Феодализм
Истории известны два пути становления феодализма. Первый — возникновение феодализма, соответственно феодального государства и права непосредственно при разложении первобытно-общинного строя, минуя рабовладельческий строй и рабовладельческое государство и право. Такой путь прошли германцы, славяне и многие другие народы. Второй — формирование феодальных отношений в недрах рабовладельческого строя, превращение рабовладельческого общества в феодальное. Это путь, например, Византии.
Феодализм — более прогрессивная форма экономического и политического развития. Цель феодального государства и права — закрепление господства феодалов над крестьянами. Постепенно складывался класс крупных землевладельцев, наделенных политической властью в отношении местного населения. Свободные крестьяне-общинники превращались в зависимых людей, теряя прежнее правовое положение; появлялись новые группы феодально зависимого населения. Государственный аппарат не справлялся со своими задачами, и население фактически оказывалось в распоряжении крупных землевладельцев. Они набирали ополчение, взимали налоги, судили население независимо от королевской власти. Сначала это делалось от имени короля, и доходы обращались в его пользу, позднее они стали присваивать их себе. Этот порядок короли санкционировали иммунитетными грамотами, согласно которым никто, даже королевский чиновник, не имел права ступить на территорию, принадлежащую тем, кому были даны эти грамоты. По мере развития крупного феодального землевладения усиливались местные фактически независимые феодалы. Феодальный способ производства характеризовался господством натурального хозяйства и слабым развитием экономических связей между отдельными землями, что неизбежно привело к экономической и политической раздробленности.
Период феодализма охватывает длительный промежуток времени, что приводит к необходимости внутренней периодизации. Применительно к странам Западной Европы выделяют три основных этапа развития феодальных государств: период раннефеодальной монархии, период сословно-пред- ставительной монархии, период абсолютной монархии.
Раннефеодальная монархия— это время возникновения феодального государства и права.
К VI в. н. э. на территории бывшей римской провинции Галлии возникает первое в Западной Европе феодальное государство Франков. В 843 г. произошел его раздел на три части, ставших Францией, Германией и Италией. У населявших Британию народов с V в. н. э. в VII—VIII вв. появляются первые семь феодальных королевств, которые в IX в. объединяются в единое государство под названием Англия. В 1066 г. оно было завоевано норманнским герцогом Вильгельмом Завоевателем. Первый период в истории феодальных государств в Европе длился до XIII—XIV вв.В условиях раннефеодальной монархии происходит утверждение феодального способа производства, феодальной собственности на землю. Одновременно идет формирование основных классов феодального общества: феодалов-землевладельцев и феодально зависимого, а затем и крепостного крестьянства.Возникает в это время особая форма взаимоотношений между феодалами в виде сюзеренитета-вассалитета, в основе которого лежало наделение землей и связанное с ним возникновение отношений личной зависимости. Во Франции и в Германии действовала классическая форма вассалитета: "Вассал моего вассала — не мой вассал". Это означало, что вассал нес обязанности только по отношению к своему непосредственному сюзерену, от которого он получил землю.
Общей закономерностью является возникновение в этих странах монархической формы правления — королевств. Складывается дворцово-вотчинная система управления, когда личные слуги короля превращаются в должностных лиц, четкое разграничение обязанностей у которых отсутствует. На таких принципах строился центральный аппарат сначала во Франкском королевстве, а затем во Франции и Германии.
Абсолютная монархия.Последний период в истории феодальных государства и права начинается с конца XVI в. Это время разложения феодализма и зарождения новых буржуазных отношений. Старые сословия разлагаются; например, во Франции дворянство распадается на две группы — "дворянство шпаги" и "дворянство мантии", которое формируется в основном из буржуазии. В Англии наряду со старой аристократией появляется новое дворянство — джентри, интересы которого также тесно связаны с буржуазией. Появляется предпролетари- ат в лице наемных рабочих, городских низов. Обостряется борьба между феодалами и крестьянством. В этих условиях и происходит формирование абсолютной монархии — диктатуры дворянства в условиях кризиса феодализма.Классическая форма абсолютизма возникает во Франции. Власть короля распространяется на всю страну, полностью исчезают остатки вассальных отношений, не созываются Генеральные штаты, города теряют самоуправление, церковь подчиняется государству. Король отныне — источник власти, воля короля — закон. Суть абсолютной монархии наиболее точно выразил Людовик XIV, заявивший: "Государство — это я!" Дворянство занимает основные административные должности; бюрократический аппарат, центром которого был Королевский совет, охватывает всю страну, доводя волю монарха до самых отдаленных уголков государства. Активную роль в этом играли наделенные огромными полномочиями интенданты полиции, юстиции и финансов.Для Англии характерен незавершенный абсолютизм. Он начался раньше, но в условиях абсолютизма здесь продолжал действовать парламент и сословные органы самоуправления в графствах, не получил развития и процесс формирования бюрократического государственного аппарата.Своеобразно шло развитие Германии. Усиление глав крупных княжеств — курфюрстов — привело к тому, что именно они превратились в абсолютных монархов, практически закрепив феодальную раздробленность Германии.
Основные черты феодального права.
Феодальное право, выступая как средство регулирования феодальных отношений, представляет шаг вперед по своему внутреннему содержанию, но по своей внешней форме, юридической технике, разработанности институтов значительно уступает высшим образцам права древнего мира. Для него характерен замедленный ход развития как результат консервации правовых обычаев, во многом проистекающих из варварской эпохи, правовой формализм и примитивность юридических процедур. Феодальное право являлось для сословия феодалов правом привилегией, а для остального населения — правом принуждения. Характерна для права была и связь с религией, которая как единственная форма мировоззрения и господствующая идеология не может не воздействовать на право и которая сама создает свое право — каноническое. Еще одна черта — партикуляризм, раздробленность права не только в пределах Европы, но и в отдельных регионах и местностях одного государства. Причина — господство правовых обычаев как ведущих источников права. Следующая черта — рецепция римского права, его приспособление к феодальному обществу. Причина — отсутствие норм, регулирующих в должной степени развитие товарно-денежных отношений.В условиях раннефеодальной монархии действовало обычное право, которое фиксировалось в так называемых "варварских правдах", наиболее известна из которых "Салическая правда" франков.Развитие феодальных отношений привело к тому, что решающая роль перешла к местному обычному праву. Например, во Франции эти обычаи носили название кутюмы, которые имели общую основу, но очень отличались в отдельных положениях и деталях, характерных для каждой местности. Поэтому право Франции отличалось в эпоху Средневековья необычайной пестротой. На Севере действовало обычное право, на Юге, который раньше входил в состав Римской империи, продолжало действовать римское право — писаное, но наряду с ним действовало множество кутюмов. Аналогичная система сложилась и в Германии.
С усилением королевской власти возрастающее значение стали приобретать королевские ордонансы — указы королей, действовавшие на всей территории государства.Особое значение в рассматриваемый период получило городское право. С ростом и развитием городов появляются городские суды, постепенно охватившие своей юрисдикцией все население города и вытеснившие применение ленного и дворового права в городах. Особой известностью пользовалось право Любека, Магдебурга и еще нескольких городов.К XVI в. распад феодальных отношений и растущая мощь буржуазии придали особое значение регулированию обязательственных, договорных отношений. Это привело к повышению интереса к римскому праву и активному заимствованию его положений; начинается его изучение в университетах, издаются учебники, справочники, словари.Специфическая правовая система сложилась в период Средневековья в Англии. Она получила название "общего права". Единое английское "общее право" стало образовываться начиная с XII в., когда королевские суды получили преобладание над судами графств и феодалов. Королевские суды не имели в своем распоряжении каких-нибудь писаных источников и решали дела, руководствуясь "правом страны", т. е. обычным правом. Считалось, что это право хорошо знакомо королевским судьям и оно находит свое отражение в решениях судов. Однако королевские судьи не только черпали правила в собственном знании правовых обычаев, но и руководствовались и предыдущими решениями судов и указаниями, содержащимися в королевских указах, выдававшихся за плату тем, кто обращался за защитой. Хотя каждый указ выдавался по конкретному делу, он составлялся по определенному образцу, однообразно сформулированному. "Общее право" — это практика королевских судов, закрепленная в судебных протоколах, называемых "свитки тяжб", и ссылка на содержащиеся в них дела подтверждала наличие того или иного правила или принципа в английском праве. Наряду с общим правом все большее значение стали приобретать законы. Активную законодательную деятельность осуществляли короли и парламент. Статуты имели обязательную силу для королевских судов, дополняли и изменяли общее право.
Начиная с XVI в. возникает новая система права — "право справедливости". Суд справедливости возник в результате подававшихся королю прошений и жалоб по вопросам, не получившим защиты в общих судах по каким-либо формальным причинам. Король оказывал помощь просителю в порядке милости, но все увеличивающееся число прошений привело к тому, что король стал передавать их канцлеру, который разбирал дела не по праву страны, а по справедливости, т. е. не был связан практикой общих судов, обращаясь к естественному и частично к римскому праву, хотя последнее практического значения в Англии не имело.
Шекспир вступил в новый XVII век как зрелый и овеянный славой художник. Началось последнее десятилетие его творчества.
Художник с огромной силой выражает мысли и настроения передовых людей своего времени, он создает цикл своих великих трагедий.По мысли Шекспира природа человека неотрывна от добра. И истоки трагедии писатель видит в расхождении природы человека и его поведения. Этот конфликт Шекспир наиболее полно и ярко показал в одной из самых своих значительных трагедий “Гамлет”.Каждое время по-новому переживало ситуации и проблемы этой трагедии. В течении почти четырех веков она служила человечеству зеркалом, в котором каждое поколение рассматривало свое лицо. И всякий раз это лицо было иным. Сохраняя свой строгий костюм, датский принц представал то пылким, то вялым, то гуманным, то холодным. Почему?
Гамлет - не узко-бытовой образ, но характер, наполненный огромным философским и жизненным содержанием. В образе Гамлета с определенной силой выражено то состояние, которое было типично для множества людей шекспировской эпохи.
Понять героя любой драмы можно исходя из логики самой драмы. Не то с Гамлетом. Недаром другие персонажи трагедии сравнивают Гамлета сегодня с Гамлетом вчерашним. Вот таким вспоминает прежнего Гамлета Офелия: “Взор вельможи, меч солдата, язык ученого”1
.Для принца пороки двора - концентрация нравов всей парадной, официальной жизни государства, и он так измучен, так раздражен, что едва боковым зрением улавливает другую его сторону. Как принц, Гамлет хорошо знает, чего стоят так называемые "высокие" звания и почести, за которыми всегда срываются случайности рождения или прихоти властелина. Гамлет несет в себе луч великой надежды – горячий интерес к будущему человечества. Последнее его желание – сохранить свое “раненое имя” в памяти потомства, и, когда Горацио намеревается допить остаток яда из кубка, чтобы умереть вслед за другом
Гамлет молит его не делать это. Отныне долг Горацио –рассказать людям о том, что произошло с Гамлетом и почему он так страдал.
У Гамлета глубокий и подвижный ум - все схватывает на лету. В аристократической среде держится он непринужденно, отлично зная все винтики и механизм ее этикета, к простым людям не подделывается и не проявляет никакого высокомерия. Не только серьезным своим речам, даже каламбурам, шуткам, остротам всегда придает он глубокомысленный поворот, вследствие чего они кажутся одновременно и доходчивыми, и замысловатыми. Оставаясь наедине с самим собой, Гамлет как бы импровизирует; его раздумья не перепевы общих истин обихода житейского, а самобытные, давно выстраданные и вот здесь, сейчас родившиеся, не успевшие остыть, превратиться в сухие умозаключения. Благочестия в нем ни на йоту, хотя по старинке он верит, что "душа бессмертна", что существуют овеянные небом "благочестивые духи" и "дышащие гиеной проклятые" духи. Он далек от самодовольства, не считает, что все им уже познано - напротив, в окружающем его мире, уверен он, бесконечно много еще неразгаданных тайн. Доверчивый к людям, Гамлет ждет от них откровенности и прямоты, но что поделать, эти душевные качества встречаются крайне редко. Иногда он играет своим остроумием, мастерски пародирует напыщенную манеру своих собеседников и делает это так, что ее плутоватая функция сразу выплывает наружу. Думает Гамлет не по чужой указке. Фи
! Многократные укоры Гамлета самому себе - симптомы разобщенности мысли и воли.“Трусами нас делает раздумье…”2
Между тем вялость и трусость не в натуре Гамлета. Вспомним, перед дуэлью с Лаэртом Гамлет страшит его, говоря: “Хоть я не желчен и не опрометчив, но нечто есть опасное во мне, чего мудрей стеречься. Руки прочь!”3
. Что Гамлет отважен, он докажет на пути в Англию, когда на его корабль нападут пираты. С обнаженной шпагой в руке, он перескочит на палубу разбойничьего судна и будет сражаться один против целого экипажа.Неудивительно, ведь Гамлет – “человек судьбы”, к нему сам “рок взывает”, его не страшат никакие предвестия, он полон отваги - поистине “Немейский лев”.Да и от мщения за отца Гамлет вовсе не уклоняется: безжалостен ко всем, кого считает виновным.Непреклонность, целостность, пластичность - черты подлинно героического характера, и как раз эти черты в Гамлете полностью отсутствуют.
“Из жалости я должен быть жесток”1
, - требует от самого себя Гамлет, когда обвинят свою мать в утрате женского достоинства.Бывает, что Гамлет теряет над собой контроль, становится невменяем и, подобно врачу, сам себе ставит диагноз: “Я наказан мучительным недугом”2
. Лицо Гамлета – то холодная застывшая маска, то по нему скользят гримасы, улыбкой же оно никогда не озаряется. Саркастические, даже грубые каламбуры Гамлета унизительны для тех, кому они адресованы. Веселых, безобидных каламбуров от Гамлета ждать нечего. Притом он самобытен, “не дудка в пальцах у Фортуны”, из уст его не вылетают стертые, банальные, ходячие словечки, даже грубости его неповторимы.
Гамлет последовательно осознает свою трагедию и ведет борьбу не вслепую, а отчетливо представляя себе, какой перед ним противник.Герой Шекспира дан крупным планом. Масштаб личности Гамлета возрастает оттого, что не одно созерцание всеобъемлющего зла характеризует героя, но также единоборство с порочным миром.ротивники Гамлета, в свою очередь, не бездействуют, они принимают вызов. Их нельзя недооценивать. Они обусловили трагедию Гамлета.
Они “расшатали” век. Они – конкретные носители порока, виновники беззаконий и разврата, в совокупности своей составляющие враждебный Гамлету мир зла. Они враждебны не только Гамлету.Гамлет, видно, не освобожден от суеверий, что, в частности, подтверждается его нежеланием убить
Клавдия во время молитвы. Но было бы ошибкой искать религиозные мотивы в трагедии Гамлета. Гораздо ближе мы подойдем к истине, если сосредоточим свое внимание на другом. Жизнь стала такой невыносимой, что для умного, честного и бескорыстного Гамлета земное существование теряет смысл. Благодаря некоторым “отвлекающим” эпизодам углубляется образ Гамлета, его человечность становится не столь суровой, как в тех сценах, где он борется. Теплота души, вдохновение художника, рассчитывающего на взаимопонимание, - таковы те новые штрихи, которые появляются в портрете, когда Шекспир показывает Гамлета, беседующего с актерами. О целеустремленности Шекспира свидетельствует одна важная деталь в построении образа Гамлета. Принц датский после смерти отца имеет право на престол, он достиг совершеннолетия (правда, не совсем ясно сколько ему лет). Никакие ссылки на незрелость не могли бы оправдать узурпацию престола Клавдием. Но Гамлет ни разу не заявляет о своих правах, он не стремится сесть на трон. Включи Шекспир этот мотив в трагедию, она бы потеряла многое, прежде всего не столь отчетливо бы выявлялась социальная сущность борьбы Гамлета. Когда Горацио говорит об умершем монархе, что это “истый был король”1
, Гамлет уточняет: “Он человек был, человек во всем”. Вот истинная мера всех вещей, высший критерий для Гамлета. Сколько границ в этом сложном образе?
Он непримиримо враждебен к Клавдию. Он по-дружески расположен к актерам. Он грубоват в общении с Офелией. Он обходителен с Горацио. Он сомневается в себе. Он действует решительно и быстро. Он остроумен. Он умело владеет шпагой. Он боится божьей кары. Он богохульствует. Он обличает свою мать и любит ее. Он равнодушен к престолонаследию. Он с гордостью вспоминает отца-короля. Он много думает. Он не может и не хочет сдержать свою ненависть. Вся эта богатейшая гамма меняющихся красок воспроизводит величие человеческой личности, подчинена раскрытию трагедии человека.Трагедию о Гамлете все единогласно считают загадочной. Всем кажется, что она отличается от остальных трагедий самого Шекспира и других авторов прежде всего тем, что непременно вызывает некоторое непонимание и удивление зрителя.Трагедия может совершать невероятные эффекты с нашими чувствами, она заставляет их постоянно превращаться в противоположные, обманываться в своих ожиданиях, наталкиваться на противоречия, раздваиваться; и когда мы переживаем “Гамлета”, нам кажется, что мы пережили тысячи человеческих жизней в один вечер, и точно – мы успели почувствовать больше, чем в целые годы нашей обычной жизни. И когда мы вместе с героем начинаем чувствовать, что он более не принадлежит себе, что он делает не то, что он делать был бы должен, - тогда именно трагедия вступает в свою силу. Замечательно выражает это Гамлет, когда в письме к Офелии клянется ей в вечной любви до тех пор, пока “эта машина” принадлежит ему. Русские переводчики обыкновенно передают слово “машина” словом “тело”, не понимая, что в этом слове самая суть трагедии (в переводе Б. Пастернака: “Твой навеки, драгоценнейшая, пока цела эта машина”1
).Самое ужасное в сознании эпохи было то, что перерождался объект ее самой глубокой вы-Человек. Вместе с этим сознанием приходила боязнь поступка, действия, ибо с каждым шагом человек все далее продвигался в глубь несовершенного мира, становился причастным его несовершенствам: “Так всех нас в трусов превращает мысль…” 1
Почему медлит Гамлет? Сакраментальный вопрос, на который отчасти уже дан ответ. Поэтому зададим другой: “А откуда нам известно, что он медлит?” Прежде всего, от Гамлета, казнящего, понукающего себя к действию.
Завершая второй акт, Гамлет, наконец, произнесет нужное слово и как будто в нужном тоне – в монологе после сцены с актерами, согласившимися сыграть пред королем-узурпатором изобличающую его пьесу. Для полноты сходства событий, с убийством его отца Гамлет допишет несколько строк, и “мышеловка” будет готова. Договорившись об ее исполнении, Гамлет остается один, вспоминает актера, читавшего ему монолог, восхищен сыгранной тем страстью, хотя, казалось бы “что он Гекубе? Что ему Гекуба?”2
. Но это – достойный пример для подражания ему, Гамлету, имеющему действительный повод потрясти небо и землю. Он же молчит, когда ему следует воскликнуть: “О мщенье! ”3
Гамлет вырвал, наконец, у себя это слово, чтобы тут же одуматься и одернуть себя: “Ну и осел я, нечего сказать”. Гамлет откровенно идет на разрыв с ролью трагического героя, не умея и, как оказывается, не желая выступить привычным публике героем-мстителем.
Тем более что эту роль есть, кому сыграть. Показать ее в исполнении сможет актер, участвующий в “мышеловке”, а непосредственно воплотить – Лаэрт, Фортинбрас… Гамлет готов восхититься их решимостью, их чувством чести, но не может не ощущать бессмысленность их деяний: “Двух тысячдуш, десятков тысяч денег / Не жалко за какой-то сена клок!”1
. Так Гамлет отзывается на поход Фортинбраса в Польшу. На этом героическом фоне отчетливее проступает бездеятельность самого Гамлета, диагноз которой ставят уже два столетия: слаб, нерешителен, подавлен обстоятельствами, наконец, болен.Иными словами, такова божественная справедливость, воплощенная мировым законом бытия, который может быть подорван: если кому-то причинено зло, значит, зло причинено всем, зло проникло в мир. В акте мщения восстанавливается гармония. Отказавшийся от мести выступает соучастником ее уничтожения.
Таков закон, от которого дерзает отступить Гамлет. Шекспир и зрители его эпохи, безусловно, понимали, от чего он отступил в своей медлительности. И сам Гамлет хорошо знает роль мстителя, которую он никак на себя не примет.
Гамлет знает, для чего он рожден, но найдет ли он силы исполнить свое предназначение? И вопрос этот относится не к его человеческим качествам: силен он или слаб, вял или решителен. Всей трагедией подразумевается вопрос не о том, каков Гамлет, а о том, каково его место в мире. Это предмет трудного раздумья, его смутных догадок.
Гамлет выбрал мысль, сделавшись “первым рефлектирующим”, а через это - первым героем мировой литературы, пережившим трагедию отчуждения и одиночества,
погруженным в самого себя и свои мысли.
Катастрофично отчуждение Гамлета, нарастающее по ходу действия. Довершается его разрыв с прежде близкими людьми, с прежним собой, со всем миром представлений, в котором он жил, с прежней верой… Смерть отца потрясла его и породила подозрения. Поспешный брак матери положил начало его разочарованию в человеке и, особенно – в женщине, разрушил его собственную любовь.
Говорят даже о двух Гамлетах: Гамлете действия и Гамлете монологов, весьма между собой различных. Колеблющийся и размышляющий – второй; над первым же еще сохраняет власть инерция общепринятого, инерция самой жизни. И даже инерция собственного характера, как мы можем судить, по своей природе отнюдь не слабого, решительного во всем, пока дело не касается главного решения – мстить. Гамлет – просветившийся в гуманизме человек, которому ради выяснения истины приходится совершить шаг назад, к средневековым понятиям о “совести” и “стране, откуда никто не возвращался”. “Совесть”, как и гуманизм, стала современным для нас словом, изменив, расширив свое изначальное содержание. Нам уже очень трудно представить себе, как то же слово воспринималось шекспировской аудиторией, обозначая для нее прежде всего страх перед загробным наказанием за свои земные поступки, тот самый страх, от которого новое сознание стремилось освободиться. К людям народа влечет душу Гамлета, к Гамлету – их души, “к нему пристрастна буйная толпа”1
, но это их взаимное тяготение не приводит к их соединению. Трагедия Гамлета – это и трагедия народа.Задумываясь о смысле человеческого существования, Гамлет произносит самый волнующий и глубокий из своих монологов, первые слова которого давно уже стали крылатым выражением: “Быть или не быть, вот в чем вопрос”1
. Этот монолог содержит целый клубок вопросов. Тут загадка “безвестного края, откуда нет возврата земным скитальцам”, и многое другое. Но главное – выбор поведения в жизни. Быть может, “покорятся пращам и стрелам яростной судьбы?” – спрашивает себя Гамлет. “Иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством?”. Вот выход, в самом деле, героический. Не для того же создан человек “с мыслью столь обширной, глядящей и вперед и вспять”2
, чтобы “богоподобный разум… праздно плесневел”!Гамлета чаще влечет к философским раздумьям, но уж если судьба вручила ему титаническую миссию восстановить нравственное здоровье рода человеческого, навсегда избавить людей от подлости и негодяйства, Гамлет от этой миссии не отказывается. После этого не слабохарактерностью Гамлета объяснять надо его метания, колебания, умственные и эмоциональные тупики, а историческими условиями, когда народные бунты кончались поражением. Слиться с народом – ни в его борьбе, ни в его временной покорности – Гамлет не мог.
Гамлет несет в себе луч великой надежды – горячий интерес к будущему человечества. Последнее его желание – сохранить свое “раненое имя” в памяти потомства, и, когда Горацио намеревается допить остаток яда из кубка, чтобы умереть вслед за другом, Гамлет молит его не делать это. Отныне долг Горацио –рассказать людям о том, что произошло с Гамлетом и почему он так страдал.
Гамлет молит его не делать это. Отныне долг Горацио –рассказать людям о том, что произошло с Гамлетом и почему он так страдал.
Трагичен ли образ Гамлета? Ведь так часто это оспаривается. Спрашивают, разве Гамлет не падает духом от малейшей неудачи, разве не растрачивается впустую весь его пыл, не попадают удары его мимо цели? Да, но это потому, что хочется ему большего, чем он в состоянии выполнить, и потому отвага его растрачивается впустую. Ведь самое страшное в трагедии Гамлета – не столько преступление Клавдия, сколько то, что в Дании за короткое время свыклись с деспотизмом и рабством, грубой силой и тупым послушанием, подлостью и трусостью. Самое страшное в том, что свершившееся злодейство теперь предано забвению теми, кто знает обстоятельства смерти короля. Вот пред чем в ужасе Гамлет. Прежде чем совершить злое дело, человек ждет, пока у него “совесть” утихомирится, пройдет, словно немочь. У кого-то пройдет. У Гамлета - нет, и в этом его трагедия. Не в том, разумеется, что Гамлет не хочет и не может стать бессовестным в понятиях нашей, нынешней нравственности. Трагедия в том, что ничего другого, кроме вроде бы раз и навсегда отринутой зависимости от потустороннего, нечеловеческого авторитета, он не находит для опоры и действия, для того, чтобы поставить на место “вывихнутые суставы” эпохи. Одну эпоху ему приходится судить по нормам другой, уже ушедшей эпохи, а это, по Шекспиру, немыслимо.Гамлет не раз на протяжении песни имел возможность покарать Клавдия. Почему, например, он не наносит удар, когда Клавдий молится в одиночестве? Потому, установили исследователи, что в таком случае, согласно древним поверьям, душа убитого отправилась бы прямо в рай, а Гамлету необходимо отправить ее в ад. Будь на месте Гамлета Лаэрт, он бы не упустил случая. “Оба света для меня презренны”1
, - говорит он. Для Гамлета – не презренны, и в этом трагизм его положения. Психологическая раздвоенность гамлетовского характера носит исторический характер: ее причина – двойственное состояние “современника”, в сознании которого вдруг заговорили голоса и стали действовать силы других времен. Как бы ни были популярны другие пьесы, ни одна не может соперничать с “Гамлетом”, в котором человек современной эпохи впервые узнавал себя и свои проблемы.