Положение Турции в международной торговле в
XV
-
XVIII
вв.
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1 ИСТОЧНИКИ И ИСТОРИОГРАФИЯ
2 ЗАХВАТ ТУРЦИЕЙ ПОСРЕДНИЧЕСКОЙ МОНОПОЛИИ В ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНОЙ ТОРГОВЛЕ В XV НАЧАЛЕ XVI ВЕКА
3 ПОИСКИ ЕВРОПЕЙЦАМИ НОВЫХ ПУТЕЙ В СТРАНЫ ВОСТОКА И ТУРЦИЯ
4 ПЕРЕЛОМ В МЕЖДУНАРОДНОЙ ТОРГОВЛЕ В XVII ВЕКЕ. «РЕВОЛЮЦИЯ ЦЕН» И ТУРЦИЯ
5 УПАДОК РОЛИ ТУРЦИИ В МЕЖДУНАРОДНОЙ ТОРГОВЛЕ В КОНЦЕ XVII - XVIII ВЕКЕ. СИСТЕМА «КАПИТУЛЯЦИЙ»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
ВВЕДЕНИЕ
Созданная на рубеже XV—XVI вв. Османская империя вскоре превратилась в одно из крупнейших государственных образований позднего средневековья и стала претендовать на роль лидера мусульманского Востока в его противостоянии христианскому Западу. Подобно другим азиатским деспотиям, она представляла собой политическую общность, включавшую в свой состав более 60 народов и крупных племенных объединений, которые существенно различались как по уровню социально-политического развития, так и по своей этноконфессиональной принадлежности. Отсутствие устойчивых экономических связей между отдельными районами империи, языковые и культурно-бытовые преграды, религиозная рознь — все это серьезно ухудшало перспективы сохранения османского общества как исторически единого организма[15, c.3].
К числу факторов, осложнявших дальнейшее существование державы, следует отнести и отставание в общественном развитии господствующей народности турок-османов от ряда завоеванных ими народов Юго-Восточной Европы и Закавказья. Правда, на протяжении XVI—XVIII вв. разрыв между ними под влиянием постоянных взаимных контактов несколько сократился, но туркам так и не удалось встать вровень с наиболее передовыми народами империи.
В первые века существования Османской державы, охватывавшей более 8 тыс. кв. км территории Европы, Азии и Африки, ее целостность удерживалась преимущественно силой оружия. Однако к XVIII в. произошло резкое ослабление военного могущества империи, явно обозначившееся на фоне заметного усиления европейских держав и особенно России. Если к этому добавить углубление социально-классовых противоречий, рост сепаратистских выступлений крупных феодалов, падение эффективности управленческого аппарата, то станут вполне понятными рассуждения многих современников о неминуемой и близкой гибели османского государства. К концу столетия подобные взгляды обрели столь широкое распространение, что их разделял, вероятно, и султан Селим III (1789-1808). Едва вступив на престол, он написал: «Страна погибает, ещё немного, и уже нельзя будет её спасти» [18, с. 75].
Мнение о скорой катастрофе не подтвердилось. Османская империя продолжала существовать ещё почти полтора столетия, по- прежнему располагая обширными территориями, большими материальными и человеческими ресурсами.
Османская Турция – в некотором роде государство-феномен. Возникнув из ниоткуда, из абсолютной безвестности, она совершила блистательный, поистине фантастический взлет – на памяти буквально трех поколений превратившись из крошечного полуразбойничьего княжества, каковых в Малой Азии в XIV веке существовал добрый десяток, в мощнейшую державу – гегемона всего Восточного (а временами – и не только Восточного) Средиземноморья. Султаны из рода Османа сумели функционально занять «историческую нишу» сразу двух предшествовавших им великих империй – Византии и Аббасидского халифата – но не остановились на этом, а пошли дальше, распространив свою власть даже на те территории, куда нога этих предшественников не ступала. Двести с лишним лет Сиятельная Порта держала в страхе – и страхе временами вполне обоснованном – всю Европу. Еще сто лет после этого она оставалась весомым игроком на европейской политической сцене, несмотря на разъедавшие ее изнутри болезни.
Традиционной и наиболее развитой формой международных экономических отношений является внешняя торговля. По некоторым оценкам на долю торговли приходится около 80 процентов всего объема международных экономических отношений.
Для любой страны роль внешней торговли трудно переоценить. По определению К.Маркса, «...экономический успех любой страны мира зиждется на внешней торговле. Еще ни одной стране не удалось создать здоровую экономику, изолировавшись от мировой экономической системы» [2].
Международная торговля является формой связи между товаропроизводителями разных стран, возникающей на основе международного разделения труда, и выражает их взаимную экономическую зависимость.
Под термином «внешняя торговля» понимается торговля какой-либо страны с другими странами, состоящая из оплачиваемого ввоза (импорта) и оплачиваемого вывоза (экспорта) товаров.
В последние десятилетия произошло оживление интереса к эпохе XV – XVIII вв. Эта эпоха всегда была неудобна для исследователей - уже не феодальная (и не традиционная), но ещё не капиталистическая (и не современная). В настоящее время всё больше распространяется термин «раннесовременная история», который акцентирует самостоятельный, а не функциональный период целой эпохи, обладающей своими уникальными чертами. Именно на нее приходится возникновение и расцвет Османской империи, которая в собственно капиталистическую эпоху приходит в упадок.
Последняя пара десятилетий продемонстрировала оживление интереса к тематике торговли и торговых отношений в эпоху феодализма.
Все вышесказанное обусловило актуальность и предопределило выбор темы дипломной работы. Ее основная цель – проследить особенности деятельности Османской империи в международной торговле в XV - XVIII вв.
Достижение указанной цели предполагает решение следующих взаимосвязанных задач:
1. Изучить события, связанные с захватнической политикой Турции в трансконтинентальной торговле в XV – XVI в., цели и задачи ее деятельности.
2. Рассмотреть поиски европейцами новых путей в страны Востока.
3. Выяснить особенности перелома в международной торговле в XVII веке и влияние «революции цен» в Европе на Турцию.
4. Проанализировать упадок роли Турции в международной торговле в конце XVII – XVIII вв. и последствия «системы капитуляций».
1 ИСТОЧНИКИ И ИСТОРИОГРАФИЯ
Отечественная и зарубежная историческая наука накопила немало знаний по истории становления торговых и политических отношений между Турцией и европейскими странами XV — XVIII вв. Однако расширение источниковой базы, совершенствование научных подходов и исследовательских методов делают накопленные знания недостаточными и далекими от полноты, а выводы и оценки, основанные на этих знаниях, во многом не адекватными объективной исторической реальности. Все это определяет необходимость и важность разработки проблем, связанных с подлинным объемом торговли Османской империи и ее политического влияния в Средние века на страны Западной и Восточной Европы. Такие вопросы, как монополизация торговли Турцией, система «капитуляций», «революция цен» в Европе и её влияние на экономику Турции вызывают значительный научный интерес.
Вплоть до недавнего времени историки мало интересовались состоянием хозяйственных связей в империи. Лишь в последние годы они приступили к углубленному изучению материалов турецких архивов, с тем чтобы определить конкретные формы и методы торгового обмена, его масштабы и тенденции развития товарно-денежных отношений.
Необходимо рассмотреть особенности торговых, промышленных и экономических условий, существовавших в Османской империи в XV - XVIII веках, проследить изменения этих условий, вызванных развитием политических и экономических процессов в Европе в течение четырёх столетий.
На основе анализа различных источников становится возможным сравнить особенности разных цивилизаций и специфику развития западных и восточных империй. Если рассматривать эти процессы в глобальном плане, то все они в Европе и на Востоке, несмотря на разделяющие их социально-экономические и политические различия, океаны и пустыни (кочевые регионы, зоны действия пиратов и т.д.), не могли помешать развитию мировой торговли, коммуникаций. Контакты в политическом, экономическом, интеллектуальном и военном отношениях осуществлялись по всем возникавшим моделям региональной автономии путем внедрения посредников, занимавшихся незаконной торговлей. Подобная структура взаимоотношений в отделенных регионах определяла характер торговых отношений вплоть до середины XIX века.
По изучаемой проблеме имеются источники и разнообразная литература. Так, например, вопрос о «революции цен» в Леванте был исследован впервые французским историком Ф. Броделем [42]. После выхода в свет его книги движением цен заинтересовались турецкие историки — М. Акдаг, X. Иналджнк, О. Л. Баркан и др. Материал по ряду районов Турции, собранный М. Акдагом, позволяет сделать некоторые выводы о движении цен в Османской империи. Правда, имеющиеся данные не вполне сопоставимы. Они относятся лишь к отдельным годам, приведены, как правило, без учета сезонных колебаний. Поэтому тенденции в движении цен вырисовываются не столь определенно, как при использовании средних показателей за несколько лет. Тем не менее, обобщая сведения о нескольких областях, можно определенно говорить о том, что тенденция к повышению цен обозначилась еще к середине XVI в., но вплоть до 80-х годов темпы роста были относительно невелики, в дальнейшем же они резко возросли, достигнув своего пика в первом десятилетии XVII в.
В источнике «Немецкая идеология» [1] К. Маркс, опираясь на конкретно-историческую логику развития производительных сил, присущую экономике стран Европы, сделал вывод о застойности и низком уровне производительных сил в докапиталистических обществах Востока фактами, согласно которым прогресс производительных сил находит своё выражение прежде всего в развитии материально-вещественных элементов. Между тем востоковедам известно, сколь заметно отличается экономическая жизнь докапиталистических стран Азии от таковой в Европе. Вполне прав советский экономист Ю.Г. Александров, считающий, что поступательному движению производительных сил на Востоке свойственна иная логика, в основе которой лежит человеческий фактор [3].
О влиянии «революции цен» в Европе на Османскую империю К.Маркс писал: «Если понижается стоимость самой меры стоимости, то это прежде всего проявляется в изменении цены тех товаров, которые обмениваются на благородный металл. . . » [2].
О развитии торговых отношений, завоевательной политике и международных связях Османской империи излагается в коллективном труде Гасратян М.А., Орешковой С.Ф., Петросян Ю.А. «Очерки истории Турции»[5], в котором речь идёт о монополизации Турцией азиатско-европейской торговли и контроле важнейших караванных торговых путей в XV – XVI веках.
В статье В.И. Шеремета «Становление Османской империи. XIII –XVI вв.» [42] развивается тема становления Османской империи со времён Бейлика и заканчивая развитием структуры власти. Автор развивает тему «системы капитуляций», возникшую в Турции в связи со стремительным расширением Османской империи и экономического уровня народов.
Статья А. М. Сванидзе «Из истории города Трапезунда в XVI – XVII вв.» [34] рассказывает о центре международной торговли Малой Азии, Закавказья и Передней Азии городе Трапезунде, через который начинался сухопутный торговый путь через Эрзурум в Иран и Среднюю Азию и далее в Индию и Китай. Трапезундское государство было завоёвано османцами в 1461 году, утвердившись в черноморском регионе и ставши хозяевами положения в международной торговле.
В своей статье «Влияние «революции цен» в Европе на Османскую империю» [16] М.С. Мейер излагает важнейшую причину резкого скачка в движении цен в Европе, что повлияло на экономическое развитие Османской империи. «Рассмотрение последствий «революции цен» в Турции позволяет сделать некоторые выводы. Несомненно, что по мере развития производительных сил происходит расширение сферы товарно-денежных отношений. Однако в пределах одной исторической эпохи связь между степенью социально-экономического развития и масштабами денежного обращения не была, по-видимому, столь прямой и жесткой. Уровень денежного обмена определялся не только состоянием производительных сил общества, но и многими другими причинами. Так, османское общество XVI в. находилось на переходной стадии развития от раннего феодализма к развитому. Тем не менее воздействие внешних факторов (переход к огнестрельному оружию, «революция цен» в Европе, рост спроса на сельскохозяйственную продукцию стран Леванта), равно как и внутренних (оживление хозяйственной жизни, рост населения) способствовали значительному возрастанию роли денег» [16, c.107].
Проблемы экономического развития балканских владений Османской империи на рубеже XVIII- XIX веков, проблемы генезиса капитализма в западноевропейских странах, и в том числе такие ее аспекты, как роль в этом процессе внешней торговли и торговой экспансии, активно разрабатывались советскими историками. Важнейшие теоретические проблемы освещаются в работе В.П. Грачёва [7]. Большой интерес представляют также исследования К. А. Жукова и Д.Е. Еремеева [10], [9]. Начальный период завоеваний османцами обширных территорий и монополии на торговлю исследовали Р.Г. Гачечиладзе, Д.Е. Еремеев, М.С. Мейер, А.Д. Новичев, В.И. Шеремет [6], [9], [15, [21], [42]. Экономическим аспектам деятельности Османской империи посвятил свою работу Н. Тодоров [36].
В работе М.С. Мейера «Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса» [15] автор исследует ключевой период на историческом пути превращения Османской империи из крупнейшей и влиятельнейшей державы Старого Света в периферийный элемент мировой капиталистической системы. На основе анализа кризисной ситуации XVIII в. Автор раскрывает причины подобной эволюции и обстоятельства складывания в XIX в. механизма «зависимого развития», воздействие которого ощущает и современная турция. Предлагается новая интерпретация турецкой истории, позволяющая более глубоко раскрыть историю народов, длительное время находившихся под властью стамбульских правителей.
2 ЗАХВАТ ТУРЦИЕЙ ПОСРЕДНИЧЕСКОЙ МОНОПОЛИИ В ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНОЙ ТОРГОВЛЕ В XV НАЧАЛЕ XVI ВЕКА
Используя свои военные преимущества, Османская империя в XV—XVI вв. продолжала все больше расширяться. В 1459 г. были уничтожены последние остатки самостоятельности Сербии, и она превращена в турецкую провинцию, 200 тыс. христиан-сербов угнано в рабство, на их место же поселены мусульмане. Это был обычный для османов метод закрепления на вновь приобретенных землях [6, c.42-43].
В 1460 г. был завоеван последний греческий оплот на Пелопоннесском полуострове, в 1463 г. — Босния, а через 20 лет — Герцеговина. Четверть века сражалась маленькая Албания во главе со Скандербегом (Георгием Кастриоти), но после его смерти и она была покорена (1467). В 1475 г. турки завладели Крымом, сделав его базой для набегов на славянские земли, а в 1476 г. подчинили Валахию, впрочем сохранив ей, так же как позже Молдавии, право выбирать своих князей. Лишь Черногория на Балканах осталась непокоренной.
В 1514 г. в районе к востоку от оз. Урмия османские войска разгромили шаха Персии Исмаила и захватили его столицу — город Тебриз. В 1516 — 1518 гг. они завоевали Сирию, Палестину, Египет, Хиджаз (Западную Аравию) с находящимися там священными для мусульман городами Меккой и Мединой.
В 1526 г. османские полчища захватили большую часть Венгрии. Безуспешными, однако, оказались попытки турок завоевать Австрию, хотя они штурмовали Вену в 1529 г.
С 1533 по 1555 г. велись почти беспрерывные войны с Персией, в результате которых турки надолго закрепились в Ираке и разделили с персами сферы влияния в Армении и Грузии. Однако Грузия еще долго сохраняла своих царей и князей, но южная часть ее уже к концу XVI в. была присоединена к Турции, а население постепенно отуречено.
В 1556 г. Османская империя овладела городом Триполи в Африке, а в 1574 г. — Тунисом. К этому времени империя простиралась на территории в 6 млн. кв. км и была одним из крупнейших государств мира. Перед султаном трепетали европейские монархи, его благосклонности искала Франция, заключившая в 1535 г. с ней договор о мире, дружбе, торговле. Все мусульмане должны были чтить султана, поскольку он объявил себя халифом (заместителем пророка Мухаммеда на земле). Столица империи — Стамбул была одним из самых больших городов мира (там насчитывалось не менее 700 тыс. жителей), блистала великолепием дворцов, огромных мечетей, но увеличивался гнет крестьян, религиозных меньшинств, а рука, которая все это держала, постепенно слабела.
Экономической и политической основой Османской империи, как и на начальной стадии Сельджукского султаната, была военно-ленная система. Лены различались по сумме дохода, который был установлен законом и измерялся в денежных единицах (акча), малые лены — тимары — давали годовой доход до 20 тыс. акча, зеаметы — от 20 до 100 тыс., хасса — свыше 100 тыс. [6, с.43] . Фактически крестьяне платили натурой, и ежегодный доход отличался от зарегистированного. Держатели земли (тимариоты, займы), занятые постоянными войнами, не интересовались хозяйством, и вся земля обрабатывалась под наблюдением управляющих крестьянами, имевшими небольшие наделы. Хозяйство было натуральное, приходилось платить массу всяких налогов, нести чрезвычайные повинности. В XVI — начале XVII в. произошло много крупных крестьянских восстаний.
В городах Османской империи развивались различные ремесла, в основном рассчитанные на местный рынок. Цеховые ограничения долго сковывали расширение промышленности, а феодальный произвол, необеспеченность жизни, имущества, чести ремесленников и торговцев (значительное число которых было нетурками и немусульманами) еще больше осложняли первоначальное накопление — необходимый этап капиталистического развития.
Особенностью османского феодализма следует признать его военный характер. Данная черта связана прежде всего с тем, что передняя Азия на протяжении многих веков оставалась зоной контактов и противоборства христианского Запада и мусульманского Востока. В условиях успешно возобновившейся с XIII в. Реконкисты, наступления христианских государств в зоне Средиземноморья, именно Османская империя приняла этот вызов, взяв на себя роль лидера мусульманского мира и гаранта его позиций и интересов [11, c.347].
Темпы общественного прогресса самих завоевателей, бывшие вначале очень высокими, в последующем заметно снижаются. На первый взгляд такая закономерность противоречит общим представлениям о жизни средневековых обществ, развитие которых имело тенденцию к последующему ускорению, и позволяет приписывать завоеваниям роль стимулирующего фактора. Однако ещё Маркс подчёркивал, что дело не в самих захватах, а в том, что собственные раннеклассовые («демократическо-деспотические» применительно к туркам-османам) институты завоевателей наложились на весьма развитые феодальные порядки, существовавшие на завоёванных землях [1, с.74].
Большое значение в османском законодательстве придавалось всеобщей регламентации жизни и доходов. Так же как доходы сипахи, регламентировались и доходы торговцев, ремесленников, даже ростовщиков. Осуществлялось это с помощью кадиев, на которых в Османской империи возлагались разнообразные функции. Они не только разрешали гражданские, уголовные, торговые, кредитные споры, но и нотариально фиксировали многие сделки, осуществляли надзор за разверсткой и сбором налогов, контролировали вакфные учреждения, устанавливали цены на основные потребительские товары, организовывали общественные работы, фиксировали жалобы частных лиц, доносили о них центральным властям и на Основании полученных директив давали ответы [5, c.52-53]. В своих столь разносторонних действиях кадии опирались не только на шариат, но и на канун-наме, следовательно, как справедливо заметил болгарский исследователь Н. Тодоров, «выступали уже не только как толкователи религиозных норм и судьи, но и как административные представители центральных властей» [26, с.23].
Еще при Мехмеде II государством была монополизирована торговля солью, мылом, свечным воском. На остальные товары широкого потребления постановлениями канун-наме (начиная с XIVв.) вводилась строгая регламентация цен. В соответствующих дефтерах фиксировались специальные поставки тех или иных продуктов, льготными налогами ограничивалась сфера торговли (например, за каждые две овцы, доставленные извне, взималось по 1 акче; если же овцы сдавались местному мясоторговцу и шли на убой, то по 1 акче взималось с четырех овец и т. п.). Кадии и их помощники мухтесибы устанавливали цены почти на все продукты питания и товары широкого потребления (нарх). При этом учитывались сезон, транспортные расходы и даже возможная прибыль торговца, которая не должна была превышать 10%. Лишь в «ремесле, которое очень трудно, 10 [акче] пусть станут 12», т. с. разрешалась прибыль до 20%. Подобные нормативы устанавливались на длительные сроки, на десятилетия, а на ряд товаров поддерживались почти столетие.
«Государственная регламентация с ее всеобъемлющим характером, — как считает Н. Тодоров, — один из характерных признаков османского феодализма» [26, с.15]. Османские власти пытались подвергнуть регламентации все стороны жизни, даже запрещенное шариатом ростовщичество, причем и при ростовщичестве взимаемый процент, официально фиксируемый в кадийских судах, ограничивался теми же принятыми для торговой прибыли рамками -20%.
Всеобщая регламентация и централизация, особенно усилившиеся при Сулеймане I, сказывались и на эволюции главной опо-ры султанской власти этого времени - тимарной системы. Если в XV в. еще многие сипахи владели своими тимарами лишь с санкции санджакбея (что было особенно распространено в пограничных областях), то в XVI в. центральная власть усилила свой контроль за предоставлением тимаров. Были введены обязательное султанское утверждение пожалования и выдача специальных документов — бератов.
Было усилено налогообложение реайи. Податное население в тимарных областях унифицировалось по своему правовому положению. Как уже отмечалось, отдельные категории райатов, имевшие ранее налоговые льготы, их утрачивали. Однако в то же время сохранялись более строгие правовые ограничения для так называемых издольщиков-рабов, со времен Орхана работавших на землях султана и в вакфных владениях. Особенно много их было в окрестностях Бурсы, Эдирне, Стамбула.
В Османской империи начали вводиться «чрезвычайные налоги» — аваризы и принудительные закупки государством сельскохозяйственных продуктов по низким ценам. Все эти мероприятия были связаны с тем огромным напряжением, которого требовали почти беспрерывные войны. Однако по-настоящему серьезными проблемами они стали для империи в следующий период ее исторического развития.
Лишь завоевав Константинополь и установив свое господство почти над всем Балканским полуостровом, османские султаны приступили к окончательному подчинению Анатолии. Борьба с Караманами, главными противниками османов в Анатолии, длилась свыше 12 лет. Караманских беев поддерживали кочевые феодалы Малой Азии, а следовательно, османо-караманская борьба не только отражала политическое соперничество двух феодальных правителей, но и имела определенное социальное содержание.
Османские султаны опирались прежде всего на турецких феодалов Румелии и Северо-Западной. Анатолии, которые вели оседлый образ жизни и видели главный источник своей власти в земле и эксплуатации земледельческого населения. Кочевые феодалы оказались отодвинутыми на задний план. В своем недовольстве османской властью и централизаторской политикой султанов они блокировались с их главными политическими противниками в Малой Азии — Караманами. На той же почве совместной борьбы с османскими султанами установился политический союз Карама-нов с Ак-Коюнлу — наиболее значительным государством тюр-ко-огузских кочевников, созданным в начале XV в.
В период своего наивысшего расцвета, при султане Узун-Хаса-не (1453—1476), это государство, сложившееся в верховьях Тигра и Евфрата, владело Азербайджаном, Арменией, Ираком Арабским и Западным Ираном. В своем соперничестве с османскими султанами за власть в Восточной Анатолии Узун-Хасан пытался опереться на союз с итальянскими торговыми республиками. Активные дипломатические отношения были установлены им с Родосом, Кипром, но особенно с Венецией [5, с.15]. При дворе Узун-Хасана собрались многие недовольные Мехмедом II анатолийские беи, которые надеялись с помощью султана Ак-Коюнлу повторить победоносный рейд Тимура.
Однако эти надежды оказались тщетными. В 1470 и 1472 гг. Мехмед II нанес поражение караманским беям, а в 1473 г. разгромил Узун-Хасана. Малоазиатские владения Ак-Коюнлу перешли к османам. В войне с Узун-Хасаном явно сказалось преимущество османов в техническом оснащении армии. Кочевая конница не выдержала огня османской артиллерии. Но Мехмеду II не удалось развить свой успех на Востоке, так как он был отвлечен европейскими делами, прежде всего войной с Венецией (1463— 1479). После победоносного для османов окончания войны в Венецию было отправлено турецкое посольство. Это — первый случай отправки османским правительством своего посольства в Европу. Переговоры шли о возможном военном взаимодействии двух государств в районе Средиземного моря. Султан надеялся заручиться помощью венецианского флота.
При султане Баязиде II (1481—1512) по его инициативе впервые были установлены дипломатические контакты с Московским государством. Посредником в них выступал крымский хан. В 1492 г. Баязид II отправил в Москву посольство, которое, однако, не достигло цели, так как не было пропущено через литовские владения. В 1497—1499 гг. в Стамбул впервые приезжали русские послы. Установление дипломатических отношений между Московским государством и Османской империей отвечало интересам обеих сторон. Султан надеялся установлением добрососедских отношений отвлечь внимание московского князя Ивана III от возможного участия в антитурецких коалициях, усиленно планируемых западноевропейскими странами. Иван III, со своей стороны, стремился к союзным отношениям с Турцией и ее вассалом крымским ханом Менгли-Гиреем, рассчитывая использовать в собственных целях вражду крымского хана с Золотой Ордой, Польшей и Литвой.
Оба государства были заинтересованы в развитии торговых отношений. Известно, что русские купцы были частыми гостями на территории Османской империи. Складывались целые династии русских купцов, торговавших с Крымом и даже в Малой Азии. Сведения о русских купцах Алексее, Гаврииле, Степане, посещавших Бурсу в конце XV в., зафиксированы в кадийских книгах этого города. Возможно, что один из трех купцов, дело которых разбиралось кадием, может быть идентифицирован со знаменитым Степаном Васильевым сыном Дмитриевым, который вел торговлю с Каффой, Литвой, Малой Азией, делал большие закупки для княжеского двора, возглавлял целые караваны купцов. Имя его более четверти века не сходило со страниц московской дипломатической переписки. О большом внимании к вопросам торговли, проявляемом османским и московским правительствами, свидетельствуют и документы первых русско-турецких посольских сношений.
Османская империя к концу XV в. полностью контролировала малоазиатский участок важнейших караванных торговых путей, по которым издревле шли азиатские товары в Европу. Это — шелковый путь и пути, по которым везли пряности. Бурса, первая столица османского государства, была важным торговым центром, так как находилась на скрещении этих путей. Выгода от обслуживания торговых путей, и сбора таможенных пошлин традиционно считалась азиатскими властями наиболее важной статьей государственных доходов, а потому контроль над торговыми путями во многом определял союзников и противников в политической борьбе. Так, бейлик Караманов, господствуя над проходами в горах Тавр и прилегавшей к ним частью караванных троп, мог оказывать влияние на ход торговли, которая велась по древнему так называемому диагональному пути через Анатолию [Алеппо (Халеб) — Адана — Конья — Акшехир — Карахисар — Кютахья — Бурса и далее к побережью Эгейского моря].
В борьбе с Караманами османские султаны постоянно опирались на союз с мамлюкскими султанами, владевшими истоками диагонального пути и заинтересованными, как и османы, в нормальном проходе караванов с пряностями. В дальнейшем, когда торговле пряностями стали угрожать португальцы, организовавшие после открытия Васко да Гамой морского пути в Индию (1497—1498) морские перевозки этих товаров, османы усилили нажим на мамлюкский султанат, а затем и сокрушили это государство (1516—1517). Они вели военные действия против португальцев в районе Красного моря, а в 1538 г. совершили военную экспедицию в Индию, закончившуюся безрезультатно.
Османы, включившись в посредническую торговлю пряностями и всячески поощряя ее, не внесли, однако, каких-либо новшеств в эту торговлю. Возможности же караванной торговли были ограничены. Поэтому ей было трудно выдержать конкуренцию с морскими перевозками португальцев. Но при возраставших европейских потребностях в привозимых товарах караванная торговля еще долго сосуществовала с морской, и доходы от пряностей, получаемые османскими властями, даже продолжали расти. Так, сбор таможенных пошлин на эти товары в Бурсе с 1487 по 1582 г. возрос в 4 раза (без существенного изменения размеров обложения).
В это время, однако, меняются контрагенты этой торговли. Более активно в области торговли стали действовать представители местных народов, населявших Османскую империю (армяне, евреи, греки, турки и арабы), сменились внешние партнеры, экспортировавшие товары в Европу (сузилась сфера деятельности венецианцев, активизировались флорентийцы и генуэзцы, а затем и их деятельности ставились определенные препоны), изменилась направленность европейской торговли: она сдвинулась на северо-восток, что было вызвано соперничеством Венеции и Португалии, активно торговавших пряностями в Западной Европе [5, c.56-57].
Поворот торговли делал для османов более значительными связи с Восточной Европой, и в частности с Россией. Большое значение придавалось также торговым путям, которые шли через Молдову на Львов и далее на север и северо-восток. Не случайно, что османы хотя и оставили внутреннюю самостоятельность Молдове, Валахии и Крымскому ханству, сохраняя их на положении вассальных территорий, но оккупировали важнейшие в стратегическом и торговом отношении пункты — Каффу (1475 г.), Килию и Аккерман (1484 г.).
Те же интересы транзитной для Османской империи азиатско-европейской торговли, безопасность путей поступления азиатских товаров диктовали борьбу за Восточное Средиземноморье, захват Родоса (1522 г.), Кипра (1571 г.), многочисленные турецко-венецианские войны.
Значительное влияние на развитие отношений между Османской империей и Ираном имело состояние торговли, шедшей по так называемому Великому шелковому пути, проходившему по этим двум странам, причем и сама эта торговля использовалась как инструмент политического давления. В первые годы XVI в. складывалось сефевидское государство, которое подчинило себе бывшие территории Ак-Коюнлу. В его создании активное участие принимала военно-феодальная знать тюрко-язычных кочевых племен, в том числе и малоазиатских, использовавшая для сплочения своих сторонников шиизм имамитского толка. При этом, как отмечает советский исследователь И. П. Петрушевский, шиизмом в то время интересовались скорее как знаменем политического или социального движения, враждебного прежним (суннитским) правителям, чем как религиозной доктриной.
Правитель нового государства, бывший ардебильский шейх Исмаил принял титул шахин-шаха Ирана. С этим титулом издавна было связано представление о некой «всемирной» монархии, так же как, например, с титулом римского императора, а на Дальнем Востоке — китайского императора. Шиитский фанатизм стал оболочкой войн с суннитскими государствами — Турцией и узбекскими ханствами Средней Азии.
Войны Османской империи и сефевидского государства (просуществовало с 1502 по 1736 г.) со второго десятилетия XVI в. стали для обеих держав постоянным фактором международных отношений. Религиозная вражда суннитов и шиитов окрасила эти войны в еще более мрачные тона. Главным объектом соперничества Сефевидов и Османов были Закавказье и контроль над традиционными караванными путями европейско-азиатской торговли. Сефевиды пытались использовать в своих внешнеполитических целях распространенность шиизма и антиосманскне настроения в недавно подчиненной османами Анатолии, что ужесточало социальные конфликты, происходившие в это время в анатолийском обществе.
Военные действия начались при султане Селиме I, а 25 августа 1514 г. войско Сефевидов было разгромлено в битве на Чалдыранской равнине (к востоку от оз. Урмия). И здесь превосходство османской армии в техническом отношении сыграло свою роль. Османская империя присоединила к своим владениям Юго-Восточную Анатолию и Курдистан. Надежда шиитского шаха на расширение границ государства Сефевидов в сторону Малой Азии была окончательно разбита.
Попытка шаха Исмаила создать антиосманскую коалицию европейских и азиатских держав (по поводу чего шла оживленная дипломатическая переписка) также провалилась. Сношения Исмаила с мамлюкскими правителями Египта и Сирии были использованы Селимом I для начала военных действий против мамлюков. Подлинной же причиной, толкнувшей его на войну, была неспособность мамлюкских властей противостоять португальцам в районе Красного моря и тем обеспечить бесперебойность поставки пряностей и других индийских товаров. Мамлюки были разбиты в районе Алеппо в 1516 г. Османам подчинились Сирия (Ливан и Палестина считались тогда ее частью) и Хиджаз со священными городами мусульман Меккой и Мединой. В 1517 г. был подчинен Египет.
С завоеванием Египта связывается легенда о передаче турецкому султану титула халифа, т. е. наместника, заместителя пророка Мухаммеда на земле, духовного главы всех мусульман-суннитов. Факт подобной передачи не подтверждается источниками и является более поздним измышлением, однако бесспорно, что именно с того времени, когда Османская империя подчинила себе огромные территории с мусульманским населением, теократические притязания османских султанов стали проявляться более активно.
Продолжая восточную политику Селима I, Сулейман I овладел Аденом (1538 г.), Йеменом (1546 г.), Ираком Арабским, западными областями Грузии и Армении (по мирному договору с Ираном в 1555 г.). В Африке под власть османских султанов перешли Алжир (1520 г.), Триполи (1551 г.), Тунис (1574 г.).
Подчинение Крымского ханства Османской империи (1475 г.) создавало реальную опасность соединения всех татарских юртов Восточной Европы, оставшихся после распада Золотой Орды, под эгидой Османской империи. Эта опасность особенно усилилась, к власти в Казани пришли крымские Гиреи. Московское наступление на Казань (1547—1548, 1549—1550, 1552 гг.) завершилось крушением Казанского ханства (1552 г.), а в 1556 г. царские войска овладели Астраханью. Желая противодействовать этому, крымские татары в 1555—1556 гг. сделали попытку прорваться к Москве, разорили Тулу. В ответ на это в 1555—1559 гг. было предпринято несколько набегов русских войск и казаков на Крым, а в 1559 г. на Азов. Военные действия русских войск в этом направлении, однако, дальше не развивались, так как началась Ливонская война (1558 г.) [5, c.58-59].
В 1569 г. султан Селим II предпринял попытку завоевать Нижнее Поволжье. Весной турецкая армия высадилась в Азове. Совместно с крымскими и ногайскими войсками она должна была захватить Астрахань и изгнать русских из Нижнего Поволжья. Для транспортировки галер с тяжелой артиллерией в Волгу предполагалось прорыть специальный канал в районе переволоки между Доном и Волгой. Этого, однако, сделать не удалось. Турецкая армия, оставшись без артиллерии, хотя и достигла Астрахани, но не осмелилась штурмовать Заячий остров, на котором располагалась крепость. При отступлении от Астрахани так называемой «кабардинской дорогой», по безводным степям Северного Кавказа, армия понесла большие потери от недостатка воды и голода.
В 1570 и 1571 гг. крымские татары совершили опустошительные набеги на русские земли. В 1571 г. дотла была сожжена Москва. После этого царь Иван IV уведомил хана, что готов уступить ему Астрахань, если тот согласится на мир и военный союз с Россией. Но в Крыму взяла верх военная партия, уступки царя посчитали недостаточными и предложение о союзе отклонили. Повторный, в 1572 г.; набег крымских и ногайских татар на Москву натолкнулся на тщательно организованную русскую защиту. В районе деревни Молоди, в 45 верстах от Москвы, татары были наголову разбиты. Гибель турецкой армии под Астраханью в 1569 г. и разгром Крымской орды под Москвой в 1572 г. положили конец турецко-татарской экспансии в Восточной Европе. Царское правительство по-новому организовало оборону русских границ: стали создаваться особые укрепленные линии — «засечные черты» (засеки с частоколом и надолбами, рвы, земляные валы, острожки и крепости, которые защищали ратные люди), первой из которых была Тульская. Далее граница отодвигалась к югу. Были сформированы Войско Донское и Запорожская Сечь.
В середине XV в. главные и наиболее упорные наступательные действия Османская империя вела в районе Венгрии. В 1521 г. Сулейман I взял Белград, ставший главным опорным пунктом османов в борьбе за Венгрию. Начался новый этап османской экспансии в этом районе. Если раньше венгерские земли знали лишь эпизодические вторжения отрядов акынджи, то теперь Сулейман I приступил к территориальным захватам, надеясь в этом районе получить новые земли для пополнения тимарного фонда.
Кроме того, завоевание Венгрии дало бы османам кратчайший и удобный путь в Центральную Европу. В 1526 г. в битве у г. Мохач была разгромлена венгерская армия. Король Венгрии и Чехии Людовик II погиб.
Турки, овладев столицей Венгрии Будой, посадили на венгерский престол своего ставленника — трансильванского магната Яноша Заполья, который признал себя вассалом Османской империи. В то же время часть венгерской знати провозгласила королем австрийского эрцгерцога Фердинанда Габсбурга. Так в борьбу за Венгрию включилась Австрия и стоявшая за ней «Священная Римская империя». В 1529 г. османы впервые осадили Вену. Осада не дала результатов и была снята с наступлением холодов, но борьба за Венгрию продолжалась с явным преимуществом Османской империи. Когда же после смерти Яноша Заполья в Венгрии активизировалась проавстрийская партия, Сулейман I разделил венгерские земли на две части. Трансильвании был предоставлен статус вассального государства. Остальная часть была превращена в эялет Будин под непосредственным управлением османских властей (1541 г.).
В период борьбы за Венгрию Османская империя была вовлечена в орбиту сложных европейских международных отношений. Так как «Священная Римская империя» воевала тогда с Францией, то последняя видела в османах своего возможного союзника и предприняла дипломатические шаги к установлению договорных отношений. В 1534 г. в Стамбул прибыл первый французский посол. С 1535 г. между двумя странами была достигнута договоренность о совместных военных действиях против Габсбургов. Франция, в частности, предоставила турецким пиратам из Алжира Тулонскую гавань. Пираты совершали разбойничьи набеги на испанское побережье (император «Священной Римской империи» Карл V был одновременно и испанским королем Карлосом I). Несколько позднее, в 1553 г., султан обязался предоставить французскому королю свой флот, за что король должен был уплатить султану 300 тыс. золотых ливров. С 1535 г. начались переговоры о торговых привилегиях французских купцов в Османской империи. Такое соглашение, предоставившее льготные условия для торговли (низкие ввозные пошлины, право экстерриториальности, освобождение от налогов), было впервые подписано с Францией в 1569 г.
Впоследствии аналогичные соглашения, получившие название «капитуляции» (главы, статьи), были заключены и с другими европейскими странами. Подобные уступки иностранным торговцам были односторонними. Они рассматривались османскими властями как нечто не столь важное в сравнении с военным взаимодействием с Францией в антигабсбургской войне. Позднее капитуляции сыграли отрицательную роль в судьбах Османской империи, создав благоприятные условия дли установления экономической зависимости империи от европейского капитала. На первых же порах в подобных соглашениях еще не было элементов неравноправия. Они давались как милость султана и были действительны лишь в период его правления. У каждого следующего султана европейские послы должны были снова добиваться согласия на подтверждение капитуляций [5, c.61]. Османская империя XVI в., осознавая свою военную силу, в отношениях с европейскими державами не стремилась приобщиться к принятым в их среде нормам и правилам дипломатии. Она исходила из мусульманских представлений о христианских странах как о «мире войны», в котором лишь покорностью и уплатой хараджа (податей) неверные могут купить мир с мусульманами. Поэтому соглашения о военной помощи и сотрудничестве, типа тех, что были установлены с французскими королями Франциском I и Генрихом II, воспринимались османскими деятелями как изъявление покорности, подобной вассальной зависимости, а получаемые денежные суммы — как дань вассала.
Торговые же привилегии иностранным купцам в этом плане представлялись как льготы (имтиязат) покорным вассалам. К тому же по мусульманским канонам главная забота правителя процветающего государства должна была состоять в обеспечении регулярного и достаточного поступления товаров на рынок, а поэтому поощрять следовало прежде всего ввоз товаров. Каких-либо протекционистских мер в отношении собственного производства в мусульманских экономических представлениях того времени не существовало.
Таким образом, проводя завоевательную политику, Турция осуществляла захват посреднических монополий в трансконтинентальной торговле.
Это можно рассмотреть на примере торговли города Трапезунда, который среди городов Черноморского побережья занимал важное место благодаря своему географическому положению. Он был основным опорным торговым пунктом на южном побережье Черного моря. После образования Трапезунд-ского государства (1204 г.) он стал центром международной торговли Малой Азии, Закавказья и Передней Азии. Из Трапезунда начинался сухопутный торговый путь, который направлялся через Эрзурум в Иран и Среднюю Азию и далее в Индию и Китай [34, c.203]. Не менее важное значение имели и другие сухопутные, а также морские пути. Начиная со второй половины XIII в., когда генуэзцы и венецианцы в черноморских городах, в том числе и в Трапезунде (Трабзоне), основали свои торговые фактории, торговля приобрела еще более интенсивный характер.
В 1453 г., после захвата Константинополя, османцы быстро утвердились в черноморском регионе: в 1461 г. они завоевали Трапезундское государство, в 1475 г. — Крым, затем — Азов и прилегавшие к нему территории, в 1484 г. — Килию и Аккерман (ныне Белгород-Днестровский), фактически превратив Черное море в «Османское озеро». Установив строгий контроль над проливами, османцы значительно сократили вход иностранных судов в Черное море и тем самым фактически свели на нет коммерческую активность иностранцев в этом районе. Сами же стали полными хозяевами положения [45, c.57].
В Османской империи государство строго следило за торговлей. Еще при Мехмеде II государством была монополизирована торговля солью, мылом, свечным воском. На остальные товары широкого потребления постановлениями канун-наме (начиная с XIV в.) вводилась строгая регламентация цен. В соответствующих дефтерах фиксировались специальное поставки тех или иных продуктов, льготными налогами ограничивалась сфера торговли. Кадии и их помощники (мухтасибы) устанавливали цены почти на все продукты питания и на товары широкого потребления (нахр). При этом учитывались сезон, транспортные расходы и даже возможная прибыль торговца, которая не должна была превышать 10% [5, c.52]. Помимо общих государственных торговых актов были изданы специальные торговые канун-наме, составленные для отдельных провинций или городов, имевших торговое значение; они отражали специфику данного региона в области торговли.
После установления османского господства на Черноморском побережье были составлены канун-наме для ряда торговых центров этого региона, а также распространены здесь османские канун-наме общего характера.
То же произошло и в отношении Трапезунда. В эпоху Сулеймана I Кануни (1520-1566) османцы произвели перепись ливы Трапезунд и данные внесли в реестры. Тогда же был составлен ряд торговых канун-наме и для самого города: 1) портовое канун-наме (искеле кануннамеси); 2) канун-наме маклеров (деллялие кануннамеси); 3) канун-наме о городских налогах (ихтисап кануннамеси); 4) канун-наме относительно пошлин на шелк (ипек ресми кануннамеси) и др.
В результате анализа этих законоположений можно не только установить количество взимаемых пошлин и налоги на различные товары, но и воссоздать общую картину торговли в Трапезунде. Здесь ведущее место занимала морская торговля, так как основная часть как экспортных, так и импортных товаров ввозилась и вывозилась морским путем. Именно поэтому и было составлено специальное канун-наме для порта. Портовые доходы (искеле мукатаасы) относились к хассу султана, ежегодно они составляли 476666 акче.
Как известно, в большинстве районов Османской империи налог на торговлю для подданных султана мусульман составлял 3% стоимости товара, а для немусульман — 4%, для иностранцев — 5%. В этом отношении в Трапезунде наблюдается несколько иная картина: «Товар, доставленный по суше, независимо от принадлежности его мусульманину или немусульманину, при продаже его в Трапезунде облагался налогом в 3 акче с каждой сотни, если же не был продан, а перевезен морем дальше, то с него взимали 4 акче с сотни. Нагруженное товаром судно при входе в порт Трапезунд после корректировки цен платило 4 акче с сотни». Законоположение предусматривало, что «в случае бури, если корабль вынужден был войти в Трапезундский порт, а затем, не производя разгрузки товаров, продолжит путь, налог с него не взимается, в случае же разгрузки — взимается» [5, c.52].
Итак, торговцы, ввозившие товар морем, платили 4% стоимости товара, сухопутным же путем — 3%. По нашему мнению, это объясняется тем, что сухопутной торговлей в основном занимались мусульмане, а морской — христиане.
Иностранные купцы независимо от того, прибыли они морем или по суше, платили 5 акче с сотни.
Интересно отметить, что в Азове при Сулеймане I канун-наме и налог на торговлю для мусульман и немусульман был одинаков и составлял 4,2%, чем этот регион отличался от других провинций империи [46, с.155]. Для Трапезунда характерным было то, что подданные империи за товар, ввозимый морем, платили на 1% больше, чем за товар, ввозимый с суши.
Естественно, что интенсивная морская торговля требовала большого числа судов, поэтому должное внимание уделялось судостроению. Для этого здесь были подходящие условия: строительный материал превосходного качества (в окрестных лесах в изобилии были нужные породы деревьев — самшит, тополь, каштан, орешник и др.) и искусные мастера.
По данным канун-наме, судостроение облагалось специальным налогом (геми тапусу), зависевшим от размера судна. Этот налог принадлежал хассу санджакбея. Размер его вместе с долей, идущей карабаджы, составлял 14 тыс. I акче.
Несомненно, развитию судостроения способствовало и то обстоятельство, что после изгнания итальянцев и ухода из этого региона генуэзских и венецианских кораблей возникла острая необходимость пополнения торгового флота новыми судами.
Законоположение точно определяло правила входа в порт и выхода из него судов: «До прихода на корабль наиба судно не имело права выйти в море из порта, в пользу наиба взималось 50 акче; большие суда платили за вход в порт по 40-45 акче, остальные же в зависимости от размера—по 15-20-25-30-35 акче». «Городской субашы вручал купцу справку с печатью об уплате налога, за что также брал 1 акче, а с владельца судна — еще 10 акче». При выходе из города на судно снова поднимался наиб, и за это «торговец и другие пассажиры платили по 1 акче, владелец же судна — 10 акче». Годовая сумма сборов этого налога составляла 9166 акче.
Одна из главных статей импорта и экспорта — шелк-сырец. Его ввозили из Ирана — шелковым путем, из Грузии, Азова. В Трапезунде торговля шелком особенно возросла с 1258 г., после взятия монголами Багдада и крестоносцами ряда городов Сирии. В этот период торговля через Левант была значительно затруднена, и именно Трапезунд занял ведущее место в торговле шелком. Часть привозимого шелка-сырца обрабатывали на месте, а большую часть вывозили морем в Европу [12, c.30].
После завоевания османцами Трапезунда торговля с Европой шелком значительно сократилась, так как в это время вновь оживилась левантийская торговля. Установление османцами контроля над проливами также неблагоприятно сказывалось на этой торговле.
В Трапезунде в связи с торговлей шелком было издано специальное канун-наме: шелк-сырец облагался весьма значительным налогом — на каждую единицу веса (25 лидре) с продавца и покупателя взимали по 65 акче. Канун-наме свидетельствует, что часть шелка, ввозимого в Трапезунд, доставляли в Стамбул и Бурсу: «Если торговец, не продав шелка (в Трапезунде), увозил его в Стамбул или Бурсу, то он освобождался от налога. В случае, если он имел желание уплатить налог в Трапезунде, то должен был иметь документ (худжет) с места продажи и передать его эмину Трапезунда».
Годовой доход с шелка в Трапезунде составлял 47712 акче и принадлежал хассу султана.
Одной из главных статей трапезундского экспорта с давних времен было вино. В близлежащих деревнях в большом количестве изготовляли вино наилучшего качества и вывозили в Стамбул, Крым, Азов и на Северный Кавказ. Генуэзские и венецианские купцы вывозили вино в Италию.
После завоевания османцами Трапезунда торговля вином значительно сократилась, в особенности после ликвидации итальянских торговых факторий. Одной из причин сокращения потребности в вине было то, что по законам шариата мусульмане воздерживались от его употребления и предпочитали изготовлять из винограда сладкий напиток — ширу. Из собранного обильного урожая с виноградников изготовляли вино на продажу, что нашло отражение в канун-наме: «При входе в Трапезунд с судов, нагруженных вином, в случае разгрузки в этом порту после продажи с них взимается налог с каждой бочки 25 акче, в случае же, если бочки не будут выгружены и судно следует дальше, то тогда с каждой бочки взимается 15 акче. С полбочки взимается налог, называемый «бардак акчеси», — 7,5 акче. С бочки с водкой взимается 18 акче, а с полбочки — 9 акче»[12, c.30].
За торговлей вином следил специальный эмин. Ежегодный доход с вина, привезенного морским путем, составлял 4 тыс. акче [43, c.40].
В ливе Трапезунд было развито пчеловодство, изготовляли большое количество меда и воска, однако эти продукты ввозили и из других стран, в частности из Западной Грузии. По данным канун-наме, с одного батмана воска, импортированного в Трапезунд, взималось 45 акче, после его обработки с одного батмана — 84 акче. Ввозимый из других мест воск, как бы он ни был хорош, продавался не более чем за 62 акче [43, c.41].
Для обработки воска в Трапезунде имелись специальные мастерские (семхане). Иэ него в большом количестве изготовляли свечи, для этой цели в одном из кварталов города была открыта специальная мастерская. «В Трабзоне, - отмечает Эвлия Челеби, — свечи изготовляют только здесь, у этих ворот, а в других местах не позволено, так как мастерская свечников принадлежит казне, и к ним приставлен особый эмин»[43, c.46].
Мед и воск были предметами трапезундского экспорта. Годовой доход с экспорта воска и изделий восковых мастерских поступал в доходы султана и составлял 14 тыс. акче [43, c.41].
Одним ив основных продуктов питания населения города была рыба. Рыболовством и рыботорговлей занимались многие. Ловили кефаль, окунь, скумбрию, кулур и еще многие другие виды рыб. Городская беднота ограничивалась хамсой, которую здесь вылавливали в большом количестве.
Икру и осетровые ввозили из Азова: «Если из Азова будет ввезена рыба бочками, то с каждой бочки взимается 15 акче, а с икры же — по 5 акче с каждого кантара».
В Трапезунде велась торговля солью. Соль ввозили из Крыма в таком количестве, что не только удовлетворяли нужды местного населения, но и экспортировали ее. Так, по сведениям Эвлия Челеби, лазы вывозили соль для продажи в Западную Грузию [5, c.52]. В Турции была установлена государственная монополия на соль. Ежегодно в султанскую казну из Трапезунда поступало от налога за соль 100 тыс. акче [43, c.40].
Трапезунд нуждался в хлебе, поэтому зерновые ввозили из других стран. До османского завоевания — из Крыма, Азова, Северо-Западного Кавказа. В канун-наме сохранились сведения об импорте зерновых: «После разгрузки судов с пшеницы, ячменя и проса, а также с других зерновых взимается налог — 1 акче с 2 киле. Однако часто специальные оценщики устанавливают цену на товар, и после этого взимается налог». По-видимому, и после османского завоевания существенных изменений в этой отрасли торговли не произошло.
Недалеко от города в Деирмендереси (Ущелье мельников) были построены водяные мельницы для помола зерновых. По этому поводу имеется специальное султанское постановление о мельницах, что свидетельствует об их значении для экономической жизни города. Годовой налог с мельниц составлял 2626 акче.
Трапезундский край был богат и славился фруктовыми садами, виноградниками, ореховыми и маслинными рощами.
Из Трапезунда фрукты, цитрусовые, орехи и маслины вывозили главным образом в Стамбул.
Трапезунд славился своими ремесленными изделиями, которые экспортировали в различные страны, и на них был большой спрос. Эвлия Челеби высоко отзывался о ремесленниках этого города: «На всем свете нет ювелиров искуснее» [43, c.41].
Близ Трапезунда добывали квасцы. Они весьма ценились как важнейшее сырье для текстильного и красильного дела и до османского завоевания экспортировались в Европу. Большим спросом пользовались здешние цветные краски. Видимо, в городе было множество красильных мастерских, так как взимаемый с них ежегодный налог составлял 7 тыс. акче.
Предметами трапезундской торговли были также лен и льняное полотно. По-видимому, некоторое количество льна выращивали в ливе Трапезунд, часть же ввозили из других стран, в частности из Западной Грузии.
По данным канун-наме, с льняного полотна, продаваемого в городе, взимался налог в пол-акче с продавца и столько же с покупателя. Однако если в городе мусульманин продавал мусульманину, то налог тогда не взимался,] если же мусульманин продавал христианину, то последний обязан был уплатить налог.
Таким образом, мусульмане пользовались некоторой привилегией при купле-продаже льна.
В документе учтены и другие случаи: «Если житель Трапезунда не сможет продать принадлежавшее ему льняное полотно и после измерения вывезет его в другие места по суше, то он платит 3 акче с сотни, если же морем — то 4 акче с сотни».
Льняное полотно из Трапезунда вывозили для продажи и в Эрзинджан. Согласно канун-наме Эрзинджана 1516 г., «после продажи в городе льняного полотна, привезенного из Трапезунда, с каждого рулона взимается 10 караакче, независимо от того, кто был покупатель, а с юка полотняного отреза -150 караакче».
Большая часть денежных поступлений городской торговли принадлежала султану и санджакбею Трапезунда; годовой доход составлял 700-800 тыс. акче, поэтому государство было весьма заинтересовано этой стороной жизни города и уделяло ей большое внимание. Государственные чиновники бдительно следили, чтобы купцы не припрятывали товар, за что их строго наказывали: «Раньше с купцов, припрятавших товар, эмин и амин взимали таможенный налог в двойном размере; однако раньше в подобных случаях товар возвращали владельцу, теперь же, согласно новому предписанию, этот товар поступает в распоряжение государства».
После установления османцами контроля над проливами влияние иностранных купцов постепенно сократилось. «Османские подданные — армяне, евреи, греки, турки — мусульмане начинают брать в свои руки торговлю в черноморских портах, в Молдавии и Польше» [23, c.192].
Аналогичную картину наблюдаем и в Трапезунде. После ликвидации генуэзских и венецианских торговых факторий в городе вся торговля перешла в руки местных купцов, влияние которых значительно возросло. Следует заметить, что большая часть городского населения была связана с торговлей.
Эвлия Челеби население Трапезунда делит на семь слоев: 1) знатные и вельможи; 2) улемы, праведники и другие почтенные люди; 3) купцы; 4) ремесленники; 5) мореходы; 6) виноградари и садовники; 7) рыбаки [43, c.40].
Из них три слоя — купцы, ремесленники и мореходы непосредственно участвовали в торговле, а мореходы же, как замечает Эвлия Челеби, «занимаются торговлей на море» [43, c.40]. Остальные слои населения также более или менее были связаны с торговлей.
По сведениям Эвлия Челеби, трапезундские негоцианты — это богатые, солидные и блестящие купцы, «которые ходят в Азов, к казакам, в Мегрелистан, в страну Абаза, в Черкесстан, в Крым и торгуют». Трапезундские купцы вели торговлю также с Польшей, Валахией, Болгарией и Ираном.
Анализируя торговлю в этом регионе, нельзя не согласиться с мнением Х.Иналджыка и К.М.Кортепетера, что торговля на Черном море была ведущей отраслью османской экономики. В течение долгого времени она, не имея конкуренции, полностью находилась в руках подданных Османской империи, особенно после установления контроля над проливами и изгнания итальянцев. Фактически иностранцы лишились этого региона для коммерческой активности. После ухода из Черноморского бассейна европейских негоциантов активную позицию в торговле заняли местные купцы, в том числе и трапезундские, однако в основном их деятельность была подчинена интересам османского государства, главной задачей которого было снабжение столицы всевозможными продуктами питания и товарами, в чем активное участие принимали и трапезундцы.
Таким образом, после установления османского контроля над проливами значительно уменьшилась роль Трапезунда в международной торговле и возросла его роль в торговле с причерноморскими странами.
3 ПОИСКИ ЕВРОПЕЙЦАМИ НОВЫХ ПУТЕЙ В СТРАНЫ ВОСТОКА И ТУРЦИЯ
Развитие экономики и особенно торговли в балканских владениях Османской империи зависело не только от состояния внутреннего рынка, во и в значительной, а монет быть, даже в большей степени от внешнего рынка, поскольку через них проходили сухопутные и водные пути, которые связывали государства Центральной Европы со странами Ближнего и Среднего Востока [7, c.18]. Попытки подчинения османской экономики европейскому торговому капиталу предпринимались еще в конце ХVII - начале ХVIII в, но наиболее активное и целенаправленное его проникновение началось во второй половине ХVIII в., когда австрийская ориентальная торговая кампания, вытеснив дубровницких и венецианских купцов, учредила свои филиалы в Белграде, Триесте и Риеке [8, c.123] . Хотя в начале ХVIII в. в Османской империи был принят закон, который разрешал христианскому населению записываться в ремесленные цехи (эснафы), однако из-за частых массовых миграций и изменения этнического состава населения городов Северной Сербии ремесло там развивалось медленно и поставляло мало продукции на внутренний и внешний рынки. Основную часть городских ремесленников составляли турки и янычары. Они были преимущественно кузнецами, оружейниками, сапожниками, поварами, парикмахерами. Сербы и цынцары были чаще всего плотниками, скорняками, красильщиками, гончарами, ювелирами. Их изделия реализовывались в основном на местном рынке и реже вывозились за пределы своих городов и сел. В отличие, например, от боснийских ремесленников, эснафы которых были прочно связаны с янычарскими организациями, сербские ремесленники, включая и белградских, хотя и имели свои эснафы, но не были связаны с янычарами и поэтому не представляли сколько-нибудь влиятельной силы в городах [9, c.20].
Переселявшиеся в пределы Австрийской империи беженцы из балканских владений Порты расселялись, как правило, в пограничных с Турцией селах и зачислялись в полки, несущие охрану границы. Граничары - так называли эту категорию переселенцев - становились прослойкой, через которую осуществлялась связь между этнически родственными народами Османской и Австрийской империй. Эти связи в определенной мере оказывали влияние на развитие экономики, национального самосознания и на формирование общности политических интересов [11, c.56]. Меньшая часть переселенцев оседала в таких городах Австрии и Венгрии, как Нови-Сад, Землин, Мишкольц, Пешт, Сегед, Дебрецен и др. [10, c.29]. Эти люди преимущественно занимались торговлей. Кроне того, в городах Австрийской империи жителями Османской империи создавались торговые колонии. Например, в Вене в 1766 г. активно функционировала «греко-ориентальная» колония, в которой насчитывалось 321 человек, из них 268 были люди греческого исповедания, армян - 21, евреев - 19, турок - 13 человек. Большую часть турок составляли янычары [12, с 49].
Из Австрийской в Османскую империю ввозились: зерно, изделия из железа (гвозди, подковы и др.), орудия земледелия (плуги, косы и пр.), стекло, фарфор, медь, свинец, оружие, медикаменты, предметы роскоши и пр. Из Османской империи в Австрию ввозились: скот, шерсть, кожи, лес, воск, мед, говяжье и свиное сало и другие продукты сельского хозяйства. Торговля скотом, вывозимым из балканских владений Турции, была сосредоточена преимущественно в руках цынцар и в меньшей степени сербов. Она велась под строгим контролем местных янычар, поскольку на их содержание были отданы деньги с пошлин, которые изымались турецкими властями на пограничных переправах, расположенных между Шабацем и Поречем. В обход установленных янычарами порядков сербские крестьяне были вынуждены продавать свой скот от имени патентованых купцов, большая часть которых жила в городах Южной Венгрии, а меньшая - в Белграде. Сербские торговцы скотом выступали как посредники. Они пригоняли стада волов или свиней на пограничные с Австрией базары или в порты Адриатического моря, выдавая себя за представителей одной из торговых кампаний. Лишь немногие из сербских посредников смогли организовать свое дело. Когда это им удавалось, они нанимали для работы в хозяйстве работников (момков) [15, с.198].
Развитию экономики и торговли в балканских владениях Османской империи весьма существенно мешали не только существующие ограничения со стороны центральной и местных властей, но и частые австро-турецкие войны, эпидемии чумы, которые имели место в 1774 г. и с конца 1792 по 1795 г., массовые миграции, а на рубеже ХVIII-ХХХ вв. - междоусобные войны пашей, разбои и т.д. Наиболее неблагоприятная ситуация для развития экономики и торговли сложилась накануне, во время и австро-турецкой войны 1788-1791 гг. и последовавшей затем эпидемии чумы, которая свирепствовала в Белградском пашалыке и в Боснии [7, c.20]. Чумная зараза погубила не только массу народа, но значительную часть скота. В связи с этим на границах с Австрией и в портах Адриатического моря были учреждены карантины, которые функционировали до 1797г. Провоз товаров и проезд путешественников через Белградский пашалык были запрещены до 1795 г. Один из попутчиков английского посланника Р. Листона, направлявшегося в апреле 1794 г. из Вены в Константинополь, так описывал обстановку, сложившуюся в Белградском пашалыке во время чумы: «В Темишваре я встретил курьер, сообщивший нам, что дороги через Землин и Белград... стали исключительно опасны из-за свирепствовавшей в то время чумы, а также из-за действий вооруженных бандитов, взбунтовавшихся против Высокой Порты, опустошавших окрестности и обиравших всех путешественников, встречавшихся на их пути. По этим соображениям посланник (Роберт Листон.-В.Г.) решил, что мы поедем по более длинному пути через Трансильванию и Валахию» [14, c.28]. В конце сентября 1794 г. русский вице-консул Равич также сообщил из Бухареста: «Моровая язва в Белграде продолжается; теперь она оказалась в Паланке, против Орсова».
В других пашалыках Румелии на рубеже XVIII-Х1Х вв. экономическое развитие и торговые связи также были нарушены междоусобной враждой пашей, набегами разбойников, массовым бегством христианского населения за пределы Османской империи. Во время трех походов войск румелийской оппозиции на Константинополь в начале XIX в. движение торговых караванов от Белграда до Солуни прекращались, а в апреле 1801 г. из-за боязни разбоев на дорогах многие торговые люди не смогли приехать на известную Сливенскую ярмарку [15, c.216].
Хозяйственные связи между странами Западной Европы и Османской империей ныне рассматриваются под углом зрения включения последней в мировую экономическую систему, которая начала складываться в Европе с XVI в. Анализ данных о левантийской торговле того времени позволил обнаружить качественные изменения в экономических отношениях империи с европейскими государствами. Со второй половины XVI в. постепенно падает роль международных торговых путей между Востоком и Западом, проходивших через владения османских султанов. Уменьшается значение торговли азиатскими пряностями и предметами роскоши. Сменились и торговые партнеры: венецианских купцов, выступавших в средние века в качестве торговых посредников между Османской империей и Западной Европой, вытеснили представители зарождавшегося капиталистического производства — английские, голландские, французские торговые компании. Наконец, произошло перемещение центра экспортных операций из Египта и Сирии, прежде главных поставщиков пряностей и шелка, в Западную Анатолию и на Балканы, где сосредоточились основные очаги товарного земледелия. Подобные перемены для ряда авторов «политэкономического» направления являются достаточным показателем включения Османской империи в «мировую экономику» на протяжении XVI—XVIII вв. [19, с.47—56].
4 ПЕРЕЛОМ В МЕЖДУНАРОДНОЙ ТОРГОВЛЕ В XVII ВЕКЕ. «РЕВОЛЮЦИЯ ЦЕН» И ТУРЦИЯ
Ослабление военного могущества Османской империи и упадок тимариотской (военно-ленной) системы стали темой многочисленных работ историков как в самой Турции, так и за ее пределами, стремившихся дать свое объяснение причин упадка великой державы средневековья [16, c.97]. «Революцией цен» историки условно назвали значительное повышение цен в Европе в XVI — первой половине XVII в. [45, c.41]. Важнейшей причиной резкого скачка в движении цен явился приток дешевого американского золота и серебра, награбленного конкистадорами и добытого рабским трудом. По подсчетам специалистов, в 1493 г. европейские запасы серебра определялись в 7 тыс. т, а золота в 550 т. К 1544 г. они увеличились, соответственно, до 9 тыс. т и 815,6 т. В 1600 г. запасы серебра исчислялись уже в 21,4 тыс. т, а золота — 1,2 тыс. т. [40, c.299]. Иными словами, в течение века запасы золота более чем удвоились, а серебра утроились. В результате наплыва дешевого драгоценного металла сами золото и серебро стали дешевле. Поскольку же условия производства других товаров в общем остались прежними, то при обмене за то же количество товара надо было заплатить отныне большим количеством золота или серебра, т. е. большую цену. «Если понижается стоимость самой меры стоимости, — писал К. Маркс, — то это прежде всего проявляется в изменении цены тех товаров, которые обмениваются на благородный металл...» [2, c.128].
В начале 80-х годов XVI в. из Генуи и других итальянских городов испанские реалы, чеканенные из американского серебра, стали вывозить в Турцию, а оттуда в Иран. Вопрос о «революции цен» в Леванте был исследован впервые французским историком Ф. Броделем [44, с.23]. После выхода в свет его книги движением цен заинтересовались турецкие историки — М. Акдаг, X. Иналджнк, О. Л. Баркан и др. Материал по ряду районов Турции, собранный М. Акдагом, позволяет сделать некоторые выводы о движении цен в Османской империи. Правда, имеющиеся данные не вполне сопоставимы. Они относятся лишь к отдельным годам, приведены, как правило, без учета сезонных колебаний. Поэтому тенденции в движении цен вырисовываются не столь определенно, как при использовании средних показателей за несколько лет. Тем не менее, обобщая сведения о нескольких областях, можно определенно говорить о том, что тенденция к повышению цен обозначилась еще к середине XVI в., но вплоть до 80-х годов темпы роста были относительно невелики, в дальнейшем же они резко возросли, достигнув своего пика в первом десятилетии XVII в.
Особенно быстро росли цены на продукты питания, причём в отдельные годы они поднимались до очень высокого уровня. Так, киле пшеницы в 1607 г. Стоило 160 акче, а овца продавалась за 560 акче. Чтобы представление о движении цен в конце XVI—начале XVII в. было более полный, сравним приведенные М. Акдагом данные с более поздними сведениями. На протяжении XVIII в. цена киле пшеницы в Салониках — одном из крупнейших центров экспорта зерна — и других сельскохозяйственных продуктов поднялась в 2,5 раза, но реальные цены на зерно (с учетом обесценения акче) остались на прежнем уровне — около 100—120 акче [46, с.217]. Таким образом, хлебные цены в XVIII в. находились на уровне, достигнутом к началу XVII в. Более надежны данные, собранные другим турецким историком О. Л. Барканом, на основе анализа годовых расчетов смет крупных религиозно-культурных центров (имаретов) в Стамбуле, Эдирне и Бурсе. Правда, эти сведения не отражают ситуации в провинции, ибо в упомянутых городах, пользовавшихся статусом столиц, сильнее ощущалось влияние правительственных мероприятий по регламентации цен на продукты питания. В условиях крайней нестабильности урожаев в зоне Средиземноморья сравнение цен по некоторым продуктам питания за отдельные годы не может дать достаточно полной картины движения цен. Поэтому заслуживает внимания попытка О. Л. Баркана рассчитать индекс стоимости жизни в XVI—XVII вв. Хотя он учел лишь расходы на питание и покупку дров, его данные могут быть использованы как вполне надежный показатель роста цен на сельскохозяйственную продукцию в крупнейших городах империи. Рассчитывая индекс стоимости жизни, исследователь взял за основу данные о закупках продуктов питания в имарете Сулейманийе за 1585/1586 г. Считая ассортимент товаров и их объем неизмененными, он определил общую сумму расходов на питание за отдельные годы, по которым сохранились сведения о ценах на сельскохозяйственные товары. Приведенные данные подтверждают отмеченную ранее тенденцию к быстрому росту цен в конце XVI—начале XVII в., сменившуюся относительной стабилизацией со второго десятилетия XVII в. Опираясь на сделанные расчеты, можно констатировать, что цены на продукты питания в крупнейших городах выросли к началу XVII в. более чем в 6 раз по сравнению с уровнем конца XV—начала XVI в. Сопоставление данных по Стамбулу, Эдирне, Бурсе показывают также, что общий индекс цен в целом совпадал с движением цен на зерно, мясо, соль и дрова.
Сведения о ремесленном производстве в Османской империи более скудны, тем не менее, можно заметить, что продукты ремесла и промыслов поднялись в цене меньше, чем сельскохозяйственные. Так, цена аршина хлопчатобумажной ткани выросла в 6—8 раз, льняной ткани — в 4—5 раз. В течение XVI в. медь подорожала с 6—7 акче за окка до 30—35 акче, необработанное железо — с 3 акче за окка до 15 акче, окка мыла с 3 акче до 22 акче [37, c.69]. Белый воск, продававшийся в конце XV в. по 13 акче за окка, к 1595 г. стоил 44 акче, а в начале XVII в. — 60—70 акче. Оплата строительных рабочих и поденщиков увеличива
Появление американского золота и серебра в Европе имело и другое следствие для Османской империи. Поскольку рост цен шел неравномерно и по странам, и во времени, стоимость жизни в Восточной Европе и в Леванте оказалась много ниже, чем в Западной Европе. С середины XVI в. происходит значительное увеличение спроса на дешевую сельскохозяйственную продукцию Леванта и Балканского полуострова [21, c.37]. Увеличение спроса, несомненно, способствовало повышению цен на экспортируемые товары. Поэтому рост цен на зерно и другие сельскохозяйственные продукты отмечается гораздо раньше, чем страна начинает ощущать воздействие инфляции.
Существовала и другая причина роста цен задолго до обесценения акче. По подсчетам О.Л. Баркана, за перпод с 1520 по 1580 г. население Анатолии выросло иа 55,9%, а численность жителей в ряде санджаков Румелии (т. е. на Балканах) — на 71%. За тот же период население 12 крупнейших городов Османского государства (без учета Стамбула, Халеба и Дамаска) увеличилось на 90%.
Столь же быстрый рост населения был характерен, по-видимому, для всего Средиземноморского региона. По вычислениям Ф. Броделя, численность жителей в нем на протяжении XVI в. увеличилась с 30—35 млн. до 60—70 млн. человек. Правда, подсчеты делались, как правило, на основе сведений фиска и потому более высокие цифры конца XVI в. могут быть объяснены совершенствованием работы налогового аппарата. Вероятно, на самом деле в этот период произошло значительное увеличение численности населения всего Средиземноморского региона, в том числе и Османской империи. Во-первых, следует учитывать низкие исходные данные XIV—XV вв. Как известно, «черная смерть» (пандемия чумы) в XIV в. унесла около четверти населения Европы — примерно 24 млн. человек. Во-вторых, наблюдавшееся с XIV до начала XVII в. определенное потепление климата в зоне Средиземноморья» [13, c.57] способствовало в известной степени улучшению условий жизни земледельческого населения (высыхание болот, уменьшение количества наводнений, некоторое сокращение простудных заболеваний и малярии). В анатолийских и балканских провинциях Османской империи прекратились крупные военные операции. Основной театр военных действий переместился в окраинные районы. Указанное обстоятельство, несомненно, способствовало оживлению хозяйственной жизни и более быстрому росту населения в сельских районах и городах.
В данном случае важны не столько цифры, показывающие, как быстро увеличивалось население, сколько тот факт, что рост населения не сопровождался заметными изменениями в традиционной технологии земледелия и транспорта. Между тем возможности экстенсивного развития сельского хозяйства Турции также были очень ограничены. Османские законодательные акты начала XVI в. свидетельствуют об обострившихся конфликтах за землю, что было связано, очевидно, с исчерпанием фонда свободных земель. Последнее обстоятельство кажется, на первый взгляд, странным, особенно если принять во внимание очень невысокую плотность населения Анатолии в османскую эпоху. Однако следует учитывать тот факт, что значительную часть жителей Малой Азии составляли кочевники, которые, нуждаясь в обширных пастбищах для своего скота, самым серьёзным образом мешали распашке пустошей [21, c.117].
Появление «избыточного» населения должно было отрицательно сказаться на хозяйственной жизни страны, прежде всего на положении крестьянства. Свидетельством тому является парцеллизация крестьянских наделов (чифтов). О масштабах этого процесса, развернувшегося в XVI в., свидетельствует исследование английского историка М. Кука. Проанализировав данные османских реестров по району Токата (центральная Анатолия), он установил, что многие чифты, записанные за одним лицом, в действительности были разделены между несколькими владельцами, обычно братьями. Из 549 райятов, отмеченных в реестрах второй половины XVI в., 69% относились к категории безземельных, арендующих землю (джаба), 21% — имели полчифта как холостые (мюжерред) и лишь 10% владели целыми наделами. Ограниченность фонда земель, пригодных для обработки, вела к выталкиванию из деревень избыточного населения. Эти «лишние» люди, получившие в османских документах название «гурбет таифеси» или «левендов», частично переселялись в города, частично находили себе место среди челяди провинциальных феодалов, частично же превращались в разбойников и мародеров, число которых в XVI в. резко возрастает [21, c.45]. В любом случае они не были связаны с сельскохозяйственным производством, но потребляли продукцию сельского хозяйства. Чем больше росла их численность, тем острее становилась продовольственная проблема.
В 50-х годах XVI в. Порта часто разрешала вывоз верна в страны Западной Европы, а 60-е годы отмечены стабильным сокращением вывоза. С 70-х годов в городах Турции почти постоянно не хватает хлеба. Судя по сообщениям венецианских послов, в 1574 г. цены на хлеб в Стамбуле были почти столь же высоки, как и в Венеции, недород ощущался по всей стране, особенно в Малой Азии, где люди умирали от голода. Недостаток продовольствия отмечался в сентябре 1575 г., в апреле 1576 г., марте 1578 г., в сентябре 1580 г. Аналогичная ситуация повторялась в августе 1585 г., феврале 1586 г., марте и сентябре 1587 г., феврале 1588 г. и в 1589 г. Столь напряженное положение с продовольствием в столице отражает общую ситуацию в стране и помогает понять причины быстрого роста цен и вздорожания жизни.
Инфляционный рост цен, связанный с обесценением акче, привел к серьезным финансовым затруднениям для османского правительства. Выяснилось, что цены росли быстрее, чем увеличивалась денежная масса. Поэтому имевшихся запасов золота и серебра не хватало на покрытие постоянно возраставших расходов. Стремясь пополнить казну, османское правительство прибегло к порче монеты, а затем и понижению пробы серебряных монет. Выпуск порченной монеты на некоторое время обеспечивал казну ценным металлом, но не мог решить трудностей, стоявших перед правительством. Более того, употребление порченной монеты повлекло за собой расстройство государственных финансов и серьезно осложнило внутриполитическую обстановку.
Воздействие «революции цен» на различные классы и слои османского общества было неодинаковым. От роста цен на сельскохозяйственную продукцию выиграли, в первую очередь, крупные феодалы-землевладельцы, связанные с рынком, особенно с внешней торговлей. Как отмечает французский историк М. Аймар, в первой половине XVI в. среди тех, то продавал зерно купцам из Дубровника, встречались крестьяне. Представители второго торгового города, ведя переговоры с Портой, настаивали, чтобы договор разрешал осуществлять часть закупок у delli роveri, т. е. у реайи. Но с 1552 г. это — лишь «старый обычай». С этого времени основными продавцами выступали члены султанской семьи, паши, правители санджаков.
Мелкие феодалы-тимариоты, получавшие фиксированный (в денежном выражении) доход, проиграли от «революции цен». В то время как цены на рынке, а также государственные налоги резко возросли, размеры поступлений на содержание сипахи, регламентированные законом, остались на прежнем уровне. В конце концов военные расходы, лежавшие на плечах тимариотов, перестали окупаться сборами с тимара. Сипахи теряли интерес к ленам, их боевой дух и желание воевать также неуклонно падали. Потеряли от «революции цен» те группы городского населения, которые получали фиксированное денежное вознаграждение, — чиновники, янычары, наемные работники, поденщики. Однако благодаря введению твердых цен на продукты питания, понесенный ими ущерб был, по-видимому, невелик. Более других пострадали крестьяне, не производящие на рынок. Не имея крупных товарных запасов зерна и других сельскохозяйственных продуктов, они не смогли воспользоваться благоприятной конъюнктурой на рынке и несли бремя увеличившихся налогов. Выход из тяжелого финансового кризиса, в котором оказалось Османское государство, правители страны видели в увеличении феодальной эксплуатации народных масс и особенно крестьянства. Тяжелые последствия для сельского хозяйства имел быстрый рост удельного веса денежной ренты. Среди тюркологов не существует единой точки зрения относительно форм феодальной ренты в XVI в. Поэтому обратимся к имеющимся сведениям о системе налогообложения в рамках тимариотской системы землевладения.
Поземельная рента, получаемая классом феодалов, распадалась на две части: одна доля присваивалась сипахи, другая — фиском. И та, и другая часть выступали как в форме отработок (барщины), так и в виде натуральных поставок и денежных платежей. При отсутствия крупного хозяйства у феодалов отработочная рента не имела широкого распространения. Более того, османским законодательством предусматривалась возможность откупиться от барщины. Владелец полного чифта обязан был уплатить 22 акче, имевшие меньший надел, — 16 или 9 акче [14, c.43]. Немаловажное значение имели натуральные повинности, и прежде всего десятина (ушр, ашар). Десятиной облагалось все земледельческое производство райата. Натуральными были и традиционные подарки, которые крестьяне должны были приносить феодалу по праздникам. Как правильно отметил Н. М. Гуревич, тот факт, что натуральные поставки крестьян исчисляются в денежном выражении, не следует принимать за свидетельство коммутации продуктовой ренты. Указанный в османских реестрах денежный эквивалент был необходим властям для определения размера дохода тимара.
Тем не менее, часть ренты, получаемой сипахи, имела денежную форму. Денежная часть ренты взималась в форме таких налогов, как ресм-и чифт (для мусульман) и испендже (для христиан). Согласно османским законам, максимальный размер поземельного налога для семьи, владеющей целым чифтом, составлял 22 акче для мусульман и 25 акче для христиан. К денежным сборам относились также налоги на таких домашних животных, как свиньи и овцы, а также категория сборов под общим названием «бад-ю хава» (плата за невесту, плата за документ на землю, штрафы за те или иные проступки и т. д.). Если исходить из упомянутых подсчетов В. Мутафчиевой, удельный вес денежных платежей к началу XVI в. должен был составить примерно 20—30%. В этом случае натуральные повинности равнялись бы примерно 50% совокупной ренты, присваиваемой сипахи.
Сумму государственных налогов, взимаемую с крестьянского хозяйства, определить сложней. Строго регламентируя поступления в пользу сипахи, государство не устанавливало точных размеров сборов и повинностей в пользу фиска. Вплоть до конца XVI в. Порта чаще прибегала к отработочной и денежной формам ренты, нежели к натуральной. Сохранилось много документов, которые сообщают о райятах, обязанных участвовать в ремонте крепостей, охране дорог, работать в рудниках, служить во вспомогательных воинских частях. Однако выполнение трудовых повинностей, как правило, возлагалось в Османской империи на особые группы зависимого населения, получивших в исторической литературе на звание «райи с особыми поручениями». Характерной чертой положения этих групп было полное или частичное освобождение от уплаты налогов и натуральных поставок государству. Возможно, этим обстоятельством объясняется крайняя скудость сведений о продуктовой ренте в пользу фиска среди документов XVI в.
Важное место в денежных сборах казны занимала подушная подать с немусульман — джизье. Другим видом денежных платежей с крестьянства были налоги, известные под названием «чрезвычайных». Наиболее старой формой подобных сборов являлся налог авариз. Считается, что он существовал еще во времена Мехмеда Фатиха, но более конкретные сведения о нем относятся к периоду правления Баязида II (1481—1512). При Баязиде и его преемнике Селиме I (1512—1520) авариз взимался в размере 20 акче с одной налоговой единицыю. При Сулеймане Кануни (1520— 1566) налог собирали довольно часто, хотя и нерегулярно. В середине XVI в. он превращается в регулярный сбор и равняется 50—60 акче, а в конце века в связи в девальвацией акче его размер резко увеличивается — до 160 акче в 1592 г., 250 — в 1593 г., 500 — в 1597 г.
Поскольку при быстром росте государственных налогов размеры доходов сипахи оказались «замороженными» на прежнем уровне, доля сипахи в общем объеме феодальной ренты, получаемой с крестьян, резко сократилась. Так, в начале XVI в. ленники Румелии пользовались примерно 50—70% всех сборов с сельского населения, а в конце века — лишь 20—25% ". Такова же, несомненно, была тенденция и в Анатолии. В результате увеличения размеров государственных налогов выросли как общая величина феодальной ренты, так и доля денежных сборов с крестьянской семьи. Даже допуская, что сипахи получали в конце XVI в. свою долю ренты продуктами, все равно удельный вес натуральной ренты будет ниже из-за резкого увеличения размеров денежных налогов в пользу фиска.
Преобладание денежной формы платежей в рассматриваемый период нельзя считать безусловным показателем высокого уровня товарного производства. Как было показано выше, увеличение роли денег вытекало из особенностей социально-экономического развития османского общества и диктовалось возросшими потребностями феодалов. Поэтому турецкий вариант коммутации ренты не стимулировал развития производительных сил в сельском хозяйстве. Более того, он усиливал разорение крестьянства. Из-за узости внутреннего рынка, отсутствия значительных товарных запасов зерна [10, c.29] и других продуктов земледелия, крестьянин не мог использовать повышенный спрос на сельскохозяйственные продукты. Большое количество продуктов крестьянского производства могло появиться на рынке лишь осенью, после сбора урожая. Однако местные потребности были невелики, а транспортировка зерна и других продуктов полеводства на значительные расстояния являлась нерентабельной [24, c.38]. Появление большого количества сельскохозяйственных продуктов на местном рынке меняло на короткое время рыночную конъюнктуру, приводя к преобладанию предложения над спросом, и крестьяне вынуждены были продавать свой урожай по дешевой цене.
Оказавшись не в состоянии выполнить свои повинности, райят прибегал к помощи ростовщика. Ростовщические операции приобрели большой размах. Часть сельских жителей оказалась в долговой кабале, заложив свои дома, скот и землю, ускорился процесс потери крестьянами прежних прав на землю и превращения их в бесправных держателей.
Османские авторы и европейские путешественники конца XVI — начала XVII в. сообщают о массовом бегстве крестьян из деревень, об опустевших селах и брошенных полях, о частых голодных годах. Хотя со второго десятилетия XVII в. в движении цен наблюдается известная стабильность, сельское хозяйство еще долго не могло оправиться от последствий «революции цен». В 1640 г. Кочибей писал: «Так как, милостивый мой повелитель, слуги твои, райя, крайне обеднели и разбежались из деревень, то случись в скором времени война, вести ее будет слишком трудно» [26, c.276].
М. Кук обнаружил два султанских формана, датированных 30-ми годами XVII в. В одном из них, касавшемся Западной Анатолии, отмечался упадок в доходах большинства тимаров и зеаметов и приказывалось пересмотреть записи поступлений сипахи, уменьшив их на треть суммы. Из другого фермана явствует, что в Центральной Анатолии положение было еще хуже. Судя по результатам проверки тимаров, райя была разорена в 90 случаев из 100. Поэтому султан предписывал два тимара считать за один [27, c.45].
Упадок земледелия и ослабление власти на местах способствовали усилению позиций кочевников, которые начинают вытеснять крестьян во внутренних районах Анатолии. Отмечается постепенное сокращение числа населенных пунктов в Малой Азии. По подсчетам В. Хюттерота, с конца XVI и до середины XIX в. в районе Коньи исчезло до 60% деревень в горной местности и до 90% — на равнинах [29, c.73].
Широкое недовольство народных масс усилением феодального гнета, произволом и насилиями представителей господствующего класса вылилось в мощный социальный конфликт, потрясший Османскую империю в конце XVI—начале XVII в. Вся Анатолия стала ареной многочисленных крестьянских выступлений, получивших в официальных документах название «джелялийской смуты». Жестокие репрессии, обрушенные на «дже-лялийцев», не принесли успокоения. Правящая верхушка должна была пойтн на определенные уступки. В октябре 1610 г. султан издал ферман, получивший название «указа справедливости». В нем обращалось внимание местных властей на тяжелое положение райятов и предписывалось уменьшить поборы и ограничить произвол ростовщиков.
Очевидно, и само правительство должно было пересмотреть свою налоговую политику. В своем втором рисале Кочибей наставлял нового султана: «Брать с каждого дома райи авариз по 5 курушей — много. Это обременительно для бедной райи. Мой милостивый государь, на основании древних законов следует взимать 300 акча. Если соблюдать порядок, то райя будет молиться за тебя и в стране наступит процветание и не будет насилия» [28, c.315]. Очевидно, советы возымели свое действие: несмотря на продолжающееся падение курса акче, размер налога на протяжении почти всего XVII в. практически не повышался [30, c.14]. Другим новым моментом в налоговой политике Порты было повышение доли натуральных поставок. Уже с 20-х годов XVII в. отмечаются случаи взимания авариза зерном. Важное значение приобретают принудительные изъятия продовольственных запасов у крестьян по фиксированным ценам («сюрсат», «нузуль захиресн», «иштира»). С конца XVI в. трудовые повинности в пользу государства распространяются на все зависимое население. Отмечается и рост барщины, особенно в частнособственнических владениях крупных феодалов. В целом же можно говорить о новой тенденции к сокращению удельного веса денежных сборов или рекоммутации ренты. Эта тенденция, появившись в XVII в., прослеживается и в XVIII — начале XIX вв.
Рассмотрение последствий «революции цен» в Турции позволяет сделать некоторые выводы. Несомненно, что по мере развития производительных сил происходит расширение сферы товарно-денежных отношений. Однако в пределах одной исторической эпохи связь между степенью социально-экономического развития и масштабами денежного обращения не была, по-видимому, столь прямой и жесткой. Уровень денежного обмена определялся не только состоянием производительных сил общества, но и многими другими причинами. Так, османское общество XVI в. находилось на переходной стадии развития от раннего феодализма к развитому. Тем не менее, воздействие внешних факторов (переход к огнестрельному оружию, «революция цен» в Европе, рост спроса на сельскохозяйственную продукцию стран Леванта), равно как и внутренних (оживление хозяйственной жизни, рост населения) способствовали значительному возрастанию роли денег. Это нашло свое отражение, в частности, в преждевременных попытках коммутации поземельной ренты. Резкое увеличение удельного веса денежных платежей оказалось кратковременным явлением, но оно вызвало серьезное потрясение основ жизни общества.
Определим те условия, при которых возможен стал «турецкий вариант» коммутации поземельной ренты. Во-первых, складывание и развитие Османского государства происходило на территории, где задолго до появления тюркских племен уже существовали широкая сеть городов, денежное обращение и товарный обмен. Это обстоятельство способствовало прогрессу османского общества, ускоряло эволюцию от патриархально-феодальных порядков к развитому феодализму. Во-вторых, переход к денежным сборам облегчался отсутствием крупных помещичьих хозяйств, своеобразным складом мышления сипахи, ориентированных на участие в военных походах, а не на хозяйственную эксплуатацию своих земельных владений, их частым отсутствием в связи с военными экспедициями и трудностью реализации крупных поступлений в натуре. Наконец, преждевременная коммутация связана с высокой степенью централизованного руководства и неограниченной властью правителей государства. Перечисленные условия составляют характерные моменты политической и социально-экономической жизни не только Османского государства, но и других средневековых восточных деспотий. Поэтому можно предполагать, что варианты коммутации поземельной ренты, аналогичные турецкому, могли повторяться в различных районах Востока.
5 УПАДОК РОЛИ ТУРЦИИ В МЕЖДУНАРОДНОЙ ТОРГОВЛЕ В КОНЦЕ XVII - XVIII ВЕКЕ. СИСТЕМА «КАПИТУЛЯЦИЙ»
турция международная торговля
Ситуация усугублялась экономическим кризисом. Основой экономики Турции было взимание податей с огромного подвластного населения и контроль над традиционными торговыми путями из Индии в Европу – через Персидский залив и Красное море. Проникновение португальцев в Индийский океан само по себе не смогло пошатнуть турецких позиций в данной области (как часто думают), но вот «революция цен» - попросту говоря, резкий всплеск инфляции в Европе, вызванный массовым наплывом драгоценных металлов из Нового Света – ударил по турецкой экономике очень больно. К началу XVII века турецкая денежная единица – акче – обесценилась в шесть раз в сравнении с временами Мехмеда Завоевателя, и в дальнейшем тенденция продолжалась по нарастающей. Это вызвало падение доходов населения и разложение системы тимаров – теперь тимариотам значительно труднее стало прокормить себя, да еще и нести при этом военную службу. В результате тимары вначале стали поголовно превращаться в наследуемые имения – чтобы из них можно было выжать хоть что-то – а затем тимариоты стали стремительно терять свои военные функции, превращаясь просто в сельских помещиков. Но и это их не спасло – в XVIII веке началось тотальное разорение тимариотов, влекшее утрату ими своих участков и укрупнение землевладения в провинциях. Таким образом, возникла мощная и независимая от государства провинциальная аристократия – что великим султанам прошлого не могло бы привидеться и в кошмарном сне.
Кризис же повлек за собой и усиление активности различных неортодоксальных религиозных сект антиправительственной направленности. Результат был закономерен – консервативная исламская реакция со стороны государства, приведшая в итоге к интеллектуальному закостенению всей системы. Ранняя Османская Турция была весьма либеральной страной в интеллектуальном плане – там развивались точные науки и прикладные дисциплины (такие, как математика, картография), архитекторы экспериментировали с новыми идеями и формами, а при дворе султанов процветала живопись, в том числе портретная, испытывавшая серьезное влияние итальянского Ренессанса. Теперь этому пришел конец. Идеализированная старина была объявлена единственным образцом для подражания. К XVIII веку турецкие ремесленники, по сути дела, лишь воспроизводили творения своих предшественников. Воспроизводили мастерски, но лишь воспроизводили. Зашоренное собственной ретроградско-охранительной доктриной правительство не способно было понять новых меркантилистских принципов, на которых строилась экономика его европейских соседей, и пыталось покрыть свои текущие потребности за счет импорта, не будучи при этом способным наладить адекватный товарообмен и нормальный баланс торговли. Импорт европейских промышленных товаров задушил на корню все потенциальные зачатки собственной турецкой промышленности. Теперь Турция могла экспортировать только сырье, чем она усиленно и занялась. В империи стала стремительно складываться экономика полуколониального типа…
Наконец, как последний аккорд, рухнула система девширме – становой хребет государства. Кризис и переход империи к стратегической обороне, разложение системы тимаров, а также появление провинциального сепаратизма как весомой силы, повлекли за собой необходимость увеличения численности войск, на которые султан мог бы положиться, т.е., по определению – войск Капыкулу. К середине XVII века численность янычар выросла с 12 тыс. до 40 тыс., и продолжала расти. Но государство при этом отнюдь не богатело, и не имело возможности содержать их на том же уровне, что и раньше. Поэтому янычарам разрешили заниматься ремеслом и торговлей, надеясь сделать их в какой-то степени самодостаточными. Это подорвало всякую дисциплину в корпусе. Вдобавок, янычары (изначально вообще не имевшие права жениться, на что никто уже давно не обращал внимания) добились позволения своим детям вступать в корпус в обход системы девширме. От этого уже был один шаг до позволения вступать в корпус всем желающим, и этот шаг был в итоге сделан.
Так великая империя убивала сама себя, шаг за шагом последовательно разрушая все основы, на которых зиждилась – экономические, социальные, политические, идеологические, военные. Конечно, фундаментально здоровый, крепкий и жизнерадостный дух турецкого народа не дал в итоге стране погибнуть окончательно. Но это уже совсем другая страна, с другим характером и другим лицом. И лишь памятники великого и кровавого прошлого тонкими пальцами минаретов молча указуют в небо…
Исследование ключевого периода на историческом пути, превращения Османской империи из крупнейшей и влиятельнейшей державы Старого Света в периферийный элемент мировой капиталистической системы позволяет нам на основе анализа кризисной ситуации XVIII в.увидеть упадок роли Турции в международной торговле, а также раскрыть причины подобной эволюции и обстоятельства складывания попозже (в XIX в.) механизма «зависимого развития», воздействие которого ощущает и современная Турция.
Современники не могли достаточно глубоко осмыслить существо процессов, переживавшихся османским обществом, и явно недооценивали потенциальные возможности его политических институтов. Однако тот же недостаток был присущ и специалистам по турецкой истории, в трудах которых надолго утвердилось положение о застое и упадке империи в XVIII в., которое удалось преодолеть лишь благодаря включению ее в орбиту экономического, политического и идеологического воздействия Запада.
Новое обращение к анализу процессов, протекавших в османском обществе, необходимо для преодоления прежних представлений об особенностях его функционирования и закономерностях развития.
В центре внимания — ситуация, сложившаяся в государстве в XVIII в., поскольку это столетие выступает как ключевой этап на пути превращения Османской империи из крупнейшей и влиятельнейшей державы Старого света в периферийный элемент мировой капиталистической системы.
Некоторое повышение товарности сельского хозяйства, увеличение спроса городского населения и продолжавшийся рост ремесленного производства в большинстве провинций Османской империи создали благоприятные условия для расширения масштабов внутренней и внешней торговли в XVIII в. [15, c.234].
Вплоть до недавнего времени историки мало интересовались состоянием хозяйственных связей в империи. Лишь в последние годы они приступили к углубленному изучению материалов турецких архивов, с тем чтобы определить конкретные формы и методы торгового обмена, его масштабы и тенденции развития товарно-денежных отношений.
Первые опыты подобных исследований показали, что в XVIII в. формы рыночных связей существенно не изменились. Торговля между городом и деревней, кочевниками и оседлым населением по-прежнему концентрировалась на еженедельных (пятничных) базарах, происходивших в городах и крупных селах. Довольно частые упоминания о них, встречающиеся в сочинениях Эвлия Челеби и Кятиба Челеби, позволяют предположить, что пятничные базары были уже установившейся традицией для большинства районов империи. К этому же выводу пришла и С. Фарохи, анализируя данные налоговых реестров по ряду санджаков в Западной и Центральной Анатолии [15, с.50].
Наряду с пятничными базарами большую роль в хозяйственной жизни играла ярмарочная торговля. Первоначально ярмарки обслуживали главным образом внутреннюю торговлю на всех ее уровнях — региональном, межгородском и местном. Специфика их деятельности, по мнению С. Фарохи, заключалась в том, что они получили наибольшее развитие в тех районах, где уровень урбанизации был низок [32, c. 63]. Как только города и связанная с ними торговля вырастали до определенных размеров, ведушие торговцы оседали в них и предпочитали поддерживать контакты со своими торговыми партнерами в других городах не лично, а через своих агентов или профессиональных посредников. В этом смысле ярмарки хорошо сочетались с караванной торговлей, поскольку участники последней располагали незначительными возможностями складирования своих товаров, ограниченной информацией относительно рыночной конъюнктуры и малым запасом времени, которое они могли провести на одном месте.
Особенностью османских ярмарок (более известных на Балканах, чем в Анатолии) можно считать их тесную связь с вакфами. Обращение территории крупных ярмарок в собственность религиозных учреждений (мечетей, дервишских орденов и т. л.) способствовало развитию торгового потенциала ярмарок благодаря обеспечению большей безопасности от произвола местных властей и янычар, а также строительству вакфными смотрителями различных рыночных помещений и складов.
Если в XVI в. ярмарки служили главным образом развитию экономических связей внутри империи, то в XVIII в. ситуация заметно меняется. Удельный вес операций, связанных с внешней торговлей, начинает быстро увеличиваться. Показательно сообщение французского консула в Салониках в мае 1747 г.: «Основное потребление французского сукна приходится на соседние города и деревни во время ярмарок, куда греческие и турецкие купцы привозят сукно, скупленное у французов, и лишь самая незначительная часть тканей остается в самом городе» [16, с.98]. Фактически крупнейшие ярмарки трансформируются, по выражению Фарохи, в «механизм распределения импортируемых европейских товаров» [19, c.62].
С учётом торговых сделок в Восточной и Юго-Восточной Анатолии и Египте можно предполагать, что общий результат будет составлять не менее 40 млн. Между тем Халеб не был единственным крупным коммерческим центром империи; городов подобного ранга можно назвать несколько: Дамаск, Багдад, Каир, Измир, Салоники. Значительно большим был объем торговых операций в Стамбуле.
Отличительной чертой торговой жизни Халеба, кстати, как и Багдада, была исключительно большая роль транзитных операций: около 30 млн. пиастров в товарообороте приходилось на долю изделий, проходивших через город из стран Востока в Европу, и европейских товаров, поступавших на восточные рынки. Впрочем, высокий удельный вес транзитных грузов составляет характерную особенность караванной торговли, на которую приходился основной объем межрегиональных и межгородских хозяйственных связей в империи. Поэтому сведения о торговых контактах Халеба, прежде всего по номенклатуре товаров и географическому распределению поставок, позволяют лучше представить характер торговли в Османской империи на рубеже XVIII—XIX вв. Вполне очевидно, что внутренний спрос не покрывался местным производством, поэтому в торговом обмене видное место занимают не только восточные или европейские товары, но и наличные деньги. В караванной торговле на дальние расстояния по-прежнему преобладают предметы роскоши, тогда как морские перевозки обеспечивают более широкий спектр потребностей крупных городов.
Четыре пожизненных откупа (на поступления с таможен в Трабзоне, Токате, Варне, Никополе, Ряхове и Систове) связаны в основном с внутренним товарооборотом, остальные в большой мере зависели от внешнеторговых связей. Судя по приросту дохода владельцев маликяне, можно считать, что в первых трех случаях объем торговых операций значительно вырос и лишь в Варне на протяжении большей части XVIII в. он оставался примерно на одном и том же уровне. Другой вывод состоит в том, что в конце века темпы развития внутренней торговли начали замедляться, тогда как размеры экспортно-импортных сделок продолжали быстро расти. Заметим также, что выводы относительно состояния рыночных связей в империи вполне соответствуют заключениям об эволюции ремесленного производства, что делает более надежными и те и другие.
Внешняя торговля Османской империи основывалась на связях с соседними азиатскими и африканскими странами, с одной стороны, и на товарообмене с европейскими странами — с другой. Величина торгового оборота со странами Востока и Чёрной Африки до сих пор не установлена. Однако известно, что трансазиатским путем из Ирана, Средней Азии, Индии и даже Китая в Османскую империю (через Эрзурум или Багдад) поступали высококачественные шелковые и хлопчатобумажные ткани, шелк-сырец, шерсть, ковры, фарфор. По морю (через Басру или Красное море) в султанские владения ввозились ткани, сахар, пряности, рис из Индии и стран Юго-Восточной Азии, кофе, а также ладан, камедь и канифоль из Аравии. В Египет ежегодно караваны доставляли из Эфиопии и Судана слоновую кость, кожи, страусовые перья, золотой песок. Часть ввозимых товаров реэкспортировалась далее в Европу, часть оседала в Стамбуле и различных провинциях империи. В Эфиопию и далее на юг шли льняные и шерстяные ткани, египетское зерно, марокканские сафьяны, оружие, европейские товары [15, c.54]. Восточная торговля была наиболее прибыльна. По сообщениям современников, в начале XVIII в. чистая прибыль от продажи в Смирне (Измире) гилянского шелка составляла 3 куруша за батман (около 8 кг). Груз одной лошади давал 100 курушей, а груз верблюда — около 170 курушей барыша [18, с.302]. Если учесть, что караван состоял из 300—400 животных прибыль могла составить целое состояние — 30—50 тыс. курушей.
Хотя участие в сухопутной или морской азиатско-африканской торговле сулило большие доходы, османские купцы не играли в ней ведущей роли, ибо были не в состоянии конкурировать с местными индийскими либо иранскими торговцами, располагавшими большим и долгим опытом, необходимыми практическими знаниями, широкой сетью агентов и партнеров. Оценивая ситуацию, один из французских дипломатов писал в 1669 г.: «Турки обычно не имеют дела с иностранцами, если не считать некоторых турок-авантюристов, которые отваживаются ехать в Индию или Персию, откуда и приходят главные сухопутные караваны в Каир, Алеппо или Смирну, с ними прибывают персы и армяне, чтобы торговать в Константинополе [18, с.173].Та же ситуация сохраняется и в XVIII в. Постоянное участие османских купцов в восточной торговле ограничивалось их операциями в Аравии. Ежегодно 20—25 судов доставляли из Суэца в Джидду товары из Египта и Европы; в свою очередь, в трюмы этих кораблей грузились моккский кофе и товары, привозимые в Аравию индийскими купцами. Аравийская коммерция временами приносила до 100% прибыли [40, с.214].
В целом же для Османской империи значение торговых связей с азиатскими и африканскими странами было двоякое: во-первых, государство, в частности крупные центры (Стамбул, Багдад, Каир, Халеб, Измир), обеспечивалось определенными товарами и промышленным сырьем; во-вторых, казна получала значительные доходы от транзита восточных грузов в страны Европы. Заметное уменьшение потока транзитных грузов (особенно пряностей и красителей) из-за открытия морского пути вокруг Африки и возросшей конкуренции европейцев в странах Индийского океана означало соответствующее сокращение и таможенных сборов. Из-за пассивного баланса афро-азиатской торговли в XVII—XVIII вв. из Османской империи усилился отток ценных металлов в Индию и Иран. Это хорошо видно по данным Ж.-Б. Руссо о халебской торговле: лишь четверть стоимости груза из Ирана, Индии и Аравии возмещалась на рубеже XVIII—XIX вв. изделиями османских ремесленников, а также благодаря реэкспорту европейских товаров, остальное приходилось оплачивать наличностью. В подобных обстоятельствах понятен интерес Порты к расширению товарообмена с Европой как по каналам морской (левантийской) торговли, так и посредством сухопутных связей, шедших через Австрию и Польшу.
Вплоть до середины XVIII в. операции европейского купечества в странах Восточного Средиземноморья, вошедших в состав Османской империи, отличались заметным превышением вывоза над ввозом. Данные левантийской торговли за первые десятилетия XVIII в. дают основания считать, что положительное сальдо в торговом обмене с европейскими странами обеспечивало османской казне не менее 2 млн. курушей при общей сумме поступлений примерно 60 млн. (около 18 млн. ф. ст.) [40, с.48].
Выгодна была левантийская торговля и европейцам. Одно из ее важных преимуществ состояло в возможности быстрого оборота капиталов. Л. Марсильи так объяснял борьбу английских коммерсантов за преобладание в Леванте в XVII в.: «Турецкий торг толь великую англичанам приносит прибыль так для близости, так и для способного отправления купечества потому, что корабли ходят туда и возвращаются дважды в год» [39, с.37]. Позже океанская торговля, в которой особенно преуспела Англия, существенно ослабила интерес ее деловых людей к Османской империи. И в XVIII в. на первое место в левантийской торговле выходит Франция. Имея в виду широкий вывоз промышленного сырья (хлопка, шерсти, шелка-сырца) из османских владений, практиковавшийся Францией с начала этого века, французский историк А. Вандаль писал: «Торговля с Левантом была необходима для нормального функционирования французской промышленности, ее упадок привел бы к гибели самые важные провинции страны» [45, с.31].
Отметим также, что французские и другие западные купцы — в силу статей капнтуляционных договоров, которые Порта с XVI в. заключала с европейскими государствами,— обладали рядом важных привилегий. Для них были установлены низкие ввозные пошлины (3% стоимости товара), они освобождались от уплаты сборов на многочисленных местных таможнях, им гарантировалась безопасность торговли и обеспеченность их имущества. Все это позволило французскому послу де Боннаку писать королю: «Ваши подданные, занимающиеся торговлей с Левантом, имеют самую большую и прибыльную торговлю во всем королевстве... торговцы в Леванте имеют самые лучшие условия, чем где бы то ни было» [19, с.14]. Заинтересованность обеих сторон в развитии левантийской торговли способствовала ее заметному прогрессу. На протяжении XVIII в. ее объем практически удвоился, достигнув к 80-м годам примерно 110 млн. ливров (в XVIII в. 3 ливра равнялись 1 курушу/пиастру). Среднегодовая сумма торговых операций Франции в Леванте выросла за столетие примерно в 6 раз и поднялась до 70 млн. ливров [42, с.67].
При этом, однако, удельный вес этих связей в мировой экономике существенно сократился. В конце XVI в. на долю Леванта приходилось около половины французской внешней торговли, в 80-е годы XVIII в.—лишь 9% [31, с.32]. Английская торговля в Восточном Средиземноморье достигла своего высшего уровня в середине XVII в., когда она составляла около 10% всего объема торговых операций Англии, к концу же XVIII в. этот показатель упал до 1% [30, с.120]. Несомненно, что внешнеэкономические контакты Османской империи развивались более медленными темпами, чем общемировые.
Несмотря на увеличение роли океанской торговли, экспортно-импортные операции левантийских портов благодаря работам туркологов «новой волны» по-прежнему привлекают пристальное внимание исследователей.
На первый взгляд сдвиги, происходившие в левантийской торговле в XVIII в., вполне подтверждают эту гипотезу. Уже в первые десятилетия вывоз сырья для французских мануфактур составлял ¾ ежегодного импорта Франции (13,5 млн. ливров из 18 млн.). С учетом же продовольствия (2,6 млн. ливров) удельный вес сельскохозяйственной продукции в закупках французских купцов оказывался еще выше. На протяжении столетия вывоз хлопка во Францию вырос по стоимостным показателям в 14 раз, шерсти — в 4 раза, масел — в 5 раз, а вот шелковой пряжи — лишь в 2 раза. К 1730 г. французы прекратили закупать ткани из тифтика (мохера), резко сократились закупки шелковых и хлопчатобумажных тканей. В 1729 г. французский посол Вильнёв писал: «Уже сейчас, вместо того чтобы привозить из Константинополя крашеные холсты, начали доставлять сюда ткани, выделанные в Марселе, и если добиться лучшего их качества, то можно будет отказаться от закупок в Турции и ограничить нашу торговлю в Леванте покупкой хлопка» [40, с.232].
Усилия представителей западноевропейских держав по реорганизации левантийской торговли дали свои результаты. Если в XIV—XVI вв. сбыт продуктов земледелия занимал второстепенное место в ее общем объеме, существенно уступая реэкспорту товаров с Востока, а также вывозу изделий местного ремесленного производства, то в XVIII в. владения османских султанов превратились в источник сельскохозяйственного сырья, а также зерна для европейских стран.
Ожесточенная борьба, развернувшаяся в конце XVII —начале XVIII в. между Англией, Голландией и Францией за преимущество в поставках сукна в Османскую империю, показала, что левантийский рынок был важен западным странам и для сбыта продукции своих мануфактур. Так, венецианцы, занимавшие долгое время второе место по объему торговых сделок, экспортировали шелковые и парчовые ткани, стекло, бумагу; голландцы — сукна, металлические изделия; англичане — одежду, олово, свинец, часы, кожи.
Если исходить из целей, которые ставили перед собой европейские партнеры по левантийской торговле, нетрудно прийти к тем же выводам, которые сделали турецкие и западные исследователи 70-х годов. Однако нельзя не заметить, что при подобном подходе не учитывается позиция другой, османской стороны; по-существу, лишь предполагается ее готовность подчиниться диктату западных торговых компаний.
На деле же условия, в которых действовали эти компании в XVIII в., исключали возможность диктата. Хотя европейские коммерсанты располагали рядом важных привилегий, ставивших их в более выгодное положение по сравнению с местным купечеством, они оставались фактически отрезанными от внутреннего рынка в силу слабого знания языка и местных условий, отсутствия хороших и безопасных средств сообщений и вынуждены были во всем полагаться на представителей левантийского тор-гово-ростовщического капитала, выступавших в качестве посредников между иностранными купеческими домами и непосредственными производителями и потребителями во внутренних районах империи. Именно посредники определяли цены на европейские товары, поступавшие на османские рынки, через них же закупалась местная продукция для вывоза во Францию и другие страны Европы. Естественно, что эти лица («меклеры» в русских дипломатических донесениях) и получали основную прибыль от проводимых операций.
Ранее уже отмечалась и другая особенность левантийской торговли XVIII в. — ограниченность объема европейских экспортных товаров, не способных поэтому оказать разрушительное влияние на состояние ремесленного производства империи. По мнению такого серьезного наблюдателя, как К-Ф. Вольней, воздействие европейского экспорта наиболее сильно ощутил Египет. Тем не менее и в последние десятилетия XVIII в. в общем объеме египетских торговых операций на долю восточной торговли приходилось 36% их стоимости, на долю связей с другими провинциями империи — 50%, европейская же торговля составляла лишь 14%. О значении связей Египта с Европой можно судить и по другому показателю — контрактам французских капитанов, обслуживавших торговые операции по Средиземному морю. Из 894 контрактов, заключенных в Александрии в 1754— 1767 гг., 385 (43,1%) приходилось на рейсы к портам Анатолии, 109 (12,2%) — к Стамбулу, 112 (12,6%) — в страны Северной Африки, 200 (22,4%) — к берегам Греции, 60 (5.6%) — к Сирии и Кипру и лишь 23 (2,5%) —в Европу [15, c.52].
Подобную ситуацию вряд ли следует оценивать как неблагоприятную для европейцев. Правильнее будет сказать, что левантийская торговля в том виде, в каком она существовала до конца XVIII в., была выгодна обеим сторонам, но каждая из них реализовывала свои выгоды на собственном внутреннем рынке. Положительная роль левантийской торговли для османской стороны состояла в том, что она не только повысила значимость небольшой прослойки богатых купцов-оптовиков и посредников, но и существенно расширила их навыки ведения торговых операций благодаря освоению опыта европейских торговых компаний. С последним связаны и попытки левантийского купечества выйти на европейские рынки.
Среди местного купечества главную роль играли немусульмане — греки, армяне, евреи. Первые контролировали большую часть морских связей, активно участвовали в торговом обмене с итальянскими государствами и Россией. Они часто посещали ярмарки Украины и Польши и снабжали Анатолию и Румелию русской пушниной. Долго живший в Стамбуле французский коммерсант Леруа в своем «Подробном описании торговли большей части Европы в Леванте», составленном для русского резидента при Порте А. Вешнякова в 1742 г., отмечал, что торговля «мяхкой рухлядью», т. е. пушниной, «промысел наилутчей и честнейшей есть между греками, которыя, по моему известию, содержат от тринадцати до четырнадцати тысяч работников, а их началники почти все люди богатый или по меньшей мере без нужды живущий» [34, c.203].
В начале XVIII в. греческие купцы располагали своим флотом, осуществлявшим плавание в Черном и Эгейском морях, обеспечивая коммерческие связи между различными районами империи. Греческие торговцы активно участвовали в развитии сухопутной торговли со странами Центральной Европы во второй половине XVIII в., выступая здесь не только как крупные экспортеры сельскохозяйственной продукции балканских земель, но и как организаторы мануфактур, владельцы лавок, домов и другой недвижимости, инициаторы строительства православных церквей и училищ [23, с.143].
«Армяне,— писал ориенталист и дипломат Мураджа д'Оссон, проведший много лет в Стамбуле,— чаще всего обращаются к торговым операциям в континентальных провинциях. Они вместе с турками составляют богатые караваны, которые всегда можно встретить в различных частях Азии» [10, c.20]. Почти полностью в руках армянских купцов находилась ' шелковая торговля. Поэтому армянские торговые колонии сложились на всем пути караванов, перевозивших шелк из северных провинций Ирана в Западную Анатолию и Сирию: Эрзуруме, Сивасе, Токате, Анкаре, Бурсе, Измире, а также в Халебе и Трабзоне..Европейцы, побывавшие в XVII—XVIII вв. в Османской империи,— Тавернье, Рафаэль дю Ман, Турнефор и др.— видели в них основных агентов в торговле между Западом и Востоком.
Армянские купцы предпринимали первые попытки выйти на европейские рынки. В середине XVII в. некий Андон Челеби, занимавший пост эмина (управляющего) измирской таможни, был в состоянии ежегодно посылать в Амстердам судно, нагруженное своими товарами. Правда, успеху этого предприятия во многом способствовало то обстоятельство, что брат Андона, принявший ислам и сделавший карьеру в Стамбуле под именем Хасан-аги, был в то время управляющим таможней Стамбула и, по существу, ведал таможенной службой по всей империи. В дальнейшем некоторые армянские купцы смогли поселиться в Амстердаме, обрести голландское подданство и вести торговые операции в Леванте как из Европы, так и из Османской империи. В 1699 г. в списке 11 голландских факторий в Измире значится и торговый дом Эрмен. В 1711 г. к ним добавляются две новые фактории, в том числе Панайотти ди Юсеф, явно греческого происхождения [33, с.124].
Видное место в торговле занимали и евреи. Чаще всего они выступали посредниками между иностранными и местными купцами. «Вся торговля,— писал Турнефор,— осуществляется через евреев, и нельзя ничего купить или продать, что не прошло бы через их руки» [11, с.37]. Автор краткого анонимного трактата о состоянии Османской империи, написанного в середине XVIII в., так суммирует представления европейцев о роли евреев в торговых операциях: «Турок не станет ничего покупать без посредничества еврея. Все великие люди, все военные корпуса имеют своего базыргянбаши, обычно еврея, который заботится об удовлетворении их нужд, об их доходах» [16, с.98]. Упомянутый уже Леруа, порекомендовав учредить российский «торговый дом» в Константинополе, советовал обратить особое внимание на выбор посредников. По его мнению, следовало бы использовать еврейских «меклеров»: «Сия нация, которая в торговле весьма остроумна, так себя потребною учинила, что турки, начав от Порты даже до купцов, без них обойтись не могут, я ж могу сказать, что они лутче каждой иной нации в том услуживают» [34, c.210].
Значителен был объем торговых операций, осуществлявшихся и турецкими купцами. В 1768 г. французский консул в Салониках д'Эван отмечал: «Турки, будучи не очень склонны к промышленности, ограничиваются покупкой иностранных товаров, некоторое количество которых они затем перепродают в розницу в своих лавках, а большую часть сбывают на ярмарках, которые происходят в Македонии. В то же время иные из них покупают на ярмарках пушнину и отправляют ее в Сирию. Кроме того, они посылают в Египет табак, а оттуда привозят моккский кофе, индийские ткани, полотно, рис, все это продается с выгодой» [42, с.62]. Мураджа д'Оссон считал даже, что турецкие купцы контролируют большую часть внутренней торговли. Тем не менее коммерческие сделки турок значительно отличались по своему уровню от действий европейских и местных немусульманских купцов. «Все очень упрощено в их торговых операциях, — замечает тот же Мураджа д'Оссон,— [турецкие] купцы учитывают лишь итоговые суммы покупок или продаж» платят наличными или товарами... Даже самые богатые из них, чья торговля наиболее значительна, ведут лишь один реестр и имеют самое большое двух приказчиков. У них весьма смутное представление о векселях, и они полностью игнорируют морское страхование...» [10, с.38].
Наряду с названными группами крупного османского купечества следовало бы отметить и некоторые другие. В частности, со второй половины XVIII в. активное участие в торговле со странами Центральной Европы принимают сербские и болгарские торговцы, занимавшиеся экспортом скота, зерна и другой сельскохозяйственной продукции. В Египте усилилось значение сирийских христиан-католиков, тесно связанных со сбытом французских тканей.
Однако даже столь краткая характеристика османских партнеров по коммерческим операциям позволяет заключить, что левантийская торговля создавала потенциальные возможности для развития процесса первоначального накопления, особенно в плане активизации торгового капитала. Однако условия, в которых она развивалась, не позволили реализоваться этим возможностям.
Одним из обстоятельств, мешавших активизации купеческого капитала, была неразвитость транспортных средств, отсутствие хороших и безопасных дорог, трудности сообщения, полная необеспеченность имущества путников да и их самих от нападений разбойников. Согласно подсчетам болгарского исследователя Л. Берова, в начале XVII в. транспортные расходы на Балканах составляли в среднем 16% стоимости груза пшеницы (100 кг) при его перевозке на расстояние 100 км; к концу века этот показатель увеличился до 21%, а в 1780-е годы он равнялся уже 43%. При столь высокой стоимости транспортировки купец, рассчитывавший на 10% прибыли, мог перевозить пшеницу лишь на 50—70 км [28, с.87]. Условия в Анатолии были примерно теми же: стоимость груза пшеницы на расстоянии более одного дня пути могла увеличиться едва ли не вдвое. Из Токата в Измир караван верблюдов мог идти 40 дней, но большинство купцов предпочитали кружной путь через Анкару и Бурсу (что удлиняло путешествие примерно на 20 дней), лишь бы избежать встречи с разбойниками [11, c.185]. В еврейских источниках, освещающих общественно-экономическую жизнь на Балканах, приводится много сведений об убийствах, грабежах и захвате товаров.
В военные годы торговля почти полностью прекращалась, поскольку передвижение по дорогам становилось особенно опасным из-за постоянных нападений со стороны мародерствующих солдат. В 1715 г. консул в Салониках Буасмонд отмечал в своем отчете, что на ярмарку в Долине не прибыли караваны из Греции (Ларисы) и из Анатолии из-за отсутствия безопасности на дорогах». В 1744 г. другой консул, Жонвилль, анализируя причины упадка торговли сукном в годы войны Османской империи с Россией и Австрией в 1736—1739 гг., писал, что «греки и евреи, живущие в сельской местности, попрятали тогда свои деньги и не хотели тратить их на одежду, опасаясь спровоцировать турецких солдат на новые грабежи. Впрочем, в то время все пребывали в страхе, поэтому купцы не хотели совершать поездки в те места, где они обычно продавали свои товары» [41, c.111].
Ясно, что караванная торговля была выгодной лишь при транспортировке товаров высокой стоимости и малого веса. Эти условия были особенно важными, если учесть, что в XVII— XVIII вв. большая часть внутренней торговли в империи была связана с перевозками по суше. Между тем государство, чьи товары составляли значительную часть грузов, упорно поддерживало традиционную форму наземных сообщений, поскольку определенная часть транспортных операций оказывалась изъятой из сферы стоимостных отношений. Правительство редко уплачивало полную рыночную стоимость реквизированных для его нужд верблюдов и другого гужевого транспорта. Поэтому те, кто занимался караванными перевозками профессионально, должны были запрашивать со своих обычных клиентов такую цену, которая включала бы и стоимость той части их усилий, которая оставалась не оплаченной властями [32, с.53].
Следует учитывать и жесткое противодействие европейских правительств попыткам левантийцев конкурировать с западными торговыми компаниями, выходить на европейские рынки, заниматься морскими перевозками грузов. Подобный курс, особенно активно проводившийся Францией, обрекал османское купечество на «пассивную» торговлю. Ее отличительной чертой было то, что активность местного торгового капитала определялась в первую очередь взаимоотношениями провинциальной элиты и центральной власти, с одной стороны, и европейских торговцев, опиравшихся на поддержку своих правительств,— с другой. В сопоставлении с этими противоборствующими силами возможности местных купцов были несравненно меньшими. «В целом,— отмечает С. Фарохи,— они могли получить доступ к товарам, которыми торговали, лишь при посредничестве этих могущественных элит и потому должны изучаться в тесной связи с ними. Такая социальная позиция определяла также их готовность во многих случаях искать протекцию в капитуляциях, дарованных той или иной европейской державе» [32, с.43].
Ограниченность действий купечества в Османской империи особенно явственно проступает в тех сферах хозяйственной жизни, которые находились под прямым государственным контролем. Большое число товаров исключалось Портой из списка экспортируемых на том основании, что они имели «стратегический» характер и не должны были попадать в руки потенциальных или реальных противников империи. Значительные закупки и продажи тканей в Европе и Азии осуществлялись по линии «государственной торговли». Используемые с этой целью купцы (хаеса таджирлери) действовали не только в качестве торговых, но и дипломатических представителей Порты. В условиях государственной монополии на разработку недр и производство ряда товаров купцы могли выступать в качестве откупщиков, а чаще в виде их агентов, когда откупщиками были придворные или крупные государственные чиновники. Все эти ограничения не могли не стеснять и не ограничивать инициативу османского купечества.
Однако самое пагубное влияние на развитие торговли оказывала зависимость личности и имущества купцов от «хищных рук сатрапов и пашей». В силу своего низкого социального статуса, а иногда и фактически полного бесправия османское (особенно немусульманское) купечество было вынуждено покупать покровительство властей или аянов и потому передавать им значительную часть полученных доходов. В 1743 г. А. Вешняков, сообщая о смерти одного из богатейших людей империи, Мехмеда Эмин-паши, оставившего огромное состояние в 8—9 млн. курушей (которое было «не в государственных чинах получено, но большая часть безпошлинным торгом в Индию и другие места»), не без удивления добавил, что это наследство властями «у детей его не отнято». «Великодушие» Порты объяснялось просто: покойный купец был агентом (капы кетхудасы) могущественного паши Багдада Эйюби Ахмед-паши, а также других провинциальных наместников. Именно благодаря заступничеству «Агмет паши Вавилонского» наследники Мехмеда Эмина «осталися спокойны в чине и богатстве отца их» [35, c.65].
Благополучный исход дела с наследством Мехмеда Эмин-паши не случайно удивил русского резидента, ибо обычная реакция властей была иной. Кантемир, излагая биографию «самого богатого человека в империи» — поставщика мяса для султанского двора Кара Мехмед-аги, отмечал: «Его судьба была схожей с судьбами тех, кто разбогател на службе у турок. При великом везире Дам ад Хасан-паше он был ложно оклеветан, и везир велел заточить его в тюрьму, лишив поста и всего богатства, которое тот накопил» [29, с.78]. Такая же участь постигла другого богатого купца из Салоник, Константина Пайко — крупнейшего поставщика табака и одновременно драгомана (переводчика) французского консульства. Его состояние привлекло внимание турок, и в 1714 г. городской мулла издал приказ об аресте Константина и его сына. После вмешательства консула они были освобождены, но через год, после смерти Константина Пайко, его сын Панайот был вновь схвачен и сослан на каторгу, и все его имущество конфисковано
Сообщая о нехватке денег в государственной казне в момент первого назначения великим везиром Мехмед-паши Балтаджи (декабрь 1704 г.), иерусалимский патриарх Досифей писал Петру I: «Прежний визирь Калаилис, если узнавал, что у кого-либо есть деньги в Царьграде, то отнимал всё, а этот у кого возьмёт?» [16, с.99].
Стремительное расширение Османской империи за счет разнородных по религиям, этническому происхождению, культурному и экономическому уровню народов заставило турок использовать систему капитуляций («капитула» - «раздел», «глава») [42 , c.62].
Это понятие вошло в историю как соглашения, или договоры, османских султанов с европейскими монархами. Договоры имели главы, или капитулы, определявшие порядок отношений между мусульманской Османской и христианскими державами. Первоначально, т.е. в XV—XVII вв., военная Османская империя из милости «даровала» по капитуляциям какие-то выгоды: по налогам, по ввозу-вывозу товаров, другие привилегии, например, французским, генуэзским, английским и иным торговцам на султанских территориях.
Османиды полагали (или хотели, чтобы так было), будто все европейцы голодают и плохо одеты. Дипломатов и торговцев из Европы мыли в банях (что было порой очень полезно), кормили из рук, вкладывая в рот — высокое уважение! – отменные шашлыки и роскошные фрукты, набрасывали им на плечи дорогие кафтаны. Иногда это были меха, купленные у русских торговцев. Но всё это делалось в весьма препренебрежительной форме, умалявшей личное достоинство человека. Отсюда - и устоявшееся понимание капитуляции как символа унижения.
Первый проект договора - капитуляции, ставшего прообразом многих последующих, был выработан между Османской империей и Францией в 1536 г. Французы получили право торговать на всей территории империи, при этом пошлины с них взимались такие же, как с подданных султана. Аналогичные права получали турецкие торговцы во всех владениях французского короля. "Капитуляционная" суть договора заключалась в другом - Турция соглашалась на осуществление двойного судопроизводства на своей территории, т.е. основанного и на исламском праве, и на законах Франции, которыми руководствовались французские консульские суды. Предписания кади (мусульманского судьи) могли игнорироваться иностранными подданными; предписания консульского суда носили обязательный характер для османских подданных.
Кроме того, Франция получила право протектората над христианами-католиками в пределах государственных границ Османской империи. Все торговые корабли, кроме венецианских, в подконтрольных османским властям водах Средиземного моря отныне обязаны были нести - а, следовательно, покупать право на это - французский флаг. Черное море осталось закрытым для всех европейцев без исключения.
В XVII—XVIII вв. западные державы уже не нуждались в «султанских милостях», а требовали и силой добивались их, но термин «капитуляция» как сдача на милость победителя закрепился.
Другой стороной проблемы было включение в систему капитуляций отношений османского султана с теми правителями, которые вошли в империю на особых правах, т.е. имели стабильные оговоренные льготы, например, Молдавии и Валахии, некоторых островов Средиземноморья (о. Самос). Это касалось не только торговых, но и религиозно-административных проблем местного управления.
Так, на принципах соглашений, т.е. капитуляций, строились отношения султана и главы православных христиан - Вселенского Патриарха. Он жил в Стамбуле под полной и постоянной защитой турецкого султана. В течение пяти веков султан и патриарх (обычно из греков) поддерживали, опираясь на взаимное капитуляционное соглашение, сложившийся порядок османского правления на Балканах. Это позволяло и туркам-правителям, и верхушке христианской церкви получать - каждому свою — немалую долю прибыли от эксплуатации местного населения. Султан и патриарх нуждались друг в друге. Это был редкий цивилизационный феномен.
Таким образом, система капитуляций носила фактически тройной характер, а общее руководство капитуляциями, как торговыми, так и религиозно-административными, осуществляло ведомство иностранных дел. Позднее, в ХVIII-Х1Х вв., на капитуляционной основе стали строиться отношения не только с православными подданными, но и с приверженцами других религий - подданными султана.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
«Революция цен», период значительного повышения товарных цен вследствие падения стоимости благородных металлов, выполняющих функцию всеобщего эквивалента. В истории мировой экономики отмечаются два случая скачкообразного роста цен, связанных с падением стоимости благородных металлов. После открытия Америки в европейские страны стало поступать золото и серебро, стоимость добычи которых была значительно ниже, чем в Европе. Так, если в 1493—1520 среднегодовое производство серебра составляло 151 тыс. тройских унций, то за период 1545—60 его добыча возросла до 10 млн. тройских унций в среднем за год. Основную роль в увеличении добычи серебра сыграла разработка богатых месторождений этого металла в Мексике и Перу. Падение стоимости благородных металлов (прежде всего серебра — основного денежного металла в XVI в.) привело к повышению товарных цен в 2,5—4 раза. Вторая волна заметного повышения цен наблюдалась после того, как в конце 40-х гг. 19 в. началась разработка калифорнийских (а впоследствии — и австралийских) золотых рудников. Если за период 1821—50 общая добыча золота равнялась 28 698 375 тройских унций, то в последующие 30 лет (1851—80) она достигла 181 250 894 тройских унций, т. е. увеличилась более чем в 6 раз. Рост производительности труда в золотодобывающей промышленности, а следовательно, и понижение стоимости золота обусловили повышение товарных цен за указанный период на 25—50%. ««Революция цен»» во 2-й половине 19 в. привела к росту стоимости жизни и ухудшению положения пролетариата, а также сыграла определённую роль в процессах концентрации промышленного производства. С повышением цен в результате прилива больших масс золота и серебра непосредственно связано возникновение количественной теории денег, согласно которой увеличение количества денег в обращении выступает причиной роста цен. В действительности же рост денежной массы отражает снижение стоимости благородных металлов, т.к. при этом стоимость товаров выражается в большем количестве золота или серебра. «... Цены не потому высоки или низки, что в обращении находится большее или меньшее количество денег, — отмечал К. Маркс, — а наоборот, в обращении потому находится большее или меньшее количество денег, что цены высоки или низки. Это один из важнейших экономических законов...» [2, c.88].
Вплоть до конца XVIII столетия османское общество ещё не находило в себе сил для радикальных перемен. Кризисные явления этого времени вписывались в рамки господствующего в стране феодального способа производства, ещё не исчерпавшего всех возможностей своего развития. Османское общество всё ещё оставалось по своей сути средневековым. Влияние мирового капитализма и логика внутреннего развития феодальных отношений в стране лишь к концу века начали решительно требовать радикальных преобразований, призванных расчистить путь для новых социальных отношений.
Список использованных источников
1 Маркс, К. Немецкая идеология [Текст] / К. Маркс. – Т.3. – 1963. - 476 с.
2 Маркс, К. и Энгельс Ф. [Текст] / К. Маркс и Ф. Энгельс // Сочинения. – Т.23. – 1975. – 411 с.
3 Александров, Ю.Г. О формационной специфике доколониальных восточных обществ [Текст] / Ю.Г. Александров // Народы Азии и Африки. - 1988. - № 2. - С. 55-65.
4 Васильев, Л.С. История Востока [Текст] / Л.С. Васильев. В 2 томах. – Т.1. – М.: Высшая школа, 2003. - 512 с.
5 Гасратян, М.А., Орешкова, С.Ф., Петросян Ю.А. Очерки истории Турции [Текст] / М.А. Гасратян и др. – М.: Наука, 1983. - 287 с.
6 Гачечиладзе, Р.Г. Турция [Текст] / Р.Г. Гачелиладзе. – М.: «Мысль», 1983. – 125 с.
7 Грачёв, В.П. Балканские владения Османской империи на рубеже XVIII – XIX вв. [Текст] / В. П. Грачев. – М.: МГУ, 1990. – 197 с.
8 Еремеев, Д.Е., Мейер, М. С. История Турции в средние века и новое время [Текст] / Д.Е. Еремеев и др. – М.: Инфра-М, 1992. – 246 с.
9 Еремеев, Д.Е. Этногенез турок [Текст] / Д.Е. Еремеев. – М.: Наука, 1971. – 27 с.
10 Жуков, К.А. Эгейские эмираты в XIV – XV вв. [Текст] / К.А. Жуков. – М.: АСТ, 1988. - 39 с.
11 Иванов, Н.А. Османское завоевание арабских стран 1516 – 1574 [Текст] / Н.А. Иванов. – М.: Наука, 1984. – 186 с.
12 Карпов, С.П. Трапезундская империя и западно-европейские государства в XIII – XV вв. [Текст] / С.П. Карпов. – М.: МГУ, 1981. – 52 с.
13 Книга законов султана Селима I [Текст]. – М.: Просвещение, 1983. – 60 с.
14 Мейер, М.С., Дерибас, А.Ф., Шувалова Н.Б. Турция. Книга странствий. Исторический путеводитель [Текст] / М. С. Мейер. – М.: Вече, 2000. – 58 с.
15 Мейер, М.С. Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса [Текст] / М. С. Мейер. – М.: Наука, 1991. – 261 с.
16 Мейер, М.С. Влияние «революции цен» в Европе на Османскую империю [Текст] / М.С. Мейер // Народы Азии и Африки. – 1975. - № 1. - С. 96-107.
17 Миллер, А.Ф. Краткая история Турции [Текст] : научное издание / А.Ф. Миллер. – М.: МГУ, 1948 – 87 с.
18 Миллер, А.Ф. Мустафа Паша Байрактар. Османская империя в начале XIX века [Текст] / А.Ф. Миллер. – М.- Л.: Нева, 1947. - 367 с.
19 Миллер, А.Ф. Очерки новейшей истории Турции [Текст] / А. Ф. Миллер. – М.: Политиздат, 1948 – 64 с.
20 Михнева, Р.С. Россия и Османская империя в международных отношениях XVIII в. [Текст] / Р. С. Михнева. – М.: Наука, 1985. – 43 с.
21 Новичев, А.Д. История Турции [Текст] / А. Д. Новичев. - Т. 1-3. – Т.2. – Л.: Лениздат, 1963. – 187 с.
22 Новичев, А.Д. Очерки экономики Турции до мировой войны [Текст] / А. Д. Новичев. – М.–Л.: Соцэкгиз, 1937 – 85 с.
23 Орешкова, С.Ф. Из истории посреднической торговли в Османской империи в конце XV – начале XVI вв. Товарно-денежные отношения на Ближнем и Среднем Востоке в эпоху средневековья [Текст] / С. Ф. Орешкова. – М.: МГУ, 1979 – 148 с.
24 Орешкова, С.Ф. Османская империя и Россия в свете их геополитического разграничения [Текст] / С. Ф. Орешкова // Вопросы истории. – 2005. - № 3. - С. 34-46.
25 Орешкова, С.Ф. Русско-турецкие отношения в начале XVIII века [Текст] / С. Ф. Орешкова. – М.: Наука, 1971. – 56 с.
26 Османская империя. Государственная власть и социально-политическая структура [Текст] : научное издание. – М.: Наука, 1990. – 387 с.
27 Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XV – XVII вв. [Текст] : научное издание. – М.: Наука, 1984. - 76 с.
28 Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XVII в. [Текст] : научное издание. - Ч.1. – М.: Хартия, 1998. –– 341 с.; Ч.2. – М.: Хартия, 2001. - 354 с.
29 Османская империя в первой четверти XVII века. Сборник документов и материалов [Текст] : научное издание. - М.: Наука, 1984. – 98 с.
30 Османская империя. Система государственного управления, социальные и этнорелигиозные проблемы [Текст] : научное издание. – М.: Наука, 1986. – 137 с.
31 Петросян, Ю.А. Древний город на берегах Босфора [Текст] / Ю. А. Петросян. – М.: Наука, 1991. - 97 с.
32 Петросян, Ю.А. Османская империя. Могущество и гибель. Исторические очерки [Текст] / Ю.А. Петросян. – М.: Наука, 1990. – 65 с.
33 Петросян, Ю.А. Турецкие и социально-политические трактаты [Текст] / Ю. А. Петросян // Народы Азии и Африки. – 1987. - № 2. - С. 123-133.
34 Сванидзе, А. М. Из истории торговли города Трапезунда в XVI – XVII вв. Османская империя. Государственная власть и социально-политическая структура [Текст] / А. М. Сванидзе. – М.: Наука, 1990. – С. 203-209.
35 Смирнов, Н. А. Россия и Турция в XVI – XVII вв. [Текст] / Н. А. Смирнов. - Т.2. – М.: Соцэкгиз, 1946. – 123 с.
36 Тодоров, Н. Балканский город XV – XX веков. Социально-экономическое и демографическое развитие [Текст] : научное издание / Н. Тодоров. – М.: МГУ, 1976. – 189 с.
37 Турция: история и современность [Текст] : сборник статей. – М.: Наука, 1988. - 78 с.
38 Турция: история, экономика, политика [Текст] : научное издание. - М.: Наука, 1984. - 94 с.
39 Флоря, Б.Н. К истории русско-османских отношений в середине 40-х гг. XVII века [Текст] / БН. Флоря. – М.: МГУ, 1979. – 86 с.
40 Фрейденберг, М.М. Дубровник и Османская империя [Текст] / М.М. Фрейденберг. - 2-е изд. – М.: Наука, 1989. – 303 с.
41 Черепнин, Л.В. Собор 1642 года по вопросу об Азове [Текст] / Л.В. Черепнин // Россия, Польша и Причерноземье в XV – XVIII вв. – М.: Наука, 1979. – 112 с.
42 Шеремет, В.И. Становление Османской империи. XIII – XVI вв. [Текст] / В. И. Шеремет // Новая и новейшая история. – 2001. - № 1. - С. 60-67.
43 Эвлия Челеби. Книга путешествия [Текст] : извлечения из сочинения турецкого путешественника XVIII века. - Вып.3. – М.: Наука, 1983 - 48 с.
44 Braudel, F. La Mediterranee et le monde mediterraneen a l époque de Philippe II [Text] / F. Braudel. - Paris, 1966. – 87 p.
45 Hamilton, E. J. American Treasure and the Price Revolution in Spain, 1501 – 1550 [Text] / E. J. Hamilton. - New York, 1934. – 45 p.
45 Inalcik, H. The Ottoman Empire. The Classical Age 1300 – 1600 [Text] / H. Inalcik. - Istanbul, 1973. - 57 p.
46 Veinstein, G. From the Italians to the Ottomans: the Case of the nor Then Black Sea Coast in the Sixteenth Century. – Mediterranean Historical Review [Text] / G. Veinstein. - L., 1981. - № 1-2. - 237 p.