22 августа в советских центральных газетах было опубликовано сообщение о советско-германских контактах. В этом сообщении говорилось: "После заключения советско-германского торгово-кредитного соглашения встал вопрос об усилении политических отношений между Германией и СССР. Происшедший по этому вопросу обмен мнениями между правительствами Германии и СССР установил наличие желания обеих сторон разрядить напряженность в политических отношениях между ними, устранить угрозу войны и заключить пакт о ненападении. В связи с этим предстоит на днях приезд германского министра иностранных дел г. фон Риббентропа в Москву для соответствующих переговоров".
Подобная информация, исходившая от правительственных кругов Советского Союза, могла означать, что Москва больше не намерена продолжать советско-франко-английские переговоры и резко меняет свой внешнеполитический курс. Конечно, такая перспектива вызывала озабоченность и тревогу среди дипломатов Франции и Англии. 22 августа французское агентство Гавас с разрешения советских властей передало следующую информацию: "Переговоры о договоре о ненападении с Германией не могут никаким образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры. Речь идет о содействии делу мира: оно направлено на уменьшение международной напряженности, другое - на подготовку путей и средств в целях борьбы с агрессией, если она произойдет". Передавая в Париж эту информацию, посол Франции в Москве Э. Наджиар рекомендовал правительству Даладье комментировать это сообщение "с самым большим спокойствием". "Разыгрываемая партия, - писал посол, - требует большой осмотрительности, и мы не должны чего-либо делать или говорить, что позволило бы немецкой пропаганде заявить о провале на Востоке нашей мирной программе сопротивления агрессии".
Сообщение Гавас, скорее всего, не было случайностью. Советская дипломатия настойчиво проводила такую линию, которая могла бы в какой-то мере успокоить общественное мнение Западной Европы и породить надежды на то, что нормализация отношений СССР с Германией не создает непреодолимых препятствий для переговоров с Англией и Францией. Поскольку смысл советско-германского сближения еще до конца не был понят (хотя некоторые дипломаты и политические деятели довольно трезво оценивали сложившуюся ситуацию), то иллюзии на сохранение сотрудничества СССР с франко-английским блоком еще оставались.
22 августа нарком иностранных дел СССР В.М. Молотов в беседе с французским послом подчеркнул, что советское правительство решило заключить договор с Германией лишь тогда, когда оно окончательно убедилось в невозможности достигнуть положительных результатов на переговорах военных миссий СССР, Франции и Англии. Но далее Молотов заявил, что основные направления политики Советского Союза не изменились и Москва твердо придерживается линии на сохранение мира и сопротивление агрессору. Нарком дал понять, что подписание советско-германского договора о ненападении не обязательно должно привести к прекращению советско-англо-французских переговоров, что через какое-то время эти переговоры могут быть продолжены.
25 августа главы французской и английской военных миссий пришли к Ворошилову с прощальным визитом. Нарком обороны им заявил: "К сожалению, нам на этот раз не удалось договориться. Но будем надеяться, что в другое время наша работа будет носить более успешный характер". В своем донесении в Париж от 27 августа военный атташе Франции генерал О. Палас, который сопровождал генерала Думенка, писал, что маршал Ворошилов был очень любезен и уверял, что он будет счастлив, если обстоятельства позволят возобновить переговоры с французами. Генерал Палас высказал предположение, что советское правительство, внося коррективы в свою внешнюю политику, намерено в зависимости от обстоятельств остаться в какой-то мере арбитром в сложившейся ситуации. Однако, полагал французский военный атташе, учитывая опасения Москвы по отношению к Германии и к ее возрастающему военному потенциалу, возможен поворот в советской внешней политике к соглашению с Францией и Англией.
26 августа заместитель народного комиссара иностранных дел С.А. Лозовский в беседе с послом Китая Ян Цзе, касаясь развития международных отношений, отметил, что "заключение пакта о ненападении между Советским Союзом и Германией создает элемент стабильности в неустойчивой международной обстановке". По мнению Лозовского, отъезд делегаций Франции и Англии из Москвы является лишь эпизодом в переговорах. "Если Англия и Франция пойдут на предложения Советского правительства, не исключена возможность заключения договора с ними... В настоящее время переговоры прерваны, но их возобновление зависит от Англии и Франции.
Вероятно, советские полпредства за границей получили указания НКИД пропагандировать этот тезис в дипломатических кругах. Французский посол в Берлине сообщил, что один из сотрудников советского полпредства в беседе с ним заявил, что Россия не может допустить, чтобы Польша попала под влияние Германии и что создавшаяся ситуация не обязательно приведет к окончательному срыву франко-англо-советских переговоров. В начале сентября, когда германская агрессия против Польши стала свершившимся фактом, полпред СССР во Франции Я.З. Суриц в беседе с послом Китая В. Ку заявил, что, заключив пакт с Германией, СССР не встал на сторону рейха и сохранял свободу действий в соответствии со своими интересами. Сохраняя нейтралитет, Советский Союз готов развивать отношения со странами Запада и пока Париж и Лондон не сожгли мосты, возможность для сотрудничества существует. Содержание беседы китайский дипломат немедленно сообщил в МИД Франции.
Безусловно, советское руководство хотело, хотя бы временно, успокоить общественное мнение, и не желало раскрывать свои карты. Будет обоснованным предположить, что Сталин и его окружение не верили Гитлеру и считали, что, сохраняя контакты с Парижем и Лондоном, они имеют возможность оказывать давление на политику рейха, а, возможно, существовал и запасной вариант политики. Можно также считать, что политическое руководство Советского Союза опасалось сближения Англии и Франции с Германией за счет СССР, т.е. нового Мюнхена. Советская разведка безусловно имела сведения об активных англо-германских контактах в конце августа 1939 г. Поэтому информация, которая распространялась по дипломатическая каналам о возможности продолжения переговоров между СССР, Францией и Англией, могла в какой-то мере затруднить сговор западных союзников с Германией. Однако, это лишь предположение.
Несмотря на шок, вызванный сообщением о предстоящем заключении советско-германского пакта, в определенных политических кругах Франции, под влиянием советской дипломатии, возникло мнение, что не все еще потеряно для Франции и еще существуют надежды на присоединение России к франко-английской коалиции. Особое беспокойство проявлял министр иностранных дел Ж. Бонне, для которого советско-германское сближение в то время, когда серьезно ухудшились отношения Франции с Германией, означало полное крушение его внешнеполитического курса.22 августа Ж. Бонне телеграфировал во французское посольство в Москве и дал указание послу Наджиару встретиться с Молотовым, выразить ему удивление французского правительства в связи с германо-советскими переговорами и выслушать объяснение наркома, от содержания которого будет зависеть позиции Франции. Вечером в тот же день Бонне направляет Наджиару еще одну телеграмму и обязывает его вновь встретиться с наркомом иностранных дел. Послу предлагалось в беседе с Молотовым подчеркнуть, что в случае германской агрессии Польша без помощи СССР не сможет отразить нападение, и тогда возникает опасность для Советского Союза, поскольку верхмат может предпринять военные действия против СССР. Бонне предлагает послу заявить Молотову, что франко-советский договор 1935 г. предусматривает при возникновении международной напряженности осуществлять консультации сторон в целях поиска эффективных мер для поддержания мира. По мнению французского министра, в Европе возникли обстоятельства для подобных консультаций.
Французский посол в Берлине Р. Кулондр в телеграмме в Париж от 23 августа высказал мнение, что правительство должно принять решительные меры в целях сохранения и укрепления отношений с Советским Союзом. "Ничего не может быть более неприятным для Германии, - писал посол, - как сообщение, полученное после возвращения Риббентропа в Берлин, о том, что высокопоставленный политический деятель Франции в свою очередь направляется в Москву".
В тот же день генерал Гамелен предпринимает попытку каким-то образом предотвратить неминуемый провал московских переговоров. Он направляет срочную инструкцию главе французской военной миссии в Москве генералу Думенку. В инструкции указывалось, что французское правительство не намерено отзывать из Москвы военную миссию и тем самым признать провал переговоров. Ссылаясь на заявление Молотова и Ворошилова о том, что Советский Союз готов сотрудничать с Францией в целях сопротивления агрессору, Гамелен предложил поставить перед Ворошиловым вопрос о незамедлительном заключении военного соглашения на базе минимальных, но реально возможных условий сотрудничества военно-морских сил и авиации, а также о взаимопомощи военными материалами. По мнению Гамелена, даже такое ограниченное сотрудничество будет иметь большое значение, продемонстрирует франко-русскую солидарность и укрепит фронт противодействия агрессору. Гамелен признавал, что позиция Польши мешает франко-русскому сотрудничеству, но был уверен, что при определенных обстоятельствах Варшава изменит эту позицию. Инструкция Гамелена свидетельствовала о том, что находясь в критическом положении, Франция готова была идти на заключение военной конвенции, хотя и урезанной.
Во французских дипломатических кругах высказывалось мнение, что сближение СССР с нацистской Германией может быть маневром в целях воздействия на Париж и Лондон. Кроме того, некоторые дипломаты считали, что в случае германской агрессии в Европе Советский Союз, несмотря на советско-германский пакт, может выступить против рейха.23 августа военный атташе Франции в Москве генерал О. Палас в своем донесении в Париж писал: "Я продолжаю считать, что для СССР решение вопроса в смысле соглашения с Германией является лишь выходом на худой конец, а, может быть, и средством нажима в целях более быстрого создания прочной, хорошо спаянной во всех своих частях коалиции, которая, как мне всегда казалось, является предметом желаний советских руководителей". Правда, генерал Палас не исключал соглашения между СССР и Германией о разделе Польши и Балтийских стран, что облегчило бы нападение рейха на Францию. Но все же французский военный атташе полагал, что для советского правительства предпочтительнее союз с западными державами с участием Польши и Румынии против новой агрессии в Европе. Военно-воздушный атташе Франции в Москве подполковник Люге в докладе, представленном в Париж 29 августа, высказал мысль о том, что соглашения СССР с Германией еще не приобрели прочный характер. Если Москва не получит от рейха твердых гарантий обеспечения своих интересов, то Советский Союз может изменить свои внешнеполитические ориентиры. Развитие ситуации, утверждал Люге, может привести к новому повороту во внешнеполитическом курсе Кремля.
25 августа Ж. Бонне пригласил советского полпреда Я.З. Сурица. Во время беседы речь шла, естественно, о советско-германском пакте. Французский министр сетовал, что Москва подписала этот документ без предупреждения Парижа и Лондона. Бонне спрашивал полпреда о позиции Советского правительства, он пытался выяснить, считает ли оно пакт с Германией совместимым с франко-советским договором о взаимопомощи, и остается ли этот договор в силе. Французский МИД был заинтересован в сохранении, хотя бы формально, советско-французского договора 1935 г. Во-первых, франко-советские отношения могли помешать сближению СССР с Германией. Во-вторых, договор 1935 г. оставлял надежды на изменения внешнеполитического курса Советского Союза.
Идея о возможности продолжения англо-франко-советских переговоров и заключения военно-политического союза с СССР против агрессивных устремлений фашистской Германии не исчезла во французском общественном мнении, в первую очередь среди коммунистов, которые действовали в соответствии с указаниями Исполнительного комитета Коминтерна (ИККИ).22 августа накануне приезда Риббентропа в Москву секретариат ИККИ принял постановление "Об антисоветской кампании по поводу переговоров между СССР и Германией". В этом документе говорилось, что "эвентуальное заключение пакта о ненападении между СССР и Германией не исключает возможности и необходимости соглашения между Англией, Францией и СССР для совместного отпора агрессорам". Указав, что английское и французское правительства сознательно затягивали переговорный процесс, стараясь использовать переговоры с СССР как средство, чтобы добиться компромисса с Германией за счет СССР, а Польша под их влиянием отклонила возможную эффективную помощь СССР, Секретариат ИККИ подчеркивал, что Советский Союз, идя на заключение пакта с Германией, срывает планы империалистов направить агрессию против СССР и действует в защиту всеобщего мира. В документе выражалась надежда, что переговоры СССР с Германией "могут понудить правительства Англии и Франции перейти от пустых разговоров к скорейшему заключению пакта с СССР".
25 августа на совещании парламентских групп коммунистов М. Торез оценил советско-германский пакт как вклад СССР в укрепление дела мира и отметил, что договор о ненападении между СССР и Германией не исключает других соглашений Москвы с иностранными государствами и не закрывает возможность продолжения франко-англо-советских переговоров. "Поскольку мы проявляем заботу о мире и французской безопасности, - говорил М. Торез, - мы желаем заключения франко-англо-советского альянса, который и сегодня остается возможным и необходимым. Такой альянс дополнит и практически уточнит франко-советский пакт о взаимопомощи, не потерявший еще свою силу".
Луи Арагон в газете "Се суар" писал: "Между Францией и Польшей существует договор о взаимопомощи. Если Польша явится жертвой агрессии, Франция должна придти к ней на помощь.
Существует договор о взаимной помощи между Францией и СССР. И если Франция выступит в защиту жертвы агрессии в силу обязательств по своим договорам (например, помощь Польше), то СССР непременно поможет Франции". Представляет интерес мнение видного французского журналиста, коммуниста, активного сторонника франко-советской дружбы Жака Садуля. В письме к Марселю Кашену от 26 августа он писал, что советско-германский пакт от 23 августа не перечеркивает советско-французские отношения. "... Советские руководители, несмотря на пакт с Гитлером, пакт безусловно, временный, не перестали быть смертельными врагами империализма вообще и, в частности, империализма германского, который остается самым опасным для СССР, - писал Садуль, - ... Я убежден, что в случае войны, а война может вспыхнуть в скором времени, Красная Армия через короткий или более продолжительный период в зависимости от того, что мы будем или не будем делать, начнет решительные действия по разгрому общего врага". Ж. Садуль оказался прав: Красная Армия стала воевать против "общего врага", вернее ей пришлось отражать агрессию нацистской Германии, но... после поражения Франции.
Как видно, после подписания советско-германского пакта о ненападении сложилось довольно парадоксальное положение, которое и породило какие-то надежды и слухи о вероятности восстановления прочных советско-французских отношений. Советско-французский договор о взаимопомощи 1935 г. не был денонсирован, формально сохранились обязанности сторон оказывать военную помощь в случае прямой агрессии против СССР или Франции. Кроме того, в политических кругах Парижа или, точнее, в какой-то части этих кругов, существовало мнение, что в случае войны между Польшей и Германией, в которую, в силу своих обязательств будет вовлечена Франция, Советский Союз, исходя из своих интересов, вынужден будет оказывать помощь Польше даже в том случае, если не будет заранее заключено советско-польское соглашение.
Расчеты Парижа на то, что СССР, несмотря на советско-германский пакт о ненападении, окажет помощь Польше в случае нападения на нее фашистского рейха не оправдались. Также не имели шансов на успех надежды Парижа на укрепление франко-русских отношений. Советский Союз не мог предпринять каких-либо акций против Германии. Статья IV договора от 23 августа 1939 г. гласила: "Ни одна из Договаривающихся сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны". Но дело не только в формальной стороне. Для Москвы Франция потеряла значение надежного партнера на международной арене. Она не могла предложить реальную военную помощь России, она не могла пойти навстречу интересам СССР, как их понимало сталинское руководство. Гитлер давал Сталину гораздо больше, чем могли предложить Париж и Лондон. Но в то же время Кремль не считал необходимым демонстративно рвать отношения с Францией, которая в перспективе, при новом раскладе сил в Европе могла вновь иметь значительную роль. Перипетии надвигавшейся войны были неясны.
Французское и английское правительства не пошли на прекращение дипломатических отношений с СССР. Они надеялись оказывать на Москву какое-то влияние и тем самым ослабить советско-германское сотрудничество. Кроме того, наиболее прозорливые западные политики понимали, что между СССР и Германией продолжают существовать серьезные политические противоречия, которые могут привести к прямому конфликту. В этом случае Париж и Лондон рассчитывали на восстановление сотрудничества с СССР. В дипломатических кругах сразу же после подписания пакта Молотов-Риббентроп, возникло мнение, что советско-германский договор о ненападении не может оказать большего влияния на военно-стратегическую обстановку в Европе. Такую точку зрения высказал французский посол в Москве Э. Наджиар в телеграмме в Париж от 27 августа. Ссылаясь на слова главы французской военной миссии генерала Думенка, посол ответил, что военные инстанции Франции никогда не рассчитывали на реальную военную помощь России соседней Польше. Поэтому советско-германский пакт не мог внести изменения в соотношение французских, английских, польских и немецких сил. "В нынешних обстоятельствах, - делал вывод посол, - было бы самой большой опасностью, если Франция и Англия спасуют и дадут увлечь себя впечатлениями, что все потеряно. Предпринимая преждевременные действия, основываясь на том, будто большевистская Россия перешла с оружием и ресурсами в лагерь гитлеровской Германии, мы играли бы на руку последней. Разыгрываемая партия остается очень напряженной. В правительстве СССР существуют разные тенденции. Если в отношении Англии недоверие и злоба, то чувства по отношению к нам более нюансированы".
Сообщение о подписании советско-германского пакта о ненападении было неожиданностью для французского общественного мнения. Многие простые французы и француженки, которые в своем большинстве верили в возможность франко-англо-советского альянса против фашистских агрессоров, не могли понять смысл советско-германского сближения. Произошло нечто необъяснимое. "СССР ушел к немцам", Франция потеряла союзника, на которого возлагались большие надежды. В письме к В.П. Потемкину от 18 октября 1939 г. Я.З. Суриц писал: "Из всех актов советского правительства последнего времени наиболее бурную реакцию вызвало здесь (в Париже) подписание нами пакта о ненападении с Германией". Растерянность и недоумение наблюдалось в рабочей среде, в кругах интеллигенции, до того симпатизировавшей Советскому Союзу.
Заявление французских политических лидеров подогревали подобные настроения. Э. Даладье в речи по радио 25 августа заявил: "Темные обстоятельства, при которых обсуждался этот пакт, время, когда он был опубликован, слова и выражения в его статьях показывает, что пакт увеличивает возможность агрессии против друзей Франции и против самой Франции". Министр финансов в правительстве Э. Даладье, будущий премьер-министр Франции П. Рейно сказал, что заключение советско-германского договора означает "Ватерлоо французской дипломатии". Весьма болезненно принял известие о русско-германском пакте председатель Национального собрания Э. Эррио, заявивший, что "будто происходят его собственные похороны".
С осуждением пакта и французской политики, не сумевшей предотвратить советско-германское сближение, выступили известные журналисты, стоявшие на позициях национальных интересов Франции - Кериллис, Пертинакс, Эрве.25 августа А. Кериллис в газете "Эпок" высказал предположение, что в советско-германском пакте есть секретные статьи, которые зафиксировали какие-то положения в пользу России. По мнению Кериллиса, речь могла идти о новом разделе Польши и предоставлении СССР особых прав в Балтии, "Ужасное гитлеро-большевистское соглашение влечет для Европы драматические последствия, может быть, самые драматические из всех", - писал этот известный журналист.
Французская пресса, в том числе и социалистическая, начала кампанию против Советского Союза, на все лады распространяя тезис о "предательстве" Кремля, о "коварстве и вероломстве" Сталина, который "нанес удар ножом в спину Франции".25 августа лидер социалистов Леон Блюм в газете "Попюлер" писал: "Демонстративно подписывая этот пакт в самый острый момент кризиса, когда начало войны зависит лишь от воли Гитлера, когда малейшие изменения в соотношении сил в его пользу, малейшее проявление смятения или растерянности в общественном мнении и правительства демократии могут толкнуть фюрера на фатальное решение, Советы нанесли жестокий удар делу мира".
Административная комиссия Всеобщей конфедерации труда (ВКТ) в принятой резолюции подчеркнула нарастающую угрозу войны и осудила советско-германский пакт о ненападении. В листовке, опубликованной ВКТ, говорилось: "Советы цинично предали дело, в котором они были инициаторами... Советы в то же время предали страны, которые они вовлекли на этот путь, которых призывали поддерживать твердую несгибаемую политику решительного противодействия переговорам с Германией. Это чудовищное провокационное предательство, оскорбляющее всех, кто рассчитывал на Россию, чтобы предотвратить европейскую войну".
29 августа видные деятели науки и культуры Франции опубликовали декларацию, осуждающую "двурушничество в международных делах". "Интеллектуальные силы Франции, горячо требовавшие создания фронта против гитлеровской агрессии и заключения франко-англо-советской антанты, - говорилось в декларации, - выражают свое изумление перед поворотом, сблизившим правителей СССР и нацистского рейха. И это произошло тогда, когда Германия угрожает Польше, угрожает независимости всех свободных народов". Документ подписали всемирно известные ученые Ирен и Фредерик Жолио Кюри, Поль Ланжевен и другие представители науки и культуры Франции.
Профессор Р. Жиро, руководитель института Пьера Ренувена при университете Парижа I, выступив на международной конференции в Москве в ноябре 1989 г., отметил, что многие французы всегда относились с подозрением к Советскому Союзу, а с подписанием германо-советского пакта это чувство недоверия значительно возросло. "... Сговор между гитлеризмом и сталинизмом считался безнравственным, немыслимым и вовлекал Францию в атмосферу глубокого антикоммунизма. Образ СССР был в высшей мере непривлекательным".
Французская коммунистическая партия была во Франции единственной политической организацией, выступившей в защиту политики Москвы и полностью одобряющей заключение советско-германского пакта о ненападении. ФКП, официально именовавшаяся "Французской секцией Коммунистического интернационала" еще раз продемонстрировала свою верность "стране социализма - родине всех трудящихся"
Заключение договора между СССР и Германией породило рост антикоммунизма во Франции и ослабило позиции ФКП. Историк А. Амуру писал: "Советско-германский пакт привел к тому, что даже наименее разбиравшиеся в политике поняли возрастающую угрозу войны. Этот договор породил враждебность толпы к единственной партии, которая осмелилась, не без осторожности, заявить о себе как защитнице пакта".
Правящие круги Франции, всегда враждебно относящиеся к идеологии и политической деятельности коммунистов, использовали сложившуюся ситуацию и предприняли акции, направленные против ФКП.25 августа были конфискованы тиражи "Юманите" и газеты Луи Арагона "Се суар".26 августа правительственный декрет представил право властям принимать решения о конфискации или прекращении выхода "любой газеты или других периодических изданий, публикации которых подрывают национальную оборону".28 августа была учреждена цензура для прессы. В соответствии с правительственными декретами в стране были запрещены издания ФКП.
В
противоположность крайнему антисоветизму, проявившемуся во французской прессе после заключения советско-германского договора о ненападении и в заявлениях некоторых политических лидеров Франции, во французских дипломатических документах дается несколько другая, более взвешенная оценка пакта Молотова-Риббентропа, основанная на анализе причин, толкнувших Москву на заключение пакта о ненападении с фашистской Германией.29 августа военно-воздушный атташе Франции подполковник Люге представил в Париж обширный доклад об обстоятельствах заключения советско-германского пакта о ненападении и целях советской внешней политики. Документ свидетельствует, что французский подполковник сумел разобраться во многих внешнеполитических хитросплетениях Кремля и высказал весьма обоснованные предположения. По мнению Люге, не следует переоценивать идеологические установки советского руководства, в том числе коммунистические идеалы и ненависть к фашизму. Кремль проявляет реалистический прагматизм и не намерен придерживаться каких-либо моральных ограничений. Прежде всего для Москвы важно обеспечить безопасность страны и неприкосновенность своей территории. В этих целях советское руководство, считал подполковник Люге, не исключало возможность союза с Францией и Англией для того, чтобы разбить с малыми жертвами главного противника - Германию. Но ход переговоров с Москвой показал, что в условиях неизбежности войны такое решение оказалось невозможным. Именно в сложившейся ситуации родилась в Кремле идея остаться вне европейского военного конфликта, обеспечить безопасность страны соглашением с единственно опасным противником - Германией.
Весьма интересно мнение французского военного атташе генерала Паласа о мотивах, побудивших Кремль пойти на согласие с нацистским рейхом. В донесении в Париж от 4 сентября 1939 г., говоря о маневрах Москвы в период трехсторонних переговоров, французский военный атташе писал, что, несмотря на осуждение методов действий советской дипломатии, "необходимо быть объективным, и прежде всего иметь в виду интересы Советского Союза". Генерал Палас считал, что Советский Союз действительно рассчитывал придти к соглашению с Францией и Англией. Однако в правительственных кругах существовали серьезные сомнения в положительных результатах Московских переговоров. Медленный ход переговоров порождал недоверие правительства СССР к внешнеполитическому курсу Франции и Англии, опасения о возможности "нового Мюнхена". Советские военные специалисты понимали, что Польша в случае военного конфликта с Германией будет быстро разбита. Палас высказывал предположение, что советские лидеры полагали, что по всей вероятности Франция и Англия без поддержки Советского Союза не пойдут на войну в защиту Польши. Но вопрос о проходе частей Красной Армии через польскую территорию не был решен. В этих условиях Кремль, по мнению французского военного атташе, посчитал, что в интересах СССР не вступать в войну, а следовательно, искать сближения с Германией.
Сближение с фашистской Германией, против которой в СССР на протяжении многих лет велась враждебная пропаганда, было, безусловно, полной неожиданностью для советских людей. Политическое руководство Советского Союза предприняло энергичные меры, чтобы оправдать действия Кремля, представить, как всегда, политику Москвы не только как справедливую, но и как единственно верную и мудрую, направленную на благо советского народа и всего человечества. Вина за срыв Московских переговоров возлагалась на Францию и Англию, коварная и двурушническая политика которых вынудила советское правительство пойти на сближение с Германией.
Официальную оценку советским правительством на прошедших событий дал в своей речи 31 августа на сессии Верховного Совета СССР при обсуждении вопроса о ратификации советско-германского договора о ненападении председатель Совета народных комиссаров В.М. Молотов. Глава правительства СССР указал на причины, побудившие советское руководство к сближению с Берлином, охарактеризовал определенный поворот в политике Москвы как решительный шаг в деле укрепления международного положения Советского Союза. Молотов однозначно возложил вину за провал советско-англо-французских переговоров на Англию и Францию: "Советский Союз заключил пакт о ненападении с Германией, между прочим, в силу того обстоятельства, что переговоры с Францией и Англией натолкнулись на непреодолимые разногласия и кончились неудачей по вине англо-французских правящих кругов". По мнению главы Советского правительства, договор о ненападении между СССР и Германией явился поворотным пунктом в истории Европы. "Вчера еще фашистская Германия проводила в отношении СССР враждебную нам внешнюю политику, - подчеркнул Молотов. - Сегодня, однако, обстановка изменилась, и мы перестали быть врагами". Советский руководитель заявил, что заключение договора о ненападении между СССР и Германией означает поворот в развитии Европы. "Этот договор не только дает нам устранение угрозы войны с Германией, сужает поле возможных военных столкновений в Европе и служит, таким образом, делу всеобщего мира, - он должен обеспечить нам новые возможности роста сил, укрепление наших позиций, дальнейший рост влияния Советского Союза на международное развитие". В выступлении Молотова содержалась резкая критика позиций Франции и Англии, политические лидеры которых фактически обвинялись в разжигании войны в Европе.
Естественно, речь Молотова, опубликованная в день нападения Германии на Польшу, была враждебно встречена в политических кругах Франции и Англии, но получила полное одобрение в Берлине.1 сентября к помощнику наркома иностранных дел В.Н. Павлову явился советник германского посольства в Москве Г. Хильгер и передал для Молотова несколько важных сообщений. Он информировал наркома, что Гитлер отдал приказ верхмату начать операцию против Польши. Далее Хильгер сообщил, что в этот день утром послу Шуленбергу позвонил министр иностранных дел рейха Риббентроп, который был "чрезвычайно обрадован" речью Молотова в Верховном Совете, "горячо приветствовал" сказанное наркомом и "очень доволен предельной ясностью" этой речи. Выступая в рейхстаге 1 сентября Гитлер заявил: "Пакт был ратифицирован в Берлине и в Москве... Я могу присоединиться к каждому слову, которое сказал народный комиссар по иностранным делам Молотов в связи с этим".
Заключение советско-германского договора о ненападении 23 августа 1935 г., его оценка и влияние на развитие международных отношений до сих пор вызывают интерес общественности и породили обширную историографию как в Россию, так и за рубежом. Эти проблемы, в свете нынешних отношений с Польшей и Прибалтийскими государствами, не потеряли своего политического значения и в настоящее время. "Советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. была уготована беспрецедентная роль, - писал в статье о германо-советских отношениях С.З. Случ, - в истории международных отношений не было другого такого случая, чтобы спустя более полувека после заключения соглашение по-прежнему оставалось предметом не утихающей не только научной, но и политической актуальной дискуссии". Об этом свидетельствуют решения первого Съезда народных депутатов СССР о создании специальной комиссии для изучения документальных материалов, связанных с обстоятельствами заключения в 1939 г. советско-германского договора о ненападении и принятое вторым Съездом народных депутатов СССР 24 декабря 1989 г. по материалам комиссии постановления "О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года". В этом документе отмечается, что договор с Германией о ненападении, заключенный в критической международной ситуации, имел одной из целей - отвести от СССР угрозу надвигавшейся войны. Однако, в конечном счете, эта цель не была достигнута, а просчеты во внешнеполитическом курсе советского правительства усугубили последствия нацистской агрессии.
Главным аргументом сторонников советско-германского пакта, который был оформлен еще сталинским руководством, считается тот факт, что Советский Союз в первый период второй мировой войны не стал участником военного столкновения двух империалистических блоков и тем самым обеспечил почти 22 месяца мирной передышки для подготовки к неминуемому военному противоборству с фашистской Германией. Безусловно, это был большой выигрыш советской политики.
Сталин и его ближайшее окружение понимали неотвратимость военного конфликта в Европе и неизбежность поражения Польши. Выход германских войск на границы СССР значительно увеличил бы опасность для советского государства. Но Сталин отдавал себе отчет, что Советский Союз не готов к войне с Германией, которая обладала мощным военным потенциалом. Военно-политический альянс СССР с Францией и Англией не сложился в результате целого комплекса неблагоприятных причин.
Сближение с Германией давало определенный выигрыш, открывало возможность для СССР занять нейтральную позицию хотя бы в начальный период надвигавшейся войны. Опасения за судьбу страны повлияли на решение Кремля и подтолкнули советское руководство решительным образом изменить внешнеполитический курс страны.
В депеше на Кэ д'Орсе поверенный в делах Франции в СССР 24 сентября 1939 г. писал, что Сталин знает о внутренних слабостях советского государства и решение о пакте с Германией было принято под влиянием страха. Следует отметить, что Сталин рассчитывал обеспечить мир с Германией до 1942 г., завершив к этому обширную программу перевооружения Красной Армии.
Сталин, конечно, понимал временный характер соглашения с Германией, война с которой была неизбежной в будущем. Но советское руководство, по мнению кремлевского лидера, сумело отодвинуть начало войны.
Безусловно, в августе 1939 г. СССР получил некоторый военно-стратегический выигрыш, хотя в дальнейшем не сумел использовать его в полной мере для обеспечения безопасности страны.
Советско-германский пакт 1939 г. сыграл положительную роль в урегулировании советско-японских отношений. Временный поверенный в делах СССР в Японии Н.И. Генералов 24 августа 1939 г. телеграфировал в НКИД: "Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в явную растерянность особенно военщину и фашистский лагерь". Далее советский дипломат сообщил, что некоторые видные политические деятели высказываются о неизбежности коренного пересмотра внешней политики Японии по отношению к СССР.28 августа 1939 г. японский кабинет во главе с К. Хиранума, являвшимся сторонником совместной японо-германской войны против СССР, подал в отставку. На позицию правящих кругов Японии, безусловно, оказал влияние разгром японских войск на реке Халхин-Гол в конце августа 1939 г. Уже 9 сентября японский посол в Москве предложил советскому правительству заключить перемирие, создать комиссию по установлению демаркационной линии и комиссию по урегулированию возможных в будущем конфликтов. Советско-японские переговоры приняли длительный характер и закончились подписанием 13 апреля 1941 г. договора между СССР и Японией о нейтралитете. Незадолго до нападения фашистской Германии на СССР урегулирование отношений с Японией имело огромное значение. Советско-японский договор о нейтралитете, конечно, не снимал угрозу безопасности СССР на Дальнем Востоке, но в определенной мере ограничивал ее и давал советской дипломатии возможность оказывать влияние на политику Токио.
После окончания Великой Отечественной войны в соответствии с официальными установками в работах советских историков господствовала точка зрения, что советско-германский пакт 1939 г. был не только оправдан и обеспечил советскому государству большие политические и военно-стратегические преимущества, но и являлся результатом мудрого и дальновидного решения гениального Сталина, одним ударом разрушившего коварные замыслы как Чемберлена и Даладье, так и Гитлера.
В последние годы мнения российских историков не столь однозначны. В публикациях стал заметен отказ от принципа презумпции непогрешимости советского руководства, появились критические оценки отдельных аспектов внешней политики правительства СССР в довоенные годы, осуждение внешнеполитических решений Сталина. Серьезному критическому анализу были подвергнуты обстоятельства заключения советско-германского пакта о ненападении и его значение, что позволило избежать односторонних и во многих случаях упрощенных суждений.
Однако многие российские историки продолжают считать, что к концу лета 1939 г. сложилась такая международная ситуация, когда для Советского Союза не было другого выхода, кроме заключения пакта о ненападении с фашистской Германией. "Пакт 1939 года: альтернативы не было" - так назвали свою статью в "Литературной газете" С.А. Тюшкевич и А.С. Орлов. С подобным мнением солидарны такие известные историки как В. Бережков, В.Я. Сиполс и некоторые другие.
Другая группа ученых-историков считает, что объективной неизбежности и необходимости идти на соглашение с Гитлером у советского руководства не было. Сталин имел возможность выбора, и у него была реальная альтернатива. По этому поводу на страницах российских изданий развернулась острая полемика.
В статье "Сталин в начале 39-го. XVIII съезд ВКП (б) и советско-германский пакт о ненападении", опубликованной в "Московских новостях" № 35 за 1989 г., В.И. Дашичев утверждает, что, несмотря на антисоветские аспекты в политике Франции и Англии, на переговорах в Москве имелась возможность придти к соглашению. Но этого не произошло, поскольку Сталин переоценил вероятность сговора этих держав с Германией и недооценил стремление Парижа и Лондона к альянсу. По мнению автора, статьи советско-германские соглашения явились итогом поворота в политике Кремля, который обозначился еще весной 1939 г.М.И. Семиряга в своей книге "Тайны сталинской дипломатии 1939-1941" высказал мнение, что нет оснований рассматривать советско-германский пакт как вынужденный и неизбежный для СССР, что на Московских переговорах не были исчерпаны все шансы для достижения соглашения с Францией и Англией. З.С. Белоусова также считает, что договору от 23 августа была альтернатива, но Кремль сделал свой выбор. "Сталин пошел на пакт с Гитлером, т.к именно он предоставлял ему (в соответствии с пунктами секретного протокола) то, чего он не мог добиться от Франции и Англии. В соглашении с нацистской Германией реализовались имперские наклонности сталинизма".
Подписав германо-советский пакт о ненападении, рейх признал "сферу интересов" СССР в Восточной Европе, взял обязательства не препятствовать советским акциям в этом регионе, предложив раздел Польши. Столь значительные уступки открывали Сталину возможность для осуществления далеко идущей политики.
Поверенный в делах Франции в СССР Ж. Пайяр в телеграмме в Париж отмечал, что Берлин пошел на большие уступки Советскому Союзу и тем самым повлиял на позицию Кремля. "Нацистские руководители, заявлявшие раньше, что они будут вести войну для того, чтобы завоевать необходимое жизненное пространство на Востоке, теперь уступили Восточную Европу СССР".
Соглашение с Германией в условиях европейской войны между двумя блоками империалистических держав давало возможность Москве предпринять решительные акции по включению в состав СССР территорий, принадлежавших до революции к русской империи и отодвинуть на запад границы СССР, создавая тем самым новый плацдарм для отражения вероятной агрессии или для наступательных действий.
Договор Советского Союза с нацистской Германией, против политики которой в течение многих лет выступало советское правительство и руководство ВКП (б), был с недоумением встречен общественностью СССР. Договор готовился в тайне и взаимный поворот от непримиримой борьбы с фашизмом к сотрудничеству с гитлеровской Германией дезориентировал массы, оказал деморализующее воздействие на население Советского Союза, посеял иллюзии о возможности сохранить нейтралитет в начавшейся войне, а в дальнейшем усилил шок и растерянность, когда фашистская Германия напала на СССР.
Советско-германское сотрудничество лишило ориентиров международное коммунистическое и рабочее движение. Многолетняя деятельность коммунистов за объединение всех демократических сил в борьбе с фашизмом лишилась поддержки социалистического государства и ВКП (б). Подписание советско-германского пакта о ненападении резко осложнило положение зарубежных компартий, всегда безоговорочно поддерживавших советскую политику, вызвало широкую антисоветскую и антикоммунистическую кампанию на Западе.
Советско-германский договор от 23 августа означал конец внешнеполитического курса Москвы, направленного на создание системы коллективной безопасности в Европе для противодействия вероятной агрессии гитлеровской Германии. Советский Союз перестал быть потенциальным союзником Франции и Англии в борьбе с Германией. Более того, соглашение с гитлеровским рейхом, предусматривавшее раздел сфер влияния, превращало Советский Союз если не в прямого, то в косвенного соучастника агрессивных действий Германии. Сговор Сталина с Гитлером состоялся за счет Польши, за спиной народов Прибалтики и стран Юго-Восточной Европы.
По мнению член-корреспондента РАН А.О. Чубарьяна, известный пакт Молотова-Риббентропа "был не только противоправным, но и аморальным документом, потому что игнорировал интересы и права других, потому что предусматривал раздел мира на сферы влияния". Все это нанесло большой вред международному престижу СССР, привело к потере доверия к Советской политике на международной арене. Практически Советский Союз вновь оказался в изоляции.
Советско-германский пакт о ненападении значительно укрепил позиции нацистского рейха в Европе, предоставил Германии уникальную возможность разгромить Польшу в молниеносных операциях без опасения противодействия со стороны СССР. Столь же выгодные военно-политические условия сложились для верхмата во время подготовки и осуществления военной кампании в Западной Европе, поскольку была ликвидирована угроза войны на два фронта, которая всегда кошмаром тяготела над германским генеральным штабом. Берлин заручился поддержкой СССР в политической области. Советско-германский пакт от 23 августа определил обязательства сторон проводить взаимные консультации по политическим проблемам, "чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы". Ныне известно, что такие консультации проходили регулярно. Советское правительство официально поддерживало внешнеполитический курс Берлина. Торгово-экономические связи Германии с СССР были весьма выгодны Берлину и способствовали укреплению военно-экономического потенциала рейха в войне с Францией и Англией. Из Советского Союза фашистская Германия получала сырье, имевшее стратегическое значение (горючее, смазочные масла, марганцевую руду, хлопок, лен, фосфаты, лес и пр), и продовольствие. Кроме того, Германия получила право транзита военных материалов из Японии и в Японию, что укрепляло военно-политический союз этих держав.25 августа 1939 г. в письме к Муссолини Гитлер писал: "Могу сказать вам, Дуче, что благодаря этим соглашениям (с СССР)
гарантируется благожелательное отношение России на случай любого конфликта... Благодаря переговорам с Советской Россией в международных отношениях возникло совершенно новое положение, которое должно принести Оси величайший из возможных выигрышей".
В отечественной историографии утвердилось мнение, что советско-германский пакт о ненападении представляет собой обычный дипломатический документ такого рода и не противоречит нормам международного права. Все зло, как считают некоторые российские историки, заключалось в секретных протоколах к нему и в договоре от 28 сентября о дружбе и границах. К такому же выводу пришел и Съезд народных депутатов СССР 24 декабря 1989 г. Касаясь решения о подписании пакта о ненападении с Германией, Д.А. Волкогонов писал: "Политически многие шаги советского руководства, видимо, были оправданы, но нравственная сторона этих мер, вроде заключения секретных соглашений с Гитлером, заслуживает осуждения". Аналогичного мнения придерживается доктор исторических наук А.С. Орлов. По его мнению, сам договор о ненападении "законный" и "правомерный", а секретные приложения "незаконные" и "неправомерные".
Такую оценку можно признать только в том случае, если рассматривать договор о ненападении между СССР и Германией с формальной точки зрения, в отрыве от прилагаемых к нему секретным протоколам. На наш взгляд, такое мнение порождает определенные сомнения. Обоснованно предположение, что если бы не было секретных приложений, то не было бы и самого советско-германского пакта о ненападении. Как известно, в памятной записке от 17 августа, врученной В.М. Молотовым германскому послу Ф. Шуленбургу советская сторона предложила одновременно с подписанием пакта о ненападении подписать специальный протокол "о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний (т.е. протокол - И. Ч) представлял органическую часть пакта" (подчеркнуто нами - И. Ч). Договор о дружбе и границе от 28 сентября явился логическим продолжением начатой Москвой политики сотрудничества с Германией.
Выступая на заседании "круглого стола", организованного редакцией журнала "Вопросы истории" 31 марта 1989 г., доктор исторических наук В.М. Фалин, занимавший в то время пост заведующего международным отделом ЦК КПСС, подчеркнул, что можно понять и объяснить некоторые аспекты советско-германских отношений в 1939-1941 гг., но нельзя оправдать многое, что произошло за эти годы. "Мы должны провести рубеж между политикой, когда СССР официально оставался нейтральным, и политикой, когда Сталин сделал нас "другом" нацистской Германии и впал в безнравственный, по всем меркам, противный социализму флирт с совместными парадами и другими недостойными "акциями".
Принимая точку зрения В.М. Фалина, все же следует подчеркнуть, что весь комплекс документов, определявших советско-германские отношения, представляет единое целое. Совершенно очевидно, что если бы не было секретного приложения то не было бы и самого пакта, а договор о границе и дружбе, торгово-экономические отношения, взаимные консультации, совместные парады и "другие недостойные акции" были логически продолжением начатой политики сотрудничества с фашистским рейхом.