Коняев Н. М.
Когда мы ставим рядом слова «Санкт-Петербург» и «Святая Русь», разговор об истории становится неизбежным. Слишком многое стоит между этими словами. Слишком многое искусственно пытаются втиснуть между ними…
1.
Меня всегда смущали разговоры о некоей петербуржской национальности, которые особенно активно зазвучали в нашем городе в девяностые годы.
Надо оказать, что наш покойный мэр Анатолий Александрович Собчак сам никогда не дерзал мечтать, будто Санкт-Петербург может достичь величия Стокгольма или Копенгагена. Но в то, что под его руководством наш город когда-нибудь сравняется по своему культурному уровню хотя бы с Таллином, Собчак в простоте своего сердца верил. Однако ошибочно думать, будто мысль о Санкт-Петербурге, как не совсем русском городе, является изобретением нынешних демократов.
Увы…
Мысль эта, то прячась в глубину художественных обобщений, то в переломные для нашей истории годы, проявляясь на уровне политических решений, живет вот уже три столетия, врастает своими корнями в петровское время.
И, как это ни горько, но надо сказать, что и саму нынешнюю демократическую идеологию, ее необузданную жажду реформ во имя самих реформ, ее патологическое равнодушие к православию и судьбе русского народа, тоже очень многое роднит с петровской, как, впрочем, и с большевистской, эпохой.
2.
С легкой руки Александра Сергеевича Пушкина, сказавшего, дескать, «на берегу пустынных волн, стоял Он дум великих полн», в общественном сознании сложилось довольно устойчивое убеждение, будто земли вокруг Петербурга в допетровские времена представляли собою неведомую и чуждую Православной Руси территорию.
И вот что странно…
Мы твердо помним, что свет православия воссиял над Ладогой задолго до крещения Руси, и это отсюда, из древнего уже тогда Валаамского монастыря, отправился крестить язычников ростовской земли преподобный Авраамий. Всем известно, что и первая, самая древняя столица Руси — Старая Ладога тоже находится всего в двух часах езды на автобусе от нашего города…
Со школьной парты знаем мы и то, что всего в нескольких километрах от городской черты современного Петербурга, в устье реки Ижоры, в 1240 году произошла знаменитая Невская битва, в которой святой благоверный князь Александр Невский разгромил шведов, и тем самым предотвратил организованный римским папой крестовый поход на Русь…
И все равно, хотя мы знаем и помним это, но помним, не связывая эти факты с Петербургом. Веками намоленная русская земля, что окружает наш город, как бы отделена от него.
Впрочем, почему «как бы»?
Если мы сомкнем линиями Валаам и устье Ижоры, Старую Ладогу и устье Ижоры, получится наконечник стрелы, точно нацеленной на Петербург, но еще не долетевшей до города, который был основан по благословению святителя Митрофана Воронежского…
3.
Это поразительно, но в этом — вся суть петровских реформ. Они накладывались на Россию, нисколько не сообразуясь с ее православными традициями и историей, и вместе с тем были благословлены униженной и оскорбленной Петром Русской Церковью.
Возможно, подсознательно, но Петр I выбрал для нашего города именно то место древней земли, которое было пустым, которое и не могло быть никем населено в силу незащищенности от природных катаклизмов.
Сюда уводил Петр I созидаемую им империю, здесь, на заливаемом наводнениями пространстве земли, пытался укрыться он от нелюбимой им Святой Руси.
И, право же, первые ничем не защищенные в духовном отношении жители Петербурга, действительно, оказались очень близки были к воплощению собчаковско-демократических мечтаний о петербургской национальности.
«Пожалуй, не найти другого такого города, где бы одни и те же люди говорили на столь многих языках, причем так плохо… — пишет о Петербурге времен Анны Иоанновны побывавший тогда в нашем городе датчанин Педер фон Хавен. — Но сколь много языков понимают выросшие в Петербурге люди, столь же скверно они на них говорят. Нет ничего более обычного, чем когда в одном высказывании перемешиваются слова трех-четырех языков. Вот, например: Monsiieur, Paschalusa, wil ju nicht en Schalken Vodka trinken, Isvollet, Baduska. Это должно означать: «Мой дорогой господин, не хотите ли выпить стакан водки. Пожалуйста, батюшка!». Говорящий по-русски немец и говорящий по-немецки русский обычно совершают столь много ошибок, что строгими критиками их речь могла бы быть принята за новый иностранный язык. И юный Петербург в этом отношении можно было бы, пожалуй, сравнить с древним Вавилоном».
Надо сказать, что Педер фон Хавен весьма благожелательно оценивал Петра и его свершения, и, употребляя слово «Вавилон», он менее всего хотел бы уподобить судьбу города на Неве библейскому примеру тщеты человеческой гордыни. Это уподобление получилось само собою. Оно не придуманное, оно осуществившееся в действительности три столетия назад.
Но было святительское благословение городу, сюда была нацелена стрела русской православной истории и — вот оно Божие чудо! — спасая и отмаливая невский Вавилон, является здесь величайшая русская святая — блаженная Ксения Петербургская…
4.
Считается, что мужем Ксении Григорьевны был Андрей Федорович Петров. Он пел в придворном хоре императрицы и носил чин полковника...
Однако откуда взялись эти подробности, неведомо.
Более того. Исследователи совершенно определенно установили, что в списках певчих дворцовой капеллы никакого Андрея Федоровича Петрова не значится.
А это весьма странно, учитывая его чин… Придворных певчих тогда очень неплохо награждали. Известно, что певчий Алексей Разум стал графом Разумовским, а его брат — президентом Российской Академии наук и гетманом Украины… Однако, минуя постель императрицы, до чина полковника дослужился, кажется, один только певчий — Марк Полторацкий. Но он был регентом.
Кем же был в дворцовой капелле Андрей Федорович Петров, если он имел чин полковника? И, главное, почему его имя не сохранилось ни в каких документах?
Объяснение найти не трудно, если действительно искать объяснение, а не пытаться втиснуть живую святость в мертвую схему устоявшихся представлений.
Мы знаем об Андрее Федоровиче Петрове только из рассказов самой Ксении Григорьевны, вернее, из преданий о ее жизни, и очевидно, что и имя супруга, и звание его — лишь тот язык святого юродства, на котором выражала Ксения Григорьевна мысль, которую необходимо было постигнуть русским людям, жившим тогда… Ту мысль, которую боимся постигнуть мы и два с половиной столетия спустя…
Словно ангел, неведомо как откуда-то из самых сокровенных глубин Святой Руси возникает святая блаженная Ксения Петербургская в душноватой и мутной атмосфере царствия Анны Иоанновны… И хотя и жила она в городе, устроенном по западному образцу со всей положенной регулярностью, хотя ее подвиг святого юродства и совпадает по датам с свирепыми указами о борьбе с бродяжничеством, но не улавливалась в полицейские, бюрократические сита — из молитв и чудотворений сотканная — жизнь блаженной Ксении… Настолько могущественной силой была защищена Ксения Григорьевна, что сама была самой надежной опорой и силой…
И если продолжить сравнение православной истории Петербурга со стрелой, если продолжить на карте полет ее, мы увидим, что острие стрелы упрется в Кронштадт — город, где предстоит просиять святому Иоанну Кронштадтскому, которого, единственного из святых, еще при жизни величали Всероссийским батюшкой.
5.
Петр основал Петербург.
Петр преобразил Русь в Российскую империю.
Еще? Еще он нанес сокрушительный удар по национальному самосознанию.
Порабощение и унижение Русской Православной Церкви; жесточайшие расправы над всеми, кто выказывал малейшее уважение к русской старине; упорное преследование русской одежды; окончательное закрепощение русских крестьян — это тоже Петр.
А в противовес — неумеренное, незаслуженное возвышение иноплеменного сброда, хлынувшего со всех сторон в Россию, обезьянье копирование заграничных манер и обычаев…
Все это привело к тому, что в общественном сознании укрепилась мысль о предпочтительности всего иностранного, о бесконечной и дремучей отсталости всего русского. Быть русским стало не только не выгодно, но как бы и не совсем культурно...
И не это ли и создавало благоприятную для действия темных разрушительных сил среду? Не здесь ли и кроется источник всех бед и трагедий России, пережитых ею на склоне второго тысячелетия?.. Не отсюда ли и истекают болотные миазмы — «над Россией тяготeет проклятие, налагаемое историей на всякую отсталую и развращенную страну» — «Черного Передела»?
Говоря так, нужно подчеркнуть, что дело не в том, чтобы любить или ненавидеть Петра и его преемников… Надо просто уяснить, что любить Россию и любить при этом Петра невозможно…
И дело тут не в наших личных вкусах и предпочтениях…
Мы должны ясно и отчетливо осознать, что невозможно сделать для русского народа ничего хорошего, если ты не любишь Россию, ее обычаи, ее характеры, ее культуру…
Мысль обыкновенная и даже банальная, если говорить о любой другой стране, но в нашей стране, особенно в либерально-демократических кругах, она вызывает яростное сопротивление…
И не потому ли, и вся борьба нашей интеллигенции за свободу страны в результате оборачивалась или 1917 годом с его Лениным, Троцким и ЧеКа, или перестройкой с ее Горбачевым, Ельциным и Чубайсом…
Но и в оппозиционном «демократам» лагере мысль о том, что невозможно сделать для русского народа ничего хорошего, если не любишь Россию, воспринимается только в приложении к настоящему, соотнести эту мысль с Петром I не получается и у патриотов.
И тут нужно заметить, что сами Романовы, гораздо лучше нынешних монархистов понимали роковую противоречивость петровского устроения Российской империи.
Самый замечательный памятник Петру — не «Медный всадник».
Медный всадник — это символ Екатерининской эпохи, а памятником Петру скорее можно назвать стоящий рядом Исаакиевский собор.
Особенно отчетливо осознаешь это, когда слушаешь в Соборе акафист — Исаакию Далматскому. Как-то ясно открывается тогда, почему с таким упорством и затратами строился Исаакиевский собор.
Конечно же, чтобы искупить грехи Петра I, рожденного в день памяти Исаакия Далматского. Ведь судьба преподобного словно бы вместила в себя чертеж судьбы Петра I и наследовавших ему русских императоров... Читаешь Житие святого и, кажется, что это не с императором Валентом, а с Петром I говорил блаженный Исаакий.
— Царь! Отопри храмы для правоверных, и тогда Господь благопоспешит пути твоему.
И кто это, царь Валент или Петр I не отвечал ему, «презирая его, как простеца и безумца; не придав значения словам его, он продолжал путь свой…»
А разве царь Валент с
Валент приказал сбросить преподобного Исаакия в пропасть, а потом заточить в темнице, когда преподобный предрек поражение Валента и смерть в горящем сарае… А какая смерть была предречена Петру?
Совпадений так много, что трудно уйти от мысли, что строительство гигантского храма в память преподобного, которого не слишком-то хорошо знали на Руси — это попытка потомков Валента-Петра вымолить прощение первому русскому императору.
Трудно и долго строился этот храм…
Есть даже такая пословица: слава Богу, вот и Исаакиевский собор построили! И она не только о строительстве здания, но и о том тайном и гораздо более важном примирении, которое состоялось у династии Романовых с Православной Церковью…
6.
О том, как «державная воля Петра» победила и продолжала столетие спустя побеждать, и так до конца и не сумела победить стихию русской природы и русской истории, рассказал еще в «Медном всаднике» А.С. Пушкин.
Мы же ясно видим сейчас, что каторжным трудом всей России, гением Пушкина и Гоголя, Достоевского и Лескова, Блока и Ахматовой; молитвами просиявших здесь святых Ксении Петербургской и Иоанна Кронштадтского; подвигами священномученика митрополита Вениамина и подвижническими трудами нашего современника, митрополита Иоанна, мучительно-трудно и все-таки ликующе-победно срасталась новая послепетровская история с прежней русской историей.
И вот вдумаемся в очень простой, но вместе с тем исполненный неземного величия факт… Санкт-Петербург, возможно, единственный русский город, на улицы которого никогда не ступала нога чужеземного завоевателя…
И вместе с тем наш город, тоже, наверное, единственный во всей России, так легко доступен для победы внутренних, деструктивных, антирусских сил… В этой внешней несокрушимости и внутренней незащищенности нашего города скрыт великий мистический смысл…
Иногда возникает ощущение, что православному, патриотически настроенному человеку вообще нечего делать в Санкт-Петербурге. Но вглядываешься в события давней и совсем близкой истории и ясно видишь, что главные, пусть и незаметные для не желающей замечать их Москвы, события и победы православного сопротивления, тоже происходят в нашем городе.
Так было в мае 1922 года, когда завербованные ГПУ обновленцы захватили руководство Русской Православной Церковью. Это ведь не в Москве, а здесь, в Петрограде, отлучил их от Церкви священномученик митрополит Вениамин, бесстрашно принимая мученический венец.
А другой митрополит, Иоанн, который так и не благословил Собчака, хотя и пришлось ему, как святому Филиппу, митрополиту Московскому, заплатить за это своей жизнью?
Вот такие не совсем юбилейные мысли одолевали меня, когда 25 мая, в первый день юбилейных торжеств, шли мы за карнавальной толпой по Невскому проспекту.
Я не против веселья, но от обилия рогатых людей в фиглярских колпаках становилось не по себе. И что из того, что рога не настоящие, а надувшиеся болотными пузырями? И от неестественного (впрочем, достаточно серого) многообразия императоров Петров тоже коробило, ну, а смесь музык как-то удивительно напоминала тот петербургский язык, образцы которого сохранил для нас Педер фон Хавен…
И уже с каким-то ужасом думалось о привезенном из Японии лазерном шоу Хиро Ямагато, о выступлениях вейкбордистов, и прочих юбилейных потехах.
Вот тогда-то, не выдержав, и свернули мы с заполненного шумом, карнавальным жаром и мусором Невского проспекта к колоннаде Казанского собора.
7.
Казанский собор Санкт-Петербурга — тоже памятник устроенной Петром империи. Трудно отыскать еще один такой же прекрасный и вместе с тем такой же нелепый архитектурный шедевр.
Все внимание сосредоточенно на величественной, развернутой на Невский проспект колоннаде. Как сказал поэт, Казанский собор словно бы обнимает этой колоннадой город… И все прекрасно тут, только руки эти, если соотносить их с телом собора, неестественно вывернуты на одну сторону. Вход в собор с Невского проспекта через колоннаду находится на одной линии с алтарем, а настоящий вход — с Думской улицы. И такое ощущение, что сам Казанский собор как бы пристроен к своей величественной колоннаде…
Но входишь в собор и забываешь о смысловом уродстве величественной архитектуры… Более того, внутри собора наполняется особым смыслом нелепо — сбоку! — пристроенная к собору колоннада. Ею, как бы загораживается собор от ярморочно-карнавального проспекта. Внутри Казанского собора царит молитвенная сосредоточенность, все здесь исполнено величия и торжественности. И не такой уж и гигантский это собор, но сколько бы ни собиралось здесь народа, всегда кажется, что может вместиться еще столько же.
Так было и на этот раз…
Издалека, от входа, вполне можно было подумать, что идет обычное богослужение. Необычным было присутствие митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира, и ректора Санкт-Петербургской Духовной Академии и Семинарии Константина, архиепископа Тихвинского… Необычным было и присутствие настоятелей почти всех крупных храмов города…
Конечно же, это было не обычное богослужение.
Встречали привезенный с Афона, из русского Свято-Пантелиимонова монастыря, ковчежец со стопою святого апостола Андрея Первозванного…
– Величаем тя, апостоле святый Андрее, и чтим болезни и труды твоя имиже трудился еси во благовестии Христове… — звучали слова величания.
И эта встреча, и крестный ход со святыми мощами через Дворцовую площадь в Исаакиевский собор вдруг сразу перевернули, наполнили духовной красотой и осмысленностью трехсотлетний юбилей.
8.
Предание утверждает, что еще задолго до крещения Руси апостол Андрей Первозванный побывал на днепровских холмах, где стоит сейчас Киев, а потом, проплыв на Север, попал на Ладогу и установил на месте языческого капища на Валааме крест, дабы свет православия озарил и северные края.
Историки девятнадцатого века обыкновенно подвергали этот факт сомнению. Как последний и самый веский аргумент приводили они рассуждения, дескать, очень уж удален Валаам, как это мог апостол попасть туда.
Но это историки.
А вот наши святые преданию верили.
«Почему не посетить ему (апостолу. — Н.К.) место, освященное для богослужения народного и там не насадить богопознания и богослужения истинного? — говорил святитель Игнатий (Брянчанинов). — Почему не допустить мысли, что сам Бог внушил Апостолу это высокое, святое намерение и дал силу к исполнению его? Дикость, малоизвестность страны — дальность, трудность путешествия — не могут быть достаточною, даже сколько-нибудь сильною причиною, чтобы отвергнуть это предание. Немного позже времен апостольских ходили путями этими целые воинства, почему же не пройти ими Апостолу, водимому десницею Божиею и ревностью апостольскою?»
Верил в пребывание на Валааме апостола Андрея Первозванного и игумен монастыря Дамаскин. Завершая молитвенно-архитектурное восстановление Валаамского монастыря, он заказал в 1873 году, когда был устроен скит святого преподобного Авраамия Ростовского, отлить для монастырского соборного храма тысячепудовый колокол. В память святого Апостола, водрузившего на Валааме крест, назван был этот колокол Андреевским.
Дивной была работа литейщиков...
На колоколе разместились барельефы Святой Троицы, Преображения Господня, Успения Божией Матери, святителя Николая, преподобных Сергия и Германа и самого святого апостола Андрея Первозванного с крестом, который он установил на Валааме.
Когда колокол подняли на колокольню, услышали и его голос.
«Как от апостола Андрея во всю землю изыде вещание и в концы вселенной глаголы его, — восхищенно записывал современник, — так и от колокола этого не только на всю Валаамскую землю исходит вещание, но и за пределы озера: в Финляндии и Карелии, за сорок верст слышится звон его, причем всякий верующий, огласившись благодатным звуком его, молитвенно сердцем и умом славит Бога!»
И откликнулись апостольскому колоколу колокола Никольского скита, этого маяка и стража Валаама, вставшего на островке, на отлете, у входа в Монастырскую бухту…
И откликнулись колокола похожего на крепость скита Всех Святых.
А следом зазвенели колокола в скиту на Святом острове, где подвизался преподобный Александр Свирский...
В Коневском скиту...
В Авраамиевом скиту, строительство которого только что завершилось...
«Яко Апостолов первозванный и верховнаго сущий брат, Владыце всех, Андрее, молися, мир вселенней даровати и душам нашим велию милость…»
Неземной гармонией и подлинным величием был исполнен замысел монастырского строительства, затеянного Дамаскиным. Теперь, когда зазвучали колокола, это стало явно всем. Говорил «Апостол Андрей Первозванный», и откликались на его голос святые ученики и последователи. Ликующе звенели над Валаамом колокола...
Считается, что колокольный звон очищает воздух, убивая болезнетворные микробы... Перезвон валаамских колоколов очищал от микробов воздух нашей истории.
9.
Теперь уже никто не будет утверждать, будто апостол Андрей Первозванный никогда не ступал ногою на Валааме.
Появление его мощей, наверное, и надобно считать самым главным событием трехсотлетнего юбилея Петербурга.
Стопа апостола Андрея Первозванного ступила наконец на эту вырванную из болотного плена землю.
И понятно, что событие это замыкает двухтысячелетний промежуток истории.
Стрела, что была вставлена в натянутый от Валаамских островов до Старой Ладоги лук; стрела, которая летела грозной дружиной святого благоверного князя Александра Невского, чтобы у стен будущего Петербурга пресечь первый поход стран НАТО на Святую Русь; стрела, что пронзала неверие и бездуховность невского Вавилона шепотом молитв святой блаженной Ксении Петербургской; стрела, что испепеляла безверие и уныние жаром покаяния и молитв всероссийского батюшки, святого праведного Иоанна Кронштадтского, кажется, вобрала сейчас силу апостольской проповеди, чтобы поразить маловерие и теплохладность, поселившуюся в наших сердцах…
Знаменательно и другое…
Именно в трехсотлетний юбилей города, соединившего в себе Святую Русь и Российскую Империю православного города святого Петра, началось второе шествие Андрея Первозванного по святой Руси. Только теперь это не только Валаам и Киев, но и Москва, и Мурманск, и Владивосток...
«Мужества тезоименитаго Богоглагольника и Церкве возследователя верховнаго Петрова сродника восхвалим, зане якоже древле сему и ныне нам воззва: приидите обретохом желаемаго» — звучали возле часовни Андрея Первозванного (открывшейся в дни юбилея в нашем городе, слова кондака Апостолу Андрею Первозванному...
Отсюда провожали православные петербуржцы его мощи на Валаам…
Отсюда начался святительский путь Андрея Первозванного по России.