Хорватия в VII - первой половине XIV в.

ХОРВАТИЯ В VII – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIV в.

1. Хорваты между Франкской и Византийской империями

История поселения хорватов на ныне обитаемой ими территории весьма подробное освещение в сочинении византийского императора Константина Багрянородного. Автор уделяет хорватам особое внимание, поскольку они завладели крупнейшей из западных провинций империи – Далмацией, где находились древние города, с утратой которых Византия не желала мириться.

Особенно подробно повествуется о захвате и разрушении славянами (иногда автор отождествляет их с аварами) г. Салона, беженцы из которого основали по соседству со-временный Сплит (Салона ранее была административным центром провинции). Аналогичная судьба постигла и г. Эпидавр, бывшие жители которого основали Раусий, нынешний Дубровник.

Поселение хорватов на далматинской территории представлено в сочинении как следующая (после аваров и славян) волна колонизации, причем в повествование вводится явно легендарная история об их прибытии из Центральной Европы. В историографии прочно утвердилось мнение, что новая волна переселения славян имела место в правление императора Ираклия (первая половина VII в.).

Следующий этап хорватской истории связан с развитием франкской экспансии в конце VIII – начале IX в. В 812 г. Карл Великий заключил с византийским императором договор, согласно которому приобрел право на хорватские земли. Франкское правление продержалось до конца 870-х гг., когда один за другим произошли два государственных переворота (в результате первого – 878 г. – был возведен на престол византийский став-ленник, в результате второго в 879 г. он был свергнут). После этого Хорватия приобрела статус независимого княжества, причем ее правители стали обладать правом на взимание дани с далматинских городов, которые все еще числились в составе византийских владе-ний.

Наиболее близкий по времени источник – сочинение Константина Багрянородного – весьма тенденциозен: автор приписывает [83] своему деду, Василию I Македонянину (867–886), подавление некоего бунта славянских народов, якобы имевшего место при его предшественнике, и назначение архонтов из почитаемого ими рода, которые, разумеется, должны были признавать зависимость от Византии. Из следующей главы видно, что как раз Василий Македонянин был вынужден уступить славянским правителям «пакт», уплачиваемый далматинскими городами.

Одной из ярких страниц хорватской истории принято считать восстание Людевита Посавского. «Анналы» сообщают, что в 818 г. на съезде в Геристале князь Нижней Паннонии (континентальная часть современной Хорватии – Славония) Людевит выступил с обвинениями в адрес франкского маркграфа и, не получив удовлетворения, в следующем году поднял мятеж. Восстание охватило отчасти также словенские и сербские земли и завершилось в 822 г. капитуляцией Людевита, который в 823 пал жертвой междоусобной распри.

В период восстания произошло одно знаменательное событие: скончался князь Далматинской Хорватии Борна, выступавший на стороне франков против Людевита. По просьбе народа и с согласия императора Карла преемником князя был назначен его племянник Ладислав. Это положило начало правлению наследственной династии, получившей условное название династии Трпимировичей от имени одного из наследников верного франкского вассала.

Вторая половина IX и первое десятилетие X в. были временем расцвета государства Трпимировичей. Этому, по-видимому, способствовала внешнеполитическая ситуация – соперничестве восточных и западных соседей за обладание хорватскими землями. С востока на хорватов покушались Византия и усилившееся Болгарское царство, боровшиеся за гегемонию на Балканском полуострове, на западе активизировалась политика Римской курии: с именем папы Николая I связано основание епископии в г. Нин (Далмация). Особую активность проявляет курия в период понтификата Иоанна VIII (872–882, обострение соперничества между Римом и Аквилеей) и Иоанна X (914–928). О событиях начала X в. можно лишь судить по материалам более поздней хроники. Она содержит информацию, послужившую основой для далеко идущих выводов (особенно текст постановлений так называемого «Первого Сплитского собора» 925 г.). В основных чертах события в хронике представляются следующим образом. В правление князя Томислава (условные даты правления – 910–930 гг.) состоялся церковный собор в Сплите, датируемый 925 г., который учредил (или восстановил) архиепископию в Далмации с кафедрой в Сплите, подчиненную непосредственно Риму, и [84] осудил «доктрину Мефодия» (богослужение на славянском языке), распространившуюся в Центральной Европе и на Балканах со второй половины IX в. В 928 г. был созван Второй Сплитский собор, подтвердивший постановления Первого и ликвидировавший Нинскую епископию, глава которой, «епископ хорватов», притязал на роль митрополита Далмации и Хорватии.

Значение описанных событий оценивается в историографии неоднозначно. Среди славянских ученых, в том числе российских бытует мнение, согласно которому решения соборов нанесли ущерб культурному развитию южнославянских народов и посеяли рознь среди них. Однако никто не отрицает, что в международно-правовом аспекте основание архиепископии представляло собой важный акт, способствовавший повышению престижа хорватского государства.

Впечатление политического подъема и даже процветания Хорватии в рассматриваемое время подтверждается свидетельством Константина Багрянородного, из которого следует, что в середине X в. страна была густо населена, а ее архонт располагал большим войском и флотом, использовавшимся, впрочем, исключительно в мирных целях (торговля).

Однако уже во времена Константина наступил неблагоприятный перелом: византийский император пишет о междоусобиях, наступивших в стране вследствие государствен-ного переворота, совершенного неким лицом, носившим титул «бан», и приведшего к сокращению численности войска и флота.

Константин сообщает чрезвычайно ценные сведения об административно-территориальной структуре хорватского государства: делении на жупании и области, которыми управлял бан. Система деления на жупании сохранилась впоследствии, а бан с течением времени превратился в главу военной и судебно-административной власти – первое лицо после короля.

Вторая половина X – первая половина XI в. весьма слабо освещены в источниках. Однако достоверно известно, что в 1000 г. хорватский флот потерпел поражение от венецианского и далматинские города временно перешли под власть Республики св. Марка.

2. Хорватские земли во второй половине XI в.

Следующий этап хорватской истории – вторая половина XI в. (период правления Петра Крешимира IV (ок. 1058–1074) и Димитрия Звонимира (1075–1089)) – наполнен важными событиями.

Вступлению на престол Крешимира предшествовал окончательный разрыв между Римом и Константинополем («великая [85] схизма» 1054 г.) – Обострение политической ситуации усугублялось вследствие раскола, наступившего в самой западной церкви и свя-занного с борьбой за реформу в духе клюнийских идеалов, а также соперничеством меж-ду папой и германским императором. В этих условиях хорватский правитель предпочел ориентироваться на папу-реформатора. В 1060 г., через год после Латеранского собора 1059 г., был созван очередной собор в Сплите, вновь осудивший славянское богослужение и утвердивший целибат.

К концу пребывания на престоле Крешимира пост бана занимает Звонимир. Он был первым хорватским правителем, получившим из Рима королевскую корону. Более того, при нем имело место расширение границ за счет Славонии, предшествующая история которой (после восстания Людевита) почти неизвестна.

Правление Звонимира окончилось (при невыясненных обстоятельствах:-) в 1089 г., после чего начались походы венгерских королей, вскоре приведшие к установлению в Хорватии власти древнейшей венгерской династии Арпадов.

Решающим событием стало заключение унии 1102 г., на столетия закрепившей включение хорватских земель в состав «Короны св. Стефана». Текст договора короля Коломана (Кальман) с представителями хорватских «племен» (знатных родов) не сохранился в подлиннике, однако сопоставление имеющегося варианта (XIII в.) с позднейшими документами позволяет прийти к выводу, что Хорватия сохранила статус королевства, обладающего полной автономией. Подобные договоры были вскоре заключены с далматинскими городами (первый – так называемы «Трогирский диплом» в 1107 г.; грамоты, выданные вслед за Трогиром другим городам, носили аналогичный характер и в историографии получили название «свобод по трогирскому типу»).

Судя по сочинениям византийских авторов, содержащим сведения об общественном укладе славян в VI–VII вв., основной фигурой славянского общества оставался свободный человек, права которого были ограничены коллективом соплеменников. Вряд ли можно сомневаться, что власть упоминаемых в «Стратегиконе» Маврикия (конец VI в.) королей носила примерно такой же характер, как и у древнегерманских королей в эпоху Тацита, которые были выборными и довольствовались получением от соплеменников «добровольных даров», а от иноплеменников – дани.

В VIII–IX вв. уже возобладала тенденция к превращению этих варварских королей в наследственных правителей. В хорватских [86] землях сложилась особая ситуация. Хотя и здесь имели место проявление патримониальных тенденций, их развитию препятствовали некоторые особые факторы: это притязания византийских и франкских правителей на верховную власть и сохранение в далматинских городах римских правовых норм, отвечавших местным экономико-географическим условиям. Римские юридические нормы гарантировали «гражданам» достаточно широкие и прочные имущественные права, а известной части населения – «нобилям» – привилегии сословного характера (участие в политической, судебно-административной и военной деятельности). Высокий уровень развития товарно-денежных отношений создавал объективные предпосылки для интенсив-ного развития имущественной дифференциации, оформляемой юридическими актами.

Это отчетливо видно на примере так называемого «Супетарского картулярия» – юридического памятника, составленного с целью закрепления имущественных прав мо-настыря св. Петра (Супетар). Монастырь был основан в конце XI в. (1080) неким жителем Сплита, имевшим, по-видимому, статус нобиля и располагавшим большим состоянием. Он пожаловал монастырю многие земли и зависимых людей, приобретенных в результате частноправовых сделок, основанием для которых послужила материальная ситуация его контрагентов: он скупал земельные участки «души», пользуясь затруднениями людей, впавших в нужду.

Из картулярия следует, что в окрестностях далматинских городов шел интенсивный процесс формирования слоя неполноправных людей – «сервов»; этот термин в Средние века означал человека, лишенного личной свободы, но пользовавшегося известной экономической самостоятельностью: картулярий зафиксировал у них наличие семей и собст-венного хозяйства (виноградников).

Характерной чертой социально-экономических отношений в Далмации рассматриваемого периода является унаследованное от античности представление о собственности как праве, основанном на экономической деятельности частного лица и оформленном соответствующим актом.

Другая специфическая черта – наличие известного дуализма в системе общественных отношений, вызванного тем, что далматинские города занимали в хорватском обществе несколько обособленное положение. Из этого же картулярия видно, что их население признавало авторитет славянских правителей, и прежде всего короля Звонимира, ко времени правления которого и относится основание монастыря. Звонимир указан в документе, в частности, как тяжущаяся сторона. Последнее особенно примечательно. В этом случае столкнулись, по-видимому, два различных [87] представления о собственности: то, о котором сказано выше, и то, которое проистекало из наличия патримониальных тенденций. Король вознамерился передать своему родственнику право на взимание трибута с известной территории, но ему было доказано, что эта земля «не королевская, а только тех, кто ее продал».

Отметим еще один характерный штрих: картулярий отчетливо противопоставляет сплитчан и хорватов, причем окружение короля на его страницах составляют воины, жупаны и баны, нобили же не упоминаются, лишь в одном акте говорится о «хорватских нобилях и игнобилях», что свидетельствует о наличии в обществе сословной дифференциации.

3.
Хорватия в системе международных отношений (XII – середина XIV в.)

Автономное Королевство Хорватия, Славония и Далмация находилось под управлением венгерской династии Арпадов. Первоначально им правил престолонаследник с титулом герцога, но уже во второй половине XII в. во главе управления королевством становится представитель местной знати, носящий титул бана. При этом на протяжении всего столетия велась напряженная борьба за обладание хорватскими землями (прежде всего Далматинским побережьем) между венгерскими королями, Венецианской республикой и Византией, увенчавшаяся в 1180-х гг. торжеством первых. Одной из важнейших причин нестабильности являлась ситуация, сложившаяся в далматинских городах вследствие нарушения венгерским королем обещанных свобод.

Отрицательные последствия для политической истории Триединого королевства (Хорватия, Славония и Далмация) возымел IV крестовый поход. Он начался захватом г. Задар, который с 1202 г. вошел в состав владений Венецианской республики, и завершился признанием власти Республики св. Марка над Дубровником.

Несомненно, такому исходу способствовала ситуация в землях «Короны св. Стефана», где позиции центральной власти сильно пошатнулись. В 1222 г. король вынужден был издать знаменитую «Золотую буллу», ставшую, подобно появившейся семью годами раньше английской «Великой хартии вольностей», важнейшим этапом на пути формирования сословной монархии. В ее преамбуле прямо говорилось о серьезных конфликтах между монархом и подданными, вызванных нарушением свобод последних, основное же содержание составляла защита их прав, в том числе гарантировалось право на сопротивление, фактически низводившее короля на место первого среди равных. Попытка короля найти социальную опору в лице так называемых «сервиентов» не [88] увенчалась успехом. Ослабление центральной власти сказалось уже через 20 лет, когда в страну вторглись орды Батыя. Они пронеслись по венгерским и хорватским землям, дойдя до Адриатического моря. Король вынужден был спасаться бегством.

Правление последних Арпадов отмечено неудачными попытками обуздания знати и расцветом магнатской олигархии.

С начала XIV в. «Корона св. Стефана» перешла в руки Анжуйской династии, первым представителем которой стал Карл II Роберт. Его длительное (до середины XIV в.) правление не привело к значительным успехам в борьбе с магнатской вольницей. В Хорватском королевстве наблюдается чрезвычайное усиление местных знатных родов, в особенности князей Шубичей–Брибирских (впоследствии принявших титул графов Зринских и вплоть до роковых событий начала 1670-х гг. игравших самую значительную роль в политической истории Хорватии и Венгрии). Почти четверть века (1299–1322) представители этого рода выступали как наследственные правители Боснии; им удалось также подчинить своей власти далматинские города, которые после поражения бана Младена II в 1322 г. в борьбе с соперниками из среды хорватской знати и королем временно попали под власть Венеции.

Только при преемнике Карла II Роберта, его сыне Людовике (в венгерской историографии Лайош I Великий; с 1374 г. правил в Польше под именем Людовика Анжуйского), удалось вернуть далматинские города. Это произошло в 1358 г. в результате войны, которую король вел в союзе с Генуей – исконным соперником Республики св. Марка. Победа над Венецией ознаменовалась еще одним политическим успехом: власть венгерского правителя признал Дубровник, крупнейший экономический и культурный центр Далмации, прославленные «славянские Афины». Правление Людовика (1342–1382) вошло в историю как время значительных достижений в деле укрепления центральной власти. В частности, по отношению к своевольным магнатам он применял довольно гибкую политику, направленную на разрушение складывающихся комплексов латифундий. Так, чтобы подорвать политическое влияние князей Брибирских, было изъято из состава их владений наследственное имение Островица, взамен чего пожалован Зрин, от которого они и получили свое новое имя и титул графов Зринских.

Наконец, Лайош Великий прославился и как законодатель: ко времени его правления относится издание двух юридических памятников – декрета 1351 г. для «Короны св. Стефана» и Кошицкого привилегия 1374 г. для Польши, сыгравших эпохальную роль в истории народов Центральной и Юго-Восточной Европы. [89]

Этот этап истории Хорватии характеризуется оформлением юридических норм, фиксирующих положение основных социальных групп, прежде всего господствующего слоя, обладающего монопольным правом на политическую и идеологическую деятельность.

Первыми актами подобного рода явились грамоты, выдаваемые от лица короля или его наместника – бана, которыми административно-судебные и фискальные функции государства передавались знатным родам, церковно-монастырским институциям или городским общинам.

Наиболее известным является документ, выданный королем в 1193 г. князю Бартолу, одному из родоначальников знаменитого аристократического рода Франкопанов, – типичный образец иммунитетного пожалования на рыцарском праве. Князю передавалась на вечные времена, с правом собирать все доходы и судить население жупания, расположенная в Хорватском Приморье, за что Бартол и его наследники обязывались поставлять в королевское войско определенный контингент латников.

Еще более интересным примером может считаться грамота, выданная некоему цистерцианскому монастырю в Славонии в 1211 г., зафиксировавшая пожалование аббату и братии одной из тогдашних жупаний, т.е. передачу всех свобод, ранее принадлежавших местному жупану или славонскому бану. Грамота содержит подробное описание плате-жей, в основном денежной и натуральной ренты, а также служб населения, которые не регламентированы, и в документе отсутствуют упоминания о полевых работах.

Категории подданных монастыря обозначаются в грамоте различными терминами: «сервы», или просто «люди» (homines), или владельцы «мансов», т.е. хозяйств, обложенных определенными платежами и службами; «гости» (hospites), которым дозволено было селиться на землях монастыря с условием несения служб, установленных в общегосударственном масштабе. Таким образом, грамота свидетельствует о влиянии товарно-денежных отношений и колонизационных процессов на развитие хорватского общества.

Следующая категория документов, отразивших развитие крупной собственности в хорватских землях, – локальные статуты.

Первым по времени таким документом является «Винодольский закон», составлен-ный в 1288 г. в приморской жупаний, ранее пожалованной князьям Франкопанам. Законник представляет собой свод норм гражданского, уголовного и семейного [90] права, причем при определении штрафов за правонарушения устанавливаются нормы платежей в пользу «господина князя», в статьях из области гражданского права – иным «господам» – как носителям административных функций. Другим ярким образцом локального статута служит сочинение известного в свое время юриста архидиакона Иоанна. Оно написано в середине XIV в. и определяет правовое положение загребского епископа и капитула – высшей церковной институции в Славонии. В отличие от Винодольского, Загребский статут содержит подробное описание платежей и служб зависимого населения, основную категорию которого составляли так называемые «колоны» – латинский термин, отвечающий (применительно к условиям Славонии) употребляемому в позднейших хорватских источниках славянскому названию «кметы», которое встречается также в «Винодольском законе». Основной обязанностью колонов была уплата «мартурины» – подати, которая первоначально имела натуральную форму, но ко времени составления статута обратилась в денежную, а также поставка различных продуктов сельского хозяйства (от нее можно было откупиться деньгами). Отработочные повинности не превышали 26 дней в году, причем предусматривалась возможность денежной компенсации. Подобная структура рент была свойственна и другим европейским странам рассматриваемого периода. Еще одно характерное явление – ярко выраженная тенденция к ликвидации рабских форм зависимости: статут предусматривал перевод сохранившихся в имении сервов на положение свободных.

Помимо духовенства и светской знати обширные земельные пожалования с зависимым населением получили также городские общины.

В XIII в. на территории Славонии шел интенсивный процесс развития городской жизни. В течение этого столетия особые привилегии (городское право) получили 10 населенных пунктов на территории современных Хорватии и Боснии (девять славонских и один боснийский). Среди так называемых «фундационных грамот» особо выделяются грамоты «свободных королевских городов», первым из которых стал Загреб.

«Свободный королевский город» (libera civitas, libera villa) отличает то, что его городская община (communitas, universitas) в качестве юридического лица пользуется правом благородного сословия, т.е. представляет собой коллективного сеньора.

Материал грамот позволяет сделать вывод, что доходы загребской коммуны включали в себя элемент сеньориальной ренты: принцип территориальной юрисдикции предусматривал взимание в пользу городской казны штрафов за правонарушения, [91] совершенные на территории города, не только с горожан, но и с лиц любой принадлежности, кроме того, уже булла 1242 г. прямо упоминает крестьян из принадлежащих коммуне сел. Коммуна неустанно и успешно заботилась о расширении своих земельных владений, и доходы от них с течением времени возрастали. С XIV в. горожане начали вести упорную борьбу за расширение торговых привилегий, увенчавшуюся в последующий период зна-чительными успехами: булла 1242 г. гарантировала им право на беспошлинную торговлю в пределах королевства, а впоследствии они приобрели право на доходы от рыночного сбора и добились от государственной казны отчислений с торговых пошлин и «королев-ской таксы» – основного государственного налога.

Важнейшим этапом на пути уравнения города в правах с благородным сословием стало правление Сигизмунда Люксембургского (начало XV в.), когда городские делегаты получили доступ в высший законодательный орган. Отныне город не только эксплуатировал непосредственно зависящих от него крестьян и извлекал доходы от территориальной юрисдикции, но, по крайней мере опосредованно, участвовал в эксплуатации всего непри-вилегированного населения через определение норм его платежей и служб.

Формирование сословной монархии началось в землях «Короны св. Стефана» с изданием «Золотой буллы» 1222 г. Параллельно шел процесс размежевания в среде свободного населения, из которого выделилась прослойка мелких землевладельцем, уравненных в политических правах с магнатами.

«Золотая булла» гарантировала особый правовой статус «сервиентам» – служилым людям короля (servientes regis). Единственной обязанностью сервиента отныне становилась военная служба (личная), за которую следовало вознаграждение: имения сервиентов освобождались от денежных и натуральных платежей в казну, а за участие в заграничных экспедициях полагалось жалованье, в случае же гибели сервиента король обязывался вознаградить (по своему усмотрению) его наследников. Главное же, сервиентам дозволялось ежегодно, в день св. Стефана, являться на собрания в г. Секешфехервар, где в присутствии короля или его наместника рассматривались судебные дела. Тем самым были заложены основы сословно-представительных органов, которые выполняли не только судебные, но и законодательные функции.

Спустя полвека после издания «Золотой буллы» состоялось первое заседание хорватского сабора, принявшего «законы королевства и баната», переданные на утверждение хорватскому бану (постановления из области процессуального и семейного права, [92] налогообложения и др.). В заседании наряду с нобилями (крупные землевладельцы-иммунисты, занимавшие ответственные государственные должности) принимали участие служилые люди.

Решающим шагом на пути уравнения в правах этих двух сословий стало издание декрета 1351 г., провозгласившего подтверждение «Золотой буллы» и дополнившего ее новыми статьями, в том числе утверждающими равноправие всех нобилей королевства, к которым отныне причислялись сервиенты.

Помимо сервиентов, несших гарнизонную службу при крепостях, в Хорватии существовала еще одна значительная категория населения, претендовавшая на сословные привилегии на том основании, что ее представители вели свое происхождение от древних родов, которые якобы предводительствовали хорватским племенами со времен императора Ираклия, а в 1102 г. при заключении унии получили привилегии от короля Коломана. Отсюда – их хорватское название «племичи», «племенитые люди», ставшее впоследствии синонимом латинского термина «nobiles».

Та часть населения, которая не вошла в разряд нобилей-племичей, оказалась лишенной важнейших прав. В основном это было крестьянское население – кметы (колоны), проживавшие в имениях короля и королевы, прелатов и баронов (иммунистов), а также прочих нобилей и свободных королевских городов. Основными признаками их неполноправного положения (не считая главного – отсутствия политических прав) было, во-первых, подчинение патримониальной юрисдикции, во-вторых, обложение службами и платежами в пользу как собственных господ, так и государства в целом. Формы и размеры этих обязанностей устанавливались сверху, без участия непосредственных производителей.

Все вышеуказанные явления нашли отражение в специальных статьях декрета 1351 г. (ст. 6, вводящая новую подать – «девятину» натурой, и ст. 18, гарантировавшая право перехода при соблюдении принципа патримониальной юрисдикции). Кроме того, декрет отразил характерную для всей Западной Европы тенденцию к ликвидации личной зависимости крестьян. Нужда в ней отпала, поскольку появились новые рычаги эксплуатации, вызванные к жизни возникновением строя сословной монархии.

Яркие страницы, запечатлевшие процесс формирования сословной структуры общества, связаны с историей далматинских городов. Рассматриваемый период ознаменовался здесь оформлением патрициата, завладевшего монополией на политическую власть, в результате чего социальная структура городов в миниатюре обрела черты государства. Указанный процесс в основном [93] завершился к середине XIV в. в период венецианского управления. Наиболее красноречивым свидетельством этому служил статут Трогира, датированный 1322 г. За полвека до этого был составлен Дубровницкий статут, дополненный позже статьями, отразившими процесс аристократизации городского самоуправления.

В Хорватии после кончины Лайоша I (1382) наступил период женского правления. Формально «королем» была объявлена его дочь, но фактически правили вдова Лайоша и временщик, занимавший пост палатина (самый высокий в Венгерском королевстве). Это вызвало недовольство со стороны оппозиции, которой удалось осуществить коронацию своего союзника – правителя Неаполитанского королевства. В противовес этой акции правящая партия сделала ставку на Сигизмунда Люксембургского – мужа законной наследницы, который и был коронован в 1387 г. Старая королева и палатин были убиты.

Борьба за престол продолжалась в последующие десятилетия и, хотя завершилась в пользу Сигизмунда, имела итогом утрату далматинских городов. В 1409 г. неаполитанский король заключил договор с Венецией, которой продал свои права в Далмации. Попытки вернуть города в состав «Короны св. Стефана» не увенчались успехом, и с 1420 г. они, за исключением Дубровника, на ряд столетий оказались под властью Республики св. Марка.

Длительное (до 1437 г.) правление Сигизмунда было тяжелым периодом для хорватских земель. К концу его пребывания на престоле в Хорватии наступили всеобщий мятеж и беззаконие. С именем Сигизмунда связаны и другие печально знаменитые события в истории Европы: организация расправы над Яном Гусом в Констанце и насилия, совершенные во время походов против гуситской Чехии, а также битва при Никополе в 1396 г., завершившаяся разгромом и позорным бегством христианских войск.

4. Турецкое наступление в Хорватии

Развитию османской экспансии на Балканах во второй половине XV в. благоприятствовала ситуация в Венгерско-Хорватском королевстве, где разгорелась кровавая борьба сторонников Хуньяди [94] и его клана и партии могущественного временщика Ульриха Цельского (Цилли), подчинившего своему влиянию юного короля Ладислава (по мужской линии Ладислав происходил из Габсбурского дома, а и по материнской – от Люксембургов и был обладателем помимо венгерской и хорватской также и чешской корон). В истории хорватских земель пребывание у власти Ульриха оставило тяжелый след, в частности, он притеснял загребских горожан. В разгар борьбы группировок турками был осажден Белград, а спустя некоторое время герой его обороны Ласло Хуньяди (старший сын знаменитого полководца) был казнен за организацию убийства королевского фаворита. Это вызвало негодование, вынудившее короля отбыть в Чехию, где он вскоре и скончался.

Успехам османов в рассматриваемое время способствовало также обострение венгеро-чешских противоречий. В 1458 г. на чешском престоле утвердился Иржи из Подебрад. Поскольку он пользовался репутацией гуситского короля, в 1465 г. папа призвал к крестовому походу против Чехии, чем и воспользовался венгерский король Матвей Корвин – Матьяш Хуньяди (1458–1490), бывший зять Подебрада.

Матьяш, младший сын Яноша Хуньяди, был весьма незаурядным политическим деятелем. В частности, в Хорватии он, по примеру Лайоша I, умело сдерживал магнатов, а также всячески покровительствовал городам, прежде всего загребской коммуне (возвращение утраченных в предшествующий период земельных владений, выдача цеховых привилегий ремесленникам). Но проводимый им внешнеполитический курс не отличался дальновидностью. Над владениями Матьяша, в первую очередь над и хорватскими зем-лями, нависла серьезная опасность: в 1469 г. турки уже стояли под стенами Загреба, захватить который им помешала только случайность. Фактически позволив османским агрессорам беспрепятственно хозяйничать в хорватских землях, король вплоть до смерти Подебрада (1471) находился с ним в состоянии войны, которая завершилась захватом Силезии. Однако сохранить за собой чешскую корону Матьяшу не удалось: после кончи-ны Подебрада чешский сейм избрал на престол представителя польской династии Владислава II Ягеллона, который после смерти Корвина приобрел и венгерскую корону. Таким образом, обе короны опять соединились.

Уже и 1493 г., т.е. в начале правления Владислава Ягеллона, состоялась битва на Крбавском поле, вошедшая в историю Хорватии как одно из самых тяжелых поражений. Османы захватили в плен бана Деренчина, а его сын погиб. В начале XVI в. турки [95] завладели уже значительной частью хорватских земель, а также той частью сербских, ко-торые входили в то время в состав «Короны св. Стефана». В 1521 г. был взят Белград.

Наконец, в 1526 г. разыгралась битва у Мохача, ставшая oдним из важнейших рубежей в истории южных и западных славян. Сражение продолжалось всего два часа, и немногочисленные xpистианские войска были разбиты (по мнению военных историков, благодаря умелому использованию турками артиллерии).

После бесславной гибели второго молодого Ягеллона (первым был Владислав Варненский) в длительной борьбе политических группировок на венгерском престоле утвердился Фердинанд Габсбург, брат императора Карла V. Естественно, что сторонники австрийского дома (к их числу принадлежала, в частности, загребская коммуна, в то время как капитул принял сторону венгерского претендента, опиравшегося на поддержку турок) связывали с этим надежды на приостановление османской экспансии, однако эти надежды оправдались не скоро.

Гражданская война в период между 1526 и 1538 гг. способствовала дальнейшему продвижению турок в глубь хорватских земель: еще в 1526 г. османский протекторат был признан Дубровником, а в 1538 г. турки захватили стратегически важную крепость Клис в Хорватском Приморье.

В течение последующих десятилетий XVI в. это продвижение продолжалось: уже к середине столетия завершилось завоевание турками нынешней Воеводины – земель в бассейне Дуная по нижнему течению Савы и Тиссы с сербским населением, а от Хорватии Габсбурги сохранили только то, что современники называли «остатками остатков».

В историю Европы как одна из самых героических страниц борьбы против османской экспансии вошла осада крепости Сигет (в Венгрии). Малочисленный гарнизон, которым командовал хорватский бан Никола Зринский, в течение месяца выдерживал натиск во много раз превосходящих турецких сил и, не получив помощи от императора Максимилиана, погиб при последней отчаянной вылазке во главе с баном. Это событие примечательно еще и потому, что осадой практически руководил великий везир Мехмед-паша Соколович, отуреченный босниец, личность весьма выдающаяся. Его пребывание на самом высоком посту в [96] турецкой империи ознаменовалось заботой об интересах православного населения, увенчавшейся крупным успехом – основанием независимой от Константинополя патриархии с резиденцией в г. Печ (1557). Этот церковный центр просуществовал более двух столетий и играл видную роль в политической жизни Балкан. Жизнь самого Мехмед-паши оборвалась трагически – он пал жертвой турецкого фанатика.

В конце XVI в. фактически завершается период османской экспансии в Европе. Последним крупным успехом османской экспансии на Балканах стал захват г. Бихач в 1592 г. Силы Порты были в значительной мере исчерпаны. Безусловно, помимо внутренних причин в этом свою роль сыграло и стойкое сопротивление европейских народов, в том числе славянских. Естественно, что история сохранила для нас в основном имена представителей аристократии, занимавших высшие военно-административные посты, например имя преемника Н. Зринского бана Ф. Франкопана, умершего в молодые годы, но успевшего заслужить почетное звание «щита и меча христианства».

Однако в памяти южнославянских народов остались и имена героев из числа простолюдинов. Так, известно, что в XVI–XVII вв. немало славных страниц в историю борьбы «креста и полумесяца» вписали так называемые «ускоки» – числившиеся на австрийской службе беженцы из захваченных турками земель (их имена и деяния известны не только из официальных документов, но сохранились в народных песнях). В самих завоеванных землях росло стихийное народное движение, гайдуки вели партизанскую борьбу.

Освободительное движение особенно активизировалось в период австро-турецкой войны 1593–1606 гг., которая началась крупным поражением османской армии у крепости Сисак. Эта так называемая «Долгая война» завершилась договором, закрепившим некоторые территориальные приобретения Габсбургов в Хорватии.

В то время когда наступил благоприятный перелом в австро-турецких отношениях, возник острый конфликт Габсбургов с Венецией, отказавшей им в праве на свободу плавания в Адриатическом море. Важным поводом послужили действия ускоков, нападавших на венецианские суда; конфликт обострился с тех пор, как венецианцы стали перевозить турецкие товары. Стараясь смягчить обстановку, австрийское правительство в начале XVII в. принимало против ускоков репрессивные меры (вплоть до смертной казни). И тем не менее в 1615–1617 гг. дело дошло до «Ускокской войны», после которой ускоки были выдворены с побережья. [97]

5. Хорватские земли в составе владений габсбургов

Однако австрийское правительство вовсе не намерено было отказаться от использования поселенцев в интересах организации обороны. В начале 1630-х гг. завершилось создание Военной Границы («Крайны») – области, постепенно изымавшаяся из ведения хорватских органов управления (бана и сабора) и превратившейся в особую административно-территориальную единицу, подчиненную непосредственно австрийским властям. Успеху их политики, преследовавшей отчасти и корыстные цели, способствовали и объек-тивные факторы. Во-первых, казна хорватского королевства была слишком истощена, чтобы принять на себя обязанность содержания военных гарнизонов и заботу о фортификационных сооружениях на пограничных землях. Во-вторых, население этих земель вследствие притока эмигрантов из захваченных турками областей к рассматриваемому периоду выделилось в особую группу по этнической и конфессиональной принадлежности: тут возобладали «влахи» – термин, получивший в новых условиях иной смысл, нежели тот, который имел в средневековых сербских документах. Теперь влахами стали условно называть православных переселенцев с османской территории. В 1630 г. были изданы Влашские статуты, предоставлявшие указанной категории населения некоторые автономные права. Что касается военно-административной организации, то к рассматриваемому периоду оформились три крупные административные территориальные единицы: Банская Крайна, еще остававшаяся в ведении бана и сабора, Карловацкое и Вараждинское генеральства, перешедшие под управление венских властей. Некоторое время австрийское npавительство практиковало назначение на высшие посты (генералов и капетанов) представителей местной (хорватской) аристократии, однако не упускало из виду перспективы вытеснения их своими ставленниками. По поводу этой политики хорватский сабор уже в XVI в. высказывал оппозиционные настроения, выражая категорическое нежелание служить генералам иностранного происхождения.

Все же вплоть до второй половины XVII в. антигабсбургская оппозиция в Хорватии не носила сколько-нибудь организованных форм. Первым ярким проявлением ее стал так называемый «заговор Зринских». [98]

В начале XVII в. хорватские земли испытали на себе влияние Реформации. Но оно было крайне слабым, поскольку реальная опасность мусульманской экспансии не способствовала разобщению христианских сил. Наиболее известную и весьма оригинальную фигуру здесь представляет М.-А. де Доминис, занимавший высокие посты в католической церковной иерархии, но окончивший жизнь в заключении, которому подвергся за еретические сочинения; Доминис знаменит также как ученый-физик, о котором с уважением отзывался Ньютон.

Как известно, Тридцатилетняя война (1618–1648) явилась важным рубежом в истории славянских народов, причем ее результаты для всех участников оказались исключительно негативными. Самым плачевным образом война сказалась на чешских землях. Земли Хорватского королевства непосредственно не пострадали от военных действий и не претерпели ущемления политических прав. Однако и для Хорватии война не прошла бесследно. Хорватские кавалерийские полки, высоко ценимые австрийским командованием зa боевые качества, принимали активное участие в военных действиях, но это не только не принесло пользы народу, но напротив, причинило ему своего рода моральный ущерб. Очевидно, что всякая война такого масштаба, как Тридцатилетняя, имеет помимо политического еще и моральный аспект. Являясь своего рода формой международных контактов, она способствует выработке определенных стереотипов. Таковым стал со времен Тридца-тилетней войны образ «кроата» (хорвата) как варвара и головореза. Этому способствовали объективные обстоятельства: хорватские полки графа Изолани (в составе войск Валлен-штейна-Пикколомини) сражались на европейских фронтах вдали от родины, а потому конфликты с местным мирным населением, языка и обычаев которого хорваты не знали, принимали особо жестокие формы. К тому же и сами немецкие сослуживцы рассматривали кроатов как существ низшего порядка, отзывались о них если не враждебно, то снисходительно.

Упрочение позиций австрийского абсолютизма в наследственных землях (и Чехии), которому способствовал исход Тридцатилетней войны, создало предпосылки для наступления на привилегии [99] венгерской и хорватской аристократии, хотя формально Леопольд I особым актом подтвердил их при своем вступлении на престол в 1655 г., да и фактически древнейшие аристократические роды Хорватии, в особенности Зринские и Франкопаны, сохранили ведущую политическую роль в королевстве и в Kpайне.

Непосредственным поводом к заговору явилось недовольство внешнеполитическим курсом австрийского двора, который Никола Зринский, занимавший в то время пост бана, справедливо обвинял в стремлении поддерживать «позорный мир» с Портой. Ярким доказательством справедливости обвинений стал мирный Вашварский договор, заключенный в 1664 г. после войны, ведшейся весьма успешно и принесшей бану и его младшему брату всеевропейское признание. Договор не только не закрепил достигнутых успехов, но предусматривал некоторые территориальные уступки Порте; к тому же австрийские войска допускали бесчинства в хорватских землях.

Антигабсбургская оппозиция в Хорватии выступала в союзе с венгерской, которую также возглавляли лица, занимавшие виднейшие государственные посты (палатин Вешелени, архиепископ Липпаи, государственный судья Надажди), но которая тем не менее опиралась на гораздо более широкую социальную базу. Кроме того, она имела и более отчетливую программу, затрагивающую интересы различных слоев общества. В Хорватии на первый план выдвинулись личные интересы графов Зринских и князей Франкопанов, что наложило отпечаток на все действия заговорщиков и в конечном итоге обрекло их на неудачу.

Нельзя отрицать, что эти интересы в значительной мере совпадали с общенародными, однако и преувеличивать этот момент не следует, представляя лидеров заговора бескорыстными служителями патриотической идеи. Собственно у заговорщиков вообще отсутствовала четкая политическая программа, за исключением разве что двух пунктов, относящихся к начальному этапу и традиционно связываемых с именем Н. Зринского: 1 – расторжение Вашварского договора и объявление войны Турции; 2 – союз с Францией. Как мыслили себе заговорщики будущее политическое устройство хорватских земель: имелось ли в виду восстановление независимого королевства, или переход под скипетр Людовика XIV, или принятие иного какого-либо варианта, – на этот счет можно только строить догадки. Вряд ли, однако, можно сомневаться, что оба названных варианта пред-ставляли собой чистую утопию. Единственное, на что реально могли рассчитывать заговорщики, – это на усиление своего влияния в рамках Габсбургской монархии с целью прежде всего изменения ее внешнеполитического курса. [100]

Итак, на первых порах заговорщики связывали все свои надежды с французским монархом. Однако Людовик, хотя и заинтересованный в ослаблении политических позиций Габсбургов, предпочел все же избежать прямого военного конфликта и настаивал на том, чтобы придать оппозиции характер восстания за некие «конституционные права». Между тем для Хорватии в отличие от Венгерского королевства, где остро стоял вопрос о гарантии религиозных свобод, такой лозунг не имел смысла: на том этапе права господствующего сословия хорватских земель еще ни в чем (по крайней мере, формально) не были ущемлены австрийским абсолютизмом.

Ситуация осложнилась в самом начале заговора после гибели Н. Зринского вследствие несчастного случая. Его младший брат Петр выдвинул свою кандидатуру на пост бана, но решение этого вопроса затянулось, так как австрийское правительство (не без осно-вания) считало графа Петра неблагонадежным. Ради личных интересов П. Зринский был готов на сделку с Веной, однако сговориться оказалось не так легко, а более решительные венгерские союзники продолжали поиски новых вариантов решения проблемы, вероятно, представлявшихся им более перспективными.

Переломный момент наступил в конце 60-х гг. и был связан с изменением международной ситуации: во-первых, явно обозначилось охлаждение Франции к идее заговора; во-вторых, рухнули надежды на помощь Венеции. В таких условиях среди венгерских заговорщиков возобладала идея союза с турками. П. Зринский, зашедший уже слишком далеко в своей антиправительственной деятельности, вынужден был согласиться на это, и, воодушевленные неопределенными обещаниями турецких дипломатов, заговорщики наконец предприняли попытку восстания.

В последний момент они решились даже на столь безнадежный шаг, как привлечение к делу низших слоев населения: крестьянам с церковных амвонов объявляли, что примкнувшим к восстанию будет дарована свобода. В конце марта 1670 г. Ф. Франкопан с небольшим отрядом прискакал в Загреб, где произнес речь, призывая горожан к восстанию. Совершенно очевидно, что эта агитация была обречена на неудачу. Загребские горожане, которые всегда подчеркивали свою преданность австрийскому дому, имели к тому же особые счеты со Зринско-Франкопанской фамилией. Загребский капитул осудил действия заговорщиков.

Между тем в Вене состоялась секретная конференция, постановившая принять решительные меры против заговорщиков. Против них были двинуты войска. В этот решающий момент руководители восстания проявили растерянность и малодушие: через месяц Зринский и Франкопан прибыли в Вену, чтобы повиниться. [101] Разумеется, их раскаянию не поверили: оба были взяты под арест и начался длительный процесс по делу о го-сударственной измене. Процесс завершился вынесением П. Зринскому и Ф. Франкопану смертного приговора, который и был приведен в исполнение.

Начало нового этапа борьбы европейских народов с Османской империей ознаменовалось битвой под Веной 12 сентября 1683 г., где войска польского короля Яна Собеского разгромили армию, которой командовал великий везир Кара-Мустафа, избавив тем самым австрийскую столицу от смертельной опасности. Это повлекло за собой длительную войну Священной Лиги, основу которой составлял традиционный в ту пору польско-австрийский союз, усиленный присоединением Венецианской республики и России.

Первоначально военные действия развивались успешно. Так, к осени 1688 г. австрийские войска освободили большую часть Славонии, Срем и Белград. В следующем году удалось взять г. Скопье, который и стал одним из очагов освободительного движения турецких славян (наряду с болгарскими городами Тырново и Чипровец). В Македонии активно действовал некто Карпош, ранее состоявший на турецкой службе, а затем ставший одним из предводителей гайдуцкого движения. Его заслуги были высоко оценены авст-рийским правительством. Между тем действия австрийских оккупационных властей (сожжение Скопье, введение ужесточенного режима на рудниках) охлаждали энтузиазм местных жителей. В 1689 г. началось контрнаступление турок, вновь захвативших Скопье и Белград. Православное население вынуждено было искать спасения в пределах Австрийской монархии: в 1690 г. состоялось «Великое переселение» сербов во главе с патриархом Арсением, значительно увеличившее удельный вес православного элемента среди подданных Габсбургов, что имело далеко идущие последствия.

Война продолжалась до 1699 г. и завершилась Карловацким миром, положившим начало освобождению балканских народов от османского гнета. Согласно условиям договора Османская Порта утратила Славонию и часть нынешней Воеводины (земли в Среме и Бачке).

В первой половине XVIII в. австро-турецкие войны продолжались и принесли даль-нейшие успехи: по условиям Пожаревацкого (1718) и Белградского (1739) договоров Габсбурги получили оставшуюся территорию Срема и Банат. Так как войны велись [102] с переменным успехом, то часть приобретений, достигнутых по миру 1718 г., была аннулирована договором 1739 г.: в частности, в период между заключением обоих вышеназванных пактов под австрийским управлением находился Белград с Северной Сербией, которые были позже возвращены Осман

ской империи.

Военные и дипломатические успехи использовались австрийским правительством не без учета интересов своих подданных на Балканах. Разумеется, не были забыты и собственные выгоды, а также удовлетворены (по крайней мере, частично) требования венгерских магнатов, претендовавших на свои прежние владения. В результате к старым проблемам, которые еще более обострились в связи с определением статуса хорватских земель в составе монархии, прибавились новые.

Создание Военной Границы заложило основы политической раздробленности Хорватии. Теперь это обстоятельство приобрело еще большее значение: хотя Славония была объявлена составной частью Триединого королевства, практически она оказалась изолированной, поскольку между обеими ее частями вклинилась территория Вараждинского генеральства. Следовательно, обострилась проблема ликвидации политической раздробленности хорватских земель, ставшая впоследствии одной из важнейших задач национального движения хорватов.

С начала XVIII в. австрийское правительство предпринимает шаги для создания из владений Габсбургов единой монархии. Еще при Карле VI в первой половине XVIII в. проводится ряд реформ в военной, судебной и аграрной областях. Но основные усилия не имевшего сыновей австрийского монарха в этот период были направлены на закрепление наследственных прав Габсбургов по женской линии на престолы входивших в их владения королевств. В 1713 г. была издана утверждавшая эти права «Прагматическая санкция», лишь десять лет спустя признанная венгерским сеймом. Однако хорватский сабор согласился распространить наследственные права Габсбургов по женской линии на хорватскую корону еще за год до издания «Прагматической санкции». Таким образом, сабор стремился подчеркнуть особые отношения Триединого королевства с династией Габсбургов. Хорваты получили поддержку в Вене. Когда венгерский сейм принял решение о том, что постановления хорватского сабора вступают в действие только в том случае, если они не противоречат венгерскому законодательству, Карл VI (в Хорватии – II) отказался его утвердить. [103]

В 1740 г. императрицей стала Мария Терезия, права которой на престолы в Венгерском и Триедином королевствах гарантировались «Прагматической санкцией». При ней в хорватских землях была проведена унификация обязательств крестьян (кметов) по отно-шению к своим господам. Цель реформы заключалась в том, чтобы заменить как можно больше крестьянских отработок на денежные выплаты. В результате к 80-м гг. XVIII в. крестьянин должен был платить своему господину 3 флорина (впоследствии 1 флорин) в год в качестве налога на землю и обрабатывать господские угодья в течение 24 дней (впоследствии 18 дней) в году.

Мария Терезия преобразовала хорватскую администрацию. По образцу Венгерского королевства был создан Правительственный совет во главе с баном. Через совет императрица управляла хорватскими землями, минуя собор. В 1779 г. все полномочия эти совета были переданы в венгерский Правительственный совет, в состав которого были введены представитель от Хорватии и хорватский бан. В последние годы правления Марии Терезии хорватский сабор не созывался, и власть австрийского монарха стала абсолютной.

Сын Марии Терезии Иосиф II (1780–1790) проводил жесткую централизаторскую политику. В ее рамках он издал указ о веротерпимости по отношению к протестантам и провозгласил немецкий язык официальным языком своей монархии. Славонские и хорватские земли, а также южные комитаты собственно Венгерского королевства Иосиф II разделил на ряд областей, границы которых не совпадали с границами старых графств или жупаний. Часть территорий вошла в состав Военной Границы. Хотя должность бана и была сохранена, венским правительством назначался в Хорватию имперский комиссар с широкими полномочиями.

Иосиф II предоставил крестьянам личную свободу, разрешив им заключать браки без ведома и дозволения их господ, свободно заниматься торговлей и ремеслом и распоряжаться своим движимым имуществом. Если господин требовал от крестьян выполнения большего числа повинностей, чем это было предусмотрено законодательством, они могли обращаться с жалобой в верховный суд. Для оздоровления экономического климата в городах Иосиф II объявил о роспуске цехов и гильдий.

Во время войны с Османской империей, в которую Габсбурги вступили в союзе с Россией в 1787 г., Иосиф освободил [104] дворянство от несения военной службы и распространил на него налогообложение.

Наиболее эффективно реформы проводились в районах Военной Границы, находившихся под непосредственным управлением австрийских военных властей и простиравшихся от Адриатического моря до Карпат. Здесь изначально был введен единый административный порядок. Население данных территорий освобождалось от сеньориальных повинностей.

Несмотря на то что ряд мер (например, освобождение от воинской обязанности или замена крестьянских отработок денежными выплатами), предпринимаемых австрийским двором, был выгоден венгерской и хорватской знати, тем не менее она заявила об оппозиции правительству, отвергая централизаторский курс австрийских монархов и ратуя за соблюдение традиционных сословный свобод. В 1790 г. хорватский сабор принял решение о заключении вечного союза между Триединым Королевством Хорватия, Славония и Далмация и Венгерским королевством, передавая венгерскому сейму право устанавливать военный налог, выплачиваемый Хорватией, и отказываясь от собственного права накладывать вето на решения венгерского сейма, касающиеся внутренних дел Триединого коро-левства. Так завершился долгий спор венгров и хорватов о статусе хорватских земель в составе земель «Короны св. Стефана».

Во время войны 1787–1791 гг. австрийские войска продвинулись в глубь османских владений при поддержке восставших сербов. Однако согласно заключенному в 1791 г. Систовскому договору границы австрийских и османских земель возвращались к довоенному состоянию, за исключением границы по реке Уна, Австрийская монархия расширила свою территорию за счет Боснии. Заключение мира на таких условиях было связано с тяжелым внутренним положением в габсбургских землях: в 1789 г. Бельгия провозгласила себя республикой, началось восстание в Венгерском королевстве, рассчитывавшем на помощь Пруссии, последняя же вступила в антигабсбургский альянс с Портой. К тому же венское правительство опасалось влияния революционных событий во Франции на своих подданных. В Венгерском королевстве уже возникло первое тайное якобинское общество Игнатия Мартиновича. [105]

6. Социально-экономическое положение хорватских земель

Несмотря на крайне неблагоприятные внешнеполитические условия, экономическое развитие хорватских городов в период со второй половины XV в. не осталось в стороне от влияния прогрессивных процессов, характерных для всех европейских стран. Яркий пример в этом смысле являет история Загреба, который во второй половине XV–XVI вв. переживал критический (с точки зрения политических обстоятельств) момент.

На протяжении всего рассматриваемого времени в городе прослеживается наличие пяти основных отраслевых групп: 1 – ремесла, связанные с обработкой кож, изготовлением кожевенно-обувных и меховых изделий; 2 – металлообрабатывающие ремесла; 3 – изготовление текстильных изделий и головных уборов; 4 – производство продуктов питания и свечей; 5 – строительные ремесла, производство изделий из дерева и глины.

Самой сильной неизменно оставалась первая группа, в которой численно преобладали сапожники, обслуживающие самые широкие слои общества. В 1466 г. они получили цеховые привилегии – это был первый цех в Загребе. Со второй половины XV в. явственно проступает тенденция к возрастанию удельного веса других профессий, относящихся к той же группе, но ориентированных на спрос, предъявляемый более обеспеченными слоями и на производство воинской экипировки; соответственно цеховые статуты полу-чили скорняки, шорники, ремённики, седельники и щитники, впоследствии объединен-ные в один общий цех. Это было обусловлено повышением роли города как военно-административного центра и изменением социального состава потребителей ремесленной продукции: ввиду приближения к стенам города турецкой опасности общая численность городского населения сократилась прежде всего за счет оттока менее обеспеченных и более мобильных категорий.

Влияние этого фактора сказывалось и на других группах Весьма успешно развивались металлообрабатывающие ремесла. Так в 1521 г. был основан кузнечно-слесарный цех. Вместе с тем резко снизился удельный вес профессий, обслуживающих внутренний рынок, как, например, пекари и свечники, а также строительных ремесел. Строители, которые в массе своей, в сущности, являлись свободными работниками, без труда могли покинуть город, над которым нависла опасность и где гражданское строительство замирало. Когда в середине XVI в. возникла [106] настоятельная нужда в ремонте фортификаций, коммуне пришлось нанимать работников в Словении.

Описанные тенденции наблюдались до конца XVI в., когда наметился перелом, связанный главным образом с относительной стабилизацией международной обстановки и повышением уровня благосостояния среднего горожанина. Успешно развивается производство обуви: в XVII в. уже существовало два сапожных цеха, объединявших мастеров различной квалификации. В списках новых граждан, которые регулярно велись в XVII в. (что уже само по себе свидетельствует о положительных тенденциях), обращает на себя внимание значительный удельный вес пекарей и особенно каменщиков. Это свидетельствует о росте внутреннего рынка и интенсивном развитии строительства, причем для XVII в. особо характерна забота о благоустройстве и эстетическом облике города.

Важные изменения происходят внутри третьей отраслевой группы. Еще с конца XVI в. растет число упоминаний о ткачах, а в XVII в. в городе появляется их собствен-ный цех. В данном случае причину этого следует искать во влиянии социально-экономических процессов европейского масштаба: в стагнации старых центров сукноде-лия, откуда еще в середине XVI в. шел широкий поток товаров.

Загребскoe население принимало активное участие в торговой деятельности, причем среди горожан, занимавшихся импортно-экспортной торговлей, выделялись лица ремесленных профессий – портные, мясники, сапожники, скорняки, шляпники. В их работе особое место занимала торговля товарами, имевшими прямое отношение к их роду деятель-ности: тканями, скотом, ножами, обувью, мехами, шерстью и краской для шляп. Однако экспорт ремесленных изделий практически отсутствовал.

С середины XVI в. произошло устранение загребских купцов от участия в экспорте скота и сырых кож, прежде составлявшем одну из важнейших отраслей торговли. Это объясняется резким повышением таможенных пошлин, что, в свою очередь, явилось следствием революции цен. Операции, связанные с вывозом скота, были дорогостоящим и рискованным занятием, так что повышение скупочных цен и пошлин поставило торговцев в невыгодное положение на рынке сельскохозяйственных товаров. Однако этот удар не возымел пагубных последствий для городской торговли, масштабы которой в XVII в. даже заметно возросли за счет расширения коммерческих операций отдельных лиц, что свидетельствует об углублении имущественной дифференциации.

Характерные изменения претерпела отраслевая структура импорта за счет расширения ввоза предметов роскоши и моды [107] (галантерея), а также культурного обихода (бумага, книги), лекарств. На первом месте по стоимости по-прежнему стоят ткани, но их ассортимент изменился под влиянием повышения уровня обеспеченности горожанина (популярность сукна фиорет, судя по цене, явно рассчитанного на потребителя из средних слоев, но более дорогого, чем модная прежде каразия), а также за счет расширения ввоза тканей из словенских земель (краинское полотно и дешевое сукно, из которого шили платье для прислуги) и Хорватского Приморья (так называемый «даровац», которым помимо местных торговали в Загребе также купцы из Риеки).

Если для Загреба XVI в. характерна фигура ремесленника который, разбогатев, оставляет прежнее занятие и помещает средства или в торговлю, или в недвижимость, то в XVII в. намечается обратный процесс: появляется фигура купца, вкладывающего капитал в сферу материального производства.

На рубеже XVI–XVII вв. в Загребе поселились негоцианты иностранного происхождения, которые стали арендовать рудники, принадлежащие знати. В арендных контрактах оговаривалось право эксплуатировать наряду с «гулящими людьми» зависимое население.

Наконец, в XVI–XVII вв. существовали принадлежавшие коммуне сравнительно крупные предприятия по производству строительных материалов (кирпич, черепица, известь). Число работников, обслуживавших печи, где обжигалась известь, доходило до 24 человек в день, использовался труд вольнонаемных различной квалификации и зависимых крестьян.

В городах Адриатического побережья основу экономики составляла транзитная торговля: морская и сухопутная, в которой городское население принимало самое активное участие, правда, зачастую в качестве владельцев не товаров, а транспортные средств, т.е. морских судов.

Крупнейшим центром торговли и мореходства был Дубровник. В XVI в. дубровницкая торговля достигла наивысшего подъема за всю историю существования республики, причем стоимость товаров, перевозимых дубровчанами, особенно возрастала в военное время (поскольку дубровницкий флаг считался нейтральным, в частности в 1570–1573 гг.). Дубровницкие корабли заходили в гавани Италии, Франции, Испании, Англии и Фландрии, а также Греции и Фракии, Эгейских островов, Александрии и Сирии; купцов-дубровчан можно было встретить в портах Италии и Испании, Лондона и Александрии. [108]

Однако с конца столетия наметились признаки регресса, вызванного усилившейся конкуренцией со стороны западноевропейских купцов, а также экономической политикой Венеции, претендовавшей на господство на море.

Завладев в начале XV в. почти всеми далматинскими городами, республика стала ограничивать свободу их торговли: постановления, запрещавшие торговать где-либо, кроме гаваней самой республики (или даже только венецианской), издавались на протяжении всего ее существования, т.е. до конца XVIII в., что, безусловно, имело отрицательные последствия. Однако некоторые мероприятия венецианского правительства принесли и положительные плоды. Так, в конце XVI в. оно позаботилось о сооружении парома в Сплите, что значительно способствовало превращению города в важный пункт транзитной торговли, успешно конкурировавший с Дубровником. Тяжелый удар последнему нанесло также стихийное бедствие – страшное землетрясение 1667 г., ставшее рубежом в истории города.

Что касается развития других неаграрных отраслей, то в далматинских городах высокого уровня достигли строительные ремесла – зодчество и судостроение. В Дубровнике ремесленники-судостроители занимали в отраслевой структуре третье место (вслед за текстильщиками и сапожниками). О развитии строительного дела свидетельствуют сохранившиеся доныне архитектурные памятники (например, монументальный собор XV в. в г. Шибеник, сочетающий в себе черты готического и ренессансного стилей). В целом, однако, для социальной структуры далматинских городов характерно преобладание купеческого элемента над ремесленным. Это обусловило неразвитость цеховой системы (профессиональные организации ремесленников существовали, но не носили монопольно-принудительного характера), что создавало объективные предпосылки для сравнительно раннего развития мануфактуры.

Период XV–XVIII вв. ознаменовался резким обострением социальных противоре-чий в Славонии и Далмации.

С конца XIV по конец XVI в. городская коммуна Загреба находилась в состоянии перманентного конфликта с Загребским капитулом. Борьба велась за доходы (право на «рыночный сбор» и земельные владения) и достигла наибольшей остроты в период с 1396 г. по начало 1420-х гг., когда имели место вооруженные столкновения (в историографии для их обозначения употребляется [109] даже термин «гражданская война»). Несомненно, причиной обострения служила общая нестабильность политического положения в стране.

Не менее острыми были конфликты со светскими господами. В конце XVI в. горожане вновь выступили с оружием в руках, на сей раз против вице-бана А. Грегорианца, с которым они вели давнюю тяжбу относительно земельных владений. Одновременно горожане напали на капитульские владения. Хорватский сабор приравнял их выступление к некоему крестьянскому бунту, имевшему место в прежние времена (подразумевается, видимо, восстание 1573 г., к которому мы еще вернемся), и подверг город репрессиям.

В начале XVII в. в городе обострились внутренние противоречия, связанные с формированием патрициата.

В 1607 г. была произведена реформа самоуправления, в результате которой прежний, относительно демократический строй сменился патрицианской олигархией. Через год «демократическая партия» произвела переворот, однако уже в следующем году олигархическая система была восстановлена, а лидер оппозиции впоследствии казнен.

Подобный характер носили социальные конфликты и в далматинских городах с той разницей, что здесь они начались еще в середине XIV в. и торжество патрицианской оли-гархии наступило уже в XV в.; кроме того, важную роль в этих событиях играл внешне-политический фактор – соперничество венгерских королей и Венецианской республики в далматинском регионе. Венеция из корыстных соображений поддерживала выступления против патрициата, который ориентировался на ее противника; это наложило отпечаток на историю городских восстаний 1346 г. (Задар) и 1357–1359 гг. (Трогир, Шибеник, Сплит). Особой остроты достигла борьба в Сплите в 1398–1401 гг. («гражданская война») и на о. Хвар (восстания начала XV и начала XVI в.); однако в этот период Венеция уже перешла в наступление и приняла ряд мер, способствовавших упрочению власти патрициата.

Исключением среди далматинских городов был Дубровник, где серьезных социальных конфликтов не отмечено. По-видимому, это обстоятельство явилось одной из причин того, что в художественной литературе той эпохи за ним утвердился эпитет «мирный город».

Вторая половина XV – середина XVIII в. ознаменовались активизацией крестьянского движения в хорватских землях.

Самую яркую страницу в истории крестьянского движения в Хорватии представляет восстание Матии Губеца (1573), которого [110] повстанцы якобы провозгласили крестьянским королем. Но даже если этот пункт обвинений, выдвинутых господами, не считать доказанным, вряд ли можно сомневаться в том, что это восстание было не только реакци-ей на рост барщины. Повстанцам вменялось также в вину, что они намеревались, перебив господ, учредить в Загребе императорское наместничество, которое дало бы им право взимать налоги и заботиться о границе, т.е., как и 100 лет назад в Словении, выдвигались политические лозунги.

Таким образом, для рассмотренных событий характерна одна общая черта: стремление крестьян добиться права на участие в решении государственных дел.

В XVII в. неоднократно возникали волнения крестьян и граничаров в Славонии. Наивысшего накала борьба достигла в 1630–1650-х гг., а главным ее очагом стали владения загребского епископата и графа Эрдеди. Имели место и вооруженные выступления, хотя в основном движение протеста не выходило за легальные рамки (петиции и судеб-ные протесты). Выдвигались в основном экономические требования, однако в среде про-стонародья не угасла мечта о справедливом короле – защитнике угнетенных крестьянских масс.

Последним крупным выступлением крестьян в XVIII в. стало восстание 1755 г. в Славонии, послужившее поводом для аграрных реформ.

XVI–XVIII вв. ознаменовались глубокими изменениями в системе аграрных отношений.

Прогресс в развитии неаграрных отраслей сказался на сельскохозяйственном производстве, стимулируя повышение его товарности. Активное участие в торговле продук-тами земледелия и животноводства принимали лица различной сословной принадлежности. При этом для периода середины XVI в. была особенно характерна активность городского населения, а для последующего – представителей высшего сословия. Уже этот факт наводит на мысль об изменениях в системе аграрных отношений, связанных с наступлением в Европе капиталистической эры.

В XIII–XIV вв. экономическое развитие хорватских земель шло примерно по тому же пути, что и в западноевропейских странах, т.е. наметилась тенденция к преобладанию денежной ренты, в то время как норма барщины не превышала одного дня в две недели (26 дней в году). [111]

С начала XVI в. в истории аграрных отношений восточноевропейских стран явст-венно обозначился новый этап, связанный с повышением экономической активности господ и выразившийся в переходе к барщинно-фольварочной системе. Это было обусловлено комплексом причин. Во-первых, в промышленно развитых странах резко обозначилось повышение спроса на сельскохозяйственную продукцию, что открывало перспективы для широкого развития экспорта. Во-вторых, крестьянское хозяйство, в свое время положительно отреагировавшее на рыночную конъюнктуру, к этому времени уже исчерпало свои возможности и не могло удовлетворить возрастающие аппетиты знати. Наконец, в странах Центральной и Юго-Восточной Европы имелись резервы земельной площади, достаточные для того, чтобы расширить домениальную запашку (господский аллод или фольварк), не переводя массы крестьянства на положение безнадельных батраков и тем сохраняя формальное право требовать с них отработочных повинностей.

Основные факты, подтверждающие вывод о развитии барщинной системы в хорватских землях, можно свести к следующему.

Для земель, входящих в состав «Короны св. Стефана», важным рубежом стало принятие в качестве официального законодательного кодекса «Трипартитум» (одного из крупнейших юридических памятников Венгрии), получившего силу закона немедленно после подавления восстания Д. Дожи (1514). «Трипартитум», во-первых, вводил в качестве единой минимальной нормы один день барщины в неделю, а во-вторых, провозглашал прикрепление крестьян к земле якобы в наказание за «дерзкий мятеж против всего благородного сословия». Ясно, однако, что речь шла не о санкции, а «закрепощение» было вызвано экономическими мотивами, поскольку с переходом к новой системе обострилась проблема рабочей силы.

Типичной нормой в XVII в. стала трехдневная барщина для половинного крестьян-ского надела, который в свою очередь становится к тому времени наиболее типичным. Соответственно для других категорий наделов эта норма могла быть ниже или выше, доходя до шести и более (если считать в человеко-днях) дней в неделю. Значительный процент составляли малоземельные крестьяне (владельцы участков менее 0,5 надела) и безземельные «инквилины». Есть основания думать, что для господ выгодно было дробление наделов, так как это давало возможность повышать общий объем повинностей. Так, например, если с хозяина целого надела трудно было требовать более шести рабочих дней в неделю, то, разделив этот участок на два или четыре, можно было безболезненно довести эту норму до восьми дней. [112]

Экспансия барщинной системы нашла отражение в экономической политике загребской коммуны, которая с середины XVI в. начинает усиленно развивать сельское хозяй-ство, уделяя особое внимание зерновым культурам. Хотя до середины XVII в. основной доход давала торговля вином, уже с 1570-х гг. все большую роль начинает играть продажа проса. Одновременно появляются упоминания о посевах пшеницы, гречихи и ячменя. Большое место в коммунальном хозяйстве занимало производство кормов – сена и овса; продажа сена приносила известный доход.

Тенденция к развитию зернового хозяйства особенно заметна в XVII в.: в 1650 г. доходы от торговли зерном даже превысили выручку от продажи вина.

Характерную черту аграрных отношений городских земель представляет то, что коммуна не только несла расходы по оплате труда кметов, но и принимала на себя издержки, связанные со снабжением их инвентарем и с покупкой семян. Интерес к производству сельскохозяйственных продуктов проявляли также отдельные горожане.

Несмотря на высокий уровень эксплуатации крестьян, данные о состоянии крестьянских хозяйств не позволяют говорить об их тотальном упадке. Более того, они отразили имущественную дифференциацию, в основе которой лежали объективные экономические процессы, связанные с развитием специализации и товарного производства. Так, на землях загребской коммуны можно выделить различные типы сел: в одних крестьяне специализировались преимущественно на виноградарстве, занимаясь в то же время свиноводством (хозяйства насчитывали до 13–15 свиней) и некоторыми ремесленными занятиями (плотницким, бочарным), в других – зерновым хозяйством и разведением крупного рогатого скота (некоторые дворы имели по 3–4 упряжки волов). В каждом селе имелись крупные и мелкие хозяйства, однако можно выделить села зажиточные, бедняцкие и середняцкие. Наиболее успешно развивались хозяйства, благосостояние которых зависело от виноградарства и свиноводства; удельный вес земледельческих хозяйств показывает тенденцию к снижению.

7. Средневековая культура Хорватии

Со времени миссии Кирилла и Мефодия в книжности хорватских земель наряду с латинским начинает употребляться старославянский язык. В Хорватии и Истрии появляются надписи на [113] глаголице, применение которой станет отличительным признаком хорватской культуры. С XII в. здесь глаголическим письмом писали церковные книги, вели хозяйственные дневники, составляли завещания и другие правовые акты. Однако литературным языком в Хорватии оставалась латынь, и лишь с XV в. народный хорватский язык начинает проникать в книжную культуру. Тогда же начинается его перевод на латинский шрифт.

В средневековых хорватских землях достаточно широко распространяются агиографические сочинения, такие, например, как «Житие св. Иеронима», по легенде, уроженца Далмации и создателя глаголического письма, «Чудеса преславной девы Марии», столь популярные, что они были изданы первой хорватской типографией в Сени в самом начале XVI в. Переводились и разного рода морально-дидактические и апокрифические сочинения (видения, легенды и пр.). Хорваты особенно любили «Тундалово видение», повествующее о путешествии души одного ирландского рыцаря в потустороннем мире.

В XIII в. в Далмации появляются крупные литературные памятники, относящиеся к одному из наиболее характерных жанров средневековой литературы – историческим хроникам. Архидиакон Сплитской церкви Фома, получивший образование в Болонском университете, создал «Историю архиепископов Салоны и Сплита» от времен античности до середины XIII в. В ней он повествует не только об эпизодах из жизни города, но и о событиях, значимых для истории всей Хорватии: таких, как, например, воцарение венгерской династии Арпадов в Хорватском королевстве или татаро-монгольское нашествие на венгерские и хорватские земли. В XIV в. сплитский аристократ Миха Мадиев в историческом сочинении «О деяниях римских императоров и святейших отцов» описал положение Хорватии и Боснии конца XIII – начала XIV в.

В XIV–XV вв. в Хорватии начинают составляться хроники на славянском языке («Краткая хроника» Шимуна Климентовича).

В раннесредневековом хорватском искусстве заметно влияние позднеантичных образцов, сохранившихся в городах на побережье Адриатического моря, но позднеантичные сюжеты и формы значительно упрощаются и схематизируются. В декоративно-прикладном искусстве преобладает растительный орнамент, а человеческие фигуры почти полностью исчезают. Замечательным памятником далматинской архитектуры является церковь св. Доната (X в.) в Задаре, представляющая собой ротонду. Книжные миниатюры из Далмации (Сплитское Евангелие VIII в., Евангелие из Осора конца XI в.) и Зеты (кириллическое Мирославово Евангелие XII в.) ориентированы на южноитальянские образцы. [114]

В районах близ Адриатического моря в XI в. наступает эпоха романского стиля, продолжавшаяся до XIV в., а некоторые элементы этого стиля прослеживаются и до XVI в. Ранние романские постройки здесь еще несут на себе отпечаток позднеантичных далматинских образцов (церковь св. Хрисогона в Задаре, собор в Трогире). В Истрии романский стиль выступает в виде сплетения местных, венецианских и фриульских традиций и вскоре сменяется готикой. Наиболее ярким проявлением романского стиля в Северной Хорватии стали написанные, вероятно, римскими мастерами фрески в соборе Загреба (после 1242 г.). Впрочем, с середины XII в. и вплоть до XVII в. (эпохи Барокко) здесь господствует готика. Яркий пример тому – собор в Загребе, строившийся на протяжении XIII–XV вв. В Далмации же недолгий период расцвета готического стиля закончился в XV в. с наступлением Ренессанса.

Одним из признаков наступления новой эры в европейских странах стал, как известно, переворот в области культуры. В его основе лежала новая система религиозно-философских воззрений.

В отличие от средневековых философов, в сочинениях которых Бог выступает как начало иррациональное (Он создал некое чудовище, полуангела-полузверя, и сам его как бы опасается, испытует и беспощадно карает, требуя только покаяния за первородный грех в качестве условия спасения;-), философы Нового времени – рационалисты исходят из убеждения в тождественности небесных и земных законов: Бог создал совершенное, гармоничное творение, призванное наслаждаться земными благами и познавать «законы вселенной». Происходит своего рода реабилитация «гнева и желания», которые прежде почитались греховными «зверскими» чувствами: если человек в силу своих физических и интеллектуальных потенций способен выполнить то, для чего он создан, он имеет право отстаивать свои желания, не стесняясь в средствах, убежденный, что Бог гневается на его врагов так же, как он сам (эта идея вдохновляла гуситских «Божьих воинов» и всех воинствующих деятелей эпохи Реформации).

Со второй половины XV в. отчетливо обозначились признаки наступления новой эры в Далмации, тесно связанной с Италией.

Изменение идейного содержания художественных и научных произведений повлек-ло за собой перемены в области формы. Во-первых, преимущественное развитие получа-ют такие литературные [115] жанры, как лирическая поэзия и комедиография, а исторические труды нередко облекаются в форму научных трактатов, авторы которых ставят задачей не просто регистрацию фактов (внешне беспристрастную, а по сути – тенденциозную), но исследование различных социально-политических явлений и создание определенных концепций. Во-вторых, намечается тенденция сделать плоды литературного творчества доступными более широким кругам грамотной публики, а именно – переход от мертвой латыни к живым языкам, в том числе народному.

Первым крупным произведением литературы рассматриваемого периода, свидетель-ствующим о наступлении нового этапа в ее развитии, принято считать эпическую поэму сплитчанина Марко Марулича «Юдифь». Марулич был широко образованным человеком, автором морально-дидактических трактатов, известных во многих европейских странах. Его также интересовали проблемы отечественной истории: вслед за «Юдифью», увидевшей свет в 1521 г., он вскоре издает собственный латинский перевод «Хорватской хроники» (главы из «Летописи попа Дуклянина», посвященные хорватским сюжетам). Тот факт, что именно Марулич явился автором одного из первых произведений на хорватском языке, свидетельствует о силе отмеченной тенденции. Что касается библейского мифа, положенного в основу сюжета, то мотивы, побудившие автора к нему обратиться, понятны: для писателя это была повесть о патриотическом подвиге – образ древней Бетулии, осажденной полчищами Олоферна, вызывал прямую ассоциацию с положением хорватских земель в условиях османской экспансии. Не случайно и то, что автор выбрал сюжет, героиней которого является женщина с сильным характером, т.е. персонаж, в средневековой литературе играющий обычно отрицательную роль.

Творчество Марулича, при всех заслугах автора, в истории далматинской литературы стоит несколько особняком. Более перспективными оказались другие направления, также порожденные новой эпохой.

Уже во второй половине XV в. заявил о своем существовании кружок дубровницких поэтов-петраркистов. Деятельность кружка выразилась как в собирании и издании произ-ведений народной поэзии, так и в создании оригинальных произведений на народном языке, проникнутых характерными для ренессансной литературы настроениями. Наиболее известными представителями кружка были Дж. Држич и Ш. Менчетич.

При всем несходстве личных судеб (Менчетич – светский аристократ, который дважды на протяжении своей долгой жизни облекался в пурпурную тогу князя республики; Држич – [116] священник, проживший недолгую и нелегкую жизнь), их поэтическое творчество обнаруживает сходство. Как один, так и другой развивают мысль о том, что смысл жизни заключается в наслаждении.

XVI в. – время наивысшего расцвета далматинско-дубровницкой ренессансной литературы. Жанры ее разнообразны: это и светская драма, первым образцом которой является «Рабыня» Г. Луцича с о. Хвар, и первый роман «Планины» П. Зоранича из г. Задара, «Рыбная ловля и рыбацкие присказки» П. Гекторовича, первого хорватского фольклориста, эпическая поэма «Взятие Сигета» задаранина Б. Крнарутича, фарсы дубровчанина Н. Налешковича. Вершиной же ее по праву считается творчество Марина Држича (ок. 1508–1567), пьесы которого до сих пор не сходят со сцены. Выдающийся талант позволил Држичу создать реалистическую картину современной ему действительности, его комедии отличают тонкий юмор и живой разговорный язык (смесь хорватского с итальянским).

Из комедии Држича «Дундо Марое» видно, что идеалом автора было общество изобилия, равенства, гуманных нравов и высокого интеллектуального развития. Она свидетельствует также о зарождении новой концепции – концепции исторического оптимизма: «железный век», век варварства, остался в прошлом и справедливость восторжествовала.

Несколько особняком стоит фигура М. Ветрановича, священника патрицианского происхождения, занимавшего высокий пост в церковной иерархии, но, видимо, лишенного карьеристских амбиций, сохранившего скромность и даже склонного к самоиронии. Наиболее известный образец его творчества – героико-комическая поэма «Пустынник», где автор с большим чувством юмора описывает свою жизнь на уединенном острове, куда он удалился в поисках благодати. Комизм ситуации состоит в том, что привыкший к комфорту дубровницкий горожанин никак не может приспособиться к жизни подвижника, полной трудов и лишений.

Ограниченность ренессансного гуманизма начала преодолеваться в эпоху Барокко.

В любовной лирике Д. Златарича, а тем более в таких его стихах, как «В похвалу покоя» или «Взыскую пути, который ведет ко Всевышнему», явно ощущается тревога, утрата душевной гармонии, характерной для ренессансного человека. В стихах Дж. Бунича [117] особое место занимают мотивы, связанные с размышлениями о «тщете земного существования»: жизнь человека уподобляется то плаванию по бурному морю, то битве, где ему ежеминутно грозит смертельная опасность. Все в жизни мимолетно, и следует смиренно готовить себя к благочестивой кончине.

Особое место в истории хорватской литературы принадлежит И. Гундуличу, автору трех замечательных памятников славянской литературы: пасторали «Дубравка», а также поэм «Слезы блудного сына» и «Осман». Расцвет его творчества падает на 1620-е годы.

«Осман» – поэма, которая принесла наибольшую славу Гундуличу. Первая сюжетная линия произведения, судьба самого Османа, – это трагедия человека, субъективно честного, но служащего порочной идее. Материалом для развития сюжета послужили актуальные исторические события – Хотинская война 1620–1621 гг., явственно продемонстрировавшая наступление нового этапа в истории османской экспансии и послужившая поводом для событий, связанных с историей правления Османа II. Неудачный для Османской империи исход войны побудил правительство задуматься над необходимостью реформ, направленных на восстановление военного и политического могущества государства. Однако попытка их проведения привела к государственному перевороту, гибели султана и его приверженцев. Гундулич включил эти события в широкий историко-философский контекст, подчинив свое сочинение задаче доказать превосходство «креста» над «полумесяцем» и историческую обреченность последнего.

С этой идеей – идеей борьбы «креста и полумесяца», исход которой заранее предрешен, связана вторая сюжетная линия поэмы – политическая, вносящая в «Османа» оптимистическую ноту, свидетельствующую о верности Гундулича ренессансным традициям. Роль идеального героя отводится польскому королевичу Владиславу, ему (незаслуженно) приписывается слава победителя и репутация правителя, под скипетром которого процветают славянские земли. Здесь автор изменяет позиции смиренного христианина и переходит на воинственную, пророчествуя утверждение мирового господства польской династии, олицетворяющей идею «креста».

Третья сюжетная линия являет собой продукт чисто поэтического вымысла. Образы Крунославы и Соколицы – сильных характеров, способных противостоять ударам судьбы (примечательно, такая роль отведена женщинам, существам с точки зрения средневековой философии по самой своей природе слабым и порочным), – придают поэме особый драматизм. [118]

Итак, герой хорватской литературы эпохи Барокко предстает перед нами, судя по произведениям ее наиболее значительного представителя, как личность, не только унас-ледовавшая положительные черты ренессансного века, но и обогащенная новым опытом.

Конец рассматриваемого периода в истории далматинской и дубровницкой поэзии ознаменовался известным снижением художественного уровня, однако с точки зрения идейного содержания нельзя не заметить и некоторых положительных явлений, свидетельствующих о приближении века Просвещения, возродившего рационалистическое и оптимистическое мировосприятие и увенчавшегося созданием теории исторического прогресса.

Характерен, в частности, интерес к проблемам воспитания, о чем ярко свидетельствует появление стихотворного произведения «Евангельская притча о бедном Лазаре» И. Каванина (Сплит). Автор не ограничивается развитием тезиса «о вреде от богатства и о пользе от бедности», составляющего основное содержание библейского мифа, но стремится к популяризации исторических знаний, распространению гражданских идей и славянского патриотизма, время от времени обращаясь к жанру сатиры (в том числе и при обличении пороков духовенства).

Аналогичными мотивами руководствовался францисканский монах А. Качич-Миошич в своем широко известном сочинении «Приятный разговор славянского народа», которое было задумано как исторические очерки для просвещения «бедных крестьян и пастырей». Прозаическое повествование автор перемежает со стихотворным, выдержанным в стиле народных песен (по его утверждению, это подлинные произведения народной поэзии, обнаруженные им во время работы в итальянских архивах). В отличие от Кавань-ина Качич не обращался к библейским сюжетам, а все внимание сосредоточил на проблемах славянской истории (отчасти материал заимствован им из труда М. Орбини, отчасти – когда речь идет о современных автору или близких по времени событиях – является плодом его собственных наблюдений и размышлений).

Наиболее значительным явлением в области лирической поэзии данного периода следует, по-видимому, считать творчество дубровчанина И. Джурджевича (1675–1737). В его лирике, несколько сентиментальной и кокетливой, заметны признаки преодоления тех противоречий, которые терзали поэтов предшествующей эпохи: лирический герой склонен довольствоваться тем ощущением гармонии, какое дают идиллические наслаждения от общения с природой, любовные утехи и интеллектуальные занятия, не требующие особого напряжения мысли. [119]

По сравнению с Далмацией иные литературные формы получили распространение у народов, оказавшихся в составе Австрийской монархии. Одно направление в развитии литературы связано с деятельностью словенских реформаторов (П. Трубар и его ученики, переводившие на славянский язык церковные книги и пропагандировавшие свои идеи) и их противников из католического лагеря. Другое, характерное для хорватских земель, выразилось в интенсивном развитии историографии. Со второй половины XVII в. особое значение в Хорватии приобретают также поэтические сочинения и обличительная литература.

Почетное место принадлежит литературным трудам братьев Н. и П. Зринских. Зринские были людьми эпического склада; их общим детищем является поэма «Сирена Адрианского моря» (по-венгерски – «Падение Сигета»), посвященная героической обороне Сигета, где доблестно сражался и погиб их предок. Старший брат, Никола, писал на венгерском языке, младший, Петр, перевел сочинение на хорватский, кое-что добавив. П. Зринский проявлял также интерес к фольклору, что сказалось на его творчестве.

В области гуманитарных наук, особенно истории, следует отметить приоритет хорватских историков в разработке общеславянских сюжетов. Пионерами в этой области стали В. Прибоевич (монах-доминиканец, речь которого «О происхождении и истории славянских народов», произнесенная на о. Хвар в 1532 г., значительно позднее была опубликована в Венеции в итальянском переводе) и М. Орбини (дубровчанин).

Особую славу снискало сочинение Орбини «Королевство славян», написанное на рубеже XVI–XVII вв. (первое издание относится к 1601 г.). Спустя сто с лишним лет (к концу правления Петра I) оно было переведено на русский язык. Труд Орбини отличается от средневековых исторических сочинений. Во-первых, он написан на живом (итальянском) языке. Во-вторых, в нем сделана попытка оценить вклад славянских народов в развитие европейской цивилизации. При этом в качестве критерия оценки автору служат не только внешнеполитические успехи этих народов, но и достижения в развитии культуры. Специальная глава отведена «ученым людям» Дубровника. Кроме того, во введении говорится о том, что без усилий образованных людей, пишущих исторические сочинения, подвиги и успехи народов оказались бы преданными забвению. Таким образом, для Орбини характерно отличное от средневекового представление о задачах историо – [120] графии. Элементы научного подхода к историческому материалу проявились также во внимательном отношении к источниковой базе. Однако ее критическая оценка у Орбини отсутствует. Автор широко использует им самим переведенную на итальянский «Летопись попа Дуклянина», ценность которой как источника для изучения фактической истории сомнительна.

Начало нового этапа в развитии хорватской историографии принято связывать с именем И. Лучича (Трогир), писавшего уже во второй половине XVII в. Его шеститомный труд по истории хорватских земель отличает (сравнительно с «Королевством славян») строгая академичность и стремление к научной объективности. Об этих качествах свидетельствует и сюжет (это не фантастическое «славянское царство», а вполне конкретная история хорватского королевства с древнейших времен до последних десятилетий XV в.), и язык (традиционная латынь), и, главное, критическое отношение к источникам. Лучич первым усомнился в фактографической ценности «Летописи попа Дуклянина» и тем положил начало научной полемике вокруг этого сочинения, продолжающейся и в Новейшее время.

Ряд положительных явлений можно отметить в развитии научной мысли хорватских и словенских земель, входивших в состав Австрийской империи. Исторические хроники обретают черты, характерные для нового этапа в развитии культуры, в частности более доступную широкому читателю форму. Во второй половине XVI в. появилась первая хроника на хорватском языке – загребского каноника А. Врамеца. Вместе с тем начинают развиваться и новые жанры, свидетельствующие об активизации научной и политической мысли.

Среди хорватских политических мыслителей второй половины XVII – начала XVIII в. особое место занимают две фигуры – П. Риттера-Витезовича и Ю. Крижанича. Витезовича считают первым хорватским профессиональным писателем и самым выдающимся предшественником иллирийского движения, сыгравшим чрезвычайно важную роль не только в политической и культурной жизни Хорватии XIX в., но и в истории славянского национального Возрождения вообще. Наиболее известные труды Витезовича – «Всемирная хроника» на хорватском языке и латинская поэма «Два века плачущей Хорватии». Главная задача «Хроники» (как видно уже из выбора языка и работы над упрощением правописания) – популяризация знаний из истории Хорватии и воспитание патриотизма. В поэме автор повествует о событиях XVI–XVII вв. – борьбе с турками и антигабсбургском заговоре, давая ему отрицательную оценку. [121]

Витезович был панкроатистом: он не только называл хорватами всех южных славян, но и считал выходцами из Хорватии легендарных основателей чешского, польского и русского (!) государств. Вместе с тем Витезович является автором первой программы политического объединения южных славян под скипетром Габсбургов.

Фигура Ю. Крижанича (ок. 1618–1683) занимает особое место – его биография, разнообразие научных интересов и оригинальность суждений породили весьма противоречивые истолкования среди ученых последующих поколений.

Крижанич был искренним, хотя и весьма своеобразным патриотом. Основную идею его «Политики, или Беседы о правлении», задуманной как политическое руководство для российского царя Алексея Михайловича, при всем многообразии затронутых в ней проблем можно свести к размышлениям об исторических судьбах славянских народов, вол-нующих автора. Крижанич не только демонстративно подчеркивает свою лояльность по отношению к Православной церкви (это можно было бы расценить и как своего рода дипломатический маневр, прикрывающий задачи, поставленные перед ним «Конгрегацией пропаганды веры», возглавляемой иезуитским орденом, к которому Крижанич принадлежал), но и указывает на необходимость сохранения чистоты православной веры как на одно из условий сохранения независимости и силы русского государства – единственной надежды славянского мира, над которым нависла угроза окончательной утраты своего места в политической системе Европы и моральной деградации. Наконец, едва ли не са-мый сильный аргумент в пользу искренности славянских симпатий и даже известного русофильства Крижанича представляет его критическая (чтобы не сказать «враждебная») позиция по отношению к «Республике Обеих Наций» (польско-литовской шляхетской Речи Посполитой), которая в его время выступала как главный фактор насаждения униатства в восточнославянских землях.

Оценка Крижаничем исторической роли и места славянских народов достаточно сдержанна: он отводит славянам (исходя из весьма популярного в его эпоху тезиса «Познай самого себя») среднее место между высокоодаренными и высокоцивилизованными народами Западной Европы и народами варварскими; даже немцы, ненавистные ему, быть может, не столько как угнетатели славянства, сколько как носители зловредных (с его точки зрения) протестантских идей, оцениваются им как народ, более одаренный в физическом и моральном отношении, [122] чем славяне. Но, отдавая известную дань расизму, теории которого получили распространение в эпоху «завоевания земли», Крижанич все же остается на позициях трезвого политика: отмечая черты «расовой неполноценности» у славян, он подчеркивает прежде всего именно ту из них, которая была им выведена из анализа политической истории, а именно – «ксеноманию», т.е. патологическое «гостолюбие», преклонение перед иностранцами и склонность некритически перенимать все, что в той или иной форме навязывается западными соседями, будь то полезные достижения в области хозяйства или вредоносные политические поползновения.