участка.

Но молодой человек из хорошего дома мог, минуя солдатскую участь, начать службу прямо центурионом, а затем пройти три должности в легионе – начальство над колонией, начальство над вспомогательными войсками и начальство над легионом в целом. Эта последняя должность называлась “войсковой трибун”. Их было шесть в каждом легионе, при республике они командовали им посменно, при империи стали помощниками легата.

Выслужившиеся таким образом принимались в Сенат по прямой рекомендации императора и могли притязать на должности преторов и консулов, требовавшие военного опыта. Разумеется, таким же образом император мог рекомендовать в Сенат кого угодно - и это с благословением принималось.

Организованный таким образом и сам себя пополняющий Сенат, образовывал высшее сословие римского общества – сенатское сословие.

Для поддержания сенаторского достоинства сенатор должен был обладать большим состоянием (миллионами сестерциев); обедневшим потомкам старых родов иногда помогал деньгами сам император.

Такова была структура римского общества. И только благодаря этой социальной системе римляне смогли покорить весь известный тогда цивилизованный мир.

Глава 2.1. КАРФАГЕН. СОЦИАЛЬНОЕ, ПОЛИТИЧЕСКОЕ И ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ.

Первым серьезным противником Римской республики в борьбе за господство в Западном Средиземноморье выступает Карфаген.

К моменту первого военного столкновения, переросшего в Первую Пуническую войну (IIIвек до н.э.), Карфагенское государство имело уже более чем тысячелетнюю историю и господствовало над огромными территориями.

Карфагенское государство было весьма типичным военно-административным объединением, которое включало в свой состав территории и общества, стоявшие на различных ступенях общественно-экономического развития и не имевших друг с другом сколько-нибудь прочных контактов, если не считать государственной власти пунийцев, единственным связующим звеном между ними оставалась карфагенская торговля.

Однако, стремясь к созданию своей монополии, как во “внутренней”, так и в “международной” торговле, карфагеняне фактически тормозили развитие подвластных им областей и тем самым способствовали усилению тенденций, ведших, в конечном счете, к распаду и гибели построенной ими державы.

Карфаген был рабовладельческим государством; согласно дошедшим до нас сведениям в руках отдельных частных собственников могли сосредотачиваться десятки тысяч рабов, из которых во время междоусобных войн создавались даже частные армии; крупными рабовладельцами были также храмы.

Впрочем, рабы иногда имели собственное хозяйство, а также семью, признававшуюся законом. Очевидно, положение различных групп рабов в обществе не было однотипным.

Существовало в Карфагене и вольноотпущенничество – как за выкуп, так и без выкупа. После приобретения формальной свободы вольноотпущенники продолжали сохранять фактическую зависимость от своих прежних хозяев. Они не получали равных прав со свободнорожденными карфагенянами: им предоставлялся статус лиц, пользовавшихся “сидонским правом”, реальное содержание которого пока не известно. Не исключено, что последним термином обозначалась совокупность прав, которыми пользовались финикияне – не граждане, выходцы из городов переднеазиатской Финикии и из колоний в Западном Средиземноморье.

Из всех финикийских колоний ни одна не достигла процветания так скоро и так легко как те, которые были основаны тирянами и сидонцами на южном побережье Испании и на побережье Северной Африки; этих стран не достигали ни власть Великого Царя, ни опасное соперничество греческих мореплавателей.

Карфаген занимал среди этих цветущих городов первое место, как по числу населявших его жителей, так и по богатству и могуществу.

Хотя этот город не был древнейшим поселением финикийцев в той области и даже, быть может, первоначально находился в зависимости от древнейшего в Ливии финикийского города – от близлежащей Утики, - но он скоро затмил и соседние города, и даже свою метрополию благодаря несравненным преимуществам географического положения и энергичной предприимчивости его жителей.

Он стоял недалеко от устья реки Баграды, протекающей по самой хлебородной полосе Северной Африки, на плодородной возвышенности, которая спускается к равнине пологим скатом и оканчивается со стороны моря мысом, омываемым морскими волнами, где этот бассейн представляет самую удобную якорную стоянку для больших кораблей и где у самого морского берега имеется годная для питья ключевая вода.

Тирская фактория постепенно превратилась в столицу могущественного североафриканского государства, которое простиралось от Триполийской пустыни до Атлантического океана и если в своей западной части (Марокко и Алжир) довольствовалась лишь поверхностным занятием прибрежной полосы, то в более богатой восточной части господствовало и над внутренними странами, постоянно расширяя свои границы в южном направлении. Эпоху, когда совершалось это превращение Карфагена в столицу Ливии, нет возможности определить, потому что это превращение совершалось постепенно.

Но владычество над Ливией составляло лишь половину пунийского могущества; одновременно не менее сильно развивалось господство Карфагена на море и в колониях.

В Испании главным владением финикийцев была лишь очень древняя колония Гадес; сверх того они владели на западе и на востоке от этого поселения рядом факторий, а внутри страны – серебряными рудниками.

Карфагеняне не пытались завоевать внутренние страны у иберов; они довольствовались тем, что владели рудниками и базами, необходимыми для торговли, рыбного промысла и добывания раковин, и даже там с трудом защищались от соседних племен.

Уже в У веке до н.э. пунийцы утвердились в Сардинии, которую они эксплуатировали точно также, как и Ливию.

Аристотель, умерший за пятьдесят лет до начала первой Пунической войны, характеризует государственное устройство Карфагена как переходное от монархического режима к аристократическому или к такому демократическому, который клонился к олигархии, т.к. он называет это устройство обоими этими именами.

Рассмотрим внутреннее положение карфагенского государства.

Основную массу населения составляли ливийцы. Они находились в наиболее тяжелом положении под властью Карфагена. Чтобы сдерживать их в повиновении, карфагенское правительство разделило свои ливийские владения на территориальные округа и подчинило их стратегам; оно ликвидировало суверенитет местных общин, их самостоятельность не только в области внешней политики, но и решении вопросов внутренней жизни.

Ливийцы платили захватчикам непомерно высокие налоги; их сбор сопровождался насилиями, вымогательствами, кровавыми преступлениями.

Полибий следующим образом характеризует поведение пунийских властей на территории Ливии в период Первой Пунической войны:

“Ведь во время предшествующей войны, полагая, что имеют благоприятный предлог, они жестко властвовали над населением Ливии: от всех прочих плодов они собирали половину, установив городам также и двойные налоги по сравнению с прежним временем, не проявляя пощады к неимущим или снисхождения во всем, что касалось взыскания податей. Они прославляли и почитали не тех военных правителей, которые относились к народу милостиво и человеколюбиво, но тех, кто обеспечивал им наибольшие повинности и запасы, а с населением обращался самым жестоким образом”. 1).

Значительные по размерам и лучшие по качеству земельные массивы в долине реки Баграда, а также на средиземноморском побережье карфагеняне отобрали у ливийцев; эти земли захватили пунийские аристократы и создали здесь свои виллы.

На территории Ливии карфагеняне проводили регулярные мобилизации рекрутов в свою армию 2).
, лишая ливийцев молодежи, которая проходила службу далеко от родины, проливая кровь за чужие интересы.

Положение в Ливии всегда было крайне напряженным; время от времени здесь вспыхивали бунты, жестоко подавлявшиеся, враги карфагенян, высаживаясь на территории Северной Африки, всегда могли рассчитывать на дружественное отношение и прямую поддержку коренного населения.

Другую группу населения карфагенской державы составляли жители сицилийских городов – греки, сикулы и сиканы. Они сохраняли, хотя и с большими и существенными ограничениями, свой суверенитет, действенный, когда на повестке дня оказывались внутриполитические проблемы. Их зависимость от Карфагена выражалась в необходимости сообразовывать внешнеполитический курс с интересами пунийцев и выплате поземельного налога, составлявшего десятую долю урожая. 3).

Подвластные Карфагену сицилийские города сохраняли, несмотря на стремление Карфагена монополизировать всю торговлю в Западном Среднеземноморье, возможность не прибегать к посредничеству пунийских купцов и устраивать прямые коммерческие связи, в т.ч. и за пределами карфагенской державы.

Третья группа – граждане финикийских колоний в Западном Средиземноморье, объединившихся вокруг Карфагена. Они формально считались союзниками Карфагена с более или менее ограниченным суверенитетом во внешнеполитической области; их государственно-административное устройство, а также законодательство совпадали с карфагенским; выходцы из колоний практически во всех сферах гражданской жизни были приравнены к карфагенянам, в т.ч., что было особенно существенным - они имели право заключать с карфагенянами браки, признававшиеся законом. Такие супружеские союзы не влекли за собой гражданского неполноправия детей. 4).

Однако они не могли участвовать в политической жизни Карфагена и, следовательно, оказывать прямого воздействия на судьбу государства, частью которого были.

И другое немаловажное обстоятельство: карфагеняне старались не допускать, чтобы их союзники торговали за пределами державы.

В самом Карфагене у власти стояла аристократия. Вся административная система, вся структура государственного аппарата, сложившаяся к середине У века до н.э., должна была обеспечить ее господство.

Высшим органом власти был совет, пополнявшийся из людей знатных и богатых. 5).

Внутри совета выделялся своеобразный “президиум”, состоявший первоначально из десяти,

а позже, вероятно с У века до н.э., из тридцати человек. 6).
Здесь обсуждались и решались все проблемы жизни – предварительно на заседании “президиума”; а затем окончательно всем советом.

Народное Собрание формально считалось одним из составных элементов карфагенского государственного устройства, однако фактически не функционировало; к нему обращались как к своего рода арбитру только в тех случаях, когда совет оказывался не в состоянии принять согласованное решение. 7).

В середине У века до н.э. специально для того, чтобы предотвратить возникновение военной диктатуры, был создан совет 104-х, которому стали подотчетны должностные лица. 8).

Члены совета назначали специальные комиссии из пяти человек – пентархии, которые сами пополнялись путем кооптации 9).
по признаку принадлежности к аристократическому роду. 10).

Имелись в Карфагене и другие коллективные органы власти.

Карфагенскую систему магистратов возглавляли двое суффетов, выбиравшихся сроком на один год. 11).

Помимо суффетов для ведения боевых действий часто назначались специальные военачальники, не бывшие одновременно городскими магистратами. 12).

Пунийские правящие круги старались не допускать, чтобы военная и гражданская власть концентрировалась в одних руках, хотя время от времени имело место совмещение должностей суффета и полководца. 13).

Источники упоминают и городских казначеев. Этим список должностных лиц в Карфагене не исчерпывался.

Так как выполнение обязанностей магистров не оплачивалось и требовало значительных расходов, государственные должности были доступны только представителям верхних слоев общества, располагавшим значительными денежными средствами. Как и при пополнении коллективных органов власти, при выборах должностных лиц неукоснительно соблюдался принцип – выбирать только богатых и знатных.

Демократические круги населения – многочисленные работники - ремесленники, мелкие и средние торговцы были, таким образом, прочно отстранены от ведения государственных дел. Более того, выходцы из этих слоев не могли иметь надежды когда-нибудь пробиться “наверх”: помимо денег следовало иметь еще и ценз знатности, то есть исконной принадлежности к правящей верхушке.

Среди самой карфагенской аристократии не было единства. Раскол в этой среде был порожден различиями в экономическом положении отдельных ее групп; их политическая линия определялась тем, что служило источником их благосостояния.

Представители пунийской знати, располагавшие относительно большими земельными владениями на территории Африки, вовсе не желали проведения активной внешней политики.

Основу их богатства составляла земля, поэтому они добивались укрепления власти Карфагена над ливийцами; их гораздо меньше заботило положение Карфагена как великой державы: от проведения завоевательной политики в Средиземноморском бассейне они не только не ожидали для себя каких-нибудь выгод, но даже предвидели тяжесть необходимости новых затрат государственных и своих собственных средств.

Другую группировку карфагенской аристократии составляло крупное купечество, благосостояние которого зависело от морской торговли со странами Средиземноморья и за его пределами. Как известно, Карфаген поддерживал активные торговые контакты с Египтом, Италией и греческим миром, а также с Испанией, где (на юге Пиренейского полуострова) пунийцы занимали господствующее положение. Карфагенские купцы активно принимали участие в торговле с районами, прилегающими к Красному морю, а также проникали в бассейн Черного моря.

Естественно в таких условиях не могла не возникнуть влиятельная прослойка, интересы которой были связаны преимущественно, если не исключительно, с морской торговлей. Вполне понятно, что эти люди стремились к сохранению, упорядочению и расширению власти Карфагена на морских торговых путях; их интересы смыкались с интересами тех, кто так или иначе обслуживал морскую торговлю или изготовлял для продажи различные ремесленные изделия.

Основной целью внешней политики Карфагена они считали установление пунийской торговой монополии во всем известном мире. Иначе говоря, если учесть необходимость уничтожить или подчинить конкурентов, речь шла о создании “мировой” державы, которая охватила бы всю Ойкумену с центром в Карфагене.

С финансовой точки зрения Карфаген занимал во всех отношениях первое место среди древних государств. Во времена Пелопонесской войны этот финикийский город превосходил, по свидетельству Платона, все греческие города своим богатством. Полибий называет его самым богатым городом во всем мире. Издавна считавшиеся самым почетным в Карфагене промыслом были торговля и процветающее при ее помощи кораблестроение и промышленность. Сверх того карфагеняне все более и более захватывали в свои руки монополию и сумели сосредоточить в своей гавани как всю торговлю, которая велась в западной части Средиземного моря из чужих стран и из внутренних карфагенских провинций, так и все торговые сношения между Западом и Востоком.

Наука и искусство находились в Карфагене под эллинским влиянием, но не оставались в пренебрежении; даже существовала значительная финикийская литература. При завоевании города римлянами в нем были найдены созданные конечно не в самом Карфагене, а вывезенные из сицилийских храмов художественные сокровища и довольно большие библиотеки.

Что касается финансов, то Карфаген располагал, бесспорно, очень значительными государственными доходами. Источниками этих доходов были дань и таможенные пошлины, которые в случае войн очень быстро истощались.

Карфагенское гражданство еще во времена взятия города римлянами состояло из 700 тысяч человек, включая женщин и детей. В случае крайности оно было в состоянии выставить в У веке до н.э. гражданское ополчение из 40 тысяч гоплитов.

Однако зачастую сами сражаться пунийцы не желали, предпочитая пользоваться услугами наемников. Уже в 6 веке до н.э. в карфагенских армиях, как например в испанской, не было ни одного карфагенянина, за исключением офицеров. В только что упомянутой испанской армии, состоявшей приблизительно из 15 тысяч человек, был только один отряд конницы из 450 человек, да и тот лишь частью состоял из ливийских всадников.

Главную силу пунийских армий составляли ливийские рекруты, из которых можно было под руководством способных офицеров создать хорошую пехоту и легкую кавалерию, которая оставалась в своем роде непревзойденной. К этому следует присовокупить военные силы более или менее подвластных ливийских и испанских племен, знаменитых болеарских пращников, которые занимали промежуточное положение между союзными контингентами и наемными отрядами, и наконец в случаях крайности навербованную в чужих краях солдатчину.

По своему численному составу такая армия могла быть без труда доведена до желаемых размеров, а по достоинству своих офицеров, по знанию военного дела и по храбрости она была способна помериться силами с римлянами; но между набором наемников и их готовностью к выступлению проходил опасный для государства длинный промежуток времени.

Пунийские армии были спаяны вместе только честью знамени и денежными выгодами. Рядовой карфагенский офицер дорожил своими наемными солдатами и даже ливийскими земледельцами почти также, как в наше время дорожат на войне орудийными снарядами. Иначе говоря, они все были для него не более, чем “пушечным мясом”. Карфаген на собственном опыте изведал каким бедствиям могут подвергнуть государство армии из феллахов и наемников и его наемные слуги не раз оказывались более опасными, чем враги.

Карфагенское правительство конечно сознавало недостатки такой военной системы и всячески старалось их исправить. Его денежные кассы и военные склады были всегда полны, чтобы во всякое время можно было удовлетворить наемников.

Оно обращало особенное внимание на то, что заменяло у древних народов нашу артиллерию – на устройство военных машин и на содержание слонов. С тех пор как эти последние вытеснили боевые колесницы, в карфагенских казематах были устроены стойла для 300 слонов. Оно не решалось укреплять подвластные города, и поэтому должно было мириться с мыслью, что всякая высадившаяся в Африке неприятельская армия могла занять вместе с незащищенной местностью и все города и деревни. Что же касается укрепления столицы, то на этот предмет тратилось все, что только могли доставить деньги и искусство, и государство не раз было обязано своим спасением только прочности городских стен.

"Карфаген был расположен в самой внутренней части очень большого залива и был очень похож в некотором роде на полуостров. От материка его отделял перешеек, шириной в двадцать пять стадиев; от перешейка, между болотом и морем, тянулась к западу длинной и узкой лентой коса, шириной, самое большее, полстадия. Часть города, обращенная к морю, была окружена простой стеной, так как была построена на отвесных скалах, та же часть, которая была обращена к югу в сторону материка, где на перешейке находилась и Бирса, была окружена тройной стеной. Из этих стен каждая была высотой до тридцати локтей (15 м.), не считая зубцов и башен, которые отстояли друг от друга на расстоянии двух плетров (400 м.), каждая в четыре яруса; ширина стены была тридцать футов (8,5 м.); каждая стена делилась по высоте на два яруса, и в ней, бывшей полой и разделенной на камеры, внизу обычно стояли триста слонов и находились склады пищи для них. Над ними же были лошадиные стойла для четырех тысяч коней и хранилища сена и овса, а также казармы для людей, примерно для двадцати тысяч пеших воинов и четырех тысяч всадников. Столь значительные приготовления на случай войны были у них уже раньше сделаны для размещения в одних только стенах. Тот же угол, который от этой стены, минуя вышеуказанную косу, загибался к заливу, один только был слабо укреплен и низок и с самого начала оставлен без внимания.

Гавани Карфагена были взаимно связаны, так что можно было проплывать из одной в другую; вход же в них из открытого моря был шириной в семьдесят футов (22 м.), и запирался он железными цепями. Первая гавань бьша предоставлена торговым судам, и в ней было много различных причалов; во внутренней же гавани посредине был остров, и как этот остров, так и гавань были охвачены огромными набережными. Эти набережные были богаты верфями и доками, рассчитанными на двести двадцать кораблей, и, помимо верфей, складами, где держалось все нужное для оснащения триэр. Перед каждым доком стояли две ионические колонны, окружавшие гавань и остров, что вместе с гаванью создавало впечатление круглой галереи. На острове было сооружено на возвышении помещение для командующего флотом, откуда трубач должен был давать сигналы, а глашатай передавать приказы, командующий же за всем наблюдать. Этот остров был расположен у входа в гавань и поднимался высоко вверх, так что командующий мог видеть все, происходящее в море, а подплывающим нельзя было ясно видеть, что делается внутри гавани. Даже вошедшим в гавань купеческим судам не были видны верфи, ибо их окружала двойная стена и были особые ворота, которыми купцы из первой гавани попадали в город, не проходя через верфи."13.5)

Главным оплотом карфагенского могущества служил его военный флот, который был предметом особых забот. Как в сооружении кораблей, так и в умении управлять ими пунийцы превосходили греков и уж тем более сухопутных римлян.

В Карфагене впервые стали строить суда с более чем тремя палубами для гребцов; карфагенские корабли имели большей частью по пяти палуб (пентеры); они быстрее ходили под парусами, чем греческие суда. Гребцами на них были только государственные рабы, никогда не сходившие с галер и отлично обученные, а капитаны были искусны и неустрашимы.

Морская тактика того времени заключалась главным образом в маневрировании. В тогдашних морских битвах также участвовали тяжеловооруженные солдаты, участие которых ограничивалось метанием дротиков и копий в противника со специальных возвышений на носу и корме корабля, и стрелки из лука, сражавшиеся с палубы. И хотя также с последней действовали метательные машины самый обыкновенный и самый решительный способ борьбы заключался в том, чтобы нагнать и потопить неприятельский корабль, ради чего переднюю часть кораблей вооружали тяжелым железным носом.

Сражавшиеся корабли обыкновенно кружились один около другого, пока кому-нибудь из них не удавалось нанести своему противнику решительный удар. Наиболее опасным и практически смертельным для противника был удар под острым углом к линии движения корабля врага. Это был наиболее трудновыполнимый маневр и капитаны, осуществлявшие на своих кораблях подобные тараны, входили в элиту пунийского военного флота. При таком ударе наиболее сильно повреждаются весла вражеского корабля, своими обломками сеющие смерть среди гребцов; при этом таран делал огромную пробоину, поскольку военные корабли того времени не имели шпангоутов, и оставлял возможность сдав задний ход отцепиться от поврежденного корабля противника. При перпендикулярном ударе оба корабля намертво соединялись и исход сватки могла решить только рукопашная. Поэтому приблизительно из 200 человек, обыкновенно составлявших экипаж 3-х палубного корабля, было не более 10 солдат, тогда как гребцов было 170, т.е. по 50 или по 60 на каждую палубу; экипаж 5-ти палубного корабля состоял и из соответствующего числа солдат.

Военные мастерские Карфагена работали с потрясающим современников размахом. Теодор Моммзен приводит такой факт, что незадолго до разрушения римлянами пунийцы по требованию римского Сената выдали римским магистратам из городских арсеналов около 3 тысяч метательных орудий и 200 тысяч комплектов оружия. 14).

И с таким сильным и опасным противником пришлось столкнуться Риму на пути к мировому владычеству. В ходе очень жестоких Пунических войн судьба не только Рима, как хозяина Аппенинского полуострова, но и как города не раз была на грани краха. Однако Рим выстоял и победил.

Карфаген был разрушен в ходе третьей Пунической войны 149-146г.г. до н.э., а жители его обращены в рабство.

Пунийское господство над местным населением сменилось римским, но ничего принципиального нового не появилось в жизни ливийцев и кочевников Мавритании.

Глава 2.2. АФРИКАНСКИЕ ПРОВИНЦИИ РИМА. ДЕЛЕНИЕ, АДМИНИСТРАЦИЯ, РАЗВИТИЕ ОТНОШЕНИЙ.

Остается осветить судьбу Африки с того момента, как римляне заняли Карфагенскую область и подчинили себе окрестные местности.

Нигде так полно не проявились близорукость и бездушие, можно сказать даже нелепость и грубость системы управления Римской республики над зависимыми территориями, как в Африке.

Образование римских провинций в Африке происходило не сразу, а в течение длительного промежутка времени. Самой первой территорией на землях разрушенного Карфагена стала провинция Африка, образованная в 146 г. до н. э. Затем по завершению Гражданской войны из земль враждебного Цезарю и поддержавшего республиканцев Катона Младшего Нумидийского царства Юбы II была образована в46 до н.э. провинцияНовая Африка-Нумидия. В ходе реформ 40-41 г. н.э. императора Клавдия были созданыТингитанская иЦезарейская Мавретания.

В Южной Галлии и еще более в Испании римское правительство по крайней мере стремилось к прочному расширению своих владений и вынуждено было почти поневоле приступить к латинизации страны; на греческом Востоке иноземное владычество смягчалось и даже сглаживалось могучим влиянием эллинизма, ставившего преграды даже жестокой политике.

Но над третьей частью света царила старая национальная ненависть к пунийцам, пережившая гибель родного города Ганнибала. Не властолюбие и корыстолюбие, но страх и зависть создали провинцию Африку. При республике эта провинция не имеет истории. Страна была разумеется использована римскими спекулянтами; однако считалось недоспустимым, чтобы разрушенный большой город мог снова воскреснуть из развилин или чтобы какой-либо соседний город достиг такого же цветущего состояния, в котором прежде находился Карфаген. Не было здесь и постоянных лагерей, как в Испании и Галлии.

Небольшая по размерам римская провинция была со всех сторон окружена затронутой цивилизацией областью зависимого царя Нумидии.

При этом нумидийский царь получил такое политическое и военное значение, какого никогда не имели правители других зависимых от Рима государств. Вся внутренняя страна – большое Нумидийское царство – становится римской провинцией и охрана против варваров возлагается на римских легионеров.

Мавританское царство становится сначала зависимым от Рима, а вскоре и входит в состав Римской империи. Со времен диктатора Цезаря латинизация Северной Африки и распространение в ней цивилизации делается одной из задач римского правительства.

Прежняя область Карфагена и присоединенная к ней Юлием Цезарем большая часть прежнего Нумидийского царства, которое досталось победителю республиканцев во главе с Катоном Младшим и царя Юды, составляли вплоть до конца царствования Тиберия провинцию Африку.

Колонизация Африки началась с размещения там ветеранов и сторонников Мария, продолжалась при Цезаре и Августе; наиболее интенсивной она стала в правление Антонинов и Северов. С самого начала колонии и муниципии основывались главным образом на побережье, на пересечении главных путей сообщения, в стратегически важных пунктах, в центрах наиболее плодородных районов, особенно пригодных для зерновых культур. Зерно долго было главным предметом африканского экспорта, но и тогда, когда во II в. к нему прибавляется оливковое масло, зерновые не только не утрачивают своего значения, но, напротив, возделываются в столь широком масштабе, что с середины II по середину III в. Африка становится главной житницей Рима, оттеснив на задний план Египет.

Значительную роль в местной администрации начинают играть отставные легионеры, которые со времен Гая Мария получали наделы в провинции Африка. Привычка к дисциплине, привитая военной службой, продолжала объединять ветеранов и в мирное время, что позволяло им, заручившись всеобщей поддержкой, избираться в местные органы самоуправления. Таким образом ветераны становились привелегированной прослойкой населения и являлись надежной опорой римского владычеста на местах.

Обладание ветеранским наделом, соответствовавшим мелкой или средней вилле, давало возможность занимать муниципальные должности и войти в круг городской знати. Апулей говорит, что его отец, имевший состояние в 120 тыс. сестерциев, был городским магистратом и вообще почтенным лицом.

Однако при императоре Калигуле в отношении этой важной области, требовавшей на широком протяжении охраны границ, правительство вернулось к системе двоеначалия, которая была принята в республиканскую эпоху, и передало часть провинции, не нуждавшуюся в специальной пограничной охране, в управление гражданской власти, а остальную область, занятую гарнизонами, в управление военному командиру, не подчиненному гражданской власти.

“Причина этого заключалась в том, что при распределении провинций между императором и Сенатом Африка была отдана Сенату, а так как там ввиду своеобразия местных условий было необходимо присутствие значительных военных сил, то наличие в провинции одновременно командированного Сенатом наместника и назначенного императором военного командира должно было вызвать и действительно вызывало трения между обоими должностными лицами и даже между императором и Сенатом. В 37 году этому положению был положен конец; земли по берегу моря от Гиппона до границ с Киреной сохранили прежнее название Африка и остались под властью проконсула, а западная часть провинции с главным городом Циртой и внутренние районы с большими военными лагерями к северу от Ауреса – вообще вся область, занятая гарнизонами, - были отданы под управление командира африканского легиона…”. 15).

Западная половина Северной Африки в эпоху Цезаря распалась на два царства – Тинги и Иол, позднее Кесария. После гибели династии Массиниссы и тяжелейшей для римлян борьбы с приверженцами истребленного Калигулой рода, оба царства были завоеваны наместником Светонием Тауллином, будущим покорителем Британии и включены в состав империи как провинции.

Каждая из этих провинций была занята имперскими войсками второго разряда и дана в управление римскому наместнику, не входившему в сенат.

Местность Триполи в политическом отношении составляющая часть провинции Африка. Постоянная борьба с племенами варваров делала жизнь этой богатой области опасной и неспокойной. Чтобы обеспечить безопасность земледельческих районов побережья, где была сосредоточена большая часть населения, римским наместникам приходилось держать гарнизоны во всех оазисах на пути от внутренних областей Африки к побережью.

Охрану оазисов несли когорты африканского легиона и союзнозависимые конные контингенты местных князьков. И лишь в эпоху упадка империи эти дальние форпосты были оставлены и варвары беспрепятственно хозяйничали на побережье.

Мероприятия военного характера заключались в Африке главным образом в том, чтобы расположить войска перед могучим авразийским горным массивом и не дать непокоренным племенам прорываться в усмиренную область Африки и Нумидии. Поэтому-то Август и устроил постоянную квартиру легионов в Тевесте на высоком плато между Ауресом и прежней провинцией. Нам мало известно о военных действиях в Африке; вероятно, они были продолжительны и заключались в том, что римские войска постоянно отражали нападения пограничных племен и столь же часто предпринимали грабительские набеги в их области.

Чтобы хоть как-то побороть “прохладное” отношение к Риму у местного населения, императоры стали создавать в Африке поселения римских граждан, которые одновременно являлись центром обороны страны и римской администрации. Чтобы враг не напал внезапно, римляне строили дороги от городов на побережье к лагерям внутри страны. Из трех легионов, стоявших на африканском побережье, два, III Cyrenaica и III Augusta (граница Туниса и Алжира), стояли на территории, раньше принадлежавшей Карфагену, а третий- XXII Deiotariana- в Александрии. Такое расположение освещает реальную оценку обороноспособности указанных провинций. Если для вторжения в Египет противнику было необходимо проити буферную зону с римскими войсками в Сирии и Палестине, то африканским провинциям постоянно приходилось отражать вторжения кочевых берберских племен. Театр военных действий очень отличался от привычного римлянам и вынуждал прибегнуть к применению новой тактике , а именно к росту удельного количества союзнеческой и наемной каваллерии по сравнению с легионной пехотой.Такое положение с войсками было в 68 г. н.э., а уже к 96- 98 г. н.э. в африканских провинциях остался только один легион в Нумидии III Augustaимевший местом постоянной дислокациии Ламбесис, но значительно возросло число конноцы, расположенной вдоль границы. Затем на протяжении более 140 лет положение с легионами африканских провинций не менялось и в 215 г. н.э. мы видим все тот же III Augusta в Нумидии. Два легиона, стоявших в Африке раньше были переведены в другие места и имеют свою историю: XXII Deiotariana был выведен из Александрии.и потерян в 135 г. в правление императора Адриана, а III Cyrenaica упоминается в 215г. как легион, имеющий постоянный лагерьв Аравии. Место XXII Deiotariana в Египте занимает IITrajana, который наряду с III Augusta упоминается в Notitia Dignitatem
(395 г.) в последний раз.16)_

В Мавританиях также стояли римские войска. Теодор Моммзен приводит следующие данные об Африканских легионах. “… обе мавританские армии в общем не уступали по численности африканско-нумидийской армии… в 70 году н.э. войска обеих Мавританий вместе, не считая много численных дружин, насчитывали 5 алл и 19 когорт 17).
; это дает, если считать приблизительно каждый четвертый отряд за двойной, около 15 тысяч человек. Регулярная армия Нумидии скорее была слабее, нежели сильнее этого.” 18).

Но не все спокойно было и в самих провинциях.

“…Недовольные, кто был посмелее, кто жил поближе к степной окраине, убегали к кочевникам, нумидийцам и маврам; эти, в свою очередь, далеко не вполне подчинившиеся Риму, всегда были готовы к разбойничьим набегам на богатые именья и города провинции; беглецы и рабы охотно примыкали к ним при нападении на прежних своих господ…

…Непрерывные восстания делали Африку, Нумидию и Мавританию самыми непрочными владеньями империи. У местного населения вовсе не было имперского патриотизма…”. 19).

Что касается языка, то к настоящему народному языку римляне относились так же, как в Галлии к языку кельтов, а в Испании – к языкуиберов.

Здесь, в Африке, это было тем более естественно, что в этом отношении римлянам подготовило путь прежнее чужеземное владычество, да и, наверное, ни один римлянин не понимал этот народный язык.

У берберских племен был не только свой национальный язык, но и национальная письменность. Однако в официальных сношениях этим языком никогда не пользовались, по крайней мере не употребляли на монетах. Даже туземные берберские династии не составляли в этом отношении исключения – либо потому, что и в их государствах наиболее крупные города были скорее финикийскими, чем ливийскими, либо потому, что финикийская цивилизация оказала здесь такое глубокое влияние. В качестве народного языка он удержался, естественно, в тех местностях, куда римляне или вовсе не заходили, или почти не заходили. В общем, древний народный язык Африки лучше сумел себя отстоять, чем народный язык кельтов и иберов.

Язык, господствовавший в Северной Африке в то время, когда она сделалась римской, был языком тех чужестранцев, которые владычествовали там до римлян. Лептис является единственным городом в Африке, в котором чеканились монеты с греческим написанием и который предоставил этому языку по меньшей мере второе место в официальном употреблении.

Финикийский язык господствовал тогда на севере Африки повсюду, где существовала цивилизация. Этому языку высокоразвитой, хотя и чуждой туземному населению культуры, были при смене правительственной системы сделаны известные уступки. Однако после Тиберия финикийский язык уступает свое место латыни. Язык был изгнан из школы и даже из письменно употребления и сделался народным диалектом. Наследие финикийского языка досталось не греческому языку, а латинскому.

В эпоху Цезаря и латинский и греческий языки были в Северной Африке языками чужими, но последний был распространен больше, чем первый; по-латыни говорили в то время только чиновники, солдаты и италийские купцы. В то время было бы легче осуществлять эллинизацию Африки, чем ее латинизацию. Но случилось как раз обратное. Та же самая воля, которая в Галлии подавила в зародыше зачатки греческой культуры, ввела в сферу господства латинского языка греческую Сицилию и установила границы между греческим Востоком и латинским Западом,- отнесла Африку к этому Западу.

В отношении сельского хозяйства восточная половина Африки соперничает с Египтом. Но северная и северо-западные части Проконсульской провинции, а также и значительная часть Нумидии давали почти такие же высокие урожаи зернового хлеба, как долина Нила. Основным занятием населения было земледелие.

Рим, столица империи, со времен гражданских войн полностью зависел от привозного зерна, которое взималось в качестве подати. Уже в эпоху Цицерон

а столица империи существовала главным образом за счет африканского хлеба; благодаря присоединению Нумидии во время диктатуры Цезаря ежегодно поступавшее из Африки в качестве подати количество хлеба возросло приблизительно на 1200 тысяч римских модиев.

При Августе третья часть потребляемого в Риме зерна ввозилась из Северной Африки. От планомерности этих поставок зависело спокойствие и лояльное отношение к императору в Риме. Поэтому при любом столкновении за императорскую власть враждующие стороны стремились установить свой контроль над Африкой, для чего посылали туда крупные войсковые подразделения.

Оливковое масло и вино также издавна составляли важную статью сельского хозяйства Карфагена. Однако историк Югуртинской войны пишет, что Африка богата хлебом, но бедна маслом и вином; еще в эпоху Веспасиона продукция провинции в этом отношении не превышала среднего уровня. Возделывание оливы стало распространяться лишь после установления при империи длительного мира, который является еще более необходимым условием для возделывания плодовых деревьев, чем для посевов хлеба. Ни одна провинция в IУ веке не поставляла оливковое масло в таком количестве как Африка.

Виноделие здесь не получило значения для экспорта. Зато там процветало коневодство и скотоводство, особенно в Нумидии и Мавритании.

Как бы там ни было, средние торгово-ремесленные слои, столь значительные и игравшие столь видную роль в городах Италии, Галлии и некоторых других западных провинций, здесь не сложились. Следовательно, для муниципальных собственников Африки был закрыт тот путь к увеличению своих денежных доходов, которым широко пользовались рабовладельцы других областей империи, сдавая рабов в наем за часть их заработной платы, назначая их инститорами или фактическими владельцами торгово-ремесленных и финансовых предприятий при условии выплаты доли дохода. Из эпиграфических и юридических источников мы знаем, что такие рабы, имевшие в своих пекулиях помещения, инвентарь, рабов-викариев, становились состоятельными людьми, приносившими своим владельцам немалые деньги, что часто уравновешивало недостаточную рентабельность вилл; даже из вилл на период затишья в сельскохозяйственных работах часть рабов отсылалась на заработки. В Африке же, при очевидной бедности и социальном ничтожестве торгово-ремесленных слоев, среди ремесленников вряд ли мог быть большой спрос на подсобную рабочую силу. Раб же, став инститором либо владельцем мастерской или лавки, не имел шансов скопить достаточно средств, чтобы обеспечить какой-то ощутимый доход господину и самому в той или иной мере играть роль в общественной и религиозной жизни

Ремесленное производство и торговые операции в африканских провинциях никогда не имели такого значения, как на Востоке и в Египте. Финикяне перенесли изготовление пурпура со своей родины на это побережье, где остров Гирба сделался как ба африканским Тиром, уступавшим по качеству выработки только этому финикийскому центру. Ремесленное производство процветало на протяжении всей эпохи империи.

В Мавритании изготовлялись также для вывоза туземцами шерстяные материи невысокого качества и кожаные изделия. Видную роль играла торговля рабами. Продукты, производившиеся во внутренних областях материка, поступали естественно тоже через Северную Африку в мировой торговый оборот, однако не в таком количестве, как через Египет.

О благосостоянии, которое царило в той части Африки, где было возможно земледелие, красноречиво свидетельствуют развалины многочисленных городов, имевших повсюду, несмотря на то что их округа были невелики, бани, театры, триумфальные арки, богато украшенные гробницы – вообще всевозможные роскошные постройки, большей частью невысоко стоящие в художественном отношении, но часто отличавшиеся непомерной пышностью. Однако основой экономического процветания этой страны были не виллы знати, как в Галлии, но средний класс граждан-земледельцев.

В I веке появились имперские дороги, связавшие местопребывание главного штаба в Тевесте, с одной стороны, а с другой – с большими городами северного берега Гиппном Регием и Карфагеном. Начиная со II века н.э. все более крупные города и некоторые небольшие прокладывают в пределах своей территории необходимые пути сообщения; впрочем, то же самое можно сказать и о большинстве имперских стран, но в Африке это явление особенно заметно потому, что здесь наиболее старательно пользовались этим случаем, чтобы выразить верноподданические чувства правящему императору.

Однако удивляет полное отсутствие дорог между двумя Мавританиями – Тингитанской и Цезарской. Это связано с тем, что в составе Тингитанской Мавритании со столицей в городе Тинги (Танжер) находятся области вокруг данного города и часть побережья Атлантического океана. Связь между Мавританиями осуществлялась морским путем вдоль пустынного и немирного побережья.

Поэтому для этой местности Бетика в Испании была ближе, чем Мавритания; и если позднее, когда империя была поделена на более крупные административные округа, провинция Тинги отошла к Испании, то это было лишь внешним оформлением давно существовавшего фактического положения. Тинги была для Бетики тем же, чем Германия для Галлии; быть может, вообще римляне организовали и сохранили за собой эту малодоходную провинцию лишь потому, что отказаться от нее значило бы уже тогда вызвать нашествие на Испанию, подобно вторжению ислама после крушения римского владычества.

Таким образом, для финансов империи Северная Африка была драгоценным владением. Однако труднее решить, выиграли ли вообще римляне от ассимиляции Северной Африки или проиграли. Но расположение, которое италийцы издавна питали к африканцам, не изменилось после того, как Карфаген сделался большим римским городом и вся Африка заговорила по-латыни.

Правда, Карфаген по количеству жителей и по богатству немногим уступал Александрии и был, бесспорно, вторым городом латинской половины империи, самым оживленным и, быть может, самым испорченным городом Запада после Рима и самым крупным центром латинской науки и литературы.

Значение Африки для Рима было огромно, но нельзя считать, что это были только отношения взимания податей. Нет, в Африке, одной из самых важных для империи провинций шел процесс взаимовыгодного для обеих сторон обмена. Пусть он не всегда был мирным, но эти связи сыграли огромную роль в формировании современной средиземноморской культуры.

Ознакомившись с положением дел в Африке, мы переходим к следующей главе.

Глава. 2.3. ГАЛЛИЯ. ИСТОРИЯ ТЕРРИТОРИИ.

Одна из самых крупных и населенных провинций Рима - Галлия – была присоединена к метрополии после непродолжительной, хотя и очень ожесточенной борьбы. Присоединение это связано с именем Гая Юлия Цезаря, который меньше чем за десятилетие завоевал территорию с более чем 5-ти миллионным населением. И все это он проделал с армией едва ли превышавшей 30 тысяч солдат и офицеров, без надежной операционной базы и неблагожелательном отношении к этому действу собственного Сената.

Галлия после своего подчинения подверглась сильнейшей романизации и добровольно и повсеместно отказалась от своей древней культуры и религии – друидизма, впитав как положительное, так и отрицательное из греко-римской цивилизации.

Именно Галлия стала тем последним островком римской культуры, который уцелел в море Великого переселения народов и пусть на немного, но пережил метрополию, она последней из римских провинций пала под ударами варваров-франков Хлодвига в 486 году н.э., спустя десять лет после официального падения Западной Римской Империи, когда в 476 году был низложен последний император Ромул Август.

О присоединении Галлии в 57 году до н.э. и о существовании ее в качестве римской провинции более пяти веков пойдет речь в этой главе.

“…Галлия была в два раза больше Италии: в ней было много государств, могущественная знать, влиятельное жречество, свои собственные нравы и традиции; она имела по крайней мере, как теперь думают, население от 4 до 5 миллионов жителей, которое не было истощено и ослаблено, подобно восточным народам; часть его даже жила исключительно войной…” 20).

Галлия прельщала римлян своими богатствами, населенностью и обширными землями, которых в самой Италии со времен Гракхов для простых граждан уже катастрофически не хватало. Римский Сенат был вынужден искать места для расселения колонистов и наделения земельными участками отслуживших легионеров.

Обладала она и стратегическим положением, являясь мостом между италийскими и испанскими владениями Рима.

Первой территорией, населенной кельтами по ту сторону Альп и подчиненной власти Рима, стала Нарбонская Галлия, завоеванная в 117 году до н.э. Но близкое соседство со свободными кельтами и легкое проникновение через эфемерные границы в обоих направлениях делали эту провинцию крайне нестабильной и часто восстававшей против Римского владычества.

Многие волнения провинциалов поддерживались их свободными соплеменниками, которые оказывали поддержку как деньгами и амуницией, так и воинскими контингентами.

Получить в управление Нарбонскую Галлию с ее неспокойным населением было неудачей при жребии, определявшем провинции для проконсулов.

Несмотря на постоянные войны и то, что здесь проходилось держать армию, временами достигавшую 2 миллионов, на расселение в колониях римских ветеранов, границы владений Рима здесь не были значительно продвинуты: Лугудун Конвенарум, Толоса, Виенна и Генава все еще оставались самыми отдаленными римскими населенными пунктами на западе и на севере.

Но значение этих галльских владений для метрополии все возрастало. Превосходный климат, похожий на италийский, благоприятные почвенные условия, имеющие такое большое значение для торговли, удобные морские и сухопутные сообщения с Италией – все это вскоре придало южной части страны кельтов такое экономическое значение для Рима, какого не достигали в течение столетий гораздо более старые владения его, как например, испанские.

Аквы Секстиевы, а еще более Нарбоны были крупными римскими колониями в провинции, не потерявшими связь с родиной, являлись форпостами римского влияния и образа жизни в стране кельтов.

Но Нарбонская Галлия была лишь небольшой частью страны кельтов, которая раскинулась за пограничным Роданом.

“… Галлия по всей своей совокупности разделяется на три части. В одной из них живут бельги, в другой – аквитаны, а в третьей – те племена, которые на их собственном языке называются кельтами, а на нашем – галлами. Все они отличаются друг от друга особым языком, учреждениями и законами. Галлов отделяет от аквитанов река Гарумна, а от бельгов – Матрона и Секвана.

Самые храбрые из них – бельги, так как они живут дальше всех от Провинции с ее культурой и просвещенной жизнью; кроме того у них крайне редко бывают купцы, особенно с такими вещами, которые влекут за собою изнеженность духа; наконец, они живут в ближайшем соседстве с зарейнскими германцами, с которыми ведут непрерывные войны...

Та часть, которую, как мы сказали, занимают галлы, начинается у реки Родана, и ее границами служат река Гарумна, Океан и страна бельгов; но со стороны секванов и гельветов она примыкает также к реке Рейну. Она тянется к северу.

Страна бельгов начинается у самой дальней границы Галлии и доходит до нижнего Рейна. Она обращена на северо-восток. Активания идет от реки Гарумана до Пиренейских гор и до той части Океана, которая омывает Испанию. Она лежит на северо-запад….”. 21).

Галлы издавна отличались склонностью к устройству поселений; повсюду у них были открытые села, не считая множества отдельных дворов. Не было недостатка и в укрепленных городах; их стены поражали римлян как своей прочностью, так и затейливой кладкой бревен и камня.

“…Все галльские стены обыкновенно бывают такого устройства. На землю кладутся во всю длину прямые и цельные бревна параллельно друг другу с промежутком в два фута; они связываются внутри (поперечными балками) и густо покрываются землей; а спереди указанные промежутки плотно заполняются большими камнями. Положив и связав их, на них сверху кладут другой ряд с соблюдением того расстояния между бревнами; однако бревна (верхние и нижние) не приходятся одно на другое, но каждое из них в пределах того же расстояния крепко сдерживается каменной кладкой. Так, рядами выводится вся постройка, пока стена не достигнет надлежащей высоты. Это сооружение имеет в общем довольно приятный и разнообразный вид вследствие правильного чередования бревен и камней, лежащих рядами по прямым линиям; но, кроме того, оно вполне целесообразно в смысле успешной обороны городов, т.к. от огня защищает камень, а от тарана деревянная кладка, которую нельзя ни пробить, ни вытащить, ибо она состоит из бревен – обыкновенно в сорок футов длиной – и внутри надлежащим образом связана…”. 22).

В более северных округах, например у Нервиев, также были города, но население искало убежища во время войны скорее в болотах и лесах, чем за городскими стенами.

В тесной связи со сравнительно значительным развитием городской жизни находятся оживленные сношения как сухим путем, так и водой. Повсюду имелись дороги и мосты.

Речное судоходство было весьма обширно и речной флот очень вместителен.

Но гораздо более замечательно морское судоходство кельтов. Кельты не только были тем народом, который установил регулярное судоходство в Атлантическом океане, но у них достигло также замечательной высоты искусство судостроения и вождения судов. Судоходство средиземноморских народов долгое время ограничивалось лишь гребным флотом, что объясняется особенностями тех вод, где им приходилось плавать.

Военные суда финикийцев, греков и римлян представляли собой весельные галеры, где паруса употреблялись только временами в помощь гребцам; одни лишь торговые суда были в эпоху наивысшего развития античной культуры подлинными парусными кораблями.

Галлы же во времена Цезаря, как и в более позднее время, пользовались для плавания по проливу особого рода переносными кожаными челноками, представлявшими собой, в сущности, обыкновенные весельные лодки. Но на западной берегу Галлии у сантонов, пиктонов и в особенности у венетов были большие, правда, неуклюжие корабли, приводившиеся в движение не веслами, а снабженные кожаными парусами и железными якорными цепями; эти суда они употребляли не только в торговых сношениях с Британией, но и для морских сражений.

“…Их собственные корабли были следующим образом построены и снаряжены: их киль был несколько более плоским, чтобы легче было справляться с мелями и отливами; носы, а равно и кормы были целиком сделаны из дуба, чтобы выносить какие угодно удары волн и повреждения; ребра корабля были внизу связаны балками в фут толщиной и скреплены гвоздями в палец толщиной; якоря укреплялись не канатами, а железными цепями; вместо парусов на кораблях была грубая или тонкая дубленая кожа, может быть, по недостатку льна и неумению употреблять его в дело, а еще вероятнее потому, что полотняные паруса представлялись недостаточными для того, чтобы выдерживать сильные бури и порывистые ветры Океана и управлять такими тяжелыми кораблями. И вот когда наш флот сталкивался с этими судами, то он брал верх единственно быстротой хода и работой гребцов, а во всем остальном галльские корабли удобнее приспособлены к местным условиям и к борьбе с бурями. И действительно, наши суда не могли им вредить своими носами (до такой степени они были прочными); вследствие их высоты нелегко было их обстреливать; по той же причине не очень удобно было захватывать их баграми. Сверх того, когда начинал свирепеть ветер и они все-таки пускались в море, им было легче переносить бурю и безопаснее держаться на мели, а когда их захватывал отлив, им нечего было бояться скал и рифов. Наоборот все подобные неожиданности были очень опасны для наших судов…”. 23).

Таким образом, мы не только впервые встречаем здесь судоходство в открытом океане, но и то, что парусное судно тут также впервые заняло место весельной лодки – процесс, которым не сумел, правда, воспользоваться умиравший древний мир и неисчислимые результаты которого лишь постепенно осуществляются новым культурным периодом.

Столкнувшись с новыми условиями войны на море, которые резко отличались как тактически, так и технически от классической формы противоборства флотов до идеала отточенной римлянами во время противостояния с могущественным Карфагеном, завоеватели Галлии должны были на ходу радикально менять схему своих действий. И это им удалось. Рим еще раз доказал свое превосходство, основанное на использовании опыта противника. Изменив тактику, римский гребной флот победил галльский.”. 24).

“…А приняв на вооружение новые успехи своего флота, Цезарь сумел победить до этого неуязвимые в своей природной защите мысовые города венетов….”. 25).

При таком упорядоченном морском сношении между британским и галльским побережьями вполне понятны как наличие тесной политической связи между обитателями обеих сторон пролива, так и расцвет морской торговли и рыболовства.

Политическое развитие кельтского народа представляет ряд весьма интересных явлений. Исходным пунктом государственного устройства является здесь, как и повсюду, племенной округ со своим князем, советом старейшин и собрание свободных, способных носить оружие людей. Но своеобразие заключается в том, что оно никогда не вышло за пределы этого окружного строя.

Почти всюду правительство состояло из собрания аристократии, т.е. богатых собственников, отличившихся на войне, а армия образовывалась из тех же самых знатных, каждый из которых командовал небольшим отрядом сограждан и клиентов.

Так, к примеру эдуй Думнориг “…человек очень смелый, благодаря своей щедрости весьма популярный в народе и очень склонный к перевороту. Много лет подряд у него были на откуп пошлины и все остальные государственные доходы эдуев за ничтожную цену, т.к. на торгах никто в его присутствии не осмеливается предлагать больше, чем он. Этим он и сам лично обогатился и приобрел большие средства для своих щедрых раздач. Он постоянно содержит на свой собственный счет и имеет при себе большую конницу и влиятелен не только у себя на родине, но и у соседних племен…”. 26).

Уже несколько поколений до подчинения Галлии власти Рима старая галльская знать входила в долги и беднела. “…Этой возрастающей нуждой воспользовалось небольшое число более ловких и смелых знатных с целью приобрести большее политическое могущество и собрать неизмеримые богатства. Одни накопляли большие богатства в землях и капиталах, другие монополизировали сбор пошлин и налогов и давали деньги взаймы. Все они, благодаря большому числу своих должников, своих клиентов, своих слуг, благодаря подаркам, делаемым беднякам, старались приобрести почти монархическую власть в древних аристократических республиках…”. 27).

По мере исчезновения старой земельной аристократии и переходе собственности в руки небольшой новой знати, последняя своими клиентами смущала старое равновесие республиканской свободы и наводняла ими галльскую армию, с этих пор состоявшую уже из служителей, - людей, за пищу и кое-какие подачки обрабатывавших их землю и служивших им в их обширных жилищах, помещавшихся почти всегда поодиночке на берегу реки или посередине леса, и отрядов кавалерии, которые они содержали за свой счет, увеличивая этим свое могущество как в военное, так и в мирное время.

События привели Цезаря в Галлию в тот момент, когда кельтская нация переживала тяжелый и решительный кризис, аналогичный кризису, испытанному Италией после Гракхов и имевшему те же причины - пренебрежение древними кельтскими нравами, усвоение иностранных идей и обычаев, увеличение стоимости жизни и падение старых классов.

Уже более полстолетия греко-латинская цивилизация проникала к галльским народам, исключая только самые варварские – бельгов и гельтов. Она вносила много нового: от алфавита до вина и аристократической чеканки монет …” 28).

В то же время старая земледельческая аристократия уступала все свое политическое влияние. Национальная религия – друизм – падала и теряла влияние на массы. Концентрация собственности и войны разорили многих галлов и большинство из них превратились в разбойников, о которых часто упоминает Цезарь. “… Иные занялись торговлей с разными народами Галлии или с германцами и римлянами; другие поселились в городах и образовали ядро ремесленного класса. Среди мелких сельских поселков, покрывавших всю Галлию возник ряд городов, как-то: Аварик, Герговия, Бибракте – начавших привлекать население и богатство. Торговля рабами с Италией процветала. Некоторые ремесла, например, керамика, приготовление вещей из золота, серебра и железа, прядение, приготовление ветчины, делали успехи…” 29).

Широкое распространение в Галлии получил институт далтируев – “преданных”, посвятивших себя служению кому-либо. Цезарь описывает их так: “…из другой части города главнейший вождь сотиатов Адиатунн попытался сделать вылазку во главе отряда из шестисот “преданных”, которых галлы называют “солдуриями”. Их положение таково: они обыкновенно пользуются всеми благами жизни сообща с теми, чьей дружбе они себя посвятили; но если этих последних постигает насильственная смерть, то солдурии разделяют их участь или же сами лишают себя жизни; и до сих пор на памяти истории не оказалось ни одного такого солдурия, который отказался бы умереть в случае умервщления того, кому он обрек себя в дружбу…”. 30).

У греков и римлян основой политического единства очень рано вместо племенного округа стал город. У кельтов, напротив, “гражданским коллективом” во все времена оставался клан; князь стоял во главе округа, а не какого-либо города и высшей инстанцией в государстве является общее окружное собрание.

Город имеет, как и на Востоке, только торговое и военное, но не политическое значение, поэтому даже такие значительные и обнесенные стенами галльские города, как Виенна и Генава, были в глазах греков и римлян лишь простыми селами.

В эпоху Цезаря исконное устройство кланов сохранилось почти без изменения и у островных кельтов и в северных округах на материке. Высшая власть принадлежала общине, князь был связан ее решениями во всех существенных вопросах, общественный совет был многочислен, в некоторых кланах он насчитывал до 600 членов, но имел, по-видимому, не большее значение, чем Сенат при римских царях.

Напротив, в более развитой южной части страны за одно или два поколения до Цезаря дети последних королей были еще живы в его время, произошел переворот, упразднивший королевскую власть по крайней мере в крупнейших кланах – у ирвенов, эдуев, секванов и господство перешло здесь к знати.

Обратной стороной полного отсутствия у кельтов городской цивилизации было совершенное преобладание в их кланах противоположного полюса политического развития, - аристократии.

Кельтская аристократия представляла собой высшее дворянство, состоявшее, может быть, по большей части из членов королевских или бывших королевских фамилий. И замечательно, что вожди противоположных партий в одном и том же клане очень часто принадлежали к поту же самому роду, как например, показано Цезарем на примере Эдия Думнорича. 31).

Эти знатные семейства соединяли в своих руках экономическое, военное и политическое главенство. Они ввели у себя обычай составлять себе дружину, то есть аристократия пользовалась привилегией окружать себя известным числом наемных всадников, составляя таким образом государство в государстве. Опираясь на свою челядь, она не повиновалась ни законным властям, ни набору по округам и фактически разрушала существующий строй. 32).

Цезарь описывает их так. “Другой класс – это всадники. Они все выступают в поход, когда это необходимо и когда наступает война (а до прихода Цезаря им приходилось почти ежегодно вести или наступательные или оборонительные войны). При этом чем кто знатнее и богаче, тем больше он держит при себе слуг и клиентов. В этом одном они видят свое влияние и могущество”. 33).

Глубина и сила кельтского национального самосознания были бы необъяснимы,если бы несмотря на свою политическую раздробленность, кельтская нация не была издавна религиозно централизована. Кельтское духовенство, друиды, соединяло британские острова и всю Галлию, а быть может и другие кельтские страны общей религиозно-нациольной связью.

Оно имело своего главу, избиравшегося самими священниками, свои школы, где культивировалась традиция, свои привилегии, в особенности свободу от налогов и военной службы, признававшиеся всеми кланами, ежегодные соборы в “центре галльской земли”, а главное – общину верующих, очень набожных и религиозных. 34).

Понятно, что такое духовенство старалось захватить и отчасти захватило в свои руки и светскую жизнь. Там, где царей избирали на год, духовенство во время междуцарствования руководило выборами.

Оно с успехом присвоило себе право исключать из религиозного союза, а тем самым и из гражданского общества отдельных лиц и даже целые общины; сумело подчинить себе гражданско-правовые тяжбы, в особенности споры о размежевании и о наследствах, опираясь на свое право исключения из общины, а быть может и на местный обычай, когда для производивших человеческих жертвоприношений избирались преимущественно преступники, развило обширную духовную юрисдикцию по уголовным делам, соперничавшую с судом королей. Наконец, духовенство претендовало даже на решение вопросов войны и мира.

Преобладающим родом оружия была конница, но у бельгов, а еще в большей мере на британских островах, наряду с ней достигли замечательного совершенства древненациональные боевые колесницы.

Эти многочисленные и храбрые отряды всадников и колесничных бойцов состояли из знати и ее челяди. Отличавшаяся аристократической страстью к собакам и лошадям, кельтская знать тратила большие средства для того, чтобы ездить на благородных конях иностранной породы. 35).

Воинственный дух этого дворянства характеризуется тем, что когда раздавался призыв, все, кто только мог держаться на коне, даже старики, выступали в поход и, готовясь вступить в бой с презираемым врагом, клялись не возвращаться домой, если отряд их не прорвется хотя бы дважды через неприятельские ряды.

Наемные дружинники были типичные ландскнехты, деморализованные и тупо равнодушные к чужой и собственной жизни.

В сравнении с этими всадниками пехота отступала на задний план. В основном она походила на те кельтские отряды, с которыми римляне боролись в Италии и Испании.

Большой щит был в те времена главным средством обороны, что же касается оружия, то вместо меча первое место занимало теперь длинное ударное копье.

Когда несколько округов вели войну сообща, один клан стоял и сражался против другого. Нет никаких указаний на то, чтобы ополчение отдельного округа делилось на воинские части и составляло небольшие, правильно построенные тактические единицы.

Длинный обоз тащил за кельтским войском поклажу, а дорожные повозки служили ему скудной заменой укрепленного лагеря, который каждый вечер разбивали римляне.

Имеются сведения о высоких качествах пехоты отдельных округов, например нервиев. У них не было рыцарства и они, может быть, были даже не кельтского, а германского этнического происхождения.

Вообще же кельтская пехота этого времени представляла собой мало пригодное для войны и непоротливое ополчение, в особенности в южной части страны, где вместе и дикостью исчезла и храбрость. Еще более строгую оценку кельтской пехоте римский генерал Цезарь дал тем, что никогда не употреблял ее вместе с римской, после того, как узнал ее в своем первом походе.

Галлия, варварская страна, стремившаяся к цивилизации и вследствие этого полная противоречий, не умела вести ни страшную и упорную партизанскую войну варваров, ни ученую и методическую войну цивилизованных народов. Она попеременно вела то ту, то другую. В этой войне сказалась непоследовательность, господствующая тогда в галльском обществе.

Только этим можно объяснить каким образом Галлия была побеждена маленькой армией в 30 тысяч человек.

Первоначальная наивная храбрость была утрачена, а воинское мужество, основанное на высшей морали и целесообразных установлениях и являющееся обычно результатом более высокой цивилизации, проявлялось лишь среди рыцарства и притом в очень извращенном виде.

Достоинства, свойственные первобытной эпохе жизни народов, были утрачены кельтами, но они не приобрели тех качеств, которые приносит с собой культура, если она глубоко проникает весь народ.

Подчинить римскому владычеству в один день столько народов, населявших Галлию, изменить политические и национальные основы их существования – это было огромное предприятие.

Даже почти не достижимая цель. Но Цезарю удалось…

Правда, это завоевание в большей части было еще воображаемым. Ни Аквитания, ни свободная часть южной Галлии до сих пор еще не видели ни римского солдата, ни римского магистрата. Масса народов Центральной и Западной Галлии была еще не покорена, масса покорилась только по внешности.

Много других, и между ними самые богатые и самые могущественные – секваны, эдуи, лингоны, - дружественно принимали римского полководца только в качестве могущественного союзника, не высказывая никакого расположения принять римское владычество.

Лишь после подавления ряда выступлений антиримской партии галлов, Цезарь мог считать вновь покоренную страну надежно присоединенной.

Замечательно, но после неудачи восстания Верцингеторича Галлия после 50 года до н.э. уже серьезно не сопротивлялась даже тогда, когда Цезарь увел все войска для гражданской войны.

В “Комментариях” о гражданской войне нет упоминаний о каких-либо волнениях в Галлии и по Рейну. Ни галлы, ни германцы так и не воспользовались благоприятным моментом.

Но предприятием более трудным, чем усмирение слабых сопротивлений была для Цезаря организация в Галлии нового правительства. Было невозможно разрушить все политические и юридические органы древнего кельтского общества и заместить их совершенно новым управлением.

Не легче было и заставить функционировать эти древние учреждения под римским контролем, господствовать над ними до такой степени, чтобы в состоянии пользоваться для себя этой системой традиций, интересов, социальных сил, которую Цезарь нашел в действии и, большая часть которой продолжала существовать даже под римским владычеством.

Еще более важной задачей для Цезаря было уменьшить в Галлии недовольство, причиненное миром, который он неожиданно навязал стране, где в течение столетий войны обратились в привычку.

Подобные резкие социальные перемены не могли не вызвать последствий, тяжелых для нового строя. Слишком много людей жило в Галлии этими войнами, черпая из них свое могущество и почести.

Лишенные внезапным миром того, что было основанием их социального влияния и даже самого их существования, они могли быть только недовольным и тяжелым элементом.

Цезарь знал это так хорошо, что с целью занять этих многочисленных безработных солдат набрал среди них огромное количество вспомогательных войск. Он думал также польстить военной гордости галлов, образовав исключительно из них знаменитый легион Жаворонка 36).
, принимая таким образом в армию новых поданных на одинаковых правах с завоевателями мира.

Возможно, он рассматривал Британию как новое поле действия, открытое под контролем Рима для воинственных замыслов крупных галльских кланов.

В административном отношении вновь приобретенные проконсулом Нарбонской Галлии области были временно присоединены к Нарбонской провинции. Лишь когда Цезарь покинул эту должность, из завоеванных им земель были созданы два наместничества – собственно Галлия и Бельгия.

Потеря отдельными округами их политической независимости вытекала из факта завоевания.

Все они были обложены налогом в пользу Рима.

Но податная система эта была, конечно, не та, на основе которой родовая и финансовая аристократия эксплуатировала Азию. На каждую общину была здесь, как и в Испании, раз и навсегда возложена определенная дань, сбор которой предоставлялся ей самой. Этим путем целых 40 миллионов сестерциев поступали ежегодно из Галлии в кассы римского правительства, которое за это принимало на себя расходы по охране рейнской границы.

Разумеется, и те массы золота, которые были накоплены в храмах богов и в сокровищницах богатых, благодаря войне нашли себе дорогу в Рим.

Прежний окружной строй с наследственными королями или феодально-олигархической верхушкой уцелел в основном и после завоевания. Не была отменена и система клиенты, в силу которой одни области становились зависимыми от других, более могущественных. Хотя с утратой государственной самостоятельности эта система в значительной мере лишилась своего значения.

Цезарь заботился лишь о том, чтобы, воспользовавшись существующей династической и феодальной рознью и борьбой за гегемонию, установить порядок, соответствующий интересам Рима, и поставить всюду у власти сторонников иноземного господства.

С самого начала Цезарь щадил национальный культ и его служителей. Мы не находим у него и следа тех мер, которые принимались позднее римскими властями против друидов. С этим, вероятно, связано то, что галльские войны Цезаря не носят, насколько нам известно, того характера религиозной войны, который так резко проявился впоследствии в британских войнах.

Если Цезарь оказывал побежденной нации всевозможное снисхождение и щадил ее национальные, политические и религиозные учреждения, поскольку это было совместимо с подчинением Риму, то это делалось не с тем, чтобы отказаться от основной идеи его завоеваний – романизации Галлии, а с тем, чтобы осуществить ее в возможно более мягкой форме.

Не он ограничивался распространением на северную часть страны тех порядков, которые привели уже в значительной мере к романизации южной провинции, но как настоящий государственный человек оказывал содействие естественному развитию и старался сократить всегда мучительный переходный период.

Не говоря уже о принятии многих знатных кланов в число римских граждан и допущении некоторых из них даже в Сена, по-видимому, благодаря Цезарю во многих галльских округах был введен латинский язык как официальный, а вместо национальной монетной системы была введена римская, причем право чеканки золотой монеты и денариев было оставлено за римскими властями, а разменная монета чеканилась отдельными округами и по римскому образцу.

Занимался Цезарь и созданием ряда заальпийских колоний. Он поселил своих германских и кельтских всадников в Новиодуне, а боев, высказывавших верность Риму и за это получивших значение римской колонии, в землях эдуев.

Такой Галлию оставил Цезарь переходя Рубикон.

В течение гражданской войны, продолжавшейся почти без перерывов двадцать лет, авторы дошедших до нас рассказов, естественно, могли оставить без внимания сравнительно незначительные события в Галлии. Но то обстоятельство, что эта страна ни разу не упоминается в сохранившемся до этого времени полностью списке триумфов, доказывает, что в те годы в стране кельтов не происходило никаких более или менее значительных новых военных экспедиций.

Позднее, в течение долгого правления Августа и во все нередко весьма опасные критические моменты войн в Германии, области Галлии оставались покорными.

Однако и римское правительство и партия германских патриотов постоянно считались с возможностью восстания галлов против Рима в случае решительного успеха германцев и вторжения их в Галлию.

Таким образом, чужеземное владычество в этой стране отнюдь не было обеспечено. Настоящее серьезное восстание произошло в 21 году при Тиберии, но оно было жестоко подавлено.

Внутренняя организация Галлии является делом Августа. При организации управления империи по окончании гражданских войн Галлия в том виде, в каком она досталась Цезарю и была им окончательно подчинена, полностью перешла в ведение имперской администрации, за исключением области к югу от Альп, которая в это время была присоединена к Италии.

Однако, уже в 21 году до н.э. Август передал сенатскому правительству Нарбоннскую Галлию вместе с областью Массалией от берега Средиземного моря до Севенских гор, а в собственном управлении оставил только новые галльские области.

Эта все же чрезвычайно обширная территория затем была разделена на три административных округа, и во главе каждого из них был поставлен самостоятельный императорский наместник.

Это деление опиралось на отмеченное уже раньше диктатором Цезарем разделение всей страны по национальному признаку – на населенную иберами Аквитанию, чисто кельтскую Галлию и кельто-германскую область бельгов.

Правовые отношения в старой провинции Галлии и в трех новых были совершенно различны. Первая была немедленно полностью латинизирована, в последних же были сначала урегулированы существующие национальные отношения.

В старой провинции выдающееся значение имел город Нарбон, обладавший полным римским правом и соперничавший в торговле с греческой Массалией.

Затем были основаны четыре новые гражданские колонии, главным образом в уступленной после гражданской войны Массалией области.

Среди них наиболее важной в военном отношении была колония Юлиев-Форум, служившая главной стоянкой нового императорского флота.

Большое значение в торговле имела колония Арелате у устья Роны. Когда возросла роль Лиона и торговля вновь начала тяготеть к Роне, эта колония выдвинулась на первое место, впереди Нарбона, и сделалась настоящей наследницей Массалии и крупным рынком итало-галльской торговли.

Также по всей провинции уже при Цезаре и в начале империи были организованы крупные центры как общины латинского права: таковы Русцинон, Авеннион, Аквы Секстиевы, Аппа.

Уже в конце эпохи Августа язык и обычаи страны по обоим берегам Нижней Роны были полностью романизированы, а племенные округа были уничтожены почти по всей провинции.

Жители городских общин, получивших имперское право гражданства, равно как и граждане общин латинского права, которые, вступая в имперскую армию или занимая должности в своем родном городе, приобретали себе и своим потомкам имперское гражданство, в правовом отношении были совершенно равны италийцам и подобно им достигали на государственной службе должностей и почетных отличий.

В отличие в южной провинции в трех Галлиях не существовало городов римского и латинского права. Там был лишь один такой город, не принадлежавший ни к одной из трех провинций или принадлежавший ко всем.

Это был город Лугдун – нынешний Лион. Это поселение возникло на самой южной окраине императорской Галлии, непосредственно на границе имевшей городское устройство провинции, при слиянии Роны и Сены, в пункте, чрезвычайно удачно выбранном как в военном, так и в торговом отношении.

Этот единственный город трех Галлий был в то же время их столицей. Три галльские провинции не были объединены под общим верховным управлением, а из высших должностных лиц империи тут имел свое местопребывание только наместник Средней или Лугдунской провинции.

Однако, когда Галлию посещали император или члены императорской фамилии, они останавливались в Лионе.

Наряду с Карфагеном Лион был единственным городом латинской половины империи, который по образцу Рима имел постоянный гарнизон, равный 1200 солдатам. 37).

Южная Галлия благодаря своему положению лучше, чем какая бы то ни было другая провинция, защищенная от всякого неприятельского нападения, достигла при императорском правительстве высокой степени процветания и городского развития.

Основой благосостояния служило земледелие, которое по всей Галлии приносило большие доходы. Выгодным занятием, в особенности на севере, было также скотоводств, а именно разведение свиней и овец.

Значение Галлии для судьбы империи очень велико. На протяжении пяти веков, которые она находилась под властью Рима, территория и население претерпели существенные изменения. Кельтская народность потеряла свою как религиозную, так и национальную самостоятельность.

Уже к концу Iвека н.э. легионы формировались из галло-римлян и хотя их боевые качества не могли идти ни в какое сравнение с имперскими или британскими волонтерами, уже один этот факт указывает на то, что имперское правительство полностью доверяло своим провинциалам. После закона Каракаллы (212г. н.э.) “О даровании гражданских прав всем свободным жителям империи” галло-римляне окончательно слились с романизированной частью империи.

За время до захвата франками в 486 году н.э. Галлия процветала и богатела под властью Рима, избавленная от ужаса междоусобных войн и опасности борьбы с германскими вторжениями.

Завоевание Цезарем Галлии открыло дорогу свободному проникновению греко-римской культуры вглубь Европейского материка.

Но здесь римская утонченная культура вступила в длительную и опасную войну с варварами-германцами, которая кончилась падением Рима.

Примечания.

1.
Полибий. История. 1, 72, 1-3.

2.
Диодор. Библиотека историка. 13, 44, 1; 15, 54, 11.

3.
Диодор. Там же. 13, 59, 3; 13, 114, 1; Цицерон
II
.

4.
Диодор. Там же. 20, 55; Полибий, 7, 9, 5.

5.
Полибий, 6, 51, 1-2. Аристотель. Политика. 2, 8, 3.

6.
Ливий, 30, 6, 3.

7.
Аристотель,
II
, 8, 3.

8.
Аристотель, II, 8, 2; Диодор, 20, 10, 3.

9.
Аристотель, II, 8, 4.

10.
Аристотель,
II
, 8, 2.

11.
Ливий Тит., 34, 36; Корнелий Непот, Ганнибал, 7, 4.

12.
Аристотель,
II
, 8, 5.

13.
Диодор, 15, 15, 2.

14.
Моммзен Т. История Рима. С. 283.

15.
Моммзен Т. Там же. С. 513.

16.
sites/rome.webzone.ru/army/legions1.htm

17.
Тацит. История, 2, 58

18.
Моммзен Т. Там же. С. 521.

19.
Виппер Р.Ю. Последний век империи. С. 393.

20.
Ферреро Г. Юлий Цезарь. С. 89-90.

21.
Цезарь. Галльская война,
I
, 1

22.
Там же. У
II, 23

23.
Там же. III, 13

24.
Там же.
III, 14

25.
Там же.
III, 12

26.
Там же.
I
, 18

27.
Страбон. IУ, IУ, 3 (197), говорит, что большая часть галльских народов жила аристократическими республиками

28.
Цезарь, Галльская война,
II
, 15;
I
У, 2; УI, 24; Диодор, У, 26

29.
Страбон,
I
У,
II
, 1 (190),
I
У,
II
, 2 (191), IУ.
I
У, 3 (196),
I
У,
I
У, 3 (197).

30.
Цезарь. Галльская война, III, 28

31.
Там же.
I
, 18

32.
Там же.
I
, 4

33.
Там же. У
I
, 15

34.
Цезарь. Комментарии, У
II
, 13-15

35.
Там же.
I
У, 3

36.
Светоний. Цезарь, 24

37.
Иосиф Флавий. Иудейская война, 2, 16, 4

38. Карты.
Моммзен Т. История Рима. Т.
I
У. С. 403-404

13.5 Аппиан. Римские войны. Изд-во "Алетейя", 1994

(rome.webzone.ru/antlitr/appian/hist-f07.htm)