Терроризм в России в начале XX века

Исторический факультет

Кафедра отечественной истории новейшего времени

Курсовая работа

Терроризм в России в начале XX века

Оглавление

Введение……………………………………………………………………3

Глава I. Террор партии социалистов-революционеров……………….…7

§ 1. Место террора в деятельности эсеров…………….……….7

§ 2. Боевые организации………………………………………..12

§ 3. Эсеры-максималисты…………………………….……..…14

Глава II. Анархистский террор…………………………………………..16

Глава III. Место террора у социалистов-революционеров……………..20

Заключение……………………………………………………………..…25

Список использованной литературы………………………..…………...26

Введение

Отечественными исследователями опубликованы сотни, если не тысячи, работ, посвященных тем или иным аспектам революционного движения в России, в которой в той или иной степени затрагивалась проблема революционного терроризма; с другой стороны, история революционного терроризма как самостоятельная исследовательская проблема стала рассматриваться в отечественной историографии совсем недавно, в середине 1990-х годов. В 1994 и 1995 годах в Москве под эгидой общества «Мемориал» состоялись две конференции, посвященные терроризму в истории России. Материалы второй из них – «Индивидуальный политический террор в России. XIX – начало XX в. История. Идеология. Социальная психология», были изданы.

В редакционном предисловии к сборнику говорится, что проблема политического террора относится к числу наименее изученных в отечественной историографии; до настоящего времени нет ни одной обобщающей работы. Такое положение вещей сложилось не только из-за трудности самой проблемы, но и, в первую очередь, из-за невозможности для историков в течении нескольких десятилетий сколько-нибудь серьезно и объективно заниматься ее изучением. Архивный материал был почти недоступен, а интерпретации диктовались предписанными сверху жесткими рамками.

Материалы сборника весьма разнообразны; наряду с концептуальными статьями, в которых предпринимаются попытки оценить влияние терроризма на русское общество начала XX века (И. М. Пушкарева, М. И. Леонов), в нем представлены фактографические, хотя и весьма ценные, сообщения, статьи, посвященные отдельным аспектам деятельности террористических организаций, истории провокации, публицистика.

Несмотря на то, что к теме терроризма отечественные историки стали обращаться лишь в сравнительно недавнее время, проблема неоднократно затрагивалась в работах, посвященных истории российского революционного движения. В трудах советских историков народничества рассматривалась конкретная история революционных организаций, их идеология и практическая деятельность и т. д. Разумеется. Многие работы несли на себе печать времени, а их авторы были поставлены в жесткие идеологические рамки.

Русский революционный терроризм начала века, сыгравший огромную роль в жизни страны, потрясший современников был практически «не замечен» советской историографией.

Но, впрочем, это и неудивительно. Признать крупную роль терроризма в политической жизни страны означало «преувеличить» значение «мелкобуржуазных» партий или, что было еще «хуже», указать на причастность к терроризму большевиков, официально индивидуальный террор отвергавших. Отсюда и соответствующие оценки: «Политические… итоги террора социалистов-революционеров были равны нулю»; «В целом эсеровский террор не оказал в 1905 – 1907 гг. большого влияния на ход революции». И лишь в конце 1980-х – начале 1990-х годов в отечественной литературе стали появляться более взвешенные характеристики: «В целом революционный террор не оказал в 1905 – 1907 гг. большого влияния на ход событий, хотя и отрицать его значение как фактора дезорганизации власти и активизации масс не следует»[1]
.

В 1990-е годы появляется ряд монографических исследований, статей, защищаются диссертации, посвященные истории политических партий начала века, в которых значительное внимание уделяется проблемам революционного терроризма. Среди них монография об эсерах-максималистах Д. Б. Павлова, исследования о партии эсеров М. И. Леонова, К. Н. Морозова, Р. А. Городницкого, об анархистах – В. В. Кривенького и др.

Больше внимания различным аспектам истории революционного терроризма в России уделялось зарубежными историками. Назовем монографии и статьи А. Улама, Д. Харди, О. Радки, П. Аврича, М. Хилдермейера, Э. Найт, А. Ашера и др.

Одна из немногих попыток сформулировать общую концепцию истории терроризма в России предпринята в статье американского историка Н. Неймарка «Терроризм и падение императорской России».

Н. Неймарку принадлежит также ценная монография «Террористы и социал-демократы», в которой рассмотрена история наиболее заметных революционных организаций в царствование Александра III. Как бы хронологическим продолжением этой книги и первой монографией, специально посвященной истории терроризма в России стала книга А. Гейфман «Убий! Революционный терроризм в России. 1894 - 1917». В книге А. Гейфман, написанной на основе широкого круга источников, в том числе материалов из архива партии социалистов-революционеров, архива заграничной охранки и собрания Б. И. Николаевского показан подлинный размах терроризма в Российский империи начала века. По ее расчетам, в 1901 – 1911 годах жертвами террористических актов стали около 17 тысяч человек.

Одна из центральных идей Гейфман – то, что в начале XX века господствовал новый тип террористов, скорее предшественников современных экстремистов, нежели преемников российских террористов XIX века. Они не слишком интересовались теорией, нередко действовали исходя из своих собственных побуждений, а не по решению какой-либо партии.

Хронологические рамки данной работы приходятся на начало XX века, кульминационным периодом является первая российская революция, исходя из того, что в это время, после определенного затишья, складывается и достигает пика определенный тип терроризма, значительно отличающийся от терроризма предыдущего века.

Глава

I

. Террор партии социалистов-революционеров

§ 1. Место террора в деятельности эсеров

В конце 1980-х годов с призывом к возрождению (хотя и со значительными коррективами) народовольчества выступил Х. О. Житловский. В 1898 году Житловский, под псевдонимом С. Григорович, выпустил книжку «Социализм и борьба за политическую свободу». В ней он немало места уделил «Народной воле», «из всех планов, намерений и начинаний «Народной воли» действительно великим и исторически важным остается террор, которому одному партия обязана своей известностью, своим могуществом, своим обаянием».

Один из лидеров русского неонародничества, впоследствии главный идеолог эсеров В. М. Чернов, вспоминал, что он и его единомышленники в России «очень рано почувствовали, что имеем за границей поддержку в… наших взглядах у Житловского».

Позднее Житловский стал членом «Аграрно-социалистической лиги», вошедшей затем в партию эсеров, и одним из лидеров заграничной эсеровской организации.

В начале 1901 года раздались выстрелы террористов-одиночек, показавшие, что недовольство части общества политикой властей, не имеющее легальных каналов для выхода, чревато экстремистскими формами протеста.

В конце 1901 – начале 1902 годов, в результате объединения «южных» и «северных» социалистов-революционеров, к которым тогда же или несколько позже примкнули «Группа старых народовольцев», «Аграрно-социалистическая лига» и другие заграничные группы, а также «Рабочая партия политического освобождения России», образовалась единая партия социалистов-революционеров[2]
.

2 апреля 1902 г. С.В.Балмашев смертельно ранил мини­стра внутренних дел Д.С.Сипягина — этим было положено начало эсеровского террора. Лидеры партии, по-видимому, на­кануне покушения не были полностью уверены в желательной для них реакции общества. По крайней мере, первая прокла­мация, отпечатанная в большом подвальном помещении ял­тинской дачи Н.Г.Коломийцева, имела подпись «Боевая орга­низация», без указания партийной принадлежности. И лишь тогда, когда реакция общества выявилась достаточно опреде­ленно, была издана вторая прокламация, уже за подписью «Боевая организация партии социалистов-революционеров», и сразу «Революционная Россия» начала массированную агита­цию в пользу террора[3]
.

Позиция партийного руководства не оставалась неизмен­ной. ЦК принимал решение о прекращении террора после опубликования манифеста 17 октября 1905 г., в период дея­тельности I Государственной Думы. Всякий раз решения ЦК встречали энергичное сопротивление. Дело доходило до угроз о разрыве с партией (так ставился вопрос в ноябре 1905 г. на съезде Северо-Западной области и на совещаниях московских членов ЦК). Во всех случаях приостанавливался «централь­ный» террор. На местах террор продолжался.

После Сипягина жертвами эсеровского террора стали харьковский и уфимский губернаторы Оболенский и Богдано­вич, помощник пристава Кулишов и полковник Метленко (два последних покушения были делом боевых дружин в Бердичеве и Белостоке), а 15 июля 1904 г. бомбой, брошенной Егором Сазоновым, в Петербурге был убит министр внутренних дел В.К.Плеве[4]
. Затем последовал всплеск. Партийной статистикой зафиксировано в 1905 г. — 54, в 1906 г. — 78, в 1907 г. — 68, в том числе после 3 июня — 30 (по уточненным данным, в 1905 г. — 59, в 1906 г. — 93, в 1907 г. — 81) покушений. И— сразу резкий спад, в 1908 г. — 3, в 1909 г. — 2, в 1910 г. — 1, в 1911 г. — 2 покушения[5]
.

Боевая организация за все годы своего существования со­вершила 11 покушений (менее 5% общего числа); 4 до 1905 г., 5, в том числе убийство агента полиции Татарова, в годы рево­люции, 2 — во второй половине 1907 г.; 47 покушений на счету других специализированных организаций: центрального боевого отряда и боевых областных отрядов. Остальные терро­ристические акты совершили боевые дружины, основной зада­чей которых считалось участие в массовых вооруженных вы­ступлениях. БО и боевые областные отряды, как правило, на­правляли свои действия против представителей высшего и среднего эшелона государственного аппарата, боевые дружи­ны — против непосредственных исполнителей карательных функций и агентов полиции (провокаторов).

Эсеровский террор не был одноплановым. Едва ли можно отнести к террору старого типа, даже вообще к террору, убий­ство провокаторов и шпионов (если употреблять устоявшуюся терминологию). Также вряд ли можно считать актами традиционного революционного («ин­теллигентского», по традиции, идущей от Г.В.Плеханова, В.И.Засулич, В.И.Ленина и остальных социал-демократов) террора пять покушений, совершенных рабочими, членами боевой дружины в Одессе, против солдат, городового, страж­ника, околоточного надзирателя в «Потемкинские дни». В целом действия боевых дружин, в которых основную массу составляли рабочие и крестьяне, скорее относились к проявле­ниям «партизанской войны» как по формам и средствам свое­го осуществления, так и по связи с чувством непосредственно­го протеста экзальтированных лиц.

Боевые, или как они часто назывались, летучие, отряды при областных комитетах и террористические боевые дружи­ны при самых крупных губернских комитетах действовали под непосредственным партийным контролем, также, как и центральный боевой отряд. Первые из них возникли в середи­не 1905 г., но в основном начали создаваться с конца 1905 — начала 1906 г. Центральный боевой отряд, летучие боевые от­ряды Северной, Центральной областей состояли преимущест­венно из интеллигенции и в меньшей части — из рабочих, По­волжской области — из интеллигенции и крестьян с вкрапле­нием рабочих. Южная боевая дружина имела в своем составе отчасти крестьян, но главным образом, рабочих. Деятельность этих отрядов определялась комитетами, «они не отходили от линии поведения, которая определялась партийными докумен­тами того времени»[6]
.

Осенью 1902 г. в провинциальных губернских жандармских управлениях (ГЖУ) стали создавать­ся охранные отделения. Вскоре они стали непременной час­тью ГЖУ. В Департаменте полиции Особому отделу, заведо­вание которым поручили выдающемуся специалисту, С.В.Зубатову, были приданы функции особого органа по борьбе с революционным движением и террором в особенности. Были приняты чрезвычайные меры охраны императорской семьи, министров, высокопо­ставленных государственных деятелей. Их выезды соверша­лись после консультаций с начальниками охранных отделений[7]
.

Денежные поступления на нужды Боевой организации до конца 1907 г. были постоянны и весьма значительны. Кассиры ЦК А.А.Аргунов, затем М.А.Натансон БО в средствах не отка­зывали. Согласно подробному докладу, составленному В.С. Гоц за январь 1904 г. — декабрь 1907 г., Азеф взял из кассы ЦК 319919 франков, ежемесячно около 2500 рублей. Кроме того, специальные пожертвования «на центральный террор» одно время не проходили через кассу ЦК, а сразу передавались БО, т.е. тому же Азефу. Азеф после разоблаче­ния и бегства писал жене: «... через мои руки проходили де­сятки тысяч без отчета». Савинков был убежден, что Азеф крал значительные партийные суммы. Савинков, Азеф, а также некоторые члены БО не стесняли себя в тракт на личные нужды, вызывая частые нарекания в партии. Согласно утверждениям Савинкова, «дело Плеве» обошлись партии в 30 тысяч, «дело великого князя Сергея Александровича» — в 7 тысяч рублей. Вероятно, это преуменьшенные суммы. Другие авторитетные члены партии называли суммы в 50 и 40 тысяч рублей.

Совсем иным было финансовое положение летучих боевых отрядов, боевых дружин. Зачастую они не только обеспе­чивали себя, но, после экспроприации, отдавали значительную часть средств комитетам на общепартийные нужды. Порой, члены этих отрядов, буквально, бедствовали.

Боевая организация была немногочисленной. По подсче­там В.М.Зензинова, М. А. Натансона и В.М.Чернова, за все годы существования в ее состав входило 78-80 человек. Весной 1905 г. она насчитывала около 30 человек. Ни до, ни после этого времени БО не имела столько членов одновремен­но. Обычно в ней было от 10 до 15 членов. Особое положение в партии, та роль, которая отводилась БО, тот ореол, который создавался вокруг нее, были причиной того, что тип, образ террориста формировался именно этой небольшой замкнутой группой[8]
.

§ 2. Боевые организации

В исследуемое время историю «центрального» террора ПСР можно разделить на два периода: БО ПСР под руководством Г. А. Гершуни и Е. Ф. Азеф (с февраля 1907 г. по январь 1909 г.) и «инициативная» БО ПСР под руководством Б. В. Савинкова (Боевая группа Б. В. Савинкова – с января 1909 г. по март 1911 г.)

Самоустранение осенью 1906 г. Азефа и Савинкова от руководства БО ПСР в связи с невозможностью продолжать работу в прежних технико- организационных формах встретило сопротивление ЦК ПСР.

Настоящей подоплекой этого дела являлись терзания Азефа, мучительно искавшего новой линии своего поведения, позволившей бы ему выжить, оградив его от подозрений как со стороны А. В. Герасимова – своего полицейского руководителя, так и эсеров.

Азеф предпочел объявить невозможным продолжение террора в старых формах, на которые охранка уже якобы нашла противоядие. Но подобная позиция заставляла ЦК ПСР воспринимать уход руководителей БО как временный, до выработки новых технических и организационных форм ведения террористической борьбы. Попытки В. М. Чернова, М. А. Натансона и Н. И. Ракитникова в ноябре 1906 г. уговорить боевиков продолжить работу без самоустранившихся руководителей БО не оставляли у Азефа сомнений, что при первой же возможности ЦК воссоздаст БО и без него.

Оставляя планы об уходе как запасной вариант, Е. Ф. Азеф видел для себя выход в это время в постройке аэроплана и в ведении боевого дела совместно с Г. А. Гершуни. Идея создания аэроплана принадлежала русскому эмигранту Сергею Ивановичу Бухало, жившему в Мюнхене и согласившемуся отдать свое изобретение в руки боевой организации для нанесения бомбовых ударов по резиденции царя.

История БО ПСР не закончилась с роспуском в январе 1909 г. после разоблачения Е. Ф. Азефа. Последняя страница ее истории, связанная с Б. В. Савинковым, вновь вернувшимся к боевой работе, закрылась лишь весной 1911 г. первое практическое следствие разоблачения Азефа для партии проявилось сразу же – возникла настоятельная необходимость роспуска старой БО и отставки ЦК ПСР. В этой ситуации Савинков действовал решительно: он заявил ЦК ПСР о своем желании создать боевую группу и возглавить ее.

В конфликтные отношения с руководством партии Б. В. Савинков вступил в связи с его крайне негативной реакцией на выводы Судебно-Следственной комиссии по делу Азефа и на позицию, которую заняла в этом вопросе ЗД ЦК ПСР. Не исключено, что этот конфликт стал одним из веских оснований для принятия членами БО решения о самороспуске, т. к. еще за несколько дней до выхода «Заключения» позиция членов БО была иной.

§ 3. Эсеры-максималисты

В 1904 г. в партии появилась группа «аграрных террористов» (лидеры — М.И.Соколов, Е.И. Лозинский), оформившаяся впоследствии, в 1906 г., совместно с так называемой «московской оп­позицией» (В.В.Мазурин и др.) в «Союз социалистов-революционеров-максималистов», провозгласивший террор своим основным средством борьбы. Этими эсеровскими раскольниками были совершены самые кровавые и отвратительные террористические акты в годы революции, в том числе взрыв дачи П.А.Столыпина 12 августа 1906, а также самые крупные экспро­приации — ограбление Московского общества взаим­ного кредита, когда партийную кассу за 15 минут по­полнили 875 тыс. руб. и захват казначейских сумм (около 400 тыс. руб.) в Фонарном переулке в Петер­бурге. Причем последний «экс» стал и одним из самых кровавых[9]
.

В программном отношении расхождения заключа­лись в том, что «раскольники» не признавали программы-минимум, настаивая на осуществимости не­медленной социализации земли, фабрик и заводов. В тактическом плане максималисты отдавали приоритет терроризму, считая его универсальным средством борьбы против самодержавия, эксплуататоров, а также лучшим методом агитации, способным в конце концов побудить массы к восстанию. Экспроприации макси­малисты рассматривали как особую форму классовой борьбы, средство «конфискации частных капиталов» и преодоления «фетиша собственности».

В 1906—1907 годах максималистами было соверше­но около 50 террористических актов. Отношение к че­ловеческой жизни, не говоря уже о собственности, у максималистов было сходно с крайними анархистски­ми группами. Замечателен комментарий лидера макси­малистов М.И.Соколова («Медведя») по поводу многочисленных жертв среди «посторонних» при взрыве дачи Столыпина: «...Эти "человеческие жизни"? Свора охранников, их следовало перестрелять каждого в отдельности... дело не в устранении [Столыпина], а в устрашении, они должны знать, что на них идет сила. Важен размах... Каменную глыбу взрывают дина­митом, а не расстреливают из револьверов». Эсеры выпустили специальное заявление о своей непричаст­ности к взрыву на Аптекарском острове и о мораль­ном и политическом осуждении такого рода покуше­ний. Заявление было во всяком случае необычным для революционной партии; Б. И. Николаевский высказал предположение, что оно было принято под давлением Азефа, испуга

вшегося возможной реакции своих рабо­тодателей из Департамента полиции[10]
.

Тактический план максималистов обнаруживал явный перекос в сторону нелегальных и, в первую очередь, террористических средств борьбы. На практике перекос становился еще более очевидным, поскольку намерение максималистов вести широкую агитационно-пропагандистскую работу так и не было осуществлено, и террор явился главным и почти единственным делом их организаций на всем протяжении первой революции. По неполным данным, за 1906 – 1907 гг. ими было осуществлено свыше 50 террористических актов главным образом против представителей репрессивных органов самодержавия и членов черносотенных организаций, причем большинство этих покушений (около 40) пришлось на 1907 г[11]
.

Глава

II

. Анархистский террор

Первая статья, подводящая теоретическую основу под анархистский террор в России XX века, принадлежала перу Г. И. Гогелия и появилась на страницах «Хлеба и воли»! В статье, без обиняков озаглавленной «К характеристике нашей тактики. Террор», после оговорки, что террору хлебовольцы не придают первенствующего значения, отмечалось, что «террор является неизбежным атрибутом революционного периода до и во время революции». С точки зрения редакции, Россия переживала как раз такой исторический момент. Террор, «определяемый таким образом», может носить характер индивидуального акта или же форму аграрного и фабричного» т. е., массового террора. Предпочтение «хлебовольцы», разумеется, отдавали террору массовому, но и в индивидуальном видели несомненный революционный смысл. Индивидуальный теракт мог иметь «троякое значение: как мщение, как пропаганда и как «изъятие из обращения» особенно жестоких и «талантливых» представителей реакции».

«Хлебовольческое» направление оставалось господствующим в российском анархизме до начала революции 1905—1907 гг. Затем российский анархизм «расслаивается» на несколько течений; движение идет в основном в сторону радикализации его методов. Ультрарадикализм отличал группу «Безначалие», образовавшуюся в Париже весной 1905 г. «Безначальцы» (лидеры — Бидбей (С.М.Романов, Н.В.Дивногорский) выпустили несколько номеров «Листка группы "Безначалие" и ряд прокламаций. Они отрицали тред-юнионизм, синдикализм и парламентаризм; призывали к бунтарству, разжиганию «беспощадной гражданской войны», созданию «вольных боевых дружин» и экспроприациям; «безначальцы» отрицательно относились к «современному русскому демократическому движению», считая, что оно лишь отвлекает пролетариат от борьбы за его собственные интересы. Универсальным средством борьбы «безначальцы» считали терроризм, призывая к применению его самых крайних форм. В некоторых прокламациях родственных «безначальцам» анархистских групп («родственность» удостоверяется перепечаткой отдельных прокламаций на страницах «Листка группы "Безначалие") рекомендовались «массовые убийства, поджоги, грабежи». Торжество анархии ожидалось после того, как «всех наших живодеров поджогами и оглоблями со свету сживем».

«Чернознаменское» течение в анархизме, получив­шее свое название по одноименному журналу, вышед­шему в декабре 1905 г., взяло на вооружение тактику «безмотивного» террора. На страницах журнала «Бун­тарь», ставшего литературным выразителем идей чер-нознаменцев, эта тактика обосновывалась следующим образом: «Вскрыть и обнажить грубый буржуазно-де­мократический обман, проявить протест, сказать силь­но и ярко свое анархистское слово можно только рядом крупных антибуржуазных "безмотивных" актов. Анархисты должны направить свои террористичес­кие удары на буржуазию не только за ту или иную частичную, конкретную вину ее перед пролетариа­том; надо разить буржуа, как представителей и цвет буржуазного общества. Пусть вечная угроза смерти, как страшное напоминание о "вечной вине", висит над буржуа каждый миг, каждый час его существова­ния. Пусть не будет среди них "невиновных". Да не знают они покоя. "Безмотивные" антибуржуазные акты внесут смятение и хаос в лагерь буржуазии, быть может хоть "на миг" отвлекут внимание масс от демо­кратических лозунгов, раскроют перед ними новые и яркие горизонты истинно классовой борьбы и, нако­нец, подымут падающую энергию групп, углубят и расширят их кругозор...»

Появление чернознаменства и «безмотивного» тер­рора как главного средства его борьбы против существующего строя анонимный автор связывал с кризисом в анархистском движении, потерей местными группа­ми общероссийских перспектив, увлечениемих поли­тическим террором, который играет на руку демокра­тии, в то время как акты экономического террора «че­ресчур редки, бледны и мелки»!Возможно, наиболее образно и ярко основную «па­радигму» безмотивного террора сформулировал одес­ский анархист Ушеров: «Достаточно увидеть на чело­веке белые перчатки, чтобы признать в нем врага, до­стойного смерти... Ибо, видите ли, виноват не какой-то объективный строй общества, а каждый инди­видуум, поддерживающий этот строй и пользую­щийся им в свою пользу».

Слова у «безмотивников» с делом не расходились. Ими были осуществлены, как уже упоминалось, взры­вы в кафе Либмана в Одессе и ресторане «Бристоль» в Варшаве; на съезде в Кишиневе в январе 1906 г. было решено взорвать съезд горнопромышленников, однако в связи с массовыми арестами анархистов это намере­ние осуществить не удалось. Планировалось также взорвать поезд, в котором должны были находиться крупные чиновники управления одной из железных дорог; однако террористы опоздали к поезду с чинов­никами и один из них с досады бросил бомбу в вагон первого класса, где «невиновных» с анархистской точки зрения быть не могло. Кстати, террорист сам был ранен при взрыве, задержан полицией; из больни­цы, где он содержался под стражей, его освободили товарищи-анархисты; однако вскоре полиция вышла на след террориста, при попытке задержания тот от­крыл стрельбу, убил нескольких казаков и последней пулей покончил с собой[12]
.

Несколько отличных от «безмотивников» взглядов на террор придерживалась другая фракция чернознаменцев — «коммунары». Они, также будучи сторонни­ками «безмотивного» террора, не верили в эффектив­ность индивидуального терроризма, полагая, что отдельные теракты потонут в «колоссально-огромной де­мократической волне». Они считали более эффектив­ным захват какого-либо города с целью создания там коммуны. Это позволило бы «на громадном фоне де­мократии создать хотя бы одну враждебную всей кар­тине точку...» Можно представить, что «эксплуатато­рам» пришлось бы в такой «точке» несладко. Однако группа, собиравшаяся осуществить этот «массовый анархический акт» была арестована прежде, чем попы­талась претворить идею в жизнь.

Против тактики «безмотивного» террора выступили анархо-синдикалисты; особенно активно проблема терроризма обсуждалась на страницах «Буревестника», давшего название одной из наиболее влиятельных синдикалистских групп.

Практически все анархистские течения признавали террористическую тактику и обосновывали ее тем или иным, нередко довольно сходным, образом. Особен­ностью анархистских террористических теорий было то, что это были «идеи прямого действия».

Глава

III

. Место террора у социал-демократов

Первые покушения, сначала относительно спон­танные, как выстрелы Карповича и Лаговского, а затем систематический «центральный» террор, возоб­новленный Боевой организацией ПСР, вызвали мощ­ную антитеррористическую кампанию на страницах «Искры» и «Зари». Кампания обусловливалась как принципиальными, теоретическими соображениями — марксисты полагали, что терроризм сбивает рабочее движение с правильного пути, тем более, что история уже доказала пагубность методов «Народной воли» для самих революционеров, так и чисто конъюнктурными. Рост популярности эсеров после первых же удачных покушений застал социал-демократов в известной мере врасплох. Об этом свидетельствует непоследова­тельность поведения «искровцев» после покушения Балмашева, которым заявила о своем существовании БО. Поначалу они пытались доказать, что Балмашев вовсе не эсер, а просто студент, причем в прошлом член киевской социал-демократической организации. При этом напоминалось, что террор в современных условиях лишь мешает массовому движению.

Напряженность между местными партийными ор­ганизациями и партийными лидерами по вопросу об отношении к терроризму нарастала. Это отчетливо за­метно, если сравнить тексты, печатавшиеся в «Искре» и «Заре» с еженедельными бюллетенями, издававши­мися в качестве своеобразного приложения к ним. В бюллетенях отражались наиболее интересные события, которые произошли в русском революционном движе­нии за неделю, печатались письма с мест и т.п. Они отражали чувства и настроения рядовых участников движения или же социал-демократов «среднего звена» больше, чем партийных теоретиков[13]
.

В общем, позиции лидеров и теоретиков россий­ской социал-демократии, несмотря на отдельные ого­ворки и временные, едва заметные колебания по отно­шению к терроризму, в 1901—1904 годах были более бескомпромиссны, чем когда-либо прежде или впос­ледствии. Антитеррористическая кампания на страни­цах «Искры» и других печатных органов российской (и иногда германской) социал-демократии, то обостря­ясь, то несколько затухая, была постоянным фактором идейной борьбы в русском революционном движении. Аргументы, выдвигаемые против терроризма, в общем, варьировались незначительно и поскольку повторять одно и то же было не с руки, то полемика временами выливалась в уличение идейных противников в исто­рических неточностях или сокрытии тех или иных фактов от международной социалистической общест­венности.

Раскол российской социал-демократии на больше­виков и меньшевиков не привел, по крайней мере на первых порах, к сколько-нибудь существенным рас­хождениям в вопросе о терроризме, и позиция обеих фракций оставалась солидарной. Вряд ли кто-нибудь протестовал бы против подготовленной Лениным ко II съезду РСДРП, но так и не голосовавшейся, резо­люции о терроре, суммирующей главные идеи, выска­зывавшиеся на страницах «ортодоксальных» партий­ных органов по этому вопросу.

Революция 1905 года, поставившая для социал-де­мократов в порядок дня вопросы о вооруженном вос­стании и других способах насильственного сверже­ния существующего строя, привела и к существенно­му изменению подходов к проблеме терроризма. Диктовалось это и вполне реальными успехами эсе­ров на террористическом поприще, явно, в период политической нестабильности, расшатывавшими устои режима, и настроениями «рядовых» революци­онной армии. Они стремительно радикализировались и временами действия боевых дружин и им по­добных вооруженных формирований большевиков, меньшевиков или эсеров мало чем отличались друг от друга. Отсюда естественным было желание скоор­динировать действия различных революционных партий, что предполагало учет взаимных интересов и более лояльное отношение к истинным или мнимым теоретическим заблуждениям партнеров по революци­онной борьбе.

Особенно разительной выглядела эволюция Плеха­нова. Собственно, его оценки терроризма изменились столь стремительно, что слово эволюция вряд ли аде­кватно характеризует быстроту перемены его взглядов. Статья Плеханова «Врозь идти, вместе бить!», опубли­кованная в «Искре» в начале февраля 1905 года, была настоящим боевым манифестом. В ней он писал, что социал-демократия от­стаивает те средства борьбы, которые считает целесо­образными в данный момент и этим определяется ис­пользование ею насильственных действий, когда это соответствует конкретным обстоятельствам; во-вто­рых, «российские социал-демократы никогда не могли выработать в себе особого пристрастия к «законнос­ти», так как сама обстановка самодержавного государ­ства постоянно внушала им мысль о неизбежности во­оруженной борьбы с царизмом. Великие исторические вопросы, подчеркивал Плеханов, разрешаются в ко­нечном счете огнем и мечом, «критикой посредством оружия».

Терроризм был для Плеханова составной частью этой «Критики оружием», применимой в условиях вос­стания или непосредственно предшествующих восста­нию.

Идея о новой роли терроризма в новых условиях, о необходимости соглашения с партией социалистов-ре­волюционеров, которая ранее подвергалась им только критике, была высказана Лениным в статье «О боевом соглашении для восстания», вышедшей, как и плеха­новская «Врозь идти, вместе бить!», в феврале 1905 года. Статья Ленина была откликом на призыв «Рево­люционной России» (№ 58) к «боевому единению» и слиянию терроризма и массового движения. Разумеет­ся, Ленин сопровождал идею о возможном соглаше­нии множеством оговорок и традиционной критикой эсеровской тактики. Формальное соглашение с эсерами большевики, также как и их братья-враги меньшевики, не заключи­ли, несмотря на заявленное стремление; однако то, чего не сделали на бумаге партийные лидеры, нередко осуществляли на деле революционеры-практики «на местах»; более того, революционная «боевая» практика социал-демократов зачастую ничем не отличалась от эсеровской и даже анархистской. Действия боевых дружин или отдельных боевиков-социал-демократов выражались в тех же нападениях на тюрьмы и поли­цейские участки, убийствах агентов полиции и наибо­лее ненавистных представителей администрации и ка­рательных органов и даже чем-то особенно «прови­нившихся» директоров заводов и инженеров.

Без всяких формальных соглашений боевики и «техники» различных партий сотрудничали друг с дру­гом; возможно, наиболее разительный пример такого сотрудничества, это то, что бомбы, которыми макси­малисты взорвали дачу П. А. Столыпина, были изготов­лены в динамитной мастерской большевистской Бое­вой технической группы.

Однако поражения вооруженных выступлений в декабре 1905 года привели к значительному «пониже­нию тона» публицистики лидеров российской социал-демократии умеренного, меньшевистского толка. Наи- более отчетливо это сформулировал Плеханов в известной фразе по поводу вооруженных восстаний в Москве, Ростове и других городах: «Не надо было и браться за оружие». Он признал ошибочной и рискованной при данных условиях ту игру, «которая называется вооруженным восстанием». Естественно, что сам собой снимался и вопрос о применении террора, как элемента, сопутствующего восстанию; Плеханов просто перестает о нем упоминать.

Несомненно, самым последовательным и решительным сторонником боевых действий среди партийных идеологов был В.И.Ленин. Это определялось как его революционным темпераментом (невольно вспоминается высказывание П.Б.Струве об идейных оппонентах Ленина среди социал-демократии: «Меньшевики — это те же большевики, только в полбутылках») так и тем, что он, возможно, чувствовал настроения радикальной части рабочих, студентов и других «рядовых революции» среди городского населения лучше, чем кто-либо другой.

Оценка Лениным ситуации оказалась, как извест­но, ошибочной. Осенью 1906 года революция шла на спад, а «боевизм» все больше вырождался в анархизм или кое-что похуже. Впрочем, это было заметно уже во время Стокгольмского съезда; «некоторые делега­ты, — вспоминал Алексинский, — привезли с собой в Стокгольм тревожные вести об отношениях между местными комитетами партии и "боевыми дружина­ми", которые создавались во время местных восстаний и после них. Вместо того, чтобы "во имя партийной дисциплины" подчиняться местным комитетам пар­тии, "боевики" обнаруживали склонность к "независи­мости" и совершали действия, за которые партийные комитеты не всегда могли и хотели взять на себя ответственность. Были слухи о том, что "боевики" шли на добывание материальных средств с оружием в руках».

Поэтому вполне логичным было то, что Ленин, убедившись в тщетности надежд на восстание и в связи с этим не видевший уже большого проку в тер­роризме, как его подготовительном элементе и состав­ной части «боевых действий», вновь возвращается к скептическим, а чаще тотально отрицательным оцен­кам индивидуального террора. Этому, конечно, кроме «общих» соображений, способствовала и катастрофа, постигшая эсеров[14]
.

Заключение

Таким образом, исходя из всего вышесказанного, можно подвести определенные итоги. Нельзя говорить, о каких-либо абсолютных партийных приоритетах в террористической деятельности. Большинство террористических актов были стихийными, несанкционированными центральными комитетами, и «самая знаменитая террористическая» партия эсеров не исключение. Единственно, ее акты отличались важностью персон, на которых они были направлены. Также материал показывает, что ни одна радикальная партия в определенной степени и в определенное время не была чужда терроризму. Терроризм начала XX века породил массу совершенно различных типов террористических деятелей, от террориста-анархиста до интеллигента, трезво оценивающего эффект террористического акта.

Список использованной литературы

Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.) М., 2000.

Городницкий Р. А. Егор Сазонов: мировоззрение и психология эсера-террориста // Отечественная история. 1995. № 5.

Гусев К. В. Рыцари террора. М., 1992.

История политических партий России. М., 1994.

Леонов М. И. Партия социалистов-революционеров в 1905 – 1907 гг. М., 1997.

Морозов К. Н. Партия социалистов-революционеров в 1907 – 1914 гг. М., 1998.

Павлов Д. Б. Эсеры-максималисты в первой российской революции. М., 1989.

Тютюкин С. В., Шелохаев В. В. Марксисты и русская революция. М., 1996.

Николаевский Б. И. История одного предателя: террористы и политическая полиция. М., 1991.

[1]
Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.) М., 2000. С. 7.

[2]
История политических партий России. М., 1994. С. 395.

[3]
Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.) М., 2000. С. 314.

[4]
Гусев К. В. Рыцари террора. М., 1992. С. 314.

[5]
История политических партий России. М., 1994. С. 134.

[6]
История политических партий России. М., 1994. С. 139.

[7]
Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.) М., 2000. С. 354.

[8]
Городницкий Р. А. Егор Сазонов: мировоззрение и психология эсера-террориста // Отечественная история. 1995. № 5. С. 75.

[9]
Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.) М., 2000. С. 180.

[10]
Николаевский Б. И. История одного предателя: террористы и политическая полиция. М., 1991.

[11]
Павлов Д. Б. Эсеры-максималисты в первой российской революции. – М., Изд-во ВЗПИ, 1989. С. 154.

[12]
Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.) М., 2000. С. 193.

[13]
Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.) М., 2000. С. 203.

[14]
Тютюкин С. В., Шелохаев В. В. Марксисты и русская революция. М., 1996. С. 135.