Проблема государства, формы политической власти, характер взаимоотношения его с обществом в целом и отдельными его составляющими сегодня вновь в центре научных споров. Применительно к Древней Руси это проблема происхождения государства и его названия, а также статуса русских князей. В современной отечественной историографии обращено внимание на принципиальное различие и независимость вопросов происхождения правящей династии и государства. Опираясь на источники, историки показали, что возникновение древнерусского государева стало возможным лишь в результате экономического и социального развития, внутренних процессов, которые внешние влияния могли лишь несколько ускорить или замедлить, но не отменить. При этом отмечается полиэтничность господствующего слоя нарождающегося государства.
По вопросу о происхождении названия Русь по прежнему идут споры между сторонниками «скандинавской» и южнорусский гипотез. Анализируя их аргументацию, А.А. Горский отмечает, что первые большее значение придают лингвистическим параллелям, но не учитывают ряда противоречащих их концепциям исторических известий и выводов историков. Вторые же, опираясь на надежные исторические свидетельства, не нашли пока убедительного лингвистического обоснования. Но, участвуя в этой дискуссии или следя за ней, следует учитывать, что само по себе происхождение названия страны не является решающим для проблемы генезиса государственности. Так, славяноязычные болгары носят имя тюркского племени, бесследно растворившегося среди славянских племен.
Форма политической власти в Древней Руси определяется в зависимости от характеристики, которую дают исследователи социально-экономическому строю этого периода в целом. Долгое время в историографии господствовала концепция Б.Д. Грекова о чисто феодальном строе Киевской Руси. Сторонниками этой концепции в последующие годы являются Л.В. Черепнин, Б.А. Рыбаков, В.Т. Пашуто, М.Б. Свердлов. Но на протяжении 70–80-х годов представления о древнерусской истории перестали быть однозначными благодаря работам И.Я. Фроянова, В.И. Горемыкиной и других. И.Я. Фроянов считает, что древнерусское общество до XII в. было дофеодальным, а В.И. Горемыкина рассматривает его как рабовладельческое, в котором сохранялись пережитки родового строя. Большинство же историков считает, что возникновение первых ростков феодальных отношений можно датировать IX веком. В это же время формируется государство. Киевская Русь рассматривается как время, когда в экономике наличествовали три уклада: первобытнообщинный, рабовладельческий и феодальный, причем каждый из них обладал определенными перспективами сохранения или развития.
Представление о параллельности развития исторических форм, достаточно распространенное в современной западной историографии, следует рассматривать как весьма перспективное. Если учитывать это обстоятельство, то не только социально-экономические и политические процессы в период Киевской Руси, но и взаимное переплетение старых и новых производственных отношений, а до известного момента развитие и тех и других, не будет нужды рассматривать как парадокс российской истории.
Великокняжеская власть реально способствовала укреплению крупного феодального землевладения и феодальных форм зависимости. На протяжении XI–XIII вв. на Руси формируется крупное землевладение князей, бояр и церкви, хотя в домонгольский период процесс развития вотчинного землевладения бояр шел медленно и большая часть земель еще находилась в руках свободных общинников. Развитие феодальных отношении во всех сферах общественной жизни как основной процесс социально-экономической и политической истории Руси XI–XII вв. отмечал В.Г. Алексеев.
На протяжении длительного времени ведется дискуссия о том, было ли государство верховным собственником земли. Представляется, что эта конструкция может быть лишь умозрительной.
В современной историографии вновь привлечено внимание к вопросу о централизации, причем на данном этапе более оживленно обсуждается проблема не уровня развития причин, а вопрос о том, прогрессивен ли был процесс централизации на Руси, а также вопрос об истоках русского деспотизма.
Хотя термин «деспотизм» широко применяют при характеристике русского государства, следует отметить некоторую искусственность и публицистичность в таком подходе. В полной мере Россия никогда не была ни деспотическим, ни тоталитарным государством. Деспотизм означает абсолютный суверенитет над личностью и имуществом подданных, при этом государство является верховным собственником земли и распоряжается всем национальным продуктом. Частная собственность развита слабо. Политический режим неспособен к политическому и социальному развитию.
Государственная централизация, как показал исторический опыт, является необходимым этапом поступательного развития общества и внутренней закономерностью эволюции самой государственности. Как справедливо отмечает В.М. Панеях, оптимальное соотношение между централизацией и децентрализацией сложная теоретическая и практическая проблема, которая, по видимости, должна решиться по-разному для разных обществ и разных стадий их истории.
Определяя политическую систему русского государства, В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов большое внимание уделяли тому фактору, что в конце XV в. для служилых людей любого ранга стало обязательным титуловать себя холопом, а великого князя государем. В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов считают также, что кроме вышеназванных причин победы отношений подданства в холопской форме над вассалитетом следует указать на то, что ход централизации опережал созревание ее социально-экономических предпосылок. Этот путь не встретил противоборства со стороны феодалов и горожан, чему способствовала тесная связь феодалов с сюзеренами и значительная холопья прослойка в среде мелких феодалов. Феодальный характер русского города привел к тому, что на Руси не сложилось специфическое «городское право». Тип подданства в холопской форме способствовал возникновению и длительной стабилизации крепостничества. Л.В. Милов наоборот считает, что на форму организации государственной власти, взаимоотношения внутри класса феодалов повлияли отношения земельной собственности и соответствующий им тип общин.
В установлении русского деспотического самодержавия В.Б. Кобрин и А.Л. Юрганов большое место отводят недостаточному развитию системы вассалитета, что привело в период создания централизованного государства (XV–XVI вв.) к установлению подданства-министериалитета вместо подданства государственного.
Вассалитет на Руси генетически был обусловлен княжеско-дружинными отношениями и являлся преемником военной демократии. Авторы согласны с А.А. Горским, что дружина – это уже отрицание родового деления общества, поскольку избирается и строится по принципу личной верности, а не по родовому принципу и оторвана от общинной структуры общества как социально, так и территориально. Русский вассалитет обладал наиболее существенными своими чертами: иерархичностью и гарантиями прав и привилегий господствующего класса. Ю.М. Эскин считает, что для русского типа вассалитета характерна значительная степень коллективности: не только «статус», но и отношения господства-подчинения шли в значительной степени и через корпоративную группу.
По мнению В.Б. Кобрина и А.Л. Юрганова, возможности альтернативного развития сохранились до начала XIII века. Установление татарского ига сказалось губительным для вассалитета, поскольку положение русских князей под властью Орды по форме зависимости напоминало подданство. В ходе ордынского нашествия погибла и основная масса дружинников. Некоторое время вассальные отношения сохранялись внутри княжеского дома и регулировались докончальными грамотами.
На характер отношений между государством и подданными, по мнению исследователей, повлияло пополнение государева двора за счет выходцев из феодальных систем «азиатского гнета» («царевичей» и «князей», мурз) – носителей министериальной, и в весьма грубой форме, традиции и психологии. Это «пополнение» постоянно «понижало» и общий культурный уровень «иммунитетного самосознания» русского служилого сословия. Справедливо отмечая, что процесс централизации русского государства был сложным и длительным, А.Л. Юрганов считает, что централизация на Руси консервировала сугубо феодальный тип отношений внутри общества, не давая простора независимости и свободе. В России это привело к установлению подданства в рабской форме, что в условиях отсутствия оппозиции позволило развиваться деспотизму, надолго сковавшему русское общество. При этом следует отметить, что поиск истоков русского деспотизма все более удревняется. Если в статье «Иван Грозный: Избранная рада или опричнина:?» В.Б. Кобрин относит его ко времени на несколько десятилетий старше опричнины (ко времени Ивана III и Василия III), то в совместной статье с Юргановым время, когда закладываются эти основы, датируется началом XIII в.
Наряду с историками, сосредоточившими основное внимание на изучении истоков деспотизма, ряд исследователей продолжал традицию, заложенную Н.И. Костомаровым, Ф.И. Леонтовичем и другими в изучении различных форм русского народного средневекового демократизма. Предпринимаются также попытки проследить соотношение самодержавных и демократичных начал на разных этапах российской истории.
В связи с определением формы политической власти на Руси, характера русского феодализма исследуется ныне и проблема местничества, которая рассматривается как специфически русская форма служебно-вассального регламентирования. При этом обращается внимание на первоначально исключительно служилый характер этого института, и добавления к нему «родословного» принципа в период расцвета института.
Утверждение местнических норм совпадает с завершением процесса создания единого государства, изменение местнических норм – с процессом перераспределения феодальной собственности, усиления зависимости последней от служебного положения феодала, возрастанием роли самодержца и бюрократического начала.
Внимание исследователей и читателей в настоящее время привлечено и к проблеме альтернативности исторического развития, хотя поставлена она не сегодня. Так применительно к XVI в. этот вопрос был поставлен в конце 60 – начале 70-х годов Н.Е. Носовым.
Ряд авторов полагает, что возможности альтернативного развития существовали и в XIV–XV вв. В этой связи вновь привлечено внимание к истории Великого княжества Литовского, 9/10 территории которого были населены предками нынешних украинцев, белорусов и русских, а сами литовцы являлись «национальным меньшинством», хотя и привилегированным. Это обстоятельство привело к тому, что, по выводам И.Б. Грекова, Великое княжество Владимирское и Великое княжество Литовское (до момента официального крещения литовцев по католическому обряду) фактически выступали с одной программой – программой объединения всей русской земли. Представляется однако, что С.В. Думин несколько преувеличивает заслуги литовских князей в развитии объединительного процесса на Руси. Однако чрезвычайно позитивно и плодотворно сосредоточение внимания исследователей на роли компромисса, соглашения между литовской знатью и западнорусским боярством в период возникновения Литовского государства и в первые века его существования, а также на поддержке этого соглашения со стороны горожан. В то же время более высокий уровень развития феодальных отношений, характерный для славянских земель, традиции древнерусской культуры позволили им не только полностью сохранить свою самобытность, но и оказать весьма существенное влияние на строй коренной Литвы. Литовские князья принимали местные обычаи, управляли «по старине», сохраняли ранее сложившуюся систему собственности. Великое княжество Литовское сложилось как федерация отдельных земель и княжеств. Степень их зависимости от центральной власти была различна. Формы этой зависимости, сложившиеся исторически (это во многом определялось обстоятельствами вхождения тех или иных земель в Великое княжество), в большей или меньшей степени обеспечивали местному боярству и городам, и иногда и представителям старых княжеских династий значительную внутреннюю автономию и, как правило, неприкосновенность социально-экономических и политических структур, сложившихся в предшествующий период. Положение о консервации древнерусских порядков в Литовском государстве было общепризнано в дореволюционной историографии. Современные историки также поддерживают этот тезис. Это обстоятельство позволяет использовать материал по истории развития западнорусского региона для анализа социально-экономических и политических отношений в Древней Руси.
С точки зрения альтернативного развития русской государственности (как противоборства старых древнерусских традиций народовластия и новых веяний, укрепляющих великокняжескую власть) рассматриваются в последнее время и события второй четверти XV в.
Образование в конце XV-начале XVI в. Российского государства было заметным явлением не только в истории России, но также Европы и Азии.
Первый государь всея Руси Иван III– мудрый политик, умевший строить свою политику на дальновидном расчете. Об этом свидетельствует, например, отношение к Новгороду, оказывавшему ему упорное сопротивление, но не подвергнутому разграблению, что обеспечило прочное вхождение Новгорода в состав Русского государства и успех земельной реформы Ивана III, приведших к созданию дворянского ополчения – опоры великокняжеской, а затем царской власти. Результатом политики объединения была ликвидация ордынс
Иван III владел как искусством войны, так и искусством дипломатии. Его войны на западе были результатом стратегического выбора, политического решения. В ходе их были возвращены исконно русские земли (70 волостей и 25 городов). Практически ежегодные походы Казани и Крыма на Русь, в результате которых разорялись волости и уводилось в рабство население, заставили Ивана III ужесточить свою политику в отношении этих государств. Ему удавалось сажать ханов на Казанский трон по своему выбору и предотвращать походы крымчан, иногда использовать последних для борьбы с Польско-Литовским государством.
Успехам в деле создания Российского государства, его внешней политики способствовала плеяда виднейших деятелей, входивших в состав Боярской думы и Государева Двора. Одному из них – Андрею Михайловичу Плещееву посвящена статья Ю.Г. Алексеева. Род Федора Бяконта, к которому принадлежали Плещеевы – один из самих влиятельных в окружении Московских князей со времён Ивана Калиты. Но богатство и слава предков – лишь начальная предпосылка для продвижения по службе. Только ревностная личная служба, собственные способности и заслуги позволяли ее реализовать. А.М. Плещееву это удалось. Он ездил за невестой для старшего сына Ивана III Еленой Стефановной в далекую Молдавию. Успех этой миссии обеспечил династический союз с молдавским господарем, удачно боровшимся за независимость своей страны против Польши и Турции – существенный инструмент во внешней политике Ивана III. А.М. Плещеев известен также как член судебной коллегии Ивана III, наместник в Переяславле. Высокая честь стоять ближе всех к своему государю на приеме посла Священной Римской империи летом 1490 г. – признание многочисленных заслуг А.М. Плещеева перед государством. Выполняя ответственные поручения великого князя, он пользовался личным доверием Ивана III, был его советником.
По мнению Ю.Т. Алексеева, усиление роли бояр и окольничих как непосредственных советников – думцев великого князя, а также то, что они составляли высшую судебную коллегию при великом князе, есть свидетельство изменений в структуре управления. Аристократия постепенно отходит от непосредственной административной деятельности в связи с образованием среднего звена управления в лице дьяка.
Духовная грамота А.М. Плещеева позволяет раскрыть такие его качества, как ясность мышления, известного рода щедрость и великодушие. Он заботился о том, чтобы его процветающая вотчина, большая часть которой им же самим и приобретена (это пожалования великого князя и личные «купли»), не перешла в чужие руки («и тому моему сыну своего села мимо братью не продавати, не променити, ни в закуп не давати, ни монастырю не отдати»). Если отпуск части холопов на волю, земельные и денежные вклады по душе типичны для духовных грамот этого времени, то полное прощение долгов зависимым крестьянам не имеет аналогий. Сто двадцать рублей – сумма прощенных долгов. Это стоимость большой вотчины.
Усиление великокняжеской власти нельзя назвать становлением деспотизма. Традиции сословного представительства имели в России длительную, многовековую историю, а в ходе реформ 50-х годов XVI в. стали общегосударственной нормой.
Справедливости ради следует отметить, что как в отечественной, так и зарубежной историографии есть исследователи, не признающие в истории Русского государства существования периода сословно-представительной монархии.
По-прежнему исследователей привлекает загадка опричнины. До конца 70-х годов опричнина в основном рассматривалась как политика по ликвидации препятствий на пути объединения страны, причем исследователи, по-разному определявшие состав оппозиции (удельные князья, Новгород и церковь, по мнению А.А. Зимина, боярство – по мнению Р.Г. Скрынникова), довольно успешно разбивали аргументацию друг друга. В последующее время опричнина все более рассматривается как борьба вокруг разных форм правления в едином Русском государстве (Д.Н. Альшиц). Негативные последствия проведения этой политики для страны убедительно показали историки-аграрники. Ввергнув страну в экономический кризис конца XVI в., опричнина подстегнула закрепощение крестьян и была одной из причин поражения России в Ливонской войне. В настоящее время активно дискутируется вопрос о дальнейшей судьбе опричнины: закончилась ли она в 1572 г., когда было строжайше запрещено вспоминать о ней, или умерла со смертью Ивана Грозного.
Для уяснения расстановки политических сил в XVI-начале XVII вв., а также смысла политической борьбы в верхах необходимо изучение состава и социального облика того круга лиц, в чьих руках была сосредоточена реальная власть в государстве. Исследования последних десятилетий в этом направлении позволили отказаться от упрощенного представления о политической истории России этого периода как борьбе боярства и дворянства. В это время, как и позднее, происхождение далеко не всегда определяло политические позиции того или иного лица. Большое значение имели также родственные связи, служебно-местническое положение и землевладение. Проанализировав разрядные книги, боярские списки и данные писцовых книг о составе и земельных владениях отдельных феодалов, А.П. Павлов пришел к выводу, что к концу XVI в. произошла внутренняя эволюция боярской верхушки: из старинной вотчинной аристократии она превратилась в аристократию служилую. Служилая московская знать и приказная администрация являлись политической опорой монархии. Это обстоятельство, а также разобщенность уездного дворянства и горожан, не сумевших противостоять московской знати, по мнению автора, были основной причиной незавершенности развития сословного представительства. Автор обращает внимание на недостаточную четкость в литературе понятий «боярство» и «дворянство». Противопоставления боярства и дворянства в том смысле, как это принято в современной науке, источники XVI–XVII вв. не знают. Под дворянством документы того времени подразумевают не рядовые массы служилых людей «по отечеству», а верхнюю группу служилых людей, связанных с государевым двором. Боярами источники именовали тех лиц, которые имели высший думный чин боярина. Но нельзя ограничить изучение боярской знати только боярским чином, следует иметь в виду и многочисленных их родственников, которые по социальному и политическому облику мало от них отличались и в силу происхождения могли претендовать на думные чины. Необходимо также учитывать и окольничих, так как большинство думских бояр прошло через этот чин.
Характеризуя русское боярство, Ю.Т. Алексеев также отмечает, что оно не было ни потенциальным противовесом сильной государственной власти, ни бесправными и беззащитными «холопами». Но являясь необходимым и важным элементом государственной структуры, бояре серьезно зависели от благосостояния страны. Политический кризис, личные неуспехи, немилость государя подрывали социальную силу и экономическое состояние не только отдельных бояр, но и целых родов, становилось трагедией, что и проявилось в годы опричнины.
Заметный вклад в раскрытие реального образа русского дворянства, слабообеспеченного, но чрезвычайно редко пренебрегавшего государственной службой, внес В.М. Воробьев. В конце XV – начале XVI вв. и среднем на владение новгородского помещика приходилось 22 крестьянских двора, что давало ему 22 руб. доходов в год. Расходы же на покупку коня и доспехов в это время составляли 5–7 руб. В середине XVI в. на одно поместье приходилось 25 крестьянских дворов. Боеготовность поместного ополчения начинает снижаться с 70-х гг. XVI в. В начале 20-х гг. XVII в. полноценную полковую службу («конно, людно и оружно») могло нести менее 1% новгородских дворян и детей боярских, некогда одной из самых мощных корпораций служилых людей. К 60-м годам XVII в. более 38% новгородских дворян и детей боярских не имели поместий, а у 15% в поместьях совсем не было крестьян. Основные причины «нетства» (неявки на службу) по данным псковского смотра 1665 г. бедность, тяжелые ранения, увечья, болезни (в том числе скорбь «полная»), старость.
Статья Л.И. Ивиной, показавшей на примере Углицкой земли пути пополнения служилых людей за счет «выезжих иноземцев («панов», «литвинов», «немчинов», греков) и «новокрещенов», пополнила ряд работ по генеалогии провинциального дворянства XVI–XVII вв.
Одной из проблем изучения истории России в XVII в. является проблема становления абсолютизма.
Абсолютистские тенденции усиливаются с середины XVII века, что проявляется в первую очередь в падении роли Земских соборов и изменении состава Боярской думы.
В последнее время серьезное внимание уделяется роли бюрократии в развитии этого процесса. Н.Ф. Демидова отличает два этапа в формировании бюрократии: 40–50-е годы XVII в., когда в рамках сословно-представительного государства оформлялось общее законодательство, определявшее основы функционирования государственных учреждений, штаты, размеры содержания и внутренний порядок работы центральных учреждений; 70-е годы – создание многочисленных временных учреждений на местах, как бы отделений московских приказов, что привело к возрастанию численности приказных людей. Приказные не были монолитной группой. Если думные дьяки и часть дьяков из приказов сливались по своему имущественно-правовому положению с феодальной знатью, принимали участие в подготовке законодательных актов и выработке внутренней и внешней политики, то среднее и низшее звено приказного дьячества и московские подьячие являлись послушными исполнителями и полностью зависели от верховной власти.
Местные подьячие были близки по сословным и имущественным интересам к служилым или посадским мирам своих городов и уездов, нередко стояли на страже их интересов, но сильно ограничивались сверху. Свое завершение процесс становления абсолютизма находит в эпохе Петра. Осуществляя реформаторскую деятельность, Петр I искренне верил, что вовремя изданный и последовательно осуществленный закон может сделать почти все, начиная от снабжения армии хлебом и кончая исправлением нравов.
Реформируя государственный строй, Петр I использовал шведский опыт подобных преобразований. Е.В. Анисимов считает, что это связано не только со сходством социально-экономических условий обеих стран, но и обусловлено личными пристрастиями Петра, который стремился превзойти Швецию не только на поле брани, но и в мирной жизни. Общий принцип подхода к шведским образцам хорошо прослеживается в указе от 28 апреля 1718 года:
«Всем коллегиям надлежит ныне на основании шведского устава сочинять во всех делах и порядках по пунктам, а которые пункты в шведском регламенте неудобны, или с интуицией сего государства несходны и оные ставить по своему рассуждению. И, поставя об оных, докладывать, так ли быть».
Вырабатывая более эффективные методы государственного управления Петр большое внимание уделяет унификации, централизации и дифференциации функций аппарата управления. Поэтому значительное место в исследованиях уделяется проблеме бюрократии, вопросу о соотношении знати – боярской или дворянской аристократии и аристократии новой. Отечественные и зарубежные исследователи пришли к выводам, что в окружении Петра было больше древних аристократов, чем в Боярский думе. Политика же Петра заключалась в превращении ее из «привилегированной» в «квалифицированную». Н.Н. Покровский в своей рецензии на монографию Е.В. Анисимова обратил внимание на противоречивость самого «наследия», «дела Петра» – создание жесткой бюрократической системы управления империей и отчаянные попытки внедрить начала коллегиальности, найти новые формы опоры на городские сословия, всяческое укрепление основ дворянского могущества и требование прилежной обязательной службы дворян, европеизация страны и укрепление крепостнических отношений, провозглашенных еще Соборным Уложением 1649 г.
Процесс же оформления в XVIII в. дворянских прав и привилегий создавал условия для появления первого поколения борцов с этой системой. В елизаветинское время уже родились те, кто позже стал под знамена Пугачева.
Список использованных источников
1. Алексеев Ю.Г. Государь всея Руси. – Новосибирск, 1991.
2. Багер Х. Реформы Петра Великого: Обзор исследований. – М., 1985.
3. Буганов В.И., Медушевский А.Н. Административные реформы в России и проблемы их изучения в современной западной историографии // Отечественная история. – 1992. – №3.
4. Воробьев В.М» Дегтярев А.Я. Русское феодальное землевладение. – М., 2002.
5. Воробьев В.М. «Конность, людность и сбруйность «служилых городов при первых Романовых // Дом Романовых в истории России. – СПб., 1995.
6. Горемыкина В.И. О генезисе феодализма в Древней Руси // Вопросы истории. – 1997. – №2.
7. Горский А.А. Проблема происхождения названия «русь» в современной советской историографии // История СССР. – 1989. – №3.
8. Горский А.А. Древнерусская дружина. – М., 1989.
9. Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. – М., 2003.
10. Думин С.В. Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское) // История отечества: люди, идеи, решения: Очерки истории России IX-начала XX вв. – М., 1991.
11. Милов Л.В. О причинах возникновения крепостничества в России // История СССР. – 2004. – №3.
12. Милов Л.В. Общее и особенное российского феодализма. (Постановка проблемы) // История СССР. – 2002. – №2.