о диалектике
На занятой ионийскими городами узкой полосе земли на западном побережье Малой Азии, кроме Милета, в котором возник греческий материализм, выделился также город Эфес – родина философа Гераклита. Учение Гераклита – не только один из образцов раннего древнегреческого материализма, но также и замечательный образец ранней древнегреческой диалектики.
Гераклит родился приблизительно в середине 40-х годов 6 в. до н. э. (ок. 544 или 540 г.), умер в 480 г. до н. э. Зрелая часть жизни Гераклита относится ко времени, когда на Ближнем Востоке, примыкавшем к Ионийскому греческому побережью, господствовали персы. Мощная в военном отношении Персидская монархия непрерывно стремилась распространить свою экспансию на запад. Гераклит был современником неудавшегося восстания покоренных греческих городов против победителей.
Гераклит – аристократ по рождению и по своим политическим взглядам. Он враждебно относился к демократической власти, пришедшей в его родной город на смену власти старинной родовой аристократии.
Политическое мировоззрение Гераклита отразилось в некоторых отрывках его произведений. В 104-м фрагменте, например, Гераклит говорит о демократических руководителях своего города: “Ибо каков у них ум или рассудок? Они верят народным певцам и учитель их – толпа. Ибо не знают они, что много дурных, мало хороших” [37, т. 1, с. 163].
Основное положение политического мировоззрения Гераклита – власть должна была бы принадлежать меньшинству “лучших”. Восхваляя этих “лучших”, он говорит: “Ибо наилучшие одно предпочитают всему: вечную славу [всему] тленному. Толпа же набивает свое брюхо, подобно скоту” [там же, с. 152]. По-видимому, аристократизм, выраженный в этих высказываниях, не только духовный, но и политический. Это ясно из фрагмента 121-го. Здесь Гераклит желчно говорит о своих земляках: “Эфесяне заслуживают, чтобы у них все взрослые перевешали друг друга и оставили бы горд для несовершеннолетних, - за то, что они изгнали наилучшего своего мужа Гермодора, говоря: “Пусть не будет среди нас никто наилучшим. А раз такой оказался, то пусть он живет в другом месте и с другими”” [37.т. 1, с. 166].
Во времена Гераклита сочувствие большинства в Эфесе было уже не на стороне аристократии. Возможно, что именно поэтому Гераклит уклонился от общественно-политической деятельности. В уединении он писал свою книгу, называвшуюся “О природе”. Имеется сообщение, что она состояла из трех частей: в первой речь шла о самой природе, во второй – о государстве и в третьей – о боге. В специальной литературе по истории науки (Поль Таннери, “Первые шаги древнегреческой науки”) было высказано мнение. Будто в отличие от милетских ученых-материалистов – Фалеса, Анаксимандра – Гераклит не столько “физик”, и “физиолог”, как они, сколько “богослов”. Впечатление это, быть может, обусловлено тем, что до нас дошло мало отрывков из первой части его сочинения, где речь шла о природе. Впрочем сам Таннери признает большое сходство взглядов Гераклита на физическую природу светил и на их движения со взглядами древних египтян. Но египетские жрецы, от которых до Гераклита могли дойти эти воззрения, будучи богословами, одновременно были и учеными – астрономами и математиками. Они усвоили результаты вавилонской науки, и сами тщательно вели астрономические наблюдения, поставленные в Египте ввиду необходимости предвычисления разливов Нила на службу по ведению календаря.
Чрезвычайно оригинальная по содержанию и образная по языку, сжатая, изложенная, возможно, в афористической форме, во многом трудная для понимания (отсюда прозвище Гераклита – “темный”), книга Гераклита высоко ценилась поздними античными писателями и часто цитировалась ими. Этими качествами сочинения Гераклита объясняется то, что до нас дошло из него около 130 отрывков, правда, небольших. В соей сумме они дают возможность охарактеризовать по крайней мере некоторые основные черты мировоззрения этого замечательного мыслителя.
Быть может, невозможность оказать ощутимое влияние на ход дел в общественно-политической жизни родного города, где во времена Гераклита торжествовала власть демоса, привела Гераклита к явному пессимизму во взглядах на жизнь. Древние даже прозвали его “плачущим” в противоположность Демокриту – великому материалисту второй половины 5 – начала 4 в. до н. э., который получил прозвище “смеющегося”. Пессимизм сказался в 20-м фрагменте, где читаем: “По-видимому, Гераклит смотрит на рождение, как на несчастье. Он ведь говорит: “Родившись, они (т.е. люди) хотят жить и умереть или, скорее, найти покой, и оставляют детей, чтобы и те умерли”” [37, т. 1, с. 151].
Ни пессимизм, ни аристократизм не ослабили проницательность, с которой Гераклит наблюдал и постигал непрерывную изменчивость в общественной жизни и в природе. Оценка результатов
этой изменчивости была у него отрицательной, мрачной, но огромную роль
изменчивости и борьбы в человеческой и природной жизни Гераклит понял очень глубоко.
Основное положение философии Гераклита передает Платон в своем диалоге “Кратил”. Платон сообщает: “Где-то говорит Гераклит, что все движется, и ничто не покоится” и, уподобляя сущее течению реки, он говорит, что невозможно дважды войти в ту же самую реку” [Kratylus, 402 A]. (В последствии обе эти части отрывка “сплавили” в одну формулу “все течет”, которой в текстах самого Гераклита нигде нет.)
Движение – наиболее общая характеристика процесса
мировой жизни, оно распространяется на всю природу, на все ее предметы и явления. Тезис об универсальности движения относится одинаково и к вечным вещам, которые движутся вечным движением, и к вещам возникающим, которые движутся временным движением.
Вечное движение есть вместе с тем и вечное изменение. По свидетельству Аристотеля, Гераклит говорил: “Не только ежедневно новое солнце, но солнце постоянно, непрерывно обновляется” [Meteorologica, B, 2.355 a 13; 37, т. 1, с. 148].
Мысль о всеобщности движения и изменения тесно связана у Гераклита с диалектическим
пониманием самого процесса движения. Именно эта сторона учения Гераклита вызвала впоследствии возражения Аристотеля. Гераклит утверждает, что из факта движения и непрерывной изменчивости всех вещей следует противоречивый
характер их существования, так как о каждом движущемся предмете необходимо одновременно утверждать, что, поскольку он движется, он и существует и не существует в одно и тоже время. Упоминая об этом учении Гераклита, Аристотель возражает против него. “Невозможно допускать, - пишет Аристотель, - чтобы какая-либо одна и та же вещь существовала и в то же время не существовала, как, по мнению некоторых, говорил Гераклит ” [7, 4, 3, 1005 в 23]. Полемизирую с Гераклитом по поводу его характеристики движения как осуществленного противоречия, Аристотель сообщает нам важный текст самого Гераклита. Мы узнаем и этого сообщения, что, по учению Гераклита, “[неразрывные]сочетания образуют целое и нецелое, сходящееся и расходящееся, созвучие и разногласие: из всего одно и из одного все образуется” [De mundo, 5 396 b 7].
Будучи универсальным, т.е. охватывая все явления, движение имеет единую
основу. Это единство запечатлено строгой закономерностью; мыслящее исследование обнаруживает в нем господствующую над ним необходимость. Эту мысль Гераклит изложил в нескольких афоризмах, из которых самый важный – 30-й: “Этот мировой порядок, - говорит Гераклит, - тождественный для всех, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами вспыхивающим и мерами угасающим ” [37, т. 1, с. 152] .
В приведенном тексте налицо несколько важных мыслей. В нем Гераклит не просто утверждает, что все возникает из одного и что все возникающее становится одним. Это “одно” “он определяет как единое первовещество “огня””. В этом своем утверждении Гераклит по существу материалист
.
Не удивительно, что Гераклит остановился именно на огне как на первовеществе. Ведь основная характеристика гераклитовского бытия – его подвижность. Но именно огонь – наиболее подвижное, изменчивое из всех наблюдаемых в природе явлений.
Вторая
важная мысль 30-го фрагмента – отрицание акта сотворения
мира богами.
Наконец, третья
мысль фрагмента – мысль о строгой правильности
мирового строя, о строгой ритмичности
мирового процесса. Вечно живой огонь мира пламенеет не беспорядочно, а вспыхивает “мерами” и “мерами” же угасает.
Понятие Гераклита о закономерности природы ни в коем случае не следует модернизировать, т.е. приписывать Гераклиту такое понятие о закономерности, которое еще не могло возникнуть у греков в конце 6 – начале 5 в. до н. э. “Закономерность” Гераклита – не та закономерность природы, о которой учили великие механики, физики и астрономы XVII в. Возможно, что Гераклит впервые почерпнул понятие о закономерности из наблюдений не столько над физической природой, сколько над политической жизнью общества и уже оттуда перенес их на физическую природу. Есть основания предполагать, что сохранившиеся фрагменты, в которых речь идет о “законах”, принадлежат второй
части его сочинения, к той, где, по сообщению Диогена, Гераклит говорил о государстве.
В этой связи обращает на себя внимание 44-й фрагмент, где говорится, что “за закон народ должен биться, как за [свои] стены” [там же, с. 153]. А в 33-м фрагменте Гераклит прямо определяет закон как “повиновение воле одного” [там же].
Свои понятия о необходимости мирового процесса Гераклит еще связывает с мифологическими
представлениями. Так, в 94-м фрагменте мы читаем следующее: “Ибо Солнце не преступит (положенной ему) меры. В противном случае его настигнут Эриннии, блюстительницы правды” [37, т. 1, с. 162]. Солнце движется по строго определенному пути. Но это не определение “законов природы”. Гераклит – не Кеплер и не Ньютон, выводящий механические законы движения планет из закона всемирного тяготения. Мысль Гераклита полуфилософская, полумифологическая: блюстительницы правды Эриннии настигли бы Солнце и покарали бы его, если бы Солнце вздумало сойти с назначенного 6ему пути.
И точно такой же, полумифологический, оттенок имеет и 11-й фрагмент. В нем подчеркивается мысль, что все живые существа повинуются в своих действиях закону, однако характеризуется этот закон не в понятиях науки о природе, а в полумифологических представлениях, свойственных греческому мышлению того времени. “Животные дикие и ручные, - пишет Аристотель, - обитающие в воздухе, на земле и в воде, рождаются, созревают и погибают, повинуясь божественным законам”. А дальше, в подтверждение своей мысли, Аристотель цитирует Гераклита: “Всякое пресмыкающееся бичом [бога] гонится к корму.” [De mundo, 5 396 в 7; 37, т. 1, с.149].
Таким образом, у Гераклита материализм учения о первовеществе сочетается с наивными остатками мифологических представлений.
В сохранившихся фрагментах Гераклита имеется рад прекрасных по стилю отрывков, в которых Гераклит говорит, что процесс изменения, происходящий в природе, есть борьба противоположностей. Гераклит не просто утверждает, что движение предполагает сосуществование противоположностей. Он выражает свою мысль сильнее. Движением предполагается не только одновременное существование противоположностей, но повсюду происходит их борьба.
По этому поводу в своей “Этике” (“Этика Никомаха”). Во 2-й главе 8-й книги, Аристотель сообщает важный текст Гераклита: “Расходящееся сходится, и из различных (тонов) образуется прекраснейшая гармония, и все возникает через борьбу” [15, VIII, 2, 1155 в 4]. А ранний христианский писатель, богослов и философ Ориген сообщает другой текст Гераклита (фрагмент 80-й), и согласно ему “должно знать, что война всеобща, что правда есть раздор и что все возникает через борьбу и по необходимости ” [37, т. 1, с. 161].
В полном согласии с этими тестами другой ранний христианский писатель Ипплот, который написал специальный труд – опровержение всех ересей, т.е. “языческих” взглядов древних философов, цитирует из Гераклита: “Война есть отец всего, царь всего, она сделала одних богами, других людьми, одних рабами, других свободными” [37, т. 1, с. 157].
Ни Ипполит, ни Ориген, ни Аристотель не объясняют и не могут объяснить, откуда возникла у Гераклита мысль о войне и борьбе как о начале, порождающем все в жизни. Возможно, что и эта мысль Гераклита о войне как о начале, порождающем все существующее, была перенесена Гераклитом на всю природу из наблюдений над фактами общественной жизни современного ему греческого (и не только греческого) общества. Уже было выше отмечено, что зрелый период деятельности Гераклита относится ко времени, когда персидский мир надвигался на Грецию, когда в ионийских городах Малой Азии возникло восстание против персидского завоевания, когда пал в неравной борьбе против персов Милет и другие греческие города и когда все Ионийское побережье подчинилось власти персидского царя Дария.
С другой стороны, обострение борьбы классов внутри греческих городов привело к тому, что старая аристократия, в том числе и Гераклит, выражавший ее точку зрения в политических вопросах, были оттеснены с арены политического действия.
Наблюдя над этими фактами могли внушить проницательному уму Гераклита мысль о громадном значении, которое для человеческого общества
имеет борьба. Отсюда уже естественной представлялась попытка распространить эту мысль на понимание природы в целом,
так как человеческая мысль обычно стремится понять неизвестное в терминах того, что уже известно и освоено.
Признав в качестве основной характеристики бытия борьбу
противоположностей,
Гераклит в то же время в ряде афоризмов поясняет, что борющиеся противоположности не просто сосуществуют: они переходят
одна в другую и перехо
Другими словами, переход противоположностей друг в друга Гераклит представляет вовсе не как такой, при котором возникающая новая противоположность уже не имеет общего с той, из которой она возникла. Он представляет этот переход как такой, при котором всегда имеется в процессе перехода общая тождественная основа для самого перехода.
Эта характеристика перехода развивается в ряде важных фрагментов. В 126-м фрагменте утверждается, что “холодное становится теплым, теплое – холодным, влажное – сухим, сухое - влажным” [37б т. 1, с. 167].
Во фрагменте 76-м, общественном Максимом Тирским, говорится, что “огонь живет смертью земли, воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, земля – смертью воды” [37, т.1, с.160].
В тоже время в ряде других фрагментов Гераклит поясняет, что при всех переходах основа изменения или перехода каждого явления (элемента) в сою противоположность остается общей, тождественной. В 67-м фрагменте мы читаем: “Бог есть день и ночь, зима и лето, война и мир, насыщение и голод [все противоположности]” [37, т. 1, с. 159].
Как понимать этот отрывок? День переходит в ночь, ночь переходит в день, зима переходит в лето, лето переходит в зиму, война сменяется миром и наоборот, но при этих переходах “бог” есть тождественная основа всех переходов: он есть и ночь, и зима и лето, и война и мир, и насыщение и голод.
В 59-м отрывке та же мысль поясняется более частным примером: “Тождествен, - говорит Гераклит, - прямой и кривой путь у валяльного винта” [37, т. 1, с. 158].
Прямой и кривой путь – противоположности, но в самой их противоположности существует единая тождественная основа. А в примыкающем к этому 60-м фрагменте утверждается, что “путь вверх и вниз один и тот же” [там же]. И здесь подчеркивается “тождество” противоположностей, постоянно переходящих друг в друга.
Более того, Гераклит резко полемизирует с теми, кто не понимает этого тождества противоположностей. В важном 51-м фрагменте он прорицает всех тех, которые не признают или не знают единства противоположностей. Здесь мы читаем: “Они не понимают, как расходящееся согласуется с собой (т. е. Не понимают, как в противоположностях обнаруживается их единая, тождественная основа. – В. А.) [Оно есть] возвращающаяся [к себе] гармония подобно тому, что [наблюдается] у лука и лиры” [там же, с. 155].
Постоянное движение, изменение, переход каждого явления в противоположное имеют в качестве необходимого следствия относительность
всех свойств вещей. Ни одно качество вечно изменяющейся природы не есть свойство безотносительное, абсолютное. Мир един, в мире все связано между собой, всякое явление и свойство переходит в собственную противоположность, и потому всякое качество должно характеризоваться не как изолированное и в своей изолированности абсолютное, а как качество относительное.
Мысль эта излагается в ряде фрагментов, интересных и важных для понимания Гераклита. При этом заслуживает внимания то, что примеры, доказывающие относительность свойств. Качеств, Гераклита, доказывающие относительность свойств, качеств, Гераклит черпает главным образом из наблюдений над жизнью людей и частично животных.
Говоря в “Этике”, что “иное удовольствие у лошади, иное у собаки и иное у человека”, Аристотель ссылается на слова Гераклита: “Ослы солому предпочли бы золоту” [37, т. 1, с. 148]. Стало быть, по Гераклиту, нельзя думать, будто золото – безотносительная, абсолютная ценность. Ценность его относительна: в глазах людей оно составляет высочайшую ценность, но для ослов гораздо большую ценность имеет корм.
А в 37-м фрагменте читаем: “Если только верить Гераклиту Эфесскому, который утверждает, что свиньи купаются в грязи, птицы в пыли или тепле” [там же, с. 154].
И здесь подчеркивается относительность представления о чистоте: люди полагают, что они очищаются, когда они выкупаны в воде, свиньи – в грязи, птицы – в пыли.
В 61-м фрагменте морская вода характеризуется одновременно и как “чистейшая” и как “грязнейшая”; “для рыб она питательна и спасительна, - говорит Гераклит, - людям же негодна для питья и пагубна” [там же, с. 158].
Мысль об относительности свойств получает еще более общую формулировку в 62-м фрагменте. “Бессмертные, – утверждает здесь Гераклит, - смертны, смертные – бессмертны: жизнь одних есть смерть других, и смерть одних есть жизнь других” [там же].
Относительность свойств распространяется и на оценки эстетические и на оценки, касающиеся человеческой мудрости, и на оценки нравственных качеств: “Муж, - утверждает Гераклит, - считается глупым у божества, подобно тому, как ребенок у взрослого” [там же, с. 161]; “… самая прекрасная обезьяна безобразна по сравнению с родом людей” [там же]; “… мудрейший из людей по сравнению с богом кажется обезьяной – и по мудрости, и по красоте, и во всем прочем” [там же].
Гераклит – один из первых античных философов, от которых сохранились тексты, относящиеся к вопросу о познании. Ни у Фалеся, ни у Анаксимандра, ни у Анаксимена мы не находим высказываний, касающихся вопросов о знании. Только говоря о Ксенофане, мы отметили его скептицизм – отрицание способности человека познать истинную природу вещей. Однако у Ксенофана интерес к вопросу о познании выступает в неразвитом виде.
Напротив, у Гераклита мы находим уже большой интерес к проблеме познания. Он выразительно оттеняет трудности, стоящие перед человеком на пути к познанию, неисчерпаемость предмета изучения. Таково уже познание психических явлений: “По какой бы дороге не шел, не найдешь границы души: настолько глубока его основа”. [там же, с. 154]. Джон Барнет в своей работе “Early Greec Philosophy (London? 1908) вместо “ее основа” приводит “ее мера” (the measure of it, p. 152).”
В еще более обобщенной форме, касающейся всякого познания природы, эта мысль выражена в 123-м фрагменте, где Гераклит говорит: “Природа... любит скрываться”. Это значит, что познание природы дается человеку нелегко. Ответы на задачи познания не лежат на поверхности вещей. Необходимы большие усилия, чтобы проникнуть в истинную природу вещей.
Этот смысл имеет, по-видимому, 56-й фрагмент: “Люди, - говорит здесь Гераклит, - обманываются относительно познания видимых (вещей); подобно Гомеру, который был мудрее всех эллинов, взятых вместе”.
Проблема истинного знания не сводится к вопросу о количестве накопленных знаний. Правда, для философского постижения истинной природы вещей необходимо обладание большими познаниями: “Ибо очень много должны знать мужи философы”
Однако отсюда вовсе не следует, будто задача философского познания истинной природы вещей может быть решена простым приумножением или коллекционированием знаний. Мудрость, как ее понимает Гераклит, не совпадает с многознанием, или эрудицией: “Многознание не научает уму. Ибо, в противном случае, оно научило бы Гесиода и Пифагора, а также Ксенофана и Гекатея”.
Особое негодование Гераклита вызывает Гесиод. Это видно из 57-го фрагмента, где Гераклит противопоставляет поверхностному многознанию углубленное понимание таящегося от внешних взоров единства противоположностей: “Учитель же толпы – Гесиод. Они убеждены, что он знает больше всех, - он, который не знал, что деньи ночь – одно”.
Гераклит не только возражает против слепого накопления знаний, не признанных светом постигающей философской мысли. Он также возражает против безотчетного следования традиции, против некритического заимствования чужих взглядов. В 74-м фрагменте об этом сказано очень выразительно: “Не должно поступать как дети родителей, то есть, выражаясь попросту: так, как мы переняли” (там же, с. 160). Это и значит: не следует что-либо перенимать некритически, догматически.
В принципе мышление – одно для всех людей. “Мышление, - читаем в 113-м фрагменте, - общее для всех” (там же, с. 165). Все “желающие говорить разумно должны опираться на это всеобщее, подобно тому, как государство на законе, и даже еще крепче”
Это воззрение – отнюдь не “чисто” гносеологическое или онтологическое. Общий для всех людей закон, о котором здесь идет речь, Гераклит характеризует как “божественный”: “Ибо все человеческие законы питаются единым божественным. Ибо последний господствует насколько ему угодно, довлеет всему все побеждает” (там же). Этот правящий миром закон есть, по Гераклиту, “слово”, или “логос”, и люди имеют с ним постоянное общение.
Однако, несмотря на это постоянное общение, люди, по убеждению Гераклита, в своем большинстве расходятся с “законом”, или “разумом” (логосом). И Гераклит задается вопросом о том, почему это происходит. Объяснение Гераклита проливает свет на его взгляд относительно чувственного
познания. В 107-м фрагменте он говорит: “Плохие свидетели глаза и уши у людей, которые имеют грубые души” (там же, с. 164).
Фрагмент этот толковали в том смысле, будто Гераклит отвергает в нем чувственное познание как несовершенное, будто при помощи зрения и слуха мы не можем получить верного знания о природе. Но мысль Гераклита не такова. Он говорит, что внешние чувства не дают истинного знания только тем людям,
у которых грубые души. Стало быть, дело не в самих внешних чувствах, а в том, каковы люди,
обладающие этими чувствами. У кого души не грубые, у того и внешние чувства способны давать истинное знание.
Но чувства, по Гераклиту, не могут дать полного, окончательного знания о природе вещей. Такое знание дает нам только мышление.
Однако мышление Гераклит представлял себе, по всей видимости, как познавательную деятельность, не отдельную от чувств, а завершающую деятельность внешних чувств, способную приводить людей, души которых не грубы, к истинному познанию. Может быть, в этом смысле Гераклит говорит в 112-м фрагменте, что “мышление есть величайшее превосходство, и мудрость состоит в том, чтобы говорить истину и, прислушиваясь к голосу природы, поступать согласно с ней” (там же).
Мудрость отвлекается и отвращается от всего, что не есть истина. Таков, надо полагать, смысл 108-го фрагмента, в котором Гераклит заявляет: “Из тех, чьи речи я слышал, ни один не дошел до познания, что мудрость есть от всего отрешенное” (там же).
Но хотя большинству людей недоступно истинное познание и хотя большинство не знает правящего миром “логоса”, Гераклит вовсе не считает такое положение вещей неизбежным. В принципе Гераклит полагает способность к истинному познанию общей для всех людей, а человеческий род - –причастным к разуму. Всего выразительнее он высказывает это свое убеждение в 116-м фрагменте, где он прямо утверждает, что “всем людям дано познать самих себя и быть разумными” (37, т. 1, с. 165). И, кажется, в этом же смысле он говорит в 115-м фрагменте, что “душе присущ логос, сам себя умножающий” (там же).
Как бы ни решал Гераклит вопрос об отношении мышления к чувствам, или ощущениям, бесспорны попытки Гераклита, возвести душу в целом к ее материальной основе
. Такую основу Гераклит видит в сухом огненном веществе. Физике огня в психологии Гераклита соответствует учение об огненной “психее”. В связи с этим Гераклит утверждает, будто мудрейшая и наилучшая та душа, природа которой характеризуется “сухим блеском” (там же). И наоборот, наихудшая душа у пьяниц: “Пьяный шатается, и его ведет незрелый юноша. Он не замечает, куда идет, так как душа его влажная” (там же).
В истории философии нового времени Гераклит, естественно, привлекал к себе внимание тех философов и историков философии, которые высоко ценили диалектику.
Привлек он к себе внимание и Гегеля, который заявлял, что в философии Гераклита нет ни одного положения, которое он, Гегель, не мог бы включить в собственную философию. Но Гегель был неточен, так как Гераклит в основных принципах своей философии – материалист, выводит все из огня, а Гегель – идеалист и выводит все сущее из абсолютной идеи. Но как бы ни было преувеличено утверждение Гегеля, оно говорит о том, что Гегель высоко ценил диалектику Гераклита.
В середине XIX в. в Германии известный деятель рабочего движения Фердинанд Лассаль написал большую монографию о Гераклите. Основная тенденция Лассаля в его толковании Гераклита была ошибочна. Она состояла в том, что Лассаль попытался превратить Гераклита в Гегеля древнего мира, подвести положения наивного материализма Гераклита под учения идеалистической диалектики Гегеля. Это стремление Лассаля было ошибочным, во-первых, потому, что Лассаль хотел превратить наивного материалиста, каким был Гераклит, в идеалиста; во-вторых, потому, что, сближая диалектику Гераклита с диалектикой Гегеля, Лассаль искал в далеком прошлом такие черты диалектики, которые в этом прошлом еще не могли возникнуть.
Книга Лассаля о Гераклите изучалась Марксом, Энгельсом и Лениным. Все они с полным единодушием отметили крупные ее недостатки и ошибочные воззрения. Ленин отметил, что Лассаль приближает Гераклита к Гегелю, “прямо-таки топя
Гераклита в Гегеле
” (3, т. 29, с. 308). Он находит у Лассаля “рабское повторения Гегеля по поводу Гераклита!
” (там же, с. 306). “Учености” у Лассаля, особенно в исторической части, тьма, “но эта ученость низшего сорта: задали задачу – отыскать гегелевское в Гераклите. Старательный ученик выполняет ее “блестяще”, перечитывая у всех древних (и новых) писателей все
о Гераклите и все,
толкуя под Гегеля” (там же).
В результате, как заключает Ленин, впечатление получается такое, что идеалист Лассаль оставил в тени материализм или материалистические тенденции Гераклита, “натягивая” его под Гегеля. И Ленин приходит к выводу, что суровый отзыв Маркса о книге Лассаля был справедлив и что, принимать всерьез гегельянизацию Гераклита нельзя.