М.П. Розенгейм в монографии 1878 г, совершенно справедливо интерпретировал появившийся в российском военно-уголовном судопроизводстве в начале 1710-х гг. «фергер» как ту часть судебного разбирательства, которая сегодня именуется в России этапом судебного следствия. Наконец, вышеприведенное мнение В.Н. Латкина вполне мотивированно оспорил О.И. Чистяков в работе 1997 г, Это не означает, однако, что предварительное расследование в петровское время не зародилось, что справедлива общепринятая ныне точка зрения о том, что «до учреждения судебных следователей (в 1860 г.) российский государственный аппарат не имел структурно и функционально обособленного органа, специально предназначенного для расследования уголовных дел».
Опираясь на собранные к настоящему времени данные, можно со всей определенностью констатировать существование в России 1717–1725 гг. четырех органов предварительного расследования: «майорских» следственных канцелярий, следственной канцелярии генерал-прокуратуры, Розыскной конторы Вышнего суда, а также Камер-коллегии и ее территориальных подразделений (камерирских контор). Все эти органы получили неодинаковое освещение в литературе. Если «майорским» канцеляриям оказалась посвящена череда специальных работ 1910–2000-х гг. (среди которых необходимо особо выделить труды В.И. Веретенникова и М.В. Бабич), то следственная канцелярия генерал-прокуратуры и Розыскная контора оказались прочно забыты до начала XXI в., а Камер-коллегия и ее подразделения вообще не рассматривались предшествующими авторами как органы предварительного расследования. При этом целостного исследования органов расследования петровского времени до настоящего времени не предпринималось.
Для начала здесь необходимо оговорить то обстоятельство, что при создании органов предварительного расследования Петр I заведомо не мог принимать во внимание шведские образцы: в Швеции XV1TIв. таковые органы отсутствовали, а инициированные шведскими фискалами уголовные дела поступали напрямую в суды. Что касается «майорских» следственных канцелярий, то они являли собой временные органы, подчиненных непосредственно монарху и осуществлявшие предварительное следствие по фиксированному кругу дел, инициированных главным образом фискальской службой. Соответственно, фигурантами таковых дел были почти исключительно должностные лица разных уровней, обвинявшиеся в преступлениях против интересов службы. Как уже упоминалось, первой «майорской» следственной канцелярией стала основанная в 1713 г. канцелярия ведения М.И. Волконского, вслед за которой в 1714–1715 гг. были учреждены аналогичные канцелярии под руководством В.В. Долгорукова, И.Н. Плещеева и И.С. Чебышова.
Сочтя опыт деятельности отмеченных канцелярий удачным (в наибольшей мере, вероятно, опыт работы канцелярии В.В. Долгорукова), Петр 1 пришел к мнению о необходимости создать особую систему подобных органов расследования. Окончательное решение на этот счет царь принял, судя по всему, в начале ноября 1717 г. По крайней мере, как явствует из Записной книги исходящей корреспонденции В.В. Долгорукова, 11 ноября 1717 г. будущий император указал вызвать в Санкт-Петербург 16 офицеров Преображенского и Семеновского полков, которые чуть менее месяца спустя получили назначения на руководящие должности в новоучрежденных следственных канцеляриях.
9 декабря 1717 г. было образовано сразу шесть «майорских» следственных канцелярий – во главе с М.Я. Волковым, П.М. Голицыным, И.И. Дмитриевым-Мамоновым,
С.А. Салтыковым, Г.Д. Юсуповым а также Г.И. КошелевУ^ и Ф.Д. Вороновым (последняя была реорганизована из уЖе
существовавшей с 1716 г. канцелярии под руководством же лиц). Примечательно, что основание перечисленных органов было оформлено не единым именным указом, а наборов отдельных (хотя и идентичных) актов, адресованных перанально руководителям канцелярий. Наряду с этим, того 9 декабря 1717 г. Петр I собственноручно написал доныне вводившийся в научный оборот указ, в котором обязал Правительствующий Сенат, во-первых, обеспечить новоявленныеорганы расследования канцелярским персоналом и помещениями, а во-вторых, оказывать им всемерное содействие. В свою очередь, 23 декабря 1717 г. Сенат издал указ с пре/» писанием центральным и местным органам власти исполняв' требования созданных 9 декабря 1717 г. канцелярий.
При этом, если следственные канцелярии 1713–1715 Г» – находились под единоличным руководством, то канцелярии, учрежденные 9 декабря 1717 г., получили коллегиальное устройство по образцу военного суда: при руководителе – «прзусе» – состояли три или четыре асессора, младших участник производства расследования. Правда, в отличие в структуре «майорских» канцелярий отсутствовали аудитор!'' но зато имелась стационарная канцелярия. Канцелярии новых органов расследования состояли обыкновенно из 10–14 служащих, временно откомандированных из различных центральных и местных органов власти. В свою очередь, состав следственных присутствий «майорских» канцелярий Петр I комплектовал почти исключительно из строевых офицеров гвардии.
Нормативную основу функционирования характеризуемых органов расследования образовал главным образом Наказ «майорским» следственным канцеляриям от 9 декабря 1717 г. Растиражированный в ограниченном количестве списков, не изданный в петровское время типографские, не попавший, стоит повторить, в состав Первого Полного собрания законов Наказ от 9 декабря 1717 г. почти два столетия находился в забвении. Будучи выявлен и без всяких комментариев фрагментарно процитирован В.И. Веретенниковым в монографии 1910 г., этот законодательный акт оказался опубликован, как уже говорилось, лишь в 2000 г.Анализа же положений Наказа от 9 декабря 1717 г. до настоящего времени не предпринималось.
С внешней стороны Наказ представлял собой скрепленный подписью Петра I типовой документ, который был 9 декабря 1717 г. вручен руководителю каждой из создававшихся тогда следственных канцелярий (вместе с реестром подлежащих расследованию дел). Из шести (как минимум) завизированных царем списков Наказа до наших дней, как упоминалось выше, сохранился единственный – адресованный Г.И. Кошелеву и Ф.Д. Воронову'. С содержательной стороны Наказ являлся, во-первых, учредительным актом об основании соответствующей канцелярии, а во-вторых, в нем регламентировались полномочия следственной канцелярии, ее формально-иерархический статус, регулировался ряд процессуальных процедур. Наконец, в Наказе закреплялась ответственность руководящих должностных лиц канцелярии за ненадлежащее расследование полученных в производство дел.
Прежде всего, необходимо отметить, что, согласно Наказу от 9 декабря 1717 г., впервые предусматривалось составление такого процессуального документа, который сегодня именуется обвинительным заключением, а в Наказе был обозначен термином «приговор». В названном документе полагалось систематизировать данные, добытые в ходе расследования, а также сформулировать предъявленные обвинения с определением квалификации преступления. Выстраивать обвинительное заключение надлежало по «пунктам» – эпизодам обвинения: «О врученных делах прежде не доносить, пока все разыскано будет и на всякой пункт подписан будет приговор, чему хто будет достоин».
Одновременно в Наказе был специально оговорен запрет «майорской» канцелярии заниматься отправлением правосудия: «Самому… никаких дел не кончать [не выносить приговоры] и эксекуцей [исполнения приговоров] не чинить». Как представляется, в приведенных процессуальных нормах законодатель со всей определенностью отделил предварительное следствие от судебного, что означало вычленение стадии предварительного расследования в отечественном уголовном судопроизводстве.
Кроме того, в процессуальном разделе Наказа от 9 декабря 1717 г. впервые регулировался порядок применения пыток в отношении обвиняемых из числа государственных гражданских служащих (а заодно детализировался – в отношении строевых и отставных военнослужащих). В Наказе закреплялось право «майорской» канцелярии самостоятельно назначать пытку гражданским служащим в должности до вице-губернатора, а военнослужащим – в звании до младшего офицера. Соответственно, применение пытки в отношении младших офицеров должно было санкционироваться (!) военным судом («над обор-афицерами перво держать кригсрехт, и ежели улика будет, по тому пытать»), а в отношении старших и высших офицеров и должностных лиц гражданской администрации от вице-губернатора и выше, как уже упоминалось – самим монархом'. Достойно упоминания, что допросы высших должностных лиц, а также очные ставки с их участием в Наказе предписывалось производить в помещениях Правительствующего Сената («в палате сенацкой»).
Согласно Наказу от 9 декабря 1717 г. «майорской» следственной канцелярии предоставлялось право принимать (как от подследственных и свидетелей, так и от сторонних лиц) заявления о преступлениях, совершенных против интересов службы (по формулировке законодателя, «дела государственному интересу касающиеся или… в великих неправдах и граблении народа»). Однако по материалам таких заявлений канцелярия могла осуществлять лишь, выражаясь по-современному, доследственную проверку, а полномасштабное расследование могло начаться в данном случае лишь по указанию монарха и после окончания производства по делам, исходно порученным канцелярии. Завершая обозрение процессуального раздела Наказа от 9 декабря 1717 г., необходимо отметить, что, констатировав в заключительной части Наказа отсутствие в России современного единого кодекса права («понеже Устава земского полного и порядочного не имеем»), законодатель предписал «майорской» канцелярии руководствоваться – при квалификации обвинений – нормами военно-уголовного законодательства.
Что касается формально-иерархического статуса «майорской» канцелярии, то из положений Наказа со всей очевидностью следовало, что канцелярия подчинялась непосредственно монарху, перед которым и отчитывалась о результатах расследования. В Наказе от 9 декабря 1717 г. оказался не упомянут ни один орган власти, управомоченный давать «майорской» канцелярии какие-либо указания. Даже Сенат, согласно заключительному положению Наказа, обязывался – причем «под опасением жестокого ответу» – только оказывать следственной канцелярии содействие в вопросах кадрового обеспечения.
В единственной внесенной в Наказ уголовно-правовой норме определялась ответственность руководителей канцелярии за совершенные при осуществлении расследования преступления против интересов службы. За это презусам и асессорам грозила единственная санкция – смертная казнь. Как выразился законодатель во вступительной части Наказа, «ежели ж какая мана [пристрастие], взятки или иная правды лишенная причина сыщетца, то без всякой пощады лишены будете живота и чести (ибо пример видете бывшего маеора Волхонского» У. Остается добавить, что «пример бывшаго маеора Волхонского» руководители созданных 9 декабря 1717 г. следственных канцелярий могли «видеть» в прямом смысле слова.
Дело в том, что того же 9 декабря 1717 г., по приговору военного суда, глава первой «майорской» следственной канцелярии М.И. Волконский был расстрелян. Судя по всему, именно будущие презусы и асессоры основанных 9 декабря 1717 г. канцелярий – те самые гвардейские офицеры, которых царь вызвал в столицу отмеченным указом от 11 ноября 1717 г., – образовали кригсрехт, вынесший смертный приговор изобличенному в «неправдах» при расследовании «архангельского дела» майору Семеновского полка Михаилу Волконскому'. Учитывая особенности характера Петра 1, можно с уверенностью предположить, что списки Наказа и реестры подлежащих расследованию дел будущий император вручил руководителям учреждавшихся канцелярий либо непосредственно на месте казни Михаила Волконского, либо в первые часы после нее.
Достойно особого упоминания то обстоятельство, что нормы, закрепленные в Наказе от 9 декабря 1717 г., отнюдь не остались мертвой буквой. Более того: из архивных материалов, очевидно, что Наказом руководствовались не только «майорские» канцелярии, которым он был изначально адресован, но также следственная канцелярия генерал-прокуратуры и Розыскная контора Вышнего суда. Вполне в соответствии с положениями Наказа, означенные канцелярии и Розыскная контора не занимались отправлением правосудия, составляли обвинительные заключения, применяли пытки к высокопоставленным подследственным лишь с санкции монарха'.
Для полноты картины следует добавить, что единственным установленным на сегодня фактом отступления от требований Наказа от 9 декабря 1717 г. явилось вынесение следственной канцелярией генерал-прокуратуры двух приговоров в отношении второстепенных фигурантов многоэпизодного «дела фискалов»– 13 сентября 1722 г. названная канцелярия осудила фискала И.Т. Обухова за содействие в незаконном освобождении из-под стражи дезертира к наказанию батогами, а 28 ноября 1722 г. – осудила подьячих И.Р. и С.И. Лихаревых за неуказные сборы с жителей Переяславль-Залесского уезда к наказанию кнутом, конфискации имущества и к пожизненному запрещению состоять на государственной службе. Указанные приговоры были приведены в исполнение без направления на утверждение императору. Однако, несмотря на приведенный факт, можно со всей определенностью утверждать, что Наказ от 9 декабря 1717 г. оказался воплощен в жизнь. А это, в свою очередь, означало, что вычленение стадии предварительного расследования в отечественном уголовном судопроизводстве произошло в ходе проведения судебной реформы 1717–1723 гг. не только dejure, но и defacto.
В полной мере реализовался на практике и высокий формально-иерархический статус «майорских» следственных канцелярий. Так, согласно протокольной записи, на заседании Сената 17 октября 1722 г. обсудив поступившее обращение Святейшего Синода с жалобой на действия следственной канцелярии И.И. Дмитриева-Мамонова, сенаторы распорядились «ответствовать, что понеже оные [«майорские»] канцелярии Сенату не подчинены, того ради им, Правительствующему Сенату, о том рассуждения никакого определить не надлежит», Даже высший государственный орган, и тот подтвердил отсутствие у него власти над «майорскими» следственными канцеляриями!
Общее количество дел, расследовавшихся «майорскими» канцеляриями, подсчитать с точностью вряд ли возможно – из-за вышеупомянутой гибели основной части их делопроизводства в кремлевском пожаре 1737 г. Несомненно, лишь, что количество таковых дел исчислялось многими десятками. Кроме того, имеет смысл упомянуть, что под следствием «майорских» канцелярий оказалось 12 из 30 российских губернаторов первой четверти XV111 в., а также 11 из 23 сенаторов того времени. Что касается следственной канцелярии генерал-прокуратуры и ее преемницы – Розыскной конторы Вышнего суда, то в их производстве находилось около десяти дел.
Расследованные «майорскими» следственными канцеляриями дела поступали затем на судебное рассмотрение либо в Сенат, либо в военные суды, либо в особое военно-судебное присутствие, состоявшее из глав и асессоров самих этих канцелярий. Следственная канцелярия генерал-прокуратуры ни одного дела передать в суд не успела из-за кратковременности существования. Розыскная контора Вышнего суда направляла расследованные дела, естественно, в Вышний суд.
Насколько эффективной была деятельность «майорских» канцелярий как органов расследования, определить с уверенностью затруднительно. Вместе с тем, нельзя не обратить внимание, что на означенную эффективность, безусловно, негативно влияли два обстоятельства: во-первых, сохранение почти всеми руководителями и всеми асессорами «майорских» канцелярий параллельных служебных обязанностей (что не позволяло им всецело заниматься следственной работой), а во-вторых, нередкие реорганизации следственных канцелярий, сопровождавшиеся передачей дел от одного состава следователей другому (что также не могло улучшить качество расследования).
Например, определенный в декабре 1717 г. асессором в следственную канцелярию ведения И.И. Дмитриева-Мамонова гвардии поручик И.И. Бахметев продолжил занимать строевую должность в 1-й роте Семеновского полка. 1 января 1721 г. (в самый разгар работы следственной канцелярии И.И. Дмитриева-Мамонова) Иван Бахметев был произведен в капитаны и назначен командиром 4-й роты того же полка. Что до перемен в составе следователей, то, скажем, инициированное устюжскими фискалами еще в 1712 г. упоминавшееся дело устюжского комиссара С.М. Акишева расследовалось первоначально М.И. Волконским, а в 1716 – 1723 гг. еще восемью менявшими друг друга асессорами и «презусами». В итоге, несмотря на то, что еше 18 декабря 1718 г. Петр I указал ускорить расследование дела С.М. Акишева – с последующей передачей в особое военно-судебное присутствие, состоявшее из глав и асессоров «майорских» канцелярий, означенное дело так и не дошло до суда.
Завершая рассмотрение «майорских» следственных канцелярий, остается добавить, что их век оказался недолог. 9 декабря 1723 г. – ровно через пять лет после основания шести коллегиально устроенных следственных канцелярий – Петр I, находясь в Вышнем суде, собственноручно написал лаконичный указ о том, чтобы «те дела, который по канцеляриям маэорским, разослать, куды которое пристойно, а имянно, ежели есть важные в Сенат, доимочные в Ревизион-кантору…». Иными словами, согласно именному iуказу от 9 декабря 1723 г., так и не завершившие производством многие дела «майорские» канцелярии подлежали упразднению.
Менее полутора месяц
При всей непродолжительности функционирования «майорских» канцелярий, следственной канцелярии генерал-прокуратуры и Розыскной конторе Вышнего суда довелось просуществовать еще более короткие сроки. Возникновение следственной канцелярии генерал-прокуратуры было связано с тем, что в марте 1722 г. – поныне непроясненными путями-в руки Петра I попала исковая челобитная посадского человека из Ярославля И.И. Сутягина, содержавшая многочисленные обвинения против ярославского провинциал-фискала С.Ф. Попцова. Челобитная не осталась без внимания, и уже 20 марта 1722 г. кабинет-секретарь А.В. Макаров направил генерал-прокурору Сената П.И. Ягужинскому письмо, в котором передал указание императора, чтобы «по тому делу [С.Ф. Попцова] изследовали в Сенате или особливо в вашей канторе».
Тот факт, что высочайшее поручение осуществить досудебное разбирательство дела по обвинению руководителя территориального органа фискальской службы оказалось в марте 1722 г. адресовано генерал-прокуратуре, представляется вполне объяснимым. С одной стороны, в действовавшем на тот момент законе «Должность генерала-прокурора» редакции от 27 января 1722 г. ни слова не говорилось о следственных функциях генерал-прокуратуры (как ни слова о таковых полномочиях не будет сказано в изданной чуть позже редакции от 27 апреля 1722 г.). С другой же стороны, согласно ст. 4 закона от 27 января 1722 г. «Должность генерала-прокурора», фискальская служба ставилась под надзор генерал-прокуратуры (в обязанность генерал-прокурору вменялось, по выражению законодателя, «за фискалами смотреть»)– По всей очевидности, расширительно истолковав положения именно ст. 4 закона от 27 января 1722 г., Петр I и поручил досудебное рассмотрение дела ярославского провинциал-фискала незадолго до того учрежденной генерал-прокуратуре.
Не вдаваясь в детали расследования дела С.Ф. Попцова (переросшего затем в масштабное «дело фискалов»), необходимо отметить, что в связи с возрастанием объема работы по этому делу очень скоро встал вопрос о создании в генерал-прокуратуре временного структурного подразделения, которое специализировалось бы на следственной деятельности. Таковым образом, как уже упоминалось, в июле 1722 г. была организована следственная канцелярия генерал-прокуратуры, которую возглавили лично генерал-прокурор П.И. Ягужинский и прокурор Военной коллегии Е.И. Пашков (в недавнем прошлом – асессор следственной канцелярии И.И. Дмитриева-Мамонова). В официальном обиходе новое структурное подразделение генерал-прокуратуры стало именоваться длинно: «Канцелярия генерала-лейтенанта и генерала-прокурора Павла Ивановича Ягушинского да лейб-гвардии капитана Егора Ивановича Пашкова^.
На протяжении второй половины] 722 г. следственная;канцелярия генерал-прокуратуры продолжала заниматься «делом фискалов», объем работы по которому начал резко увеличиваться после того, как 31 августа 1722 г. решивший деятельно раскаяться С.Ф. Попцов подал обширную, в 70 (!) пунктов повинную. 9 ноября 1722 г. весьма содержательную; повинную подал и глава фискальской службы А.Я. Нестеров.] (обвинение которому было предъявлено как раз на основании повинной Саввы Попцова). В итоге, к январю 1723 г. деятельность следственной канцелярии генерал-прокуратуры достигла такого размаха, что Петр I оказался перед очевидным выбором: либо внести поправки в законодательство, окончательно наделив гене рал-прокуратуру следственными полномочиями (что, однако, противоречило взглядам первого российского императора на прокуратуру как на орган надзора), либо передать еще не завершенное «дело фискалов» и выделенные из него в особое производство дела в иной следственный орган (что грозило замедлить, а то и дезорганизовать соответствующие расследования).
В конце концов, император принял компромиссное решение. Как было сказано выше, в феврале 1723 г. следственная канцелярия генерал-прокуратуры была преобразована в Розыскную контору Вышнего суда. От следственной канцелярии генерал-прокуратуры Розыскная контора унаследовала и находившиеся в производстве дела, и канцелярских служащих (во главе с канцеляристом И.Н. Венюковым), и руководителя – прокурора Е.И. Пашкова. Стоит повторить также, что в делопроизводстве середины 1720-х гг. Розыскная контора нередко обозначалась «в связке» с предшественницей: «Канцелярия генерала-лейтенанта и генерала-прокурора, что ныне Вышняго суда кантора Розыскная».
Именно Розыскная контора Вышнего суда подвела к концу расследование как многоэпизодного «дела фискалов», так и выделенного из него вышеотмеченного дела по обвинению судьи Московского надворного суда М.В. Желябужского в подлоге завещания. В октябре 1723 г. названные дела – с подготовленными Розыскной конторой обвинительными заключениями – были направлены в Вышний суд, который в январе 1724 г. приговорил семерых подсудимых к различным мерам наказания. Из дел, которые Розыскная контора не успела довести до суда, необходимо назвать упоминавшееся дело дьяков Преображенского приказа Я.В. Былинского и В.Н. Нестерова, которое контора расследовала в 1723–1724 гг. Ликвидация Розыскной конторы произошла, по всей вероятности, в 1726 г. в связи с упразднением Вышнего суда.
Завершая рассмотрение органов предварительного расследования, появившихся в ходе судебной реформы Петра I, остается сказать несколько слов о придании следственных полномочий Камер-коллегии и камерирским конторам. Что касается Камер-коллегии, то единственным актом о наделении ее таковыми полномочиями, изданным в первой четверти XVIII в., явился сенатский указ от 30 апреля 1722 г. Согласно названному указу (принятому в ответ на доношение Главного магистрата), Камер-коллегии предоставлялось право «чинить следование» по делам о хищении казны, совершенном с участием должностных лиц городского самоуправления. При этом, в какой судебный орган надлежало передавать расследованные Камер-коллегией дела, в указе от 30 апреля 1722 г. не оговаривалось (скорее всего, здесь, по умолчанию нормо-творца, подразумевались магистратские суды).
Кроме того, в 1720–1724 гг. Правительствующий Сенат направил в досудебное производство Камер-коллегии, по меньшей мере, пять дел, связанных с совершением преступлений в финансовой сфере. К примеру, сенатским указом от 12 июля 1721 г. Камер-коллегии было предписано осуществить расследование дела о хищении казны и об утрате финансовой документации за 1716 г. в Новгороде. По завершении расследования дело надлежало передать на судебное рассмотрение в Юстиц-коллегию. А сенатским указом от 7 сентября 1724 г. Камер-коллегии поручалось расследовать дело по обвинению во взятках и неуказных сборах казанского губернатора А.П. Салтыкова (судебное рассмотрение этого дела предполагалось затем провести в Сенате).
Наделение следственными полномочиями территориальных органов Камер-коллегии – камерирских контор – было связано с инициативой самой коллегии. В доношении Камер-коллегии Сенату от 31 января 1721 г. констатировалась неэффективность разбирательства дел по казнокрадству и иным преступлениям в области государственных доходов, которые производились тогда Юстиц- и Ревизион-коллегиями (как отмечалось в доношении, в названных коллегиях «за умножением дел в решении (вынесении приговоров/ чинитца продолжение, на что смотря, и другие впадают в такие ж погрешения, и от того денежной казне утрата»). В связи с этим Камер-коллегия предложила предоставить право осуществлять предварительное следствие по данному кругу дел камерирским конторам, с последующим направлением расследованных дел на судебное рассмотрение в Юстиц- и в Ревизион-коллегии.
Означенная инициатива Камер-коллегии встретила полную поддержку в Сенате. Уже 26 мая 1721 г. был издан поныне не вводившийся в научный оборот сенатский указ, в котором за камерирскими конторами – в качестве дополнительной линии компетенции – закреплялись (правда, временно, «до указу») следственные полномочия по делам о преступлениях в области государственных доходов. По окончании расследования таковые дела надлежало направлять в Ревизион-коллегию.
Завершая рассмотрение вопроса об органах предварительного расследования, появившихся в нашей стране в 1717–1723 гг., имеет смысл коснуться еще нескольких моментов. Во-первых, стоит обратить внимание, что почти все эти органы – «майорские» следственные канцелярии, следственная канцелярия генерал-прокуратуры и Розыскная контора Вышнего суда – являлись органами, специализированными на осуществлении следственной деятельности. Как явствует из архивных материалов, единственной дополнительной функцией, которой обладали «майорские» канцелярии, была функция ответственного хранения имущества, конфискованного по расследованным им делам. К примеру, именной указ от 3 июля 1718 г. о пожаловании конфискованного петербургского дома М.И. Волконского М.И. Бобрищеву-Пушкину оказался направлен для исполнения в следственную канцелярию Г.И. Кошелева.
Во-вторых, необходимо иметь в виду, что перечисленные следственные канцелярии и Розыскная контора являлись органами временными (или, по терминологии М.В. Бабич, «комиссиями»), поскольку создавались они для расследования строго фиксированного круга дел. В этой связи неизбежно возникает вопрос: чем же отличались следственные канцелярии и Розыскная контора от уже упоминавшихся своих предшественников – комиссий конца XVI–XVII вв., которые учреждались Боярской думой для досудебного разбирательства конкретных уголовных дел?
С одной стороны, в отличие от таковых комиссий дореформенного периода (несколько подобных комиссий организовывалось, кстати, и в петровское время – достаточно вспомнить комиссию под руководством А.К. Петрова-Солово, которая расследовала дело о тарском восстании 1722 г.), выше охарактеризованные следственные канцелярии и Розыскная контора получали в производство не единичные дела, а подборки дел. С другой стороны, «майорские» канцелярии сложились – начиная с 1717 г. – в целостную систему, скрепленную к тому же созданием в 1718 г. особого военно-судебного присутствия, состоявшего из глав и асессоров этих канцелярий. В перспективе все это могло привести к превращению следственных канцелярий и Розыскной конторы в постоянно действующие органы.
Подобная перспектива была, думается, тем более вероятной, что в начале 1720-х гг. мнение о необходимости образовать стадию предварительного расследования в отечественном уголовном судопроизводстве стало мало-помалу укрепляться в сознании не только законодателя, но и относительно широкого круга высокопоставленных должностных лиц. Подобные умонастроения в среде генералитета и высшей бюрократии особенно ярко проявились как в вышеизложенной истории о наделении в 1721–1722 гг. следственными полномочиями Камер-коллегии и ее территориальных органов, так и в более частном эпизоде о предпринятом генерал-майором В, И. Ген-ниным в 1723 г. уголовном преследовании судебного комиссара Уктусского дистрикта В.Ф. Томилова и земского комиссара Каменского дистрикта Ф.Ф. Фефилова'.
Дело в том, что направленный, как уже говорилось, в г. на Урал с особыми поручениями Петра 1 В.И. Геннин попытался между иного пресечь преступную деятельность представителей низового звена местной администрации. В частности, получив сведения (причем как от подавших исковые челобитные крестьян, так и от территориального органа фискальской службы) о многообразных криминальных деяниях комиссаров В.Ф. Томилова и Ф.Ф. Фефилова, Видим Геннин, не умедлив, основал следственную канцелярию во главе с майором Тобольского полка И. Брикгаузеном.
Согласно распоряжению В.И. Геннина от 12 июля
1723г., Иоганну Брикгаузену – совместно с одним-двумя строевыми офицерами – надлежало в кратчайший срок осуществить предварительное следствие («изследовать… наиско-рее») по делам В.Ф. Томилова и Ф.Ф. Фефилова. Расследованные дела предполагалось затем передать на судебное рассмотрение в Преображенский приказ. Не вызывает сомнений, что, будучи осведомлен о формах организации предварительного следствия, которые получили развитие в годы судебной реформы Петра I, Видим Геннин создал в 1723 г. уральский аналог «майорской» канцелярии.
Однако, несмотря на то, что в конце 1710-х – начале 1720-х гг. идея о необходимости вычленения стадии предварительного расследования в отечественном судопроизводстве «витала в воздухе», окончательного закрепления названной стадии в законодательстве тогда не произошло. Единственным исключением здесь так и остался Наказ «майорским» следственным канцеляриям от 9 декабря 1717 г. Кроме того, никаких законодательных предположений ни о стадии предварительного расследования, ни об органах расследования не было внесено ни в судоустройственный, ни в уголовно-процессуальный разделы проекта Уложения Российского государства 1723–1726 гг.
Что бы там ни было, но в конце 1710-х – начале 1720-х гг. система органов предварительного расследования в нашей стране все-таки сложилась. Тем самым, можно с уверенностью заключить, что именно в ходе проведения судебной реформы 1717–1723 гг. произошло зарождение следственного аппарата России (понимая под следственным аппаратом, вслед за А.Г. Мамонтовым, «крут государственных органов и должностных лиц, осуществляющих расследование преступлений»). Более того: в свете вышеприведенных данных нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что при проведении судебных преобразований Петра I возникли также различные модели организации следственного аппарата.
Вопрос о таковых моделях – правда, применительно главным образом к советскому и постсоветскому периодам – многократно затрагивался в литературе второй половины XX – начала XXI в. (высказывавшиеся по этому поводу мнения были в разное время обобщены Г.Ф. Горским и Ю.В. Деришевым). В итоге, если суммировать точки зрения предшествующих авторов, то становится возможным говорить о четырех моделях организации отечественного следственного аппарата: 1) вневедомственный следственный аппарат (или вневедомственная модель); 2) следственный аппарат в структуре административных органов (административная модель); 3) следственный аппарат в структуре органов прокуратуры (прокурорская модель); 4) следственный аппарат при судах (судебная модель). Соответственно, если «наложить» перечисленные организационные модели на конструкцию отечественного следственного аппарата конца 1710-х – начала 1720-х гг., то будет очевидно, что при проведении судебной реформы 1717–1723 гг. в нашей стране оказались реализованы на практике все четыре эти модели.
В самом деле, видится несомненным, что подчиненные напрямую верховной власти «майорские» следственные канцелярии явились воплощением вневедомственной модели, а столь недолго просуществовавшая следственная канцелярия генерал-прокуратуры – прокурорской модели. Розыскная контора Вышнего суда явила собой первый в истории отечественного государства и права пример воплощения судебной модели организации следственного аппарата. Наконец, наделение следственными полномочиями Камер-коллегии и камерирских контор можно со всей определенностью трактовать как реализацию административной модели построения следственного аппарата.
Резюмируя вышеизложенное, можно констатировать, что в ходе проведения судебной реформы 1717–1723 гг. было впервые – dejureи defacto– осуществлено выделение стадии предварительного расследования в отечественном уголовном судопроизводстве. При этом, выделение означенной стадии произошло тогда кратковременно и фрагментарно, затронув лишь ограниченный круг дел. Связано это было с тем, что законодатель вычленил стадию предварительного расследования, исходя вовсе не из концепции судебной реформы и не из шведских образцов (каковые в данном случае отсутствовали), а руководствуясь узкопрагматическим стремлением повысить эффективность противодействия должностной преступности.
Первыми российскими специализированными органами предварительного расследования стали «майорские» канцелярии, система которых окончательно сформировалась в декабре 1717 г. В производство названных канцелярий поступили главным образом инициированные фискальской службой дела по обвинению должностных лиц (преимущественно высокопоставленных) в преступлениях против интересов службы. Нормативной основой большинства тогдашних органов расследования явился Наказ «майорским» канцеляриям от 9 декабря 1717 г., в котором оказалось впервые закреплено отделение предварительного следствия от судебного.
При всей непродолжительности функционирования созданных в ходе судебной реформы Петра I специализированных органов расследования (упразднение которых произошло на протяжении 1723–1726 гг.) их существование означало зарождение следственного аппарата России. Более того: в 1717–1723 гг. возникли сразу четыре организационные модели отечественного следственного аппарата. Соответственно, исходя из классификации моделей уголовного процесса, предложенной А.В. Смирновым, можно заключить, что осуществленное в ходе судебной реформы Петра I вычленение (хотя фрагментарное и кратковременное) стадии предварительного расследования знаменовало начало перехода от инквизиционного вида уголовного процесса розыскного типа к следственному виду.