Диоген Cинопский и школа киников
ВВЕДЕНИЕ
Диоген Синопский родился в 400г. до н. э. в городе Синопе (Понт). Время жизни Диогена, как философа относится к досократовской философии. Школа киников, к которой относился и Диоген, представляла собой течение в греческой философии исповедывающее отрицание всего материально – ценного в жизни т.е.: богатства, удовольствий, моральных канонов и т.д. Диоген был самым ярым сторонником такого стиля жизни из всех участников данного течения. Даже его учитель Антисфен, основоположник течения был более мягок в крайностях. Благодаря своему уму и поступкам киника, Диоген прославился и оставил свой след в истории, но они же часто приводили Диогена в противоборство с моралью общества, в котором Диоген часто проигрывал.
1 Диоген Синопский и школа киников
Когда Диоген был изгнан из своей родины, он пришел в Афины. Там он застал немало слушателей Сократа - Платона, Аристиппа, Эсхина, Антисфена и Эвклида Мегарянина. Диоген вскоре проникся презрением ко всем им, кроме Антисфена, основателя школы киников (Кинизм - название, связанное с поименованием гимназии Киносарг (“Белая собака”), или cynicos (киники) от суоn “собака”, а не от Cynosarges) с ним он общался охотно, но хвалил, впрочем, не столько его самого, сколько его учение, полагая, что только оно раскрывает истину и может принести пользу людям.
Сравнивая же самого Антисфена с его учением, он нередко упрекал его в недостаточной твердости и, порицая, называл его боевой трубой - шума от нее много, но сама она себя не слушает; Антисфен терпеливо выслушивал его упреки, так как он восхищался характером Диогена.
- С того времени, как Антисфен освободил меня, я перестал быть рабом. Как же это произошло? Он научил меня различать, что является моим и что мне чужое. Богатство, имущество - не мои; родные, близкие, друзья, слава, привычные ценности, общение с другими - все это - чужое. Что же принадлежит тебе? - Твои представления. Они, учил Антисфен, абсолютно свободны, никому не подвластны, никто не может им ни помешать, ни заставить воспользоваться иначе, чем я этого хочу.
Узнав, что, по Платону, человек определяется как двуногое животное, лишенное перьев, Диоген ощипал петуха и, принеся его в Академию, объявил: “Вот человек Платона”.
/После этого к определению было добавлено: “И с широкими ногтями”./
Когда Платон распространялся о своих идеях и говорил о “стольности” и “чашности”, Диоген заметил: “Что касается меня, Платон, то стол и чашу я вижу, а вот “стольности” и “чашности” нет”. На что Платон ему якобы ответил, что для чаши и стола у Диогена есть глаза, а для “чашности” и “стольности” у него нет разума.
Любовь проходит с голодом, а если ты не в силах голодать, петлю на шею - и конец.
Однажды Диоген закричал: “Эй, люди!” Сбежался народ, он замахнулся палкой: “Я звал людей, а не дерьмо”. Для того, чтобы жить как следует, надо иметь или разум, или петлю.
Однажды он рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных вещей не пошевелятся. Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея, но не ведают своих собственных; музыканты ладят струны на лире, а не могут сладить с собственным нравом; математики следят за солнцем и луной, а не видят того, что у них под ногами... Когда кто-то привел его в роскошное жилище и не позволил плевать, он, откашлявшись, сплюнул в лицо спутнику, заявив, что не нашел места хуже.
Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив: “Мальчик превзошел меня простотой жизни”.
Когда кто-то читал длинное сочинение и уже показалось неисписанное место в конце свитка, Диоген воскликнул: “Мужайтесь, други: виден берег!”
Человеку, спросившему, в какое время следует завтракать, он ответил: “Если ты богат, то когда захочешь, если беден, то когда можешь”. Рукоблудствуя на глазах у всех, он приговаривал: “Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!” Кто-то корил Диогена за его изгнание. “Несчастный, - ответил он. - Ведь благодаря изгнанию я стал философом”. Он просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, Диоген сказал: “Чтобы приучить себя к отказам”.
На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: “Потому что они знают: хромыми и слепыми они, может быть, и станут, а вот мудрецами - никогда”.
Он просил милостыню у скряги, тот колебался. “Почтенный, - сказал Диоген, - я же у тебя прошу на хлеб, а не на склеп!”
На вопрос, что дала ему философия, он ответил: “По крайней мере, готовность ко всякому повороту судьбы”.
Человеку, сказавшему “Мне дела нет до философии!”, он возразил: “Зачем же ты живешь, если не заботишься, чтобы хорошо жить?”
О влюбленных говорил он, что они мыкают горе себе на радость.
Нет ничего дурного в том, чтобы украсть что-нибудь из храма или отведать мяса любого животного: даже питаться человеческим мясом не будет преступно, как явствует из обычаев других народов. В самом деле, ведь все существует во всем и через все: в хлебе содержится мясо, в овощах - хлеб, и вообще все тела как бы парообразно проникают друг в друга мельчайшими частицами через незримые поры.
Когда Филипп, царь Македонии, отец Александра Македонского, объявил, что идет войной на Коринф, и все бросились готовиться против него, Диоген принялся катать туда и сюда свою собственную бочку. Его спросили: “Зачем это, Диоген?” Он ответил: “У всех сейчас хлопоты, потому и мне нехорошо бездельничать; а бочку я катаю, потому что ничего другого у меня нет”.
Однажды Диоген плыл на корабле в Афины. Все было хорошо, как вдруг у о. Крит на судно напали морские пираты. В итоге Диоген в качестве раба попал на невольничий рынок. Последующая сценка, написанная на основании древних свидетельств и легенд, рисует незаурядный облик этого необычного человека.
“Хотя Диоген изнывал от зноя, он весело улыбался. Потом без разрешения хозяина уселся на песок.
- Куда! - зарычал на него торговец в персидском халате и белой чалме. - Кто тебя, сидячего, здесь увидит?!
- Почему же? - возразил Диоген. - Рыба лежит, а своего покупателя находит!
Работорговец удивленно захохотал и дозволил рабу сесть на песок. Тут Диоген, приободряя заморенных жарой невольников, закричал на весь базар:
- Эй, люди! Вы что же носы повесили?.. Уж не потому ли, что не в силах дольше слушать голодное урчанье собственного чрева? Ничего, это дело поправимое! - И, обращаясь к работорговцам, продолжал: - Граждане наши хозяева! Послушайтесь голоса разума! Ведь овец и поросят вы откармливаете на совесть, как и подобает делать рачительным владельцам, не так ли? Так не глупо ли тогда человека, самого дорогого из животных, морить на продаже голодом?!
В толпе послышался смех рабов и их хозяев, потому что шутку любят все. И подобревшие работорговцы сказали: “А ведь, пожалуй, их и в самом деле не мешает покормить!” И потянулись к невольникам руки с ломтями хлеба, с сушеной рыбой, гроздьями винограда и даже бурдюки с водой. Утолив слегка голод и жажду, повеселевшие рабы со всех сторон благодарили сидящего Диогена улыбками. Тогда его хозяин, снисходя к такому необычному рабу, спросил:
- А что ты умеешь делать, старик?
- Я? - переспросил Диоген, отправляя в рот остатки поданных ему оливок. - Властвовать людьми! Торговец захохотал:
- Ты, конечно, шутишь?
- Нисколько.
- Да кто же купит раба, который корчит из себя господина?
- Как раз такого-то купят всех быстрей, - ответил Диоген. - Ведь обычный раб не в диковинку. Впрочем, ты можешь сам в этом убедиться, стоит только тебе объявить обо мне.
- Нет уж! Если хочешь, сам о себе объявляй. А я погляжу, что из этого выйдет!
Диоген поднялся и громко закричал, покачиваясь из стороны в сторону:
- Граждане! Кто хочет купить себе хозяина?! Кто хочет купить хозяина, спешите сюда!
Все вокруг потешались, но тут к Диогену приблизился какой-то пожилой человек в голубом хитоне и, смеясь, спросил:
- Уж не ты ли и есть хозяин, продающий себя?
- Представь себе, это я! - гордо ответил Диоген.
- А я, - вмешался здесь работорговец, - хозяин этого “хозяина”! Беру за него три мины!
Покупатель в сомнении покачал головой, собираясь отойти, но Диоген задержал его:
- Это совсем недорого, клянусь богами! Ведь три мины - стоимость рабочей лошад
И, улыбнувшись, покупатель сказал:
- Прекрасно! И куда же скачет твой ум?
- В просторы философии, милейший!
- Ты изучаешь явления космоса?
- Диалектика мертвой материи меня не занимает. Диалектика души - вот предмет моих занятий!
- Что ж, в таком случае ты сгодишься моим сыновьям как воспитатель. Согласен?
- Согласен, - сказал Диоген, - но с одним условием... Вокруг рассмеялись, а хозяин Диогена насмешливо сказал:
- Этот тип еще смеет условия ставить!
- Да, ставлю условие, - упрямо кивнул Диоген.
- Какое? - спросил покупатель.
- Следовать за мной и делать только то, что я тебе скажу... И снова в толпе рассмеялись, а покупатель, желая намекнуть на пословицу, что яйца не учат курицу, насмешливо продекламировал:
- Вспять потекли источники рек!
- Ты прекрасно знаешь Еврипида, господин хороший, - угадав, чей это стих, сказал Диоген. - Но позволь тебя спросить, если ты нанял, к примеру, врача, а он предупредил тебя, что нужно следовать его советам, ведь ты не стал бы упрекать его изречениями Еврипида? И, пристально вглядевшись в Диогена, покупатель сказал:
- Я беру этого человека! - И, отсчитав положенную сумму торговцу, добавил: - А вот тебе еще одна мина к запрошенным! Когда работорговец ушел, Диоген спросил нового хозяина:
- На какую кличку ты отзываешься?
- Я торговец Ксениад...
- А моя кличка - Собака. Не удивляйся, это мое прозвище, а звать меня Диоген, что значит богорожденный! - И он с шутливым величием поднял вверх палец. - Так куда мы отправляемся?
- Ко мне домой, в Коринф.
Прекрасно! - одобрил Диоген. - Я всю Элладу обошел, а быть в знаменитом Коринфе мне до сих пор не довелось”.
В Коринфе он не нанял себе жилья и не поселился ни у кого из гостеприимцев, а стал жить под открытым небом;
изрядно потрескавшаяся от времени бочка (а точнее: большая глиняная амфора для хранения жидкостей и зерна - по-гречески “пифос”) служила ему убежищем и пристанищем;
был совершенно лыс, хотя и носил длинную бороду, дабы, по якобы его словам, не изменять вида, данного ему природой;
был сутул до сгорбленности, из-за этого его взгляд всегда был исподлобья;
ходил, опираясь на палку, в верхней части которой был сук, куда Диоген вешал свою котомку странника;
ко всем он относился с язвительным презрением;
без стеснения занимался у всех на глазах мастурбацией и мочился, как собака;
его собственноручные сочинения: “О любви”; “Государство” (“Политая”); “Эдип”; “Фиест”. (Трагедия);
Александр Македонский, беседуя с 70-летним Диогеном в Коринфе, в пригородной кипарисовой роще Кранеоне, сказал, что он, Александр, великий царь. Диоген довольно беззастенчиво, если не прямо нахально, ответил ему: “А я - собака Диоген”.
- Ищу человека, а не негодяя.
/Такой ответ Диоген дал, когда его, озабоченно что-то разыскивающего днем с зажженным фонарем, спросили о том, что он делает./
Александр Македонский о Диогене:
- Если бы я не был царем, я хотел бы быть Диогеном.
Антон Павлович Чехов о Диогене:
- Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира - вот, блага, которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками. Диоген жил в бочке однако же был счастливее всех царей земных.
Однажды Диоген держал речь на городской площади. Много народа слушало его слова с большим удовольствием. Как вдруг он оборвал свою речь, сел на землю и на глазах у всех испражнился. Все сразу же отшатнулись от него, называя кто полоумным, а кто бесстыдником.
Однажды некий “прыгун” сказал Диогену:
- Как жаль, Диоген, что ты, с такой закалкой, никогда не участвовал в Олимпийских состязаниях. Наверняка ты был бы первым!
- Зато я участвую в состязаниях более важных, чем Олимпийские.
- В каких же это? - не понял “прыгун”.
И, укоризненно качнув головой, сказал Диоген:
Вы же знаете: я состязаюсь в борьбе с пороками.
Одна из притч Диогена:
Один владелец несметных богатств, - неторопливо начал Диоген, - созвал на пир гостей со всех земель, всех народов и языков, всякого звания, пола и возраста. Будучи щедрым, он выставил перед гостями обильные угощения и каждого оделил тем, что ему всего полезнее. Приглашенные наслаждались и благодарили хозяина. Но вот нашелся среди них один, кому показалось мало того, что назначалось ему, и он стал захватывать то, что назначалось для его соседей, даже не подумав, что отнимает в том числе у слабых и хворых и даже малых детей. И стал он отнятое хапать и пихать себе в рот до тех пор, пока желудок не извергнул все это обратно!.. Так вот, щедрый владелец богатств - это природа, гости на ее пиру - все люди и народы мира, а алчный - это богатей, которые отнимают у всех, кто слабее их!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Диоген умер 13.06.323 г. д.н.э., съев сырого осьминога и заболев холерой; но есть и такая версия, что смерть наступила “от задержки дыхания”.
Соотечественники воздвигли Диогену много медных памятников и на одном из них, на родине философа в г. Синопе, вырезали эпитафию:
Время точит и камень, и бронзу,
Но слова твои, Диоген, жить будут вечно!
Ведь ты учил нас благу довольствоваться малым
И наметил пути продвижения к счастливой жизни!
Многие киники, как и Диоген, жили подаяниями, но в этой своей бедности были, следуя и подражая Диогену, довольно остроумны. Один из них, Телес (III в. до н. э.), говорил богачу: “Ты даешь щедро, а я принимаю мужественно, не пресмыкаясь, не роняя своего достоинства и не ворча”.
В качестве более односторонней формы этой стоической моральной философии следует рассматривать кинизм, который снова выходит на сцену в начале христианской эры. Чем больше научные составные части стоической философии отступали на задний план перед ее практическими требованиями, тем ближе она подходила к кинизму, из которого некогда вышла; и чем хуже становились, начиная с последнего века римской республики, нравственные и политические условия жизни, тем настоятельнее должна была казаться потребность противодействовать развращенности и бедствиям времени в резкой, но успешной форме древних киников. Тень этих киников вызвал уже Варрон в своих “Менипповых сатирах”, чтобы как можно резче сказать правду своим современникам; письма Диогена, по-видимому, уже ставили своей прямой целью настоящее возрождение кинической школы.
Но различить эту школу мы можем лишь в эпоху Сенеки, который среди киников своего времени чрезвычайно восхваляет Деметрия. Из позднейших киников самые выдающиеся суть: Эномай из Гадары при Адриане; Демонакс, который умер в почти столетнем возрасте в 160 г. после Р. X. в Афинах; Перегрин, который позднее назывался Протеем и который публично сжег себя в 165 г. в Олимпии, и его ученик Феаген. Однако эта школа, интересная в культурно-историческом отношении, имеет для истории науки лишь косвенное значение как показатель распространенных настроений. Кинизм, который даже у лучших своих представителей не был свободен от некоторых злоупотреблений, для многих служил только поводом к праздной бродяжнической жизни, к непристойному поведению, к удовлетворению тщеславия через посредство хвастливых выходок, возбуждавших сенсацию. Ни от одного из этих позднейших киников до нас не дошло ни одной новой мысли. Деметрий, а также, несмотря на свои эксцентричности, Перегрин (которого Геллий, Noct. Att. XII, 11, прославляет, называя его virgravisetconstans) высказывают те нравственные принципы, которые уже давно сделались общим достоянием через посредство стоицизма; Демонакс, который в качестве философа был эклектическим сократиком, пользовался всеобщим уважением за свой мягкий, любезный, человеколюбивый характер; Эномай в отрывках своего “Изобличенного обманщика” резко нападает на оракулов и в связи с этим защищает свободу воли против стоиков.
В качестве проповедников морали эти лица и их единомышленники оказали значительное и в общем, без сомнения, благотворное влияние на образ мыслей и настроение своей эпохи. Однако ни один из них не прославился какими-либо научными заслугами. Но именно потому, что этот позднейший кинизм был скорее образом жизни, чем научным мировоззрением, его почти не коснулась смена философских систем; он пережил все школы, за исключением неоплатонической, сохранился доV века и имел еще отдельных приверженцев даже вVI веке.