Царевна Софья - запрещенная правительница
Она стала первой в истории нашей страны женщиной на троне. И расплатилась за это заточением в монастыре, одинокой смертью и долгим забвением. Летописцы и правители России на протяжении многих веков скрывали правду о ней. Поэтому лишь немногие знают, какой на самом деле была эта великая женщина – царевна Софья Алексеевна из рода Романовых.
Алексей Михайлович, отец царевны Софьи, получил прозвище Тишайший. Но вряд ли его дворец в подмосковном Коломенском, где появилась на свет Софья в сентябре 1657 года, можно было назвать тихим местом. Терем Алексея Михайловича стал настоящим детским царством – за время его правления сложно найти год, когда у супруги государя Марьи Ми-лославской не рождался бы ребенок. Правда, многие из них умирали в младенчестве. Выжили семеро – пять дочерей и двое сыновей, Федор и Иван.
На горе отцу, царевичи росли хилыми и малоумными, а их сестры – здоровыми и сильными. Но участь царевен в XVII веке была незавидной. Даже замуж их нельзя было выдать – ни боярские дети, ни иноземные принцы не считались подходящей партией для царских дочерей. Им предстояло провести всю жизнь под замком. Как писал германский посол Сигизмунд Герберштейн, на Руси «женщина считается честной только тогда, когда живет в доме взаперти и никуда не выходит». У тех, кто не хотел провести всю жизнь в тереме, куда мужчины могли заходить только раз в год, на Пасху, была только одна альтернатива – монастырь.
Софья росла крепкой, широкой в кости, порывистой в движениях. И при этом, оправдывая свое имя – София (Премудрость), очень любила читать.
Учить дочерей на Руси было не принято – многие царевны с трудом могли написать свое имя. Их образование сводилось к вышиванию, набору молитв и нянькиным сказкам. Но Тишайший согласился приставить к дочери педагога – Симеона Полоцкого, крупнейшего ученого своего времени и первого русского профессионального поэта.
Полоцкий учил Софью не только чтению и письму, но и иностранным языкам. Царевне особенно нравилась история, поэтому она знала и о византийской императрице Пульхерии, которая живьем заколотила в гроб пьяницу-мужа и стала править самостоятельно, и об английской королеве Елизавете, у которой и вовсе не было мужа.
Не исключено, что когда Софья видела перемены, происходившие в царском дворце, у нее постепенно появлялось желание подражать этим смелым женщинам. В 1669 году умерла Мария Милославская, а через два года Алексей Михайлович женился на двадцатилетней Наталье Нарышкиной. Год спустя та родила сына Петра – крепкого и смышленого, настоящего наследника. Софья сразу невзлюбила мачеху, которая была немногим ее старше. Нарышкина отвечала падчерице взаимностью. Софья все больше времени проводила в библиотеке. Среди собрания книг был и трактат итальянца Макиавелли о том, как завоевать власть. И вряд ли любознательная царевна оставила эту книгу без внимания.
В 1676 году Алексей Михайлович внезапно скончался. Новый царь, пятнадцатилетний Федор, постоянно болел – даже на похороны отца его принесли на носилках. При дворе сразу развернулась борьба за власть между родственниками жен Тишайшего – Милославскими и Нарышкиными, - в которую активно включилась и Софья.
Для начала она сумела вырваться из терема, получив разрешение находиться рядом с больным братом. Это дало царевне возможность общаться с боярами и воеводами. Каждому она умела сказать приятное, с каждым находила общий язык.
Ум, начитанность и благочестие Софьи изумляли не только обитателей Кремля, но и европейских послов. Слухи о добродетелях царевны проникли и в народ: с ней люди связывали свои надежды на лучшую жизнь.
Царь Федор умер в апреле 1682 года. Вопреки обычаю, Софья присутствовала на его похоронах и шла за гробом ближе всех родственников. Но Боярская дума с подачи Нарышкиных объявила царем сына Алексея Михайловича от второй жены, Петра. Царевна однако не собиралась мириться с возвышением мачехи.
Союзником Софьи стал сорокалетний князь Василий Голицын, наследник старинного рода и поклонник Запада. Приезжавшие в Москву иностранцы приходили в восхищение от бесед с этим умным и начитанным вельможей, чей дом «блистал великолепием и вкусом». При Федоре Голицын был близок к трону и задумал широкую программу реформ, но из-за дворцовых распрей его положение оказалось под угрозой. Другим союзником Софьи стало 50-тысячное стрелецкое войско, недовольное притеснениями властей. По слухам, Нарышкины хотели запретить стрельцам не только беспошлинно торговать, но и жить с женами и детьми. На самом деле эти сведения распространяли агенты Софьи, льстиво называвшие стрельцов «царской опорой». Нужен был только повод для бунта, и он быстро нашелся. В мае сторонники царевны Софьи распустили слух о том, что Нарышкины убили «настоящего» царя Ивана. Под звон набата стрельцы ворвались в Кремль. Царица Наталья Кирилловна вывела к ним живых и невредимых царевичей. Но жаждавшую крови толпу это не остановило. Нарышкиных прямо на глазах Петра и Ивана сбросили с крыльца на стрелецкие пики. Их сторонников искали по всему городу и рубили саблями, а изувеченные тела волокли по улицам с криками «Любо!» Убили даже лекаря-немца, у которого нашли сушеную змею, – говорили, что с помощью ее яда он хотел уморить царевича Ивана.
Софья в эти страшные дни отсиживалась в своих покоях и руководила действиями мятежников. Их вождей она уговаривала идти до конца, обещая в случае успеха каждому стрельцу по десять рублей – огромные по тем временам деньги. Испуганные бояре объявили царями обоих братьев, а правительницей, пока они не достигнут совершеннолетия, стала Софья. Для Ивана с Петром сделали двойной трон, который хранится сейчас в Оружейной палате. В золоченой спинке проделали окошко, через которое царевна подсказывала братьям их «царскую волю».
Впрочем, она не только советовала, но и действовала сама. Софья лично встретилась со стрельцами и объявила, что никто из них не будет наказан за участие в мятеже – если они немедленно прекратят бунтовать и вернутся к службе. Такой шаг требовал смелости – стрельцы к тому времени уже не хотели покоряться никому. Например, глава Стрелецкого приказа Иван Хованский утверждал, что царевна без него не делает и шагу. За что и поплатился – царские слуги выманили его из столицы и отрубили голову. Стрельцов успокоили денежными подачками, а самых активных отправили в дальние гарнизоны.
После подавления «хованщины» Софье пришлось столкнуться с новой угрозой. В Москву съехались раскольники, которые требовали возвращения «древнего благочестия». Царевна и тут проявила смелость – пришла к воинственно настроенным староверам и вступила в дискуссию с их вожаком Никитой Пустосвятом. Тот был настолько смущен ее богословской эрудицией, что согласился увести толпу бунтовщиков от Кремля. Скоро его схватили и казнили. Все ждали новых репрессий, но и здесь Софья проявила мудрость. Она не только помиловала бунтовщиков, но и смягчила вслед за этим наказания за другие преступления – например, жен, убивших мужа, теперь не закапывали живыми в землю, а «всего-навсего» обезглавливали. У русских женщин был и другой повод благодарить Софью: она освободила их из затворничества, позволив посещать всевозможные мероприятия.
По словам историка Василия Ключевского, царевна «вышла из терема и отворила двери этого терема для всех желающих».
Историки до сих пор мало пишут о семилетнем правлении Софьи, считая его «темным периодом» перед блестящей эпохой Петра. Но факты доказывают обратное. Несмотря на свой жесткий мужской характер, Софья правила с женской мягкостью и осмотрительностью. Даже часто критиковавший ее князь Борис Куракин признавал в своих мемуарах: «Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было».
Царевна усилила борьбу с взятками и произволом чиновников, а также с доносительством, ставшим в России настоящим бичом. Она запретила принимать анонимные доносы, а кляузников, заполнявших судебные присутствия, велела бить плетьми. Не была она и поклонницей старины, защитницей «узорного терема», как писала ее поклонница Марина Цветаева. Продолжая политику отца, Софья активно приглашала в Россию иностранных специалистов. Развивалась и отечественная система образования – в 1687 году была открыта задуманная учителем царевны Симеоном Полоцким Славяно-греко-латинская академия. Есть сведения, что царевна даже думала открыть школу для девочек.
Осторожная дипломатия Софьи и Голицына принесла успехи во внешней политике. Польша согласилась на «вечный мир», узаконивший присоединение к России украинских земель. С Китаем был подписан Нерчинский договор, в котором признавались интересы русских на далеких берегах Амура. В Москве появились посланники французского, австрийского, турецкого дворов. Один из них, де Невилл
В другом месте своих «Записок о России» де Невилль отзывался о внешности царевны еще менее лестно: «Она ужасно толстая, у нее голова размером с горшок, волосы на лице, волчанка на ногах, и ей по меньшей мере сорок лет». А ведь Софье было тогда едва за тридцать. Можно было бы списать это на неприязнь заносчивого иноземца к «русским варварам», но следует признать, что царевна действительно была некрасива.
Поэтому ряд историков считает, что ее союз с Голицыным был чисто политическим. Возможно – но только не для Софьи. Судя по ее письмам, царевна действительно была влюблена: «А мне, свет мой, веры не имеется, что ты к нам возвратишься; тогда веры пойму, когда увижу во объятиях своих тебя... Свет мой, батюшка, надежда моя, здравствуй на многие лета! Велик бы мне день тот был, когда ты, душа моя, ко мне будешь».
Нет, Софья любила Голицына всем сердцем. Труднее сказать, какие чувства испытывал к ней он. Тонкий ценитель красоты вряд ли мог плениться этой увядшей раньше времени женщиной, пусть даже умной и волевой. Кроме того, князь был счастлив со своей второй женой Евдокией Стрешневой, родившей ему четырех детей. Но и с Софьей расставаться он не хотел, чтобы не потерять своего положения главы Посольского приказа – фактически первого министра.
Положение осложнилось, когда влюбленная царевна потребовала, чтобы он развелся с женой. Голицын оказался на распутье. По словам того же де Невилля, князь «не мог решиться на удаление жены, во-первых, как человек благородный, во-вторых, как муж, имеющий за нею большие имения». Наконец Голицын начал уступать, да и любящая жена соглашалась уйти в монастырь, чтобы не погубить карьеру супруга.
Слухи о будущем браке просочились в московский «высший свет» и вызвали всеобщее осуждение. Говорили даже, что царевна с фаворитом хотят погубить Ивана и Петра, основать новую династию и обратиться в «латинскую веру», то есть католичество, – многим были подозрительны их симпатии к Западу. Тогда Софья решила отправить возлюбленного в поход против Крымского ханства. Вернувшись победителем, он мог завоевать симпатии общества и руку правительницы. Это решение стало роковым. Первый поход 1687 года оказался неудачным – татары подожгли степь, отравили колодцы, и войску, страдавшему от голода и жажды, пришлось отступить.
Второй поход весной 1689 года закончился таким же провалом. На этот раз стотысячная русская армия дошла до Перекопа, простояла там две недели и ни с чем вернулась обратно. Во всем винили Голицына, который якобы получил от крымского хана два сундука золотых монет, да и те оказались фальшивыми.
Вероятно, это ложь – просто дипломат оказался никуда не годным полководцем. В этих условиях Софья решила, что Василию Голицыну лучше на время уехать из столицы. Но чувства опять оказались сильнее царского долга. Она не захотела снова расставаться с любимым. Провал крымской кампании Софья пыталась превратить в победу, велев служить по всем церквям молебны в честь Голицына.
Юный царь Петр симпатий своей старшей сестры не разделял. Он отказался принять вернувшегося из похода Голицына – «негоже холоп службу справил». В скором времени Петр должен был достичь совершеннолетия и стать полновластным монархом. В этом случае жизнь Голицына – да и Софьи – оказалась бы под угрозой. Однако мягкий, нерешительный князь отказывался пойти на крайние меры. На помощь царевне пришел другой ее фаворит – окольничий Федор Шакловитый, новый командир стрельцов. Он не раз предлагал Софье извести «старую медведицу» – то есть Наталью Кирилловну, «а если сын станет заступаться, то и ему спускать нечего». Царевна не решилась пролить кровь брата, но верность Шакловитого оценила. Скоро он уже не только дневал, но и ночевал в ее покоях. Голицын терпел – быть может, даже втайне радовался передышке в надоевшем романе.
Развязка наступила в августе 1689 года, А пока обе стороны копили силы. Петр тренировал в Преображенском свои «потешные полки», ставшие к тому времени настоящим войском. Софья и ее сторонники уговаривали стрельцов снова подняться против Нарышкиных. При этом использовались изощренные провокации: какой-то родственник Шакловитого, одевшись как дядя Петра Лев Нарышкин, разъезжал по городу и избивал стрельцов, крича: «Это вы мою родню порешили, собаки!»
Однако поначалу все усилия были безрезультатными. Прошлый бунт не слишком улучшил положение стрельцов, да и правление Софьи с Голицыным не радовало – ни походов, ни военной добычи. Только когда из Преображенского стали доходить слухи, что «потешные» идут на Кремль, стрельцы начали готовиться к обороне.
Узнав об этом, семнадцатилетний Петр испугался – он хорошо помнил ужасы первого мятежа. Среди ночи, бросив мать и беременную жену, Петр в одной сорочке ускакал верхом в Троице-Сергиеву лавру. Там его взял под защиту патриарх Иоаким, который не любил Софью за прозападные симпатии (знал бы он, что учинит потом в России сам Петр). Постепенно в лавру съехались сторонники Нарышкиных, а также «потешные» с пушками и пищалями.
И пока Софья с Голицыным сидели сложа руки, Петр переманивал на свою сторону все новых приверженцев. Два стрелецких полка с развернутыми знаменами приехали в лавру и поклялись царю в верности.
Софья пыталась удержать остальных стрельцов, говоря им: «Если пойдете к Троице, здесь останутся ваши жены и дети». Но ни угрозы, ни щедрые обещания не действовали – полк за полком уходили к Петру. Оставшиеся в Москве стрельцы потребовали, чтобы царевна выдала им Шакловитого, и тут же казнили своего командира. На следующий день к Софье приехал боярин Троекуров с царским приказом: отказаться от власти и отбыть в Новодевичий монастырь на вечное жительство. Василия Голицына вместе с семьей сослали в далекий северный Каргополь, где он и умер в 1714 году. Перед тем, как он уехал, царевна смогла передать любимому деньги и последнее письмо, но увидеться с князем ей было больше не суждено. Софья не имела права покидать монастырь, но продожала жить по-царски, окруженная многочисленной свитой. Морить ее голодом младший брат явно не собирался. Ежедневно Софье присылали огромное количество еды: рыбу, пироги, баранки, даже пиво и водку.
Постепенно вокруг нее сплотились все недовольные нововведениями Петра. В том числе стрельцы, которых царь заставил сменить столичное приволье на опасную службу в пограничных городах.
Роль связных между ними и Софьей играли ее сестры – Марфа и Мария. Через них царевна передавала стрельцам грамоты с просьбами прийти к монастырю с оружием в руках, чтобы освободить ее, а потом вместе идти на Москву. Софье казалось, что власть Петра вот-вот падет, и она сможет въехать в Кремль уже полновластной царицей.
Летом 1698 года, когда царь путешествовал по Европе, стрельцы восстали под лозунгом «Софью на царство!» Действовали они не слишком решительно, и еще до приезда Петра мятеж был подавлен.
Вернувшись, царь первым делом пришел в келью к сестре, с которой не виделся долгих девять лет. В нем ничего не осталось от прежнего круглолицего мальчика – царь был больше похож на грозного демона в немецком кафтане.
Может быть, в этот миг Софья пожалела о том, что не держалась крепче за власть. Жалели об этом и те потомки, кто не поверили летописцам, клеветавшим на царевну. Кто знает – быть может, ее осторожные преобразования достигли бы своей цели, не нанеся России такого громадного урона, как кровавые реформы Петра Великого?
Брат долго требовал, чтобы Софья выдала ему зачинщиков мятежа, но та молчала. В конце концов Петр ушел – и больше уже ни разу не навещал сестру.
А в Москве тем временем вовсю шла расправа. На Красной площади рубили головы стрельцам, и сам царь охотно участвовал в кровавой потехе. В Новодевичьем монастыре восставших вешали на зубцах стен – для того, чтобы Софья могла увидеть смерть своих сторонников.
Узницу теперь день и ночь стерегли солдаты. Гостей к ней пускали редко, да и ходить было некому – сестер Марфу и Марию после подавления мятежа отправили в другие обители. Поэтому мы не знаем, как прошли последние годы Софьи. Быть может, она доверяла заветные мысли бумаге, но из ее записей не уцелело ни строчки. Петр хорошо знал силу печатного слова и позаботился, чтобы до потомков дошла лишь одна версия событий – его собственная.
Черница Сусанна – такое имя приняла царевна, когда ее постригли в монахини, – скончалась 4 июля 1704 года. История ее жизни вначале забылась, а потом стала легендой. Для Вольтера Софья была «прекрасной, но неудачливой принцессой московитов», для Алексея Толстого – злобной противницей реформ, для Марины Цветаевой – сказочной Царь-девицей. Не сохранились и ее портреты. Никто сегодня не знает подлинного лица царевны, которая в жестокий мужской век пыталась править с женской мягкостью и мудростью – да так и не смогла.