Рыцарство накануне Столетней войны (по данным Ле–Беля и Фруассара)

Курсовая работа

Рыцарство накануне Столетней войны (по данным Ле–Беля и Фруассара)

Время, предшествовавшее Столетней войне, представляется многим исследователям очень важным периодом в развитии европейского общества. Именно в этот период рыцарское поведение достигло невиданных доселе высот, а куртуазность рыцаря представлялась всем современникам наивысшей точкой поведения. Все это отразилось в огромном корпусе литературных источников появлявшихся в то время. К таким источникам прежде всего стоит отнести «Хроники» Жана Фруассара и «Правдивые хроники» Жана Ле–Беля, вышедшие недавно в издательстве Санкт–Петербургского университета.

«Правдивые Хроники» Жана Ле–Беля представляют собой чрезвычайно ценный источник для изучения Столетней войны и периода накануне ее. Большинство сведений о самом Ле–Беле мы узнаем благодаря его собственному историческому труду.[1]
Фамильное имя хрониста было дель Канж, а приставка Ле–Бель («Красивый») была лишь прозвищем, которое он унаследовал от отца, Жиля Ле–Беля. Его семья принадлежала к городскому патрициату, а его предки по отцовской линии занимали важные посты в органах городского управления (эшевены, великие старшины, бургомистры). Сам Жан Ле–Бель сделал карьеру на службе церкви. Примерно в 1312 году он получил место каноника при кафедральном соборе Святого Ламберта, а позднее занял должность пробста при церкви Святого Иоанна. По свидетельству современников, хронист отличался веселым, общительным нравом, любил жить на широкую ногу, и круг его интересов был сугубо светским. Стихотворные сочинения Жана Ле–Беля – всевозможные лэ, рондо и вирелэ – получали высокую оценку у образованных слушателей.[2]
К сожалению ни одно из них не дошло до нашего времени. Историк умер 15 февраля 1370 года оставив нам замечательное произведение – «Правдивые Хроники». Они охватывают огромный временной промежуток европейской истории от 1307 по 1361 гг. Ле–Бель не просто перечисляет какие–то факты, а пытается объяснить их причинно – следственные связи, стремится раскрыть идейно – психологическую мотивацию поступков главных героев. Все повествование в целом подчинено одной теме, и любые авторские отклонения сопровождаются обоснованием. Говоря о ценности «Хроник» как исторического источника необходимо отметить, что сведенья, сообщаемые Ле – Белем хоть иногда и страдают неточностью, и историк зачастую грешит хронологическими ошибками, тем не менее, стремление к реалистическому отображению действительности, пристальное внимание к деталям военного быта, к важным сдвигам, происходившим в идеологической и социально – политической сферах жизни Западной Европы делают его произведение одним из ценнейших источников по истории Столетней войны.[3]

«Хроники» Жана Фруассара считаются главным источником для изучения Столетней войны (1337 – 1453).[4]
Жан Фруассар родился около 1337 в столице графства Эно «добром, красивом и славном городе Валансьене»(JeanFroissart, manuscriptd’Amiens, 1).[5]
Этот город, известный уже с 7 века, занимал очень важное стратегическое положение, находясь между северными пределами Франции и Фландрией, на перекрестке важнейших торговых путей. Именно это особое расположение повлияло на позицию его жителей, которые в ходе Столетней войны так и не определились с постоянным союзником, переходя то на французскую, то английскую стороны. Очевидно, Фруассар был выходцем из семьи зажиточных горожан, торговавших сукном. Получив образование в приходской школе, он с ранних лет начал проявлять тягу к историческим изысканиям. Когда Фруассар уже был церковным клириком, он совершил поездку в Англию, где преподнес королеве Филиппе свое первое историческое произведение – рифмованную хронику об англо – французских войнах.[6]
К сожалению, это произведение не сохранилось до наших времен. Вероятнее всего, в нем шла речь о славных подвигах Эдуарда III, а также графа Гильома II Эно.[7]
Королева, являвшаяся также уроженкой Эно, с большим почетом встретила Фруассара, назначив его своим секретарем (clerc) и придворным поэтом.[8]

Служба у королевы стала очень важным этапом творческой карьеры Фруассара. В это время историк завел множество полезных связей, которые в дальнейшем помогли ему при написании «Хроник». Благодаря королевским пожалованиям он совершал дальние путешествия в поисках материала. Сам Фруассар так отзывался об этом периоде жизни: «…я начал создавать свою историю еще будучи двадцатилетним юношей, а затем явился в мир с повествованием о подвигах и приключениях. Я всегда получал от этого дела удовольствие неизмеримо большее, чем от какого – либо еще….За счет громкого имени моей госпожи и ее денежной поддержки (ровно как и других высокопоставленных сеньоров), я в свое время посетил большинство мест Христианского мира, достойных внимания». В период между 1361 и 1369 гг. Фруассар побывал во многих областях Англии, Шотландии, Франции и Италии, «вызнавая истину о минувших событиях у храбрых людей, рыцарей, оруженосцев», он также опрашивал «гербовых королей и их маршалов», которые считались «лучшими знатоками и судьями…и я полагал, что дорожа своей честью, они не осмелятся солгать мне»(Froissart, Am. 1).

После смерти Филиппы в 1369 году, Фруассар решил не возвращаться в Англию и остался в Эно. Об этом периоде жизни историка чрезвычайно мало сведений. Отрывочные сообщения показывают довольно сложное положение Фруассара, рассказывая о его занятии торговлей. Очевидно в 70 – е годы Фруассар создает ряд книг на заказ, которые до нашего времени не сохранились. Наконец историк находит нового покровителя в лице Роберта Намюрского, который был женат на сестре Филиппы Изабелле. Вероятно, он и посоветовал историку создать новые хроники, посвященные англо – французским войнам, взяв при этом за основу работу своего предшественника Жана Ле–Беля. Подобно Ле–Белю, Фруассар ставил своей первостепенной задачей опрос участников и очевидцев интересующих его событий. В работе над первой книгой своих хроник, помимо труда Ле – Беля, он использовал материал «Больших Французских хроник» и стихотворную «Жизнь Черного Принца», написанную герольдом Шандо.[9]
Среди документов, которые он цитирует или пересказывает весьма близко к тексту, можно назвать договор о принесении оммажа Эдуардом III Филиппу IV (1330), пространное послание Филиппа Ван Артевельде к представителям Карла IV (1380), письмо горожан Льежа (1382), договор Филиппа Бургундского с мятежными фламандцами (1385).[10]
Однако это не означает, что все его произведение достоверно. Одной из главных особенностей творческого метода Фруассара была вариативность – в разных частях своего труда он мог давать описания одного и того же события противоречащие друг другу. А стремление воздержаться от выбора какой–либо версии, характеризует Фруассара как художника–моралиста, озабоченного поиском нравственной правды. «Хроники» состоят из четырех книг, написанных на протяжении 1370 – 1400 гг. хронологически все они связанны с событиями Столетней войны. Первая посвящена непосредственно ее предыстории, а также приходу к власти в Англии Эдуарда III, его завоевательной политике, а также подготовке к грядущей войне и ее первым годам. В книге второй освещается период европейской истории с 1377 по 1385 гг. Здесь кроме событий войны, обширные разделы посвящены таким важным социально – политическим явлениям, как Великая церковная схизма, народные бунты и восстания во Фландрии, Англии и Северной Франции. Вторая книга представляется как совершенно отдельный и оригинальный труд. Отличается от других частей и третья книга, в которой Фруассар отошел от традиционной манеры изложения событий в их временной последовательности. Вместо этого он использовал литературные приемы, характерные для средневекового романа: помещение одного рассказа внутрь другого и замысловатое переплетение различных сюжетных линий. Основной сюжет был посвящен путешествию хрониста в Беарн. Третья книга была завершена не позднее зимы 1391 – 1392 гг. Сразу после этого Фруассар стал собирать материал для четвертой книги, которая была завершена к 1400 году. В ней уже не было такой композиционной мозаичности как в третьей книге, историк старался соблюдать хронологическую очередность. Точная дата смерти Фруассара не известна. Косвенные данные, содержащиеся в «Римском манускрипте», позволяют говорить лишь о том, что он умер не ранее 1410 года. Экскурс в «рыцарское» и «о рыцарях» у Ле-Беля и Фруассара достаточно широк. Это не вызывает удивления. Имея широкие связи с феодальной аристократией, а также являясь одно время приближенным к королевскому двору, историки в полной мере прониклись духом эпохи и смогли использовать это при написании «Хроник».[11]
А начало XIV века было знаковым периодом в развитии рыцарской идеологии. В это время происходили скрытые процессы, приведшие, в конце концов, к трансформации рыцарства и в дальнейшем к его гибели. Конечно же, изменения, происходившие в рыцарской среде, не могли остаться незамеченным историкам. Ле-Бель, и в меньшей степени Фруассар рассказывают нам множество интересных событий, в которых современные исследователи могут найти много полезной информации.

В данной работе, на основе информации содержащейся в недавно вышедшей первой части «Хроник» Фруассара, а также в «Правдивых хрониках» Жана Ле – Беля, я попытаюсь проанализировать основные нормы рыцарского поведения, сложившихся к началу XIVстолетия, разобрать те необходимые составляющие, которые позволяли выделять рыцаря из других сословий. Также я постараюсь показать как сами историки (Фруассар и Ле – Бель) видели своих персонажей. Были ли изображаемые ими исторические деятели носителями «рыцарской ментальности» или нет. В последнем разделе работы будет проведен анализ исторического значения шотландских походов и их влияния на развитие, и трансформацию рыцарской идеологии.

I
.
Начало заката рыцарства как исторический фон произведений Фруассара и Ле-Беля

рыцарство английская шотландская война

XIV век был апофеозом рыцарства, временем его наивысшего расцвета и кульминацией рыцарского поведения. В этот период доблестный рыцарь по-прежнему оставался главным героем песен и баллад, по–прежнему, он был объектом восхищения и подражания. В XIV-XV веках появляется и первая визуализация, прославляющая идею ратного поступка, подвига во имя прекрасной дамы или нуждающегося в защите.[12]

Вместе с тем, в указанное время начался процесс упадка и разрушения рыцарства как культурного и исторического явления. XIVвек начался с прогремевшей на всю Европу битвы при Куртре, когда в одночасье был истреблен весь цвет французского рыцарства. В дальнейшем все столетие было ознаменовано такими катастрофами. Битва при Халидон-Хилле, при Креси, при Пуатье, сражение при Моргартене– вот лишь некоторые вехи процесса разрушения рыцарства. Столетие закончилось страшной катастрофой на Балканах, под Никополем, когда 200 тысячная турецкая армия под командованием султана Баязида I разбила объединенное 70 тысячное рыцарское войско – цвет всей Европы.

По мнению Филиппа Контамина главной особенностью европейских средневековых войн было отсутствие крупных полевых сражений[13]
. Однако 14 век изменил ситуацию. Причины подобного процессы до сих пор мало изучены. Вероятнее всего это явилось следствием непрерывного развития военного искусства, эволюции тактики. Свою роль сыграли и многочисленные изменения, произошедшие в социуме в XIII - XIV веках. Для Франции большое значение имело правление Филиппа Красивого, ознаменованное борьбой с графом Фландрским и подчинением его территорий к Франции, разгромом Ордена Тамплиеров, запретом феодалам чеканить собственную монету и в целом чрезвычайно жесткая политика к любым проявлениям сепаратизма. Никогда еще Европа не видела массовых сожжений рыцарей, членов ордена.[14]
Это были люди несшие крест на восток, и они были преданы у себя дома. В то же время верные короне рыцари участвуют в походе во Фландрию, чтобы отомстить за жуткую резню, устроенную жителями Брюгге над французским гарнизоном.[15]
Около местечка Куртре происходит катастрофа, вошедшая в историю под названием «Битвы шпор». Всего французы имели 7,5 тысяч всадников и 3-5 тысяч пеших наемников, то есть 10-12 тысяч человек.[16]
Войском командовал граф д`Артуа. Получив сведения о движении противника, фламандцы сняли осаду замка Касселя и сосредоточились у Куртре, решив дать здесь бой. Их силы исчислялись в пределах 13-20 тысяч человек. Особенностью повстанческого войска было то, что в его составе находилось всего около 10 рыцарей (командующие и их свита), остальные являлись пехотинцами.[17]
Пехота состояла из стрелков (лучники и арбалетчики), пикинеров, и воинов, вооруженных палицами. Передовая (отборная) часть армии фламандцев была вооружена железными касками, кольчугами, латами и длинными пиками с ромбическим железным наконечником.[18]
За ней "следовали люди, не имевшие полного предохранительного вооружения; они носили легкий шлем, басинет, и деревянный щит, подвешивавшийся на шею. В качестве наступательного оружия они имели толстые, грубые палки, верхняя железная оправа которых образовала род яблока и затем оканчивалась железным наконечником в виде кинжала, так что это оружие можно было употреблять не только как пику, но отчасти и как булаву - это знаменитый goedendag, приобревший скоро в их руках громкую славу".[19]

Приказ французским рыцарям атаковать врага, продвигаясь через собственную пехоту, внес разлад в войско – многие воины были потоптаны своей же кавалерией. Французским рыцарям удалось прорвать центр фламандской фаланги, но развить успеха они не смогли, ибо были контратакованы и отброшены фламандским резервом. Отразив три атаки французской конницы, оба фланга фламандцев перешли в решительное наступление, погнав бежавшего неприятеля к ручью.[20]
Началось преследование и физическое уничтожение рыцарей. Фламандцы нанесли полное поражение французскому войску. Одной французской конницы погибло около 4 тысяч человек.[21]
С убитых рыцарей победители сняли 700 золотых шпор и повесили их в церкви в память об этой победе.[22]
Главным итогом победы при Куртре стало то, что пожалуй впервые в истории хорошо организованная пехота фламандских горожан и крестьян, отстаивая свою свободу и независимость, наголову разбила рыцарскую конницу.

Но эта победа не осталась единственной. В 1315 г. Габсбурги организовали поход рыцарского войска против "лесных земель".[23]
Когда в Швейцарском союзе стало об этом известно, население поднялось против захватчиков. Однако при небольшом населении Швейцария могла выставить лишь небольшую армию, состоящую из нескольких тысяч пехотинцев. Военачальник швейцарцев Вернер Штауффахер понимал это и решил атаковать противника в наиболее удобный момент, когда он будет проходить дефиле у горы Моргартен. Согласно источникам, швейцарцы имели 1300 пехотинцев. Эта цифра подтверждается расчетом: население Швиц (18 тысяч человек) не могло выставить более 900 пехотинцев (5 процентов от общей численности населения)[24]
.

По всей видимости, в дефиле была устроена засека из деревьев. Здесь же, на крутом скате отрога горы Моргартен, скрытно расположился небольшой авангард швейцарцев, насчитывавший около 50 пехотинцев.[25]
Главные же силы были построены на возвышенности в баталию - плотную массу с одинаковым количеством шеренг и рядов (35х35).[26]
Войском Габсбургов командовал герцог Леопольд Баварский. Согласно источникам, в войске было около 3-4 тысяч всадников.[27]
Пехоты насчитывалось около 8 тысяч человек. Таким образом, войско герцога насчитывало около 12 тысяч человек, что давало ему почти десятикратное превосходство над швейцарцами. Как только авангард рыцарей приблизился к завалу, авангард швейцарцев внезапно начал сбрасывать на врага большие камни. Древесные пни и бревна. В рядах рыцарей произошло замешательство, они были вынуждены спешиться.

Таким образом, авангарду швейцарцев удалось отвлечь на себя внимание неприятеля. Главные силы рыцарского войска подошли к своему авангарду. В это время на рыцарей покатились бревна и большие камни. Одновременно в тыл им ударила швейцарская баталия, стремительно двигавшаяся вниз по склону горы. Это расстроило ряды конных рыцарей. Не в силах оказать организованное сопротивление, они гибли под ударами швейцарских алебард. Не выдержав атаки швейцарской баталии, многие рыцари и среди них сам герцог бросились бежать. В пехоте и в обозе быстро распространилась паника. Преследование накоротке завершило разгром всего рыцарского войска, потерявшего 3 тысячи человек, не считая утонувших в озере Эгри.[28]
Это сражение, произошедшее осенью 1315 года, стало этапным в борьбе швейцарцев за независимость, оно имело большое военно-историческое значение.

В тоже время и английское рыцарство также терпело поражения. Так в ходе длительных войн с Шотландией состоялся ряд крупных сражений, в которых хорошо вооруженная английская конница была разбита. В битве на Стерлигском мосту, произошедшей 11 сентября 1297 год лидер шотландцев Уильям Уоллес с небольшим отрядом воинов атаковал английских рыцарей застав их врасплох на переправе.[29]
Видя ужасную бойню командующий английской армией решил атаковать противников, но под напором огромной массы вооруженных конников, мост рухнул и в воде погибло много английских рыцарей. Остальная же часть войска была уничтожена , кроме небольшой части бежавшей с поля боя. Потери англичан составили около 6000 человек.[30]
Однако уже на следующий год шотландцы потерпели поражение. Их армия, состоящая в основном из пехоты, вооружённой копьями, как и в битве на Стерлингском мосту, выстроилась в четыре укрепления, известных как «schiltrons».
Что в точности из себя представляли эти schiltrons
– неизвестно. Вероятно, это было построение пехоты, вооруженной длинными копьями (наподобие фаланги) и укреплённое вбитыми кольями, промежутки были заполнены стрелками, вооружёнными тяжелыми луками.[31]

Англичане учли уроки прошлогоднего поражения и сделали ставку на рукопашную схватку «стенка на стенку», в которой английские рыцари оказались сильнее. Но главную роль сыграли лучниками, находившимися в резерве. В решающий момент они начали убойный обстрел шотландцев и принесли победу Англии. Это одна из первых битв, выигранных лучниками и показавшая возможность противостояния пехоты рыцарской коннице. Однако о перемене английской тактики тогда было говорить еще рано. Уже 1314 году удача вновь была на стороне шотландцев – в битве при Бэннокберне англичане потерпели сокрушительное поражение. Воспользовавшись труднопроходимой болотистой местностью, шотландцы полностью разбили английское войско. Лучники ничего не смогли поделать. Потери англичан превысили 10 тысяч человек.

Самым известным поражением рыцарства в 14 веке стала битва при Креси. Тогда небольшая армия англичан по разным данным от 8 до 12 тыс. человек) под командованием Эдуарда III одержала победу над значительно превосходящими силами Филиппа VI) (от 30 до 40 тыс.) благодаря более совершенным видам вооружения и тактике, продемонстрировав важность новой для того времени военной концепции «огневой мощи». Французская армия, ведомая самим Филиппом VI, была сильно дезорганизована по причине излишней уверенности французских рыцарей в исходе сражения. Филипп поместил генуэзских наёмников с арбалетами на передовой позиции. Однако, после начала битвы их действия принесли мало успеха вследствие низкой скорострельности арбалетов, а также отсутствия специальных щитов (павезы), которые защищали бы стрелков[32]
. Более того, арбалеты пострадали от дождя, прошедшего перед битвой, в то время как простой лучник мог легко отвязать тетиву своего лука на время ненастья. Напуганным и сбитым с толку генуэзским арбалетчикам пришлось с тяжёлыми потерями отойти. Примерно в это же время французская пехота решила, что пришло её время, и побежала в атаку прямо через отступающих генуэзцев. Фруассар пишет, что «английская пушка сделала два или три выстрела по генуэзцам» (Froissart, Am., 73), что, видимо, должно означать отдельные залпы двух или трёх пушек, так как для повторного выстрела такой примитивной артиллерии требовалось долгое время[33]
. Увидев неудачу арбалетчиков, французская кавалерия, выстроившись рядами, тоже пошла в наступление. Однако, подъём на холм и искусственные препятствия нарушили стройность кавалерийских рядов, а огонь длинных луков не прекращался ни на минуту. Французам не удалось нарушить боевой строй англичан даже после 16 атак и ужасающих потерь. Отряд Чёрного принца, сына Эдуарда III, также отражал нападения, но Эдуард отказался направить подмогу, заявив, что сын должен сам заслужить звание рыцаря. В этой битве французские рыцари, защищённые кольчугами усиленными дополнительными пластинами, истощённые необходимостью пробираться через грязевое болото и далее вверх по холму, чтобы вступить в бой, были скошены ливнем стрел.

Результатом битвы стала гибель значительной части французского дворянства. Французские и генуэзские потери оценивались от 10 до 30 тысяч человек, хотя наиболее вероятной цифрой представляется 12 тысяч, влючая 11 принцев и 1200 рыцарей.[34]
Англичане же потеряли от 150 до 250 человек убитыми (что, вероятно, является весьма заниженной цифрой). После того, как французы оставили поле боя, англичане обошли его в поисках раненых, которых им хотелось пленить с целью получения выкупа. Рыцари, чьи раны были слишком серьёзными, чтобы их можно было легко унести, были лишены жизни с помощью специальных кинжалов, называемых misericordias
(что переводится как «дающий милость»).[35]
Эти длинные кинжалы втыкались или через незащищённые подмышечные области прямо в сердце, или через смотровые щели забрал в мозг, что противоречило рыцарскому кодексу ведения войны, ведь рыцарей добивали простые крестьяне. Противоречило этому кодексу и то, что в битве рыцари погибали от «анонимных» стрел.[36]
Через десять лет у Пуатье французы вновь потерпели поражение, парада теперь они наоборот пытались сражаться пешими, но неудачно просчитали остановку.

Несколько особняком в указанном контексте стоит битва в Кассельской долине, произошедшая 23 августа 1328 года. По сути это чуть ли не единственная крупная победа рыцарского войска по его классическим канонам за весь XIV век. Как пишет Фруассар (Froissart, Am., 43) поход был устроен Филиппом Валуа, дабы оказать помощь графу Фландрскому, который был изгнан из своей страны. Прибыв во Фландрию, король расположился «в Кассельской равнине, напротив фламандцев, коих собралось, там, на горе, добрых 16 тысяч». Затем, «когда фламандцы увидели на Кассельской равнине короля Франции, то жестоко разъярились». «В час ужина, не поднимая ни малейшего шума, они спустились с горы и построились тремя ратями…одна из них пошла к шатру французского короля и почти застала его врасплох, ибо он со своими людьми сидел за ужином...вторая пошла к шатру короля Богемии и застала его в таком же положении…третья пошла прямо к шатру благородного графа Эно, и тоже едва не застала его врасплох». Однако фламандцы так и не смогли справиться с рыцарями, которые «костьми ложились», защищая своих сеньоров. Благодаря огромному воодушевлению и упорному натиску сопротивление мятежников было сломлено. Первыми врага разбили эннюерцы – им удалось зайти в тыл противнику и зажать его в окружении. Фруассар пишет, что «…была великая сеча очень дорого продали себя фламандцы, ибо у них были секиры, боевые молоты и огромные палицы с железными шипами, коими они наносили мощные удары» (Froissart, Am., 43). После того как эннюерцы разбили своего противника, они кинулись на помощь королю Франции. итогом битвы стало практически полное уничтожение всего фламандского войска (более 15 тысяч), а также дальнейшее покорение всей Фландрии.

Таким образом, в XIV веке рыцарское войско, все больше утрачивало свои претензии на первостепенную роль на поле битвы. Происходившие сражения наглядно показывали, сколь велика может быть сила хорошо организованной, дисциплинированной пехоты. Потери среди рыцарей становились слишком велики. «Конец» рыцарства вопреки мнению большинства ученых начался несколько ранее, чем битва при Креси.[37]
При этом он не означал того, что в 14 веке произошел полный упадок рыцарства. Даже наоборот 14 век стал своеобразным венцом развития этого института, показавшим, однако, его несостоятельность в новых условиях.

II
. Основные нормы поведения рыцарства (по данным Фруассара и Ле–Беля)

М. Оссовская в своей книге пишет, что любой этос имеет определенный набор черт и характеристик, позволяющих выделять его как явление в культуре.[38]
По ее мнению, в состав основных характеристик рыцаря входит: происхождение (рыцарство являлось привилегированной частью общества и всячески пыталось подчеркнуть это), богатство (в 14 веке играло ключевую роль, так как было сложно показывать свою куртуазность, не обладая соответствующим имуществом), бесстрашие (готовность в любой момент пожертвовать жизнью ради короля), солидарность с другими рыцарями (возможность при необходимости предоставить своего коня даже врагу, если он нуждается в этом), верность слову, обязательно чувство долга мести (если задеты интересы рыцаря или беззащитного), щедрость, желание «показать себя» (главный способ – участие в турнире), а также наличие красивых доспехов и одежды). Это далеко не полный перечень, однако вполне достаточный для понимания интересующей нас проблемы.

Происхождение рыцаря
являлось неотъемлемой частью как реального, так и идеально - литературного образа. Наиболее известные воины пытались вывести свою родословную чуть – ли не от короля Артура, воины победнее – от какого – нибудь нормандского графа или барона. На протяжении длительного времени, генеалогическое древо являлось своеобразной визитной карточкой рыцаря – его знали другие, обсуждали его древо между собой. Как правило, история рода находила свое отражение в гербе, и его прочтение могло многое рассказать о рыцаре.[39]
Герб играл большую роль при участии в турнире. За несколько дней до участия воин был обязан выставить свой щит для всеобщего обозрения, а также для того, чтобы герольды под председательством старшины разобрали герб критически и сделали вывод, допускать кандидата до состязания или нет. Такие рассуждения назывались «biasonuer», а это слово происходило от немецкого «blaseu», что означает дуть в трубу.[40]
Интересно, что на гербе находили свое отражение и негативные поступки, совершенные рыцарем или его предками. Так Руа пишет, что со щита провинившегося рыцаря стирали герб, или какую–нибудь его часть, иногда рисовали символы бесчестия, за хвастовство укорачивали правую сторону главы герба, за убийство военнопленного укорачивали главу снизу, а за ложь – покрывали красным цветом.[41]

Сохранилось множество упоминаний о рыцарской взаимопомощи
. Подобное явление по логике было бы неуместным в военизированной среде, однако применительно к рыцарству солидарность имела огромное значение. Мы имеем множество упоминаний о случаях рыцарской взаимопомощи. Так во время знаменитого поединка, который описал Фруассар, между комендантом шотландской крепости Роксбург Александром Рамсеем и известным рыцарем Вильямом Монтегю, последний, вызывая, на бой противника, предложил ему воспользоваться одним из своих доспехов, если он не имеет защиты (Froissart, Am., 56). Также англичане с достоинством отнеслись к французским рыцарям, попавшим в плен после битвы при Креси, а те, в свою очередь отплатили им тем же, - когда в лагере англичан началась эпидемия дизентерии и голод, то они получили помощь от французских рыцарей.[42]
Также солидарность помогала пленному рыцарю избежать смерти от рук простых воинов. Как правило, рыцари, попавшие в плен, встречали достойное отношение, чего, естественно, не скажешь о незнатных воинах – они гибли тысячами на полях сражений. Мы имеем множество сведений о том, как противник предпочитал уничтожить всех солдат противника, нежели брать их в плен. Так, например, во время знаменитой битвы при Касселе, произошедшей в 1328 году, было истреблено до 15 тысяч пехотинцев, которые были «разгромлены, перебиты и повалены грудами, словно скотина на бойне» (Froissart, Am., 43). Другой пример – взятие англичанами Сен – Макера в 1337 году, когда было уничтожено почти все мужское население города, за исключением двух рыцарей, женщин стариков, детей (Froissart, Am., 82).

Из феномена рыцарской солидарности вытекала другая важная норма - правило «доброжелательного хозяина»
, который готов в любой момент предоставить приют и убежище страннику, дать ему продовольствие, обеспечить его лошадь всем необходимым и обязательно пригласить на торжественный ужин, где все домочадцы будут развлекать гостя. В средние века существовал обычай, когда все дворяне и благородные дамы выставляли золотые шлемы на высоких шестах свих замков, чтобы всякий странствующий рыцарь мог войти в чужой замок как в свой собственный, без всякого стеснения и нисколько не заботясь о том, что он может быть там нежеланным гостем.[43]
Случаи рыцарского гостеприимства описаны и Фруассаром. Так, например английская королева Изабелла, во время своего бегства из Франции, нашла приют в «замке одного небогатого рыцаря, коего звали Обресикур» (Froissart, Am., 9). Рыцарь со своей супругой оказали королеве очень радушный прием, окружив заботой, за что впоследствии снискали ее расположение – «…она различными способами продвигала их сыновей по службе». В романе XV века «Сентре», упоминаемом Ж. Руа в «Истории рыцарства», речь идет о королевском паже, отправившемся на поиски приключений, главному герою везде оказывается помпезный прием, лучшие рыцари борются за право предоставить свои услуги.[44]
Это, очевидно, преувеличение, но оно позволяет нам лучше понять мышление людей того времени.

Однако не стоит преувеличивать масштабы рыцарской взаимопомощи. Зачастую, и у Фруассара, и у Ле-Беля, мы встречаем противоречивые примеры рыцарских взаимоотношений. Так, во время бойни, возникшей во время похода Эдуарда III и Роджера Мортимера в Шотландию, английские рыцари не пришли на помощь своим собратьям из Эно и не подняли оружия против своих же, английских лучников, которые не отличались знатным происхождением (LeBel, 8).

Другой важной чертой, присущей рыцарю было бесстрашие
. В данном случае бесстрашие – это, прежде всего, готовность воина к непредвиденным трудностям, к подвигу во имя своего короля. Этому посвящен многочисленный корпус средневековых песен и баллад. Так, в романе «Сентре» главный герой отправляется в далекие страны, чтобы стяжать славу во имя своего господина – короля Иоанна Доброго. По пути он попадает в различные приключения, участвует в турнирах, получает множество подарков и лестных отзывов и как подлинный герой возвращается во Францию. Средневековые авторы восхваляли бесстрашие во всех его проявлениях, даже тогда, когда оно переходило в безрассудство. Фруассар с огромным уважением отзывается о Вильяме Дугласе, погибшем в неравной схватке с сарацинами и с презрением говорит об испанцах, отказавшихся поддержать боевой порыв шотландца(Froissart, Am., 40). Говоря о позорном поведении испанцев, автор наносит удар по их чести и достоинству. В средние века самым страшным обвинением для рыцаря было обвинение в недостатке мужества[45]
.

Зачастую, подобное бесстрашие перетекало в желание «показать себя» перед королем. Наилучшим способом показать себя было участие в рыцарском турнире. Обычно турниры устраивались по поводу, каких – либо значимых событий: брак королевской особы, рождение принца, крестины, заключение мира или перемирия. Главным элементом турнира был так называемый примерный бой, который заключался в том, что одинаковое число рыцарей с каждой стороны бились тупым оружием. Количество участников подобного действа было строго ограничено специальными предписаниями. Например, французский король Филипп VI Валуа издал множество постановлений относительно турниров. Приведем несколько статей из них:

1. На турниры не допускается тот дворянин, который сказал или сделал что – либо противное католической вере. Если такой человек все же будет домогаться участвовать в турнире, несмотря на запрещение, то да будет он побит и изгнан дворянами.

2. В число участников в турнире не допускается недворянин, а также тот, кто не представит свидетельство о своем воинском звании.

3. На турниры не допускается также всякий дворянин, изобличенный в вероломстве. Такого человека со стыдом изгоняют из турнира, его гербы бросают, а прочие соучастники турнира попирают ногами эти гербы.

4. к участию в турнире не допускается тот, кто скажет что – либо противное чести короля, своего государя; тот будет побит во время этого турнира и с позором выведен за барьер.

5. Всякий, кто подделает печать свою или чужую, или даст ложную клятву, или похитит что – либо из монастыря, церкви или часовни, или другого какого – либо священного места, а также кто притеснит бедного, вдову или сироту и силой отнимет у них имущество, тот да будет подвергнут наказанию и изгнан из турнира.

6. Всякий пьяница и сварливый человек прогоняется из общества, присутствующего на турнире.

7. Всякий, кто ведет недостойную жизнь, существуя ленными доходами от государя, а между тем промышляет товарами как простолюдины, того следует высечь на турнире и выгнать с позором и посрамлением[46]

Подобные строгие меры были призваны способствовать поддержанию высокого морального духа среди рыцарского сословия и делать престижным участие в турнирах.

Вышеперечисленные особенности были необходимой составляющей рыцаря, необходимым «минимумом», который позволял соответствовать нормам куртуазии XIV века. Во время Столетней войны рыцарское поведение достигло невиданных до этого высот. Особенно это проявилось в распространении различных обещаний и обетов. Так, при дворе графа Эно часто появлялись молодые английские рыцари, носившие повязку на правом или на левом глазу. Они давали обет «дамам своей страны» носить эту повязку до тех пор, «пока не совершат какой – нибудь ратный подвиг в королевстве Французском». Эти воины подражали известному рыцарю Готье де Мони, который дал подобный и обещал, что не откроет глаза надолго, ни от ветра, ни от боли, ни от пытки, пока не внесет войну в пределы Франции. С тех пор на полях сражений, турнирах граф показывался с завязанным глазом.

Самым же знаменитым, пожалуй, был обет над цаплей. Эдуард III намереваясь вторгнуться во Францию, но никак не мог решиться на это. Попытки Роберта д’Артуа вселить ненависть к врагу не приносили успеха. Эдуард противился, опасаясь сложностей и проблем внутри страны. Тогда Роберт придумал такое средство, которое заставило английского короля послушаться его совета. В начале осени 1338 года во время соколиной охоты граф поймал цаплю и решил преподнести ее в подарок Эдуарду III. Возвратившись в Лондон, Роберт приказал зажарить птицу, потом положил ее на серебряное блюдо, накрыл другим и отправился в пиршественный зал в сопровождении двух менестрелей и гитариста. Войдя в зал граф воскликнул, что цапля – это самая трусливая птица, она боится даже своей тени и пообещал поднести ее самому трусливому из присутствующих. Получателем этого «подарка» стал Эдуард. Кроме того, Роберт провозгласил, что английский король лишился наследия прекрасной Франции, принадлежащей ему по праву, и ничего не предпринимает, чтобы возвратить свои законные владения. Как отмечает Фруассар, король содрогнулся и покраснел от гнева и тотчас же поклялся, что не далее как по истечении полугода вызовет на бой Филиппа, короля Франции. Потом Роберт обошел всех присутствующих, и все они давали различного рода обещания.

Очень дико звучит обет Жеана де Фокемона. Его не остановит ни монастырь, ни алтарь, он не пощадит ни женщины на сносях, ни младенца, ни друга, ни родича, дабы послужить королю Эдуарду[47]
. Обещания, данные рыцарями, зачастую поражают своей абсурдностью. Так, французский полководец Бертран дю Гесклен, как-то перед поединком с английским рыцарем дал обет не обнажать меча, пока не съест три миски винной похлебки во имя пресвятой Троицы. Герцог Иоанн Бурбонский, вместе с шестнадцатью другими рыцарями и оруженосцами однажды дал обет: в течение двух лет каждое воскресенье носить на левой ноге цепи, подобные тем, какие надевают на пленников , пока не отыщут шестнадцати рыцарей, которые желали бы сразиться с ними в пешем бою.[48]
Другие примеры рыцарских обетов связанных с желанием уничтожить противника: «Клянусь не ложиться в постель по субботам и не оставаться в одном и том же городе более 15 суток, покуда не убью сарацина», «Клянусь по пятницам не задавать корма своему коню, пока не дотронусь до вражеского знамени».

В XIV веке нормы куртуазного поведения становились все более причудливыми и оторванными от реальности. На пути служения Даме сердца рыцарь был обязан пройти несколько последовательных этапов. Сперва рыцарь определял "свою" Даму - как правило, замужнюю женщину - и, не открывая ей своих чувств, начинал совершать различные подвиги, которые посвящал своей избраннице. На этом этапе рыцарь назывался "Таящийся". Когда объект страсти обращал внимание на своего "воздыхателя", последний переходил в разряд "Молящего". Если Дама внимала мольбам своего кавалера о снисхождении и внимании, тот официально становился «поклонником». Наконец, когда Дама демонстрировала рыцарю взаимность - дарила сувениры, повязывала на его турнирное копье свой шарф или оторванный рукав платья, - счастливец достигал наивысшего ранга куртуазии и превращался в "Возлюбленного". Однако максимум того, что мог получить в награду истинно куртуазный рыцарь - краткий поцелуй, ибо смысл рыцарского служения Даме заключался в страдании, а не в обладании[49]
. Внимание дамы было необходимой частью рыцарской куртуазности. За них и во имя них совершались подвиги. Они отвечали великим почтением и вознаграждали своих благожелателей. Так Фруассар сообщает, что английская королева Изабелла, дабы сильнее угодить Жану д’ Эно пригласила на пир устроенный в городе Эбрюик 60 дам, «дабы сильнее угодить названному монсеньору».

Как уже отмечалось, одной из главных характеристик любого рыцаря являлось его происхождение
. В куртуазной литературе герой непременно блистал великолепным генеалогическим древом[50]
. Отсюда - многочисленные титулы, список достижений и подвигов, совершенных предками рыцаря, стремление прославить свой род. Однако произведения Фруассара и Ла-Беля рисуют нам немного другую ситуацию. Хронисты перестали рассказывать о происхождении человека о пути восхождения его рода к славе, зато упоминания о массовых посвящениях встречаются неоднократно[51]
. Появилось больше информации и личных заслугах героя. Только теперь это были не полулегендарные сведения, а реальные, хоть и сильно приукрашенные, истории. Главнее действующие лица в произведениях Фруассара и Ле-Беля бесспорно люди знатного происхождения. Это: и Роберт Арту, и Жан д’Эно, Роджер Мортимер. Однако есть множество упоминаний и историй, связанных с простыми, не знатными людьми, которые сами добились титула вследствие доблестного подвига или верного служения сеньору. Среди них стоит упомянуть Готье де Мони – простого оруженосца, ставшего в последствии рыцарем и известным полководцем, Вильгема Монтегю, впоследствии графа Солсбери, Джона Чендоса также ставшего известным рыцарем. Рыцари – новички, упомянутые Фруассаром, во время рассказа об осаде Бервика, всячески старались показать свою доблесть, участвовали в ночных вылазках (Froissart, Am., 52).

Ла-Бель и Фруассар прославляют основные нормы рыцарского поведения. Так в своей «Хронике» Фруассар, рассказывая про затянувшуюся осаду крепости Рокбург, упоминает, как один из рыцарей Эдуарда III пригласил капитана шотландцев, дабы «…померяться силами перед очами государя и баронов Англии» (Froissart, Am., 57). Причем условия были следующие: «Поединок будет вестись на том условии, что если вы, благодаря вашей доблести, меня победите…то увезете с собой тысячу ноблей, а если я вас пленю,- то обойдусь с вами по – дружески». Интересны описания различных военных хитростей и уловок, к которым прибегали во время войн. Фруассар описывает интересный случай, произошедший во время осады англичанами шотландской крепости Далкит. Эдуард III долгое время не мог справиться с маленьким гарнизоном этого замка. И тогда английские сеньоры решили преподнести подарок своему королю. С этой целью, они переодели 8 слуг в свои боевые плащи, «…с очень ярко нарисованными гербами, дабы они хорошо были различимы издалека». «потом они велели слугам подъехать к подъемному мосту замка с малым сопровождением, а сами притаились в засаде» (Froissart, Am., 58). Слуги бросили вызов капитану крепости и наиболее знатным рыцарям выйти на бой, заявив, что они «…вчера вечером испили вина и дали обет, что сразятся без всякой посторонней помощи». За победу в честном бою был предложен выкуп в сто тысяч флоринов. Когда шотландцы, согласившиеся принять вызов, опустили мост и выехали из замка, начав теснить переодетых слуг, то английские рыцари внезапно ударили со всей силой и смяли противника. «Войдя в распахнутые настежь ворота, они завладели замком и поднесли ключи от него королю Англии, который испытал при этом большую радость» (Froissart, Am., 58). В данном случае рыцари отступили от кодекса, чтобы доставить радость королю.

Произведения Ле-Беля и Фруассара содержат изрядное количество информации о рыцарстве. На основе анализа этой информации можно сделать вывод, что европейское рыцарство в XIV веке, оно по – прежнему оставалось главенствующим сословием, сохраняло свои нормы и традиции, ментальность.

III
. Носители «рыцарского» и «анти-рыцарского» поведения (по данным Ле-Беля и Фруассара)

Истинными носителями «рыцарского» в понимании Ла-Беля и Фруассара являлись Эдуард III, Роберт Артуа, Жан де Эно, Вильям Дуглас. Противоположными личностями являлись Филипп VI, Роджер Мортимер, Диспенсеры. Если образ английского короля Эдуарда III на страницах «Правдивых хроник» окружен ореолом героизма, то отношение к Филиппу VI совершенно иное. Хронист ставит ему в вину многие неприглядные поступки, упрекает в жестокости по отношению к семье Роберта д’ Артуа: «Когда король увидел, что мессир Роберт стал для него недосягаем, то приказал схватить его жену…а также сыновей, и посадил их в темницу под суровый надзор. Он держал их там столь долго, что дама умерла в заточении. Уже не стало самого мессира Роберта, а король упорно продолжал держать его сыновей в темнице и делал это почти до самой своей смерти…в добавление ко всему он конфисковал все имущество узников и велел содержать их в таких условиях, как если бы они были ворами или убийцами» (Froissart, Am., 60). Правда, нельзя забывать, что и Эдуард III тоже совершал странные с рыцарской позиции поступки. К подобному можно отнести, например заключение своей матери Изабеллы в один из замков страны. Это был жестокий поступок - обрекать родного человека провести остаток дней в заточении.

Практически во всех местах произведения, где заходит речь о Филиппе VI, мы можем услышать неодобрительные интонации. Более того, автор приводит нас к мысли, что король своими поступками определил последующие бедствия Франции. Своим грубым вмешательством в политические дела Фландрии, демонстрируя политическое пренебрежение к своим союзникам, Филипп VI предопределил их переход на сторону Англии. Устроив травлю за своим соратником, человеком, приведшим его на трон, - Робертом д’Артуа, он добился лишь того, что тот перешел на службу к Эдуарду III и отдал свои силы на разжигание конфликта между двумя странами. Таким образом, Филипп VI нарисован Ла-Белем достаточно «выпукло», и не приходится сомневаться, что хронист преподносит его в неприглядном виде.

Фруассар дает более мягкую оценку. Его Филипп это противоречивая личность в трудных обстоятельствах. Хронист показывает хитрого, жестокого человека, который, однако, вовсе не был лишен чувства чести. В данном случае примечателен случай, произошедший во время коронации Филиппа VI. По традиции каждый из сеньоров должен был исполнить свой «долг» пред королем: перепоясать меч, надеть шпоры и т.п. Однако когда очередь дошла до графа Фландрского, то тот не откликнулся, хотя присутствовал на церемонии. Причиной подобного поведения было желание заручиться поддержкой Филиппа в подавлении мятежа, свирепствовавшего во Фландрии (Froissart, Am., 42). Король, как истинный сюзерен, дал ему это обещание, после чего граф выполнил свой долг. Филипп оказался верен своему слову и помог подвить мятеж. При встрече с Эдуардом III французский король оказывает тому радушный прием, устраивает пиршество, проводит джостры, бегуры, дарит каждый день подарки и драгоценности,- то есть поступает, как подобает гостеприимному хозяину и настоящему королю(Froissart, Am., 45). Фруассар говорит, что многие жестокие поступки Филиппа были оправданы. Так, в частности, рассказывая об изгнании Роберта д’Артуа из Франции, хронист рисует нам истинную картину конфликта. По его мнению д’Артуа был сам виноват в своем изгнании (Froissart, Am., 60).

Граф был одним из творцов возвышения Филиппа VI, он помог прийти ему к власти, а первые три года и вовсе играл ключевую роль в стране. Однако желание расширить свои владения, а также использование при этом различных незаконных методов, вроде подложных грамот, привели к тому, что д’Артуа навлек на себя гнев короля, что, было закономерно, если исходить из норм средневековой морали. Филипп дал клятву преследовать графа и заточить его родственников в темницу. Как сообщает Фруассар, кор

оль оказался верен этой клятве до самой смерти (Froissart, Am., 60) и «закономерно занимался травлей графа и его сторонников, прибегая для этого к военной силе»[52]
.

В целом же описание Фруассаром французского короля многогранно, оно раскрывает различные аспекты его характера. Так, историк отмечает, что Филипп VI устроил «роскошный двор, какого еще не было на памяти жителей королевства Французского». «Он содержал сразу трех королей: короля Карла Богемского, короля Филиппа Наваррского, короля Майоркского, а герцогов, графов и баронов – без числа! Он постоянно приказывал устраивать пиры, джостры, турниры и прочие забавы, которые сам же и придумывал, устанавливая порядок их проведения. Очень велик и славен был двор короля…и постоянно пышность его возрастала, ни в чем не умаляясь» (Froissart, Am., 63). Не был чужд Филипп и рыцарским идеалам: «Король был исполнен чести и хорошо знал, что такое доблесть. В юности, еще при жизни своего отца, графа Валуа, он был башелье – наемником в Ломбардии. Поэтому он испытывал большое расположение к незнатным рыцарям» (Froissart, Am., 63). Более того в Хрониках содержатся сведения о подготовке похода в Святую Землю, осуществлению которого помешала лишь Столетняя война (Froissart, Am., 64). Таким образом, в изложении Фруассара Филипп VI представляется вполне незаурядной личностью, в которой одновременно воплотились и жестокость средневекового правителя, и какие – то элементы «рыцарского» поведения.

Одним из самых «аморальных» поступков Филиппа оба историка называют казнь рыцаря Симона де Куртиссьена. Это был богатый, пожилой человек, своеобразный идеал для начинающих рыцарей, которые стремились подражать идеалу. Нормы рыцарского гостеприимства не позволяли отказывать гостям, поэтому рыцари из разных стран всегда находили приют в доме Куртиссьена. Именно это и стала поводом для его врагов. Король Франции почему-то решил, что дружба с английскими рыцарями опасна и может навредить интересам Франции. Поэтому Куртисьена схватили и предали казни (LeBel, 27). Этот поступок вызвал всеобщее возмущение, большинство людей порицало Филиппа за такой «нерыцарский» поступок. Таким образом, в поступках французского короля очень многое противоречило идеалам времени. Филипп VI, действуя в интересах централизации, часто шел вразрез со временем и вызывал нарекания современников. И Ле-Бель, и Фруассар показывают нам, прежде всего, властолюбивого человека, они невольно подводят нас к мысли, что именно Филипп VI явился зачинщиком Столетней войны. Хотя мы понимаем, что на самом деле это не так и причиной стал сложный узел политических и экономических противоречий, накопившихся в течение долгого времени.

Совершенно противоположным типом личности был Эдуард III – король Англии. Рассказывая о правлении Эдуарда III и Фруассар, и Ле-Бель отмечают, что молодой король очень рано завоевал всеобщее уважение (Froissart, Am., 9), (LeBel, 6). Произошло это благодаря проявленным задаткам полководца, благодаря тому, что в сложные моменты он был готов разделить все тяготы, беды и невзгоды вместе со своими подданными: «Никогда такой юный принц, каким был благородный король, не совершал двух столь тяжелых трудных и опасных походов, какими были эти два. И оба они были предприняты и совершены в течение одного года, а королю было тогда всего 16 лет. Так говорили самые доблестные воины в нашем войске и те, кто больше всех повидал на свом веку» (LeBel, 13).

Вместе с тем, Эдуард был по – настоящему щедрым и куртуазным человеком, о чем имеются неоднократные свидетельства и у Фруассара, и у Ла-Беля (Froissart, Am., 20), (LeBel, 13). В данном случае мнение обоих историков практически совпадают. И тот, и другой превращают Эдуарда III в главного героя своих произведений. Особое внимание историки обращают на то, что Эдуард стремиться править, руководствуясь советами мудрых людей, созывает для обсуждения наиважнейших вопросов Парламент, и принимает тщательно взвешенные решения. Даже когда король оказывается неправ, как произошло в случае с казнью своего дяди Эдмунда Кентского из-за лживого навета, король находит в себе силы признать ошибку и сурово карает виновников – Роджера Мортимера и свою мать, королеву Изабеллу.

Для многих современников, очевидно, популярность выражалась и в том, что Эдуард никогда не забывал щедро награждать людей за проявленную доблесть, отличившихся на службе. Так, например, интересен случай с оруженосцем – разведчиком во время первой шотландской кампании. За то, что он принес известия о расположении шотландской армии, тем самым, прервав бесконечные блуждания английской армии по болотам Нортумберленда, Эдуард наградил его 100 фунтами земельной ренты, а также посвятил в рыцари на глазах у всех (LeBel, 12). Эдуард IIIчасто практиковал и массовые посвящения. Так, при подготовке к большой битве около местечка Капль-ан-Тьераш, «…король посвятил в рыцари многих воинов, многие из которых впоследствии стали знаменитыми» (Froissart, Am., 89). Это позволило сплотить войско, поднять его боевой дух, увеличить заинтересованность в победе. Хотя битва так и не состоялась[53]
. Многие, кому Эдуард III даровал титул рыцаря вроде Готье де Мони, Вильгема Монтегю, впоследствии графа Солсбери, Джона Чендоса впоследствии стали действительно известными воинами. Эдуард предстает настоящим героем – рыцарем в битве при Эклюзе в 1340 году Ла-Бель отмечает почти безнадежное положение английского флота, сильно уступающего по численности французам (LeBel, 36). Но «благородный король Эдуард вел себя так самоотверженно и совершил столько великих подвигов, что сумел придать бодрости и решимости всем остальным» (LeBel, 36). Наградой за героизм стало уничтожение всего флота французов и рост престижа короля. По мнению Натальи Ивановны Басовской всю жизнь Эдуарда можно условно разделить на 2 части: «…у меня твердое ощущение, что проживший для средневековья довольно долгую, яркую жизнь, Эдуард Третий прожил одновременно в этом времени две жизни. Первая половина завершается абсолютным триумфом. И эта триумфальность привлекает к нему по сей день тех, кто хочет его идеализировать»[54]
.

Пожалуй, самым известным проявлением куртуазности Эдуарда III стал случай с подвязкой. На одном из балов, Эдуард танцевал с графиней Солсбери, когда у нее упала подвязка. Падение вызвало насмешки кого-то из присутствующих. Эдуард Третий поднял её, демонстративно надел на свою ногу, прикрепив свой чулок. И по легенде он сказал: «Пусть будет стыдно тому, кто плохо подумает об этом». С этого времени начал свою историю один из самых известных рыцарских орденов Европы – орден Подвязки. О популярности английского короля свидетельствует и то, что со второй половины XIX века появилось особое направление в историографии, которое занимается поиском в образе Эдуарда Третьего типа идеального правителя, идеального рыцаря. Не скупясь на великие торжества, турниры и балы для дам, он снискал такое расположение, что все отзывались о нем, как о втором короле Артуре. Выше похвалы для рыцаря быть не может, что он, как легендарный король. Эдуард, в изложении Фруассара и Ла-Бэля предстает как сложная, многогранная личность. В произведениях четко прослеживается тенденция, разделяющая Эдурда – хитрого политика, и Эдуарда – благородного рыцаря. В контексте с другими персонажами образ Эдуарда имеет особый блеск и привлекательность.

Другой интересной личностью является Роджер Мортимер, человек, выковавший себя и являвшийся одним из инициаторов возвышения Эдуарда III. Это была очень противоречивая личность.[55]
Этому человеку была уготовлена поистине фантастическая судьба. Роджер Мортимер был представителем знатной английской фамилии, имел титулы восьмого барона Вигморского, графа Марча, - то есть обладал настоящим рыцарским происхождением. Однако, его стремительная карьера при дворе была прервана Диспенсерами, подговорившими короля заточить Мортимера в Тауэр. Однако ему удалось бежать, спустившись ночью по веревке из окна узилища к Темзе, и переправиться во Францию, где произошла встреча с королевой Изабеллой. В лице Мортимера Изабелла нашла надежную опору и защиту. Однако вскоре обнаруживается влияние, оказываемое графом на королеву. Все больше проявляются его личные амбиции. Будучи одним из главных творцов захвата власти в стране и низвержения Эдуарда II, Мортимер беспощадно расправляется со своими оппонентами. Причем если первоначально это были действительно враги, преследовавшие некогда его, то затем репрессии обрушились и на сторонников. Двумя злодеяниями, запятнавшими рыцарскую честь Мортимера стали убийство английского короля Эдуарда II и казнь его брата - графа Кентского. Роджер Мортимер в глазах хронистов превратился из доблестного рыцаря в вероломного убийцу и предателя, поправшего свою честь. Суд над преступником возглавил лично Эдуард III: «король сам перечислил перед всеми сеньорами преступные деяния сеньора Мортимера, о коих он был осведомлен и тяжесть коих представлялась ему очевидной…затем король потребовал от присутствующих вынести ему приговор» (Froissart, Am., 47). Причем решение было принято быстро: «…сеньор Мортимер должен быть казнен таким же образом, как и Хьюг Диспенсер».[56]

Мессир Жан де Бомон, граф Эно является с точки зрения Фруассара идеальным образцом рыцарской доблести и поведения. Являясь представителем известного дома Авенов, владевшего в начале XIVвека обширными землями на территории современной Бельгии и Франции, этот человек предстает нам как одна из ключевых фигур «Хроник». Описывая поступки графа, Фруассар с восхищением и неоднократно говорит о том, что этот человек «исполнен великим разумением и образцовой честью», «враги его опасаются, а друзья в нем души не чают» (Froissart, Am., 9). В чем же заключались причины столь лестных отзывов? Первый раз Фруассар рассказывает нам о графе Эно в связи с попыткой английской королевы Изабеллы вернуть себе английский трон. Оказавшись в силу политических интриг, отодвинутой от власти королева была вынуждена скитаться по разным странам, ища для себя и наследника прибежища. Однако практически везде она получала отказ. Даже ее родной брат – французский король Карл IV, польстившись обещаниями Эдуарда II, отказал ей в политическом убежище. В этой сложной ситуации и произошло знакомство Изабеллы и Жана д’Эно. Обладая небольшими по меркам средневековья территориями (Бомон, Шимэ), этот человек с удовольствием предоставил их в распоряжение Изабеллы. Кроме того д’Эно помог собрать целую армию завоевателей, жаждущих славы и подвигов (Froissart, Am., 10). Сложившийся в скором времени триумвират в лице Роджера Мортимера, графа Кентского и Жана д’Эно позволил Изабелле быстро и практически бескровно захватить власть в Англии. Подвиги Жана д’Эно во имя королевы стали широко известны среди английского общества, поэтому во время его визитов в Лондон многие знатные дамы стремились приехать туда, дабы «составить общество» знаменитому герою. Однако верность своей госпоже была лишь до времени.

Услышав о том, что король Карл Богемский устраивает большой рыцарский турнир в Конде-ан-Л’Эско, где будет множество знатных сеньоров, граф Эно «не пожелал более задерживаться в Англии», поскольку ему «очень захотелось съездить на турнир».[57]
Вообще такое поведение шло в разрез с рыцарскими нормами, которые не позволяли покидать человека, которому рыцарь дал обет, прежде чем тот «официально» отпустит своего защитника. Фруассар в данном случае трактует такое поведение, большим желанием графа Эно повидать своих родственников, а также уверенностью, что его миссия завершена и королеве не угрожает более опасность. На прощанье Изабелла преподнесла «небольшой подарок» в виде наследственной ренты в 400 марок стерлингов для графа, и 100 для его оруженосца (Froissart, Am., 22). Были покрыты все транспортные расходы, а также предоставлены охрана и корабли. При расставании «самые знатные дамы подарили мессиру д’ Эно изрядное количество роскошных и красивых драгоценностей» (Froissart, Am., 22). Кроме того, граф взял с собой 15 молодых английских рыцарей, чтобы те познакомились с наиболее знатными мастерами ратного искусства и набрались опыта. Кстати подобный порядок был вполне характерен для средних веков - обучение рыцарским навыкам считалось почетнейшим занятием, и знатные сеньоры всячески стремились добиться возможности брать под свое покровительство молодых воинов.

Очередной раз имя графа появляется у Фруассара в связи с неудачным шотландским походом Эдуарда III, в котором граф также принял участие, но не стяжал особых подвигов, хотя и проявил себя как истинный рыцарь. Причем эта поддержка не ограничивалась ресурсами имеющимися в его распоряжении – граф стремился призвать или навербовать на службу Эдуарду IIIмногих известных сеньоров и рыцарей в землях Священной Римской Империи. Так, когда в очередной раз Шотландия напала на Англию, Эно неизменно ответил на призыв Эдуарда III. «Услышав этот призы, благородный рыцарь разослал своих гонцов во Фландрию, Эно, Брабант и Хесбен…и просил он разных сеньоров так убедительно, как только мог, чтобы они со своим отборным снаряжением и лучшими конями соизволили последовать за ним…и отплыть в Англию» (Froissart, Am., 23). Собралось приличное войско, так как многие рыцари были наслышаны о подвигах, которые стяжал Эно на английской земле. Хотя Фруассар отмечает, что больше всего этих людей прельщала не слава, а возможность увезти с войны много серебра (Froissart, Am., 23). Вообще этот шотландский поход был очень примечательным событием. Огромная объединенная армия была подготовлена в кратчайшие сроки и собрана в городе Эбрюике.

Фруассар перечисляет имена наиболее знатных рыцарей прибывших с графом Эно и находящихся на его содержании, а также много многих известных сеньоров, таких как герцог Юлихский, которые пожелали «составить компанию благородному рыцарю» (Froissart, Am., 23). Однако отношения между рыцарской ратью и принимающей стороной сразу не заладились. Из – за игры в кости между оруженосцами из войска Эно и английскими лучниками произошла серьезная ссора, переросшая во взаимные упреки и оскорбления (Froissart, Am., 23). Как следствие, началась большая драка, в ходе которой лучники применили свое оружие. Осыпая слуг стрелами они многих убили. Когда рыцари, пировавшие в это время на пиру, узнали о случившемся, решили спешно вооружаться для отпора. Но оружие находилось в домах, снятых у местных жителей. И добраться до них можно было лишь под градом английских стрел. К тому же многие из жителей, захлопывали двери перед своими постояльцами. Однако кое–как удалось собрать отряд из 200 воинов в полном вооружении и дать отпор. Результатом бойни стало несколько сот убитых и возникшая между английскими лучниками и рыцарями Эно ненависть, приведшая к тому, что на протяжении всего похода иноземцам приходилось оборонятся и от нападок своих же союзников, а не врагов – шотландцев (LeBel, 36). Сам же поход был крайне неудачен. Из–за раскисших дорог и разлившихся рек армия не сумела предпринять сколь либо эффективных действий, в то время как Шотландии разорили множество деревень в северной Англии. Эннюэрцы не желали более участвовать в этом походе и отправились домой. В последствии при новых конфликтах Эно будучи верным своему рыцарскому долгу вновь предлагал свои услуги Эдуарду. Однако тот, помня неудачу первого похода, предпочитал отказываться.

Визиты Эно ко двору английского короля были достаточно частыми. Они пышно обставлялись и сопровождались многочисленными пиршествами, турнирами и прочими развлечениями. Самым пышным был, визит связанный со свадьбой Эдуарда III на племяннице графа – Филиппе. Фруассар сообщает: «тогда состоялось в Лондоне великое празднество, на котором присутствовали сеньоры, графи, бароны, рыцари, высокородные дамы…все они красовались в богатых нарядах и роскошных украшениях….и каждый день из любви к дамам устраивались джостры и бегуры, превосходные балы и большие пиры» (Froissart, Am., 38). Торжества длились в течение трех недель и очевидно стоили немалых расходов.

Авторитет графа Эно, его безупречная репутация превратили его в достаточно крупного политического деятеля. В произведениях Ле-Беля и Фруассара этот человек представляется одной из центральных фигур европейской истории, настоящим рыцарем «без страха и упрека», к которому за советом обращались многие известные сеньоры и даже коронованные особы. Таким образом, историки (в большей степени Фруассар, в меньшей Ла-Бель) рисуют нам интересные образы людей, повлиявших на историю Европы. В них находят отражение те идеи и представления авторов о справедливости, мужестве, бесстрашии и других аспектах рыцарского поведения, сложившихся к XIV веку. Создав своеобразную галерею героев и антигероев, историки с большим мастерством демонстрирую многообразие форм развития человеческой личности в современных им условиях. Читая эти описания, анализируя поведение людей мы можем больше проникнуться духом эпохи, более детально представить период накануне Столетней войны.

III
.
Трансформация военного искусства в англо–шотландских войнах

Шотландские походы Эдуарда III, хронологически предшествовавшие Столетней войне, представляются достаточно интересным событием, требующим пристального изучения. Фруассар и Ле–Бель – описали обе шотландских войны достаточно подробно. Здесь в тяжелых природно – климатических условиях оттачивались навыки английских подразделений, впоследствии принявших самое непосредственное участие в Столетней войне. Рассмотрение шотландских походов именно под таким углом зрения может быть интересным объектом для специального исторического исследования. Однако это не является задачей данной работы. Поэтому мы лишь кратко коснемся этой проблемы. Хронологически Столетней войне предшествовали две шотландских войны, о чем и пойдет речь ниже.

Скажем несколько слов об истории англо – шотландского конфликта, который своими корнями уходит в самую древность. Еще со времен англосаксонских королей наметились основные направления будущих противоречий в отношениях между странами: династические противоречия и борьба за Нортумберленд.[58]
Однако стороны долгое время воздерживались от открытых попыток полного подчинения противника. Лишь со второй половины 13 века, с приходом к власти в Англии Эдуарда I начались попытки планомерного подчинения горцев. Английский король не преминул воспользоваться междоусобицей, возникшей после пресечения основной династической линии шотландских королей, и поставил на престол своего ставленника - Иоанна Баллиоля, заставив признать себя сюзереном шотландского короля. Здесь начинается невероятный национальный подъем шотландцев, возглавляемых Робертом Брюсом и Уильямом Уоллесом. В битве на Стерлингском мосту англичане терпят поражение, начинается вытеснение англичан из Шотландии. А в 1314 году англичане терпят страшное поражение в битве при Бэннокберне, когда английский король Эдуард II бежал, не слезая с лошади до самой англо – шотландской границы.[59]
Таким образом, на момент прихода к власти Эдуарда III (1327 год) в конфликте наметилось некое равновесие сил.

Первый год правления Эдуарда III оказался мирным для Англии. Заключив невыгодный договор с Францией (крупные репарации, вывод войск из Гиени) в 1327 году, молодой монарх на время обезопасил свою страну от посягательств с континента. В то же время вопрос англо-шотландских отношений оставался по-прежнему не решенным. Дело в том, что тридцатилетнее перемирие, заключенное еще в 1323 году требовало подтверждения со стороны нового короля, и именно здесь и возникла проблема. Причиной обострения отношений стали посольские грамоты «Роберту Брюсу и его сторонникам», которые адресовались шотландскому королю без указания каких-либо титулов. Оскорбившись подобным отношением, шотландцы устроили набег на приграничный замок Норхем, причем приурочили они это ко дню коронации Эдуарда III- 1 февраля 1327 года. Набег оказался неудачным, однако как следствие английский король практически сразу издал предписание своим наместникам в приграничных областях неукоснительно соблюдать перемирие. Шотландцы, оказывается, не хотели останавливаться. Их замысел состоял в том, что Англия, ослабленная междоусобицами, не сможет оказать достойного сопротивления и будет легким противником. Поэтому к Пасхе престарелый король Шотландии Роберт Брюс прислал вызов Эдуарду III (LeBel, 7). А 5 апреля 1327 года уже сам Эдуард обратился с военным воззванием к знати страны, назначив общий сбор на Вознесенье, то есть 18 мая 1328 года (Froissart, Am., 23). Вся же армия, включающая ополчение Лондона и других 42 городов, должна была явиться в Йорк к 25 мая. Понимая, что этих сил не хватит, Эдуард обратился за помощью к своим европейским друзьям и в первую очередь к ближайшему родственнику-монсеньору д’Эно. Последний сумел собрать большое число рыцарей, причем большое число приехало без приглашения (всего около 500 латников) (LeBel, 7).

С самого начала похода начались неудачи. Еще в Йорке, во время праздника, устроенного в честь дня Св. Троицы, произошел крупный конфликт между участниками похода. Главными его участниками стали английские лучники и «гости» из Эно. Сложно говорить о причинах трагедии. Фруассар упоминает о желании лучников «убить, а затем ограбить» всех иноземных рыцарей, поводом называет игру в кости (Froissart, Am., 24). Так или иначе, но пока руководители похода пировали, разгорелась крупная стычка, результатом которой стало большое число убитых и полный разлад в войске. Враждебность между лучниками и эннюерцами сохранялась на протяжении всего похода. Ле – Бель с сожалением отмечал: «…не смея удалиться от короля и знатных баронов, мы при этом чувствовали, что они нам не помощники, и в случае беды на их поддержку можно не рассчитывать» (LeBel, 8). По сути дела рыцари должны были обороняться теперь не от шотландцев, а от английских лучников.

Еще в течение 4 недель основные силы потратили на снаряжение и подготовку к походу. Шотландцы же не ждали и сами вторглись в пределы английского королевства. Их войско было мобильным и состояло из 3 тысяч именитых воинов «с гербами» и 10 тысяч обычных ратников, ехавших на лошадях и «маленьких иноходцах» (Froissart, Am., 25). Во главе стояли наиболее храбрые и испытанные предводители: граф Морэйский и Вильям Дуглас. В короткое время шотландцы опустошили и выжгли северные районы Нортумберленда.[60]
Однако вскоре сюда явились англичане. Как только английское войско миновало город Дарем и увидело «многочисленные дымы от пожаров», было сразу же решено построиться в три рати и двинуться на встречу врагу. Однако этот враг упорно не желал появляться и оставался невидимым, выжигая при этом селения, находившиеся совсем рядом. Тогда было принято решение перекрыть отступление шотландцам домой. Для этого был совершен марш-бросок по непроходимым дебрям, болотам и горам, с целью занять единственную переправу через реку Тайн. Этот бросок стоил огромных жертв: многие люди и огромное количество лошадей погибли в торфяниках и вязких трясинах (Froissart, Am., 26).

Брод через реку Тайн был единственным путем отступления для шотландской армии и заняв его, английский король получал стратегическое преимущество. Однако, положение самого войска стало бедственным: практически все снаряжение было оставлено, так как обоз не мог двигаться по болотам, не было даже топоров, чтобы нарубить лес, отсутствовал корм для овец, оставшаяся еда была испорчена и пропахла конским потом. В добавок к этому рыцари находились в постоянном ожидании нападения, а следовательно не снимали тяжелых доспехов. Усугубил ситуацию и проливной дождь, который бесперывно шел в той местности, где находилась армия. Планировавшийся победоносный рыцарский поход превратился в тяжелые мытарства. Восемь дней англичане поджидали шотландцев, а те все не появлялись (Froissart, Am., 27). За это время из-за непрестанного дождя сгнили седла, попоны, упряжь, у лошадей стали появляться кровавые язвы на спинах, - приходилось накрывать им спины геральдическими плащами . Развести костер стоило огромных трудностей и большинство рыцарей мокли в своих доспехах все эти 8 дней. Наконец, было решено начать движение обратно, на встречу шотландцам. Переправившись с потерями через Тайн, армия еще четыре дня двигалась по совершенно безлюдной местности в поисках врага (Froissart, Am., 29). На четвертый день они нашли шотландцев. Однако битвы так и не случилось. Шотландское войско расположившееся на вершине холма с отвесными скалами и вовсе не хотело терять свою выгодную позицию и спускаться на битву в долину. В свою очередь англичане также не собирались идти на верную гибель, штурмуя гору. В течении 18 суток армии стояли друг напротив друга, выстраиваясь каждый день для битвы (Froissart, Am., 30). Английская сторона постоянно предлагала выбрать место для битвы, но шотландцы отказывались, понимая превосходство противника. Здесь надо отметь, что проблемы со снабжением были и у шотландцев. Во время своего «сидения на горе» им приходилось обходиться без хлеба, вина и соли, обувь приходилось делать из сырых, покрытых шерстью и еще не выделанных шкур. Боевые столкновения происходили каждый день, отнимая много сил. Однако особо стоит отметить ночные набеги шотландцев на английский лагерь, во время одного из которых, некий Вильям Дуглас подрубил веревки, державшие королевский шатер(LeBel, 13). Тяжелее всего, естественно, приходилось эннюерским рыцарям, которые несли две стражи – против шотландцев, и против английских лучников. Фруассар отмечает, что лучники часто высказывали рыцарям свою ненависть, называя их убийцами и говоря, что они хуже шотландцев (Froissart, Am., 33).

Однако подобное противостояние не могло продолжаться вечно. Кто - то должен был дрогнуть. В одну ночь шотландская армия потихоньку покинула свой лагерь на горе и вернулась домой. Англичане были совершенно дезинформированы и заметили отсутствие врага только утром. Когда лазутчики, отправившиеся на гору, принесли известие, что лагерь пуст. Англичанам достались лишь: «…более четырехсот котлов, изготовленных из шкур, покрытых шерстью, подвешенных над кострами и наполненных мясом и водой для кипячения», «более тысячи вертелов, полностью унизанных кусочками мяса для жарки», а также «более десяти тысяч старых, изношенных башмаков, сделанных из совершенно сырой кожи» (Froissart, Am., 34). Разумеется, ни о каком преследовании не могло быть и речи. Войско было не только морально истрепано, но и не имело никаких средств для дальнейшей погони. Спекулянты, занимавшиеся поставкой провианта и фуража, своими заоблачными ценами ободрали как липку всех рыцарей[61]
. Недовольство, росшее день ото дня, могло вылиться в открытое неповиновение. Поэтому было решено завершить неудачный поход и вернуться в Англию. Возвращающаяся армия являла собой жалкое зрелище: грязные, ободранные, голодные люди в «смрадной и вонючей» одежде верхом на израненных, тощих, неподкованных лошадях. Вобщем с первого взгляда задачи похода не были решены и потери намного превышали намеченные затраты. Страна потеряла уйму денег, король должен был оплатить услуги своих союзников из Эно, началась кризисная обстановка, из которой надо было искать выход. С этой целью в Йорке было проведено своеобразное совещание, где проводились подсчеты общих затрат, а также долга иноземцам: «…каждый оценил своих коней, павших и уцелевших, свои издержки» (Froissart, Am., 37). Однако король не мог собрать такую большую сумму сразу.[62]
Поэтому ему пришлось дать поручительство предводителю эннюерцев, что за определенный срок сумма будет полностью погашена[63]
. Также король взял на себя расходы по отправке рыцарей домой и их охране в пути (конфликт с лучниками так и не был исчерпан). Рыцари очень быстро и без особого сожаления покинули недружелюбную страну.

Таким образом, можно подытожить, что опыт использования европейской рыцарской конницы в Англии оказался неудачным. Иные условия местности, другой менталитет, пренебрежение к традициям сделали невозможными дальнейшие попытки подобного сотрудничества. Ситуация изменится лишь во время Столетней войны, но это уже не будет союз двух равных сил, а скорее подчинение одних другим. Англия была вынуждена пойти на переговоры о мире. В соответствии с условиями договора между Англией и Шотландией, ратифицированного английским парламентом в Нортгемптоне и шотландским в Эдинбурге в 1328 г., Англия признала независимость Шотландии, а английский король отказался от претензий на шотландский престол. Роберт Брюс был официально признан королем Шотландии. Сестра Эдуарда III Джоанна должна была выйти замуж за наследника Роберта Брюса малолетнего принца Давида. Шотландское королевство возвращалось к довоенным границам (включая Берик и остров Мэн).

Так были ли какие–нибудь положительные последствия похода Эдуарда III и Роджера Мортимера? Очевидно, были. Но они выразились не в военной добыче или подвигах, а в том бесценном опыте который английская армия получила, участвуя в этом неудавшемся походе. Впоследствии все ошибки будут учтены и уже следующая война с Шотландией принесла успех короне. Тяжелые условия длительных марш-бросков по пересеченной местности хорошо подготовили английские войска к предстоящей войне на землях Франции.

Однако, на этом шотландская эпопея Эдуарда III не закончилась. Новое столкновение было неизбежно, поэтому уже, в 1330 г. Эдуард III денонсировал Нортгемптонский договор, ссылаясь на то, что он был несовершеннолетним в момент его подписания. К тому же изменилась и ситуация внутри Шотландии. 7 июня 1329 года скончался король Роберт Брюс оставив престол малолетнему Дэвиду, а цвет рыцарства во главе с Вильямом Дугласом отправился в Крестовый поход (Froissart, Am., 39). Страна была ослаблена и появилась хорошая возможность поквитаться за неудачи. Поводом стали притязания на город Бервик, якобы не оправданно удерживаемый шотландской короной, а также нежелание Дэвида приносить оммаж Эдуарду. На самом деле в Шотландии в то время шла настоящая межклановая война за корону и Эдуард III с самого начала принял активное участие, поддерживая своего ставленника. Поэтому официальное объявление войны в мае 1333 года стало лишь чистой формальностью. Поход на этот раз был более удачным: огнем и мечом Эдуард III «прошелся по равнинной Шотландии вплоть до самого Абердина», а затем приступил к осаде Бервика – одной из главных твердынь Шотландии (Froissart, Am., 50). Здесь его армия засела надолго. Дело в том, что шотландские замки представляли собой неприступные твердыни сравнимые с «цитаделями помутнения разума» на юге Франции и взять их сходу было невозможно. Кроме того, постоянно возникали сложности с подвозом продовольствии – шотландские отряды то и дело захватывали снабжение, предназначавшееся врагу. Однако и у защитников города возникали подобные проблемы, поэтому в конце концов Бервик был все же взят измором. Стоит отметить, что полное завоевание Шотландии не являлось единовременной целью Эдуарда, он понимал, что решение проблемы требует времени. Поэтому расположив во всех крупных замках Шотландии мощные гарнизоны он сумел сосредоточиться на европейских проблемах.

Однако наиболее значимым событием в военной истории Англии этого периода стала битва при Халлидон Хилле. Эта битва, по сути, была своеобразным прообразом знаменитой битвы пре Креси: тоже трудная местность, такая же безумная атака врага, и такая же хитроумная тактика. Крупный отряд шотландцев, шедших на поддержку осажденному Бервику был встречен английскими войсками, выстроившихся в тонкую длинную линию на вершинах холмов. Эта линия состояла из спешившихся рыцарей и тяжеловооруженных всадников, разделенных на три бригады, а также большого числа лучников с огромными шестифутовыми луками. За этой линией находился резервный отряд, готовый прийти на помощь в любую минуту, а также обоз. Это была смертельная ловушка. Шотландская армия на тогда испытала, что должно случиться с другими и более знаменитыми армиями, находившимися в руках английских лучников и тяжеловооруженных конников, находящихся под началом их молодого короля, наследника Плантагенетов и его лейтенантов, большинство из которых заслужили славу, применяя ту же самую тактику на полях Европы[64]
. Знаменитые шотландские пикинеры, которых раньше так боялись англичане, теперь завязли в болоте под страшным ливнем стрел. Выбравшись из-под него, они начали тяжелое восхождение на вершину холма, где попали под удары спешившихся рыцарей. Та же участь постигла и шотландскую конницу, пытавшуюся обойти англичан с фланга. Затем севшие на коней английские рыцари преследовали разбитого противника целый день. Поражение было полным.

Таким образом, англичане имели хорошо организованное, заклеенное в боях войско, способное не только на войну в тяжелых условиях и длинные марш-броски, но и имеющее опыт длительных осад, сложных тактических действий. Шотландский «опыт» был учтен, непосредственным подтверждением этого стали крупные военные победы, одержанные англичанами при Креси и Пуатье. Шотландия стала своеобразным «полигоном» для английской армии, на котором в результате кровопролитных походов оттачивалось умение и дух будущих завоевателей Франции.

Жан Фруассар и Жан Ле–Бель показывают нам сложную и противоречивую Европу, Европу больших перемен, великих войн. На страницах своих трудов они во всем многообразии изображают расцвет, переживаемый рыцарством в начале XIV века, и его дальнейшие поражения. Труды историков служат замечательным источником для изучения рыцарства. Из них помимо большого количества информации мы выносим определенные нравственные установки, которые стремились передать авторы. Глядя на главных действующих лиц, мы можем лучше понять, как разительно отличались они рыцарских идеалов. Король–рыцарь Эдуард III- образец куртуазности и великодушия, любитель турниров, защитник нуждающихся – с одной стороны. Жестокий правитель, заточивший в темницу собственную мать, отказавшийся признавать право своего сюзерена – французского короля с другой стороны. Роджер Мортимер - герой и предатель короны в одном лице. Такими историки нам изображают нам людей начала 14 века. Однако уже в их произведениях мы видим многочисленные отступления от настоящего рыцарского поведения. И поступки х персонажей «Хроник» говорят нам об этом. Вместе с тем из их трудов можно сделать вывод, что в начале 14 века в рыцарстве как военной силе происходили глбокие изменения вылившиеся впоследствии

Список использованных источников и литературы

1.Фруассар, Жан. Хроники. СПб: издательство С.-Петербургского университета, 2008. 654 с.

2. Хроники и документы времен Столетней войны. под ред. М. В. Аникиева. СПб: издательство С.-Петербургского университета, 2005. 424 с.

3. Люблинская А.Д. Источниковедение истории Средних Веков. Л.: Изд – во. Ленинградского Университета. 1955. 372 с.

4. Вайнштейн О.Л. Историография Средних веков. М.: Наука. 1951. 347 с.

5. Басовская Н. И. Столетняя война 1337 – 1453 гг. М.: Высшая школа. 1985. 184 с.

6. Брайант, Артур. Эпоха рыцарства в истории Англии. СПб.: Евразия, 2001. 571 с.

7. Р.Ю. Виппер «История средних веков», Киев, Airland, 1996. 431 С.

8. Гутнова Е.В. Возникновение английского парламента. М.: изд – во Моск. Университета, 1960. 197 с.

9. Дюби Ж. История Франции. перев. С французского Г.А. Абрамова, В.А. Павлова М.: Международные отношения. 2000. 413 с.

10. История Средних веков. под ред. А. Д. Удальцова. ОГИЗ. 1941. 497 с.

11.История Европы в 8 томах. т.2.Средневековая Европа. М.: Наука. 1992. 431 с.

12. История рыцарства. под ред. Н.М. Федоровой. СПб. изд. И.И. Иванова. 1898. 240 с.

13. Контамин Ф. Война в Средние века. М.: изд. дом «Ювента». 2001. 400с.

14. Михневич Н.П. История военного искусства с древнейших времен до начала 19 столетия. СПб изд. П.О. Яблонского. 1896. 520 с.

15. Оссовская, М. Рыцарь ибуржуа, М.: Прогресс, 1987. 527 с.

16. Разин Е.А. История военного искусства: в 2т. Т.2. М.: Изд – во. Омега - Полигон. 1994. 653 с.

17. фон Винклер. Оружие. Руководство к истории, описанию и изображению ручного оружия с древнейших времен и до начала XIX века. М.: Софт – Мастер. 329с.

18. Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции в XIII – XV вв. М.: Высшая школа. 1989. 271 с.

19. Хейзинга Й. Осень Средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах. М.: Айрис – Пресс. 2004. 375 с.

Размещено на http://www.

[1]
В дальнейшем для обозначения цитат из «Хроник» будет использоваться сокращение (LeBel,)

[2]
см. вступительную статью к изданию «Правдивых хроник». СПб.: Издательство С.-Пертербургского университета, 2005, С. 7.

[3]
Вайнштейн О.Л. Историография Средних веков. М.: Наука. 1951.с. 321.

[4]
Люблинская А.Д. Источниковедение истории Средних Веков. Л.: Изд – во. Ленинградского Университета. 1955. С. 115.

[5]
В дальнейшем, для обозначения ссылок на «Хроники», будет использоваться сокращение (Froissart, Am….).

[6]
Изучением «Рифмованной Хроники» занимался исследователь Норманн Картье. В статье «TheLostChronicle» в журнале Speculum он подробно рассмотрел вопрос о форме изложения хроники.

[7]
См. вступительную статью к русскоязычному изданию «Хроник». СПб: Издательство С.-Пертербургского университета, 2008. С. 6.

[8]
Там же.

[9]
См. вступительную статью к русскоязычному изданию «Хроник». СПб: Издательство С.-Пертербургского университета, 2008. С. 9.

[10]
Там же

[11]
Многие исследователи и вовсе считают Фруассара своеобразным певцом рыцарского поведения и куртуазности.

[12]
Это была уже не скульптура, а первые живописные изображения. Таковым является например «Св. Георгий с драконом» Паоло Уччелло (см. приложение).

[13]
Контамин Филипп. Война в Средние века. М.: изд. дом «Ювента». 2001. С. 247.

[14]
Так в Париже во время разгара гонений на тамплиеров на поле за монастырем Св. Антония было сожжено 59 рыцарей, после того как они отказались признать свою вину.

[15]
В мае 1302 г. в течение одного дня народ перебил в городе 1200 рыцарей и 2000 солдат французского гарнизона.

[16]
Михневич Н.П. История военного искусства с древнейших времен до начала 19 столетия. СПб. изд. П.О. Яблонского. 1896. С. 135.

[17]
Контамин, Филипп. Война в Средние века. М.: изд. дом «Ювента». 2001. С. 245.

[18]
Там же.

[19]
Цит. по: Пузыревский. А.К. «История военного искусства в средние века». СПб. 1884

[20]
Разин Е.А. История военного искусства: в 2т. Т.2. М.: Изд – во. Омега - Полигон. 1994. С.442

[21]
Там же.

[22]
Михневич Н.П. История военного искусства с древнейших времен до начала 19 столетия. СПб. изд. П.О. Яблонского. 1896. С. 137.

[23]
Против трех главных лесных кантонов Швейцарии: Швиц, Ури, Унтервельден.

[24]
http://savelaleksandr.narod.ru/BATLLE/page30.html

[25]
Эрнест, Р., Дюпюи, Т. «Всемирная история войн». М.: «Полигон», 1997. С. 75.

[26]
Там же.

[27]
http://savelaleksandr.narod.ru/BATLLE/page30.html

[28]
Там же.

[29]
Эрнест, Р., Дюпюи, Т. «Всемирная история войн». М.: «Полигон», 1997. С. 75.

[30]
Там же.

[31]
Контамин, Филипп. Война в Средние века. М.: изд. дом «Ювента». 2001. С. 251.

[32]
Имея скорострельность от 3 до 5 стрел в минуту, они не шли ни в какое сравнение с английскими лучниками, которые за то же время могли произвести 10-12 залпов.

[33]
По мнению историков, эти пушки стреляли большими стрелами и простейшей картечью.

[34]
Разин Е.А. История военного искусства: в 2т. Т.2. М.: Изд – во. Омега - Полигон. 1994. С.451

[35]
фон Винклер. Оружие. Руководство к истории, описанию и изображению ручного оружия с древнейших времен и до начала XIX века. М.: Софт – Мастер. С. 105.

[36]
Там же.

[37]
А. Брайант. Эпоха рыцарства. М.: Наука, 1986. С. 251.

[38]
Оссовская, М. Рыцарь и буржуа. М.: Прогресс, 1987. С. 81.

[39]
Данилов А. Ю.

[40]
Ж. Руа. История рыцарства. М.: Эксмо. 2008. с. 50

[41]
Там же.

[42]
Оссовская М. Рыцарь и буржуа. М.: Прогресс. 1987. С. 84

[43]
Руа. Ж, История рыцарства. М.: Эксмо, 2008. С. 64

[44]
Там же.

[45]
Оссовская, М. Рыцарь и буржуа. М.: Прогресс, 1987. 83 с.

[46]
Руа. Ж, История рыцарства. М.: Эксмо. 2008, С. 77.

[47]
Хейзинга Й. Осень Средневековья.

[48]
Там же.

[49]
http://www.vzmakh.ru/parabellum/n11_s1.shtml

[50]
Оссовская, М. Рыцарь и буржуа. М.: Прогресс, 1987. 81 с.

[51]
Фруассар описывает несколько таких посвящений: у англичан во время осады Бервика, перед штурмом Кадзанда (Froissart, Am., 92), у французов - в канун так и не произошедшей битвы при Бьюиронфоссе (Froissart, Am., 124).

[52]
Когда Филипп узнал, что Роберт д’Артуа нашел убежище в землях герцога Брабантского, то немедленно послал золото и подарки своим союзникам в землях империи, дабы те устроили вторжение. В результате военной экспедиции были разорены некоторые области Брабанта, а герцог был вынужден подписать невыгодное перемирие, одним из условий которого было изгнание Роберта д’Артуа.

[53]
По целому ряду причин Филипп VI был вынужден отказаться от генерального сражения. Большую роль сыграло известие о поражении французского флота под Эклюзом. Поэтому было принято решение повременить с битвой и распустить войска по различным гарнизонам.

[54]
http://www.echo.msk.ru/programs/vsetak/549920-echo/

[55]
Роджер Мортимер ставшал впоследствии объектом пристального внимания известного писателя Мориса Дрюона, посвятившего ему одну из книг «Французская волчица».

[56]
Способ казни также, достаточно подробно описан Фруассаром: «Сеньора Мортимера тотчас проволокли через весь город Лондон на салазках, а затем привязали к лестнице посреди одной площади. Затем ему отсекли уд и мошонку, а после этого вскрыли ему нутро, вырвали все кишки и бросили их в огонь. Затем ему отрубили голову, а тело повесили за бока» (Froissart, Am., 47). Подобный жуткий итог жизни одного из известнейших людей своего времени, был, по мнению хронистов, вполне закономерным.

[57]
Фруассар упоминает об участии этих рыцарей в 2 турнирах, устроенных в тот год в Конде (Froissart, Am., 22)

[58]
Так, например, Вильгельм I Лев, воспользовавшись поднятым против английского короля Генриха II бунтом его сыновей вторгся в Нортумберленд, дабы вернуть эту ранее принадлежавшую шотландским королям территорию. Однако, его армия вторгшаяся в северные пределы Англии, была разбита около Алника в 1174 г., при этом сам Вильгельм I Лев попал в плен. Шотландия на время потеряла независимость, однако уже Ричард I Львиное Сердце, по заключенному в Кентербери в 1189 г. договору, вернул ее за 10 000 марок, которые были ему нужны для Крестового похода. И таких поворотов англо – шотландской истории множество.

[59]
http://ru.wikipedia.org/

[60]
Ле–Бель, являвшийся участником данного похода, приводит интересное описание шотландского войска: «Шотландцы очень храбры, выносливы и необычайно привычны к военным тяготам. Вторгаясь в Англию они способны покрыть двадцать, а то и двадцать четыре лье за один переход, что ночью, что днем…точно известно, что все свои вторжения они совершают все как один конные, не считая того ратного сброда, который следует за ними пешком. Их рыцари и оруженосцы ездят на рослых и крепких скакунах, а другие ратники – на приземистых лошадках. С собой не везут они никаких повозок из – за крутизны тех гор, через которые им приходиться проезжать, и не берут никаких запасов хлеба или вина. Они приручены к такой неприхотливости, что способны долгое время пробавляться лишь наполовину проваренным мясом, без всякого хлеба, и пить проточную воду вместо вина. Им ни к чему котлы и котелки, они варят мясо какой – нибудь скотины в шкурах, содранных с нее же самой. Они уверенны, что обязательно найдут во вражеской стране многочисленные стада, поэтому берут с собой лишь следующие припасы. Между седлом и попоной своего коня каждый шотландец возит плоский камень, за спиной у него приторочен мешочек, набитый мукой. Учитывая все это, не стоит удивляться, что шотландцы совершают более дальние переходы, чем воины других стран, коль они все, кроме ратного сброда, передвигаются верхом и не возят никакого обоза и снаряжения, кроме вышеописанного» (LeBel, 10).

[61]
Ла-Бель с возмущение сообщает о ценах, которые просили поставщики продовольствии и о низком качестве их продукции: «…нам приходилось покупать один плохо пропеченный хлебец за шесть или семь стерлингов, хотя в действительности он не должен был стоить больше одного парижского су. Один галлон вина нам продавали за 24 или 26 стерлингов, хотя в обычное время он стоил от силы четыре.

[62]
Долг английского правительства перед Эно был поистине огромен. К марту 1328 года ему было выплачено уже более 40 540 фунтов стерлингов, и размер оставшегося долга измерялся 14 406 фунтами стерлингов.

[63]
Действительно, по словам Ле–Беля вся сумма была погашена в течение года (LeBel, 13).

[64]
А. Брайант. Эпоха рыцарства. С. 251-252.