История переписки императора Николая II с императрицей Александрой Федоровной рассматривалась в недавно опубликованной статье Б.Ф.Додонова, О.Н.Копылова и С.В.Мироненко. Указывалось, что дневники и письма Николая II и членов его семьи появились в центральных газетах уже в начале августа 1918 г. Для разборки романовских бумаг ВЦИК создал специальную комиссию, состав и функции которой были окончательно утверждены его решением от 10 сентября 1918 г. В нее вошли историк М.Н.Покровский, известные в то время журналисты Л.С.Сосновский (редактор газеты "Беднота") и Ю.М.Стеклов (редактор "Известий ВЦИК"), руководитель Главного управления архивным делом (ГУАД) Д.Б.Рязанов и юрист, позднее видный историк и архивист, В.В.Адоратский. К разборке и публикации документов бывшей царской семьи была подключена также Социалистическая академия общественных наук. С сентября 1918 года ее сотрудники копировали документы новоромановского архива и переводили их на русский язык. В 1921 году было обнаружено, что некоторые документы Николая II нелегально передаются из советских архивов за рубеж. Подозрение пало на профессора В.Н.Сторожева, и он был уволен с работы. [1]
Результатом этой "утечки" стала первая публикация писем императрицы Александры Федоровны, предпринятая берлинским издательством "Слово" в 1922 году. Письма публиковались, начиная с апреля 1914 года, первую часть каждого тома составляли переводы писем, а вторую часть – подлинники на английском языке. Иначе говоря, в распоряжении берлинского издательства были копии писем на английском языке, и читателям предоставлялась возможность самим сверить качество перевода.
Вслед за этим было предпринято и советское издание переписки. К печати его готовил А.А.Сергеев, в будущем выдающийся археограф. Были изданы третий, четвертый и пятый тома переписки, начиная с апреля 1914 года. К письмам были добавлены телеграммы, которыми обменивались супруги. В вводной статье М.Н.Покровский сообщал, что письма, опубликованные "Словом", похищены из советских архивов и "изобилуют массой искажений, пропусков и дефектов". [2]
Несмотря на то, что переписка императора Николая II с императрицей Александрой Федоровной, начиная с самого ее издания, широко цитировалась в научной и мемуарной литературе, достоверность этих документов не подтверждена. При этом в печати появляются статьи под громкими названиями, например, "Достоверность переписки императора Николая II с императрицей Александрой Федоровной", претендующие на то, чтобы быть "фундаментальными исследованиями в этой области". Причем свои выводы авторы базируют лишь на анализе самого содержания переписки. [3] К таким публикациям относится и переиздание переписки под названием "Терновый венец России. Николай II в секретной переписке" О.А.Платоновым. Публикация сопровождается пространным введением и почему-то разбита на главы с художественными названиями (без нарушения хронологии). В этом случае переписка начинается с письма от 19 сентября 1914 года. [4] Телеграммы и нумерация писем, сделанная самой императрицей, в книгу О.А.Платонова не включены. Текст снабжен некоторыми научными комментариями. При всех недостатках публикации О.А.Платонова в настоящее время она является самой доступной и будет использоваться в данной статье.
В распоряжении большевиков были научные кадры и богатые средства, позволяющие фальсифицировать материалы архива царской семьи. Однако, переписка Николая II и Александры Федоровны имеет такой объем и такое богатое содержание, что написать ее заново, как это было с дневниками А.А.Вырубовой, просто невозможно. При этом переписать текст, сделав нужные вставки, советские специалисты вполне могли. Крайне подозрительной выглядит утечка материалов за рубеж. Не исключено, что подобная акция понадобилась большевикам для того, чтобы придать легитимность сочиненным материалам. Переснять письма в тех условиях было технически невозможно, и в Берлин попали копии, верность которых пока не оценена. Все это заставляет очень осторожно подходить к оценке достоверности переписки. По этой причине из обширной переписки Николая II и Александры Федоровны будет взят первый год Мировой войны. Предполагается, что этот период интересовал большевиков меньше всего и мог остаться "неповрежденным". Письма 1914-1915 годов интересны тем, что по ним можно проследить, как под влиянием военных неудач и внутренних трудностей менялся тон писем императрицы.
Письма императрицы Александры Федоровны неоднократно цитировались ее врагами и сторонниками. На их основании в оборот входили яркие легенды о слабовольном царе, довлеющей супруге и стоявшем за ее спиной Г.Е.Распутине. При этом ни сторонники, ни противники этих тезисов почему-то не брались проследить, что же советовала императрица мужу. Между тем, влияние Александры Федоровны и Г.Е.Распутина складывалось из определенных рекомендаций, которые император воплощал или не воплощал в жизнь. Этот процесс прохождения советов из писем в практическую жизнь почему-то до сих пор игнорировался историками. Я предлагаю посмотреть, что же конкретно советовали Николаю II Александра Федоровна и Г.Е.Распутин, и как император реализовывал на практике эти рекомендации.
Первоначально содержание писем императрицы вращалось вокруг бытовых повседневных дел, детей, госпиталя, в котором работали она и ее дочери. О военных событиях Александра Федоровна судила по газетным материалам и иногда уточняла у мужа некоторые их аспекты. Просьбы императрицы в первый период войны ограничивались ее окружением. Александра Федоровна ходатайствовала по поводу офицеров своих шефских полков, а также лично ей знакомых лиц. Императрица считала себя ответственной за все происходящее в императорской фамилии. Некоторые ее просьбы касались морганических супруг великих князей Михаила и Павла Александровичей. Александра Федоровна давала мужу советы по поводу членов императорской фамилии, находившихся в Ставке и фронтовых частях. Например, 25 октября 1914 года Александра Федоровна просила мужа назначить Павла Александровича к его бывшему сослуживцу В.М.Безобразову (командир Гвардейского корпуса), так как ему не хотелось ехать в Ставку к Н.В.Рузскому ("Терновый венец". С. 59). Императрица не интересовалась у мужа ходом компании и не вникала в дела Ставки. Из всего генералитета российской армии Александра Федоровна выделяла лишь Ф.А.Келлера и Н.И.Иванова (эти люди в дальнейшем доказали свою преданность престолу). Любопытно, что особое отношение императрицы не помогло этим генералам сделать карьеру во время войны.
Военные события заставляли Николая II все больше времени проводить в Ставке. Все длиннее становились его разлуки с женой. Это немедленно отразилось на тоне писем. Императрица пыталась помочь мужу, сопереживала ему, страдала по поводу поражений русского оружия. Одной из форм поддержки была молитвенная помощь. В этом отношении Александра Федоровна всецело полагалась на "Божьего человека" Григория Ефимовича Распутина. Чаще всего его советы передавались императрице через А.А.Вырубову.
Как это уже неоднократно отмечалось в исторической литературе, людей и государственных деятелей Александра Федоровна мерила через призму Г.Е.Распутина. Отношение к "человеку Божьему" значило для императрицы и лояльность к императорской фамилии, и залог будущей успешной деятельности чиновника (Божья помощь в его делах). Главными аргументами против назначения военным министром А.А.Поливанова и обер-прокурором Св.Синода А.Д.Самарина было то, что они выступали против Г.Е.Распутина. "Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастье?" и "он будет работать против нас, раз он против Гр.", – писала императрица мужу. ("Терновый венец". С. 155, 150)
Александра Федоровна находилась в жесткой конфронтации с главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем. За их отношениями стоял целый ряд весомых причин, не последней из которых было отношение великого князя к Г.Е.Распутину. По свидетельству великого князя Александра Михайловича, именно жены Николая Николаевича и Петра Николаевича – "черногорки" Анастасия и Милица Николаевны – ввели в царскую семью сперва месье Филиппа, а затем и Г.Е.Распутина.[5] Затем произошёл разрыв, и "черногорки", а за ними и Николай Николаевич стали врагами "старца". Биограф великого князя писал, что "о приезде Распутина в Ставку во время нахождения во главе армии великого князя Николая Николаевича, разумеется, не могло быть и речи". [6] Александра Федоровна была прекрасно осведомлена о таком отношении к "Другу", но это была не единственная причина ее расхождения с главнокомандующим. Императрица не могла простить дяде императора то, что в 1905 году он вынудил императора подписать Манифест 19 октября. "Мы еще не подготовлены для конституционного правительства. Н. и Витте виноваты в том, что Дума существует", – писала Александра Федоровна мужу в одном из писем ("Терновый венец". С. 160).
В первые месяцы войны императрица в своих письмах не проявляла враждебности к главнокомандующему и даже называла его "Николаша", как и царь. Но с начала 1915 года все изменилось. В письмах Александры Федоровны Николай Николаевич выступал теперь только под литерой "Н.". 22 января, ссылаясь на "Друга", императрица просила мужа не упоминать главнокомандующего в Манифесте ("Терновый венец". С. 88). А 29 января уже прямо писала: "он находится под влиянием других и старается взять на себя твою роль, что он не в праве делать… Этому следовало бы положить конец. Никто не имеет права перед Богом и людьми узурпировать твои права" ("Терновый венец". С. 96). 4 апреля: "Хотя Н. поставлен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга так же, как и меня, возмутило то, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т.д. твоим стилем" ("Терновый венец". С.115). За всеми этими замечаниями просматривалась ревность императрицы, пытавшейся защитить прерогативы своего мужа.
Как выясняется, волнения Александры Федоровны были небезосновательны и разделялись ее наиболее компетентными современниками. В.И.Гурко писал в своих воспоминаниях, что на основании положения о полевом управлении войск Ставка пользовалась неограниченной властью в пределах театра военных действий. Это положение было составлено в расчете на то, что в случае войны во главе войск встанет сам император. Однако, принять командование Николаю II помешало сопротивление министров. К местностям, подчиненным Ставке, была отнесена обширная тыловая полоса и сама столица. "Ставка не только в полной мере с места использовала свои чрезвычайные полномочия, но присвоила себе диктаторские замашки", – писал мемуарист. [7]
Николай II долгое время совершенно не реагировал на замечания своей жены по поводу главнокомандующего. Особенно заметно это сопротивление было при обсуждении поездки царя в только что завоеванные Перемышль и Львов. В ответ на сообщение царя о предстоящей поездке 5 апреля 1915 года Александра Федоровна просила его, ссылаясь на мнение Г.Е.Распутина, ехать туда без главнокомандующего. Совет мотивировался тем, что ненависть против Николая Николаевича там очень сильна, а визит царя обрадует всех. ("Терновый венец". С. 117). 7 апреля Императрица вновь сообщала о том, что Друг не одобряет поездки и согласен с ней по поводу Николая Николаевича. Г.Е.Распутин советовал совершить такую поездку уже после войны ("Терновый венец". С. 121). В тот же день Николай II отвечал, что не согласен с тем, что Николай Николаевич должен остаться в Ставке, когда царь поедет в Галицию. Он считал, что во время войны при поездке в завоеванную провинцию царя должен сопровождать главнокомандующий. "Он сопровождает меня, а не я нахожусь в его свите", – писал Николай II ("Терновый венец". С. 122). После этого Александра Федоровна отвечала: "Теперь я понимаю, почему ты берешь Н. с собой – спасибо за объяснение, дорогой" ("Терновый венец". С. 123).
Вновь к теме главнокомандующего императрица вернулась лишь через полгода – 12 июня 1915 года. В связи с отставкой военного министра В.А.Сухомлинова она писала о Николае Николаевиче: "Как бы я хотела, чтобы Н. был другим человеком и не противился Божьему человеку" ("Терновый венец". С. 147). В конце июня Александра Федоровна окончательно отчаялась и стала уговаривать мужа быстрее покинуть Ставку, где на него плохо влияют Николай Николаевич и его окружение. И, наконец, в конце августа императрица не скрывала своей радости по поводу отставки великого князя.
По мнению участника событий военного историка генерала Н.Н.Головина, главной причиной, побудившей Николая II занять пост главнокомандующего, было желание возглавить войска в период катастрофы. К этому императора подталкивали также постоянная критика Ставки со стороны правительства и доклады общественных деятелей, призывавших совместить "Управление страной и Верховное Главнокомандование". [8]
Любопытно, что подозрения по поводу Николая Николаевича имела не одна императрица. Даже мемуаристы, жестко критикующие отношение Александры Федоровны к великому князю, оставили отзывы, подтверждавшие ее мнение. Н.Н.Головин приводил воспоминания военного министра А.А.Поливанова о том, что последний, отвозя в Ставку письмо Николая II к главнокомандующему о его отставке, вовсе не был уверен в успехе своей миссии. Но его опасения не оправдались: ни о какой возможности сопротивления или неповиновения не могло быть и речи. [9] Генерал Ю.Н.Данилов отмечал, что "под влиянием внешних и внутренних событий 1905 г. в великом князе Николае Николаевиче совершился весьма значительный внутренний политический сдвиг: из сторонника крайнего, мистически-религиозного самодержавного монархизма или даже царизма он стал на путь конституционализма". [10] Ю.Н.Данилов приводил интересный диалог в Ставке. После начала отступления русской армии в 1915 году генерал обращался к Николаю Николаевичу: "Ваше Высочество, пока вы у власти, Россия знает только вас одного, и только вы один отвечаете за общий ход войны", на что главнокомандующий отвечал: "Я подумаю". [11] Эти подозрения Николай Николаевич подтвердил в 1917 году, когда скрыл от императора сделанное ему А.И.Хатисовым предложение принять участие в дворцовом перевороте, а затем 2 марта, присоединившись к голосам командующих армиями, просивших Николая II отречься от престола.
В 1914 году Александра Федоровна обращалась с просьбами к мужу всего несколько раз. 19 ноября она просила Николая II назначить вместо отстраненного П.К.Ренненкампфа командующим армии генерал-адъютанта П.И.Мищенко. "Такая умная голова и любим войсками", – писала императрица ("Терновый венец". С 67). Действительно, П.И.Мищенко ярко проявил себя во время русско-японской войны как удачливый кавалерийский командир. Но ходатайство царицы было оставлено без внимания. П.И.Мищенко не поднялся выше командира корпуса (в 1918 году он покончил жизнь самоубийством). 12 декабря Александра Федоровна просила царя назначить генерал-майора П.П.Гротена командиром гусар его императорского величества ("Терновый венец". С. 82). Но и эта просьба не была выполнена. В одном из следующих писем императрица сетовала на то, что командиром гусар назначен "скучный" полковник Н.Н.Шипов ("Терновый венец". С 90).
Весной 1915 года, когда на фронте начались проблемы, императрица все чаще стала прибегать к помощи Г.Е.Распутина. Однако советы, направляемые императору, не касались важных сторон боевых действий. 10 апреля Александра Федоровна сообщала, что, по мнению Г.Е.Распутина, надо вызвать "руководителей купцов" и запретить им повышать цены ("Терновый венец". С. 125). 20 апреля императрица писала, что ожидается наступление немцев на Варшаву: "Наш Друг считает их страшно хитрыми, находит положение серьезным, но говорит, что Бог поможет". Александра Федоровна предлагала послать кавалерию на защиту Либавы ("Терновый венец". С. 135). 10 июня императрица предлагала Николаю II заставить частные заводы производить боеприпасы, как уже сделано во Франции ("Терновый венец". С. 145).
Существенного аспекта войны касался Манифест о призыве ратников второго разряда подготовленный к изданию в начале лета. Ссылаясь на Друга, императрица просила повременить с этим призывом. "Слушай нашего Друга, верь ему, его сердцу дороги интересы России и твои. Бог недаром нам его послал, только мы должны обращать больше внимания на его слова – они не говорятся на ветер. Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы… Меня преследует желание нашего Друга, и я знаю, что не исполнение его может стать роковым для нас и всей страны", – настаивала императрица в письме 11 июня ("Терновый венец". С. 146). Она просила отложить призыв ратников второго разряда хотя бы на год, так как в противном случае это оторвет много сил от хозяйства страны. 16 июня Николай II сообщал жене, что на совместном заседании Совета министров и Ставки рассматривался вопрос о призыве ратников второго разряда. Было решено пока призвать набор 1917 года ("Терновый венец". С. 159).
В действительности проблема призыва ратников второго разряда была гораздо сложней, чем это рисуется в письмах императрицы. Этому вопросу Н.Н.Головин посвятил отдельную подглаву своего исследования. К июню 1915 года контингент ратников первого разряда был исчерпан. Встала острая необходимость призыва ратников второго разряда, по российскому закону о воинской повинности они не могли быть взяты в ряды действующих войск. Это были льготники, единственные сыновья или единственные работники в семье, которые должны были использоваться как охрана в тылу или рабочая сила. Впервые вопрос о призыве ратников второго разряда был поднят на заседании Совета министров 16 июня 1915 года. Тогда было решено пока ограничить призывом молодого пополнения 1917 года. Но уже 4 августа вопрос призыва ратников был поставлен опять. К этому времени законопроект о призыве второго разряда уже был внесен в Думу. Но там его рассмотрение затормозилось, так как депутаты не были уверены, что Военному министерству необходимо такое количество людей и всех призванных смогут вооружить и обмундировать. В самом Совете министров мнения разошлись. А.Д.Самарин и А.В.Кривошеин считали, что пополнение армии могут дать пойманные дезертиры и с призывом можно повременить. Б.Н.Щербатов указывал, что без санкции Думы призыв провести не удастся, так как люди разбегутся по лесам. В итоге в октябре 1915 года призыв ратников второго разряда был все же проведен, а к концу 1916 года и эти ресурсы были исчерпаны. [12]
Очевидно, что на отсрочку призыва ратников второго разряда повлияла задержка его рассмотрения в Думе. К числу ратников второго разряда, видимо, принадлежал и единственный сын Г.Е.Распутина Дмитрий. 30 августа Александра Федоровна впервые упоминала в своих письмах о том, что сыну Г.Е.Распутина может грозить призыв ("Терновый венец". С. 197). 1 сентября императрица сообщала, что Г.Е.Распутин "в ужасе, его сына призывают, а он единственный кормилец" ("Терновый венец". С. 202). В дальнейшем императрица пыталась убедить Николая II определить сына Г.Е.Распутина на какое-нибудь место в тылу. Но царь ответил категорическим отказом. Связь отсрочки призыва ратников второго разряда с сыном Г.Е.Распутина отмечал М.Н.Покровский в предисловии к первому советскому изданию переписки. [13]
12 июня Александра Федоровна сообщала мужу, что все жаждут отставки военного министра В.А.Сухомлинова, так как его обвиняют в нехватке вооружения ("Терновый венец". С. 147). Видимо, вопросы смены военного министра супруги уже обсуждали, так как в тот же день Николай II ответил жене, что великий князь Николай Николаевич рекомендовал на это место генерала А.А.Поливанова. Царь сообщал, что просмотрел список генералов и пришел к выводу, что в настоящий момент А.А.Поливанов мог бы оказаться подходящим человеком ("Терновый венец". С. 148).
В своих воспоминаниях В.И.Гурко указывал, что назначение А.А.Поливанова было продиктовано Ставкой. По мнению мемуариста, это была явная уступка общественным кругам. В то же время были заменены еще два министра из числа общественных деятелей. Министром внутренних дел стал Н.Б.Щербатов, а обер-прокурором Св.Синода – А.Д.Самарин. В.И.Гурко считал, что назначить этих людей царя убедил А.В.Кривошеин, сам тогда планировавший стать во главе правительства.
Новые назначения просто потрясли Александру Федоровну. В тот же день императрица написала мужу: "Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра – ты помнишь, как ты сам был против него… Но разве он такой человек, к которому можно иметь доверие ?… Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастье?" ("Терновый венец". С. 150).
15 июня Николай II сообщал жене о том, что все предлагают ему назначить обер-прокурором А.Д.Самарина ("Терновый венец". С. 154). В тот же день императрица очень резко отреагировала на это известие. "Самарин, без сомнения, пойдет против нашего Друга и будет на стороне тех епископов, которых мы не любим… Я имею основательные причины его не любить, так как он всегда говорил и теперь продолжает говорить в войсках против нашего Друга… Он будет работать против нас, раз он против Гр" ("Терновый венец". С. 155).
Уже 28 августа Александра Федоровна сообщала о том, что она обсуждает с председателем Совета министров И.Л.Горемыкиным кандидатуру нового министра внутренних дел. Со слов И.Л.Горемыкина, императрица передавала, что "Щербатова совершено нельзя оставить, что его следует немедленно сменить" ("Терновый венец". С. 193). Уже на следующий день, 29 августа, императрица писала мужу о А.Д.Самарине: "Мы должны удалить С., и чем скорее, тем лучше, – он ведь не успокоится, пока не втянет меня, нашего Друга и А. (Вырубову) в неприятную историю. Это очень гадко и ужасно непатриотично и узко, но я знала, что так и будет, – потому тебя и просили его назначить, а я писала тебе в таком отчаянии" ("Терновый венец". С. 194-195). "Мне хочется отколотить почти всех министров и поскрее выгнать Щерб. и Сам.", – писала Александра Федоровна в том же письме ("Терновый венец". С. 196). С 22 августа императрица постоянно предлагала назначить министром внутренних дел А.А.Хвостова. После неоднократных призывов сменить ненравившихся ей министров, 7 сентября императрица писала по поводу А.Д.Самарина: "Ты видишь теперь, что он не слушает твоих слов – совсем не работает в Синоде, а только преследует нашего Друга. Это направлено против нас обоих – непростительно, и для теперешнего тяжелого времени даже преступно" ("Терновый венец". С. 215).
Несмотря на все эти атаки, 7 сентября Николай II писал жене, что "Щербатов на этот раз произвел на меня гораздо лучшее впечатление…, он робел гораздо меньше и рассуждал здраво" ("Терновый венец". С. 216) В действительности министры, так ненравившиеся Александре Федоровне, в конце 1915 года потеряли свои места. Однако пойти на кадровые перестановки Николая II подтолкнули не императрица и Г.Е.Распутин, а "забастовка министров". Совет министров отказывался работать со своим председателем И.Л.Горемыкиным и просил государя о его замене. Кульминация кризиса пришлась на 14 сентября, когда в Ставке состоялось совещание Совета министров в присутствии царя. Совет не смог убедить Николая II изменить свое мнение, а вслед за этим "министры, наиболее решительно высказывавшиеся против Горемыкина, были вскорости один за другим уволены". [14] При этом А.А.Поливанов, так же подвергавшийся критике императрицы, из исполняющего обязанности стал полноправным министром и еще год проработал в этой должности.
Работа Н.Б.Щербатов и А.Д.Самарина на министерских постах не очень высоко оценивалась современниками. В.И.Гурко писал по этому поводу: "На практике ни Самарин, ни в особенности Щербатов не оказались на высоте положения данного момента… Самарин и Щербатов были дилетанты, и этот их дилетантизм сказался очень скоро". [15] Очень точно кадровый кризис августа-сентября 1915 года оценивала императрица. "Где у нас люди, я всегда себя спрашиваю, и прямо не могу понять, как в такой огромной стране, за небольшим исключением, совсем нет подходящих людей?" – писала Александра Федоровна мужу ("Терновый венец". С. 214).
Некоторые советы Г.Е.Распутина, передаваемые через императрицу, Николай II пытался воплотить на практике. 12 июня Александра Федоровна передавала пожелание Друга о том, чтобы в один день по всей России был устроен крестный ход с молебном о даровании победы. Она просила, чтобы распоряжение о крестном ходе было опубликовано от имени царя, а не от Св.Синода ("Терновый венец". С. 150). Через три дня, переговорив с протопресвитером армии и флота Г.И.Шавельским, царь сообщал императрице, что такой крестный ход возможно провести 8 июля в праздник иконы Казанской Божьей Матери ("Терновый венец". С. 154).
Другие рекомендации император оставлял без внимания. 17 июня Александра Федоровна, ссылаясь на просьбу Г.Е.Распутина, просила подождать с созывом Думы, так как "они будут вмешиваться во все дела". "Мы еще не подготовлены для конституционного правительства. Н. и Витте виноваты в том, что Дума существует", – писала императрица. Следующее ее письмо на эту тему было еще жестче. 25 июня Александра Федоровна с повторной просьбой не собирать Думу писала мужу: "Эти твари пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться!" ("Терновый венец". С. 171). Естественно, тут имелась в виду критика, раздававшаяся с думской трибуны против Г.Е.Распутина. Необходимо отметить, что в своей полемике общественные деятели переходили всякую меру. В письме от 8 сентября Александра Федоровна передавала мужу одно из выступлений на собрании общественных деятелей в Москве, получившее широкую известность. В.И.Гурко (чьи мемуары тут цитируются) заявлял: "Мы желаем сильной власти – мы понимаем власть, вооруженную исключительным положением, власть с хлыстом, но не такую власть, которая сама находится под хлыстом". Императрица очень точно оценивала это выступление: "Это – клеветническая двусмыслица, направленная против тебя и нашего Друга. Бог их за это накажет. Конечно, не по-христиански так писать – пусть Господь их лучше простит и даст им покаяться" ("Терновый венец". С. 217).
Летом 1915 года недоверие и страх Александры Федоровны по отношению к Ставке достигли своей кульминации. Императрица невольно становилась жертвой развившейся в русском обществе шпиономании. В нескольких письмах она сообщала мужу, что ходят слухи о том, что в Ставке действует шпион и это генерал Данилов (Черный). 16 июня царь отвечал, что эти слухи "не стоят выеденного яйца" ("Терновый венец". С. 159). Однако это не успокоило императрицу. 24 июня она начала убеждать мужа поехать навестить войска без ведома Ставки. "Эта предательская Ставка, которая удерживает тебя вдали от войск, вместо того, чтобы ободрить тебя в твоем намерении ехать…", – писала Александра Федоровна ("Терновый венец". С. 170).
Несомненно, среди рекомендаций императрицы встречались советы, имевшие безусловную практическую ценность. Например, 24 сентября Александра Федоровна просила мужа особенно строго следить за дисциплиной в войсках, вошедших на территорию неприятеля: "Мне хотелось бы, чтобы наши войска вели себя примерно во всех отношениях, чтобы они не стали грабить и громить – пусть эту мерзость они предоставят проделывать пруссакам" ("Терновый венец". С. 51). 14 декабря императрица жаловалась, что Св.Синод издал указ, запрещающий устраивать "елки", так как этот обычай заимствован у немцев. Александра Федоровна считала, что эта традиция не касается ни церкви, ни Св.Синода. "Зачем лишать удовольствия раненых и детей?" – спрашивала она ("Терновый венец". С. 83). 5 апреля 1915 года императрица просила мужа проследить, чтобы войска не разрушали и не портили ничего, принадлежащего мусульманам: "мы должны уважать их религию, так как мы христиане, слава Богу, а не варвары" ("Терновый венец". С. 117). В другом месте Александра Федоровна просила вернуть пленным немецким офицерам погоны, так как они и без того подверглись унижению.
Начиная с августа 1915 года, письма Александры Федоровны начинают менять стиль, иным становится и их содержание. Это длинные, сумбурные послания, полные политических советов. Иногда меняется и само обращение жены к мужу, появляются ранее несвойственные "Моя милая душка. Н." (4 сентября), "Мое родное сокровище" (13 сентября). Иногда императрица жалуется, что рука ее устала, и просит прощения за неразборчивый почерк. Вызывают удивление и некоторые бытовые подробности: "Церковная служба шла от 6 до 8 час., мы с Беби пришли 7 ?" (14 сентября).
Не только современники, отрицательно относившиеся к Александре Федоровне, – В.И.Гурко, Н.Н.Головин, но и мемуаристы, заявлявшие о своей преданности царской семье, писали о сильном влиянии императрицы (а через нее и Г.Е.Распутина) на государственные дела. Например, А.И.Спиридович так объяснял это влияние: "Будучи нервнобольной, религиозной до болезненности, она в этой борьбе видела прежде всего борьбу добра со злом, опиралась на Бога, на молитву, на того, в чьи молитвы она верила – на Старца". [16]
Необходимо заметить, что в предреволюционные годы эти обвинения звучали совершенно иначе. В своей книге "На путях к дворцовому перевороту" С.П.Мельгунов отмечал, что красной нитью во всей агитации Прогрессивного блока проходило утверждение о том, что Николай II искал путей для заключения сепаратного мира с Германией под влиянием "черного блока" (под этим подразумевались императрица, Г.Е.Распутин и их ближайшее окружение). В прессе прямо писалось еще в 1915 году: "Распутин, окруженный шпионами, должен был бы непременно вести пропаганду в пользу заключения мира с немцами". [17]
Именно публикация переписки Николая II и Александры Федоровны помогла развеять ложь о поисках сепаратного мира и измене. Даже А.Ф.Керенский, сам перед революцией и разжигавший слухи о сепаратном мире, в своих воспоминаниях был уже очень осторожен. Хотя он по-прежнему утверждал, что "главная причина гибели России – власть Распутина", но обвинения с царя и царицы уже были сняты. В новом варианте сепаратного мира добивалось правительство, а "Николай II тут ни при чем". "Причастна ли как-нибудь к этому Александра Федоровна", мемуарист уже сказать не мог. Самым сильным обвинением императрицы теперь было то, что "германские агенты без конца вертелись вокруг нее и госпожи Вырубовой". А.Ф.Керенский откровенно сознавался в том, что, "придя к власти", он не смог найти подтверждений дореволюционных обвинений императрицы. [18] Даже П.Н.Милюков, с Думской трибуны открыто обвинявший императрицу в измене, в своих мемуарах утверждал, что "оратор скорее склонялся к первой альтернативе" (то есть обвинению в глупости). [19]
По непонятной инерции для советских и российских авторов переписка Николая II и Александры Федоровны была и по-прежнему остается каким-то обвинительным материалом против царственных супругов. Причинами, по-видимому, являются отсутствие научного исследования и анализа этого материала. Сетевая энциклопедия "Википидия", оценивая государственную деятельность Николая II, отмечает, что "большинство сходится на точке зрения, согласно которой его способностей оказалось недостаточно для того, чтобы справиться с политическим кризисом". [20] Более того, попытка известного специалиста П.В.Мультатули исследовать деятельность Николая II на посту верховного главнокомандующего была встречена в штыки. При публикации на сайте "Военная литература" книгу П.В.Мультатули снабдили аннотацией, где указывалось, что в исследовании "негативные качества последнего русского царя опущены, все позитивные выпячены. Объективно судьбоносные ошибки Николая II (в результате его деяний и недеяний) замалчиваются, зато роль обстоятельств и злокозненных замыслов окружения преподносится с размахом". [21]
Николай II в своих письмах предстает как здравый политик, принимающий взвешенные и обдуманные решения. К сожалению, краткость и "сухость" стиля императора не позволяет в полной мере проследить его государственную работу. Очевидно, что все обвинения современников в "слабости правления", адресованные царю, были вызваны вовсе не отсутствием у него политических навыков и административного таланта. Объектом критики было, в первую очередь, крайнее упорство Николая II по отстаиванию незыблемости самодержавной власти. Идеальные условия для общественной активности и оппозиции создавало глубокое православие государя, которое воплощалось в "мягком" управлении.
Уже советские историки отказались от расхожего штампа, ставившего государственную деятельность Николая II в зависимость от Александры Федоровны и Г.Е.Распутина. Профессор Г.З.Иоффе писал: "Версии, согласно которым Николай II будто бы находился под безраздельным диктатом Распутина и еще более жены – Александры Федоровны, ничем не обоснованы". [22] По переписке Николая II и Александры Федоровны возможно проследить, какие советы давал императору Г.Е.Распутин.
В 1914-15 годах старец просил императора не ездить во Львов и Перемышль во время войны (не исполнено); запретить купцам повышать цены во время войны (не исполнено); повременить с призывом ратников 2-го разряда (отложено не на год а на три месяца); немедленно провести всероссийский крестный ход (сведений о проведении нет); отсрочить сессию Думы летом 1915 года (не исполнено); не призывать сына, определить его на тыловую должность (не исполнено). Легко заметить, что советы Г.Е.Распутина были наивны и касались малозначительных областей. При этом 1914-15 годах Николай II эти рекомендации вообще не исполнял. Император не сделал ничего, чтобы спасти сына Г.Е.Распутина от призыва или хотя бы определить на тыловую должность (о каком влиянии после этого можно говорить?). Нет никаких причин считать, что ситуация могла измениться в 1916 году.
С рекомендациями Александры Федоровны дело обстояло сложней. В 1915 году она все чаще стала давать мужу советы политического плана. В литературе уже отмечалось, что императрица по своим взглядам была консервативней мужа. Никакого ограничения самодержавия или соглашения с общественностью она не допускала. По некоторым замечаниям Александры Федоровны можно судить о том, что если бы Николай II воплощал в жизнь советы жены, то оппозиция была бы раздавлена и частично уничтожена. При этом многие высказывания Александры Федоровны делались "сгоряча". Уже по ходу изложения императрица вспоминала про свой христианский долг. Очень показательна в этом отношении фраза – "пусть Господь их лучше простит и даст им покаяться". Подобные "вспышки" случались у Александры Федоровны и в отношении ее ближайшего окружения. Этот гнев всегда проходил без всякого следа и, вероятно, незаметно для самих виновных.
В военную сферу императрица не вмешивалась. Ее рекомендации касались самых поверхностных проблем, информацию о которых она получала из газет. В кадровые назначения военных она вмешивалась чаще всего тогда, когда они касались членов императорской фамилии или командиров шефских полков.
Насколько можно судить по письмам, у Александры Федоровны было "чутье" на людей. Их лояльность в военные годы императрица проверяла при помощи Г.Е.Распутина. Легко заметить, что генералы, выделяемые императрицей (Ф.А.Келлер и Н.И.Иванов) единственные из всех в февральские-мартовские дни 1917 года сохранили верность императору. Это в то время как окружение Николая II или выступило против него, или впоследствии разбежалось, оставив царя. Военные, против которых высказывалась императрица (великий князь Николай Николаевич, А.А.Поливанов, В.Ф.Джунковский, а впоследствии и М.В.Алексеев), не оправдали доверия императора. А.А.Поливанов и В.Ф.Джунковский поступили на службу к большевикам.
Ключевым моментом в этом отношении является то, что советы своей жены Николай II постоянно игнорировал. Даже если в конечном итоге он поступал в духе рекомендаций императрицы, то всегда на это был еще целый ряд важных причин. При этом не было случая, чтобы в письмах Александра Федоровна сделала замечание мужу за неисполнение ее рекомендаций. Единственное, что она позволяла себе делать вновь и вновь, – напоминать о волнующей ее проблеме. Императрица прекрасно понимала, какой груз ответственности возложен на самодержца и перед кем ему придется держать ответ. К сожалению, подобным чутьем не обладали не только представители общественности (большей часть православные люди), но даже и члены царской фамилии.
Вырубова Анна Александровна (урожденная Танеева), (1884–1964), фрейлина и подруга Императрицы Александры Федоровны, дочь сенатора А.С. Танеева; ее имя, наряду с именем Г.Е. Распутина, использовалось врагами Императорского строя для дискредитации власти; во время войны вместе с Императрицей работала сестрой милосердия в Царскосельском госпитале; после Февральской революции была арестована Временным правительством и заключена в Петропавловскую крепость, но затем освобождена из-за полного отсутствия «состава преступления»; в первые годы большевистской власти свободно проживала в Петрограде, неоднократно встречалась с М. Горьким; занималась организацией спасения Царской Семьи. В 1919 году бежала в Финляндию, приняла монашеский постриг на Валаамском монастыре. В миру жила тайной монахиней. Скончалась в Финляндии.
Вырубова Анна Александровна (1884—1964). Дочь главноуправляющего Собственной е.и.в. канцелярии А.С. Танеева. С 1903 фрейлина императрицы. С 1907 замужем за старшим лейтенантом А.В. Вырубовым, вскоре развелась, вернулась ко Двору. Входила в ближайшее окружение императорской семьи; выполняла наиболее конфиденциальные поручения Николая II и Александры Федоровны, в т.ч. и связанные с особой ролью при дворе Г.Е. Распутина. После Февральской революции была арестована; в марте—июне 1917 находилась в заключении в Петропавловской крепости, затем в Свеаборге. Освобождена по требованию Петросовета. После нового ареста в октябре 1918 бежала, скрывалась в Петрограде. В 1920 нелегально выехала в Финляндию. Оставила воспоминания; А.А. Вырубовой приписывалось также авторство опубликованного в 1927 в Ленинграде дневника, признанного затем научной экспертизой поддельным.
Горячая почитательница Распутина
, бывшая посредницей между ним и царской семьей. Во время Первой мировой войны
на деньги, полученные в качестве компенсации за увечье, явившееся следствием железнодорожной катастрофы, организовала в Царском Селе военный госпиталь, в котором работала сестрой милосердия наряду с императрицей и ее дочерьми. После Февральской революции арестована; в марте - июне 1917 г. находилась в заключении в Петропавловской крепости, затем в Свеаборге. Обвинялась во влиянии на политику и в интимных отношениях с Распутиным. Была подвергнута Чрезвычайно следственной комиссией (ЧСК) специальному медицинскому освидетельствованию, установившему девственность Вырубовой. Освобождена по требованию Петросовета. Некоторое время свободно проживала в Петрограде, неоднократно встречалась с М. Горьким; пыталась организовать спасение царской семьи. После нового ареста в октябре 1918 г. бежала, скрывалась в Петрограде. В 1920 г. нелегально выехала в Финляндию. Приняла монашеский постриг в Валаамском монастыре
. В миру жила тайной монахиней. Скончалась в Финляндии.
Использованы материалы книги: Дневник Распутина. М., ЗАО "Олма Медиа Групп". 2008. (Этот текст принадлежит составителям названной книги - канд. ист. н. Д.А.Коцюбинскому и канд. ист. н. И.В.Лукоянову).
Анна Александровна Танеева-Вырубова - ближайшая подруга императрицы Александры Федоровны, наперсница Николая II, любовница Григория Распутина - почти десять лет была тем стержнем, который удерживал русскую монархию у власти. Фрейлина ее величества знала о царской семье все: кто слаб и почему, кто влюблен, кто обманут, кому изменил любовник, а кто припрятал золото монархии...
Дневник состоит из двух частей: довоенные годы; война.
Книга воспоминаний А. А. Танеевой (Вырубовой) "Страницы моей жизни" была впервые издана в Париже в 1922 году. Все дальнейшие издания этой книги претерпели существенные изменения текста, более того, можно сказать, подверглись редакционной цензуре.
В России один из таких вариантов был опубликован в сборнике «Фрейлина Её Величества Анна Вырубова» в 1993 году издательством «ORBITA». Авторами этой фальшивки явились известный советский писатель А.Н.Толстой и историк П.Е.Щёголев, бывший член Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, составитель сборника — А.В.Кочетов. Эта мистификация изначально печаталась в 1927 — 28 гг. в журнале "Минувшие годы".
Практически тот же текст использован издательством «Ковчег» совместно со Сретенским монастырём и издательством «Новая книга» в сборнике «Царственные мученики в воспоминаниях верноподданных», вышедшем в 1999 году, также, как и в сборнике «Фрейлина Её Величества. Тайны российского двора» Минского издательства «Харвест» 2002 года, имеющемся в русском отделе Хельсинской библиотеки.
Как свидетельствует А.Кочетов, текст, вошедший в его сборник, воспроизведён по книге «Фрейлина Её Величества», которая вышла в 1928 году в латвийском издательстве «Ориент». «К печати эту книгу подготовил некто С.Карачевцев, слегка прошедшийся по тексту редакторским пером и несколько сокративший мемуары, особенно в части характеристик Протопопова, Маклакова, Щербатова и Хвостова — министров внутренних дел», — пишет А. Кочетов, однако этот список далеко не полный: слова «слегка» и «несколько» точнее было бы заменить словом «безжалостно», так как редакторская правка привела к сокращению половины авторского текста.
"Доброхотам-правщикам" угодно было не только сократить текст, но и включить в него измышленные абзацы, не принадлежащие перу автора. Сделано это было с лукавой целью создать у читателя впечатление об авторе как человеке недалёкого ума, что вполне соответствовало бытовавшему в эмигрантской среде мнению, нашедшему отражение во множестве воспоминаний, где говорится об Анне Вырубовой. Искажение её нравственного облик служило, по-видимому, признаком хорошего тона.
Николай
II
Николай II, Император Всероссийский - старший сын Императора Александра III и Императрицы Марии Феодоровны . Родился 6 мая 1868 г. в Царском Селе. В 1877 г. ближайшее заведывание учебными Его занятиями было поручено генералу Г.Г. Даниловичу. Учебные занятия были распределены на 12 лет; первые 8 лет были посвящены предметам гимназического курса, а последние четыре года были предназначены для курса высших наук. Сложность программы привела к необходимости продолжения занятий еще на один год. Курс высших наук направлен был к изучению с достаточной подробностью военного дела и к основательному ознакомлению с главнейшими началами юридических и экономических наук. Преподавателями Наследника Цесаревича по второму отделу высшего курса были: И.Л. Янышев (каноническое право, в связи с историей церкви и историей религий), Н.Х. Бунге (статистика, политическая экономия и финансовое право), К.П. Победоносцев (энциклопедия законоведения, государственное, гражданское и уголовное право), М.Н. Капустин (международное право), Е.Е. Замысловский (политическая история), Н.Н. Бекетов (химия). Преподавателями по отделу военных наук состояли: Н.Н. Обручев (военная статистика), М.И. Драгомиров (боевая подготовка войск), Г.А. Леер (стратегия и военная история), Н.А. Демьяненков (артиллерия), П.Л. Лобко (военная администрация), О.Э. Штубендорф (геодезия и топография), П.К. Гудима-Левкович (тактика), Ц.А. Кюи (фортификация), А.К. Пузыревский (история военного искусства), В.Г. Басаргин и Н.Н. Ломен (военно-морское дело). Для усвоения строевой службы и ознакомления с войсковым бытом, Наследник Цесаревич провел два лагерных сбора в рядах лейб-гвардии Преображенского полка, два летних сезона посвятил кавалерийской службе в рядах лейб-гвардейского гусарского Его Величества полка, один лагерный сбор состоял в рядах гвардейской артиллерии и до восшествия на престол командовал, в чине полковника, первым батальоном лейб-гвардейского Преображенского полка. Для практического ознакомления с вопросами гражданского управления Наследник Цесаревич с 6 мая 1889 г. участвовал в занятиях Государственного совета и комитета министров. Для ознакомления с различными областями России Наследник Цесаревич сопровождал Своего Августейшего Родителя во многих поездках Его по России. В октябре 1890 г. Наследник Цесаревич предпринял путешествие на Дальний Восток, направившись, через Вену, Триест, Грецию и Египет, в Индию, Китай и Японию. В пути он практически ознакомился с трудностями военно-морского дела. В Японии Наследник Цесаревич посетил г. Отсу, где 23 апреля 1891 г. фанатик, находившийся в числе полицейских, совершил покушение на жизнь Его Высочества, нанесши Ему удар саблей в голову; к счастью, рана оказалась неопасной. Обратный путь Наследник Цесаревич совершил сухим путем, через Сибирь, положив начало осуществлению великого сибирского рельсового пути. В начале августа того же года Наследник Цесаревич благополучно закончил свое путешествие, продолжавшееся более 9 месяцев; оно было описано князем Э.Э. Ухтомским. В 1891 - 92 гг. Наследник Цесаревич председательствовал в особом комитете по оказанию помощи населению губерний, пострадавших от неурожая. В 1892 г. Наследник Цесаревич призван был к председательству в комитете Сибирской железной дороги, которое оставил за собой и по восшествии на престол. В апреле 1894 г. Наследник Цесаревич был помолвлен с принцессой Алисой Гессенской (см. Александра Феодоровна, I, 854). Высоконареченная Невеста прибыла в Россию за полторы недели до кончины императора Александра III.
Манифест о восшествии на престол Государя Императора Николая Александровича (20 октября 1894 г.) возвестил намерение Его Величества "всегда иметь единой целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России и устроение счастья всех Его верноподданных". В циркулярной ноте, разосланной представителям России при иностранных дворах 28 октября 1894 г., было заявлено, что Его Величество "посвятит все Свои заботы развитию внутреннего благосостояния России и ни в чем не уклонится от вполне миролюбивой, твердой и прямодушной политики, столь мощно содействовавшей всеобщему успокоению", причем Россия "будет по-прежнему усматривать в уважении права и законного порядка наилучший залог безопасности государств". 14 ноября 1894 г. состоялось бракосочетание Государя Императора, ознаменованное Милостивым манифестом. Дети Государя от этого брака: Наследник Цесаревич, великий князь Алексей Николаевич (родился 30 июля 1904 г.) и великие княжны Ольга (родилась 3 ноября 1895 г.), Татьяна (родилась 29 мая 1897 г.), Мария (родилась 14 июня 1899 г.), Анастасия (родилась 5 июня 1901 г.) Николаевны. - 14 мая 1896 г. состоялось Священное Коронование Государя Императора и Государыни Императрицы. Это событие было ознаменовано Всемилостивейшим манифестом. Вскоре после коронации Их Величества предприняли две поездки по Европе. Во время второй из этих поездок состоялось посещение Государем и Государыней Франции. Эта "русская неделя" во Франции (с 5 по 10 октября 1896 г.) закрепила узы франко-русской дружбы, начало которой было положено при императоре Александре III. Миролюбивая политика России нашла наиболее яркое выражение в инициативе Государя по созыву мирных конференций (циркулярная нота министра иностранных дел от 12 августа 1898 г.; см. Гаагские конференции, XII, 278 и сл.). События на Дальнем Востоке привели в 1900 - 1901 гг. к участию России в усмирении боксерского восстания в Китае, в 1904 - 1905 гг. - к войне с Японией. 12 декабря 1904 г. состоялся Высочайший указ о предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка. Из числа актов, изданных в исполнение этого указа, важнейшим является указ 17 апреля 1905 г. о веротерпимости (см. Веротерпимость, XII, и 195 и сл.). Работы по переустройству высших государственных установлений, происходившие после обнародования манифеста 17 октября 1905 г., в совещаниях, под личным Его Величества председательством, завершились 23 апреля 1906 г. изданием новых основных государственных законов. 27 апреля последовало в Зимнем Дворце открытие Государем Императором новых законодательных установлений. В августе 1912 г. состоялись, при участии Августейшей Семьи, празднества и торжества по случаю столетия Отечественной войны. С особой торжественностью Россия праздновала 21 февраля 1913 г. трехсотлетие Дома Романовых. Этот день был отмечен манифестом и Высочайшим указом о даровании милостей населению.
В области внешних сношений события 1913 г. на Балканском полуострове побудили Государя Императора обратиться к царю болгарскому и к королю сербскому с призывом остаться верными принятым на себя обязательствам. Во время переговоров, предшествовавших нынешней войне, Государем Императором было предложено передать австро-сербский вопрос на рассмотрение гаагской конференции. Когда Германией была объявлена война России, Государь Император, не признавая возможным, по причинам общегосударственного характера, стать тогда же во главе сухопутных и морских сил, предназначенных для военных действий, повелел великому князю Николаю Николаевичу быть Верховным Главнокомандующим. Одновременно были созваны Государственный совет и Государственная дума, занятия которых были открыты 26 июля приемом в Зимнем Дворце членов Государственного совета и Государственной думы. С начала мобилизации была воспрещена в России продажа крепких напитков. 22 августа 1914 г. Государь Император повелел воскрешение продажи спирта, вина и водочных изделий продолжить впредь до окончания военного времени. Под председательством Государыни Императрицы Александры Феодоровны образован, по указу 11 августа 1914 г., верховный совет для объединения деятельности по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов. Того же числа образован особый комитет великой княжны Ольги Николаевны по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну. 14 сентября утвержден комитет великой княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий. С самого начала войны Государь неоднократно совершал путешествия в действующую армию (описание этих путешествий, составленное генерал-майором Дубенским, издается министерством Императорского Двора; к декабрю 1915 г. вышло три выпуска), 23 августа 1915 г. Государь Император лично принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими силами, находящимися на театре военных действий. 25 октября Государь Император, согласно ходатайству георгиевской думы Юго-Западного фронта, соизволил возложить на себя орден Святого Георгия 4-й степени. События царствования Государя Императора будут изложены подробно в статье "Россия" (история).
В событиях, ознаменовавших собой русскую историю пятидесятых годов минувшего столетия, одну из главных руководящих сил представляет личность императора Николая Павловича.
В течение почти тридцатилетнего царствования этого государя Европа видела в нем могущественного представителя и защитника установившейся системы общественной и политической жизни народов, а шестидесятимиллионная Российская империя как бы всецело воплощалась в особе своего монарха. Непреклонная воля, рыцарский характер, твердость убеждений, любовь к своему государству и желание возвеличить Россию во внутреннем и внешнем отношениях на выработанных государем основаниях — инстинктивно давали каждому чувствовать, что император Николай Павлович не уклонится от избранного пути, с чем нельзя было не считаться. В его лице западноевропейские державы видели либо вернейшего союзника, либо неумолимого врага; представители разных партий одинаково сильно его ненавидели или почитали, но и те и другие бесспорно в равной мере его боялись.
Поэтому исследование современной императору Николаю Павловичу жизни России и даже отчасти политической истории Западной Европы невозможно без знакомства с колоссальной и рыцарской личностью этого государя.
За несколько месяцев до вступления великого князя Павла Петровича на престол, а именно — 25 июня 1796 года, родился третий его сын, великий князь Николай Павлович, последний из внуков императрицы Екатерины II, появившихся на свет при ее жизни. У колыбели новорожденного великая императрица назвала его «рыцарем», и это наименование вполне оправдалось царствованием и кончиной императора Николая.
По установленному при императрице Екатерине порядку великий князь Николай с самого рождения поступил на попечение царственной бабки, но последовавшая вскоре кончина императрицы пресекла влияние ее на ход воспитания великого князя. Единственным в этом отношении наследием, оставленным Екатериной своему третьему внуку, был превосходный выбор няни, шотландки [6] Лайон, бывшей в течение первых семи лет его единственной руководительницей. Юный великий князь со всей силой души привязался к своей первой воспитательнице, и нельзя не согласиться с тем, что в период нежного детства «геройский, рыцарски благородный, сильный и открытый характер няни Лайон» положил отпечаток и на характер ее воспитанника.
После воцарения императора Павла воспитание великого князя Николая и родившегося в 1798 году четвертого сына Михаила перешло в руки родителей. Долго сдерживавшееся отчуждением старших сыновей чувство нежной привязанности должно было обильной волной хлынуть на младших. И действительно, император Павел страстно любил малолетних детей своих, особенно же великого князя Николая Павловича. По словам барона М. А. Корфа, «он ласкал их весьма нежно, чего никогда не делала их мать». Строгая блюстительница чопорного этикета того времени, императрица Мария Федоровна распространяла его во всем объеме и на малолетних великих князей, которые «в первые годы детства находились со своей августейшей матерью в отношениях церемонности и холодной учтивости и даже боязни; отношения же сердечные и притом самые теплые наступили для них лишь впоследствии, в лета отрочества и юности».
Смерть императора Павла не могла не запечатлеться в памяти пятилетнего великого князя Николая Павловича. Это был первый удар судьбы, нанесенный ему в период самого нежного возраста, удар, который, несомненно, должен был в будущем, при ознакомлении с обстоятельствами, сопровождавшими воцарение императора Александра I, оставить глубокий след в характере Николая Павловича.
В судьбе великого князя наступил, таким образом, новый перелом, и с этих пор дело его воспитания и образования сосредоточилось всецело и исключительно в ведении вдовствовавшей императрицы Марии Федоровны, из чувства деликатности к которой император Александр воздерживался от всякого влияния на воспитание своих младших братьев.
«Единственным, по мнению барона М. А. Корфа, недостатком императрицы Марии Федоровны была излишняя, может статься, ее взыскательность к своим детям и к лицам, от нее зависевшим», и эта взыскательность, совместно с общими строгими порядками, господствовавшими в то время при дворе, и при характере нового воспитателя великого князя, генерала Ламздорфа, окружила царственного ребенка той сферой суровости, которая впоследствии иногда чувствовалась во внешнем проявлении воли Николая Павловича.
Такая двойственность в воспитании молодых великих князей имела, впрочем, и более общие основания. Достаточно вспомнить [7] характер Гатчинского двора времен Павла Петровича, в котором странно смешивалась привитая прусская грубость с сентиментальным направлением современной литературы.
Выбор генерала Ламздорфа на должность воспитателя великого князя был сделан еще императором Павлом, но факт семнадцатилетнего пребывания его при особе своего воспитанника и неизменное благоволение к нему императрицы-матери несомненно указывают, что генерал этот вполне удовлетворял педагогическим требованиям Марии Федоровны.
Матвей Иванович Ламздорф, во время своей предшествовавшей назначению на должность воспитателя военной и административной деятельности, выказался как человек с благородными правилами и, без сомнения, содействовал развитию этого свойства в своем воспитаннике. Но принятые им воспитательные приемы отличались жестокостью, имели исключительно грубо-карательный характер и часто состояли из телесных наказаний. Ни сам воспитатель великого князя, ни так называемые «кавалеры», следившие за его воспитанием, насколько можно судить по дошедшим сведениям, никогда не применяли нравственного на ребенка воздействия, к которому он, по своему врожденному характеру, должен был быть особенно чутким. Им не удалось взять душевного и умственного мира великого князя в свои руки и дать ему надлежащее направление; все сводилось к мерам укрощения и подчас суровой бо
А между тем склад ума и характера Николая Павловича в достаточной степени выяснился еще в детском его возрасте. Настойчивость, стремление повелевать, сердечная доброта, страсть ко всему военному, дух товарищества, выразившийся в позднейшее время в непоколебимой верности союзам, — все это сказывалось еще в самом раннем детстве и, конечно, подчас в самых ничтожных мелочах. Н. К. Шильдер в своем жизнеописании императора Николая Павловича рисует его недостатки, присущие большинству детей, в более сильном виде. «Обыкновенно весьма серьезный, необщительный и задумчивый, а в детские годы и очень [8] застенчивый мальчик, Николай Павлович точно перерождался во время игр. Дремавшие в нем дурные задатки проявлялись тогда с неудержимой силой. В журналах кавалеров с 1802 по 1809 год постоянно встречаются жалобы на то, что «во все свои движения он вносит слишком много несдержанности», «в своих играх он почти постоянно кончает тем, что причиняет боль себе или другим», что ему свойственна «страсть кривляться и гримасничать», наконец, в одном случае, при описании его игр, сказано: «его нрав до того мало общителен, что он предпочел остаться один и в полном бездействии, чем принять участие в играх. Этот странный поступок может быть объяснен лишь тем, что игры государыни, его сестры, и государя, его брата, нисколько не нравились ему, и что он нисколько не способен ни к малейшему проявлению снисходительности».
Такие задатки юного великого князя требовали особой заботливости и обдуманности в направлении его воспитания, а его сердечность, склонность к раскаянию и сожалению о своих дурных поступках, а также чувство нежной привязанности к окружающим, которое сохранялось навсегда11
, несмотря иногда на жестокое с ним обращение, казалось, давало возможность путем нравственного воздействия, при некоторой, впрочем, настойчивости, сгладить эти врожденные недостатки Николая Павловича. Письма великого князя к генералу Ламздорфу в 1808 году и некоторые из донесений состоявших при нем кавалеров императрице Марии Феодоровне в достаточной степени выставляют эти симпатичные стороны его характера.
«Удовольствие писать вам уменьшается упреками моей совести. Мои уроки вчера и третьего дня не совсем хорошо прошли... Осмеливаюсь просить вас, генерал, простить мне эту погрешность и обещаюсь постараться большее ее не повторять».
«Смею льстить себя, что ваше превосходительство должны были, по письмам моей дорогой матери и г. Ахвердова, остаться довольным моими аттестатами, по крайней мере, я для этого сделал все возможное».
В свою очередь, кавалеры, следившие за поведением великого князя, доносили императрице-матери: «Во время урока русского языка, видя, что его (великого князя) рассеянность меня огорчает, он был так растроган, что бросился ко мне на шею, заливаясь слезами и не имея возможности произнести слова. Поведение его императорского высочества великого князя Николая было хорошее. Он вообще был менее шумлив, чем обыкновенно, и причиной этому, по всей вероятности, была мысль о том, что он должен исповедоваться. Он долго оставался со своим священником, от которого вышел в чрезвычайной степени растроганный и в слезах».
Историк жизни императора Николая Павловича не указывает, каким образом кавалеры великого князя пользовались в воспитательном [9] отношении этими сторонами его характера.
Наибольшие заботы императрицы Марии Федоровны в деле воспитания Николая Павловича заключались в старании отклонить его от увлечения военными упражнениями, которое обнаружилось в нем с самого раннего детства. Страсть к технической стороне военного дела, привитая в России рукой императора Павла, пустила в царской семье глубокие и крепкие корни. Император Александр, несмотря на свой либерализм, был горячим приверженцем вахт-парада и всех его тонкостей; великий князь Константин Павлович испытывал полное счастье лишь на плацу, среди муштруемых команд. Младшие братья не уступали в этой страсти старшим.
Великий князь Николай Павлович с самого раннего детства начал выказывать особое пристрастие к военным игрушкам и к рассказам о военных действиях. Лучшей для него наградой было разрешение отправиться на парад или развод, где он с особым вниманием наблюдал за всем происходившим, останавливаясь даже на мельчайших подробностях.
За исполнение желания императрицы Марии Федоровны отвлечь великого князя от этой страсти воспитатели его взялись неумелыми руками; они не были способны направить ум своего воспитанника к преследованию других, более плодотворных идеалов. Напротив того, благодаря системе воспитания, настойчиво проводимой императрицей, склонность к военной выправке и к внешностям военной службы получила в глазах великого князя всю прелесть запретного плода. Эта склонность осталась в нем в достаточной степени и в зрелом возрасте и невольно, как увидим ниже, отразилась на характере образования русской армии. Но в то же время неудачное старание отвратить великого князя от всего военного не дало ему возможности получить правильное в этой отрасли знаний образование и установить на прочных основах свои выдающиеся природные способности. Обозрение военной деятельности императора Николая Павловича [10] заставляет удивляться замечательной широте его военных взглядов и правильности рассуждений, наравне с чрезмерным иногда увлечением парадной стороной дела, при нахождении государя перед фронтом войск.
Заботы об обучении и образовании великого князя сосредоточивались в тех же неумелых руках воспитателей Николая Павловича. Они не только не могли внушить великому князю любви к наукам, но сделали все возможное, чтобы оттолкнуть его от учения. В учебном деле заботы воспитателей направлены были к тому, чтобы не дать юному великому князю времени увлекаться его любимым военным делом и чтением военных книг. Средством для этого было выбрано такое распределение дня, которое оставляло в распоряжении воспитанника возможно менее свободного времени. С этой целью, при деятельном участии самой императрицы, не только были составлены особые таблицы лекций с подробным исчислением количества часов ежедневных занятий разными предметами, но и сам характер занятий был заключен в очень определенные и тесные рамки. «Великие князья не должны даже позволять себе задавать пустых вопросов, относящихся к предмету, о котором с ними толкуют, если эти вопросы непосредственно не относятся к необходимым объяснениям для изучения самого предмета, о котором им говорят», — наставляла императрица Мария Федоровна генерала Ламздорфа.
Выбор назначенных для Николая Павловича преподавателей также заставлял желать лучшего. «Некоторые из числа этих наставников, — говорит Н. К. Шильдер, — были люди весьма ученые, но ни один из них не был одарен способностью овладеть вниманием своего ученика и вселить в нем уважение к преподаваемой науке». Много лет спустя, уже в 1847 году, император Николай Павлович в разговоре с бароном Корфом сделал сам резкую характеристику своих педагогов, а вместе с тем и системы своего образования. «Совершенно согласен с тобой,— сказал государь,— что не надо слишком долго останавливаться на отвлеченных предметах, которые потом или забываются, или не находят никакого приложения в практике. Я помню, как нас мучили над этим два человека, очень добрые, может статься, и очень умные, но оба несноснейшие педанты: покойники Балугьянский и Кукольник. Один толковал нам на смеси всех языков, из которых не знал хорошенько ни одного, о римских, немецких и Бог весть еще каких законах; другой — что-то о мнимом «естественном» праве. В прибавку к ним являлся еще Шторх со своими усыпительными лекциями о политической экономии, которые читал нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя [11] этой монотонии. И что же выходило? На уроках этих господ мы или дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственные их карикатурные портреты, а потом, к экзаменам, выучивали что-нибудь в долбяжку, без плода и пользы для будущего. По-моему, лучшая теория права — добрая нравственность, а она должна быть в сердце независимо от этих отвлеченностей и иметь своим основанием религию. В этом моим детям также лучше, чем было нам, которых учили только креститься в известное время обедни да говорить наизусть разные молитвы, не заботясь о том, что делалось в душе». Во время того же разговора государь не упустил случая отдать дань уважения добрым чувствам и настоящей любви к родине его бывших кавалеров. Высказав свой взгляд на патриотизм и идею народности, в которых, при всей их необходимости, он признавал должным избегать крайностей, император Николай Павлович прибавил, что с этой стороны он ничего не может приписать влиянию своих учителей, но очень многим обязан людям, в обществе которых он жил, а именно: Ахвердову, Арсеньеву и Маркевичу. «Они, — по словам государя, — искренно любили Россию и, между тем, понимали, что можно быть самым добрым русским, не ненавидя, однако же, без разбора всего иностранного».
Легко можно предвидеть, как, при таких условиях, шло образование великого князя. Познания приобретались урывками, без определенной связи, которая могла бы служить к прочному и последовательному развитию умственного кругозора. Да и выбор самих предметов преподавания был сделан односторонне, без правильно выработанной программы. Больше всего обращалось внимание на предметы отвлеченные, умозрительные, и на языки, менее — на предметы реального характера, а что касается военных наук, то они долгое время были совершенно изъяты из учебного курса будущего верховного вождя миллионной армии. В недостаточном знании русского языка государь впоследствии сам сознавался, [12] говоря, чтобы не судили его орфографии, так как на эту часть при его воспитании не обращали должного внимания. Он вообще писал бегло и без затруднения, но не всегда употреблял слова в собственном их значении. Что касается до наук политических, столь необходимых монарху, то они почти не входили в программу образования великого князя. По словам В. А. Муханова, Николай Павлович, окончив курс своего образования, сам ужаснулся своему неведению и после свадьбы старался пополнить этот пробел, но условия жизни рассеянной, преобладание военных занятий и светлые радости семейной жизни отвлекали его от постоянных кабинетных работ. «Ум его не обработан, воспитание его было небрежно», — писала об императоре Николае Павловиче королева Виктория в 1844 году.
Не ко всем, однако, наукам великий князь относился с одинаковым, по его словам, равнодушием. Предметы отвлеченные, умозрительные, менее привлекали его внимание, и навряд ли он увлекался поэтическим образом героев древности; науки же прикладные, имеющие отношение к практическому применению, а также исторические события недавнего прошлого были Николаю Павловичу особенно по душе.
Великий князь с самого раннего детства выказал большое пристрастие к строительному искусству, и эта склонность сохранилась в нем на всю жизнь. Легко владея карандашом, он применял свой талант почти исключительно к черчению геометрических фигур, укреплений, планов сражений и к рисованию войск. Его любовь к прямым линиям и симметричным построениям воплотилась впоследствии в архитектуру Николаевских времен. При изучении истории юный великий князь особенно интересовался деятелями позднейшей эпохи, и здесь встречались у него лица, которым он сочувствовал или же к которым относился с нескрываемым пренебрежением. Заключения его о некоторых исторических личностях характерны в том отношении, что выказывали те взгляды будущего повелителя обширнейшей монархии, которым он не изменил до конца своей жизни. В поведении Оттона II в нем возбуждало негодование то вероломство, с которым этот государь поступил относительно высшего класса населения Рима (les principaux habitants de Rome). В судьбе Людовика XVI Николай Павлович видел кару, понесенную французским королем за неисполнение своего долга в отношении государства. «Быть слабым не значит быть милосердным, — сказал он по этому поводу своему преподавателю.— Монарх не имеет права прощать врагов отечества. Людовик XVI видел перед собой настоящее возмущение, скрытое под ложным названием свободы; он сохранил бы от многих невзгод свой народ, не пощадив возмутителей». Лучшей победой генерала Бонапарта он признавал его [13] торжество над анархией. Особые же симпатии великого князя вызывал Петр Великий, и это поклонение памяти гениального предка не покидало его до самой смерти. Заветное желание императрицы Марии Федоровны совершенно отстранить великого князя Николая Павловича от изучения военных наук не могло осуществиться в полной мере. Будущность, которая могла ожидать Николая Павловича, и воинственное настроение, охватившее Европу во время Наполеоновских войн, «способствовали победе нежной матери над «личными вкусами», и к великому князю были приглашены профессора, которые должны были прочитать военные науки в возможно большей полноте». Для этой цели были выбраны известный инженерный генерал Опперман и, в помощь ему, полковники Джанотти и Маркевич.
Н. К. Шильдер, усиленно останавливаясь в своем жизнеописании императора Николая Павловича на присущем великому князю увлечении вахт-парадами и мелочной техникой военного ремесла, к сожалению, почти не дает указаний о том, каким образом развились те обширные познания военного дела, которыми бесспорно обладал впоследствии император Николай. Нет сомнения, что великий князь весь свой досуг уделял чтению любимых им военных книг и, таким образом, в значительной степени был обязан развитием своих познаний самому себе; но надо думать, что большую роль в этом отношении сыграли и первые руководители его военного образования. Одно имя генерала Оппермана, как достойного представителя нашей военно-инженерной науки того времени, награды, которыми впоследствии осыпал его император Николай Павлович, а также добрая память, которую он еще в 1847 году сохранил о другом своем наставнике, Маркевиче, подтверждают, что преподаватели военных наук пользовались несравненно большим уважением своего воспитанника, чем преподаватели остальных предметов.
Сведения о военном образовании великого князя крайне отрывочны, и нельзя составить себе понятия даже о тех вопросах, которые входили в курс читавшихся ему лекций; об этом можно судить лишь приблизительно. [14]
Обнаруженное с самого раннего возраста влечение великого князя к инженерному искусству, да и сама специальность главного руководителя военного образования генерала Оппермана, дают основание предполагать, что большая доля внимания была обращена на надлежащую подготовку будущего генерал-инспектора по инженерной части. Что же касается остальных военных предметов, то в дошедших до нас сведениях сохранились указания, что в 1813 году великому князю преподавалась стратегия, а с 1815 года начались военные беседы Николая Павловича с генералом Опперманом.
Беседы эти состояли в том, что великий князь читал разработанные им самим трактаты о предполагаемых военных действиях, или планы войны на заданную тему, и давал объяснения, относящиеся до подробностей представленной работы. В этом же году, между прочим, великий князь составил трактат «О войне против соединенных сил Пруссии и Польши», которым наставник остался очень доволен, заподозрив даже, что его ученик имел в своих руках мемуар, составленный на эту же тему одним русским генералом. Одновременно с этим великий князь занимался с Маркевичем «военными переводами», а с Джанотти — чтением сочинений Жиро и Ллойда о разных кампаниях, равно как разбором проекта «Об изгнании турок из Европы при известных данных условиях».
Занятия эти, видимо, шли небезуспешно, так как в журналах 1815 года генерал Опперман отмечает военные дарования Николая Павловича и советует ему читать подробные истории замечательных кампаний, через что «неминуемо должны совершенствоваться в великом князе его блестящие военные способности, преимущественно состоящие в таланте верно и ясно судить о военных действиях».
Следует, впрочем, упомянуть еще об одном неожиданном руководителе военного образования великого князя, а именно о будущем знаменитом «отце-командире», Иване Федоровиче Паскевиче. Знакомство с ним состоялось в Париже в 1815 году, после чего «Николай Павлович, — говорит Паскевич в своих записках, — постоянно меня звал к себе и подробно расспрашивал о последних кампаниях. Мы с разложенными картами по целым часам вдвоем разбирали все движения и битвы 12,13-го и 14-го годов. Этому завидовали многие и стали говорить в шутку, что он (великий князь) в меня влюбился. Его нельзя было не любить. Главная его черта, которой он меня привлек к себе, это — прямота и откровенность».
В программу военного образования великого князя не введены были, кажется, предметы, которые могли бы дать ему правильное понятие о тех технических мелочах военного дела, от которых в значительной степени зависит успех всякой военной операции и [15] без основательного знания которых само изучение высших военных наук не приносит пользы в полной мере. Ни с требованиями, которые можно предъявлять солдату как физической и боевой единице, ни с техникой ведения боя, ни, наконец, со всеми прочими элементами войны, которые составляют главный фундамент военных познаний, великий князь в своей молодости, видимо, не был основательно ознакомлен, и это обстоятельство, совместно с другими неблагоприятными условиями, не осталось без вредного влияния на состояние нашей армии в эпоху царствования императора Николая Павловича. Выдающиеся, бесспорно, военные таланты великого князя перемешивались, при неполноте его военного образования, с пустившими в детстве корни вахт-парадными тенденциями Александровской эпохи и породили те последствия, которые и поныне служат основанием для двойственности в военной оценке императора Николая I.
Впрочем, в оправдание руководителей военного образования великого князя следует заметить, что в то время не существовало ни тактики, ни военной истории как науки, поставленной на почве твердого теоретического исследования; не существовало и литературы этих наук, которая на русском языке появилась гораздо позднее двадцатых годов.
Курс образования великого князя должен был закончиться его путешествием по России и за границу. Настоятельное желание Николая Павловича участвовать в действиях освободительной войны заставило наконец императора Александра согласиться в 1814 году на прибытие его младших братьев к армии, причем император приказал состоять при них генерал-адъютанту Коновницыну. В этом назначении выразилось, кажется, единственное участие государя в деле воспитания и образования младших великих князей, и выбор, им сделанный, был, несомненно, наиболее удачный. Опытный воин, покрывший себя неувядаемыми лаврами, Коновницын соединял в себе, при присущей ему доброте характера и всестороннем знакомстве с военным делом, все необходимые условия для выполнения возложенной на него задачи. Пробыв при великих князьях во время их путешествий в 1814и 1815 годах, он был назначен в следующем году на пост военного министра, и его плодотворная деятельность как руководителя практического военного образования великого князя Николая Павловича должна была прекратиться. Столь кратковременное пребывание при августейших юношах, сопряженное к тому же с перерывами и необходимостью сообразоваться со взглядами генерала Ламздорфа, не могло принести им особенно существенной пользы, но во всяком случае оно не осталось без благотворного влияния. [16]
При расставании с великими князьями генерал-адъютант Коновницын преподал им в особом письме ряд советов для будущей их деятельности. Это письмо представляет несомненный интерес как в отношении характеристики самого автора, так и потому, что в нем должны были отразиться подмеченные Коновницыным черты характера великих князей.
«Никакой добродетельный подвиг, — писал он между прочим, — без напряжения духа, без труда не совершается. Следовательно, для благих и полезных подвигов ум напитан быть должен добрыми познаниями, которые украшают и самую старость. Чтобы непременно занимать, питать разум, без чего он, так сказать, засыпает, возьмите на себя хоть один час в день (но каждый день непременно) занять разум какой-либо наукой или познанием, составив в самом чтении себе план, чтобы не перемешивать предметов в одно время. В рассуждениях общих оскорблять никогда не должно, ниже говорить о ком худо; по единой неосторожности получите недовольных. Общая вежливость привлекает, а надменность, и еще более грубость, лишит вас больших и невозвратных выгод. Держитесь людей таких, которые бы от вас ничего не желали, которые не ослеплялись бы величием вашим и с надлежащим почтением говорили бы вам истину и противоречили бы вам для воздержания вас от погрешностей. Если придет время командовать вам частями войск, да будет первейшее ваше старание о содержании их вообще и о призрении больных и страждущих. Старайтесь улучшить положение каждого, не требуйте от людей невозможного. Крик и угрозы только раздражают, а пользы вам не принесут. На службе надобно неминуемо людьми запасаться. Буде случится вам быть в военных действиях, принимайте совет людей опытных. Обдумайте оный прежде, нежели решитесь действовать»
Отъезд великих князей к армии был тяжелым испытанием для императрицы Марии Федоровны, но она сознавала всю необходимость его, а потому и мирилась с невольной разлукой. Императрица с особой заботливостью обставила путешествие своих сыновей, снабдив самыми подробными инструкциями лиц, их сопровождавших, и дав письменные наставления самим великим князьям. Эти прекрасные наставления охватывали всевозможные случаи и состояли из ряда высоконравственных советов, касающихся поведения, занятий и времяпрепровождения великих князей. Мария Федоровна не обходит молчанием и специально военные предметы. Она настойчиво предостерегала сыновей от увлечения мелочами военной службы, советуя, напротив того, запасаться познаниями, создающими великих полководцев. «Следует, — писала императрица, — изучить все, что касается до сбережения солдата, которым так часто пренебрегают, жертвуя им красоте формы, [17] бесполезным упражнениям, личному честолюбию и невежеству начальника».
Великим князьям не удалось принять участия в военных действиях, и они прибыли в Париж, чтобы быть свидетелями славы императора Александра и доблестной русской армии. Возможность практического боевого опыта для Николая Павловича, к сожалению, ускользнула впредь до Турецкой войны 1828 года. Ему пришлось ограничиться лишь довершением своего общего образования.
Предложение императора Александра воспользоваться пребыванием младших братьев за границей, дабы они занялись усовершенствованием своего образования в Париже, под руководством опытного ментора Лагарпа, и совершили путешествие по Голландии, Англии и Швейцарии, не встретило сочувствия со стороны Марии Федоровны, которая, в видах нравственных, опасалась продолжительного пребывания сыновей в столице Франции.
И в данном случае сказалась склонность великого князя Николая Павловича ко всему военному; он осматривал в Париже предпочтительно учреждения военные, политехническую школу, дом инвалидов, казармы, госпитали.
Биографы Николая Павловича не дают почти никаких сведений, по которым можно было бы судить о влиянии на него заграничных поездок 1814 и 1815 годов. Можно разве упомянуть лишь о том, что во время этих поездок выяснилась любовь молодых великих князей ко всему своему, родному, и, по словам Михайловского-Данилевского, они «восхищались всем тем, что есть русское». Тогда же на смотре в Вертю 29 августа 1815 года Николай Павлович впервые выехал перед строем, командуя 2-й бригадой 3-й гренадерской дивизии. Сообщая об этом императрице Марии Федоровне, генерал-адъютант Коновницын прибавлял, что великие князья, «командуя своими частями наилучшим образом, приобрели истинное уважение от войск, им подчиненных, исправностью в команде, кротостью и снисхождением ко всем чинам».
В 1816 году были предприняты великим князем Николаем Павловичем обширные путешествия по России и Англии. [18]
Первое имело целью ознакомление со своим отечеством в административном, коммерческом и промышленном отношениях и состоялось опять под руководством нового лица, а именно генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова. Наставление для этого путешествия, разработанное с особой тщательностью императрицей Марией Федоровной, старалось сделать его особо поучительным и преследовало, между прочими целями, необходимость для Николая Павловича приобрести популярность среди народа.
Во время своего путешествия великий князь обязан был вести особые журналы, внося в них свои впечатления по гражданской и промышленной частям и отдельно по военной части. Эти журналы, веденные двадцатилетним великим князем, только что окончившим курс своего образования, были бы крайне интересны для его характеристики, но, к сожалению, они неизвестны в печати, и даже Н. К. Шильдер приводит лишь незначительные выдержки из гражданского и военного их отделов. Однако и эти короткие выписки отмечают некоторые черты автора журналов. Отсутствие поэтических увлечений, общих идей и поверхностных рассуждений, реальный склад ума с правильным и практичным взглядом на вещи, большая наблюдательность, не упускающая из вида и мелочей, основательная и здравая оценка положения дел и любовь к порядку — таковым рисуется Николай Павлович по отрывкам его собственноручного журнала.
«Нелицемерно и с восхищением должен повторить, — докладывал Голенищев-Кутузов императрице Марии Федоровне по возвращении из путешествия, — что Его Высочество повсюду приобрел отличное уважение, преданность и любовь от всех сословий. Я нередко докладываю Его Высочеству, что всем оным он обязан Вашему Императорскому Величеству; правила, внушенные при воспитании, Вашим Величеством были предначертаны».
Путешествие в Англию должно было, по словам Марии Федоровны, не только удовлетворить любопытство великого князя, но и обогатить его полезными познаниями и опытами. Однако в то же время это путешествие внушало и некоторое опасение, совершенно, впрочем, неосновательное при выяснившемся уже характере Николая Павловича, а именно: опасение, чтобы великий князь не слишком увлекся свободными учреждениями Англии и не поставил их в прямую связь с видом несомненного благосостояния ее. Его характер успел уже настолько образоваться с присущим ему трезвым, далеким от всякой мечтательности миросозерцанием, что увлечений в конституционном смысле нельзя было предвидеть.
И действительно, во время своего пребывания в Англии великий князь менее всего интересовался ораторскими прениями в палате лордов и в палате общин, а также разговорами об этих явлениях [19] английской общественной жизни. Распространенные в стране клубы и митинги также не встретили сочувствия со стороны Николая Павловича. «Если бы, — сказал он по этому поводу Голенищеву-Кутузову, — к нашему несчастию какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие более шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление».
Четырехмесячное пребывание великого князя в Англии прошло в разъездах по всем направлениям, для ознакомления с разными отраслями жизни этой, отличной от всех государств Европы, страны. Николай Павлович, по словам сопровождавшего его Саврасова, не оставил своим вниманием ни одного предмета, того заслуживавшего, и своим ласковым обхождением приобрел всеобщее уважение и похвалу. Этот отзыв подтверждается и другими лицами его свиты.
Симпатия ко всему военному и в данном случае не изменила великому князю. Имея возможность знакомиться с самыми разнообразными политическими и государственными деятелями страны, которыми Англия тогда гордилась, он предпочитал общество и беседы с представителями британской армии. Англия произвела на молодого великого князя неизгладимое впечатление. Трезвость и положительность английского ума не могли не прийтись по вкусу великому князю Николаю Павловичу. Симпатий его к Англии не могло поколебать, много лет спустя, даже то упорное противодействие, которое оказывал нашим начинаниям английский кабинет. Император Николай никогда не оставлял мысли о союзе с Великобританией.
Лейб-медик принца Леопольда, Штокмар, занес в свои записки описание наружности Николая Павловича в это время. По его словам, он был необыкновенно красивый, пленительный молодой человек, прямой, как сосна, с правильными чертами лица, открытым лбом, красивыми бровями, необыкновенно красивым носом, красивым маленьким ртом и точно очертанным подбородком. Он отличался очень приличными манерами, полными оживления, но [20] без натянутости и смущения. В то же время великий князь привел английское общество в удивление своей изысканной вежливостью с дамами и спартанской простотой образа жизни. «По-видимому, он обладает решительным талантом ухаживать», — заканчивает доктор Штокмар свои воспоминания о Николае Павловиче.
Рядом описанных путешествий закончился полный курс образования великого князя, и в следующем 1817 году его уже ожидали радости семейного счастья. В этом году состоялся брак великого князя с принцессой прусской Шарлоттой, и Николай Павлович достиг «того единственного истинного и прочного счастья», которое он находил в течение всей жизни в своей семье и которого он, воспитанный в духе строгих семейных начал, так жаждал еще в 1814 году.
С этого времени начинается общественная деятельность великого князя Николая Павловича, а потому не будет излишним набросать теперь общий контур этой выдающейся, великой личности. Богато одаренный от природы тем практическим умом, который чужд всяких иллюзий и увлечений, но зато полон здравого и деловитого взгляда на вещи, великий князь в значительно большей степени проявлял способности к анализу, чем к творчеству; твердость раз установившихся убеждений в нем очень часто шла в ущерб той гибкости ума, которая неразрывна с легким восприятием новых идей, бесспорно ведущих к прогрессу, но и не чуждых роковых увлечений. Эта отличительная черта способностей Николая Павловича была скорее пригодна к развитию и педантичному проведению в жизнь какой-нибудь идеи в одном направлении, чем к изменению ее путем хотя бы легкого отклонения в сторону. Критический склад ума великого князя делал для него очень трудным изменение образа мыслей, к которому он мог подходить только исподволь, путем всесторонней оценки новых факторов. Медленное поступательное движение ему было более по сердцу, чем широкий размах творческой мысли.
Правильно поставленное образование служит к уравнению природных умственных дарований, но образование великого князя Николая Павловича не соответствовало этим условиям, и он выступил на арену общественной жизни лишь с теми богатыми дарами, которыми оделила его природа при рождении. «Изолированное положение великих князей, — говорит по этому поводу Корсаков, — созданное настойчивым и неуклонным стремлением матери держать их исключительно под своим влиянием, естественно должно было задерживать в них развитие политической зрелости и опытности». С самого раннего возраста характер Николая Павловича, при высоких душевных нравственных качествах, которые не изменяли [21] ему в течение всей жизни, отличался непоколебимой твердостью, высоко рыцарскими правилами, строгим исполнением долга, сердечностью и нежной привязанностью к окружавшим. Но, наряду с этим, в нем безгранично были развиты самолюбие и вспыльчивость, соединенные с некоторой долей строптивости и своеволия. Эти свойства характера несколько затемняли рыцарски-благородную фигуру великого князя при поверхностном знакомстве с ней и способствовали ему в приобретении несравненно более порицателей, чем людей, сердечно преданных, — суровая оболочка очень часто скрывала полную величия душу великого князя.
Если воспитание великого князя, под руководством одаренной высокими добродетельными качествами императрицы Марии Федоровны, послужило к развитию положительных качеств его характера, то, с другой стороны, господствовавшая в его воспитании система не могла повести к смягчению отрицательных сторон характера Николая Павловича. Теория «око за око и зуб за зуб» скорее должна была иметь своим последствием усиление крутого нрава великого князя, а никоим образом не смягчение его. Но эта система суровых телесных наказаний имела еще и ту вредную сторону, что она привила в Николае Павловиче взгляд на них, как на главное воспитательное средство, отодвинув на второстепенный план систему нравственного воздействия и милосердия, столь сродного его сердечной и нежной душе. Воспитатели великого князя, по всей вероятности, забыли, а, может быть, и не знали мудрого совета Бецкого, что «благородную душу должно воздерживать опасением пренебрежения или бесчестия, а не страхом вредительного наказания».
Страстное поклонение всему военному развило у великого князя, совместно с понятием о беспрекословной дисциплине, понятие о законности и долге как об основных догматах общественной и семейной жизни. До крайности властолюбивый и не допускавший даже в мелочах умаления своего первенства, Николай Павлович был беспрекословно покорным во всем воле императора, своего брата, и своей матери. Чувство исполнения долга у великого князя было развито до щепетильности, и ничто не могло отстранить его от исполнения того, что, по его мнению, ему предписывал долг.
К этому же времени у Николая Павловича в достаточной степени выяснилась любовь к открытому, прямому образу действий, отвращение ко всякого рода фальши, дух товарищества, и все это в таких определенных и непоколебимых формах, которые соответствовали всему складу его характера.
Курс пройденных им наук, а главное — способ их преподавания, не могли, как было сказано выше, положительным образом [22] развить ум и способности великого князя. Он получил отрывочные, без всякой логической связи и общих выводов, сведения по разным отраслям знаний; сведения эти были более полны по тем предметам, которые нравились великому князю, и совершенно ничтожны по предметам, к которым не сумели привлечь его внимания.
Такое образование не могло соответствовать высокому положению, которое занимал Николай Павлович по своему рождению, и впоследствии, когда ему пришлось стать у кормила правления, он не нашел в своей теоретической подготовке тех основ, которые помогли бы ему с полной пользой и практичностью отдать любимой им России, вместе со своей жизнью, богатые душевные и умственные силы, щедро данные ему от природы.
Но, вместе с тем, наставники и воспитатели великого князя сумели не только поддержать в нем, но и развить любовь ко всему русскому, гордость своим отечеством; они помогли ему сделаться истинно русским царем, воплощавшим в себе весь народ, готовый всюду за ним следовать. Император Николай Павлович и шестидесятимиллионная серая масса инстинктивно понимали друг друга и обоюдно верили в несокрушимую силу один другого. В этом качестве Николая Павловича заключалась та мощь, которая доводила, по словам всех современников, до неописуемого энтузиазма народные массы при соприкосновении со своим царем, которая внушала к нему обожание со стороны народа, несмотря на крутые подчас меры в его управлении. [23]
Детство и юность Николая Павловича прошли между практическим изучением всех господствовавших в то время тонкостей парадной и гарнизонной службы, сопряженных с суровым обращением и несоразмерными с силами солдата требованиями, и теоретическим исследованием вопросов, относящихся до ведения войны. Великому князю не удалось получить прочного фундамента военных познаний; он не был ознакомлен ни практически, ни теоретически с боевой техникой военного дела; она воплотилась для него в тех односторонних формах, к которым он привык с детства на разводах, парадах и показных маневрах.
Строевые привычки юношеских лет оставили в Николае Павловиче след на всю жизнь, который шел вразрез с его выдающимися военными дарованиями.
Таковой представляется нам личность великого князя Николая Павловича ко времени окончания им образования и вступления на самостоятельный жизненный путь. Невольно напрашиваются на память слова, занесенные В. А. Мухановым в свой дневник на другой день после смерти императора Николая Павловича: «Если б, при столь многих прекрасных свойствах, которыми был одарен покойный император, он получил воспитание соответственно его великому назначению, то, без сомнения, он был бы одним из великих венценосцев»57
.
Первые шаги великого князя Николая Павловича на поприще общественной деятельности были сделаны при крайне неблагоприятных обстоятельствах. Общество, которое его почти не знало, не только не проявило к нему, юному, неизвестному, только что собиравшемуся начать свою службу Отечеству, ни малейшего чувства симпатии, а, напротив, сразу отнеслось очень враждебно. Вигель, описывая в своих записках въезд 20 июня 1817 года в столицу невесты великого князя, принцессы Шарлотты, упоминает о пристрастном в дурную сторону отношении общества к Николаю Павловичу. По словам автора, он прочел на лице великого князя уже в то время предзнаменование «ужаснейших преступных страстей, которые в его царствование должны потрясти мир». Далее Вигель высказывает, что Николай Павлович был несообщителен, холоден и весь предан чувству своего долга; в исполнении его он был слишком строг к себе и другим. «В правильных чертах его белого, бледного лица была видна какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Никто не знал, никто не думал об его предназначении, но многие в неблагосклонных взорах его, как в неясно писанных страницах, как будто уже читали историю будущих зол. Скажем всю правду, он совсем не был любим». [24]
Тяжелые, по мнению большинства, стороны характера Николая Павловича были всем известны; о них, по свойственной всему человечеству особенности, сообщения быстро распространялись по всему городу; положительные же его качества оставались известными лишь тем немногим, которые или на себе лично их испытали, или же сумели отличить их под суровой иногда внешностью великого князя. Кроме того, сама обстановка, в которой ему приходилось жить и работать до вступления на престол, не способствовала великому князю выказать себя в полном объеме; отсутствие обширной деятельности, при его привыкшей к постоянному труду натуре, поневоле заставляло посвящать много времени мелочам, а врожденное и воспитанное в нем понятие о чувстве долга ставило его само собою в оппозицию той халатности, которая в то время господствовала в офицерской среде Петербургского гарнизона.
Служебная деятельность великого князя Николая Павловича до вступления его на престол состояла в командовании л.-гв. Измайловским полком, 2-й бригадой 1-й гвардейской пехотной дивизии и с лета 1825 года этой дивизией. При этом в скромной должности командира бригады, ведающего исключительно строевую подготовку войск, великому князю довелось пробыть с лишком семь лет, в течение которых ему только и приходилось вращаться в заколдованном кругу господствовавшей в то время системы [25] мирного образования наших войск. Если такая продолжительная деятельность в одном направлении должна была бы положить известный отпечаток на всякого человека, то воздействие ее на деятельную, сильную, прямую и привыкшую беспрекословно повиноваться натуру Николая Павловича должно было быть несравненно более сильное.
Но наряду со строевой службой на великого князя с января 1818 года была возложена и другая обязанность, дававшая больше простора его самостоятельной деятельности. С этого времени он вступил в исправление обязанности генерал-инспектора по инженерной части.
Строевое образование нашей армии того времени хорошо известно. О нем одинаково отзываются в своих записках все современники, и русские и те иностранцы, которым удавалось видеть нашу армию.
После 1815 года, пишет по этому поводу будущий фельдмаршал Паскевич, Барклай-де-Толли, подчиняясь желаниям Аракчеева, стал требовать красоты фронта, доходившей до акробатства; он свою высокую фигуру нагибал до земли, чтобы равнять носки гренадер. «В год времени, — заканчивает он, — войну забыли, как будто бы ее никогда и не было, и военные качества заменились экзерцирмейстерской ловкостью». Воцарившееся в русской армии направление согнало со сцены лучших генералов и офицеров, и генерал Нацмер совершенно справедливо внес в свой дневник следующую резкую оценку их61
: «Просто непонятны те ошибки, которые делались генералами, противно всякому здравому смыслу. Местность совершенно не принималась в соображение, равно как род войска, который для нее годится».
Если такое направление обучения господствовало во всей армии, то оно должно было пустить еще более глубокие корни в гвардии, на глазах императора Александра и его сподвижника графа Аракчеева.
В такой-то обстановке происходила первая строевая служба Николая Павловича, и он провел в этом деле не один-два года, а целых восемь лет. Его натура требовала деятельности, а судьба оградила поле этой деятельности непроницаемым забором экзерцирмейстерства Аракчеевского обучения. Понятно, что такая продолжительная практика не прошла для великого князя бесследно.
Но, одновременно с суровым обучением солдат, среди офицеров гвардейского корпуса господствовала полная распущенность. «Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте, — пишет великий князь Николай Павлович в своих заметках об этом времени, — уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все [26] делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день».
Николай Павлович, воспитанный совершенно в другом направлении и с другими взглядами на служебные обязанности, не был способен потворствовать вкоренившейся распущенности. Изложим его собственными словами то положение, в котором он оказался, командуя гвардейской бригадой.
«Только что вступил я в командование бригадой, как государь, императрица и матушка уехали в чужие края. Из всей семьи я с женой и сыном остались одни в России. Итак, при самом моем вступлении в службу, где мне наинужнее было иметь наставника, брата-благодетеля, оставлен я был один с пламенным усердием, но с совершенной неопытностью.
Я начал знакомиться со своей командой и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо правила были в нас твердо влиты. Я начал взыскивать — один, ибо, что я, по долгу совести, порочил, дозволялось везде, даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников и подчиненных против себя, тем более, что меня не знали, и многие или не понимали, или не хотели понимать.
По мере того, как начал я знакомиться со своими подчиненными и видеть происходившее в других полках, я возымел мысль, что под сим, т. е. военным распутством, крылось что-то важнее, и мысль сия постоянно у меня оставалась источником строгих наблюдений. Вскоре заметил я, что офицеры делились на три разбора: на искренно усердных и знающих, на добрых малых, но запущенных, и на решительно дурных, т. е. говорунов, дерзких, ленивых и совершенно вредных; но их-то, последних, гнал я без милосердия и всячески старался оных избавиться, что мне и удавалось. Но дело сие было нелегкое, ибо сии-то люди составляли как бы цепь через все полки и в обществе имели покровителей, коих сильное влияние сказывалось всякий раз теми нелепыми слухами и теми неприятностями, которыми удаление их из полков мне отплачивалось».
И действительно, Николай Павлович был строг и взыскателен со своими подчиненными; ни одно малейшее упущение по службе не проходило безнаказанно. Но это не было, как многие думают, следствием его черствого сердца, а применением строгой системы, соблюдение которой так часто доставляло ему душевные муки. Беспощадная строгость касалась только лиц, которые были известны великому князю исключительно с дурной стороны, и в проступках которых он видел лишь одну злую волю. Наказания же за случайные проступки очень часто влекли за собой старание великого князя загладить свою строгость особым вниманием, а в [27] случае несправедливого наказания и публичным извинением. О неоднократных таких извинениях даже в то время, когда Николай Павлович был на престоле, упоминают многие из современников.
Случаи теплого, сердечного отношения к своим подчиненным, желание прийти им на помощь составляли далеко не редкие исключения в этот период жизни великого князя. Даже в тех немногих письмах к нему императрицы Марии Федоровны, которые известных в печати, неоднократно проглядывает заботливость Николая Павловича о семьях подчиненных ему офицеров и о материальной им помощи. Такие поступки редко доходили, по понятным причинам, до суда публики, которой великий князь вырисовывался поэтому исключительно с отрицательной стороны. Один пустой и отчасти комичный даже случай лучше всего подтверждает сердечное отношение Николая Павловича к своим подчиненным. Летом 1825 года, когда он уже командовал дивизией, генерал-майор Головин, один из подчиненных великого князя, обратился к нему с просьбой дать из своей конюшни лошадь на парад, так как его собственная лошадь на репетиции парада выбила его из седла. «Обратиться же в теперешней моей крайности, — заканчивает генерал Головин свою оригинальную просьбу, — мне не к кому, кроме Вашего Императорского Высочества, не стыдясь открыться перед вами в моем положении». Трудно согласовать суровость и жестокость великого князя с подобными обращениями к нему его подчиненных!
Более обширное поприще для самостоятельной деятельности Николаю Павловичу представляла его должность генерал-инспектора по инженерной части.
В своем вступительном приказе он прежде всего обращал внимание чинов инженерного корпуса на то, что «ревностным исполнением своих обязанностей, усердием о пользе государственной и отличным поведением всякий заслужит государевы милости, а во мне найдет усердного ходатая перед лицом Его Величества. Но, в противном случае, за малейшее упущение, которое никогда и ни в каком случае прощено не будет, взыщется по всей строгости [28] законов». Таким образом, охранительному и карательному принципу и здесь было отведено первое место, но наравне с этим в своей самостоятельной работе великому князю удалось достигнуть отличных результатов, и «деятельность Николая Павловича как генерал-инспектора была во всех отношениях блестящая и плодотворная; она принесла великую пользу государству, вызвав к жизни русский инженерный корпус» и дав ему то прочное основание, плодами которого мы и поныне можем гордиться.
В дела инженерного управления великий князь вкладывал весь избыток присущей ему энергии. Почти ежедневно он посещал подведомственные ему учреждения; чувствуя в себе недостаток познаний, он очень часто просиживал на лекциях офицерских и кондукторских классов Главного инженерного училища, изучал строительное искусство, занимался черчением и другими предметами, чтобы не быть вынужденным утверждать строительные проекты, не понимая сути их. Строго взыскивая с подчиненных за неудовлетворительные постройки, Николай Павлович не отрицал и своей виновности как лица, утверждающего проекты. А. Савельев приводит случай, когда великий князь, налагая денежное взыскание на одного инженерного офицера, у которого на постройке свалился карниз, приказал сделать вычет и из своего жалованья — как лица, виновного в утверждении проекта.
В этот же период жизни Николая Павловича обнаружились в нем и зачатки деятельности на пользу просвещения, которая, в известных рамках и не лишенная некоторой односторонности, красной чертой проходит через все его царствование.
По идее великого князя и под его ближайшим руководством была учреждена в 1823 году школа гвардейских подпрапорщиков, в которой будущие гвардейские офицеры обучались военным наукам. Наиболее любимым детищем Николая Павловича было Главное инженерное училище, им созданное, организованное и поставленное на твердое и прочное основание. Не проходило суток, чтобы [29] великий князь не посетил своего училища и не вникал во вес подробности бытовой, учебной и строевой его жизни.
В первый же год по учреждении училища Николай Павлович обратился к его воспитанникам с наставлением, в котором проглядывают все те же присущие ему правила жизни. «Кротость, согласие и беспрекословное повиновение властям, — писал великий князь, — суть отличительные признаки посвящающих себя военной службе и в особенности вступивших в Главное инженерное училище, где щедротами всеавгустейшего монарха открыты все способы к приобретению познаний, образующих инженера, предоставляя ему вместе с сим верный путь к чести и славе Отечества и собственной своей. Порядок и строгое исполнение возложенных на каждого обязанностей, будучи непреложными правилами, удобоисполняемыми во всяком возрасте и звании, доведут до добродетелей, вышеупомянутых и необходимо нужных во все время жизни».
Но одновременно с этой заботой о повиновении и нравственности великий - князь проявил большую заботливость о надлежащей постановке учебного курса. Программа училищных курсов того времени дает понятие о солидной подготовке воспитанников как в отношении общего образования, так и по их специальности. В состав преподавателей и профессоров приглашались лучшие силы тогдашней русской науки.
Что касается до дисциплины, господствовавшей в училище, то она, разумеется, мало отличалась от общего направления того времени, когда не признавались мудрые советы Бецкого «за ошибки выговаривать с возможной умеренностью и, употребляя строгость, соединять ее с приятностью». Офицеры и кондукторы были окружены целой стеной предупредительных мер, совершенно стеснявших их свободу и ставивших их на положение детей. Карательные меры сводились к строгим наказаниям за маловажные проступки и иногда к наказаниям, имеющим оскорбительный для самолюбия молодых людей характер. Но таков был дух того времени, и в других учебных заведениях обращение с воспитанниками было еще более сурово.
Великий князь, по крайней мере, сумел у себя в училище некоторым образом смягчить это общее жестокое направление выбором целого ряда гуманных и просвещенных начальников. «Обращение этих лиц с молодежью, ласковое, приветливое, взыскания, производимые ими с виновных, настолько были мягки, что возбуждали общую любовь к этим начальникам».
Кроме того, Николай Павлович своей заботливостью о воспитанниках, частым общением с ними, а также ласками и баловством, как своим, так и императрицы Марии Федоровны, старался возвысить их нравственный уровень, облегчить им то суровое обучение, [30] которое вошло в систему Александровского времени. И многие из старых инженеров до самой смерти с благоговением вспоминали имя своего первого генерал-инспектора.
Скромной ролью бригадного командира и заведующего инженерной частью, имевшей в то время второстепенное значение, ограничилась вся официальная деятельность Николая Павловича до вступления его на престол. Он не был приобщен ни к каким высшим правительственным совещаниям, не был ознакомлен с делами государственными и вообще был совершенно удален от всего, что выходило за пределы его служебной деятельности.
«Соперничества Константина Павловича, — писал один из современников той эпохи, — император Александр не боялся; цесаревич не был ни любим, ни уважаем и давно уже говорил, что царствовать не хочет и не может. Александр боялся превосходства Николая и заставлял его играть жалкую и тяжелую роль пустого бригадного и дивизионного командира, начальника инженерной части, не важной в России. Вообразите, каков бы был Николай со своим благородным, твердым характером, с трудолюбием и любовью к изящному, если бы его готовили к трону хотя бы так, как приготовляли Александра».
И Николай Павлович действительно тяготился семилетним пребыванием в бездеятельной должности бригадного генерала. Впрочем, признаки этого неудовольствия в нем выразились только однажды и то в частном разговоре с А. Ф. Орловым. Когда этот последний сказал великому князю, что хочет отделаться от бригады, то он, покраснев, воскликнул: «Ты Алексей Федорович Орлов, я Николай Павлович; между нами есть разница, и ежели тебе тошна бригада, то каково же мне командовать бригадой, имея под своим начальством весь инженерный корпус».
Трудно предположить, чтобы Николай Павлович решился высказать императору Александру тяготившее его положение: еще с юных лет его предупреждала императрица Мария Федоровна, хорошо знавшая характер своего старшего сына, не начинать первым с ним разговор о делах. [31]
В 1824 году великий князь провел продолжительное время в Пруссии. Здесь, по своей склонности ко всему военному, он посвящал много времени знакомству с прусскими войсками. Как гость и любимый зять короля, он мог в полной мере удовлетворить свою любознательность и имел более обширное поле наблюдения, чем в России, где его кругозор сковывался рамкой должности бригадного командира. Великий князь присутствовал на крепостных и обыкновенных маневрах, на смотрах, на испытании новых ружей и, наконец, был в курсе дела многих работ прусского военного министерства.
Своими впечатлениями великий князь делился в письмах с императором Александром, и эти письма, скорее похожие на донесения, интересны в смысле характеристики самого великого князя и его военных взглядов. В них проглядывает все та же присущая ему наблюдательность, краткость и сжатость в выражениях, отсутствие всяких отвлеченностей, здравая оценка всего виденного, и притом оценка не только в общих фразах, но с принятием во внимание всех деталей, которые никогда не ускользали от внимания великого князя. Предлагая в отчете очень осторожно свое собственное суждение, он предпочитал приводить мнение других, более компетентных лиц.
Между прочим, Николаю Павловичу пришлось присутствовать на испытании новых, заряжавшихся с казны карабинов. Давая государю очень подробный отчет об этом испытании, великий князь далеко не выказал себя таким противником усовершенствования огнестрельного оружия, каковым его привыкли считать. В этом отношении он привел только мнение специалиста о пользе нового оружия, но не для общего употребления из опасения быстрого расхода солдатами носимых патронов. Подобные возражения, как известно, имели право гражданства и семьдесят пять лет спустя.
Продолжительное пребывание великого князя в Берлине не осталось в то же время без влияния на укрепление его симпатий к прусской армии, которые затем не покидали его всю жизнь.
За этот период в своей частной жизни Николай Павлович был лишен самостоятельности в еще большей степени, чем в служебной деятельности. Императрица Мария Федоровна продолжала смотреть на него, человека уже семейного, как на несовершеннолетнего еще юношу, и держала в строгом повиновении. Эта страсть Марии Федоровны стеснять свободу своих младших сыновей доходила до того, что великий князь Николай Павлович и великая княгиня Александра Федоровна получали от нее выговоры за то, что без позволения уехали кататься из Павловска в Царское Село и заехали к императрице Елизавете Алексеевне.
Тяжелое служебное и общественное положение Николая Павловича как бы вознаграждалось его полным семейным счастьем. В [32] свободное от службы и придворной жизни время он предавался радостям тихой семейной жизни в Аничковом дворце — жизни, к которой он давно уже стремился и о которой не переставал мечтать. «Если кто-нибудь спросит, — говорил он по этому поводу великой княгине, — в каком уголке мира скрывается истинное счастье, сделай одолжение, пошли его в Аничковский рай». И действительно, ничего не могло быть трогательнее, как видеть великого князя в домашнем быту. Лишь только переступал он к себе за порог, как угрюмость вдруг исчезала, уступая место не улыбкам, а громкому радостному смеху, откровенным речам и самому ласковому обхождению с окружающими.
В такой скудной обстановке текла жизнь намеченного уже наследника русского престола до роковой минуты междуцарствия, которая, помимо воли великого князя Николая Павловича, возвела его на трон.
И в эти тяжелые дни междуцарствия Николай Павлович, отказываясь до последней крайности от принадлежащего ему права на престол, выказал то величие своего характера и приверженность к законности, которые неизменно отличали его с самого раннего возраста. Только 12 декабря 1825 года, окончательно убедившись в непреклонном решении цесаревича Константина Павловича не принимать великодушно предлагаемой ему короны, Николай Павлович принял бразды правления, которому он всецело отдал последние двадцать девять лет своей жизни.
Совершенно не посвященный в вопросы высшей политики и не принимавший никакого участия в государственных делах, совершенно не зная требований своего времени и внутреннего состояния государства, великий князь Николай Павлович взошел на престол, будучи почти неизвестен, при общем против него предубеждении; лишь только многочисленные злые анекдоты о строгости великого князя, распускаемые в обществе недовольными им гвардейскими офицерами, встретили впервые шаги Николая Павловича на его новом трудном пути. А между тем внутреннее положение России в это время находилось в самом критическом состоянии.
В 1814 году он осматривал Цюрихское поле сражения и узнал, что супруга Наполеона I, императрица Мария-Луиза, проезжала в тот день через Цюрих, направляясь в Акер. Сопутствующие великому князю ожидали, что он поторопится увидеться с нею, но ошиблись. Восемнадцатилетний Николай Павлович ответил: «Гораздо приятнее было бы знать, что она, исполняя долг жены, отправляется, наконец, к мужу на остров Эльбу», и продолжал свою печальную прогулку.