«Военный коммунизм»
Не менее глубокий след, чем события на фронтах гражданской войны, оставило в народной памяти положение внутри самой Советской республики, которое постепенно складывается в систему «военного» или «осадного» коммунизма.
Раньше в советской литературе говорилось, что политика военного коммунизма была вынужденной. Однако факты свидетельствуют, что военно-мобилизационная и реквизиционная система в Советской республике в годы гражданской войны выросла на сплетении множества обстоятельств. Революционные преобразования и импровизации большевиков, создание и расширение новой армии, милитаризация экономики, наложенные на состояние российского общества, сошлись в одном временном пространстве, взаимообусловились и сложились в невиданную в истории систему, получившую название «военный коммунизм».
Распад товарно-денежных отношений, рынка, натурализация хозяйства, постоянная угроза голода в столицах и промышленных центрах, вели к постоянному ухудшению жизни в стране, нарастанию социального противоборства, разочарованию в идеалах и ценностях революции. Факторами, которые способствовали нагнетанию обстановки, стали разгон Учредительного собрания и заключение унизительного Брестского мира, больно ударившего по национальным чувствам российского обывателя.
Обстановка военного коммунизма нашла отражение в состоянии общественного мнения, в письмах и откликах людей, принадлежавших к разным общественным группам. Письма шли в различные органы и организации, созданные большевиками, на имя вождей революции, с кем олицетворялась новая власть. Реальные проблемы жизни страны так или иначе проникали в деловую и частную переписку. На протяжении многих лет утверждалось, что в письмах трудящихся к Ленину (о других лидерах обычно не говорилось) проявлялись лишь искренняя любовь и безграничное доверие народа к вождю и созданной им партии. Очевидно, что это было далеко не так. Прежде всего, необходимо учесть сложный и пестрый состав российского социума, который по разному реагировал на приход к власти большевиков и их революционные преобразования. В архивах Российской Федерации хранится немало документов, свидетельствующих о резком обострении ситуации в 1918 г., которое люди напрямую связывали с революцией и вменяли в вину большевистскому режиму. В бывшем Центральном партийном архиве, ныне РЦХИДНИ, имеется довольно большой комплекс «антисоветских» писем, в которых нашло отражение как неприятие советского режима и негативное отношение к Ленину и другим большевистским вождям, так и сомнения, колебания, разочарование в революции. Эти письма были отфильтрованы, хранились отдельно в особых папках, оставаясь практически недоступными для исследователей. Специфической чертой этих писем была анонимность. Чаще всего они приходили без подписи или под вымышленными именами. Наше внимание привлекло письмо на имя Ленина одного молодого человека от 25 ноября 1918 г., которое приводится с небольшими сокращениями.
Я не умудрен житейским опытом. Мне всего двадцать три года, но мне кажется, что я способен здраво воспринимать и логически разбираться во всем происходящем. И вот, иногда, глядя на унылые или искаженные злобой окружающие лица, кажется, что или всех охватила какая-то эпидемия безумия, или же я сам с ума сошел. Пройдите по улицам и Вы не увидите ни одного улыбающегося лица. Все ходят угрюмыми, подавленными. Это тогда-то, когда яркое солнце социализма, казалось, должно вернуть всех к радости бытия. Где же кроется причина этой злой иронии судьбы? Не думайте, что это Вас я считаю корнем зла. Наоборот, я преклоняюсь перед Вами, как перед человеком, пламенно верящим в свою идею, а там, где есть искренность, я готов простить все; я считаю Вас человеком громадной эрудиции, но человек всегда остается человеком, существом слабым и легко заблуждающимся. Меня все время удивляет одно: Вы от нас, простых рядовых граждан, точно ограждены какой-то ширмой. Вы недосягаемы для нас на своем Парнасе - в Кремле. Даже в печати Вы не выступаете, и редко-редко появится заметка, что Вы выступили на каком-нибудь митинге для рабочих. Только для рабочих, ну а что же делать другим гражданам? А ведь, насколько мне известно еще из уроков в средней школе, рабочие в общей массе населения России составляют не такой уж большой процент. Если бы Вы только видели всю бездну горя, отчаяния, людской злобы и слез, которые сейчас затопили нашу несчастную Россию, Вы бы отказались от социализма. Мне кажется, что как раз этот кошмар и закрыт от Ваших глаз толстыми кремлевскими стенами. В тиши кабинета за работой и среди шума собраний Вы далеки от этого серого ужаса.
Все в мире происходит путем эволюции, и природа жестоко мстит за несвоевременные дерзания. Таким дерзанием, правда смелым и гордым дерзанием, кажется мне Ваша попытка насаждения социализма у нас, именно у нас, в России. Несчастный русский народ десятками лет при царизме только дурачили и спаивали водкой, а под влиянием этого еще не выветрившегося хмельного угара, даже светлые идеи социализма принимают форму пьяных бредней... Грубость, бездарный произвол являются теперь у нас господствующими элементами. Русский человек представлен сейчас с самой неприглядной своей стороны. Дана широкая возможность для разгула самых низких страстей и сведения личных счетов и, взгляните, разве не использована эта возможность. Те, что раньше с пеной у рта кричали «Бей жидов», теперь с неменьшим энтузиазмом кричат «Бей буржуев» и смеют уверять, что они убежденные коммунисты. Их взгляд на мораль слишком примитивен, и потому посягнуть на любое право человека и даже на самое святое - право на жизнь не представляет затруднений. Ведь право на жизнь под солнцем имеет всякий человек, а со страниц «Известий» и из уст ораторов-коммунистов все время раздается вопль: «Смерть буржуазии! Да здравствует пролетариат!» Все время пестрят слова «стереть с лица земли, раздавить, уничтожить» и т.п. Но укажите мне, Бога ради, ту границу, где кончается буржуй и начинается пролетарий. Границы этой нет, и ее немыслимо провести. В таком случае, что же делать с той, промежуточной, группой, которую не отнесешь ни к буржуазии, так как у людей этой группы нет ни капитала, ни недвижимости и, что зарабатывают, то и проживают, ни к пролетариату, так как внешне жизнь его имеет довольно сносный вид. Эти люди невольно занимают положение между молотом и наковальней. [...] Вы можете заметить мне, что, мол, все это одни рассуждения, а в действительности козлом отпущения служит лишь крупная буржуазия, но, увы, есть налицо уже факты, говорящие о том, что промежуточная группа страдает наравне с буржуями. [...] Я считаю безумием передавать почти неограниченные полномочия в руки людей, у которых слабо работают задерживающие [сдерживающие] центры и у которых к тому же разжигают классовую ненависть, понимаемую ими довольно своеобразно. Я не противник диктатуры пролетариата, но пролетариата сознательного, организованного... А власть в руках людей бессознательных, или даже малосознательных, тоже, что оружие в руках сумасшедших. [... ]
В заключение должен сказать несколько слов о себе лично, дабы Вы имели некоторое представление об авторе этого письма. Я не принадлежу к классу буржуазии; родился и вырос в такой семье, где постоянно приходилось думать о завтрашнем дне и где личный труд был единственным источником существования. Являюсь убежденным противником всякой партийности и равно не сочувствую как монархистам, так и анархистам; считаю, что партийность порождает раздоры и препятствует главной задаче человечества - мирному строительству жизни. [... ]
РЦХИДНИ. Ф.5. Оп.1. Д.1501. Л.34-38(об). Подлинник. Рукопись.
Содержание письма интересно с точки зрения восприятия революции глазами представителя интеллигенции, причисляемой к средним слоям, той интеллигенции, которая не находилась в гуще политической борьбы, но в результате проводимой большевиками «политики ликвидации эксплуататорских классов» действительно оказалась «между молотом и наковальней». Ее положение, незавидное и до революции, в Советской России еще более осложнилось. Хотелось бы надеяться, что молодому, несомненно, образованному и склонному к анализу человеку нашлось место в жизни и при новом строе, хотя эксцессы революционного времени, безусловно, навсегда запечатлелись в его памяти.
Примерно о том же говорит короткое письмо Ленину, от женщины, проработавшей 15 лет в ведомстве народного образования и считавшей себя «пролетарием умственного труда», написанное 19 декабря 1918 г.: «Никогда еще не было в России такого произвола, гнета и бесправия... Едва ли надо тащить людей в то светлое царство, от которого они отказываются. Рай под угрозой расстрела».
Вместе с тем, как представляется, большинство рядовой российской интеллигенции и полуинтеллигенции (инженеры, врачи, учителя и т.д.), все же сумело приспособиться к новому режиму, а многие даже были воодушевлены теми грандиозными целями, которые выдвигали большевики. На огромных просторах России, особенно «в глубинке» продолжали работать тысячи и тысячи таких людей, видевших своей задачей служение своему народу. Это призвание, конкретное дело, спасло интеллигенцию от моральной гибели и в общем-то спасло большевистский режим. Эта «старая интеллигенция», переживая и далее нелегкую свою судьбу, стала переходным «мостиком» к формированию новой интеллигенции из рабочих и крестьян.
Однако мы далеки от идеализации «средних слоев» российского общества. Их состав был достаточно аморфным, включая довольно пестрый конгломерат городских обывателей, мелких служащих, священнослужителей, монахов и монахинь и т.п. Люди в целом грамотные, нередко образованные, они, по большей части, враждебно относились к новой власти. Большинство писем антисоветского содержания, видимо, исходило из этой среды.
Многие из них практически полностью состоят из грубых обвинений Ленина и большевиков в «шпионстве» в пользу Германии, где за обращениями типа «герр Ленин» и «прислужник Вильгельма» следует поток порой просто площадной брани или послания типа: «Сердечное спасибо за мир, хлеб и волю, а все-таки ты б... порядочная...» Чаще всего письма представляли собой реакцию на те или иные мероприятия властей, выраставшую до полного неприятия писавшими личности революционного вождя, ненависти к созданному им режиму. Кстати, получать оскорбительные и злые письма - удел практически каждого известного деятеля. Поскольку они представляют определенный подспудный пласт общественного сознания, было бы, наверное, не совсем правильно полностью их игнорировать: они все-таки добавляют кое-что нетрадиционное в понимание эпохи, во взаимоотношения «вождей» и «масс», придают истории многоцветность.
Большое число писем на имя Ленина представляют собой доносы. Феномен «доносительства» лежал в традициях массового сознания еще с дореволюционных времен. Лихолетье революции и гражданской войны добавило к нему новые стимулы: выжить любой ценой, выжить, даже сдав приятеля, соседа, родственника, выжить, оказавшись поближе к власти, неважно какой, авось, повезет и окажешься «пригретым солнцем». Такие письма, как правило, - способ сведения личных счетов, где политическая подоплека служит лишь средством: «Т.Ленин. В доме 53 Дубовицким кв.3 по Шаболовке живет гражданка Мария Филипповна Клюева. Очень много распространяет печальные вести, она говорит, что у нас Ленин такой негодяй, только мучит народ и говорит - кого убивают, а его должно быть и не убьют. Его надо уничтожить. Она еще много чего говорит. Обратите внимание на эту женщину.» Тут же продолжение доноса: «Т.Ленин. Хотя сделали обыск у Клюевой и у ней ничего не нашли, но эта женщина вам грозит, оружия у нее нету, но таких женщин надо арестовывать... Она вас очень критикует».
Отдельные послания такого рода позволяют усомниться в умственной полноценности их авторов. Письма к «вождям» вообще часто пишут люди, чьи эмоции выходят за пределы некой обычной нормы. К тому же массовые психические отклонения - обычный спутник бурного и неустойчивого времени. Из широкого круга писем подобного содержания мы выбрали одно, подписанное якобы неким товарищем председателя Орловского Совета Алхимовым. Под «товарищем председателя» в те годы обычно имелся в виду его заместитель. Но, скорее всего, письмо было написано монахиней упоминаемого в нем монастыря. На документе имеются отметки: направить копии в ЧК, Комиссариаты внутренних дел и юстиции.
Председателю Верховного Совета Народных Комиссаров
Владимиру Ленину
[от]
Товарища Председателя Орловского Совета
Извещаю Вас о событиях в Орловской губернии 24-го июня: в Орловский женский монастырь из какой-то воинской красноармейской части явился солдат отбирать последнюю лошадь, в монастыре монахинь 900 человек, которые живут личным трудом: сапожным и портняжными ремеслами, золотошвейством, разведением цветов и пр., лошадь им необходима для подвозки дров, хлеба, воды и пр., когда явился красноармеец без всякого документа, монахини ударили в набат, собрался народ и красноармейца убили камнями за воротами монастыря, явились члены Совета арестовали монастырь, не пропускают никого в храм монастыря к богослужению. Народ во всех губерниях, а в Орловской особенно, крайне недоволен советской властью за притеснение и глумление над религией. Недоволен и тем, что в милиции, советах и др. организациях очень много поляков, эстонцев, латышей и евреев. На первое июля в Орле с организованной и вооруженной группой железнодорожников готовится поголовное истребление евреев и немедленное изгнание поляков, латышей и др. народностей. В Москву из Орла посланы тайные агенты с поручением убить доступными способами Ленина, Троцкого и Мирбаха. Все ясно поняли, что вместо свободы все стали бесправными рабами какого-то безличного государства, всем эта свобода переела шею, все стонут от этой свободы, так как это свобода насилия, выгодная для бесстыдных негодяев. 90% ждет как манны небесной царя и предвкушают блаженство как они будут резать большевиков и держать в клетках Ленина и Троцкого, кормя их сеном, а потом кормя их трупами собак. Если будет попытка взять урожай хлеба на учет, то весь хлеб будет пожжен в копнах, так как все видят в этом унижение личности и полное бесправие. Вас Ленин считают бессовестным, наглым и жестоким тираном. Николая в сравнении с Вами считают ангелом, Троцкого - как жида-парха считают предателем. Нахальство членов совета и красноармейцев довело всех до белого каления. По городу Орлу члены совета ездят с головокружительной быстротой и ежедневно давят автомобилями человек по 6-7, да по 2-3 лошади, да редкий день бывает, чтобы не разбили автомобилем трамвайного вагона и при этом не изувечили бы человек 3-10. От всеобщего военного обучения все отказались, говоря, что они прошлый год заставляли целоваться с немцами и проповедовали миндальничанье, а теперь заставляют убивать своих братьев малороссов за то, что те дадут нам хлеба и порядка, а иные говорят, что надо взять оружие, сорганизоваться, а потом вырезать всех большевиков, замучить Ленина и Троцкого и возвести царя. Товарищ Ленин! Покуда не поздно, уходите, не насилуйте народ, ведь иначе вас и нас всех растерзают зубами, раздавят массой и все сопротивление, все оружие ваше будет тщетно. Необходимо уступить желанию народа, нужно иметь хоть каплю человечности, ведь и так изрядно потерзали народ и выпили почти всю кровь. Комиссарами ведь бывшие писари, денщики и все глупые, грубые и гордые мальчишки. Все дело расшатано. Вступление немцев готовятся встречать с крестными ходами, с хлебом-солью, а за притеснение религии все растерзали бы вас всех в куски, если бы вы попались народу, вас любят только бывшие охранники-каторжники. Народ ужасно голодает, получает 1/4 фунта овсяного хлеба, больше похожего на свиное месиво, горького, ядовитого. Дети мрут, как мухи, немедленно надо для блага народа и собственного благополучия распустить советы и вам с Троцким скрыться, пора вам и честь знать, поцарствовали, все распылили. Народ голодает, члены советов, красноармейцы, матросы ведут разгульную жизнь и обжорствуют с блядями. Деторождение сведено до минимума, а разврат процветает, венерическая и сифилис прогрессируют. Послушайте доброго совета. Во избежание резни дайте немедленно по телеграфу распоряжение немедленно снять арест с орловского женского Введенского монастыря и возвратить отнятых пару лошадей и двуколку, иначе очень худо будет, никакая сила не предотвратит резни.
Ленин! Умоляем Тебя - Владыко насилия, бесправия и поругания человеков - и тобою рожденного растлителя России Троцкого, уясните нам, кто вы именно? Подлые ли ставленники Вильгельма, предатели, ведущие окружным путем к монархизму и уже достигшие цели, или глупые идиоты, дегенераты, мечтающие растлить государство; убить культуру, основать пастушескую идиллию, блаженство (Диогеновское) в бочке, так это и без вас было ясно. Так впрочем шпионы ли вы или дегенераты, идиоты, то и другое неутешительно, радости мало, но дело вот в чем: вы то уедете и б.м. [быть может]Вильгельм даст вам пенсию и пр., а нас всех передавит как мышей, завели вы нас в трясину, подлые вы людишки. Посланных из Орла агентов убить Вас бойтесь, т.к. они члены губернского исполкома и поехали из мести убить Вас.
28 июня 1918 г.
РЦХИДНИ. Ф.5. Оп.1. Д.1501. Л.20-21(об). Подлинник. Рукопись.
Истерическое, полное нелепых преувеличений и угроз, это письмо тем не менее содержит определенный момент исторической рефлексии, отражая постепенно разгорающийся конфликт между новой властью и церковью. В содержании сквозит свойственный обывательскому сознанию антисемитизм, ненависть к инородцам, с которыми иногда ассоциировалась новая власть. Звучит трактовка большевиков как предателей и германских шпионов. Пожалуй, более или менее достоверным фактом в письме можно считать попытку реквизиции для общественных нужд подводы с лошадью, убийство красноармейца и наложенный затем арест на монастырь. Подобные конфликты были нередкими. В частности, в 1919 г., как сообщалось в одном из писем того времени, была подвергнута аресту Троице-Сергиева лавра, так как высказывалось подозрение в участии монахов в заговоре Национального центра: «Лавру прикрыли, богослужения нет, богомольцев не пускают. Лавру караулят красноармейцы. У всех ворот стоит вой и плач».
Большинство жителей России были верующими. Столкновение нового революционного сознания с религиозным было неизбежным. Что из этого вышло, нам еще предстоит увидеть. В новых идеях, которые несли в массы большевики, смешались благородные порывы, элементы наскока на безграмотность, налет на религию, на церкви и монастыри. В городе и деревне проводились массовые агитационные кампании, театральные постановки, проникнутые революционным духом, где главными врагами народа выступали «буржуй», «поп» и «кулак». «У нас открылись два кинематографа, два клуба, два сада, не считая старых, и в нашей деревушке это большое счастье», - сообщалось в одном из писем со ст. Бологое Новгородской губернии в июне 1919 г. В другом письме из Ельца Орловской губернии говорилось: «... переименовали все учебные заведения в трудовые школы, а дети с января [1919 г.] бьют баклуши: педагоги не подготовлены к этому новшеству». В Вятке была произведена мобилизация всех интеллигентских сил города для вечерних занятий с неграмотными. Один из деревенских авторов из Курской губернии сообщал, что «... комиссар приносит книжки, раздает их грамотным, а неграмотных собирает вокруг себя и читает или рассказывает... о значении коммунистического хозяйства. Как его строить и какая от этого бывает польза.» Шли из разных мест сообщения об организации коммун, « некоторые деревни согласились, другие против».
В годы гражданской войны в Советской России было создано около 17 тыс. коммун и других коллективных хозяйств. В те годы они стали элементом новой жизни. Опыт существования коммун в первые годы после революции, безусловно, наложил отпечаток на последующий период советской истории, сказался на отношении к массовой коллективизации деревни. Большое впечатление в обществе оставили коммунистические субботники. Однако старые традиции и нормы зачастую оказывались сильнее. Так, в д. Павлюхи Тверской губернии похороны большевика без отпевания вызвали всеобщее возмущение народа.
Военный коммунизм предусматривал превращение Советской республики в военный лагерь. Красноармеец - «человек с ружьем» стал непременным атрибутом каждодневной жизни не только на фронте, но и в тылу. За годы гражданской войны численность Красной Армии возросла с 300 тыс. до 5.5 млн. человек. Естественно, что такие огромные людские конгломераты впитывали в себя самые разношерстные элементы с разными взлядами и настроениями, не исключая крайне враждебных по отношению к новой власти. Этим отчасти объясняются поражения Красной Армии на фронтах гражданской войны, частые случаи измены. Об этом же говорит одно из антисоветских писем Ленину от 25 декабря 1918 г., которое полностью приводится ниже.
Здравствуй великий предводитель Российского пролетариата тов.Ленин. Знаешь ли ты, сидя в своем гнезде в московском Кремле, окруженный зубчатыми стенами, ведает ли твое умное чело как поживает твой подвластный народ.
Знаешь ли ты, что говорит твой свободный народ. Он говорит: «Господи, доколе ты будешь немилосерден за наши великие прегрешения, смилуйся и помилуй». Он говорит: «Вот настало времечко, поневоле вспоминаешь старую власть, нам при ней жилось хорошо, а теперь нам дали свободу да такую свободу: нас называют свободными Гражданами, берут у нас последнюю лошадь, корову, последний кусок хлеба и ты ни слова не говори за свой пот, за свои слезы, а если сказал, тут тебе и пуля в лоб и спроса нет, жаловаться некому. На сходку придет, много не говори, держи язык за зубами, на то свобода. Теперь мои слова к тебе кровожадный зверь. Ты вторгся в ряды революции и не дал собраться учредительному собранию. Ты обманул народ, обещая ему полную свободу, землю. Ты говорил: «Долой тюрьмы, долой расстрелы, долой солдатство, пусть будут наемные обеспеченные». Кругом ты обещал золотые горы и райское житье, но где все это. Народ почувствовал революцию, ему вздохнулось легко, ему разрешили собираться, говорить про что угодно, не боясь ничего, но вот явился ты, Кровопийца, и что же, ты отнял у народа свободу и теперь лицемеришь под словом свобода вместо того чтобы из тюрьм настроить школ, они полны невинными жертвами; вместо того чтоб запретить расстрелы, ты устроил террор и 10-ки сотен народа беспощадно расстреливаются ежедневно; ты остановил промышленность, этим сделал голодных рабочих, разул и раздел народ, запретил вольную торговлю и народ сидит без всего, сидит без рубашки, без сапог, нет гвоздя, ни железа из чего сделать плуг, о[б]тянуть колеса, нет дров, керосину, нет всего. Помни что ты отнял свободу у народа и пьешь кровь последней капли, что осталось от 4-х летней войны.
Ты мобилизуешь войска, но помни, что ни один мобилизованный солдат не идет добровольно, его заставляет идти пуля наемного Каторжанина Красноармейца. Но час расправы близок народ тайком готовит свое оружие и с нетерпением ждет белых, чтоб ы вместе с ними вешать всех кровопийц советской власти.
Крепись, исчадие ада, тебя проклинает весь народ. Твой Красноармейский доброволец, записавшийся ради куска хлеба
Долой самозванцы да здравствует президент да здравствует свободная Россия да здравствует Америка и Вилсон
РЦХИДНИ. Ф.5. Оп.1. Д.1500. Л.31-32(об). Подлинник. Рукопись.
В письмах этого времени содержится много сведений о дезертирстве, об уклонении от призыва в Красную Армию, получивших широкий размах среди уставшего от войны населения. «Везли нас не заперши, много ушло домой». «С 17 июня [1919 г.] я стал защитником революции, от которой стараюсь удрать куда-нибудь подальше, вроде зеленой армии». По оценкам, в период гражданской войны в рядах дезертиров числилось до 1 млн. человек, которые наводнили города и села, дестабилизируя общественную жизнь и вызывая крутые и решительные меры против них со стороны советской власти. Дезертиры составляли костяк преступных банд и укрывающихся в лесах отрядов («зеленых»). Вот, например, сообщения от июня-июля 1919 г. из Владимирской губернии: «Юрьев зеленой армией из дезертиров взят, и Совет разогнали, далее продвигаются к Иваново-Вознесенску...», «Дезертиров развелось очень много, и у них есть свои штаты и управления... Расклеивают прокламации: Да здравствуют зеленовцы, да здравствует Учредительное собрание», «... Несколько сел и деревень явились утром и начали громить советские учреждения [в г.Юрьеве-Польском]. Потом на артиллерийском и оружейном складах забрали все винтовки, и по всему городу началась стрельба... Потом из Александрова и Иванова приехали красноармейцы и разогнали».Аналогичные сообщения шли из Ярославской, Тверской, Нижегородской, Симбирской и других губерний: «После твоей отправки [в Красную Армию] у нас был бунт. Крестьяне сошли с ума: с вилами, топорами пошли гнать, целую неделю безобразничали, но многих арестовали. Буржуйчики радовались, но приехали красноармейцы и всех разогнали. Зеленой армии жертвовали хлеб, масло, яйца и все что надо. Надавали лошадей, откуда что взялось...», «У нас было восстание в Даниловском у[езде] против Советов. Пострадало много невинных благодаря этим несчастным зеленым бандитам.» «... У нас была междоусобная война. Две волости открыли стрельбу по красноармейцам, которые ездили и искали дезертиров». «Было большое восстание, которое разыгралось в 10 верстах от станции Кувшиновка в 85 верстах от Торжка. Около 8000 дезертиров под предводительством царского генерала и золотопогонника, командира бывшего л[ейб]-гвардейского Семеновского полка полковника Назимова захватили несколько волостей и мобилизовали все крестьянское население от 18 до 50 лет, а также и женщин, но более или менее сознательные крестьяне, которые не хотели идти с ними, были расстреляны на местах. У крестьян отбирали все, как например, хлеб, творог, молоко и скотину». «В деревне стало жить нельзя, неизвестные отряды грабят по ночам и днем». На Украине действия зеленых банд обычно сопровождались истреблением еврейского населения. «8 июля в Новоградволынске появилась банда постанцев под предводительством Соколовского и устроила бойню; убили всех советских работников и мирных жителей более 1000 человек; больше всего пострадало, конечно, еврейское население...» «По дороге на Коростень мы перебили всех евреев, за дорогу около 500 человек. В Жлобине убили комиссара ЧК и всех обезоружили.»
Однако самое большое число документов о положении внутри Советской республики свидетельствует о неимоверно трудных материальных условиях существования. Большинство писем - это сплошной вопль об отсутствии продуктов питания, о голоде, болезнях, смертях. Военный коммунизм отложился в сознании народа как время невероятных лишений и испытаний. Как только в последующие годы советской власти происходило ухудшение жизни, а таких случаев было немало, в памяти сразу вставал образ военного коммунизма. Материальное положение было главным фактором недовольства новой властью. Даже среди рабочего класса, который считался социальной опорой нового режима, под влиянием нужды и бедствий стали проявляться признаки недовольства, приобретавшие иногда неожиданные формы. Один рабочий обратился к Ленину, назвав его «другом», так как слово «товарищ» ему «опротивело».Другой писал следующее: «Т.Ленин. Что ты с нами сделал, на тебя мы надеялись, тебе мы доверили правление страны и остались без куска хлеба на улице. Лучше бы пристрелили...» А вот анонимное письмо Троцкому и Ленину от имени рабочих петроградских заводов, полученное в ноябре 1918 г.
Товарищи Троцкий и Ленин
Мы все пролетарии петроградских фабрик и заводов от вас отделяемся. Но отделяемся потому, что ваша власть нас очень давит до бессилия. Мы все единогласно стояли за советскую власть, пока ее не испытали. Но когда посмотрели порядки советской власти, то проклинаем советскую власть и того, кто ею командует.
Но за что проклинаем, я объясню все причины:
1.У нас Красная армия грабит с живого и мертвого, не разбираясь с тем, что есть ли у вас капитал для пропитания своего семейства или нет - они с тем не разбираются, а только дай ему, что ему нужно, а не дашь, то на месте стреляют и ложно доказывают, что он не признавал советской власти.
2.Грабят на железной дороге всех проезших. Кто получит эти несчастные рубли и поедет купить для своего семейства хлеба - обратно возвращается без денег и без хлеба. Ведь товарищи Троцкий и Ленин вы сами знаете, по сколько нам дают в Петрограде хлеба на едока: рабочий тем сыт не будет. Хоть и дорого, но так или иначе, а у спекулянта купить надо.
3.Товарищи, просим вас как своих советских властителей, что[бы]разрешить всем петроградским рабочим свободный проезд до станции Торопино за покупкой хлеба, сахара и всех продуктов: у нас в Петрограде плотят 55 руб. за фун[т].
Еще товарищи раз просим не отказать в тех прозбах и надеемся на вас что вы не откажете - дадите свободный провоз.
Товарищи, нам [вам] нужно интирисоваться тем, что немец и северная Армия* нас кормит из мешков. Товарищи, когда дадите свободный провоз, то в больших голодающих городах будет все дешевле.
Немец пропущает хлеб из-за границы, а Красная Гвардия грабит.
Товарищи, изполните нашу прозбу.
РЦХИДНИ. Ф.5. Оп.1. Д.1501. Л.28-29(об). Подлинник. Рукопись.
В письме идет речь о таком распространенном в годы военного коммунизма явлении как «мешочничество», ставшее одним из способов выживания людей, которому власти объявили беспощадную борьбу, конфискуя без всякой компенсации продукты у «промышляющего» населения. Между тем продовольственная диктатура большевиков, введенная весной 1918 г., не могла обеспечить даже необходимый прожиточный минимум. Рабочие Красного Питера пускались, как говорят, «во все тяжкие», чтобы поддержать свои семьи, несмотря на противодействие властей и беспощадные меры, направленные на борьбу со спекуляцией. Как говорилось в одном из писем, «рабочие Путиловского завода хлопочут, чтобы на время закрыли все заводы и отпустили за продуктами». Занимаясь этим и другими побочными «промыслами» - изготовлением зажигалок и других кустарных предметов, «пролетарии» в сущности переставали быть рабочими, превращаясь в деклассированные элементы.
Существование «черного рынка» и спекуляции стало неотъемлемым элементом военно-коммунистической экономики наряду с ее натурализацией, скудными пайками и денежными выплатами, которые под воздействием инфляции постоянно обесценивались. Советские историки утверждали, что частная торговля в годы гражданской войны почти отсутствовала, была сведена к минимуму. Действительно, если смотреть по декретам, попытки запрета были, всякие поползновения в этом роде рассматривались как спекуляция. Реальная же действительность с неудовлетворенным мелкоторговым спросом была совершенно иная. Всеобщая конфискационная политика, введенная в середине 1919 г., породила огромный размах злоупотреблений и хищений. Под предлогом «военной спешности» можно было брать все без всякой компенсации. Лечить недуг решили полным запрещением частной торговли. Но иногда приходилось закрывать глаза на ее существование. Борьба со спекуляцией в годы военного коммунизма являла собой пример дилетантства в экономике. Широкое хождение в те годы имела частушка:
Ленин Троцкому сказал: « Пойдем, Троцкий, на базар. Купим кобылу карею, Накормим пролетарию.»
Политика военного коммунизма рождала устойчивое представление о возможности быстрого и упрощенного способа решения возникающих проблем, иллюзию о подчиненности законов экономики волевым решениям и о действенности административно-командного нажима. Казарменно-уравнительный принцип справедливости, присущий военному коммунизму, отнюдь не остался бесследным, возымел свое действие и отложился в массовом сознании. Об этом говорит письмо на имя Ленина неизвестной женщины из г. Сумы от 25 марта 1920 г., обнаруженное нами в фонде Наркомпрода:
Уважаемый товарищ Ленин!
Преклоняясь перед Вашим гениальным умом и деятельностью, прошу Вас дать мне разъяснение, мне маленькому человеку, что значит запрещение вольной продажи, когда существуют базары? Мне кажется, что раз запрещена вольная продажа, то и базаров не должно существовать. На мой взгляд, вот почему: раз вольная продажа запрещена, значит продукты должны все без исключения получать в продовольственных отделах, а так вот какая получается картина: в продовольственных отделах нет ничего, а если что и случится, то, чтоб получить, надо бросать дом на произвол судьбы и становиться в очередь с 4-х часов утра. Особенно этот кризис ощущается в г. Сумах, где абсолютно ничего нет, а на базарах по сумасшедшим дорогим ценам есть все, и торговцы, пользуясь запретом вольной продажи, берут за продукты, что хотят. Бедный трудящийся пролетарий идет голодный на базар, постоит, посмотрит и идет дальше в продовольственный отдел, авось там что-нибудь получу, но увы! - там нет ничего, и он с болью на душе идет домой, где его встречает голодная и холодная семья, состоящая из 6-7 душ детей и жены. А богатый человек - он не идет в продовольственный отдел стоять в очередь, а идет на базар и покупает все. Ему то что? У него есть деньги, и он еще занимается спекуляцией, и его дома встречает семья веселая и радостная, потому что она сыта. Какая же это борьба уважаемый товарищ Ленин за пролетариат, когда трудящиеся умирают от голода, холода и тифа? Что же делать бедному пролетарию? Или итти честно за Советскую власть или итти спекулировать, против чего борется Советская власть, а спекульнуть надо, потому что есть хочется. Конечно, надо итти купить по одной цене, а продать по другой, т.е. содрать, как говорят, шкуру с другого бедняка, которому тоже есть хочется. Я понимаю, что в Советской России вольная продажа не допустима, но это ведь можно обождать, потому что народ еще не приспособился, а когда он поймет, что значит Советская власть, тогда можно и вольную продажу запретить. Мне кажется, что если бы не было базаров, то и в продовольственных отделах было бы больше, а вот почему: крестьянин бы скорее повез, а не захотел бы добровольно, можно взять и реквизиции, а теперь что он лучше повезет на базар и продаст по какой хочет цене. Он, как только услышит, что будет реквизиция, все на базар везет, а так у него все будет дома. На мой взгляд кажется, раз базары есть, то это и есть вольная продажа, только на бумаге пишется, что вольная продажа запрещена, а торговкам это и на руку - дороже брать будут, а если будет вольная продажа, то и продуктов больше будет и дешевле, и народ сыт будет. Или надо устраивать продовольственные отделы, приказать, чтобы лучше работали, а не так делали спустя рукава, как это и делается. Толкучка - это другое дело, без нее невозможно, потому кто будет покупать вещи, которые несешь на базар и продаешь последние свои крохи на кусок хлеба, так как жалованья, получаемого нашими мужьями, еще хватает на хлеб, но надо и еще что-нибудь купить. Вы мне простите, и я чистосердечно извиняюсь, что в данную минуту я Вас отрываю от дела и прошу разъяснения, но я лично, как пролетариат, и меня это очень касается, а также, я думаю, и других, таких, как я. Прошу Вас не отказать в моей просьбе и дать ответ в Сумской газете. Адреса точного не указываю, потому что по получении от Вас ответа я Вам еще напишу кое-что, чего и Вы не знаете и что Вам будет интересно знать, и тогд а напишу точно свой адрес.
Искренне уважающая Вас
О.М.
РГАЭ. Ф.1943. Оп.1. Д.693. Л.26-27(об). Подлинник. Рукопись.
Встает вопрос, почему продовольственная ситуация в Советской России оказалась столь трудной и безысходной? Ведь на территориях, занятых белыми, положение выглядело значительно лучше. Конечно, это в громадной мере было вызвано объективными обстоятельствами: войной, милитаризацией всей народнохозяйственной жизни, нарушением системы разделения труда и обмена. Хлебные районы на какой-то период были отрезаны от республики, однако и после их освобождения ситуация мало менялась. Значит, трудности коренились также в самой экономической системе военного коммунизма. Управление хозяйством строилось на нагромождении огромного числа учреждений, сокращенные названия которых порою напоминали слова из какого-то «птичьего» или инопланетного языка и в чьи задачи входило подчинение всего и вся нуждам фронта.
Поначалу большинство таких учреждений создавалось в традициях революционного времени на основах коллегиальности и широкого представительства различных органов и организаций. Однако постепенно в них усиливается тенденция к персонификации, личной ответственности, средоточению власти в руках одного человека: комиссара или специального уполномоченного. Только чрезвычайных комиссаров к концу гражданской войны было около 7.5 тыс. Они были наделены правами использования любого аппарата, с
Милитаризация управления сопровождалась и приспособлением организации труда к военной обстановке. К концу 1919 г. была объявлена на военном положении вся промышленность. Последовательно проводились в жизнь меры по осуществлению трудовой повинности и снабжению рабочей силой военных заводов. Для решения военно-оперативных задач стали использоваться трудмобилизации среди населения (для заготовки дров, военно-строительные работы и т.п.). Происходило ужесточение трудовой дисциплины. В конце 1919 г. СНК принял постановление о рабочих дисциплинарных судах, где среди прочих мер воздействия предусматривалось отправление в концентрационный лагерь. В январе 1920 г. был принят декрет о всеобщей трудовой повинности и трудовых мобилизациях. Из мобилизованных на трудовой фронт формировались трудовые армии. С разгромом основных сил белогвардейцев часть боевого состава Красной Армии переводилась на положение трудовых армий. Трудовые армии и военизированные трудовые отряды работали во всех отраслях народного хозяйства, где наблюдалось напряженное положение, в том числе на транспорте, на заготовке топлива, сырья. Для управления трудармиями был образован еще один чрезвычайный орган - Главкомтруд, с соответствующим аппаратом в центре и на местах, в задачи которого входили учет, мобилизация и распределение рабочей силы. Главными способами побуждения к труду в системе военного коммунизма стали принуждение и насилие.
Комплекс проводимых мер вел к неизбежной централизации всей работы в деле производства, снабжения и распределения. Крайнее истощение и скудность ресурсов также способствовали централизации. Центральные органы стремились сконцентрировать в своих руках все ресурсы и распределять их по нарядам и ордерам, подписанных комиссарами. Сам коммунизм начинает отождествляться с централизмом. Власть из центра пыталась решить все проблемы, влоть до самых мелких, что на деле приводило к неуправляемости и бюрократизму. На самом высоком уровне приходилось заниматься самыми прозаическими вещами вроде заготовки дров, сена, изготовления валенок для армии и т.д.
Натурализация экономики - еще один признак военного коммунизма. Поставив своей целью ликвидацию рынка, товарно-денежных отношений, большевики понимали, что немедленно этого добиться невозможно. Однако развал финансового хозяйства и обесценивание денег способствовали тому, что эта идея стала быстро материализовываться в Советской республике. Экономика начинает работать как бы для единого котла и снабжаться из общего котла. Купля и продажа отмирают. Деньги вроде бы в ходу, но существенной роли не играют. В конце 1918 г. СНК специальным декретом возложил на Наркомпрод снабжение населения товарами первой необходимости через государственную и кооперативную сеть и потребовал от главков ВСНХ передачи Наркомпроду соответствующей части промышленной продукции. Вся произведенная продукция, а также пополняемая путем конфискаций, реквизиций, причем зачастую без каких-либо выкупов и платежей, размещалась на складах. Жалобы по поводу реквизиций составляют львиную долю переписки между руководящими органами, местными органами, организациями и отдельными гражданами. На почве реквизиций возникало немало злоупотреблений. Отпуск товаров со складов существлялся централизованно обычно без оплаты, что также вело к произволу и коррупции.
Заметный след оставил военный коммунизм в деревне. В результате революции крестьяне получили землю. Анализ писем показывает, что это стало одним из важнейших факторов поддержки советской власти. Те семьи, которые не могли ее обрабатывать или по причине потери кормильца, или в результате призыва работника в Красную Армию, приспосабливали для этого, как писала одна женщина, «буржуев». Однако система военного коммунизма существенно снизила значение этого фактора. В начале 1919 г. продовольственная диктатура перерастает в систему продразверстки. Все произведенные крестьянами «излишки» продовольствия подлежали отчуждению со стороны государственных заготовительных органов, за вычетом так называемой «потребительской нормы» и «воспроизводственного фонда». Те, кто не подчинялись, относились к кулакам. К ним применялись суровые кары вплоть до расстрела. Причем, как показывают письма, не щадили никого: ни середняка, ни бедняка, ни семьи красноармейцев.
Главным инструментом продовольственной политики были посылаемые из города в деревню продовольственные отряды, состоявшие из рабочих, а иногда из весьма пестрой городской публики. В одном письме от 3 августа 1919 г. из Сенгилеевской волости Симбирской губернии сообщалось: «Дела наши идут весьма плохо, ссыпка хлеба крестьянами идет плохо. В той волости, куда нас посылали, 5 раз обирали. Хлеба нет. Крестьяне относятся весьма враждебно. Агитация наша не помогает. Придется действовать затвором». Продотрядовская «эпопея» и реквизиции времен военного коммунизма надолго запомнились, оставили глубокий отпечаток в обществе и отрыгнулись во второй половине 1920-х годов и в период массовой коллективизации той легкостью, с какой власть могла покуситься на собственность и имущество граждан.
О том, что представляло собой управление экономикой в годы военного коммунизма, весьма впечатляюще рассказывает письмо председателя Новгородского губернского исполнительного комитета В. Мещерякова члену коллегии Наркомпрода А.П.Смирнову, посланное в Москву 7 марта 1920 г., выдержки из которого приводятся ниже.
6. Вас совершенно неверно информировали, будто мы запрещаем работать с отрядами**. Раньше губпродком пускал отряды по всякому поводу и без всякой осмотрительности. Эти отряды совершенно не соответствовали своему назначению; они восстановили против советской власти все те деревни, где побывали. Грубость, незаконные требования продовольствия для себя, конфискация в случае отказа скота и демонстративный его убой и съедание на месте подрывали в крестьянах всякую веру, что реквизируемое продовольствие идет и пойдет для рабочих и армии. Были нередки случаи прямых хищений (гармония, кольцо, платки и т.д.).
Губерния голодает. Громадное количество крестьян ест мох и другую дрянь; с осени запасали возами кору, травы, мох и пр. И деревня голодает третий год. Настроение совершенно определенное, какое только может быть у изголодавшейся деревни.
Больше того, только с лета-осени прошлого года впервые центр обратил внимание и послал одного ответственного товарища из Питера на партийную работу. Только с осени Комитеты и организации партии начали усваивать линию VIII съезда о середняке. До лета отношение к мужику было свирепо-комбедовское; от этого весной прошлого года были сильные восстания, которые жестоко подавлялись.
Мне оставалось лишь продолжать работу по успокоению крестьянства, настаивать на бережном - по программе - отношении к деревне. Судя по нескольким съездам***, мне кажется, что мы добьемся результата; забитый, запуганный мужик начинает шевелиться, начинает говорить, жаловаться, приходит к пониманию, что у него тоже есть свои права, что эпоха свирепых «комиссаров пистолетного вида» проходит.
Мы усиленнейшим образом чистим партию, избавляемся от чужих, примазавшихся, хищных элементов. Везде и всюду пытаемся укрепить советскую власть в деревне. Мешает сейчас больше голод и безтоварье, чем что-то другое.
Одним словом: наследство таково, что нужна осторожная линия к мужику голодающей губернии. Буржуазии сельской здесь и раньше почти не было; чека совсем уничтожила ее. Середняк голодает. А работа залихватских вохр определенно вела крестьян на голодный бунт. Я знаю, что эти соображения чужды Наркомпроду, неприемлемы для психологии его работников, и я рискую быть не понятым, но по обязанности службы должен восстановить истинное положение, которое вам в кабинетах неизвестно.
Был единственный выход: поставить работу отрядов под контроль партии. И напрасно т.Цурюпа с чужих слов, не дав спросить нас, в чем дело, спешит телеграфировать «незаконно-отменяю». Партия имеет право контроля над отрядами, обязана даже контролировать их работу - об этом твердил не раз сам т.Цурюпа, и ничего незаконного тут нет.
7. «Вы просили дать Вам силы, их вам послали, вместо этого Вы отказались от них». Опять неправильная, неточная информация у Вас. Я должен лишний раз высказать сожаление, что работники центра, вроде Вас, не считают нужным предварительно справиться на месте, разузнать, в чем дело - а потом уже писать телеграммы.
«Мы» - т.е. Губком, Губисполком просили настоящих сил, т.е. вернуть с б[ывшего] фронта ответственных работников; мы не просили вохр, мы не знаем, куда деться и от имеющихся. Эти «силы» просил сенной Отдел и чрезкомзагсен******, а питерские товарищи правильно догадались, предварительно послав человека узнать, что нам нужно; и по выяснении - «сил» нам и не посылали.
8. Губпродком еще раньше Вашей телеграммы с «отрядными» рецептами принимает все необходимые к использованию остающегося времени меры. Он через Губком и Губисполком провел постановление о «неделе сена»/15-22/[марта]; пущена в ход печатная и устная агитация; в уезды даны распоряжения на эту неделю кинуть все, что только можно снять с топлива - в деревню, на сено; организуются специально сенные совещания по волостям с сельсоветами для проведения намеченной разверстки; через Губтрудповинность даны уже указания Укомтрудам ослабить нажим на лесную повинность, облегчить мужику возможность отвезти сено; по мере надобности пустим и отряды; объявлена и премировка сена солью.
Это ближайшие планы текущей работы и о их выполнении говорить рано. Ввиду обычного у Наркомпрода недоверия к местным работникам, я не стану сам оценивать нашу работу, а даю слово уполномоченному Чрезкомзагсен - человеку, не имеющему причин относиться к нам хорошо /мы ему отказываем в нарядах, согласно указаниям Наркомпрода/. Вот как этот чуждый нам, посторонний нашему аппарату человек телеграфировал в Чрезкомзагсен о нашей работе: «Губпродкомом совместно сенным Отделом приняты самые энергичные меры выкачиванию сена» [телеграфный стиль].
9.«Заготовка масличных семян идет никуда негодно». Опять же основной грех Наркомпрода: Вы не знаете, что говорит и делает Ваш же соответствующий Отдел, и потому совершенно зря занимаете провода трехаршинными несообразными телеграммами. Недавно губпродкомиссар Базанов ездил специально в Наркомпрод разъяснить сотворенную там путаницу с этим нарядом; объяснил, что пока не пришлют в обмен на эти семена /как говорит соответствующий декрет/, то он ниоткуда сам этого масла не может выдумать. Это настолько ясно, что даже у Вас в отделе вполне согласились, успокоили Губпродкомиссара, обещали прислать масло, признали, что невозможно менять семена на масло, не имея масла. А теперь Вы обрушиваетесь вновь, но уже по выясненному и сговоренному делу с категорическим приговором, не дав себе труда узнать, в чем суть.
10.Так везде и во всем. Обещали наряды выполнить - хлеба нам не выдали; обещали семена послать - не послали; обещали масла дать - не дали, обещали, что маршруты будут приходить согласно строгим правилам и инструкциям - и ни один маршрут не прибыл по инструкции, на каждый Наркомпрод имел покушения отцепить /и отцепляли/, сам маршрут терпел неимоверные мытарствия, его отнимали, приходилось тратить гигантские усилия на борьбу с Наркомпродовской неразберихой, чтоб добыть для голодающей губернии хоть что-нибудь.
Мы отчетливо понимаем, в какой обстановке работает Наркомпрод, как трудно его дело, какие препятствия у него существуют на каждом шагу; и мы не поминали бы все эти и другие грехи Наркомпрода, если бы последний столь же внимательно следил за обстановкой и препятствиями нашей работы, если бы он давал себе труд оценивать эту обстановку, если бы он усвоил элементарнейшее правило: сначала узнать хорошенько у первоисточника, а потом судить о деле, писать телеграммы с угрозами и пр.
11.Потрудитесь просмотреть Вашу телеграмму: «ставлю на вид», «требую», «все разговоры кончены», «если не будет сделано - отдаю под суд лично персонально Губпродком, Губисполком» - целый «букет» словесности Наркомпродовского лексикона.
Местные работники давно пришли к печальному выводу: кроме такого пустословия - помощи от Наркомпрода не жди. Мы достаточно привыкли, что Наркомпрод третирует местных работников, не желает считаться с ними; и мы давно знаем, что в частности тов.Смирнов крайне грубый человек... Но у нас всех в памяти картины того позорного состояния, в котором нашла Наркомпрод ревизия ВЦИК; и когда некоторые ответственные руководители Наркомпрода начинают чересчур бесцеремонно обращаться с истиной - мы вынуждены почтительнейше напомнить: партийный съезд и сессия ВЦИК очень недалеко. И мы считаем товарищеской обязанностью предупредить закомиссаривающихся советских генералов: осторожнее товарищи. У нас есть что порассказать о нашей работе и о развале Наркомпрода на том суде, которым Вы так часто грозите; хватит ли аргументов у Вас ответить на партийном и советском съездах.
Вл. Мещеряков.
РГАЭ. Ф.1943. Оп.1. Д.693. Л.73-74(об). Машинопись. Копия.
Письмо состоит из 11 пунктов. В первых пяти речь идет о ходе заготовки сена для нужд Красной Армии в Новгородской губ. и трудностях, в связи с этим возникших.
В деле имеется, действительно «трехаршинная», телеграмма-письмо в адрес губернского руководства от коллегии Наркомпрода о неудовлетворительном состоянии заготовки сена в губернии.
Документ показывает, к чему вела «чрезвычайная» модификация советской власти - к бюрократизму, произволу и неизбежному столкновению представительного аппарата с разросшейся централизованной военно-бюрократической махиной. Центральное руководство имело весьма смутное представление о реальном положении дел. Непрерывно растущее количество учреждений, их сложность и громоздкость вызывали обратный эффект тому, чему они были призваны служить, приводили к неуправляемости, волоките, беспрерывным согласованиям.
В теории продразверстка предполагала прямой продуктообмен между городом и деревней. Взамен изъятых продотрядами «излишков» на село должны были направляться промышленные товары для распределения преимущественно среди бедноты: ткани, соль, сахар, керосин и т. д. Ввиду милитаризации экономики, товаров в деревню за все годы гражданской войны было поставлено очень мало. А о том, как строился этот продуктообмен, дает представление письмо Ленину неизвестного крестьянина Глазовского уезда Вятской губернии от 6 апреля 1920 г.
Москва, т. Ленину
Многоуважаемый т[оварищ]. Я извиняюсь, что хочу занять несколько минут вашего внимания. Хочу вам указать, как обстоит дело в деревне в области продовольствия. Может быть я жестоко ошибаюсь, но для меня, как для крестьянина, много как будто бы есть ненормального. Вот на эти ненормальности я вам хочу указать. Я вам приведу несколько слишком ярких фактов, расходящихся с распоряжениями центра. Насколько я знаком с приказами за номером 88, в котором говорится о нормах питания для земледельческого населения, то оставляется при отчуждении на каждого человека 12 пуд. муки и 1 пуд. крупы в год, а также оставляется и потребное количество семян. Но на деле делается совсем другое при выполнении разверстки. Не считаются ни с какими нормами, а также не считаются с семенами - отбирают все. В Глазовском уезде мне много пришлось наблюдать случаев, что овес выгребали до зерна. Что же мы будем ждать в дальнейшем от деревни в настоящее время? Кто платит разверстку по 50-100 пудов должен уже получать норму, установленную Глазовским упродкомом от 29 февраля 1920 года 16 фунтов в месяц на едока. Как же теперь смотрит крестьянин на распоряжение Центральных властей? Или же все приказы являются бумажными на самом деле? Проводятся совсем другое, а также семена хочут дать из Уржумского уезда, но таковые дать уже не успеют, а после время они уже не нужны. Да если бы и дать вовремя, так тогда что же получается? А вот что: продовольственным органам очевидно было нечего делать, сначала отбирали, мучали мужика, свозили [зерно] на ссыпной пункт, потом его провеяли на простой веялке и говорят, что отсортировали. Взяли у мужика за 41 руб., а дадут за 100 руб., получай, а овес-то уже не так хорош: немножко припахивает затхлым. Нет т.Ленин, это не политика! Нужно, нужно обратить самое серьезное внимание на производительность труда в деревне, да и крестьянину дать человеческие условия жизни! У деревни взяли все, а что дали в деревню - ничего! По два аршина какого-то паршивенького ситцу, а рабочий завода и обыватель города всего больше, да крестьянин не так и нуждается в ваших тряпках! Дайте ему плуг, серп, косу, железа дайте ему, все для оборудования сельского хозяйства. Если одного из вас поставить в такие условия, как крестьянина Вятской губернии, то на верных [наверное] вы бы запели Лазаря. Ведь этот несчастный мужик несет все тяжести на своих плечах, как безответное животное. Все, что делаем, можно сделать скорее и легче, если все т.[товарищи], стоящие у власти старались избегать всяких ошибок. Много делают ошибок непредвиденных - это простительно, а вот которые хорошо знают, что делают ошибку, но все-таки делают. Прошу обратить самое серьезные внимание на это письмо!
Крестьянин
РГАЭ. Ф.1943. Оп.1. Д.693. Л.32-33(об). Подлинник. Рукопись.
Письмо написано карандашом без знаков препинания одним «куском» без выделения предложений и с грубыми грамматическими ошибками. Чтобы можно было прочесть его, пришлось расставить знаки препинания и внести некоторые пояснения, заключенные в квадратных скобках.
Продразверстка неумолимо вела к сокращению крестьянских посевов. Крестьянин не был заинтересован в увеличении производства сверх самого необходимого, так как «излишки» все равно шли в пользу государства. Таким образом, крестьянские хозяйства приобретали натуральный потребительский характер. Возможности реквизиций тем самым сжимались до предела. В свою очередь, это вызывало ужесточение деятельности заготовительных органов и продовольственных отрядов, посягавших на самые основы крестьянского существования. Многочисленные документы того периода рассказывают о недовольстве и возмущении деятельностью продотрядов, которая нередко превращалась в прямой грабеж. В результате стремительно стала расползаться так называемая «ползучая контрреволюция», вызванная сопротивлением деревни. Надо заметить, что, как свидетельствует перлюстрация писем периода гражданской войны, продотрядовцы вызывали особую ненависть, их убивали, истязали в первую очередь. К 1921 г. в стране полыхало более 50 крупных крестьянских восстаний. Причину одного из самых крупных - «антоновщины», которое охватило Тамбовскую губернию, участник его подавления большевистский комиссар В.Антонов-Овсеенко прямо называл деятельность «военно-наезднических банд», в которые к тому времени превратились гфодотряды. В начале 1921 г. не осталось ни одной губернии, не охваченной в той или иной степени так называемым «бандитизмом».
Система военного коммунизма неудержимо вела страну к кризису, признаки которого стали очевидны в 1920 г., причем тогда, когда военная угроза отходила на второй план и на очередь вставали задачи мирного строительства. Экономическое истощение страны подходило к крайним пределам. Даже в армии и на флоте в головы ярых сторонников советской власти проникало осознание ненормальности существующего положения. Об этом говорит письмо от 2 апреля 1920 г. на имя Ленина военмора (военного моряка) Я.Лачугина, который побывал в отпуске на родине в г. Шуе Иваново-Вознесенской губернии.
Тов. Ленин
Находясь по домашним обстоятельствам в 7-дневном отпуску дома, я наслушался, насмотрелся и убедился, в нашем уезде крестьяне поголовно все против власти, рабочие под влиянием голода тоже, коммунисты правеют, недовольство растет с каждым часом, и не удивительно - много разной подлости творится в советских учреждениях, и все из-за голода, из-за куска хлеба. За истекший месяц март сего года выдано рабочим по 5 ф. муки и 3 кор. спичек - больше ничего. Ну разве можно существовать и не подохнуть от 5 ф., [а] рыночные цены адски дороги: мука 15000 руб. пуд, картошка 1500 руб. мера, когда рабочий получает 800 руб. да к тому разные мелкие вычеты. В данное время фабрики встали, по железной дороге провозить нельзя - запрещено. Что тут делать? Голодный на все способен. Новый лозунг сам по себе у всех:»Какая угодно власть, но был бы хлеб!». Темные силы этим пользуются, им на руку. Народ не против власти, /но надо его удовлетворить/, но против бюрократов-реакционеров, которые один к одному подобрались в советских учреждениях, и всячески стараются вредить и тормозить, в особенности продовольственное дело, как главный предмет оружия против Советской власти и в то же время из-за угла кричит: «Вот вам ваша власть Советская республика! Раньше лучше было при Николае!» Масса - темная, мало в чем разбирается, и взгляды на жизнь слишком узки. Принять надо соответствующие меры: голод - не ждет, иначе может вылиться в нежелательную антисоветскую форму.
Военмор Я.Лачугин
РГАЭ. Ф.1943. Оп.1. Д.693. Л.34-35. Подлинник. Рукопись.
На основании документов постепенно вырисовывается облик людей периода военного коммунизма, прежде всего людей, чьими руками осуществлялись революционные преобразования и проводилась вся политика, т. е. главным образом коммунистов. Революция вытолкнула на поверхность людей, чей облик был зеркальным отражением реального состояния общества. Прежде всего нужно назвать «старую партийную гвардию», которая сконцентрировала в своих руках огромные полномочия, занимая ключевые посты в государственном аппарате и совмещая подчас много должностей. Ее идеи, ее стиль и нормы поведения оказывали огромное воздействие на общество. Ставка на террор, насилие, принуждение, проповедь безжалостности и беспощадности к врагам советской власти, революционная стойкость и фанатизм, беззаветное мужество перед лицом смертельной угрозы воплотились в героическую традицию, к которой впоследствии очень часто апеллировали большевики. Немало людей было воспитано в подобном духе, пройдя через фронты гражданской войны или без устали работая в тылу на самых горячих участках. Идеология военного коммунизма возникла в крайне возбужденном романтическом сознании людей, «стерильно возбужденных дилетантов», (как определял в свое время российских революционеров М.Вебер), которые надеялись в один момент сделать людей равными и счастливыми. Перспектива дела увлекала, но отсутствие образования и скудные познания об экономике вели к доминированию эмпирического начала. Революционный энтузиазм не мог заменить необходимости специальных знаний. Новоиспеченные комиссары постоянно обрекали себя на провал.
Вторую, более многочисленную группу в аппарате составляли бывшие рабочие, матросы и солдаты. Заняв ответственные посты и должности, они, конечно, далеко не всегда им соответствовали. Многие были готовы «гореть» на работе, трудиться без сна и отдыха, отдавать ей все силы. Такими предстают образы людей этого времени, созданные советской литературой и кино. Но отсутствие культуры и образования не могли не сказаться. В этом отношении уровень российского народа находился в вопиющем противоречии с взглядами политических лидеров. Приходилось рекрутировать кадры из малообразованных людей. Общая масса низового аппарата определяла процессы повседневной жизни, бытовые мелочи и сиюминутные настроения. Полуграмотные комиссары стремились властвовать над специалистами. Неверно принятое решение через аппаратные сосуды и рассылаемых на места комиссаров перетекало вниз и там деформировало всякие нормы поведения. Немало оказалось таких, кто, поддавшись искушению властью, впадал в фанаберию, хамство, комиссарство, бравирование своим простонародным происхождением. Эти и подобные явления начали распространяться и получили название «комчванства». Стиль руководства в годы военного коммунизма сводился к жесткому приказу, команде, окрику. Многие «по делу и без дела» склонны были размахивать маузером, а то и на нервном пределе спускать курок. Жестокость, малоценность человеческой жизни в те годы иногда просто поражает. Как говорилось в одном из писем из Киева от 19 июня 1919 г.: «Тут все спокойно, понемногу расстреливаем буржуев, забираем на работу».
Кадры коммунистов посылались на самые различные участки. На протяжении первых лет после революции повсеместно были образованы партийные комитеты, которые вмешивались в сферу управления. Но утвердившись как правящая партия, РКП(б), словно магнит, особенно в тылу, где не было так опасно и не грозила гибель, стала притягивать к себе самые разнородные элементы, вступавшие в нее и из карьеристских, и из шкурных, и иных побуждений. Всего за два года с марта 1919 по март 1921 г. (с VIII по Х съезд) численность РКП(б) увеличилась более, чем вдвое: с 313 тыс. до 730 тыс. членов. На ее составе отразились все явления, свойственные периоду военного коммунизма.
Наряду с немногочисленными специалистами, мощный пласт сотрудников новых учреждений составили мелкие служащие старой России: конторщики, приказчики, делопроизводители, счетоводы и т. п. Они принесли в советские учреждения прежний налет казенщины и канцеляризма, без которых не обходится ни одна бюрократия, и от них много восприняли полуграмотные выдвиженцы из рабочих и крестьян. Относительно новый элемент в советских учреждениях был связан с феминизацией управленческого труда, процессом в целом типичным для ХХ в. В Советской России он был ускорен введением всеобщей трудовой повинности, невозможностью получить паек, который могла обеспечить только служба или работа. Поэтому канцелярии в большом числе пополнились бывшими гимназистками, школьницами, гувернантками, домохозяйками и т. д. Только в московских учреждениях к 1921 г. работало 110 тыс. «советских барышень».
Такой была многочисленная армия управленцев, состоявшая на службе нового режима, без особых изменений перешедшая в последующие годы. Она была весьма пестрой и аморфной, малоэффективной и малокомпетентной. Даже суровая обстановка военного коммунизма не гарантировала от бюрократической «дьяволиады», от злоупотреблений и коррупции, о которых свидетельствуют источники. Этот аппарат влился в нэп, расталкивая местных руководителей, апеллируя к своим прежним заслугам, требуя моральных и материальных компенсаций за чрезвычайно трудное для революции прошлое.
В целом же система военного коммунизма, соединение государства и военной экономики, подчинение всей жизни страны нуждам фронта, позволили Советской республике одержать победу над своими противниками, подобно тому как чрезвычайные, подчас нечеловеческие усилия и жертвы позволяют выстоять при осаде крепости.
Последствия бурных событий начала ХХ в.: войн, революций, военного коммунизма, сплетаясь в массовом сознании, сформировали особый тип человека, с которым мы еще не раз встретимся на страницах книги. Из людей, воспитанных этим временем, длительное время складывались руководящие кадры. Другие же - с наступлением нэпа оказались не у дел, но ждали своего часа. Жалобы, стенания по поводу того, что воздано не по заслугам, завоеванным в годы революции, гражданской войны и военного коммунизма, часто проходят в переписке 1920-х годов. Из круга подобных писем мы выбрали биографию Аврама Макарова, написанную, как он выражается, им самим и полученную «Крестьянской газетой» 8 июля 1929 г. Она очень характерно отражает трагедию простого малообразованного человека, волею истории попавшего в водоворот событий. Биография пришла в «Крестьянскую газету» из деревни Парфеновки Киновского сельсовета Дубровинского района Оршанского округа БССР, но, как видно из ее содержания, сам автор находился в это время на службе милиционером в г. Гомеле. Биография довольно обширна и занимает около 20 рукописных страниц, написанных убористым почерком с нарушением всех правил орфографии и пунктуации. Здесь приводятся лишь отдельные выдержки, касающиеся жизненного пути А.Макарова, так как воспроизведение биографии в полном объеме было бы утомительно для чтения. Сохранены орфография и стиль источника ввиду их своеобразия. В биографии нет сведений, что А. Макаров где-либо учился грамоте.
Свое повествование А. Макаров начал в типичном для того времени газетном стиле рассказа о прошлой безрадостной жизни: «Родители мои были весьма бедного состояния. Земли было 3 десятины, семейства 7 душ и одна хромая кляча. И вот в таковой семье судьба меня соизволила народить и воспитать... » Далее А.Макаров пишет, что «отец его был в рабстве у помещика», а затем деревенским пастухом, и «этому ремеслу» учил сына с 11 лет. Кормился Аврам, как он пишет «рожками со свиного стада», а «богацкая свора говорила лодырь лентяй и т. п.» и «возьмет его боль и жаль сердца». А отец на его жалобы и расспросы, почему так, ссылался на Бога и на то, что на том свете будет лучше.
В 1915 г. Аврама взяли в армию. Далее следуют страницы, посвященные негодованию автора по поводу войны. Но службу он, по его словам, «нес на все 100%». Был в учебной команде, получил звание младшего унтера. Однажды в их часть приехал полковой священник, творил молебны, звал в бой. В это время с немецкой стороны посыпались снаряды. Поп, пишет Аврам, первым кинулся бежать. Далее в биографии идут выпады в адрес попа и религии. После этого он начал «саботаж на бога», т. е. вести антирелигиозную пропаганду. За это его вывели на «бросвир [бруствер] против немецких позиций». Но пули его не брали, после чего его отдали под суд. Месяц был под надзором. В апреле 1916 г. был ранен и признан негодным к службе по ранению. Вернувшись в свою деревню, Аврам продолжал разъяснять крестьянам, что «божество есть не что иное как дурман.» В 1917 г. стал говорить крестьянам, что «Ленин ето не шпион а ето наш вождь бедняков и батраков ведь он говорит что земля крестьянам а фабрики и заводы рабочим а войну власть не разрешает аговорить солдатом что идите домой сыновья до своих матерей а мужья до своей жены». После революции его избрали в волостной совет, а затем председателем комбеда. Далее следует любопытный пассаж, повествующий о деятельности А. Макарова на этом и других постах, который мы приводим ниже:
[...] И я начинаю вести борьбу против кулаков и поносителей совецкой власти. Но борьба моя осталась гласом вопиющего в пустыне. А почему потому что власть на местах в то время была основана... [слово неясно] и борьбу против... [слово неясно] очень трудно, когда в вике и уике и укоме седели все бывшие правые осоры и бывшие офецеры старой армеи. Особенно в вике Баевской волости седел самой гнусной офецер Гриневич потомственный дворянин из польской шляхты и етот провокат[ор] вел самою беспощадною борьбу против власти советов который не допускал никакого землеустройство и никакой колектевизацеи вобще темном культуре и с таковым элементом у меня была самыя горячия борьба но борьба моя была с ним бессильна ибо он имел знакомство сконтр революционными елементами. Но все таки мне пришлося хотя под опстрелом кулаков отвоювать у кулаков только 67 десятин земли которую измал попав в самое тесное положение от жмачинских которые хотели застрелить но благодаря секретаря комбеда... [слово неясно] избегнул от таковой гибели и я остался живой. Тогда я заявил в следственныя органы горецкой чрезвычайной комиссии но заявление мое осталось погибшим за кулацкой мед и сало. Тогда кулаки оскалели свое зубы в самои ярось[ном] види. А крестьяни бедняки стали говорить нет товарищ Макаров борьба твоя приведет нас и тебя к гибели и все отшатнулись ноя конечно не останавливаюсь непридчем веду борьбу вдвоем с секретарем комбеда и так мне пришлося вести комбедовскою линию одному как палец под самаю жестокою яростью врагов кумунизма с 1918 год до 1919 года в 1919 году я на волосном съезде советов мне пришлося с тремя товарищи при помощи одного партейца кумуниста организовать парт ячейку которою приходилось вести подпольно. Без всякого руководства темные малограмотные и кто из волисполком непошол нам навстречу а против не давал никакой помощи а наоборот вел травлю всякого рода. И пришлося удирать хоть на планету марс. В ето время соберается второй с езд Советов. Под руководством товарища Голякова и Френдиной которыи сметали опозецеонеров и ставили чисто пролетарский волосной совет, к которому пришлося и нам обротится с прозьбом по почти котором свое заслуги не откозал дал нам маленькое руководство, но по своей темноте нам пришлося топтатся на месте нет бумаги ничернила ни летературы и покупить незачто. Тогда кулаки видють что ячейка не потухаить а начинаеть расти с трех товарищей стало 9веть стали посылать верных им людей и посыпались заявления со всех сторон чрез месяц ячейка возросла на 75 процентов а работа на 3 процента примазывшие товарищы пришли неработать атормозить ход развитею ячейки тогда я вижу что так заработаеш... [слово неясно] что некуда будеть и вдерать я подаю заявление воставку меня ячейка не звольняить а посылаеть инструктором по перевыборам ком бедов и организации советов которое я также проделоваю под огнем кулаков где однажды пришлося выпрогнуть вокно. Вдруг в ето время вспыхнуло в городе гомел какое то востание* я не знал но я немедлено оставляю район и отправляюсь в воезд присоединяюсь к отряду особого назначения и отправляюсь в гомел. Но до гомеля я недоехал в виду скоро постижной болезни тифом. Пришлося проболеть чуть недва месяца. И в ето время меня ячейка с состава исключила даже и сама чрез некоторое время сама померла. Я возвращаюсь домой из города могелева из больницы. Беднота меня опять приставляить намою работу но не в комбед. А всельсовет председателем. Я опять активною борьбу нажимом устроил. [...] Тогда кулаки с руководством т. Гриневича Григория сфобриковали наконец ложное заявление я кобы я беру взятки, пиянствою и т.п. и подают таковую в ревтрибунал которой... [несколько слов неясны] передал дело наследственою комисею которая зимой 21 года меня вызвыла на допрось где тоже не нашла в фактах меня обвинить отпустила домой где кулаки думали что вот где мне капут и стоновлюс напрежнее свое место. [... ]
РГАЭ. Ф.396. Оп.7. Д.14. Л.17-20. Подлинник. Рукопись.
Дальнейшие вехи биографии А. Макарова: в 1922 г. был переизбран на пост председателя волостного исполкома, но на выборах в Советы 1925 г. его, как он пишет, «кулаки прокатили по причине малограмотности и укрупнения советов». После этого Аврам начинает писать письма с нападками на «бирюкратизм, хулюганство, винокурение» и обращается в газету с просьбой принять селькором, чтобы вести беспощадную борьбу с кулаками, хулиганами и местной властью. Сообщает, что в 1928 г. пришлось продать последнюю корову и оставаться «на арене голода и гибели со стороны кулаков, из которыми было зделана засада 28 июня 1928 года, но он «етой засады избег».
«Итак я шесть лет все шатаюсь во все стороны», пишет Аврам и, вспоминая свои прошлые заслуги, утверждает, что «получил вместо награды изгнание со своего место», грозится «либо петлю на шею, либо нож в ребра». В поисках признания заслуг отправился в Гомель, но убедился, что там «такая же гниль в совецких аппаратах». Прибыл в Гомель как раз на праздник 1 Мая, увидел демонстрацию, страшно воодушевился, «забыл свои утомления и голод». За должностью обратился к председателю окружного исполкома, грозился тому «лечь под поезд» и напоминал свои заслуги. В конечном счете был изгнан из кабинета. Сообщает, что нашел работу милиционером, снова жалуясь, что воздано не по заслугам. На обвинения в неграмотности (видимо, не раз ему сказанные) возражает, что грамотные, мол, только богатые, их в партию принимать не следует, далее излагает свои представления о партии как собрании прежде всего стойких революционеров, борющихся против попов и кулаков.
К биографии приложены нескладные стихи о своем плачевном положении: «Десять лет... иду стомился путем непроходным и шовши попран поломан чрез гряз болота и ложбины дорогу к комунизму искал», а также письмо в деревню, где Аврам пишет о развертывании соревнования в городе, о чистке, борьбе с бюрократизмом, усилении самокритики, призывает односельчан поднять урожайность на 35%, идти в колхозы, обещает тракторы, молотилки, веялки, призывает бороться с кулаками и уклонистами, «воплотить к жизни задачи 16 партийной конференции». Обещает односельчанам в скором времени вернуться.