Турция и проливы во внешнеполитических интересах России в 1914–1918 гг.
1. Английские, французские и германские интересы в Турции
С началом войны 1914 г. обе воюющие коалиции развили сложную и направленную друг против друга дипломатическую деятельность. Министерства иностранных дел ревностно следили за позицией нейтральных государств.
В Оттоманской империи первоначально преимущество принадлежало, по-видимому, Антанте. Англия и Франция имели обширные интересы в экономике и финансах страны. Эрнест Кассел основал и контролировал так называемый Национальный банк Турции, директором которого являлся нефтяной магнат Гулбенкиан (английский подданный с 1902 г.) [47, с. 57]. «Армстронг» и «Виккерс», владевшие верфями в Золотом Роге и в Стении, имели контракты на усовершенствование арсеналов, постройку плавучего дока и верфей в Измиде. Английские концерны эксплуатировали железную дорогу Смирна – Айдын и ее ветки, наиболее видные иностранные торговые фирмы (Витал энд компани) и «Телефон компани» в Константинополе. Они владели крупнейшей хлопкоочистительной фабрикой в Мерсине, магазинами по продаже технических принадлежностей и машинного оборудования в Бейруте и др. [47, с. 57–58]. Англичане занимали преобладающее положение в турецком импорте текстильных изделий и угля, они имели концессии на перевозку грузов по озерам Бейшехир и Эгридир, по железной дороге между Багдадом и Бакубой, на разработку свинцовых руд близ Дарданелл, на удлинение железных дорог, на расширение портов в Трапезунде и Самсуне. К 1910 г. около 96% судов, прибывавших в Басру, представляли английские торговые фирмы [29, с. 28–29].
Что касается французов, то концерн «Крезо» получил заказ от Порты на постройку двух подводных лодок, а «Шантье де ла Медитэранэ» – шести эскадренных миноносцев. Другие компании владели целиком или в значительной части пристанями, доками и товарными складами, водопроводом, электричеством и телефоном в Константинополе, управлением маяками, месторождением угля в Гераклеа, свинцовыми и угольными рудниками «Балиа-Карайдин», синдикатами «Аргана и Ак Даг», компаниями «Карвал майнз», «Пайлот», «Тагбоут энд сэлвэйдж компани», «Сосьете иммобилиер Оттоман» и др. [29, с. 29]. Железнодорожная сеть Пандерма – Сома – Магнезия, Смирна – Кассаба – Эйфиум Карахиссар, Муданья – Бурса, Бейрут – Раяк – Дамаск, Раяк – Хомс – Хама – Алеппо, Триполи – Хомс и Яффа – Иерусалим, крупные торговые дома Бейрута также являлись твердыней французских предпринимателей. Из общей суммы государственного долга Оттоманской империи, который составлял 143,2 млн. турецких лир (одна турецкая лира = около 18 шиллингов), 62,9% составляли долг Франции и 22,3% – Англии [29, с. 29]. Директорами Оттоманского банка являлись обычно политические деятели Третьей республики или члены правления «Банк де Франс». В ближневосточной дипломатии такой директор был и суфлером и действующей силой Кэ д'Орсэ.
Это нашло свое отражение в государственном аппарате Турции. Некий Жоли был главным инспектором финансов. Его соотечественник управлял полицией, другой – концерном «Табакко монополи». Ричард Кроуфорд осуществлял эффективное управление таможнями. X. Вудз был экономическим советником. Другие англичане действовали как советники при министерствах: внутренних дел, юстиции, общественных работ и при государственной гражданской службе. Уинсент Кейлард, член правления компании «Виккерс», являлся председателем Совета оттоманского государственного долга. Английская морская миссия под руководством адмирала Лимпуса захватила ключевые позиции во флоте [43, с. 71].
Однако с тех пор как в 1889 г. кайзер посетил Абдул-Хамида II, Германия стала брать верх над теми, кто пришел в Турцию раньше. С 1887 г. по 1910 г. ее доля в турецком импорте увеличилась с 6 до 21%, а Австро-Венгрии – с 13 до 21% [41, с. 61]. За тот же период ввоз английских товаров сократился с 60 до 35%, французских – с 18 до 11%. В то время как французские капиталовложения в турецкие предприятия (не считая «Оттоманского государственного долга») составляли 25,9%, а английские – 16,9% всех иностранных инвестиций, капиталовложения одной только Германии достигали 45,4%. Ее торговлю финансировали «Дейче Палестинабанк», «Левант-Контор» и особенно «Дейче Ориентбанк», созданный совместно банками «Дрезднер банк», «Дискон-тогезельшафт», «Шаафхаусеншер банкферейн» и «Национал банк фюр Дейчланд». Военные предприятия Германии, особенно такие, как заводы Круппа и Маузера, являлись поставщиками султанской армии. Акции Германии в оттоманском государственном долге возросли с 4,7% в 1881 г., когда она занимала шестое место среди кредиторов Турции, до 20% в 1912 г., когда по количеству акций Германия уступала только Франции [30, с. 112]. К 1914 г. германские концерны контролировали «Трамвэй компани», «Метрополией рейлвэй», электроснабжение и многочисленные фирмы в Константинополе, службу пассажирского пароходства Золотого Рога, компанию «Ост-Эйропейше телеграфен-гезельшафт», порт и водопровод в Хайдарпаше, железнодорожные линии Мерсин – Тарсус и Адана и ряд шахт Гераклеа (магнат Рура Стиннес и «Дейче банк») [41, с. 61–62]. Они имели концессии на владение портом в Александретте и Мерсине, имели право судоходства по озеру Бейшехир, ирригационные системы в оазисе Конья и равнине Адана, ковровую фабрику в Урфе, хлопчатобумажную фабрику в Адане, концессии на разработку недр вдоль некоторых главных железнодорожных магистралей, а также широкие торговые интересы в Сирии и Палестине. Берлинские банки совместно с «Винер банкферейн» распоряжались восточной железной дорогой, связывающей Константинополь с Центральной Европой. Кроме того, «Дейче банк» владел Анатолийской железной дорогой, включая линии Хайдар-паша – Измит – Ангора (Анкара), Хамидие – Болу и Эскишехир – Конья, компанией по эксплуатации восточных железнодорожных линий, а также банком «Банк оф ориентал рэйлвейс» и имперской Оттоманской железнодорожной компанией, которая (совместно с турецкими, австрийскими, шведскими, французскими и итальянскими фирмами) была создана для продления железнодорожного пути от Коньи до Багдада и Басры. К 1914 г. новая ветка протянулась уже до Алеппо, Александретты и по другую сторону Евфрата [41, с. 63].
Берлинеко-Багдадская железная дорога – олицетворение стремления к проникновению на Средний Восток – была построена в целях вывоза меди Тауруса, нефти Киркука, табака, шерсти, хлопка, зерна и фруктов Месопотамии и Курдистана, а также в целях приобретения одного из богатейших рынков мира для германских товаров. Назначение дороги состояло в том, чтобы благодаря доведению ее до Персидского залива отвлечь ближневосточную, индийскую и дальневосточную торговлю от торговли с Лондоном по морю, направив ее по суше – в Германию. Компания Багдадской железной дороги была тесно связана с электрической, строительной («Сименс Бау А.Г.»), тяжелой и экспортной отраслями промышленности Германии [29, с. 31–32].
турция дипломатический война антанта
2. Внутреннее положение Турции
Подчинение Порты Германии в значительной степени объяснялось внутренними причинами. Свержение феодального режима Абдул-Хамида младотурецким комитетом «Единение и прогресс» в 1908 г. представляло собой буржуазную революцию. Однако в итоге были осуществлены лишь незначительные перемены. Вскоре после январского переворота 1913 г., направленного против междуцарствия старого режима, была установлена диктатура. Преемник Абдулы, 72-летний Мехмед V не имел никакой власти. Парламент был марионеткой. Власть находилась в руках триумвирата, который продолжал проводить политику террора.
Один из членов триумвирата – Джемаль, морской министр, губернатор Стамбула и глава полиции, в равной мере был известен как спекулянт и как юридический убийца. Талаат, в котором ловкость и сила сочетались с поразительной беспощадностью, прошел путь от скромного телеграфиста до председателя комитета и министра внутренних дел. Энвер – наиболее выдающийся из этого трио, будучи военным министром, сам назначил себя начальником генерального штаба. Он уволил и бросил в тюрьмы сотни молодых офицеров, чтобы избавиться, таким образом, от своих политических противников [29, с. 35].
Англичане, французы, итальянцы, американцы и немцы имели в стране консульства, тюрьмы, школы и почтовые конторы. Операции по займам ежегодно выколачивали из страны около 7426 тыс. турецких фунтов стерлингов (приблизительно 6800 тыс. фунтов стерлингов) [40, с. 91].
Право правительства облагать налогом граждан западных стран практически равнялось нулю. Поэтому закон 1913 г. о «поощрении промышленности» в Турции был мертворожденным. Недифференцированные таможенные пошлины были настолько низки (11% общей стоимости), что местная промышленность оказывалась беззащитной перед привозными товарами. Внешняя торговля была монополизирована либо иностранцами, либо греческими, армянскими и еврейскими купцами-посредниками, которые продавали товары по дешевым ценам. Это обстоятельство сказывалось, как паралич, на торговой деятельности местных фирм. Из более чем одной тысячи купцов, имевшихся в Константинополе в 1911 г., лишь около 70 были турками. Широко была распространена бедность [47, с. 67].
Турецкая империя была одним из значительных рынков мира, и широкое проникновение туда германского капитала, столкнувшегося с франко-английскими инвестициями, заставило Вильгельма II добиваться установления исключительного контроля.
Лондон, Париж и Петербург, отказываясь признавать, что новый режим в Турции просуществует длительный срок, поддерживали внутреннюю оппозицию.
Порта видела, как Франция укрепляет свою власть в Сирии, Ливане, Палестине, проникает и в другие части страны. Она видела, как Англия устанавливает новые границы на Балканах и Эгейских островах, расширяет контроль над Египтом, Персидским заливом и половиной Персии. Она видела, как Россия, которая не раз воевала с Оттоманской империей, освободила Болгарию и Румынию, поддержала армян, продвинулась в Северную Персию и протянула руки к Константинополю и проливам.
Рейх, с другой стороны, мог сказать, что только он один среди европейских держав не захватил никакой территории Оттоманской империи. Как одно из наиболее молодых империалистических государств, он не играл существенной роли в системе капитуляций, столь ненавистной младотуркам. Более того, с тех пор как Антанта с 1913 г. начала проводить политику, конечной целью которой был раздел Турции, Германия вынуждена была прилагать усилия, чтобы сохранить прежнее положение [41, с. 66].
Позднее Джемаль был вынужден писать, что «Германия рассматривала Турцию как звено в коммерческой и торговой цепи и поэтому стала ее самым решительным защитником против правительств Антанты, стремившихся расчленить ее, особенно потому, что устранение Турции означало бы окончательное «окружение» Германии… Единственным путем для Германии избавиться от давления железного кольца являлось предотвращение расчленения Турции» [29, с. 45].
Германские дипломаты были щедры на уверения в «территориальной незаинтересованности» Германии.
Путч Энвера в 1913 г., организованный германскими финансовыми кругами, устранил проанглийское правительство в Константинополе и явился победой кайзера. Так свершилось возвышение Энвера до поста военного министра и установление им личного контроля над армией. Поскольку армия была основной опорой режима, власть Энвера стала такой неограниченной, что даже Талаат, партийный босс, зависел от него. Более того, Талаат понял, что его аннексионистские планы нуждаются в военной поддержке, которую может оказать только рейх. Превращение Лимана фон Сандерса в «Лиман-пашу», маршала Турции и генерал-инспектора армии сопровождалось назначениями германских офицеров на высшие должностные посты в турецкой армии, обучением турецких солдат в рейхе и постоянными маневрами вокруг Константинополя [27, с. 37].
Таким образом, в то время как Англия и в большей степени Франция все еще играли главенствующую роль в экономической и финансовой жизни Оттоманской империи, рейх уже располагал военным и политическим превосходством. Порта накануне убийства в Сараево являлась по существу агентством германского империализма.
3. Дипломатическая позиция Турции
В июле 1914 г. Джемаль, веривший в выгоду западной ориентации, посетил Париж, где у него состоялись несколько бесед с министром иностранных дел Франции Вивиани. Целью его приезда, с одной стороны, было предложение о вступлении Турции в Антанту, а с другой – защита от России [34, с. 101].
С точки зрения Франции и Англии эти требования были невыполнимыми. К тому же Франция и Англия ставили своей целью поддержку Греции для создания коалиции балканских стран. Главной особенностью этой коалиции был союз с Россией, который предполагалось осуществить за счет турок, а не союз с Турцией, дававший гарантии против России. Вследствие этого Вивиани уклонился от переговоров.
Рейх, как свидетельствует генерал Сандерс, рассчитывал, что Турция «не только отстоит проливы и защитит свои границы… но покорит Египет, освободит Персию, подготовит почву для создания независимых государств в Закавказье, создаст угрозу Индии со стороны Афганистана… и… окажет активное содействие в военных действиях в Европе…» [22, с. 85]. Султан для Вильгельма II должен был поднять мусульман против их английских, французских и русских господ». Закрытие Дарданелл должно было остановить поток зерна из России на Запад, подорвать ее экономику, прекратить поставки оружия в Россию компаниями «Виккерс» и «Крезо» и таким образом парализовать боеспособность России [22, с. 87].
В начале июля Энвер встретился в Берлине с начальником генерального штаба Мольтке. Когда Джемаль, вернувшись в Турцию из Парижа с пустыми руками, увидел проект турецко-германского договора, он нашел его «превосходным договором между двумя независимыми государствами» и принял «без колебаний». По условиям договора рейх обязался оказывать поддержку Порте в «отмене капитуляций», в достижении с Болгарией «соглашения, соответствующего оттоманским интересам при разделе территорий, которые будут завоеваны на Балканах», в получении обратно Эгейского архипелага (включая Крит), если Греция будет выступать против центральных держав. Согласно договору предусматривалась также помощь Германии в расширении турецкой территории за счет России «таким образом, чтобы обеспечить непосредственное соприкосновение… с мусульманским населением» там (т.е. завоевание русской Армении), и в получении «соответствующей компенсации» за потери, которые будут понесены в войне. В свою очередь турки обязались выступать вместе с австрийцами и немцами против царя. Документы об этом были подписаны тайно 2 и 6 августа [22, с. 90].
Турция была настолько слаба в военном отношении, что ее немедленное вступление в войну могло лишь затруднить положение центральных держав. Первоначальное обязательство Порты воевать против России привело к необходимости вступить в большую войну. Туркам было легко доказать, что только что подписанный договор не имеет больше силы. Поскольку Германия при подобной конъюнктуре не располагала эффективными средствами воздействия на Порту, последняя могла занять независимую позицию.
Турция, понимая свое плохое военное состояние и скрепленная договорами с Германией, начала политику «лавирования» между странами Антанты и Германией. Рычаг воздействия был достаточно четко определен – это подавляющая доля иностранного капитала в турецкой экономике, а также проливы в Черном море.
Министр финансов Джавид-бей обратился к Бом-пару, французскому послу в Константинополе, с просьбой дать Турции позитивные письменные гарантии в отношении территориальной неприкосновенности сроком на 15 –20 лет и отмены капитуляций, с тем, чтобы противопоставить их германским обещаниям.
Джемаль передал английскому дипломатическому представителю перечень условий, на которых, как он открыто признавал впоследствии, «мы (турки), возможно, присоединились бы к Антанте». Тем временем Энвер в конфиденциальном разговоре с русским военным атташе, отнюдь не краснея, предложил заключить союз с царем на 5–10 лет. В результате мог бы быть создан Юго-Восточный и Средне-Восточный блок против и за счет Австро-Венгерской империи, с которой Порта только что заключила торжественный дипломатический союз. Однако Сазонов своим ответом не склонен был удовлетворить требования турок [25, с. 114].
4. Политика России в отношении Турции
Борьба правящих кругов России за Константинополь и проливы (так же как франко-английское противодействие этому) была традиционной. Эти устремления еще более усилились из-за быстрого перевооружения Турции Германией и в то же время подчинения ее рейхом изнутри. Уступить проливы Германии, информировал Сазонов царя в декабре 1913 г., «было бы равносильно подчинению всего экономического развития южной России этому государству» [17, с. 151]. Поэтому захват Константинополя стал делом первостепенной важности. 21 февраля 1914 г. министр иностранных дел, военный и морской министры с одобрения Николая II приняли совместное решение «в случае большой европейской войны разрешить «восточный вопрос» в пользу России путем установления господства в Константинополе, в проливах Босфор и Дарданеллы» [29, с. 56].
Когда разразился мировой кризис июля 1914 г., царский Генеральный штаб исключал параллельные операции против центральных держав и Оттоманской империи. Необходимость в военных действиях подкреплялась политическим аргументом, сводившимся к тому, что война Турции против Антанты раздует тлеющий огонь в Греции и возбудит желание Болгарии в отношении Константинополя. Если они возьмутся за оружие ради такого дела, победоносная Россия встретится лицом к лицу с опасными противниками [45, с. 77–78]. Сазонов предлагал предоставить Порте гарантию трех держав относительно территориальной неприкосновенности, изъявить готовность пойти на обсуждение любой дипломатической комбинации, на видоизменение капитуляций в качестве первого шага к их отмене, на вступление в обладание всеми германскими экономическими концессиями, особенно концессией на Багдадскую железную дорогу и в качестве позитивного приобретения остров Лемнос, захваченный греками в 1913 г. Взамен за все это Турция должна была взять на себя обязательство демобилизовать свою армию и соблюдать нейтралитет.
Сохранение нейтралитета Турцией также отвечало целям Англии и Франции. Тем не менее, предложения Сазонова, за исключением территориальной гарантии, были отвергнуты. Его идея компенсировать Греции отказ от Лемноса передачей ей территории Эпира явно противоречила интересам Италии. В то время как Россия мало потеряла бы от проведения изменений в капитуляциях, Антанта поплатилась бы многим. Русские могли только выиграть от лишения Германии экономического и финансового влияния на Ближнем Востоке.
5. Основные предпосылки вступления Турции в войну с Антантой. Политика «двойных стандартов» со стороны Англии и Франции в отношении России
Одной из главных предпосылок вступления Турции в войну с Антантой была реквизиция Черчиллем – первым лордом адмиралтейства, двух суперсовременных линкоров, которые к началу войны были построены в Англии на средства, собранные буквально со всей Турции. Мотивация Черчилля была простой: «Мы не могли позволить себе действовать без этих двух превосходных кораблей. Еще меньше могли бы позволить себе видеть их … используемых против нас». Турции была предложена денежная компенсация. Однако все равно это вызвало в Константинополе всестороннюю вспышку гнева. Этот случай послужил оправданием для призыва к оружию [50, с. 160–161].
Вышеизложенное обстоятельство было не единственной причиной. В составе эскадры центральных держав в Средиземноморье рейх имел два крупных крейсера – «Гебен» и «Бреслау». Русский морской штаб и министерство иностранных дел опасались, что оба этих корабля могут перейти во владение султана. Опасения оправдались, когда при полном попустительстве со стороны британской эскадры оба крейсера, не встречая никакого сопротивления, смогли спокойно пройти через Дарданеллы, зайти в Черное море и объединить свои силы с флотом султана. В свою очередь бескровная победа «Гебена» и «Бреслау» дала Германии возможность оказывать давление на Порту. В Константинополе чаша весов сильно склонилась к войне.
Бездействие французских и английских кораблей объяснялось «облегчающим обстоятельством», что была устранена угроза бомбардировки Египта и французской Северной Африки. Адмиралы Милн (Англия) и де Лапейрер (Франция) оправдывали поразительное бездействие Антанты тем, что их эскадры имели «иные обязанности» [35, с. 125].
В то же время 2 августа 1914 г. Турция подписала секретный договор, обязывавший ее выступить на стороне Германии.
Турецкий же флот, став сильнее русского черноморского похоронил традиционные надежды России предпринять наступление на Константинополь.
Оттоманской прессе, как отмечал Джемаль, было дано указание: «усиленно писать о … компенсации за «Султан Осман» и «Решадие», которых мы лишились вследствие грабежа со стороны англичан» [29, с. 76]. Это позволяло Турции оправдаться «нормами международного права». Корабли же, нарушившие эти нормы, имели лишь турецкие названия, но сохранили свой личный состав и командиров, переодетых в новую форму и фески.
По роли России в войне и по ее окончании намерения Англии и Франции были таковы: пока помешаем Турции предпринимать какие-либо действия в ущерб нам. В течение войны мы сохраним союз с Россией и доведем войну до победного конца. Затем мы… под предлогом реформ предоставим арабским провинциям автономию, так что они легко окажутся под нашим покровительством и контролем» [23, с. 152]. Турция хорошо понимала, что соблюдение нейтралитета приведет ее к гибели.
Тогда она закрыла Дарданеллы. Непосредственным поводом для этого послужило то, что эскадра союзников преградила путь к выходу в открытое море одному из турецких эскадренных миноносцев. И, наконец, 27 сентября: «спущены мины и заградительные сети… погасли маяки; подняты сигналы «путь закрыт!.» [45, с. 85]. Сотни кораблей, еще недавно теснившихся на рейде, покинули его. В несколько недель Босфор и прилегающие воды стали безлюдной пустыней.
Таким образом, Англия и Франция, требуя от России скорейшего вступления в войну «де-факто» негласно покровительствовали империи Полумесяца с целью не допустить туда царскую Россию и удержать в своих руках контроль над страной.
6. Позиции России, Англии и Франции по вопросам о проливах
В декабре 1913 г. Сазонов сообщил царю: «Проливы в руках чужого государства означают подчинение всего юга России этому государству» [17, с. 152]. Год спустя он снова заявил, что они являются «жизненным нервом во всей нашей экономической жизни» [17, с. 152]. П.Н. Милюков, глава кадетов – ведущей буржуазной партии, уверял Антанту, что приобретение Россией Босфора и Дарданелл «ничего не имеет общего с завоевательными тенденциями, которым с полным основанием хотят положить предел сторонники будущего организованного мира Европы… Владение Константинополем и проливами есть конец, а не начало… Ликвидация вопроса о проливах даст возможность торжественно отнести в святилище истории так долго мучивший Европу «Восточный вопрос» [14, с. 389]. Однако эта мысль была поверхностной, в некоторой степени дипломатически примитивной, так как овладение Константинополем и проливами должно было сделать Россию средиземноморской державой, а это вызывало необходимость защищать себя в восточной части этого моря. Подобное выводило Россию в средиземноморском регионе «лицом к лицу» с западноевропейскими державами.
Согласно царской внешнеполитической концепции, Николай II должен был занять место Франца-Иосифа и Мехмеда V в качестве «арбитра и покровителя славянских народов». В декабре 1913 г. Сазонов предложил Николаю II, чтобы Россия потребовала проливы не только «по причинам экономического характера, но и с точки зрения политической» [17, с. 153]. Для русских помещиков, промышленников и кадетов занятие Константинополя и проливов являлось не конечной целью, а началом полного господства на Ближнем Востоке и захвата власти в Средиземном море.
Предвидя гибель султанской империи, западные союзники пытались создать на Балканах опорный пункт для своего господства. Отсюда раздражение Англии. Как явствует из дневника посла Франка Берти накануне мировой войны, оно было вызвано «абсурдным и устарелым заявлением России, что она является защитницей всех славянских государств» [29, с. 93].
Константинополь являлся крупнейшим торговым центром Турции, через который в 1911 г. прошла почти треть всего английского импорта. В 1913–1914 гг. тоннаж торгового флота Англии в Константинополе намного превышал тоннаж других государств. Он равнялся приблизительно 6 500 000 т. Кроме того, Константинополь служил перевалочным пунктом при перевозке товаров с Украины, из Закавказья, Месопотамии и Персии, а также был одним из транзитных центров мира. Но «раздел Турецкой империи» был возможен только в результате большой войны и немыслим без России. С конца августа 1914 г. Эдуард Грей с большой осторожностью начал намекать России, что судьба Турции решена, что вступление ее в войну на стороне Германии неизбежно и ей придется понести «всю» ответственность за последствия.
Вслед за тем Сазонов 14 и 26 сентября информировал английского и французского послов, что, помимо нижнего течения Немана и восточной части Галиции, Россия требует «постоянной свободы проливов» [17, с. 147].
Свобода проливов должна была быть гарантирована путем их интернационализации, уничтожения укреплений на берегах Дарданелл и создания контрольного поста при входе во внутреннюю часть Босфора.
Вторжение России в Пруссию в разгар битвы на Марне, как свидетельствует Черчиль, «решило судьбу сражения». Россия, в результате, к концу 1914 г. имела огромные потери – около 1350 тыс. убитыми, ранеными и пропавшими без вести [35, с. 147].
Очевидно, что такие жертвы Россия несла не без своих интересов в своей внешней политике. А главной целью России была перспектива «Царьграда», которой страны Антанты на дипломатических переговорах не безуспешно «подкармливали» ее, преследуя, в свою очередь, сугубо личные цели – втянуть ее как можно глубже в войну. 13 ноября 1914 г. Бенкендорф телеграфировал, что король Георг V сказал ему: «Константинополь … должен быть вашим» [29, с. 99].
По сравнению с Англией отношение Франции к требованиям царской России отличалось только тем, что, несмотря на меньшую заинтересованность в проливах, она еще сильнее стремилась рассеять мечту о «Царьграде». 17 августа посол Палеолог предостерегал Сазонова: «Вы не должны забывать., что сохранение территориальной целостности и политической независимости Турции остается одним из руководящих принципов французской дипломатии» [42, с. 92].
Франция также отмечала в сфере своих первостепенных территориальных интересов помимо Эльзаса и Лотарингии, «разрушение Германской империи» и «исправление некоторых колониальных границ» в Африке.
Позиция Николая II в отношении Турции была непреклонна: «…турки должны быть изгнаны из Европы… Константинополь должен… быть нейтрализован. Западную Фракию до линии Энос – Мидия следует передать Болгарии. Остальная территория от этой линии до берегов Дарданелльского пролива должна отойти к России…» [24, с. 109]. Это еще раз подчеркивало, во-первых, насколько важен был выход России к проливам, во-вторых, возможность России в будущем влиять на обстановку в восточной части средиземноморья. Здесь Россия сразу же сталкивалась с французскими интересами в этом регионе. Франция это хорошо понимала: «Ваше величество, простите меня за то, что я снова перебиваю Вас, – в одном из писем Николаю II писал министр иностранных дел Франции Морис Палеолог, – я хочу напомнить вам, что в Сирии и Палестине Франция имеет драгоценное наследие исторических воспоминаний и моральные и материальные интересы. Могу ли я рассчитывать на согласие вашего величества на любые меры, которые правительство Республики найдет нужным предпринять, чтобы охранять это наследие?» [42, с. 95]. Ответ Николая II был положительным. Готовность царя идти навстречу требованиям французов означала не только политическое дружелюбие, сколько дипломатическое бессилие. Сазонов, несомненно, знал, что он купил обещание Англии в отношении проливов ценой отказа от действий в Азербайджане, единственных действий против Турции, которые имели шансы на успех [29, с. 103]. Это означало, что военные усилия России и ее военные цели были подчинены основным целям ее союзников.
В связи с нагнетанием обстановки вокруг проливов Черчиль с конца августа 1914 г. действовал исходя из предположения, что Турция будет находиться среди врагов Англии. 1 сентября он информировал генерала Дугласа, начальника имперского штаба, что он лично и лорд Китченер будут «разрабатывать план захвата с помощью греческой армии… Галлиполийского полуострова с целью проникновения британского флота в Мраморное море» [50, с. 174]. 25 ноября, вскоре, после того как Грей заверил Россию относительно передачи ей проливов, Военный совет обсудил вопрос о наступлении, которое, как заявлял Черчилль, «даст нам возможность диктовать условия в Константинополе». 28 декабря секретарь Военного совета Хэнки высказал мнение, что «наиболее эффективный удар (по Германии), обеспечивающий установление длительного мира во всем мире, мог быть нанесен через… Турцию» [12, с. 104]. Согласно воспоминаниям Черчилля и Докладу Дарданелльской комиссии, 13 января 1915 г. Военный совет принял решение о том, что, помимо рассмотрения операций в Адриатическом море, Адмиралтейство «должно также подготовить морскую экспедицию в феврале для захвата Галлиполийского полуострова с Константинополем, что является конечной целью этого мероприятия» [50, с. 175]. В обоих этих источниках ничего не сказано относительно Сирии. Но Черчилль в памятной записке своему ведомству писал, что, «как только начнется наступление на Дарданеллы, следует захватить Александретту» [50, с. 175].
В Париже планы англичан вызвали сильную реакцию. Из всех районов, находившихся под властью султана, ни один не имел такого значения для французских вкладчиков (промышленников и финансистов), как Сирия. Около 1 млрд. франков было вложено в строительство важнейшей железнодорожной линии Дамаск – Хама с ее ответвлениями, порта, сети газового и электрического освещения, водопровода в Бейруте, в компанию «Трамве Либане» (ливанский трамвай), в строительство портовых мастерских в Триполи и в других местах и т.д. [43, с. 105]. Накал страстей по вопросу о сферах влияния стремительно нарастал. Необходим был компромисс между Англией и Францией. Такой компромисс был найден. Правители Третьей республики, оставляя Палестину, Сирию, Киликию и Александретту за Францией, подозревали английское правительство в том, что оно использует защиту Египта как предлог для осуществления своих замыслов в отношении Александретты. Кроме того, большинство членов французского правительства было против возможного ослабления Западного фронта. 23 января 1915 г. морской министр Оганьер был спешно направлен к Черчиллю. Прибегнув к нажиму в ходе переговоров, он добился компромисса. Франция получила право осуществлять контроль над сирийским побережьем, вплоть до Яффы, за счет полной передачи британскому флоту контроля над проливами. Черчилль отказался от высадки войск в Александретте, получив обещание от Оганьера принять участие в военных операциях в Дарданеллах. Хотя Франция «спасла» Сирию, она все же потерпела политическое поражение. Инициативу захватила Англия [43, с. 107].
Итак, ход исторических событий благоприятствовал проекту, осуществления которого Черчилль, как он сам признавал, «всегда так сильно желал». Не известно, были ли форты проливов «куплены», как утверждали во Франции, или нет, но сообщения разведки вселяли надежду на то, что «стоит только английскому флоту появиться в Мраморном море, как в Константинополе произойдет революция» [12, с. 112].
13 января 1915 г. на заседании Военного совета Черчиль с одобрения Китченера добился принятия своего плана. Военный совет, собравшийся 28 января, оставив без внимания вопрос о «приготовлениях» вынес твердое решение наступать на Дарданеллы только с моря [29, с. 117]. Премьер-министр Англии Асквит полностью поддержал Черчилля, несмотря на несогласие некоторых экспертов, которые считали операцию в Дарданеллах рискованной.
В результате основной упор был сделан на несомненные преимущества, которые были бы достигнуты в случае успешного осуществления плана, отрицательные же стороны были проработаны очень слабо.
Выгоды вышеотмеченного плана носили, прежде всего, стратегический характер. Овладение проливами и захват Константинополя разделили бы Турцию на две части, отрезали бы ее от союзников и нанесли бы ей поражение. Это было больше, чем устранение наименее опасного из врагов. Как Черчилль вскоре вынужден был напомнить кабинету, Германия преследовала цель «захватить Сирию, привлечь на свою сторону Болгарию, установить прямой путь в Константинополь, полный контроль над турецкой империей… и открыть для себя дороги в Персию и Индию… [50, с. 178]. Быстрый удар, нанесенный Англией, заметно бы ослабил позиции Германии в Турции. Утверждали, что этот же удар уничтожил бы вражескую блокаду России, освободил бы торговый флот водоизмещением 350 тыс. т., который был задержан в ее черноморских портах, вновь открыл бы возможность для доставки вооружения Антанты на ее фронты и для доставки украинской пшеницы на За
Другая выгода, которая должна была бы быть извлечена в результате операции, носила дипломатический характер. Черчилль, как он рассказывал позднее, «рассчитывал, что, если и когда турецкие форты начнут падать, греки присоединятся к нам», что это «побудит Болгарию пойти на Адрианополь», и, «наконец, я уверен, что Россия… не останется безразличной к судьбе Константинополя и что дальнейшие подкрепления будут поступать от нее» [50, с. 180].
Вскоре нью-йоркская газета «Уорлд» опубликовала следующее заявление: «Россия – это будущий большой враг Англии… Усилия Англии овладеть Дарданеллами, захватить Константинополь и передать его самому большому сопернику Англии… является не чем иным, как политическим безумием» [38, с. 179].
Третьим и самым значительным выигрышем, который предполагалось получить в результате Дарданелльской операции, был выигрыш политический. Влиятельная группа членов кабинета во главе с Черчиллем уже давно рассматривала ее как важную наступательную операцию самостоятельного значения. Вся их политика была направлена на то, чтобы использовать превосходство морских сил для расширения Британской империи в странах Леванта. При этом основное значение имело обеспечение британских интересов в зоне проливов и Константинополя. Очевидно, важнейшей задачей операции являлось противодействие выполнению обещания, данного Сазонову, о том, что судьба этого района должна быть решена «в согласии с Россией». Но в основном, согласно русскому источнику, «цель всей Дарданелльской операции заключалась не в помощи России. Она заключалась в овладении Ближним Востоком Англией независимо от России и… против России., против установления ее владычества на проливах» [40, с. 107].
«Английская политика всегда преследовала цель не допустить Россию к Константинополю и проливам; мы боролись за это в Крымской войне… В настоящее время Англия намеревается захватить Константинополь, с тем чтобы, когда Англия и Франция смогут с помощью России выиграть войну, Россия при наступлении мира не получила бы Константинополь. Если бы это не соответствовало действительности, то какой же был смысл в посылке британских войск в Дарданеллы в то время, когда французские и британские войска находились в таком трудном положении во Франции, что Россия приносила неслыханные жертвы, чтобы выручить их?» [24, с. 114]. Такой краткий вывод об отношении России, сформулированный Эдуардом Греем, не мог бы быть изложен лучше в Петрограде. Об этом же сообщал итальянский посол Карлотти, телеграфировавший в Рим, что Великобритания предпочла бы действовать при взятии проливов «своими собственными силами». Когда Бьюкенен и Палеолог информировали Сазонова о предстоящей экспедиции, это произвело такой эффект, что, как вспоминает Сазонов, «мне с трудом удалось скрыть от них, как болезненно подействовало на меня это известие». «Я совершенно не допускал мысли, что проливы и Константинополь могут быть захвачены нашими союзниками, а не русскими войсками» [25, с. 143]. С другой стороны, никакие войска не могли быть посланы в поддержку англо-французской экспедиции в Дарданеллах. Полагали, что нет необходимости посылать какие-либо войска, так как Ставка «считала завладение проливами союзным флотом трудно осуществимым, почти невозможным».
Безразличие генералов к дипломатическим соображениям накладывало на министра иностранных дел России особые обязанности. Князь Трубецкой, посланник России в Сербии, в телеграмме следующим образом предостерегал Сазонова: «Завладение проливами (Англией и Францией) без нас было бы прямо пагубно… и в этом случае Константинополь стал бы в будущем могилою нынешнего нашего союза» [45, с. 117]. В письме, адресованном ему же, он обращал внимание на то, что «неудачное разрешение вопроса отразилось бы у нас не такими последствиями, как какой-нибудь министерский кризис. Вся Россия потребовала бы отчета в том, за что проливается кровь наших близких» [50, с. 118].
Безусловно, России было необходимо вернуться с войны с чем-то. И этим «чем-то» мог быть «Царьград». К тому же вопрос о проливах олицетворялся с вопросом о независимости России.
Лидер конституционных демократов Милюков требовал «окончательного разрешения вековых задач нашей ближневосточной политики… полного приобретения Босфора и Дарданелл… вместе с Константинополем и достаточной частью прилегавших берегов…» [14, с. 394].
Японский военный атташе в Петрограде сообщил своему начальнику генерального штаба, что это заявление «увеличило нервозность в Англии и Франции…». Лондонские и особенно парижские газеты поместили тенденциозные статьи о равных правах на проливы всех держав. «Тан» и «Фигаро» проводили кампанию за нейтрализацию Константинополя и проливов.
19 февраля началось наступление на Дарданеллы. После бомбардировки 25 февраля внешние форты были разрушены и корабли вошли в проливы [27, с. 163]. Резко упали цены на пшеницу на чикагской фондовой бирже. Казалось, как вспоминает Черчиль, «налицо перспектива падения Константинополя и перехода его в руки союзников» без участия России. В связи с этим Сазонов информировал послов Англии и Франции: «Несколько недель назад я мог еще полагать, что открытие проливов не обязательно повлечет за собой окончательную оккупацию Константинополя. Сегодня я должен заявить, что вся страна требует принятия этого радикального решения» [25, с. 145].
Советы предосторожности, которые делались в Петрограде, сошли на нет перед угрозой вступления войск союзников. В меморандуме, переданном Палеологу и Бьюкену, Сазонов 4 марта 1915 г. потребовал, чтобы «город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также южная Фракия до линии Энос – Мидия… часть азиатского побережья в пределах между Босфором, рекой Сакарией и подлежащим определению пунктом на берегу Исмидского залива, острова Мраморного моря и острова Имброс и Тенедос» были «окончательно» включены в состав царской империи» [25, с. 146].
Следует отметить, что в меморандуме Сазонова к составу царской империи причислены острова Имброс и Тенедос, которые уже располагались в Средиземном море при выходе из Дарданелл.
Антанта осталась верной первоначальной идее интернационализации проливов и оттоманской столицы. Англия и Франция вскоре заявили о необходимости разрушения всех фортов в Босфоре и Дарданеллах, т.е. они настаивали на их демилитаризации и нейтрализации [26, с. 211]. Однако для России снос укреплений явно бы не обеспечивал обороны Черного моря, облегчил бы захват и закрытие выходов из него предполагаемым врагам. Отсюда, как отмечал Сазонов, предлагаемая нейтрализация проливов представляла бы собой «наихудшее возможное решение с точки зрения России», так как это «была бы просто фикция; в действительности они находились бы под контролем наиболее сильной морской державы» [25, с. 146–147].
Англия видела перспективу греко-английского господства в Константинополе. Однако французские круги враждебно отнеслись к этой перспективе. Кроме того, в Париже все еще надеялись привлечь на свою сторону в качестве союзника Софию, а не Афины. Поэтому в Лондон было сообщено, что «продвижение англо-французского флота может оказаться настолько успешным, что он появится у Константинополя и не потребуется высадки войск. Следовательно, может и не возникнуть никакой надобности в военном сотрудничестве с Грецией…» [29, с. 134].
Англия понимала, что в будущем на галлиполийском полуострове ей будет очень тяжело удержаться, там было велико влияние капитала других супердержав. К тому же совсем рядом находилась могущественная Российская империя, с интересами которой все же приходилось считаться.
Проанализировав всю складывавшуюся ситуацию, английское правительство 10 марта 1915 г. и лидеры консервативной оппозиции пришли к совместному решению обещать России Константинополь.
В ответ Англия потребовала включить в сферу своих территориальных интересов нейтральную зону в Персии, находившуюся между русской и английской сферами влияния [23, с. 168].
Итак, России с Англией фактически удалось договориться. Оставалась Франция.
Франция была теснее, чем какая-либо другая держава, связана с Константинополем. В столице Турции находился Оттоманский банк, через который парижские финансисты, владевшие большинством его акций, распоряжались выпуском железнодорожных и промышленных акций, а также займов Порты. Столица Турции была местом пребывания Совета оттоманского государственного долга, в котором влияние Парижа было также преобладающим. Турецкая столица была административным центром монополий, концернов и концессий, большинство капиталов которых принадлежало Франции. Короче говоря, Константинополь был сердцем империи, опутанной сетью французских политических интересов и финансовых инвестиций, достигших суммы в 3 млрд. франков.
Дипломатические круги Франции были явно встревожены. Особенно негодовал президент Пуанкаре, являвшийся самым ярым сторонником осуществления традиционной политики Франции в «восточном вопросе».
Посол Франции в России М. Палеолог в проведенных в Петрограде беседах с Николаем II по вопросам, касающимся Константинополя и проливов, так ни к чему и не пришел, но с другой стороны обнаружил щедрость царя в отношении аннексий Франции в Центральной Европе: «Завладейте левым берегом Рейна, Майнцем, Кобленцем; продвиньтесь еще дальше, если считаете это нужным» [44, с. 160].
Такая щедрость вызвала готовность и другой стороны пойти на уступки. Французское посольство в памятной записке от 8 марта 1915 г. заверило Сазонова, что он «может вполне рассчитывать на доброжелательное отношение правительства республики в деле разрешения вопроса о Константинополе и проливах» [44, с. 161]. Но влияние заинтересованных финансистов на французское правительство и печать, очевидно, было так велико, что в приложении к памятной записке было указано, что урегулирование этого вопроса будет отложено до заключения мирного договора. Там же упоминались различные виды и формы интернационализации. Несмотря на эти обстоятельства 10 апреля французское правительство уведомило Сазонова, что «правительство республики дает свое согласие» на удовлетворение требований России относительно проливов и Константинополя «при условии, что война будет доведена до победного конца и… что Франция и Англия осуществят свои планы на Востоке, равно как и в других местах» [25, с. 148].
Англия была против расширения границ Франции до Рейна. Поэтому, французское министерство иностранных дел, очевидно, сочло благоразумным заручиться дипломатической поддержкой одного из союзников против другого. В данном случае России и Франции против Англии.
Следует кратко отметить и военные обстоятельства. 18 марта 1915 г. англо-французские военные корабли открыли огонь по фортам в проливе Дарданеллы, однако понесли ощутимые потери и были вынуждены во второй раз прекратить боевые действия [35, с. 155].
В Париже пришли к выводу, что риск от сделки с Петроградом был незначительным по сравнению с выигрышем от приобретаемой дипломатической поддержки против Англии. Очевидным было и то, что без России войну выиграть нельзя. К тому же Германия всякий раз, когда Франция и Англия не шли России навстречу в вопросе о Константинополе и проливах, предпринимала через придворную даму М.А. Васильчикову, находившуюся в то время в австрийском «плену», серьезные попытки отколоть Россию от ее союзников, путем немедленного разрешения «восточного вопроса» в ее пользу. Поэтому основная причина передачи Константинополя и проливов России, состояла в том, что Германия предприняла попытку перехватить инициативу в этом вопросе у западных держав [34, с. 143].
Таким образом, Россия, путем невероятных дипломатических усилий, расплачиваясь за будущее, миллионами жизней в настоящем, добилась удовлетворения требований по Константинополю и проливам у своих союзниц по Антанте – Англии и Франции.
Секретные соглашения Антанты, достигнутые в марте – апреле 1915 г., ничем не отличались от ноябрьских обязательств предыдущего года. Они также были неточны и содержали двусмысленные пункты, позволявшие уклониться от выполнения принятых на себя обязательств. Передача Константинополя и проливов России была теперь обусловлена победой в войне и достижением ее союзниками своих экспансионистских целей. Но масштабы ожидаемой победы не были определены, а условия, выдвинутые Англией и Францией, исключая несколько конкретных пунктов, были сформулированы настолько нечетко, то эти страны имели полную возможность произвольно толковать эти условия. Тем не менее, это все же была сделка, заключение которой сильно осложнило положение Франции и Англии.
В январе 1915 г. британский военный совет принял решение о проведении атаки силами военно-морского флота. Добиться получения необходимой живой силы предполагалось у Болгарии и Греции. Однако переговоры постигла неудача, что сделало неизбежным использование английских солдат. Операции в Галлиполи в связи с тупиковым положением Англии и Франции на европейских фронтах придавалось большое значение. Однако практические шаги в этом направлении были недостаточны. Так, в частности, английским военным министерством не было разработано генерального плана операций, не были учтены меры, необходимые для успешного осуществления такой экспедиции.
25 апреля 1915 г. состоялась высадка войск в Галлиполи. Турки, которых было очень много и которые были защищены заграждениями из колючей проволоки, встретили захватчиков массированным огнем. К 12 мая англичане потеряли почти 15 тыс. человек убитыми и ранеными. Потери французов превышали 12 600 человек из общего числа 22 450 участвовавших в боях [27, с. 164]. Повторилась та же мрачная картина, которая имела место и на Западе.
Стоило только первым вражеским военным операциям в Галлиполи понести неудачу, как старый и немощный Мехмед V был провозглашен «гази» (победителем). Паника уступила место наглой самоуверенности, которой сопутствовали злоба и жестокость. Местное греческое население, выражавшее приверженность к Западу и сопротивлявшееся проникновению немцев, было вместе с евреями разорено путем конфискации их имущества, а затем изгнано. Геноциду подверглись армяне, которые находились на более высоком культурном и экономическом уровнях, чем сами турки. Антанта же была вынуждена собирать силы для дальнейших военных операций и дипломатических акций.
Высадка войск в Галлиполи вызвала сильное возбуждение в Петрограде. Возникла тревога по поводу возможности успешного исхода этой операции. 1 марта 1915 г. было принято решение послать в Босфор черноморский флот и русский экспедиционный корпус [29, с. 159].
Для максимального успеха необходимо было располагать хорошо укрытым и обширным болгарским портом в Бургасе. 19 марта, когда предполагалось, что после поражения, понесенного ими накануне в Дарданеллах, союзники будут более сговорчивыми, царь приказал министру иностранных дел запросить страны Антанты, «как бы они посмотрели на занятие нами Бургаса… даже вопреки согласию Болгарии», считая, что «они признают, необходимым наше одновременное сотрудничество…» [17, с. 169]. Однако Лондон наложил запрет на проектируемую высадку в Бургасе, предвидя ее реальный успех. Николай II предпринял прямое дипломатическое давление в отношении Болгарии, но все его предприятия потерпели крах. Политика же, лежавшая в основе всего этого оставалась в полной силе.
В марте, апреле и мае русский черноморский флот подвергал бомбардировке берега Турции. Было предпринято нападение на Батуми и наступление на турецкую Армению. Удерживая три оттоманские дивизии в Босфоре, русские войска ослабили турецкую оборону в Дарданеллах [35, с. 159]. Однако этого было недостаточно для того, чтобы иметь право предъявлять требования.
В мае по всему фронту – от Карпат до Балтийского моря развернулось наступление германо-австрийской армии. Царские войска, испытывавшие острый недостаток в боеприпасах, отступили из северной Венгрии и начали отступать также в Курляндии, Литве и Галиции. В результате корпус, предназначавшийся для операции в проливах, пришлось перебросить в район реки Сан [35, с. 209]. Но, поскольку одновременно министр иностранных дел указывал, что с политической точки зрения было бы «крайне нежелательным», чтобы Антанта монополизировала проливы, верховный главнокомандующий разработал проект приказа об отправке на фронт к середине июля 1915 г. из Владивостока около 6 тыс. солдат, что являлось «каплей в море». С другой стороны, генералитету надо было что-то предпринимать, чтобы восстановить престиж, потускневший в результате недавних поражений. Поскольку не представлялось никакой возможности подойти к Константинополю с Востока, генералитет прибег к следующему аргументу: «…если мы хотим участвовать в церемониале взятия города, то наши войска должны прибыть с юга», через Средиземное море. Владивостокский контингент, как заверял верховный главнокомандующий своего монарха, будет иметь «моральное значение» [42, с. 105]. Сазонов также высказался в пользу посылки имеющего символическое значение контингента войск, который потом будет играть важное значение в занятии Константинополя.
Однако, тем временем, кайзер, пытаясь извлечь максимальную выгоду из своих побед на Востоке, предпринял очередную попытку налаживания связей с Россией с целью склонить ее к сепаратному миру. Этой попыткой было второе письмо Васильчиковой. 27 мая 1915 г., после своих бесед с министром иностранных дел фон Яговым, она писала из Берлина:
«Все здесь согласны в том, что мир между Германией и Россией является вопросом жизни для обеих стран, которые соединяют столько торговых интересов и которых в сущности не разделяют никакие политические разногласия… Россия выиграет гораздо больше, если она заключит благоприятный мир с Германией, даже в вопросе о Дарданеллах… Народ здесь убежден, что Англия пожелает и будет настаивать на том, чтобы иметь свободу действий на Черном море… она пожелает там господствовать… Англия никогда не была истинным другом своих союзниц… Англия стремится добиться преобладающего влияния в Константинополе и, несмотря на все ее обещания, она никогда не позволит России захватить этот город…» [29, с. 165]. Эти внушения должны были встретить благодатную почву в Петрограде. Кроме того, серьезные военные неудачи должны были убедить, по крайней мере, некоторых русских государственных деятелей в необходимости откликнуться на авансы, сделанные Германией.
Возможно, что проект посылки войсковой части из Владивостока, в частности, был разработан потому, что царь, позиция которого по отношению к Англии и Франции укрепилась благодаря заигрыванию кайзера с Васильчиковой, стремился предъявить свои неоспоримые права на Константинополь. Англичане видели, как Николай II протягивает руки к своей главной добыче, и, видимо, лишь высказанное Сазоновым опасение, что это не должно «бросить тень на добрые отношения», заставило царя отступить. 9 июля 1915 г. Сазонов сообщил правительствам стран Антанты, что отправка экспедиционного отряда из Владивостока отменена [25, с. 157].
Так с середины лета 1915 г. все подступы к Константинополю оказались прегражденными для Петрограда.
Жаркий сезон принес с собой бои и новые лишения в Галлиполи. В Англии произошла смена правительства. К власти пришли консерваторы. Однако это не внесло никаких существенных изменений в ситуацию.
Весенние наступательные операции во Франции и Бельгии стоили Франции 220 тыс., а Англии 100 тыс. человек и принесли лишь около 8 миль бесполезной в стратегическом отношении территории [26, с. 237]. В результате для операций в проливах трудно было выделить что-либо из живой силы и оружия, столь обильно расходуемых на западном фронте. К тому же доставка их была весьма затруднительной. Но византийская столица все еще манила к себе. В результате боев с мая по июль было достигнуто лишь то, что, «говоря в общих чертах, войска остались на позициях, которые они занимали в день высадки».
«Смерть косила ряды армии, которая к тому же сильно ослабла в результате постоянных болезней и снижения жизнеспособности… тех, кто еще оставался на своих постах» [26, с. 238]. С 6 по 10, а также 21 августа были предприняты последние отчаянные атаки. С целью отрезать турецких защитников от их основных сил в тылу была произведена новая высадка войск. Несмотря на это события приобрели драматический характер: потери англичан превышали 45 тыс. человек, турки же потеряли только на 5 тыс. меньше, а Галлиполи по-прежнему оставался неприступным, запретным и непокоренным.
На фоне этой ужасной картины продолжалась борьба между дипломатами. Поскольку Англия была менее заинтересована в Константинополе, чем Франция, и в то же время она, несомненно, была настроена в пользу сокращения там широкого внедрения французского капитала (чем можно объяснить, почему «Царьград» был обещан Николаю II), было решено противопоставить ее другому собрату по оружию. Такие факторы, как предположение, что Константинополь будет взят войсками Антанты, а не царской России, неудачи русских на европейских фронтах и главным образом растущая зависимость России от союзников в отношении финансов и оружия привели к дальнейшему ослаблению дипломатических позиций Петрограда.
В то время как западные державы хотели превратить совместную оккупацию Константинополя в определенный вид интернационализации, другая сторона – Россия, делала попытки ограничить иностранные привилегии, направленные на ограничение, с помощью новых видов капитуляций, будущей власти России в «Царьграде».
Дипломатические битвы, бушевавшие наряду с боями в Дарданеллах, продолжались все лето. Под влиянием резкого поворота событий в Галлиполи Болгария, не поддавшись на уговоры Антанты и соблазнившись заманчивыми увещеваниями со стороны Германии и Австрии, стала на сторону центральных держав. Сербия молила о помощи [37, с. 94]. Французское правительство, полагая, что пробил, наконец, час для операций на Балканах, свернуло столь претившие ему операции в проливах и в октябре 1915 г. перебросило оттуда две дивизии в Салоники. В Лондоне остро встал вопрос о дальнейшей стратегии на Востоке. Злополучный полуостров без всякой пользы пожирал силы Англии. Несмотря на все подкрепления, армия уступала по численности туркам. И, тем не менее, Черчилль противился отводу войск: «наши интересы в Египте, наши войска, продвигающиеся к Багдаду, русские войска на Кавказе скоро почувствуют на себе всю силу турецких дивизий, насильно прикованных сейчас к Галлиполийскому полуострову. Нельзя поэтому высвобождать турецкие дивизии из Дарданелл» [50, с. 157]. После вынужденного ухода с поста военно-морского министра в мае 1915 г. Черчиль продолжал оставаться в адмиралтействе в качестве неофициального лица, чтобы, как он говорит, «поддержать Дарданелльскую операцию». В середине ноября Черчилль вышел из состава правительства. Он писал по этому поводу: «У меня были расхождения с возобладавшими в то время взглядами» [50, с. 160].
Решение об эвакуации, принятое не без нажима со стороны Франции, последовало как нечто само собою разумеющееся.
Итоги всей этой операции оказались весьма плачевными. В ее актив можно было записать задержку вступления Болгарии в войну; кроме того, по утверждениям Китченера, она способствовала тому, что 300 тыс. вражеских войск оказались прикованными к проливам. Но, чтобы добиться этого, потребовалось не менее 400 тыс. английских солдат, из которых почти 120 тыс. было потеряно (индийские войска при этом в расчет не принимаются). Турция потеряла 218 тыс. человек, в том числе 66 тыс. убитыми. Весьма крупными были финансовые издержки и потери в кораблях [37, с. 111]. Эвакуация войск была проведена с 18 по 20 декабря 1915 г. и 8 января 1916 г.
Этот крупный отход, какими бы вескими ни были вызвавшие его военные причины, имел серьезные политические последствия. Разлад между Россией и ее союзниками все более нарастал, так как они реально видели ее будущее как в Константинополе и проливах, так и в Средиземном море.
Публикуя данные о своих потерях, Англия намеревалась дать понять России, что «она приложила все силы, чтобы достигнуть этой крупной цели., и теперь рассчитывает, что Россия больше не будет настаивать на дальнейших жертвах с ее стороны» [44, с. 179]. Во второй половине октября орган клерикалов «Корьере д'Италия», очевидно, инспирированный Ватиканом, заявил, что для обеспечения успеха политики держав Антанты на Балканах необходимо, чтобы Россия отказалась от своих византийских мечтаний. 12 октября Извольский сообщил о «растущем возбуждении против России… во французских парламентских, газетных и даже правительственных кругах». В газете «Журналь де деба» было выдвинуто предложение, что, если только русские войска не примут участия в операциях на Балканах, Англии и Франции следует пересмотреть свои позиции в отношении Константинополя и проливов. Уход Делькассе в отставку 13 октября, вызванный наряду с другими причинами неистовой кампанией, поднятой против его «прорусской» ориентации, был истолкован на Неве как признак изменения политической атмосферы [38, с. 417].
Итак, эвакуация из Дарданелл, по-видимому, последовала не столько в силу военных неудач, сколько по причине изменения политического курса Англии и Франции. Уже само их поражение в этой операции в значительной мере служило доказательством отсутствия с их стороны должной заинтересованности. В Петрограде укрепилось убеждение, что, после того как Англии и Франции пришлось расписаться в отказе от «Царьграда» и проливов в пользу России, они потеряли всякое желание овладевать ими для нее. Говорили, что в сентябре 1915 г., а быть может, и позднее, влиятельные русские круги настойчиво, но тщетно пытались добиться успешного завершения операций в проливах.
Отказ от этих операций поставил в затруднительное положение русскую либеральную буржуазию, ориентировавшуюся на Запад, он ободрил реакционных германофилов при дворе Романовых и усилил тенденцию к достижению соглашений и заключению сепаратного мира с Германией [29, с. 183–184]. Основные разногласия, разделявшие три державы Антанты, отнюдь не разрешенные в процессе их временного союза, еще больше обострились под влиянием суровых испытаний в войне. Вместо того чтобы теснее сплотить Россию и ее союзников, Дарданелльская кампания вызвала лишь раскол между ними.
Таким образом, во внешнеполитических целях Англии и Франции в отношении России, Константинополь и проливы выступали только «приманкой» для скорейшего ее вступления в войну. Отсюда союзницы России покровительствовали империи Полумесяца с целью не допустить туда царскую Россию и удержать в своих руках контроль над страной. Это означало, что военные усилия России и ее военные цели были подчинены основным целям ее союзников.
Цель всей Дарданелльской операции заключалась не в помощи России. Она заключалась в овладении Ближним Востоком Англией независимо от России и против установления ее владычества на проливах.
Россия же, путем невероятных дипломатических усилий, расплачиваясь за будущее, миллионами жертв своего населения, фактически заглатывая преподносимую Англией и Францией «приманку», добилась на некоторое время удовлетворения требований по Константинополю и проливам у своих союзниц по Антанте.
Список использованных источников
1 Бубнов А.Д.В Царской Ставке. Воспоминания адмирала Бубнова. – Нью-Йорк, 1955. – 395 с.
2 Бьюкенен Дж.Мемуары дипломата. – М.: Наука, 1991. – 488 с.
3 Бюлов Б.Воспоминания. – М. – Л.: Соцэкгиз, 1935. – 469 с.
4 Великий князь Андрей Владимирович.Дневник бывшего Великого Князя Андрея Владимировича. 1915 г. – Л.-М.: Соцэкгиз, 1925. – 605 с.
5 Воспоминания Гинденбурга. – М.: Соцэкгиз, 1922. – 517 с.
6 Дневники Николая II. – М.: Наука, 1991. – 1024 с.
7 Зайончковский A.M.Мировая война 1914–1918 гг. – Т. 2. – М.: Соцэкгиз, 1938. – 315 с.
8 Игнатьев А.Л.50 лет в строю. – Т. 2. – М.: Соцэкгиз, 1952. – 479 с.
9 Клембовский В.Н. Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. – Ч. 5. Период с октября 1915 г. по сент. 1916 г. Позиционная война и прорыв австрийцев на Юго-Западном фронте. – М.: Соцэкгиз, 1920. – 215 с.
10 Константинополь и Проливы. По секретным документам Министерства иностранных дел. В 2 ТТ. – Т. 1. – М.: Соцэкгиз, 1925. – 488 с.
11 Ллойд-Джордж Д.Военные мемуары, Т. 1–3. – М.: Соцэкгиз, 1934–1935. – Т.1–2. – 921 с.
12 Ллойд Д.Д. Речи, произнесенные во время войны: Воспоминания, мемуары. – Мн.: Харвест, 2003. – 207 с.
13 Людендорф Э.Мои воспоминания о войне 1914–1918. – Т. 1. – М.: Соцэкгиз, 1923. – 456 с.
14 Милюков П.Н. Воспоминания. – М.: Политиздат, 1991. – 527 с.
15 Пуанкаре Р.На службе Франции. Воспоминания на девять лет, кн. 1–2. – Кн. 1. – М.: Соцэкгиз, 1936. – 415 с.
16 Реболъд Ж.Крепостная война 1914–1918 гг. – М.: Соцэкгиз, 1938. – 392 с.
17 Сазонов С.Д. Воспоминания. – М.: Международные отношения, 1991. – 398 с.
18 Тирпиц А.Воспоминания. – М.: Политиздат, 1957. – 510 с.
19 Трубецкой Г.Н. Русская дипломатия 1914–1917 гг. и война на Балканах. – Монреаль, 1983. – 397 с.
20 Фалькенгайн Э.Верховное командование 1914–1916 в его важнейших решениях. – М.: Соцэкгиз, 1923. – 224 с.
21 Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь, собр. соч. в 8-ми томах. – Т. 8. – М.: Наука, 1966. – 318 с.
22 Аветян А.С. Русско-германские дипломатические отношения накануне первой мировой войны. 1910–1914. – М.: «Мысль», 1985. – 292 с.
23 Алексеева И.В. Агония сердечного согласия: Царизм, буржуазия и их союзники по Антанте. 1914–1917. – Л.: Лениздат, 1990. – 318 с.
24 Бовыкин В.И. Очерки истории внешней политики России. Конец XIX – 1917 г. – М.: Учпедгиз, 1960. – 215 с.
25 Васюков В.С. «Главный приз». С.Д. Сазонов и соглашение о Константинополе и проливах. – В кн.: Русская дипломатия в портретах. – М.: Международные отношения, 1992. – 511 с.
26 Виноградов К.Б. Дэвид Ллойд Джордж. – М.: «Мысль», 1970. – 412 с.
27 Всемирная история: В 24 ТТ. – Т.19. Первая мировая война / А.Н. Бадак, И.Е. Войнич, Н.М. Волчек и др. – Мн.: Литература, 1997. – 512 с.
28 Головин Н.Н. Военные усилия в Мировой войне. – М.: Наука, 2001. – 560 с.
29 Готлиб В.В. Тайная дипломатия во время первой мировой войны. – М.: Соцэкгиз, 1960. – 603 с.
30 Ерусалимский А.С. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века. – М.: Соцэкгиз, 1963. – 357 с.
31 За Балканскими фронтами Первой мировой войны / Отв. ред. В.Н. Виноградов. – М.: Индрик, 2002. – 504 с.
32 Золотарев В.А., Козлов И.А. Российский военный флот на Черном море и в Восточном Средиземноморье. – М.: «Мысль», 1988. – 567 с.
33 Игнатьев А.В. Последний царь и внешняя политика: Николай II // Вопросы истории. – 2001. – №6. – С. 3–24
34 История дипломатии / Под ред. А.А. Громыко. – 2-е изд. – Т. 3. – М.: Политиздат, 1965. – 397 с.
35 История первой мировой войны 1914–1918 гг. Т. 1–2 / Под ред. И.И. Ростунова. – Т. 1. – М.: «Мысль», 1975. – 326 с.
36 Козенко Б.А. Отечественная историография первой мировой войны // Новая и новейшая история. – 2001. – №3. – С. 12–37
37 «Круглый стол». Первая мировая война и ее воздействие на историю XX века // Новая и новейшая история. – 1994. – №4–5. – С. 34–68; С. 74–112
38 Международные отношения. Политика. Дипломатия. XVI–XX вв. Сборник статей. – М.: Наука, 1964. – 560 с.
39 Новиков Н.Операции флота против берега на Черном море в 1914–1917 гг. – М: Соцэкгиз, 1937. – 455 с.
40 Нотович Ф.И. Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны. – М.-Л.: Соцэкгиз, 1947. – 305 с.
41 Нотович Ф.И. Захватническая политика германского империализма на Востоке в 1914–1918 г. – М.: Соцэкгиз, 1947. – 274 с.
42 Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. – 2-е изд. – М.: Международные отношения, 1991 – 240 с.
43 Первая мировая война и международные отношения. – СПб, 1995. – 608 с.
44 Первая мировая война. Пролог XX века. – М.: Наука, 1999. – 698 с.
45 Писарев Ю.А. Тайны первой мировой войны: Россия и Сербия 1914–1915 гг. – М.: Наука, 1990. – 218 с.
46 Писарев Ю.А. Сербия на Голгофе. – М.: Наука, 1992. – 503 с.
47 Полетика Н.П. Возникновение первой мировой войны. М.: Наука, 1964. – 348 с.
48 Похлебкин В.В. Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах: Вып. II. – Войны и мирные договоры. – Кн. 3: Европа в первой половине XX века: Справочник. – М.: Международные отношения, 1999. – 672 с.
49 Строков А.Л. Вооруженные силы и военное искусство в Первой мировой войне. – М.: «Мысль», 1974. – 613 с.
50 Трухановский В.Г. Уинстон Черчилль. Политическая биография. – М.: Политиздат, 1968. – 485 с.
51 Федоров В.Т.В поисках оружия. – М.: Наука, 1964. – 292 с.