Германская историография в 1918-1945 гг

Германская историография в 1918-1945 гг.

Проблема преемственности или разрыва с прошлым.

Условия развития исторической науки. Первая мировая война закончилась для Германии поражением и Ноябрьской революцией, в огне которой родилась Веймарская республика. Были завоеваны важные буржуазно-демократические свободы и социальные права трудящихся. Однако основы экономического и политического господства монополистического капитала остались неприкосновенными. Сохранилось и крупное юнкерское землевладение.

Тяжелое поражение и условия Версальского мирного договора существенно ослабили международные позиции Германии. Уровень промышленного производства снизился по сравнению с 1913 г. почти на половину. Монополии стремились с помощью методов государственного регулирования возложить основные тяготы восстановления хозяйства и репарационных платежей на плечи трудящихся, страдавших от невиданной в истории Германии инфляции. Растущее обнищание масс в годы послевоенного революционного кризиса вело к усилению социальной напряженности в стране.

После поражения революционного рабочего движения в 1923 г. и стабилизации промышленно-финансового положения начался экономический подъем. Усиленный приток иностранных, прежде всего американских, капиталов в Германию способствовал рационализации производства и развитию передовой технологии. Ускорился процесс концентрации производства и капитала. Германские монополии сумели восстановить свои позиции на мировом рынке. К началу 1929 г. Германия вновь заняла второе место среди индустриальных держав мира после Соединенных Штатов Америки.

Но в конце этого же года разразился мировой экономический кризис, принявший в Германии особенно разрушительный характер. К осени 1932 г. промышленное производство снизилось почти вдвое и было отброшено к уровню 1918 г. Безработица достигла 7,5 млн. человек или почти 45% лиц наемного труда. Началось массовое разорение и банкротство тысяч мелких предприятий ремесла и торговли. Озлобленные массы мелкой буржуазии, проникнутые реваншистскими, антисоциалистическими и антикапиталистическими настроениями, резко качнулись вправо, в сторону растущей, как на дрожжах, национал-социалистической партии, способной на самую виртуозную социальную демагогию.

Экономический кризис перерос в политический, слабая парламентарно-демо-кратическая система республики оказалась в параличе. Реакционные круги финансового капитала усмотрели выход из опасной ситуации в установлении нацистской диктатуры и подготовке новой войны. Расколотый между социал-демократами и коммунистами пролетариат Германии не смог оказать сопротивления. В январе 1933 г. рейхсканцлером Германии стал Адольф Гитлер.

В стране воцарился жестокий террористический режим, развязавший в 1939 г. вторую мировую войну. Попытка германского нацизма еще раз повернуть вспять колесо истории и установить свое мировое господство принесла народам неисчислимые бедствия, стоила более 55 миллионов человеческих жизней.

Состояние исторической науки. Крах кайзеровской империи поверг немецких историков в состояние шока. Прежний мир был потерян: историки оказались перед выбором - либо принять и поддержать новорожденную республику, либо бороться против нее и добиваться восстановления монархии. Поэтому отношение к Веймарской республике стало основополагающим для разделения историографии на отдельные направления: консервативных ее противников, либеральных, леволиберальных и демократических сторонников.

Многие прежние концепции германской историографии оказались дискредитированными. Но радикального разрыва с прошлым не произошло. Наоборот, большинство историков стремилось сохранить преемственность традиций и возродить "национальное самосознание" как непременную предпосылку восстановления внешней мощи и внутренней стабильности германского государства. Общей чертой немецких историков стало отклонение тезиса о главной ответственности Германии за развязывание мировой войны, идеологическая борьба против Версальского договора, требование возвращения территорий бывшей Германской империи.

Внешне историография оставалась процветающей академической наукой. Если в 1920 г. в 23 германских университетах (после войны были созданы университеты в Гамбурге и Кёльне) работало 206 историков, среди них 90 ординарных профессоров, то в 1931 г. их число увеличилось до 238 профессоров и доцентов. На этот же год в высших учебных заведениях обучалось 104 тысячи студентов, из них 4,9 тыс. изучали историю как основной предмет, а 3,6 тыс. - как второй предмет. Влияние историков выходило далеко за пределы университетов, в стенах которых они готовили будущих учителей гимназий, воспринимавших и передающих их идеи немецкой молодежи.

В веймарской Германии не существовало общенационального центра исторических исследований, научные учреждения и университеты находились в ведении отдельных земель. Университеты сохранили традиционную автономию, все вопросы преподавания и научных исследований решали сами ординарные профессора, не заинтересованные, поэтому, в централизации исторической науки. К тому же, философские факультеты, куда входили исторические кафедры и семинары, стали оплотом антиреспубликанской оппозиции. Они отвергали попытки веймарской администрации увеличить число лояльных профессоров путем создания новых кафедр. Лишь с большим трудом властям удалось, например, создать в Берлинском университете в 1922 г. кафедру истории социализма, демократии и политических партий, руководителем которой стал близкий к социал-демократии Г. Майер.

Поддержавшие республику историки, кроме Берлина, имели достаточно прочные позиции также в университетах Гейдельберга, Лейпцига, Франкфурта и Киля. В большинстве других, куда в число прочих входили знаменитые университеты Бонна, Фрейбурга, Галле, Гёттингена, Йены, Кенигсберга, Мюнхена, Тюбингена, тон задавали консервативно-национа-листические противники Веймара, несмотря на то, что властям удалось отправить в начале 20-х годов на пенсию самых открытых и агрессивных врагов республики - пангерманских профессоров Д. Шефера, Г. Белова, Р. Фестера.

В методологическом отношении большинство историков оставалось на позициях идеалистического немецкого историзма с его культом индивидуального и абсолютизацией идиографического метода. Они по-прежнему с подозрением и недоверием относились к социологии и стремились воспрепятствовать ее утверждению в университетах. Тем не менее, в 1919 г. первые кафедры социологии появились в университетах Кёльна и Франкфурта, в 1923 г. кафедра социологии была организована и в Берлине.

Среди крупных историков старшего поколения лишь Отто Хинтце и Курт Брейзиг стремились использовать социологические теории и метод типологизации в историческом исследовании. Однако Хинтце после войны не создал крупных произведений, а обосновал необходимость сближения истории и социологии в целом ряде блестящих рецензий и статей, где разобрал взгляды М. Вебера, Э. Трёльча, М. Шелера, Ф. Оппенгеймера, О. Шпенглера. Что же касается Брейзига, в 1923 г. получившего в Берлинском университете, несмотря на сопротивление факультета, профессуру по "социологии и всеобщей исторической науке", то его многотомные работы по глобальной истории становления человечества были встречены академической историографией гробовым молчанием. Историки отвергали политическую левизну социологов и с негодованием воспринимали позитивистские и, тем более, материалистические черты их концепций. Созданный в 1919 г. Кёльнский институт социальных наук воспринимался ими как рассадник марксизма и материализма.

После войны увеличилось количество исторических и историко-политических журналов, ведущим среди которых оставался мюнхенский "Исторический журнал" (Historisсhe Zeitschrift), руководимый Ф. Мейнеке. Наряду с ним известное влияние завоевали новые издания - "Архив политики и истории" (Archiv fьr Politik und Geschichte), "Немецкий квартальник литературно-духовной истории" (Deutsche Vierteljahresschrift fьr Literatur - und Geistesgeschichte), библиографические "Годовые отчеты по немецкой истории" (Jahresberichte fьr Deutsche Geschichte), "Немецкая политика" (Deutsche Politik) и "Журнал политики" (Zeitschrift fьr Politik).

Старые и новообразованные исторические учреждения и комиссии осуществили в эти годы публикации важных источников. Специально для издания источников по новой истории Германии в 1928 г. была организована Имперская историческая комиссия, выпустившая до 1939 г. восемь томов документов по внешней политике Пруссии[1]. Активную работу по изданию источников вела Историческая комиссия Баварской Академии наук, под эгидой которой вышло 28 томов документов по немецкой истории XIX-XX вв[2]. Видный либеральный историк Г. Онкен издал источники по рейнской политике императора Наполеона III и документы по предыстории и созданию немецкого Таможенного Союза[3]. Обработав архив Ф. Лассаля, Г. Майер опубликовал шесть томов его неизвестных произведений и писем[4]. Много шума наделала обнаруженная и изданная Майером переписка Лассаля и Бисмарка, со всей определенностью показавшая, что между ними имелась договоренность о совместных действиях в деле объединения Германии.

Но самой значительной публикацией источников стали изданные министерством иностранных дел дипломатические документы "Большая политика европейских кабинетов, 1871-1914[5]. В удивительно короткое время, за шесть лет, в свет вышла огромная публикация из 40 томов (54 книги), включавших почти 16 тысяч документов. Важным психологическим преимуществом было и то, что германское правительство первым открыло столь большое количество документов из тайных дипломатических архивов. Выход первых томов был встречен яростными нападками правых группировок, опасавшихся ущерба престижу Германии. Но вскоре стало очевидно, что избранный издателями "Большой политики" принцип публикации документов не по хронологическому, а по тематическому плану не столько проясняет, сколько затушевывает агрессивную политику Германии. Многочисленные купюры и целенаправленные обширные комментарии вели к оправданию внешней германской политики и стремились доказать невиновность Германии в развязывании мировой войны.

Съезды Союза историков. Такую же политическую направленность показали все пять съездов Союза немецких историков, состоявшихся в период Веймарской республики. Они проходили под знаком двух главных проблем - ответственность за войну и вопрос об Австрии, потерявшей свои славянские и венгерские владения и ставшей чисто немецкой, которую теперь можно было возвратить в лоно единой Германии.

Съезды показали также, что историческая наука потеряла часть своего авторитета и обнаружила банкротство многих концепций, за что подвергалась критическим нападкам со стороны либерально-демократической прессы.

Еще одним неожиданным новым противником академической науки выступила многочисленная и шумная, популярная "историческая беллетристика". В книгах ее лидера Эмиля Людвига о Бисмарке, Вильгельме Втором, Наполеоне, в произведениях П. Виглера о Вильгельме I, В. Хегемана о Фридрихе II и Наполеоне, Г. Ойленберга о Гогенцоллернах, написанных живо и увлекательно, показывался истинный облик этих исторических деятелей, правда, с явным уклоном в сторону психологизма. Историческая беллетристика, выходившая массовыми тиражами, имела такой читательский успех, что в рецензии "Исторического журнала" с ужасом отмечался тот факт, что некий известный прусский генерал был застигнут, когда он с увлечением читал книгу Людвига. Негодование историков вызывали не столько действительно уязвимые с позиции научной критики стороны исторической беллетристики, сколько присущая этим книгам "совершенно определенная демократически-социалистическая тенденция" и "ненависть их авторов к бисмарковско-кайзеровской империи"[6].

В унаследованном от прошлого антидемократическом духе немецкой историографии проявилась теперь тенденция к более открытой, чем прежде, политизации. Уже на франкфуртском съезде 1924 г., подчеркивалось, что при сохранении научного характера Союза историков сейчас возникло особое "тесное родство со сферой политики". Реваншистскую окраску имело приветствие съездом создания в 1920 г. при Франкфуртском университете Научного института Эльзас-Лотарингии и надежда, что институт непременно вернется в "старый германский университет Страсбурга". После главного доклада лейпцигского историка Э. Бранденбурга "Причины мировой войны" съезд принял резолюцию, объявившую "чудовищной ложью" тезис о единоличной ответственности Германии в развязывании войны.

Для съезда 1926 г. был демонстративно избран Бреслау как "форпост германизма на Востоке", а все его основные доклады в той или форме подчеркивали исконно немецкий характер восточных провинций Пруссии.

Съезд 1927 г. в Граце обсуждал не менее острую проблему возвращения Австрии в единое германское государство. В его докладах упор был сделан на "историческую общность и единое будущее обеих стран".

Последние съезды веймарского периода в Галле (1930) и Гёттингене (1932) проходили в условиях экономического кризиса и политической нестабильности. Проникнутые националистическим духом, они изобиловали, прежде всего, антифранцузскими выступлениями. В Гёттингене группа молодых остфоршеров (ученые, изучающие Восточную Европу) выступила с открытой пропагандой немецкой колонизации на Востоке. Даже далекие от современности доклады по археологии доказывали, что уже с начала железного века восточные территории Пруссии были заселены германскими племенами.

Консервативная историография. Задающее тон в германской историографии консервативное направление не признавало республику как законную форму государства, объявляя эту систему "импортированной с Запада" и глубоко чуждой немецкой сущности. Считая демократию и парламентаризм величайшей социально-политической опасностью для современности, консерваторы неустанно пропагандировали возврат к авторитарным формам правления или даже к восстановлению монархического режима. Заметную роль в их исторических представлениях стала играть антикапиталистическая демагогия, выраженная в требованиях создания "народного сообщества" под эгидой сильной государственной власти, защищающей трудящихся и средние слои от своекорыстного эгоизма крупных капиталистов и банкиров еврейского, прежде всего, происхождения.

Особенно показательной в этом отношении была эволюция Вернера Зомбарта (1863-1941) в сторону социально-консервативных позиций. Он превратился в идеолога средних слоев, пропагандиста особого немецкого пути развития, противника индустриализма, требовавшего возродить социально-экономические ценности доиндустриального прошлого. Классическим произведением социально-консервативной историографии стала книга Зомбарта "Пролетарский социализм"[7], направленная против марксизма и либерализма.

В последнем своем крупном произведении "Немецкий социализм" Зомбарт стремился указать выход из "пустыни экономического века"[8]. Автор защищал идею автаркии, предлагал ликвидировать крупные предприятия и возродить мелкое ремесло и сельское хозяйство. Капитализм с его конкуренцией и стремлением к прибыли был изображен как порождение дьявола. По мысли Зомбарта, лучше всего было бы зачеркнуть последние полтора века и снова начать с эпохи просвещенного абсолютизма. Теперь он разочаровался в своей прежней апологии капитализма и, мучительно раздумывая о будущем, в 1933 г. писал: "Были ли напрасны мои жизнь и творчество, как мне иногда кажется, или же имели все-таки смысл, может определить только будущее"[9].

Изучая историю Германии нового времени, консерваторы противопоставляли кайзеровскую империю и Веймарскую республику. Основание империи они рассматривали как "ослепительный восход солнца, позолотивший полвека немецкой истории", Веймарская республика казалась "темной долиной, которую нужно покинуть как можно скорее"[10]. Консерваторы резко отвергали любую критику Бисмарка, рассматривая это как антинациональное кощунство.

Тюбингенский историк Адальберт Валь (1871-1957) в книге "Германская история от основания империи до начала мировой войны" проводил линию преемственности от освободительной войны 1813 г. до объединения Германии под эгидой Пруссии. Валь объявлял империю вершиной немецкой истории и критиковал преемников Бисмарка за ошибки, приведшие к изоляции Германии.

Другой тюбингенский профессор Иоганнес Галлер (1865-1947) в книгах "Эра Бюлова" (1922) и "Эпохи германской истории" (1923) показал приверженность прусско-юнкерской традиции. Он резко осуждал быструю индустриализацию Германии, приведшую к формированию сильного рабочего класса. Галлер обвинил канцлера Бюлова в форсированном строительстве военно-морского флота, что повлекло за собой обострение отношений с Англией. Считая идеалом государства военно-бюрократическую систему Пруссии, Галлер утверждал, что естественным направлением германской внешней экспансии должен был быть восток Европы, прежде всего - Польша, Прибалтика, запад России. Книги Галлера пользовались большой популярностью среди молодежи из-за их хорошего литературного стиля и вносили весомую лепту в поддержание националистических и реваншистских настроений.

Восходящим светилом консервативной историографии был представитель нового поколения, фрейбургский профессор Герхард Риттер (1888-1967), с достаточной лояльностью относившийся к республике. Исследуя англо-германские отношения на рубеже XIX-XX вв., Риттер верно отметил глубину их противоречий и убедительно показал, что распространенный среди историков тезис о возможности союза с Англией - это не более чем красивая легенда[11]. Но сам Риттер объяснял невозможность такого союза не объективным обострением межимпериалистических противоречий, а извечными геополитическими факторами и принципиальной противоположностью немецкого и британского мышления. Одновременно он выступил за более тесную связь Германии и Советской России, рассчитывая использовать ее для укрепления международных позиций немецкого империализма.

Подобную идею сближения Германии и России Риттер проводил в самом крупном своем произведении того времени - двухтомной биографии инициатора и руководителя прусских реформ начала XIX в. барона К. Штейна[12]. Книга была основана на богатейшем архивном материале и практически всей существующей литературе. Смысл ее состоял в подчеркивании оригинального характера реформаторской политики Штейна. Идеи Штейна базировались не на принципах Великой Французской революции, как доказывал ранее либерал Макс Леман, а коренились, по мнению Риттера, в либеральном мышлении старой Священной Римской империи, в учении Лютера и Канта и, частично, в английских конституционных порядках. Поэтому реформы Штейна вовсе не порывали радикально с традициями германского прошлого, они произросли исторически именно на немецкой национальной почве. Либерализм Штейна, как доказывал не без основания Риттер, был в основе консервативным, ибо путем реформ удалось сохранить и даже укрепить существовавшее прусское государство.

Другим важным аспектом книги была проблема создания единого немецкого государства. Риттер противопоставил реалиста Бисмарка моралисту Штейну и сделал вывод, что для успеха государственной политики необходимо отбросить мешающие моральные принципы, что удалось сделать только Бисмарку, в то время как Штейн остался в плену морализма. В итоге, Штейн под пером Риттера - это олицетворение страстного национального подъема, во время которого немецкая лютеранская сущность восстала против ее угнетения воплощенной в Наполеоне чуждой западноевропейской властью и сбросила ее. Германия XX века, попавшая в такое же положение, что и Пруссия сто лет назад, должна найти в себе силы и разорвать оковы Версальского диктата, таков актуальный вывод Риттера.

Либеральное направление. Либеральные историки принимали и поддерживали Веймарскую республику, считая ее неизбежностью и наилучшим в данных условиях заслоном против социальных потрясений. Ярче всего их умонастроение выразил Мейнеке: "Глядя в прошлое, я остаюсь в сердце монархистом, глядя в будущее, разумом я становлюсь республиканцем". Не отказываясь от борьбы за ревизию Версальского договора и возвращение утраченных территорий, прежде всего восточных, либералы выступали за более гибкую внешнюю политику и примирение с западными державами.

Идейным лидером и духовным наставником либерального направления после смерти Фридриха Наумана и Макса Вебера стал Фридрих Мейнеке (1862-1954).

В межвоенный период, кроме огромного количества небольших работ, Мейнеке опубликовал два фундаментальных произведения, развивающих его понимание истории как царства идей и духа. В 1924 г. появилась его наиболее значительная книга "Идея государственного разума в новой истории"[13]. Явный отпечаток на концепцию автора наложило крушение Германской империи. Мейнеке отказался от слепого преклонения перед государством силы. Теперь политическая власть и государство предстают в его глазах не создателями, а губителями ценностей культуры. Чтобы ограничить их пагубное воздействие, Мейнеке предлагает ориентироваться на несколько туманную категорию "государственного разума", которую следует отличать от абстрактной теории государства. Эта категория определяет государственные интересы не в смысле создания идеального государства, а в интересах государства, существующего в конкретном выражении. Политика силы, свойственная государству, не идентична государственному разуму, т.к. задачей подлинно великого государственного деятеля Мейнеке считает сохранение необходимого равновесия морали и силы. В Германской империи баланс был нарушен в пользу второй, что и привело к катастрофе 1918 г. Отметив реальный дуализм и даже имманентное противоречие силы и духа, Мейнеке подчеркнул, что в принципе возможна их гармония, а мостиком между ними как раз и должен явиться "государственный разум".

Центральной проблемой политической мысли со времени Ренессанса Мейнеке считает неразрешимое противоречие между учением о естественном праве и реальным ходом истории. Государство как выражение силы, как феномен с собственными жизненными интересами и волей оказывается несовместимым с идеей государства как средства для общего благосостояния, подчиненного этическим нормам и законам. Практически это означало, что государственный деятель должен придерживаться в теории общего нравственного закона и абсолютных ценностей. В реальности же происходит их постоянное нарушение. Оно неизбежно, ибо выступает трагической необходимостью, вытекает из темной демонической подосновы жизни. Поэтому и несостоятельно обвинение Германии в сознательном развязывании первой мировой войны - таков политический смысл рассуждений Мейнеке.

В книге "Возникновение историзма" Мейнеке нарисовал грандиозную картину генезиса историзма как одной из величайших духовных революций в жизни Европы[14]. Идеалистический немецкий историзм выступил в его концепции высшим выражением человеческого духа. Он тщательно проследил истоки историзма у крупнейших французских, английских и немецких просветителей. При этом Мейнеке искал почву историзма не в социальной природе и направленности Просвещения, а в духовной жизни людей. Стремясь показать постепенное преобразование просветительского мышления в историческое, Мейнеке обосновал тезис о диаметральной противоположности Просвещения и историзма, трактуя последний как преодоление просветительского прагматизма и рационализма.

К создателям раннего историзма Мейнеке относил Мёзера, Гердера и Гёте, укладывая их в русло антипросветительской реакции в идейной жизни Германии XVIII в. Неправомерно считая Гердера и Гёте неоплатониками, имея в виду иррациональный аспект философии Платона, Мейнеке настойчиво подчеркивал якобы присущий им иррационализм мышления. Подлинный их облик автор подверг столь радикальной препарации, что многокрасочная и противоречивая картина генезиса историзма в Германии приобрела совершенно иной характер, чем на самом деле. Тем не менее, концепция Мейнеке получила широкое распространение, она и сегодня поражает воображение читателя своим размахом.

В межвоенный период продолжалась интенсивная деятельность Германа Онкена (1869-1945), издавшего ряд значительных исторических источников. Особый интерес вызвала его публикация трехтомного собрания документов по рейнской политике Наполеона III, извлеченных из многих европейских архивов. Сборник ставил целью показать, что экспансионистская политика Наполеона, добивавшегося установления границы по Рейну, была непосредственной причиной франко-германской войны 1870-1871 гг. и исторической прелюдией к первой мировой войне из-за реваншистских устремлений Франции.

В 1933 г. после многолетней подготовки Онкен опубликовал два тома о дипломатической предыстории мировой войны, созданные на базе практически всех опубликованных к тому времени документов из немецких и британских архивов[15]. Автор стремился проследить взаимосвязи внутреннего развития и внешней политики не только Германии, но и всей Европы. Главным виновником войны Онкен считал русский национализм и панславизм. Но автор подверг основательной критике и немецких политиков, не сумевших, по его мнению, использовать все шансы для примирения с Великобританией. Книга Онкена вызвала нападки и справа, и слева. Для консерваторов она была чересчур пробританской, для леволибералов - оставалась слишком апологетичной.

Возражая критикам его оценок позиции Англии, Онкен в 1937 г. написал работу "Безопасность Индии"[16]. В ней он объяснил англо-русское соглашение как британскую уступку России, бывшей на протяжении всего XIX в. ее главным соперником в Азии. Онкен утверждал, что поворот Англии был вызван не немецкой политикой создания сильного военно-морского флота, а стремлением урегулировать отношения с самым опасным конкурентом, которым являлась Россия, рвавшаяся к Персидскому заливу. Подчеркивая необходимость сближения Англии и Германии, Онкен указывал, что теперь главной угрозой Британской империи являются не Россия или Германия, а итальянский империализм, наступающий в Африке, и усилившиеся стремления колониальных народов к независимости.

За примирение с Англией выступал и крупный либеральный историк Эрих Бранденбург (1868-1946). В книге "От Бисмарка к мировой войне" он осудил внешнюю политику Германии за ее близорукость и хаотичность[17]. Бранденбург верно отметил, что к войне привели противоречия ведущих держав, их борьба за сферы влияния и колонии. Но автор считал, что внешняя политика Германии была в целом направлена на поддержание мира, иначе она развязала бы войну при более благоприятных условиях во время русско-японской войны или в период кризиса 1909 г. Вынужденная начать войну, Германия добивалась не мировой гегемонии, а только равенства с другими великими державами. Их естественным правом Бранденбург объявил территориальный раздел мира, порожденный экономическими интересами.

Вторую важнейшую причину войны он видел в противоречии между устаревшими европейскими границами и национальным принципом. Поэтому Бранденбург указывал, что самой ужасной ошибкой Германии была поддержка ею Австро-Венгрии и Турции, которые стремились сохранить господство над другими народами. Правда, столь верная оценка сопровождалась объяснением позиции Германии не заинтересованностью в сохранении контроля над Багдадской железной дорогой, а ее верностью союзническим обязательствам.

Своеобразное место в либеральном направлении занимал Франц Шнабель (1887-1966). Из-за своих либерально-католических взглядов и антипатии к Пруссии он не смог получить профессуру ни в одном немецком университете и преподавал в Высшей технической школе Карлсруэ. Главным произведением Шнабеля был обобщающий труд по германской истории XIX в.[18] В отличие от известного сочинения Трейчке и других подобных историй, освещавших главным образом политико-дипломатические события, Шнабель уделил много внимания социально-экономическим процессам, развитию техники и особенно культурным и религиозным аспектам. Он подчеркивал, что идея объединения Германии под эгидой Пруссии не имела глубоких корней в прошлой немецкой истории, а была насильственным деянием Бисмарка.

Леволиберальные историки.Историки, стоявшие на леволиберальных позициях, были чужаками для академической университетской историографии. Они твердо выступали за сохранение и расширение парламентаризма, за мирное сотрудничество между государствами, против милитаризма, пруссачества и национализма. Левые либералы критиковали государственную структуру Германской империи и считали ее исторически обреченным анахронизмом, не подлежавшим восстановлению. В прошлом Германии они искали историческое обоснование Веймарской республики, поэтому обращали главное внимание на периоды либерально-демократического подъема и революционных битв.

Одним из первых историков, давших общую критическую картину Германской империи, что вызвало яростные нападки консервативного крыла, был профессор Кёльнского университета Иоганнес Цикурш (1876-1945). До войны он занимался проблемами социально-экономической истории Силезии и до 1927 г. работал в Бреслау.

Трудом жизни Цикурша стала трехтомная "Политическая история новой Германской империи"[19]. В центре внимания автора стояла проблема Пруссии, поскольку ее дух и порядки оказались перенесенными и на всю империю.

В методологическом отношении Цикурш стоял на почве идеалистического историзма, а главным содержанием истории считал индивидуальные явления. Отсюда проистекал его повышенный интерес к выдающимся личностям: "герой" Фридрих Великий, "политический гений" Бисмарк, "циничный" дипломат Бюлов, "волевой" Людендорф чередой проходят по немецкой истории. Характеристики Цикурша даны с настоящим литературным блеском и запоминаются надолго.

Но, отдавая дань великим личностям, Цикурш вовсе не считал, что они творят историю по своему усмотрению. Наоборот, они всегда выражают определенные политические идеалы, стратегические концепции, групповые интересы. Даже "демоническая гениальность" Бисмарка проявлялась для Цикурша не столько в личностном содержании его политики, сколько в его способности осуществить необходимую задачу национального объединения на основе уже отжившей свое традиции "прусско-протестантского военно-дворянского государства Гогенцоллернов".

В работе Цикурша не использован новый архивный материал, но на основе уже известного автор стремился к иному анализу различных факторов, пытаясь выделить типические моменты и раскрыть причинные взаимосвязи. В основу автор положил единую концепцию взаимоувязанности основания и крушения империи. По его мысли, история Германской империи показала, что политический гений может совершить чудо даже против духа времени, но время ставит все на свои места, превращая великие дела в великую трагедию.

В первом томе Цикурш основательно исследовал внутриполитические предпосылки и последствия основания империи, лишь изредка упоминая о внешнеполитических факторах. Конституционный конфликт начала 60-х годов в Пруссии он показал как классовую борьбу двух социальных сил - юнкерства и буржуазии. При этом Цикурш несколько преувеличивал степень возможности буржуазно-парламентарного пути создания национального государства еще в 1862 г., хотя сам же признавал, что у либерально-буржуазных партий не было массовой базы.

Второй и третий тома, посвященные периодам канцлерства Бисмарка и правления Вильгельма II, по научному уровню стоят ниже первого. Цикурш не показал связи внутренней и внешней политики империи, очень мало внимания уделил развитию экономики, духовным и культурным процессам. Изложение сосредоточено на политических факторах, во внешней политике - на механизме системы союзов, во внутренней - на деятельности рейхстага и партий, с одной стороны, правительства и бюрократии - с другой. Критика имперских порядков и антидемократизма давалась теперь не концентрированно, как в первом томе, а была рассеяна во множестве отдельных кратких замечаний. Несмотря на эти недостатки, труд Цикурша убедительно опровергал многие мифы, созданные историками о Бисмарке и империи, указывая на ее ахиллесову пяту - антидемократический авторитарный характер.

Крупнейшим произведением леволиберальной историографии стала написанная Файтом Валентином (1885-1947) история германской революции 1848-1849 гг.[20] Из-за противодействия академических кругов Валентин не смог получить место ни в одном университете и работал в Высшей торговой школе Берлина. Его фундаментальный труд был основан на огромном материале, почерпнутом из различных немецких архивов, а также архивов Вены и Москвы. По богатству источников и использованной литературы (свыше полутора тысяч названий) книга Валентина до сих пор не имеет себе равных.

Автор убедительно показал характер революции, направленной против отживших феодально-абсолютистских порядков и политической раздробленности страны. Главными вехами революции в его изложении выступают мартовские революции, апрельское республиканское восстание в Бадене, сентябрьское восстание во Франкфурте-на-Майне, борьба за имперскую конституцию в Саксонии, Бадене, Рейнской области. Из архивов Валентин почерпнул сведения о множестве неизвестных ранее народных волнений в городах и многочисленных локальных выступлениях крестьянства, что показало важность недооценивавшегося прежде аграрного вопроса в ходе революции. В книге проводилась новая и важная мысль о связи немецкого, польского и итальянского вопросов как выражения общих процессов формирования национальных государств.

Причину неудачи немецкой революции Валентин находил в социальной области - расколе средних слоев, отделении из эгоистических соображений буржуазного "денежно-титулованного патрициата" от народного движения и переходе его на сторону реакции из-за страха перед социальной революцией. Социальная сторона связана у Валентина с идейно-исторической. Одно из главных противоречий революционного движения заключалось, по его выводу, в противоречии демократии и либерализма. Первая выступила в 1848 г. уже с политической программой, либерализм же остался идейно-мировоззренческим течением без ясной политической цели.

Главной силой революции Валентин считал не народные низы, а демократическую мелкую буржуазию и выражавшую ее интересы демократическую левую Франкфуртского парламента во главе с Р. Блюмом и К. Фогтом. Что же касается самостоятельного рабочего движения и деятельности Маркса и Энгельса, то Валентин полагал, что они сыграли в революции весьма незначительную роль, гораздо меньшую, чем Стефан Борн и его "Рабочее братство".

С леволиберальным направлением связано и начало изучения политических партий в немецкой историографии. Зачинателем этого выступил сотрудник Имперского архива в Потсдаме, в 1930 г. перешедший из либеральной Демократической партии в СДПГ, Людвиг Бергштрессер (1883-1960), написавший первую историю политических партий в Германии, переизданную за десять лет шесть раз[21].

Бергштрессер несколько фаталистически рассматривал историю как осуществление неизбежной тенденции развития в направлении парламентарнойдемократии. Источник слабости Германской империи он находил поэтому в том, что ее конституция имела компромиссный характер, сохраняя прусскую абсолютистскую тенденцию, что вызывало напряженность в социально-политической сфере. Ноябрьская революция, по мнению Бергштрессера, была не радикальным разрывом с прошлым, а революционным ускорением развития в сторону парламентаризма, перескочившим через ряд ступеней.

С либерально-демократических позиций Бергштрессер резко критиковал прусскую бюрократию и эгоистичные интересы крупных аграриев и промышленников. Он подчеркивал, что буржуазно-юнкерские партии слишком тесно связаны с узкими экономическими интересами и не в состоянии "примирить рабочих с государством". Не случайным был поэтому его повышенный интерес к партии Центра, и издание им в 1921-1923 гг. двухтомника документов по развитию политического католицизма в 1815-1914 гг. Бергштрессера интересовала широта социальной базы партии Центра и ее тесная связь с избирателями. Объяснял это Бергштрессер тем, что Центр был не социально-классовой, а мировоззренческой партией, и полагал, что этот пример опровергает марксистские схемы классового анализа. Считая, что социал-демократия тоже должна отказаться от классового характера, Бергштрессер рассматривал ее историю как развитие в сторону политического реализма и позитивного сотрудничества с государством, что и превратило ее после Ноябрьской революции в демократическую правящую партию. Естественно, что при таком подходе в центре внимания автора оказались лассальянцы, ревизионисты, реформистские лидеры профсоюзов и, наконец, Эберт, Шейдеман, Гаазе. Оценивая левых социал-демократов и коммунистов, Бергштрессер не находил за ними никакой исторической перспективы, утверждая, что КПГ подобно либералам 1848 г. страдает отсутствием реализма и приверженностью к догматичным доктринам, оторванным от действительного хода событий.

Радикально-демократическое направление.В большинстве вопросов демократические историки занимали позиции, почти идентичные леволиберальным. Но некоторые моменты позволяют определить их взгляды как демократические. Они выступали за упрочение и расширение демократических завоеваний Ноябрьской революции, критически оценивали политику правых лидеров социал-демократии, проявляли большой интерес к марксизму и стремились использовать его теоретико-методологические принципы в практике исторического исследования. Произведения демократических историков принадлежат к числу лучших, созданных в немецкой историографии межвоенного периода.

Демократические традиции германской истории подчеркивала в своих произведениях Хедвиг Хинтце (1884-1943), жена известного исследователя Пруссии Отто Хинтце. Она проводила линию преемственности от Реформации и Крестьянской войны через освободительное движение против Наполеона и революцию 1848-1849 гг. до Веймарской республики, несколько преувеличивая при этом ее демократизм.

Хинтце являлась одним из видных специалистов по истории Великой Французской революции и много сделала для популяризации идей и оценок А. Олара, А. Матьеза и Ж. Жореса в Германии. Ее диссертация "Единство государства и федерализм в старой Франции и во время революции"[22] была принята в Берлинском университете к защите только из-за уважения столичных профессоров к своему коллеге Отто Хинтце. Критиками эта работа не без основания была расценена как подлинная "апология Горы". Действительно, несмотря на то, что Хинтце осуждала террор с морально-этической точки зрения, этап якобинской диктатуры она считала "героическим периодом великого движения". Хинтце подчеркивала, что социально-экономические аспекты революции наиболее плодотворно можно исследовать, опираясь на методологию исторического материализма. Ее отношение к марксизму несло отпечаток двойственности. С одной стороны, Хинтце считала, что суть этого учения - в экономической интерпретации истории, с другой, она не раз подчеркивала, что ортодоксальные марксисты, к которым она относила Лафарга, Каутского и Меринга, упростили взгляды своего учителя Маркса в направлении вульгарного экономизма и механицизма.

С именем видного историка Густава Майера (1871-1948) связано исследование раннего немецкого рабочего движения, издание материалов архива Лассаля и, наконец, капитальная биография Ф. Энгельса[23], итог долголетней работы над архивами, в ходе которой он установил авторство и опубликовал анонимно изданные работы молодого Энгельса. Написанная ярким языком, биография Энгельса примечательна тем, что Майер показал его не просто как личность, но поставил во взаимосвязь с общей ситуацией времени, с политикой и идеями, экономикой и обществом. Явная симпатия в изображении Энгельса, объективная оценка его выдающейся исторической роли вызвали отрицательное отношение к автору большинства коллег по Берлинскому университету, третировавших Майера как "марксиста".

Воздействие марксизма испытал и молодой, талантливый историк Экарт Кер (1902-1933), которого Г. Риттер называл "особо опасным для нашей истории салонным большевиком". Первая и единственная крупная работа Кера "Строительство военно-морского флота и политика партий 1894-1901" принадлежит к числу наиболее значительных произведений межвоенной немецкой историографии[24]. Учитель Кера Мейнеке, к чести его всегда защищавший ученика и опекавший его, несмотря на противоположность их позиций, оценил работу как "очень хорошую, очень интересную, но ужасно радикальную". В ней Кер убедительно опроверг аксиоматический тезис "примата внешней политики" над внутренней. Он показал, что экспансионистская внешняя политика Германской империи на рубеже XIX-XX вв. коренилась во внутриполитических и социально-экономических факторах. Автор подробно осветил отношение различных классов (буржуазия, прусские крупные аграрии, пролетариат) к проблеме гонки морских вооружений и раскрыл классовый характер этой политики, направленной на подавление революционной активности немецкого рабочего класса. Нарушив одно из священных табу буржуазных историков, Кер обрисовал Германскую империю как классовое государство, защищавшее интересы юнкерства и буржуазии. Их, а не общенациональными интересами, диктовалась внешняя политика империи.

Опираясь на Макса Вебера и Франца Меринга, Кер подверг уничтожающей критике прусское юнкерство, приходившее в экономический упадок, но сохраняющее политическое ведущее положение в стране. Он показал, что на ускоренное строительство флота юнкерство согласилось только в обмен на введение протекционистских пошлин, ограждавших его от иностранной конкуренции. По социально-консервативным мотивам юнкерство возражало до 1912 г. даже против увеличения сухопутной армии, так как это требовало пополнения офицерского корпуса представителями буржуазии и могло привести к его либерализации.

Общий вывод Кера гласил, что, поскольку для немецкой монополистической буржуазии главным противником была Англия, а для прусского юнкерства - Россия, внешняя политика Германии оказалась перед неразрешимой дилеммой, которая и привела к мировой войне.

Под влиянием идей К. Маркса и М. Вебера находился и друг Кера, Вольфганг Георг Хальгартен (1901-1975), который до конца жизни вынашивал идею довести до конца фундаментальный труд Вебера "Хозяйство и общество" и написать книгу о его социологической концепции.

Уже первая работа Хальгартена о польской проблеме в период мартовской революции 1848 г. в Пруссии стала заметным явлением в немецкой историографии[25]. Автор резко осуждал разделы Польши и особенно остро критиковал агрессивную политику Пруссии. Необычным было и то, что Хальгартен при анализе прусско-польских отношений опирался на оценки К. Маркса, Ф. Меринга и на работы ведущего советского историка 20-х годов М. Н. Покровского.

Оценивая революцию в Германии, Хальгартен пришел к выводу, что она могла быть успешной лишь в случае победы не только над внутренней, но и над внешней реакцией. При этом он преувеличивал степень революционности первого прусского либерального правительства, считая, что оно стремилось встать во главе либерального общегерманского движения и совместно с Францией и Польшей сокрушить оплот европейской реакции - царскую Россию. Крах этой политики Хальгартен объяснял антидемократическим курсом французского министра Ламартина и контрреволюционной позицией прусской армии. Но он указал и на растущий национализм немецких либералов, которые не решились провозгласить независимость Польши. Хальгартен не оправдывал политику либеральной буржуазии, но считал, что она не могла опереться на демократические силы Германии из-за их слабости и распыленности. Реальное соотношение сил заставило буржуазию искать союза с прусской монархией.

Большим шагом в науке стала книга Хальгартена об империализме, законченная накануне прихода фашизма к власти и опубликованная в Париже[26].

Огромный материал, собранный автором, позволяет понять многие политические процессы в Европе перед мировой войной. Хальгартен исходил из тезиса о том, что война была вызвана воздействием империалистических сил с обеих сторон. На базе новых архивных данных он показал социально-экономические основы и взаимосвязи империалистической внешней политики. Была вскрыта та решающая роль, которую сыграли военно-промышленные и финансовые круги в гонке вооружений, экспансии и сползании мира к войне. Не упрощая противоречий между юнкерством и буржуазией, а также между отдельными группами промышленно-финансового капитала, Хальгартен показал принципиальную общность их целей, толкавшую Германию на экспансию одновременно в нескольких направлениях и ускорившую начало войны.

Богатый материал книги Хальгартена свидетельствовал о тесном переплетении империалистической политики Германии, Франции, Великобритании и раскрывал подоплеку дипломатических конфликтов и международных кризисов 1890-1914 г.

Историю политической структуры Германии изучал в своих работах "Ступени прусского консерватизма" (1930) и "Германские партии" (1932) Зигмунд Нойман (1904-1962). Он пытался уяснить специфическое в Германии соотношение развития экономики и отношений буржуазии и дворянства.

Нойман исходил из того, что немецкая буржуазия со второй половины XIX в. повернула на путь идейной феодализации, охватившей политическую, духовную и идеологическую стороны. Не успев, как следует, консолидироваться, немецкая буржуазия оказалась перед угрозой поднимавшегося рабочего движения и политически капитулировала поэтому перед юнкерством. Отсутствие у нее политического опыта и ответственности привели к слабости парламентарной демократии после Ноябрьской революции. Германский капитализм Нойман определял как "бюрократический монополистический капитализм", поскольку с самого зарождения он оказался под опекой и присмотром государства. Нойман одним из первых обратил внимание на своеобразный путь Германии к индустриализации и победе капитализма, объясняя этой спецификой слабость и деградацию ее первой плюралистической демократии.

Опираясь на теорию идеальных типов Макса Вебера, Нойман разработал типологию политических партий, исходя из первоначального значения: партия, т.е. часть целого. Поэтому Нойман предупреждал, что если партия не способна идти на компромиссы и учитывает не интересы общества, а только свои узкие партикулярные интересы, то возникает опасность неофеодализма, под которым подразумевался авторитарный режим харизматического вождя.

Нойман обосновал теорию политического плюрализма, считая важнейшей предпосылкой и условием демократии социальное, экономическое и культурное многообразие. Он выделил либеральные репрезентационные (представительские) партии XIX в. и современные интеграционные партии, требующие от своих членов постоянного участия в работе, а не только участия в выборах. В свою очередь, интеграционные партии выступают в двух вариантах - демократическом и абсолютистском. Примером последнего у Ноймана были национал-социалистическая партия, итальянская фашистская партия и сталинистские компартии. СДПГ того времени Нойман наделял тремя характерными атрибутами: обуржуазивание, узурпация власти партийными бонзами, одряхление руководства, в силу которых она утратила характер пролетарской классовой партии и превратилась в аморфное политическое объединение.

Социал-демократическая историография. Ноябрьская революция превратила СДПГ из оппозиционной в правящую партию, но социал-демократическим историкам путь в университетскую академическую науку по-прежнему оставался практически закрытым. Их рассматривали как людей, исповедующих не научные, а партийно-политические идеалы, а потому стоящих вне науки вообще. Так, в 1921 г. философский факультет Берлинского университета воспрепятствовал приглашению крупного ученого из Вены Л. М. Гартмана из-за его принадлежности к социал-демократии.

В области истории социал-демократические ученые занимались в основном двумя проблемами - теоретическими концепциями исторического процесса и историей немецкого рабочего движения.

В первой области общепризнанным авторитетом оставался Карл Каутский (1854-1938), с 1924 г. живший в Вене. Там Каутский опубликовал двухтомное произведение "Материалистическое понимание истории" (1927), которое он сам рассматривал как квинтэссенцию своего творчества. В этой работе Каутский отделил метод и мировоззрение марксизма друг от друга. По его мнению, материалистическое понимание истории как метод может быть совместимо с любым другим мировоззрением, а не только с материалистической философией. Далее, он настаивал на "теории производительных сил", по которой развитие капиталистического общества является естественно-необходимым процессом, в конце которого организованный пролетариат подхватывает выпавшую из рук господствующих классов политическую власть. Таким образом, для Каутского социализм предстает столь же неизбежным и естественным конечным результатом истории, как день приходит на смену ночи. Поэтому он полагал, что главная задача рабочего класса и его партии состоит не в том, чтобы совершить революцию, а в том, чтобы этой революцией воспользоваться для создания социалистического общества. Столь фаталистическое понимание обедняло многообразие и сложность исторического развития, превращало его из живого и противоречивого процесса в сухую предопределенную схему.

Социал-демократической литературе, посвященной истории немецкого рабочего движения, была присуща одна общая тенденция - повышенное внимание к реформистской линии от С. Борна и его "Рабочего братства" через Ф. Лассаля к правым лидерам предвоенной социал-демократии. Такая позиция при некоторых нюансах выражалась в работах Г. Кунова по всеобщей экономической истории, М. Кварка - о начальном этапе рабочего движения в Германии, П. Кампфмейера, написавшего обстоятельную биографию лидера баварских социал-демократов, ревизиониста Георга фон Фольмара. В эти годы появилась и первая обобщающая работа по истории социал-демократии, книга Р. Липинского "Социал-демократия от ее зарождения до современности" (2 тома, 1927-1929), написанная с левоцентристских позиций.

Необычной фигурой на стыке социал-реформистской и ортодоксально-марксистской историографии являлся Артур Розенберг (1889-1943). В 1920-1927 гг. он был членом КПГ и одним из лидеров ультралевого крыла партии. Из-за несогласия с превращением Коминтерна в инструмент диктата и давления на партии Розенберг покинул ряды компартии и отошел от политической деятельности.

Будучи до войны видным специалистом по истории древнего Рима, Розенберг затем полностью обратился к истории современности. Его первой большой работой в этой области была книга о предыстории и рождении Веймарской республики. Идеи книги были не слишком оригинальными. Автор считал, что основание империи в 1871 г. было плодом компромисса между немецкой буржуазией и прусским юнкерством. Это потребовало установления бонапартистского режима, что с блеском осуществил Бисмарк. После его отставки Вильгельм II, не обладая политическим талантом Бисмарка, уже не мог долго удерживать такое равновесие. Но путь к парламентаризму был блокирован из-за отсутствия политической зрелости у либеральной буржуазии и социал-демократии. Поэтому империя погибла, только потерпев поражение в мировой воине, когда власть сама упала в руки социал-демократов.

Дальнейшее развитие эти идеи получили в другой книге Розенберга по истории республики[27], написанной уже в эмиграции. В ней автор подчеркнул, что роком немецкой революции явилась коалиция социал-демократов с буржуазными партиями. Розенберг считал, что даже на базе имеющейся конституции имелась возможность укрепить в Германии демократию и перейти далее к социализму, если бы правительство решилось повести за собой народные массы и средние слои, проводя более разумную политику, экспроприировав крупную земельную собственность и горнодобывающую промышленность и проведя более последовательную демократизацию экономики.

Но СДПГ не поняла, что нельзя построить "революционное государство с опорой на юридически-чиновничий аппарат прежней системы". В этой работе Розенберг заложил основы, широко распространившейся уже после второй мировой войны концепции "третьего пути" Ноябрьской революции - между буржуазно-демократической республикой и большевизмом, которому в 1932 г. он посвятил особую книгу[28].

Ее главная идея состояла в том, что социально-экономическая отсталость России и разрушение хозяйства во время мировой войны обусловили вытеснение демократических Советов всеобъемлющей диктатурой партии, превратившей Советы в "декоративный символ". Это помогло России преодолеть экономическую отсталость, но бюрократический аппарат принуждения, которому подчинены массы, несовместим, по убеждению Розенберга, с истинно социалистическим обществом в понимании Маркса. Резюмируя итоги своего анализа, Розенберг писал: "Или живая демократия, истинное правление Советов, или правление аппарата. Третьего в России не было и не будет"[29].

В последнем крупном, но малоизвестном произведении Розенберга была разработана оригинальная типология демократии[30]. Он исходил из того, что демократии самой по себе не существует. Она всегда проявляется как определенное политическое движение, выражающее интересы определенных общественных сил с их целями.

Розенберг выделил пять типов демократии, среди которых радикально доведенным до конца является только марксистское ее понимание. Социалистическая демократия означает подлинное самоуправление народа на базе общественной собственности на основные средства производства. Среди буржуазных типов демократии близкой к ней является социальная демократия, существовавшая во Франции во время Робеспьера и в США при Джефферсоне. Она признает идею классовой борьбы и стремится установить власть "трудящихся масс", но при сохранении принципа частной собственности.

Три других типа буржуазной демократии отклоняют идею классовой борьбы и направлены на примирение трудящихся и имущих слоев. Либеральная демократия играла определенную роль до 80-х г. XIX в. и стремилась разрешать конфликты на базе мира, свободной конкуренции и торговли, парламентарной системы. В связи с процессом концентрации капитала и его монополизации наступает периодимпериалистической демократии, самым ярким примером которой служит Великобритания со времен Дизраэли. По несколько иному пути пошла колониальная демократия в США и Канаде, где широкое переселение на свободные земли явилось клапаном для снятия назревавших конфликтов.

Розенберг считал, что социализм должен отмежеваться от либерализма, чтобы осуществить истинную демократию. Но без либеральных средних слоев пролетариат в одиночку не может свергнуть господство капитала. А поскольку их интересы различны, то Розенберг делал вывод о том, что революционное учение Маркса, в котором смешаны реализм и утопизм, оказалось перед неразрешимой апорией. Свой идеал демократического социализма он считал неосуществимым в обозримом будущем.

Марксистская историческая мысль.В марксистской исторической литературе 20-30-х гг. не было создано крупных произведений. Теоретики и публицисты КПГ осмысливали опыт немецкого и международного рабочего движения, уроки Парижской Коммуны, Октябрьской революции в России и Ноябрьской революции в Германии.

Газеты и журналы компартии разъясняли рабочим массам стоящие перед ними задачи, опираясь на примеры исторического прошлого. В марте 1923 г. вышел специальный номер газеты "Роте Фане" (Красное Знамя), посвященный юбилею мартовской революции 1848 г., материалы которого критиковали отход немецкой либеральной буржуазии от защиты интересов нации.

К десятой годовщине Ноябрьской революции историки-коммунисты выпустили первую значительную работу - "Иллюстрированная история германской революции". В ней была дана широкая картина предыстории и хода революции, раскрывался героизм рабочего класса как главной силы, свергнувшей монархию. Саму Ноябрьскую революцию авторы трактовали как социалистическую, но потерпевшую поражение.

Серьезный анализ состояния Германии и изменений, происшедших после мировой войны, был дан в книге Рихарда Зорге(1895-1944) о германском империализме, вышедшей под псевдонимом[31]. Зорге исследовал новые черты послевоенного немецкого империализма как внешнего, так и внутреннего характера. Отметив растущую агрессивность империализма и реальную угрозу прихода к власти фашистской партии, Зорге обосновывал возможность самого широкого применения тактики единого фронта для активизации беспартийных, социал-демократических и мелкобуржуазных масс в борьбе против империализма, фашизма и войны. Книга Зорге убедительно доказывала, что, несмотря на широковещательные заявления о близком приходе социализма, веймарская Германия продолжает оставаться чисто капиталистическим государством.

Послевоенные международные проблемы были освещены в книге Т. Нойбауэра "Германская внешняя политика сегодня и завтра" (1932), где показывалось историческое значение Рапалльского договора и обосновывался принцип мирного сосуществования. Остро полемический характер имела книга репортажей Альфреда Куреллы "Муссолини без маски", показавшая истинный облик итальянского фашизма и разоблачившая его социальную и национальную демагогию.

Важные марксистские работы были опубликованы в годы второй мировой войны. В. Пик выпустил первую обобщающую опыт прошлого книгу "К истории КПГ" (1943), показавшую героический путь немецких коммунистов, их борьбу за социально-экономические, политические и демократические права трудящихся, за мир и социализм. Хотя книга не была свободна от идеализации прошлой политики КПГ, ее появление сыграло большую роль в пропаганде социализма.

Видный деятель КПГ и профсоюзного движения Пауль Меркер в годы эмиграции в Мексике подготовил чрезвычайно содержательную и аналитическую работу по новейшей истории Германии[32]. Присущий автору широкий кругозор позволил, несмотря на недоступность многих материалов, глубоко раскрыть корни и сущность национал-социалистского движения, государственную структуру фашистской Германии, ее историческую обреченность. Книга Меркера не утратила своего значения до настоящего времени, хотя ряд оценок, например, советско-германского пакта1939 г., бесспорно, устарел. Демагогический, антинародный и антинациональный характер фашизма показывала также книга В. Ульбрихта "Легенда о немецком социализме" (1945).

Историография в Третьей империи.Приход Гитлера к власти был воспринят неодинаково историками различных направлений. Либеральные ученые являлись естественными противниками террористической политики германского нацизма. Они опасались, что такая политика приведет не к сплочению немецкой нации, а к новому нарастанию социальных противоречий и классовых конфликтов. Отпугивала их также социальная демагогия нацизма, его плебейская массовая база.

Консервативно-националистическим историкам было легче приспособиться к идеологии фашизма, хотя до 1933 г. и они относились к национал-социализму с опасливой осторожностью. Между консерваторами и нацистами существовали принципиальные мировоззренческие различия. Главные произведения нацистской идеологии "Моя борьба" Гитлера и "Миф XX века" Розенберга ставили в центр истории расу, историки отводили эту роль государству, первые пропагандировали австро-великогерманские идеалы, вторые были в основном приверженцами Пруссии.

В первые годы нового режима было уволено около 15% университетских профессоров; среди историков увольнения были вызваны большей частью расовыми, а не политическими причинами. Исключением в этом смысле явилось отстранение от работы Ф. Валентина, Ф. Шнабеля, В. Гёца, Г. Онкена. В 1935 г. Ф. Мейнеке был вынужден покинуть пост редактора "Исторического журнала", который перешел к Карлу Александру фон Мюллеру (1882-1964), единственному ординарному профессору, еще до 1933 г. ставшему членом НСДАП.

Объясняя причины изгнания Мейнеке, газета "Фёлькишер Беобахтер" писала, что смена руководства "Исторического журнала" была "неизбежной, ибо нельзя оставлять ведущий орган немецкой исторической науки" в руках "старой клики либеральных тайных советников". Другой ведущий журнал "Исторический квартальник", руководимый либералом Э. Бранденбургом, был поставлен в столь сложное финансовое положение, что в 1938 г. вынужденно прекратил существование.

На ведущую роль в германской историографии претендовал молодой и честолюбивый Вальтер Франк (1905-1945). Он получил известность как автор биографии пастора А. Штёккера, лидера христианско-социального движения в кайзеровской Германии, которому он стремился придать характер массовой антисемитской партии. Другим крупным произведением Франка была книга "Национализм и демократия во Франции Третьей республики" (1933), в которой проводилась идея, что аналогичны "пивной путч" нацистов в 1923 г. и буланжистское движение. Франк рассматривал оба явления как выступление "плебисцитарного национализма против парламентарной демократии". Написанная живо и интересно, книга ярко изображала моральное разложение и коррупцию в Третьей республике, оказавшейся во власти денежных тузов. Было очевидно, что, беспощадно критикуя парламентарную демократию во Франции, Франк направляет удар против Веймарской республики и требует ее ликвидации.

В 1935 г. по настоянию Франка была распущена Имперская историческая комиссия, а вместо нее был создан Имперский институт истории новой Германии. Став во главе Института, Франк начал яростные атаки как против либералов, так и против опеки ведомства Розенберга, ядовито высмеивая претензии людей, не получивших должного образования, на духовное руководство нацией. В итоге трений Франк был по настоянию Розенберга отправлен в 1941 г. в отставку. Пропагандируемая им "борющаяся наука" обратилась против него самого. Франк удалился в частную жизнь, в 1943 г. опубликовал трехтомник документов из архива колониального деятеля Германии Карла Петерса. Он готовил фундаментальную биографию Петерса, когда наступил крах фашизма. В день капитуляции Германии Франк застрелился.

Нацистскому режиму не удалось поставить историков под полный контроль и насадить в университетах свою официальную идеологию. Но антидемократизм, национализм и реваншизм немецкой буржуазной историографии были точками ее соприкосновения с идеологией фашизма. Это позволило историографии без существенных трений занять свое место в системе национал-социализма. Конечно, в эти годы было невозможным появление не только открыто оппозиционных работ, но даже таких, которые недостаточно соответствовали официальной идеологии. Так был наложен запрет на печатание пятого тома "Немецкой истории XIX века" Шнабеля.

С другой стороны, пример Г. Риттера, проявившего гражданское мужество, когда он выступил в защиту Г. Онкена или критиковал нацистскую интерпретацию Лютера на Международном историческом конгрессе 1938 г. в Цюрихе, показывает, что политически консервативный историк, которого к тому же нельзя было обвинить в неарийском происхождении, мог позволить себе известное инакомыслие. Но книги Риттера вполне соответствовали духу Третьей империи. Его научно-популярная биография Фридриха Великого (1936) воспевала личность короля-солдата и обосновывала линию преемственности от него до церемонии в Потсдамской гарнизонной церкви, где над прахом Фридриха президент Гинденбург и канцлер Гитлер обменялись символическим и торжественным рукопожатием.

Большинство историков рассматривало национал-со

циализм как радикальное выражение национальных немецких традиций. Поэтому они не видели никаких причин для отказа от сотрудничества с режимом. Но чисто нацистские сочинения писали исключительно молодые историки, скорее не из идейных, а из карьеристских побуждений. Такими были работы руководителя отдела "еврейского вопроса" в Имперском институте Вильгельма Грау, который не уставал доказывать, что "в искоренении истинно германского народного духа еврейский финансовый капитализм и большевизм идут рука об руку. Ротшильд и Маркс - это братья по крови и духу". Мистикой и ненавистью к культуре была проникнута книга Кристофа Штединга "Империя и болезнь европейской культуры" (1938).

Немецкие историки в эмиграции.Установление нацистского режима привело к значительной эмиграции историков по политическим и расовым мотивам, хотя нельзя сказать, что историография превратилась в изгнанную науку, как случилось это с социологией и политологией. Среди покинувших родину были видные ученые Ф. Валентин, Г. Майер, А. Розенберг, Г. Хальгартен, Э. Канторович, Г. Ротфельс, большая группа учеников Мейнеке - Х. Хольборн, Д. Герхард, Г. Мазур, Г. Розенберг и другие. Некоторые из эмигрантов обратились к историческим исследованиям только в изгнании - Э. Эйк, Ф. Нойман, Г. Манн, А. Дорпален. Они придерживались различных историко-политических взглядов, но в большинстве являлись либерально-демократическими сторонниками Веймарской республики. Они критически относились к истории Германии и стремились выйти за пределы традиционного политико-дипломатического подхода, выступая за применение в историческом исследовании методов других социальных наук.

Большинство эмигрантов нашло прибежище в США, где сравнительно быстро утвердилось в американских университетах. Этому способствовали плюрализм американских учебных заведений, относительно большое количество преподавательских мест, более демократичная система высшего образования. Со своей стороны, эмигранты содействовали преодолению тогдашнего антитеоретического эмпиризма в американской историографии и познакомили ее с идеями М. Вебера, К. Маннгейма, В. Дильтея, Г. Зиммеля. Интеграция эмигрантов в американскую жизнь сопровождалась принятием ими ценностей американской либеральной демократии, которую они воспринимали довольно некритично, за исключением Ф. Ноймана, А. Розенберга, Г. Хальгартена.

Работы, созданные историками-эмигрантами, способствовали переосмыслению немецкой истории. Прежде всего, их занимал важнейший вопрос - каким путем и в силу чего пришла Германия к январю 1933 г.? При различиях в частностях ответ сводился в целом к объяснению этого запоздалым развитием буржуазного общества в Германии, что привело к мощному блоку промышленников, юнкерства и бюрократии и воспрепятствовало своевременной демократизации общества.

Такие идеи четко проводились в созданной юристом по образованию Эрихом Эйком (1878-1964) трехтомной биографии Бисмарка, одной из самых фундаментальных в мировой историографии[33]. Автор показал Бисмарка как человека, который, с одной стороны, привел немцев к желанной цели национального единства, но, с другой, его аморальные методы заложили основу будущих конфликтов. Поэтому, Бисмарк несет историческую ответственность за установление авторитарного правления и пренебрежение идеалами либерализма и демократии.

В целом Эйк оценивал всю структуру и политику Германской империи как "ошибочное развитие". Внутри страны не разрешенные Бисмарком, а подавленные им социально-классовые противоречия должны были рано или поздно привести к взрыву, предотвратить который можно было или государственным переворотом, или большой войной. К тому же, аннексия Эльзас-Лотарингии привела к росту недоверия и опасения всей Европы в отношении Пруссо-Германской империи. В итоге, Германия оказалась центром раздражения, и август 1914 года был естественным следствием всего развития.

В 1942 г. одновременно в Лондоне и Нью-Йорке вышла одна из интереснейших работ, посвященных национал-социалистскому режиму - "Бегемот", созданная социал-демократом Францем Нойманом (1900-1954)[34]: На немецком языке книга была опубликована только много лет спустя, в 1977 г.

Это была попытка проследить взаимосвязь политического и социально-экономического структурного развития, приведшего к национал-социализму как явлению капиталистического общества. Написанная на базе большого фактического материала, обширной статистике и прессе книга Ноймана трактовала Третью империю как результат развития экономики и общества в эпоху монополистического капитализма. По своей социально-экономической природе нацизм представлял собой, по оценке Ноймана, тоталитарный монополистический капитализм. Он (капитализм) являлся одним из четырех структурных элементов нового режима; тремя другими выступают нацистская партия, армия и государственный аппарат. Между этими элементами существуют значительные противоречия, но, в конечном счете, они представляют собой звенья единого целого. Важен был основной вывод автора - в нацистской Германии нет революционного разрыва с прошлым, как утверждала официозная пропаганда, в ней существует "частно-капиталистическая экономика, регулируемая тоталитарным государством"[35]. Образно само название книги Ноймана, оставившей глубокий след в историографии фашизма, "Бегемот" - сильное, тупое и злобное животное как символ германского нацизма.

Историческая наука в годы второй мировой войны.С начала второй мировой войны историки, воодушевленные первыми крупными успехами Германии, с удвоенной энергией принялись обосновывать и развивать идею немецкой культурной миссии в Европе. В 1940 г. в "Историческом журнале" появилась программная статья В. Франка "Немецкие науки о духе во время войны", где было заявлено, что после победы Германии в новой "Великой империи" науки о духе займут в табели о рангах приоритетное положение. Они призваны, по словам Франка, отбросить все прежние никчемные ценности и создать современные ориентиры, воспитывающие совершенно нового человека грядущего.

Историки стремились также осмыслить опыт прошлой войны, чтобы избежать ее ошибок. В 1939 г. появилась капитальная двухтомная работа А. Вегерера "Начало мировой войны", "в которой подробнейшим образом излагались все перипетии июльского кризиса 1914 г. Но из такого скрупулезного исследования автор делал ничего не говорящий вывод о том, что войну предопределила "судьба". Единственными виновниками войны Вегерер объявил Сербию и подстрекавшую ее Россию, отметив, впрочем, что большая доля ответственности лежит на провокационно ведущей себя Франции. Примечательным образом автор не упоминал о роли Великобритании, что было связано с надеждами гитлеровской верхушки на возможное установление союза с Англией.

В противоположность этому Риттер в книге "Государство силы и утопия"[36] занял четкую антианглийскую позицию, которая настолько отвечала духу нацистской пропагандистский машины, что, несмотря на войну, книга в 1943 г. вышла сразу третьим и четвертым изданиями. Риттер исходил из геополитической трактовки принципиальной противоположности германского "континентального" и британского "островного" мышления. Первое открыто и честно, в духе Макиавелли признает жестокость политики, второе, идя по стопам Мора, прикрывает эту жестокость лицемерными рассуждениями о гуманности, справедливости и демократии. Английский империализм, при оценках которого Риттер высказал ряд справедливых суждений, изображен им как особенно пагубный для Европы.

В последующих изданиях "Государства силы" (1943) Риттер смягчает резкость формулировок, его оценки становятся более сдержанными, начинает явственно звучать призыв к нацистскому руководству подумать, пока не поздно, о приемлемом для Германии мире. Тем самым Риттер начал постепенно поворачивать к идее сближения с Западом, идя в этом отношении по стопам Мейнеке. Образно выразил эту общую для большинства немецких историков тенденцию ещё в 20-е гг. идеолог консерватизма Артур Мёллер ван ден Брук: "Мы были германцами, мы являемся немцами, мы будем европейцами".

В конце 1943 г. переход к "тотальной войне" привел к закрытию большинства исторических журналов, научных учреждений, дезорганизации университетов. Провозглашенное нацистской идеологией "обновление немецкой исторической науки" закончилось полным его крахом.

Федеративной Республики Германии.

От идеалистического историзма к социально-критической истории

Тенденции развития и основные направления исторической науки.Крах нацизма в 1945 г. вызвал у немецких историков чувства растерянности и дезориентации. Вторично на протяжении всего че­тверти века их историко-политические концепции оказались пол­ностью дискредитированными. Прежний оптимизм и вера в превос­ходство немецкого духа сменились столь же безудержными причита­ниями по поводу "ужасной беспросветности" будущего Германии.

Имевший огромный авторитет, патриарх немецкой историографии Фридрих Мейнеке (1862-1954) выпустил в 1946 г. свою последнюю крупную работу "Германская катастрофа"[1]. Она ярко отразила кру­шение прежних либеральных идеалов автора и его попытку мучительного переосмысления прошлого Германии. Мейнеке открыто поставил вопрос о необходимости пересмотра и ревизии традиционных политических постулатов немецкой исторической науки. Корни трагедии он видел в объединении Германии "железом и кровью", в антилибера­льном и антидемократическом духе созданной в 1871 г. империи. Пропитанная прусско-милита-ристским ядом, политика Бисмарка раз­рушила фундамент общеевропейской культуры и открыла дорогу эпохе революций и войн. Тем не менее, фашизм Мейнеке интерпретиро­вал не как немецкое, а как европейское явление. Его происхождение он усматривал не столько в прусской традиции, сколько в со­временной европейской цивилизации с ее материализмом и утилита­ризмом. Выступив за создание "совершенно нового синтеза историзма и естественного права" или "европеизма и американизма", Мейнеке призвал к примирению Германии с Западом и указал своим коллегам политические ориентиры.

Раскол Германии, создание двух немецких государств в 1949 г. и быстрое возрождение на западе страны мощного экономического потенциала сигнализировали историкам о возможности реставрации старого прусско-немецкого идейного наследия. Они вновь загово­рили о "своеобразии немецкого духа" и опасности "слишком смело­го прыжка из германизма в европеизм". Политика "холодной войны" и жесткой конфронтации с Востоком привели к широкой пропаганде идей милитаризма и реваншизма. Наступление реакции шло по всем линиям, и по мере того как все глуше звучали голоса либеральных историков, все настойчивее и увереннее заявляли о себе консер­ваторы. Слабая линия преемственности либеральной германской историографии в 50-е гг., оказалась практически прерванной, почти никто из прежних эмигрантов в страну не вернулся.

В начале 60-х гг. закончился период "экономического чуда", резко снизились темпы прироста промышленной продукции. Начавши­еся форсированная научно-техническая революция и структурная перестройка хозяйства и общества приобрели качественный характер и означали, по официальной терминологии, начало перехода ФРГ из "индустриальной в постиндустриальную" эпоху.

В немецкой исторической науке доминирующее положение перешло от консервативно-националистического к более современному неолибера­льному направлению, выступившему за модернизацию идеалистичес­кого историзма, за изучение социальных структур, экономических и социальных процессов, массовых движений. К середине 60-х гг. сформировалось новое поколение ученых, в основном свободное от устаревших консервативно-националистических традиций немецкой историографии. На Фрейбургском конгрессе Союза историков в 1967 г. большинство участников констатировало, что "историзм в его старой форме канул в прошлое". Он был отвергнут, но одновременно выяснилось отсутствие приемлемой для всех новой теоретической платформы. Споры и дискуссии проходили на протяжении всех 70-х гг. В ходе полемики неолибералы фактически разделились на два крыла - умеренно-реформаторское и более радикальное социально-критическое, четко ориентированное на использование методов других социальных наук - социологии, политологии, демографии, социальной психологии.

Классификация западногерманской исторической науки представляет некоторую сложность в том отношении, что она приобретает различный вид в зависимости от применения либо политических, либо методологических критериев, которые зачастую не совпадают.

Если использовать теоретико-методологические критерии, то в историографии ФРГ можно выделить три основных течения - приверженцы классических постулатов немецкого историзма, модернизиро­ванного в той или иной степени, по-прежнему понимающие историю как науку о духе; сторонники социального подхода к истории, вы­двигающие на первый план исследование не отдельных событий и явлений, а общественных структур и массовых процессов; ученые, изучающие историю с позиций диалектико-материалистического метода.

Во всех трех течениях представлены историки, придерживающие­ся различных идейно-политических взглядов. Поэтому, классифика­ция по политическим критериям показывает иную, более дробную картину.

На крайне правом фланге находится праворадикальная историография, близкая к неонацизму. Центром ее является созданный в 1960 г. в Тюбингене Институт послевоенной немецкой истории. В его многочисленных публикациях настойчиво проводится реабилита­ция Гитлера и национал-социализма. Скандальную известность получило издание институтом в 1962 г. книги американского историка Д. Хоггана "Вынужденная война"[2], которую до этого отвергли все издательства США. Лейтмотивом книги была идея о том, что в ра­звязывании второй мировой войны виновны Польша и провокаторская политика британского министра иностранных дел, лорда Галифакса.

Праворадикальные историки по-прежнему исповедуют лозунги ра­сизма и антисемитизма. Мысль о национальном и расовом превос­ходстве немцев над другими народами определила содержание двух­томного труда профессора А. Хельбока "История немецкого народа" (1964-1967). Единодушны праворадикальные авторы и в том, что главной целью должно быть восстановление Германии в довоенных границах, включая сюда также Австрию и немецкую часть Швейцарии.

Мировоззрение другого, консервативного направления замкну­то в комплексе принципов, главными из которых выступают тради­ция, авторитет, свобода и ответственность, естественное нера­венство людей. Консерваторы противопоставляют хаос и порядок, в обеспечении которого основная роль отведена государству, сто­ящему над обществом и отделенному от него. Они критикуют плю­рализм как источник конфликтов в обществе и взамен предлагают "немецкую идею государственности". Демократия допустима лишь в жестких контролируемых рамках, поскольку человек по сути своей одержим эгоизмом, алчностью, завистью. Лишь твердый политичес­кий авторитет в облике сильного государства способен укротить эти страсти. Важнейшим средством интеграции общества в единое целое признается национальное самоутверждение. Этой проблеме посвящена книга видного представителя консерватизма профессора Рурского университета Б. Вильмса "Германская нация"[3]. Он считает, что только в возрождении национализма разрешается главная поли­тическая проблема - отношения между индивидом и государством. Всякие личные и групповые интересы должны быть подчинены инте­ресам нации: "Государство должно иметь возможность выступать по отношению к индивиду как власть, принуждение, а, в крайнем случае - и как насилие"[4]. Судьба нации заключена в ее истории, все связаны общим прошлым. Поэтому все немцы должны идентифи­цироваться с нацистским прошлым Германии, это их история, не­подвластная морали, одобрению или осуждению.

В таких рассуждениях Вильмса отражен один из главных прин­ципов консервативной историографии - объективизм, отказ от вы­несения оценок прошлому, требование писать историю в духе Ранке.

Граница между консервативной и неолиберальной исторической наукой во многих случаях расплывчата и текуча. Главный водораз­дел проходит, пожалуй, в вопросе - как должно функционировать общество и государство? В отличие от классического либерализма неолибералы, сохраняя идеалы свободы личности, де­мократии, парламентаризма, выступают за социальное государство и его превращение в инструмент общественной политики, за широ­кий политический и социальный плюрализм.

В первой половине 70-х гг. внутри неолиберального направле­ния произошли заметные изменения. На левом его фланге оформилась социально-критическая школа, поставившая целью радикаль­ное методологическое обновление исторической науки, усиление теоретического начала, широкое использование социально-научных методов, превращение истории в критическую эмансипаторскую науку. В социально-критической школе представлены историки как либеральной, так и социал-демократической ориентации.

В конце 60-х гг. на волне бурного студенческого движения, либерализации и демократизации системы высшего образования, ши­рокой популярности "критической теории", разработанной лидерами неомарксистской Франкфуртской школы Теодором Адорно (1903-1969) и особенно Юргеном Хабермасом(1929г.р.), в западногер­манской исторической науке зародилось и окрепло радикально-демократическое направление. Его характерными чертами являются ярко выраженные антиимпериалистические и антимилитаристские концепции, широкое использование методологических элементов и принципов марксизма. В политическом аспекте большинство радикально-демократических историков ориентировано на поиски и обоснование "третьего пути" общественного развития - между капитализмом, который они от­вергают, и реальным социализмом, обнаружившим свою несостоя­тельность.

Широк и неоднозначен в ФРГ спектр социал-демократической ис­ториографии, координирующим центром которой выступает созданная в 1982 г. Историческая комиссия при Правлении СДПГ. Комиссия организовала две крупные научные конференции в Ольденбурге (апрель 1986 г.) на тему "Следы повседневности - История в по­литической практике" и в Бонне (март 1987 г.) на тему "Наслед­ники немецкой истории: Федеративная республика и ГДР".

В теоретическом плане социал-демократическая историография придерживается методологического плюрализма и по ряду вопросов практически смыкается с либерально-реформистской исторической наукой. Но есть некоторые особенности, придающие социал-демокра­тическому направлению специфические черты и собственное лицо.

Социал-демократические ученые подчеркивают, что изучение ис­тории способствует формированию общественного сознания, наце­ленного на укрепление мира и недопущение войны, на сохранение демократических свобод и правового государства. Эта историогра­фия ориентирована на демократические, гуманистические и прогрес­сивные традиции рабочего движения в Германии. Она четко отме­жевывается от антикоммунистических стереотипов консервативной и праволиберальной историографии, подчеркивает, в частности, большую роль коммунистов в антифашистском Сопротивлении.

Левосоциалистическая историография находится на стыке соци­ал-демократической и ортодоксально-марксистской исторической науки. От последней она отличается, прежде всего, свободным и творческим использованием марксизма, отказом от слепого следо­вания всем его постулатам и принципам, стремлением использовать научно-плодотворные достижения немарксистской общественной мы­сли. Это направление сформировалось к началу 70-х гг. в Марбургском университете вокруг профессора политических наук Вольфганга Абендрота (1906-1985) и обычно именуется марбургская школа.

Центром ортодоксально-марксистской историографии стал орга­низованный в 1968 г. во Франкфурте-на-Майне Институт марксист­ских исследований под руководством члена Правления ГКП Йозефа Шляйфштейна. Проблематика института была ограничена историей немецкого рабочего и социалистического движения. Под эгидой ин­ститута осуществлена также публикация серий "Документы по тео­рии социализма и практике профсоюзного движения", "Социалисти­ческая классика", "Марксизм сегодня", "Классовая борьба в капи­талистической Европе", "Библиотека Сопротивления". Институт внес заметный вклад в пропаганду и распространение марксизма в ФРГ, хотя значительных в чисто профессиональном отношении ис­торических работ там не появилось. Такие работы были представлены большей частью лицензионными изданиями произведений историков ГДР. Значимость марксистских исследований зачастую резко сни­жалась из-за догматической позиции их авторов, претензии на мо­нопольно верное истолкование марксизма, узкоклассового подхода к историческому процессу, жесткой конфронтации и идеологической нетерпимости, чересчур апологетического изображения стран ре­ального социализма, прежде всего СССР и ГДР.

Кризис в ГДР, а затем исчезновение этого государства повлекли за собой тяжелые последствия для западногерманского ортодокса­льного марксизма. Произошел практический распад ГКП, оказавшись без восточногерманской финансовой поддержки, Институт марксист­ских исследований потерпел крах и прекратил свою деятельность.

Организация исторических исследований.Палитра исторической науки ФРГ богата и многокрасочна. Исто­рические факультеты, семинары, отделы и секции существуют в 25 университетах, а также в ряде технических университетов, высших технических и педагогических школ. В 60-е - первой половине 70-х гг. почти в три раза увеличилось число ординарных профессоров и других преподавателей истории, что было связано в первую оче­редь с учреждением новых университетов в Бохуме (1961), Дортмунде (1962), Регенсбурге (1962), Бремене (1964), Констанце (1964), Билефельде (1967), Ульме (1967), Аугсбурге (1969).

Кроме университетских центров, в ФРГ существует множество специализированных научно-исследовательских институтов, обществ и комиссий по различным проблемам и периодам истории, а общее количество публикуемых исторических работ составляет в среднем 8-10 тысяч названий ежегодно.

Исследования в области истории опираются на солидные финансовые субсидии из бюджета федерального и земельных правительств, на средства различных благотворительных фондов - Союза фондов для развития немецкой науки, фонда Фридриха Тиссена, фонда Фольксвагенверк, Международного Рокфеллеровского Фонда, Фонда Генри Форда и других. Существуют и фонды политических партий, также выделяющие дотации на исторические исследования: фонд Конрада Аденауэра (ХДС), Ганса Зайделя (ХСС), Фридриха Наумана (СвДП), Фридриха Эберта (СДПГ).

Наиболее крупным специализированным центром является Мюнхенский институт современной истории, созданный в 1947 г. под пер­воначальным названием - Институт по изучению национал-социализма. Он ведет исследования немецкой истории периода от окончания первой мировой войны до образования в 1949 г. двух германских государств. С 1953 г. институт выпускает журнал "Ежеквартальник современной истории" ("Vierteljahrshefte fьr Zeitgeschichte") с приложениями, число которых превышает 50 томов. Институт под­готовил капитальное исследование "Бавария во времена национал-социализма" (6 тт., 1977-1983) и пятитомный сборник "Документы предыстории Федеративной Республики Германии 1945-1949" (1976-1983).

Аналогичные проблемы изучает созданное в 1957 г. во Фрейбурге Военно-историческое исследовательское ведомство, приступив­шее с 1979 г. к изданию фундаментального исследования "Герман­ский рейх и вторая мировая война" в десяти томах.

Активную публикацию документов и научных исследований осуще­ствляет организованная в 1951 г. в Бонне Комиссия по изучению парламентаризма и политических партий.

Ведущими центрами правоконсервативной историографии выступают появившееся в 1950 г. в Гамбурге Общество им. Л. Ранке и функционирующая с 1977 г. в Западном Берлине Прусская историческая комиссия.

Общество Ранке настойчиво и последовательно проводит идеи о ведущей роли личности в истории, о "вечных и непреходящих цен­ностях прусского государственного сознания", пропагандирует эли­тарную теорию исторического процесса. Все эти мысли широко пред­ставлены в печатном органе общества "Историко-политическая кни­га" ("Das historisch-politische Buch") и его серийных публи­кациях "Личность и история" (вышло более 100 томов), "Исследо­вания по истории" (более 30 томов), "Книги Януса. Очерки всемирной истории" (более 20 томов), "Ведущие слои Германии нового времени" (более 10 томов). Общество Ранке придерживается тради­ционных постулатов идеалистического немецкого историзма, защи­щает индивидуализирующий метод, примат политики над экономикой и примат внешней политики над внутренней.

В связи с тем, что университеты утратили свое прежде моно­польное положение в сфере исторических исследований и возросла роль специализированных институтов, в 1972 г. было создано Объ­единение внеуниверситетских исторических исследовательских за­ведений в Федеративной Республике Германии с резиденцией в Мюн­хене. В него вошло более 50 научно-исследовательских организа­ций и центров. Объединение создало шесть комиссий по изданию документов XX века, по истории университетов, по истории науки, по вопросам печати и издательств, по организации системы инфор­мации для исторической науки, по структурным проблемам научно-исследовательских учреждений. Оно координирует исторические ис­следования, информирует в своих бюллетенях обо всех проводимых и намечаемых в ФРГ съездах, конференциях и коллоквиумах в области истории. С 1974 г. Объединение издает внушительнейший по объему ежегодник ("Jahrbuch der historischen Forschung in der Bundesrepublik Deutschland"), дающий исчерпывающую информацию о со­стоянии и проблемах развития исторической науки в стране.

Общеисторической национальной организацией в ФРГ является Союз историков Германии, воссозданный в сентябре 1949 г. В него входят преподаватели истории и вспомогательных дисциплин высшей школы, работники научно-исследовательских учреждений, музеев, архивов и библиотек, а также частные лица, имеющие ученую сте­пень по истории либо печатные работы в этой области науки.

Союз историков Германии насчитывал в конце 80-х гг. более 900 членов, уплачивающих ежегодные взносы, идущие на организацию регулярных съездов историков. С 1949 по 1990 гг. состоялось 20 съездов Союза, на которых обсуждались наиболее актуальные теоретико-методологические и конкретно-исторические проблемы. Съезды пользуются вниманием руководящих кругов ФРГ. Так, на Мангеймском съезде 1976 года перед участниками выступил феде­ральный президент В. Шеель, в 1978 г. на съезде в Гамбурге канцлер Г. Шмидт, на Мюнстерском съезде 1982 года - президент К. Карстенс.

В структуре Союза историков представлено восемь отдельных секций - две по древней истории, секция средних веков, нового времени, современной истории, социальной истории, восточноевро­пейской истории, церковной истории. Он тесно сотрудничает с Союзом учителей истории Германии, объединяющим 11 земельных орга­низаций с количеством более трех тысяч членов. До 1958 г. в съездах Союза историков принимали участие ученые из ГДР, но по­сле создания в Лейпциге самостоятельного Общества историков ГДР между ними произошел окончательный разрыв. С объедине­нием Германии в 1990 г. Общество прекратило свою деятельность, а вопрос о приеме его бывших членов в Союз историков решается в строго индивидуальном порядке.

Немецкие исторические институты существуют и за рубежом, в Лондоне, Париже, Риме и Вашингтоне.

Возрастание роли современной истории нашло отражение в уско­ренном развитии политических наук. В большинстве университетов организованы специальные семинары или институты политических наук, наиболее крупными из которых являются институты при Гейдельбергском, Марбургском и западноберлинском Свободном универ­ситете, а также Высшая школа политических наук в Мюнхене.

Их деятельность координирует Немецкое объединение политичес­ких наук, с 1960 г. издающее "Политический ежеквартальник" ("Politische Vierteljahresschrift"). Основное внимание западногер­манских политологов привлекают теория и сравнительная история политических систем, теория и история внешней политики, теоре­тические основы политики, история политической мысли, история и теория политических партий, моделирование историко-социальных процессов, проблемы социальной структуры и конфликтов в общест­ве, исследование "мирового коммунизма".

Архивы и историческая периодика.Богаты и разнообразны фонды западногерманских архивов. Веду­щее положение среди них занимают учрежденный в 1960 г. Федера­льный архив в Кобленце с отделением Военного архива во Фрейбурге и Политический архив в Бонне. На базе его фондов с 1956 г. возобновилось издание многотомной серии "Документы немецкой внешней политики 1918-1945", насчитывающее уже свыше 50 томов. В Фе­деральном архиве находится много документов центральных учреж­дений национал-социалистической партии, архив канцелярии Розенберга, часть главного архива НСДАП.

Два крупных архива расположены в Западном Берлине. Это архив фонда Прусское культурное наследие с материалами по прусской истории и богатейшее собрание документов периода гибели Веймар­ской республики и национал-социализма - Берлинский документаль­ный центр, находившийся до 1990 г. в ведении американского госу­дарственного департамента. В его фондах содержатся центральная картотека национал-социалистической партии, насчитывающая почти 11 миллионов учетных карточек членов партии, картотека СС (более 60 тысяч дел), картотека ведомства по расовым вопросам (более 200 тысяч дел) и архив штурмовых отрядов (260 тысяч дел).

Несколько десятков тысяч томов документации периода 1933-1945 гг. собрано в архиве Института современной истории. В Мюн­хене же находятся Баварский Главный государственный архив и Тайный государственный архив. Подобные государственные архивы расположены и в других городах-центрах земель ФРГ - Гамбурге, Висбадене, Ганновере, Киле, Штутгарте.

Имеются также многочисленные университетские и городские ар­хивы, среди которых по обилию материалов выделяются архивы Кёль­на, Карлсруэ, Мюнстера.

Необычайно разнообразна историческая периодика ФРГ, где в се­редине 80-х гг. выходило около двухсот пятидесяти различных ис­торических и историко-политических журналов и ежегодников.

Прекрасные ориентиры для исследователей дают выпущенные в ко­нце 70-х - начале 80-х гг. подробные библиографии по теории ис­торической науки, революции 1918-1919 гг., истории политических партий и экономических союзов, национализму, национал-социализ­му, истории ФРГ, немецкому либерализму. Продолжается издание ар­хивных материалов в серии "Германские исторические источники ХIХ-ХХ вв.", где в числе новейших появились документы из архи­вов Герберта Бисмарка, Карла Клаузевица, консервативного идеоло­га Эрнста Людвига фон Герлаха, статс-секретаря Курта Рицлера.

Роль интегрирующего центра играет старейший мюнхенский "Исто­рический журнал" ("Historische Zeitschrift"), выходящий с 1859 г. практически без перерыва. Он публикует крупные статьи, тематические обзоры, рецензии и подробную библиографию истори­ческой и политической литературы.

Теоретико-методологическим и историографическим вопросам по­священ издающийся с 1950 г. во Фрейбурге журнал "Столетие" ("Saeculum"), а тематическим обзорам новейших исследований по различным проблемам - существующий с 1956 г. ежемесячник "Новая политическая литература" ("Neue Politische Literatur").

Проблемам немецкого и международного рабочего движения уделя­ет основное внимание выходящий с 1961 г. под эгидой фонда Ф. Эберта "Архив социальной истории" ("Archiv fьr Sozialgeschichte"), преемник издаваемого К. Грюнбергом в межвоенный период "Архива по истории социализма и рабочего движения".

Радикально-демократические и марксистские историки публику­ются, как правило, в журналах "Аргумент" ("Das Argument") и "Листы германской и международной политики" ("Blдtter fьr deutsche und internationalePolitik"), а приверженцы количественных методов - в журнале "Historische Sozialforschung. Quantum Information", большинство материалов которого напечатано на английском языке.

С 1975 г. начал выходить один из наиболее интересных и зна­чительных в научном отношении западногерманских журналов - ор­ган социально-критической школы, ежеквартальник "История и об­щество. Журнал исторической социальной науки" ("Geschichte und Gesellschaft. Zeitschrift fьr Historische Sozialwissenschaft"), само название которого показывает его направленность.

В отличие от прочих изданий каждый номер журнала посвящает­ся какой-либо отдельной проблеме. Среди них были такие интерес­ные и важные темы как исследования семьи и демография, револю­ция и реформа в Латинской Америке, история и эволюция, система национал-социалистиеского господства, религия и общество в XIX веке, наполеоновское господство и модернизация, женщины в истории XIX - XX веков, национальные проблемы в Восточной Европе, университет и общество, социальная история и культурная антро­пология, фашизм в авторитарных системах, сопротивление и инако­мыслие в Восточной Европе, проблемы урбанизации и многие другие. Кроме того, регулярно выходят отдельные приложения, в которых освещаются социальные аспекты различных исторических событий и процессов. Эта группа историков выпускает также серию "Критические исследования", в которой появилось уже более 120 работ.

Консервативное господство 50-х гг.В конце 40-х - 50-е гг. доминирующее положение занимало в за­падногерманской историографии консервативное направление. Оно выступало за жесткую конфронтацию со странами социализма, тре­бовало репрессивного курса внутри страны и создания "ядерного зонтика безопасности" над ФРГ и Европой. Понимая историю, как только сферу действия человеческого духа, консерваторы настойчиво рекомендовали идеалистический историзм как наилучшее средст­во в борьбе против марксизма.

Признанным лидером консервативного направления выступал фрейбургский профессор Герхард Риттер (1888-1967), имевший большой авторитет и репутацию убежденного антифашиста, поскольку был связан с участниками заговора против Гитлера летом 1944 г., ко­торые прочили ему министерский пост в их будущем правительстве.

Центральной проблемой истории для немецких ученых стал по по­нятным причинам вопрос о месте и значении нацизма в истории Гер­мании. Консерваторы во главе с Риттером трактовали это явление как разрыв в немецкой истории, не имевший собственно отечествен­ных корней. В книге "Карл Гёрделер и немецкое движение Сопротив­ления" Риттер убежденно заявил, что "по своей глубинной сути национал-социализм - это вовсе не оригинально-немецкая опухоль, а германская форма общеевропейского явления: однопартийного го­сударства во главе с вождем. Ее следует объяснить не из прежних традиций, а только из специфически современного кризиса, кризиса либеральной формы государства и общества"[5]. Этот кризис, имевший свои истоки еще в якобинской диктатуре, привел к упадку культу­ры, утрате веры и моральному нигилизму, на волне которого к вла­сти пришла демоническая и загадочная личность Гитлера.

Нацизму Риттер не без оснований противопоставил прусские консервативные тра­диции как одну из главных ценностей немецкого национального со­знания. Он провел резкое разграничение между теми группами Со­противления, которые сотрудничали в годы войны с союзниками, чтобы добиться свержения национал-социалистического господства, и кружком Гёрделера, стремившегося к перевороту в опоре на часть офицерского корпуса вермахта. Риттер полагал, что те группы Со­противления, которые передавали противникам Германии разведы­вательную информацию, выступили как изменники и вражеские аген­ты. Поэтому судебные процессы над ними и их казнь он считал юридически безукоризненными и морально оправданными.

Проблема фашизма тесно связана с проблемой милитаризма, исследованию которого Риттер посвятил свой последний крупный труд, оставшийся незаконченным[6]. Попытавшись ответить на вопрос - с какого времени и почему милитаризм стал определять внешнюю по­литику Германии? - автор принял во внимание лишь политические факторы, практически оставляя в стороне аспекты социальные. Считая милитаризмом прежде всего открытую военную агрессивность, Риттер полагал, что прусский король Фридрих Вильгельм I, под­чинивший всю экономику страны нуждам армии, не был, тем не менее, милитаристом в противоположность Карлу XII в Швеции, Петру I в России, Людовику ХIV во Франции, ведшим постоянные войны за тер­риториальные приобретения.

Не отвергая категорически тезис о милитаристском характере старопрусской монархии, Риттер подчеркивал, что это был милита­ризм совершенно иного рода, нежели в кайзеровской или национал-социалистической Германии: первый был стабилизирующим элементом порядка, второй превратился в разрушительное массовое движение на волне национализма.

Риттер настаивал на том, что германская внешняя политика име­ла оборонительный характер и не преследовала до 1914 г. никаких экспансионистских целей. Пангерманские идеи завоевали широкую популярность только в ходе войны и представляли решительный ра­зрыв с прусской традицией. Корни милитаризма Риттер обнаруживал в Великой французской революции. Если прежде войны велись с ог­раниченной целью обеспечения в их итоге длительного спокойствия и мира, то якобинцы и Наполеон стремились к тотальному уничто­жению противника. Они подчинили политику военным целям и явились поэтому истинными родоначальниками современного милитаризма.

Подробно и красочно описывая противоречия между политиками и военными, в частности, между Бисмарком и Мольтке, Риттер счи­тал, что хотя Бисмарку и не удалось полностью подчинить себе ми­литаристскую систему и заставить ее служить только политическим целям, он все же держал ее под своим контролем. Только после от­ставки железного канцлера милитаризм вырвался на волю и перестал выполнять роль средства в руках великого государственного деяте­ля. Риттер вновь рисует впечатляющую картину борьбы между поли­тиком Бетман-Гольвегом и "махровым милитаристом чистейшей пробы" Людендорфом, в которой последний одержал верх. После отставки канцлера единственным противником милитаристов в правительстве остался, по мнению автора, только статс-секретарь Кюльман.

Фундаментальное произведение Риттера вобрало в себя богатей­ший фактический материал по истории Германии с 1740 по 1918 г., показало огромную эрудицию и знания автора и явилось в этом смы­сле классическим произведением политической историографии, пре­небрегающей социально-экономическими сторонами истории. Он стре­мился дать многокрасочную картину прошлого, не ограничиваясь черно-белым изображением. Можно с основанием назвать его концепции апологетическими, но следует учесть, что Риттер необычайно высоко ставил воспитательную роль истории. Поэтому историогра­фия, которая преследует цель уничтожить исторические легенды и мифы, но не дать взамен их ничего позитивного, была для Риттера совершенно неприемлемой. Он же стремился подчеркнуть, прежде всего, то, что казалось ему ценным и достойным примером, и дос­тигал этого не в последнюю очередь ясным и отточенным стилем своих произведений, ставших заметным явлением немецкой истори­ческой науки.

Другой видный представитель консервативного направления Ганс Иоахим Шёпс (1909-1980) был убежденным сторонником духовного приоритета в истории и апологетом пруссачества. В своих много­численных работах он ратовал не только за восстановление Прус­сии, но и даже за реставрацию монархии. Христианско-социальный консерватизм и патернализм Шёпс изображал как животворный ис­точник, из которого постоянно черпается обновление духа.

В самом крупном своем произведении, пятитомной "Духовной ис­тории Германии нового времени" Шёпс категорически отверг какую бы то ни было связь между нацизмом и пруссачеством. Приход Гит­лера к власти он объяснял исключительно Версальским диктатом, создавшим в стране самую благодатную почву для поднятия нацио­нальной волны, на гребне которой национал-социалисты достигли имперской канцелярии.

"Устоем Европы" объявил Пруссию еще один известный консерва­тивный историк Вальтер Хубач (1915 г.р.). Она изображалась бастионом европеизма на Востоке, оплотом и центром цивилизации[7]. В работах о Фридрихе II, Гогенцоллернах, Гинденбурге автор стре­мился возродить старые легенды немецкой историографии. Объявляя Гинденбурга "одной из бессмертных личностей" немецкой истории, Хубач подчеркивал, что назначение им Гитлера на пост рейхсканц­лера было правомерным актом президента, призвавшего к власти лидера сильнейшей политической партии в соответствии с консти­туцией Веймарской республики.

Апологетическая в основе картина немецкой истории, нарисо­ванная консерваторами, позволяла выбросить из нее национал-со­циалистическое прошлое как чужеродное, наносное и случайное явле­ние и сохранить в неприкосновенности национальные прусско-немецкие традиции.

Возмутитель спокойствия Фриц Фишер.В обстановке консервативно-националистического господства впечатление разорвавшейся бомбы произвело появление в 1961 г. книги гамбургского профессора Фрица Фишера (1908 г.р.) "Рывок к мировому господству"[8]. Вспыхнувшая в связи с этим ожесточен­ная дискуссия означала поворотный пункт в развитии западногер­манской исторической науки.

Исследование Фишера опиралось на солидную источниковую базу. Он изучил многочисленные документы, хранящиеся в ар­хивах Потсдама и Мерзебурга на территории ГДР. На их основе Фишер пришел к аргументированному выводу о том, что от сентя­брьского (1914) меморандума канцлера Бетман-Гольвега о целях Германии и до осени 1918 г. эти намерения носили экспансионист­ский характер.

Споры вызвали два основных тезиса Фишера. Во-первых, он под­черкнул, что германское правительство не только сознательно по­шло на риск развязывания мировой войны, но и активно содейство­вало этому своей прежней политикой. Вторая мысль заключалась в том, что далеко идущие аннексионистские планы были присущи не только пангерманцам и немецкому генералитету, но встретили поддержку и содействие большинства политических течений от консер­ваторов до партии Центра, либералов и правых социал-демократов. Различия между аннексионистами и умеренными касались не прин­ципиальных целей, а тактики их осуществления и имели лишь от­носительный характер. Безбрежный экспансионизм настолько род­нил устремления Германии в первой и второй мировых войнах, что между ними, по заключению Фишера, имелась несомненная преемственность. Это означало, что нацизм не является изолированным и случайным эпизодом немецкой истории, не связанным непосред­ственно с национальными традициями и особенностями. Наоборот, книга Фишера доказывала существование определенной линии пре­емственности от образования Германской империи до краха 1945 г., да и наличие элементов опасного прошлого в самой Федератив­ной республике.

Именно это и вызвало негодование консервативных историков, обрушившихся с нападками на концепцию Фишера. Наивысшего нака­ла полемика достигла на съезде историков в 1964 г. в Западном Берлине и на Венском Международном конгрессе исторических наук в следующем году. Выражая общую позицию консерваторов, Риттер обвинил Фишера в научной и политической безответственности и заявил, что "откладывает книгу с глубокой печалью, грустью и озабоченностью при взгляде на будущее поколение"[9].

Возражая своим оппонентам, Фишер вновь подчеркнул, что речь идет не об очернении и нигилистическом отрицании национального прошлого, а о восстановлении исторической истины. Его концепция получила дальнейшее развитие в последующих книгах "Война иллю­зий. Германская политика в 1911-1914 гг." (1969) и "Союз элит. К проблеме преемственности структур власти в Германии, 1871-1945" (1979).

Линию преемственности Фишер начинает с периода образования империи, когда прусские милитаристские и бюрократические тради­ции вошли в плоть и кровь объединенной Германии. Союз аграрной аристократии и промышленной элиты стал непреодолимым препятст­вием на пути либерализации и демократизации Германии. Реакцион­ная линия восторжествовала не только в социально-политической, но и в духовной сфере, приведя к оформлению "новогерманского национализма", а затем и национал-социализма.

Разумеется, Фишер вовсе не отождествляет кайзеровскую и нацистскую Германию. Но, указывая, что между ними существует ог­ромное отличие, он подчеркивает несостоятельность их изолиро­ванного друг от друга рассмотрения: "Гораздо важнее проанали­зировать сквозные структуры и цели возникшей в 1866-1871 гг. и потерпевшей в 1945 г. крах Прусско-Германской империи"[10]. Что касается рабочего движения и народных масс вообще, то Фишер не придает им особого значения и считает, что серьезного противовеса агрессивным кругам они создать не смогли из-за объективной слабости своего политического положения в авторитарной системе империи.

Ученики Фишера создали ряд работ, ставших заметным явлением в исторической науке. Большой вклад принадлежит в этом отноше­нии профессору Гамбургского университета Хельмуту Бёме (1936 г.р.), автору фундаментального труда о превращении Германии в великую державу[11].

Бёме исходил из убеждения в том, что историю создания Германской империи нельзя больше писать как часть биографии Бисмарка. Его книга, основанная на огромном документальном материале из германских и австрийских архивов - это история аграрных, про­мышленных, торговых союзов, их места и роли в государстве.

События 1866-1871 гг. Бёме рассматривает не как результат бисмарковской политики, а как следствие промышленного перево­рота и победы Пруссии над Австрией в длительном процессе борь­бы за экономическое господство в Центральной Европе. Торгово-хозяйственные интересы, а не внешнеполитические факторы яви­лись первопричиной объединения Германии. Основа немецкого един­ства была достигнута не в итоге австро-прусской войны, а еще в 1864 г., когда реорганизация Таможенного союза интегрировала экономику Пруссии и остальных германских государств и изолиро­вала Австрию. Война явилась лишь завершающим аккордом.

Фритредерская политика Пруссии привлекла на ее сторону круп­ных аграриев и промышленников, банкиров и торговцев, объединяю­щихся для выражения и защиты своих интересов в мощные союзы. "Великая депрессия" 1873 г. изменила соотношение и расстановку сил в Германии. Кризис заставил Бисмарка пойти на разрыв с ли­беральной буржуазией и отказ от экономического либерализма. Был совершен поворот к протекционистской политике и заключению  в 1879 г. со­юза с консервативно-католическими кругами. В итоге, как подчеркнул Бёме, процесс индустриализации в конкретных ус­ловиях Германии привел к тому, что средние слои оказались на задворках политической сцены, а крупная промышленность оказа­лась в зависимом положении от государства, которое, в свою оче­редь, находилось в руках старых привилегированных аристократи­ческих группировок. Результатом стало создание прочной консер­вативно-авторитарной системы, завершившее в 1881 г. всю эпоху образования Германской империи.

Бёме уделил политическим и идейным процессам столь мало внимания, что критика не без основания отметила определенный пе­рекос в этом отношении и чересчур одностороннее выдвижение на первый план исключительно социально-экономических факторов. Но это было реакцией автора на столь долгое в немецкой историогра­фии преобладание политических аспектов объединения и означало методологическую переориентацию.

Поворот к социальной истории.Упорная защита консерваторами в ходе полемики вокруг концеп­ции Фишера принципов идеалистического историзма была значитель­ным препятствием для развития социальной истории и использова­ния социологических теорий в исторических исследованиях. Но та­кая ретроградная позиция вела к опасности отрыва историографии от реальных процессов, к утрате ею общественно-политических функций, к деградации в "слепое коллекционирование дат и фактов", которое вполне довольствуется представлениями об истории как деянии великих личностей. Растущее значение массовых социально-экономических факторов, которые не поддавались исследованию ме­тодами традиционной историографии, стало осознаваться уже к кон­цу 50-х гг.

Программное значение в обращении к социальной истории имела работа крупнейшего неолиберального историка, гейдельбергского профессора Вернера Конце (1910-1986), обосновавшая приоритет структурно-социального подхода и необходимость изучения не индивидуальных явлений, а "типичных коллективных феноменов"[12]. Опираясь на теорию индустриального общества, Конце подчеркнул, что промышленная революция на рубеже ХVIII-ХIХ вв. разорвала непрерывность истории. С этого времени история перестала быть результатом действия отдельных "драматических персонажей", а превратилась в анонимный социально-экономический процесс, уво­дящий в беспредельность коллективного творчества людей.

Вековые общественные структуры оказались разрушенными индус­триальным вторжением, радикально изменившим сам способ челове­ческого существования. Вместо относительно замкнутых культур­ных кругов во всемирной истории возникает всеобщая связь, а это требует пересмотра прежней исторической картины и периодизации.

Конце заявил, что следует отказаться от укоренившейся трех­ступенчатой схемы: античность, средневековье, новое время. Он предложил иную схему трех всемирно-исторических эпох: доистори­ческая эпоха примитивной техники и социальной стагнации; начав­шаяся около шести тысяч лет тому назад эпоха высоких культур, которые, однако, имели в основном статичный характер; третья стадия начинается в современный период индустриализации и явля­ется завершением европейской и всемирной истории. Изменение ис­торического процесса требует также изменения исторического ме­тода. Сферу действия историографии следует расширить путем ново­го истолкования истории на базе теории индустриального общест­ва, структурированного рассмотрения истории как синтеза истории социальной и политической. Главной закономерностью истории Кон­це объявил переход от аграрного к индустриальному обществу, а теорию общественно-экономических формаций определил как искус­ственную схему.

Начинание Конце было поддержано другими неолиберальными ис­ториками старшего поколения Гансом Ротфельсом (1891-1976) и Теодором Шидером (1908-1984). Принцип индивидуализации исторических явлений они предложили заменить типологическими конструкциями исторического развития и применением для этого теории идеальных типов Макса Вебера и отчасти методологии французской школы "Анналы".

Однако структурно-социальная история осталась в работах нео­либеральных историков старшего поколения более программным за­явлением, чем практическим воплощением. Национальная идеалисти­ческая традиция оказывалась для них непреодолимым наследием, сказавшимся в произведениях "Немецкая оппозиция против Гитле­ра" (1949) Ротфельса, "Кайзеровская империя как национальное государство" (1961) Шидера, "Немецкая нация" (1963) Конце. Они стремились исследовать социальные структуры, но настойчиво под­черкивали влияние и роль политических факторов и значение от­дельных личностей для возникновения или уничтожения этих струк­тур. Социальная история понималась ими как аспектуальная наука, т.е. любое явление возможно и правомерно рассматривать как в аспекте его политического, так и социального содержания.

Более значительное место в социальной истории заняли ученые молодого поколения, многие из которых вышли из семинаров Конце, Шидера и Фишера. Выделяются среди них работы Г.-Ю. Пуле, Р. Козеллека, Д. Штегмана, М. Штюрмера.

Исследуя место и роль аграриев в кайзеровской империи Ганс-Юрген Пуле (1940 г.р.) пришел к выводу о том, что юнкерско-буржуазный блок не был сплоченным и консолидированным, его уча­стники преследовали собственные корыстные цели, стремясь зачас­тую к желаемым результатам за счет партнера[13]. Экономической основой политического значения юнкерства оставалось восточноэльбское крупное поместье. Аграрии сохранили свои привилегии и имели непропорциональное доле сельского населения представите­льство в правительственно-бюрократическом аппарате, армии, ди­пломатическом корпусе. В рейхстаге и прусском ландтаге аграрии опирались на мощный и однородный стабильный костяк депутатов, поэтому магнаты тяжелой индустрии постоянно были вынуждены ис­кать с ними компромиссного соглашения. В то же время Пуле воз­держивается от категорического заключения об определяющем значении юнкерства, поскольку конкретные факты зачастую не подтверждают этого вывода. Свидетельствуют они определенно лишь о том, что политический вес аграриев превышал их экономический потен­циал. Лишь в годы первой мировой войны внутри "альянса стали и ржи" произошла перегруппировка в пользу тяжелой индустрии, что было связано с ее ведущей ролью в военном производстве. Но это была передвижка лишь внутри блока, общая его консерватив­ная направленность оставалась неизменной.

Ученик Фишера Дирк Штегман (1938 г.р.) в большой монографии "Наследники Бисмарка. Партии и союзы в позднюю фазу вильгельмовской Германии" (1970) на богатом фактическом материале про­анализировал процесс формирования в 1897-1918 гг. консерватив­ного блока, направленного против социал-демократии. Идеологию консервативной консолидации автор интерпретирует как одно из ключевых понятий в объяснении глубинных причин внутреннего ра­зложения и краха внешне могучей империи. Юнкерско-буржуазный блок был, по мнению Штегмана, более сплоченным и монолитным, чем представлял в своей книге Пуле. Хотя Штегман не отвергал существования трений между аграриями и промышленниками, он все же считал, что их общая антилиберальная и антидемократическая платформа, стала сильнейшим цементирующим блок средством. Одна­ко, несмотря на то, что книга охватывала и период войны, влия­ние промышленников на политические решения правительства исследовано Штегманом лишь в отношении внутренней политики. Вопрос о роли буржуазии в выработке внешнеполитического экспансионистс­кого курса Германии оставлен вне поля зрения автора.

Социально-политические проблемы Германской империи нашли от­ражение во многих работах Михаэля Штюрмера (1938 г.р.), автора книг "Правительство и рейхстаг в бисмарковском государстве, 1871-1880." Цезаризм или парламентаризм" (1974), "Беспокойная империя" (1983), "Основание империи" (1984). По этим работам можно проследить определенную эволюцию автора от резко крити­ческих оценок немецкого прошлого до более умеренной позиции с консервативным оттенком.

Штюрмер определил политический характер империи как "неза­вершенное конституционное государство". Стремление упрочить об­щественное статус-кво таким, каким оно сложилось в 1871 г., в условиях быстрого процесса индустриализации превратило Бисмар­ка, по оценке автора, в "консервативного утописта". В конечном счете, "империю погубили те же силы, которые и создали ее"[14]. Она оказалась неспособной из-за сохранения консервативно-авто­ритарной системы правления к конструктивной модернизации в ду­хе времени. Постоянное лавирование между монархически-цезарист­ским и либерально-парламентарным принципами приводило к тому, что империя опасно балансировала на грани государственного пе­реворота и была вынуждена в качестве спасительного клапана по­стоянно прибегать к фабрикации "врагов государства", будь то католики, социал-демократы, либералы-фритредеры. Внутренняя напряженность поэтому не снималась, а только затушевывалась, что влекло перманентное нарастание тревоги и ощущение нестабильнос­ти. Эти чувства усиливало и настороженное отношение соседних европейских государств к быстрому росту экономического и военного потенциала Германии, что, в конце концов, и привело к ее ме­дленному "вползанию" в первую мировую войну.

Специфика западногерманской социальной истории проявилась и в произведении Рейнхарта Козеллека (1923 г.р.) "Пруссия между реформой и революцией" (1967). Он исходит из того, что Пруссия оказалась единственным европейским государством, в котором в ХIХ веке одновременно совпали процессы индустриализации страны и ее превращения в великую державу. А это имело далеко идущие последствия для будущего. Ключом к исследованию представляется Козеллеку анализ прусского законодательства, права и системы административного управления. В реформаторской политике прус­ской бюрократии находит автор корни последующих социальных и политических противоречий. Прусские реформы начала XIX в. рас­чистили дорогу буржуазному социально-экономическому устройству и ликвидировали крепостнические отношения в деревне.

Нo ломка старой патриархальной системы привела и к тому, что неимущие и бедные слои населения Пруссии потеряли ту защиту, которую обеспечивали им прежде крупные землевладельцы, цеха и прочие сословные организации. Предоставленные самим себе, они оказались в состоянии конфронтации с государством, вступившим в это время на путь промышленного переворота. Все это вызвало быструю радикализацию масс и привело к революции 1848-1849 гг. Время для проведения реформ, как это было в начале века, на сей раз оказалось упущенным.

Книга Козеллека отразила стремление автора выйти за пределы политико-биографической истории и обратиться к анализу долго­временных структур, сочетая при этом традиционные "историко-филологические методы" с новыми системно-структурными.

Такая умеренная форма социальной истории обязана своим про­исхождением специфической традиции немецкой герменевтики, т.е. искусству толкования текстов как источников. Необходимым усло­вием для этого служит точное определение смысла и содержания исторических понятий. Показателем усиленного внимания к этой проблеме стала созданная под руководством В. Конце, О. Бруннера и Р. Козеллека семитомная энциклопедия "Основные исторические понятия" (1972-1985). Там подробно проанализировано около трех­сот понятий, начиная от самого возникновения того или иного те­рмина и его семантического значения и до наших дней. При этом история понятий не является тождественной истории языка, или идей, она раскрывает, прежде всего, социальную и политическую функцию понятия, устанавливает его точное содержание и сферу возможного применения. История понятий пользуется классическим историко-критическим методом герменевтики, но, рассматривая по­нятия в их социальном контексте, она становится интегральной частью общей социальной истории.

Гейдельбергская школа Вернера Конце.Одним из важных последствий поворота к социальной истории стало обращение к истории рабочего движения в Германии. Важней­шим центром его изучения явилось "Гейдельбергское рабочее обще­ство по современной социальной истории", созданное в конце 50-х гг. по инициативе и под руководством В. Конце. Организацией Об­щества был завершен подготовительный этап решения тех задач, ко­торые Конце ставил еще раньше, призывая отбросить индивидуали­зирующий метод исследования социальных проблем. Он справедливо считал, что следует выработать единую научную концепцию и орга­низовать совместное исследование наиболее важных проблем исто­рии.

Конце и его сотрудники поставили задачу теоретически обосно­вать и практически показать процесс медленной и мучительной ин­теграции промышленного пролетариата в капиталистическую общественную структуру. Теория интеграции легла в основу выпускаемой Обществом научной серии "Индустриальный мир", где исследуются различные проблемы немецкой истории XIX - начала XX в., возник­новение и развитие рабочего и социал-демократического движения, социально-экономическая история, история отдельных промышлен­ных предприятий и их социальная анатомия. На эти исследования правительство Баден-Вюртемберга выделяет гейдельбергскому Об­ществу ежегодные субсидии около ста тысяч марок.

Считая рабочее движение "одним из важнейших явлений нашей современной истории", Конце обоснованно подчеркивал, что в кайзеровской империи решение рабочего вопроса правящие круги искали на путях реп­рессий, а не либеральных реформ. В результате произошло отчуж­дение рабочих от государства, вылившееся в раскол немецкого по­литического сознания на буржуазно-национальное и пролетарско-социалистическое, который до сих пор оказывает свое негативное на единство общества воздействие.

Гейдельбергская школа дала собственную типологизацию и меж­дународного рабочего движения, вычленив англосаксонский, рос­сийский и германский типы. Идеальной моделью считается англо­саксонская, которую отличают прагматизм, слабое влияние идео­логических постулатов, эволюционно-реформистский характер, ува­жение парламентарной системы власти.

Российский тип противоположен англосаксонскому. Он возникает в условиях отсталой и консервативно-авторитарной политической системы и при слабой буржуазии. Поэтому он восприимчив к идео­логической агитации социалистов и стоит на позициях активной революционной борьбы.

Немецкий тип занимает как бы промежуточное положение между этими двумя полюсами и поэтому более противоречив внутренне. Для него характерны значительное отчуждение от буржуазного государства и общества, тенденция к созданию организованной и спло­ченной политической партии, дуализм революционной идеологии и реформистской практики. Поэтому развитие немецкого рабочего движения шло более сложным и противоречивым путем, в нем действова­ли различные тенденции: реформистская и революционная, реально-практическая и эфемерно-теоретическая, национально-лояльная и интернационалистская. Первую линию проводили в жизнь Ст. Борн, Ф. Лассаль, Э. Бернштейн, вторую - А. Бебель, В. Либкнехт, К. Либкнехт, Р. Люксембург. При этом резонно подчеркивается, что нацио­нальная идея была вначале сильнейшим объединяющим фактором, но после образования империи она стала монополией консервативных сил, злоупотребивших ею во имя своих эгоистических целей[15]. Тем не менее, национальные чувства не были утрачены рабочими, а сама германская социал-демократия представляла, в сущности, особую форму "национально-революционного движения". Для дока­зательства этого тезиса гейдельбергская школа разработала мо­дель "двойной лояльности" - к нации и к классу. Интернациона­лизм выступает в этом случае как "эрзац национальной общности".

Одним из исходных тезисов школы явилась идея противоречия теории и практики у немецкой социал-демократии, что напрямую связано с проблемой распространения влияния марксизма. По этой интерпретации Маркс и Энгельс предстают далекими от жизни и пра­ктической деятельности теоретиками, плохо знакомыми с положени­ем и настроениями немецких рабочих в отличие от Борна или Лассаля, трезвых реалистов и практиков. Переход СДПГ на марксист­ские позиции и принятие Эрфуртской программы объясняются реак­цией на исключительный закон против социалистов, который привел к отчуждению социал-демократии от государства и ее переходу на враждебные позиции. Решающую роль в появлении этого чувства не­нависти к государству сыграли причины не столько политического, сколько психологического характера. Социал-демократия, превра­тившись в изгоев и преследуемых париев, быстро радикализировалась. В этом и состояла самая тяжелая ошибка Бисмарка, упустив­шего шанс привлечь рабочих на сторону властей.