ГЕРОДОТИСТОРИЯ
Книга Восьмая
УРАНИЯ1. Эллинские морские силы состояли вот из каких кораблей. Афиняне выставили 127 кораблей. Воинами и матросами на этих кораблях вместе с афинянами служили неопытные, правда, в мореплавании, но доблестные и отважные платейцы[1]. Коринфяне доставили 40 кораблей, а мегарцы 20. Халкидяне снарядили экипаж для 20 кораблей, предоставленных афинянами. Эгина выставила 18 кораблей, Сикион 12, лакедемоняне 10, Эпидавр 8, эретрийцы 7, Трезен 5, стирейцы 2, кеосцы 2 боевых корабля и 2 пентеконтеры и, наконец, опунтские локры прислали на помощь 7 пентеконтер.
2. Итак, эти корабли стояли у Артемисия. Сколько кораблей выставил каждый город, я уже сказал. Общее же число кораблей, собранных у Артемисия (кроме пентеконтер)[2], было 271. Главным начальником флота спартанцы выставили Еврибиада, сына Евриклида. Союзники отказались подчиняться афинянину и объявили, что если начальник лаконского отряда не будет главнокомандующим, то они не примут участия в походе.
3. Сначала ведь (еще до отправки послов за помощью в Сикелию) шла речь о том, чтобы отдать командование флотом афинянам. Однако из‑за сопротивления союзников афинянам пришлось уступить. Самой главной заботой афинян было спасение Эллады: они понимали, что спор из‑за главного командования может погубить Элладу. И афиняне были правы. Ведь распри в своем народе настолько же губительнее войны против внешнего врага, насколько война губительнее мира. Так вот, по этим соображениям афиняне решили не противиться, а уступать, однако лишь до тех пор, пока была настоятельная нужда в помощи союзников[3]. Это они ясно дали понять впоследствии. Ибо, лишь только афиняне изгнали войско персидского царя и обратились против его собственной державы, они отняли у лакедемонян главное командование под предлогом высокомерного поведения Павсания[4]. Впрочем, это случилось позднее.
4. Итак, эллинские корабли прибыли тогда к Артемисию. Между тем, увидев огромный флот противника на якоре у Афет и [заметив], что всюду полно вражеских кораблей (ведь против ожидания силы варваров оказались гораздо более значительными)[5], эллины устрашились и решили снова бежать во внутренние воды Эллады. Узнав об этом, евбейцы просили Еврибиада подождать, по крайней мере, хоть немного, пока они тайно не отправят детей и челядь в безопасное место. Еврибиад, однако, отклонил их просьбу, и тогда евбейцы обратились к афинскому военачальнику Фемистоклу. Им удалось за 30 талантов подкупить Фемистокла, и тот склонил эллинов остаться и дать морскую битву перед Евбеей.
5. Фемистокл же сумел убедить эллинов подождать вот каким образом: из этих денег он отдал Еврибиаду 5 талантов как будто бы из своего личного достояния. Когда Фемистокл уговорил Еврибиада, то среди прочих военачальников оставался только один противник – коринфский военачальник Адимант, сын Окита. Он заявил, что отплывет и не останется у Артемисия. К нему‑то обратился Фемистокл и с клятвой сказал: “Ты не покинешь нас на произвол судьбы, так как я обещаю тебе более щедрые дары, чем даст тебе мидийский царь за измену союзникам”. С этими словами он тотчас же послал на корабль Адиманта 3 таланта серебра. Так‑то Фемистокл сумел привлечь на свою сторону денежными подарками обоих военачальников и оказать услугу евбейцам. Сам же Фемистокл тоже не остался в накладе, утаив остальные деньги[6]. А те, кто получил эти денежные подарки, полагали, что деньги на это посланы из Афин.
6. Так‑то эллины остались у Евбеи и дали там морскую битву. Произошла же она вот как. Когда варвары сразу же после полудня прибыли к Афетам и сами увидели маленький флот эллинов на якоре у Артемисия, о чем они и раньше имели сведения, то загорелись желанием напасть на эллинские корабли и захватить их. Плыть, однако, прямо на эллинов варвары считали неразумным, потому что эллины при виде подходящих врагов обратятся в бегство и могут ускользнуть под покровом ночи. Персы, естественно, полагали, что эллины именно так и поступят, и желали лишь погубить всех врагов до единого.
7. Поэтому‑то на погибель эллинам персы придумали вот что. Из всего флота они выделили 200 кораблей и отправили за остров Скиаф, чтобы враги не заметили кораблей, плывущих вокруг Евбеи мимо мыса Каферея и Гереста в Еврип. [Задачей этих кораблей было] захватить там эллинов и отрезать им путь к отступлению, в то время как главные силы должны были напасть на врага спереди. Приняв такое решение, персы направили [в обход] назначенные для окружения врага корабли[7]. Главные же силы не имели в виду в этот день нападать на эллинов в ожидании условного знака о прибытии огибавших остров кораблей. Итак, персы послали эти корабли в плавание вокруг Евбеи и в это время стали производить смотр главных сил, стоявших у Афет.
8. Между тем во время этого смотра кораблей в стане персов находился некто Скиллий из Сикиона, самый лучший водолаз того времени. После кораблекрушения у Пелиона он спас персам большую часть их сокровищ, а много присвоил и себе. Этот‑то Скиллий перебежал к эллинам (он намеревался и раньше перейти к эллинам, но до тех пор ему не представлялось удобного случая). Каким именно образом он попал потом, наконец, к эллинам, я достоверно сказать не могу. Ведь рассказы об этом представляются едва ли вероятными, Так, например, говорят, что он погрузился в море в Афетах и впервые вынырнул на поверхность только у Артемисия, т.е. проплыл под водой приблизительно 80 стадий. Передают также и другие рассказы об этом человеке, очень похожие на выдумку; некоторые же из них все‑таки правдивы. В данном случае я, впрочем, держусь того мнения, что Скиллий прибыл к Артемисию на какой‑нибудь лодке. А лишь только он явился туда, то немедленно сообщил эллинским военачальникам о кораблекрушении и о кораблях, посланных вокруг Евбеи.
9. Услышав такие вести, эллины собрались на военный совет. После многих речей верх одержало предложение: этот день еще остаться на месте и расположиться станом на берегу, а затем после полуночи выйти навстречу плывшим вокруг Евбеи кораблям. После этого военного совета, так как [главные силы персов] не начинали нападения, эллины, подождав до вечера, сами бросились на варваров, чтобы испробовать свой способ сражения – прорыв боевого строя вражеских кораблей[8].
10. Когда экипаж и военачальники на кораблях Ксеркса увидели плывущие на них малочисленные вражеские корабли, они также снялись с якорей и вышли в открытое море. Персы считали эллинов совершенно безумными и надеялись без труда захватить их корабли. И их надежды были вполне обоснованы. Ведь персы видели, сколь мало кораблей у эллинов и во сколько раз их собственный флот больше и лучше на плаву. С таким‑то чувством превосходства [над противником] персы стали окружать эллинов. Некоторые ионяне, преданные эллинскому делу и лишь неохотно выступившие в поход с персами, с великой тревогой взирали теперь, как персидский флот окружает эллинов. Они думали, что никто из эллинов уже не вернется домой. Столь слабой им казалась эллинская мощь! Другие же, напротив, радовались судьбе эллинов и даже пустились в соревнование: кто первым захватит аттический корабль, получит за это царский подарок. Ведь во всем персидском флоте только и речи было, что об афинянах.
11. Между тем эллины по первому сигналу трубы повернули носы кораблей на врага, а кормами сдвинули их в середину друг против друга. По второму сигналу эллины начали атаку, хотя и были стеснены ограниченным пространством, так что могли плыть только прямо. При этом они захватили тридцать варварских кораблей и взяли в плен Филаона, сына Херсия, брата Горга, царя Саламина, человека влиятельного в персидском флоте. Первым из эллинов овладел вражеским кораблем афинянин Ликомед, сын Эсхрея. Он получил награду за доблесть. Наступившая ночь разъединила противников, и битва осталась нерешенной. Эллины отплыли назад к Артемисию, а варвары – к Афетам. Вопреки их ожиданиям битва окончилась совершенно иначе. В этой морской битве только один эллин из царского войска – Антидор из Лемноса – перешел на сторону эллинов. За это афиняне подарили ему участок земли на Саламине.
12. С наступлением темноты (лето было в разгаре) разразился страшный ливень на всю ночь и с Пелиона гремели глухие раскаты грома. Мертвые же тела и обломки кораблей [течением] принесло к Афетам и прибило к носам персидских кораблей, и они запутались в лопастях корабельных весел[9]. Люди на кораблях в Афетах, слышавшие шум, пришли в смятение, думая, что при всех несчастьях им теперь уже не миновать гибели. Ведь едва они успели прийти в себя после крушения и бури у Пелиона, как сразу началась ожесточенная битва, а после нее – страшный ливень: бурные потоки воды стремглав обрушились [с вершины Пелиона] в море и загремели глухие раскаты грома. Такую ужасную ночь пришлось пережить персам!
13. А для кораблей, посланных вокруг Евбеи, эта самая ночь оказалась еще ужаснее, тем более что непогода застала варваров в открытом море и их ожидал печальный конец. Буря и ливень, настигли варваров у евбейских утесов[10], когда они плыли мимо “Лощин”; гонимые по воле ветра неведомо куда, варварские корабли выбросило на прибрежные скалы. Все это божество совершило, для того чтобы уравнять персидскую мощь с эллинской и чтобы флот персов не был гораздо сильнее эллинского. Так‑то эти персидские корабли нашли свою гибель у евбейских утесов.
14. Когда же, наконец, воссиял желанный день, флот варваров в Афетах хранил полное спокойствие: варвары были рады, что в теперешней беде их хоть оставили в покое. Эллины же получили подкрепление – пришло 53 аттических корабля. Прибытие этих кораблей, а также весть о гибели всего отряда варварских кораблей, плывших вокруг Евбеи, подняли дух эллинов. Эллины дождались того же часа дня, как и в предыдущий день, и затем напали на киликийские корабли. Уничтожив эти корабли, они с наступлением темноты возвратились назад к Артемисию.
15. Военачальники варваров между тем сильно досадовали на то, что такой ничтожный отряд кораблей нанес им столь сильный урон. Они страшились также гнева Ксеркса и поэтому на третий день не стали больше ждать нападения эллинов. Набравшись храбрости, персы около полудня вышли в море. Случайно эти морские битвы произошли в те же самые дни, что и битва на суше при Фермопилах, причем задачей эллинского флота была только защита Еврипа[11], так же как отряд Леонида должен был прикрывать [Фермопильский] проход. Итак, эллины стремились не допустить варваров в Элладу, а варвары – уничтожить эллинское войско и овладеть проходом.
16. Когда корабли Ксеркса стали подходить в боевом порядке, эллины спокойно стояли перед Артемисием. Затем варвары построили свои корабли дугой (в виде полумесяца), чтобы окружить врага. Тогда эллины снова вышли навстречу варварам, и битва началась. Силы противников в этой битве были равны, потому что флот Ксеркса из‑за большого числа кораблей и их величины сам себе причинял урон: корабли нарушали боевой порядок и сталкивались друг с другом. Но все же варвары держались стойко и не отступали: ведь для них было страшным позором бежать от немногочисленных вражеских кораблей. Много кораблей и людей погибло у эллинов, но еще гораздо больше варвары потеряли людей и кораблей. Так они сражались и затем разошлись, и каждый флот вернулся назад на свою стоянку.
17. В этой битве из Ксерксовых воинов отлично сражались египтяне. Они совершили много подвигов и, между прочим, захватили пять эллинских кораблей со всеми людьми. На стороне же эллинов в этот день особенно отличались афиняне и среди них Клиний, сын Алкивиада, который сражался с экипажем 200 человек на корабле, построенном на собственные средства[12].
18. Итак, оторвавшись от противника, обе стороны с радостью поспешили к своим стоянкам. Эллины же покинули поле битвы, хотя и захватив с собой [для погребения] мертвые тела и обломки кораблей, но все же с тяжелыми потерями (особенно пострадали афиняне, у которых половина кораблей была повреждена). Поэтому‑то эллины и решили, наконец, отступить во внутренние воды Эллады.
19. Между тем Фемистокл понял, что если побудить ионян и карийцев к отпадению от персов, то остальных варваров можно легко одолеть. Увидев, что евбейцы сгоняют скот к побережью [у Артемисия], Фемистокл собрал эллинских военачальников и объявил им, что у него есть средство, как переманить лучших союзников царя на сторону эллинов. Больше, однако, он ничего им не сообщил. При настоящем положении, добавил Фемистокл, следует делать вот что: сначала забить сколько кто хочет голов евбейского скота; пусть лучше собственное войско ест мясо, чем враги. Затем каждый должен отдать приказ своим людям зажечь лагерные огни. О возвращении же он сам позаботится и укажет подходящее время, когда они смогут безопасно вернуться в Элладу. Военачальники охотно согласились с этим предложением Фемистокла и тотчас велели зажечь огни и начали резать скот.
20. Евбейцы ведь пренебрегли прорицанием Бакида как ничего не значащим. Они даже не вывезли ничего из имущества в безопасное место и не сделали никаких запасов продовольствия на случай войны и таким образом сами себе уготовили жалкий конец. Прорицание же Бакида о войне гласит так:
Коль лубяное ярмо чужеземец на море накинет,
Время тогда тебе гнать многоблеющих козлищ с Евбеи.
Так как евбейцы даже не обратили внимания на это изречение, то им пришлось и теперь, и впоследствии пережить страшные невзгоды.
21. Так они поступили. Между тем из Трахина прибыл лазутчик. Ведь в Артемисии был лазутчиком антикирец Полий, который получил приказ (лодка с гребцами всегда была наготове) сообщить войску в Фермопилах, если флот потерпит неудачу. Точно так же в стане Леонида всегда находился наготове с триаконтерой афинянин Аброних, сын Лисикла, чтобы в случае какой‑нибудь беды с сухопутным войском передать весть бойцам у Артемисия. Этот‑то Аброних прибыл тогда и рассказал о печальной участи Леонида и его войска. Услышав эту весть, эллины немедленно начали отступление; отходили же корабли в том порядке, как каждый стоял: впереди [плыли] коринфяне, а последними афиняне.
22. Фемистокл же выбрал несколько самых быстроходных афинских кораблей и поплыл с ними к местам, где была пресная вода. Он велел вырезать на камнях надпись, которую на следующий день прочитали прибывшие к Артемисию ионяне. Надпись эта гласила так: “Ионяне! Вы поступаете несправедливо, идя войной на своих предков и помогая [варварам] поработить Элладу. Переходите скорей на нашу сторону! Если же это невозможно, то, по крайней мере, хоть сами не сражайтесь против нас и упросите карийцев поступить так же. А если не можете сделать ни того, ни другого, если вы скованы слишком тяжелой цепью принуждения и не можете ее сбросить, то сражайтесь, как трусы, когда дело дойдет до битвы. Не забывайте никогда, что вы произошли от нас и что из‑за вас первоначально пошла у нас вражда с персидским царем”. Фемистокл, как я думаю, написал это с двойным умыслом: либо ионяне изменят персам и перейдут к эллинам (если это воззвание Фемистокла останется неизвестным царю), либо Ксеркс, получив донесение об этом, возьмет ионян под подозрение и сам не позволит им участвовать в морских битвах[13].
23. Тотчас после того, как Фемистокл написал это воззвание [к ионянам], к варварам прибыл на лодке какой‑то человек из Гистиеи с вестью об отплытии эллинов из Артемисия. Варвары, не поверив сообщению, заключили вестника под стражу, а затем послали быстроходные корабли на разведку. Люди [с кораблей] подтвердили известие, и тогда с первыми брызгами лучей восходящего солнца весь персидский флот поплыл к Артемисию. В этом месте варвары стояли на якоре до полудня, а затем поплыли дальше в Гистиею. По прибытии туда персы захватили город гистиейцев в области Эллопии и опустошили все прибрежные селения земли Гистиеотиды.
24. Пока флот стоял там, Ксеркс распорядился убрать мертвые тела и послал к воинам во флоте глашатая. С телами павших царь сделал вот что. Из всего числа павших в его войске под Фермопилами (а их было 20 000 человек) Ксеркс велел оставить около 1000, а для остальных вырыть могилы и предать погребению. Могилы были покрыты листвой и засыпаны землей, чтобы люди с кораблей их не увидели. Глашатай же, переправившись в Гистиею, сказал всему собранному там флоту вот что: “Союзники! Царь Ксеркс позволяет всякому, желающему покинуть свое место, пойти посмотреть, как он сражается с этими безрассудными людьми, которые возмечтали одолеть царскую мощь!”.
25. После этого объявления глашатая так много людей захотело смотреть тела павших, что не хватило даже судов для [перевозки] всех. Они переправлялись и смотрели, проходя по рядам мертвых тел. Все верили, что лежавшие там мертвецы были только лакедемоняне и феспийцы (за них же считали и илотов)[14]. Все же ни для кого из приехавших [смотреть павших] не остался в тайне поступок Ксеркса со своими павшими воинами. И это было действительно даже смешно: из всего числа павших персов на виду лежала только 1000 трупов, тогда как павшие эллины – 4000 мертвых тел – все вместе были свалены в одно место[15]. Этот день прошел в осмотре мертвецов, а на следующий день люди с кораблей отплыли в Гистиею к своим кораблям, сухопутное же войско во главе с Ксерксом продолжало свой путь.
26. Здесь к персам прибыло несколько перебежчиков из Аркадии. Не имея средств для жизни, они хотели поступить на службу к персам[16]. Их привели пред очи царя и спросили, что теперь делают эллины. Один из персов от имени всех задавал вопросы. Аркадцы отвечали, что эллины справляют олимпийский праздник[17]– смотрят гимнические и эпические состязания. На вопрос перса, какая же награда назначена состязающимся за победу, те отвечали: “Победитель обычно получает в награду венок из оливковых ветвей”. Тогда Тигран, сын Артабана, высказал весьма благородное мнение, которое царь, правда, истолковал как трусость. Именно, услышав, что у эллинов награда за победу в состязании – венок, а не деньги, он не мог удержаться и сказал перед всем собранием вот что: “Увы, Мардоний! Против кого ты ведешь нас в бой? Ведь эти люди состязаются не ради денег, а ради доблести!”. Но об этом сказано довольно.
27. Между тем тотчас же после Фермопильского поражения фессалийцы отправили глашатая к фокийцам (фокийцев они ненавидели с давних пор, а после последней войны – особенно). Фессалийцы еще за несколько лет до этого похода персидского царя [на Элладу] со всем своим ополчением и союзниками вторглись в Фокиду, но потерпели тяжелое поражение с жестоким уроном. Они заперли фокийцев на Парнасе вместе с прорицателем Теллием из Элиды. Этот‑то Теллий придумал там вот какую военную хитрость. Он велел обмазать мелом 600 самых отважных фокийских [воинов] (и их самих, и доспехи) и послал их ночью против фессалийцев, приказав убивать всякого не побеленного. При виде их фессалийская стража сначала в страхе обратилась в бегство, думая, что это какие‑то призраки, а затем – и само войско. Фокийцы перебили 4000 человек и овладели щитами фессалийцев (половину этих щитов они посвятили в Абы, а другую – в Дельфы). Десятую часть захваченной в этой битве добычи составляли огромные статуи[18], стоящие около треножника перед храмом в Дельфах. Подобные же статуи фокийцы посвятили в Абы.
28. Это поражение осажденные фокийцы нанесли пешему войску фессалийцев. Конницу же, которая вторглась в их землю, они совершенно уничтожили. В горном проходе, что у Гиамполиса, они выкопали широкий ров и поместили туда порожние амфоры. Затем снова засыпали ров, сравняли с землей и стали ждать нападения фессалийцев. Конница фессалийцев стремительно бросилась в атаку, чтобы уничтожить врага, но лошади проваливались в амфоры[19]и переломали себе ноги.
29. Из‑за этих‑то двух поражений фессалийцы распалились гневом на фокийцев. Они отправили глашатая к фокийцам с таким предложением: “Фокийцы! Опомнитесь, наконец, и поймите, что вы не можете помериться с нами. Ведь уже раньше, когда мы были на стороне эллинов, у нас всегда было больше силы и влияния в Элладе, чем у вас. А теперь мы в такой силе у персидского царя, что в нашей власти изгнать вас из вашей земли, да еще и обратить в рабство. Впрочем, имея все возможности к тому, мы не желаем мстить вам. Однако за это вы должны дать нам 50 серебряных талантов, и мы обещаем отвратить грозящую вашей земле беду”.
30. Таково было предложение фессалийцев. Ведь фокийцы были единственной народностью в этой части [Эллады], которая не перешла на сторону персов и, думается, не по какой иной причине, а только из ненависти к фессалийцам. Будь фессалийцы на стороне эллинов, то фокийцы, я полагаю, поддерживали бы персов. Поэтому в ответ на это предложение фессалийцев фокийцы объявили, что не дадут никаких денег; если бы они вообще захотели, то могли бы, подобно фессалийцам, перейти к персам, но они никогда добровольно не предадут Элладу[20].
31. Получив такой ответ, фессалийцы озлобились на фокийцев и указали персидскому царю путь в Фокиду. Из Трахинии персы сначала вторглись в Дориду. Между Малидой и Фокидой тянется узкая полоса Дорийской земли, стадий около 30 в ширину, которая в древности называлась Дриопидой. Эта Дорийская земля была родиной пелопоннесских дорийцев. При вторжении варвары не разорили ее, так как жители держали сторону персов, да и фессалийцы были против опустошения[21].
32. Когда персы затем из Дориды проникли в Фокиду, то не могли захватить самих фокийцев, так как часть их бежала на высоты Парнаса. Вершина Парнаса под названием Тифора возвышается совершенно одиноко у города Неона и представляет удобное пристанище для большого отряда войска. Туда‑то фокийцы и бежали со всем своим добром. Большая же часть населения спаслась бегством к озольским локрам в город Амфиссу, который лежит по ту сторону Крисейской равнины. Варвары же разорили всю Фокиду (фессалийцы вели их войско): все, что им ни попадалось, уничтожали в огне пожарищ, предавая пламени города и святилища.
33. Действительно, на своем пути вдоль реки Кефиса варвары все превращали в пустыню и уничтожили огнем следующие города: Дримос, Харадру, Эрохос, Тефроний, Амфикею, Неон, Педиеи, Тритеи, Элатею, Гиамполис, Парапотамии и Абы, где был богатый храм Аполлона со множеством сокровищ и посвятительных приношений[22]. Было там и прорицалище, которое существует еще и поныне. И это святилище варвары разграбили и предали огню. Некоторое число фокийцев варварам все же удалось, преследуя в горах, захватить в плен. Несколько женщин также погибло от насилий множества воинов.
34. Миновав Парапотамии, варвары прибыли в Панопей[23]. Здесь войско разделилось на две части. Большая и сильнейшая часть во главе с Ксерксом, двигаясь на Афины, проникла в Беотию, сперва в Орхоменскую область. Вся Беотия была на стороне персов, и македонские отряды, которые послал Александр и разместил по отдельным городам, взяли на себя охрану беотийских городов[24]. Они хотели этим показать Ксерксу, что беотийцы на стороне персов.
35. Итак, эта часть варварского войска направилась в Беотию. Другая же часть с опытными проводниками двинулась к дельфийскому святилищу, оставив Парнас на правой стороне. Это войско также опустошало все фокийские селения на своем пути. Так были преданы огню города панопеев, давлиев и эолидов[25]. Войско же это следовало этим путем отдельно от прочих сил, чтобы разграбить дельфийское святилище и передать его сокровища царю Ксерксу. Ведь, как мне передавали, Ксерксу все знаменитые сокровища дельфийского святилища были известны лучше оставленных им в своем доме: [у персов] только и было толков, что о сокровищах в Дельфах, в особенности же о посвятительных дарах Креза, сына Алиатта[26].
36. Дельфийцы же, узнав о намерении Ксеркса, пришли в ужас. В великом страхе они вопросили оракул: закопать ли им в землю храмовые сокровища или вывезти в другую страну. Бог же запретил им трогать сокровища и сказал, что сам сумеет защитить свое достояние. Получив такой ответ оракула, дельфийцы стали заботиться о собственном спасении. Жен и детей они отослали на другую сторону в Ахею, сами большей частью укрылись на вершинах Парнаса, а свое имущество снесли в Корикийскую пещеру. Некоторые же бежали в Амфиссу, что в земле локров. Короче говоря, все дельфийцы покинули свой город, осталось лишь 60 человек и прорицатель.
37. Варвары между тем были уже близко и издали могли видеть святилище. Тогда прорицатель по имени Акерат заметил, что священное оружие[27], которого никто не должен был касаться, вынесено из мегарона[28]и лежит на земле. Прорицатель пошел сообщить об этом чуде людям, оставшимся в Дельфах. А когда персы поспешно достигли храма Афины Пронеи, случилось еще более великое чудо, чем это. Конечно, весьма удивительно, что боевое оружие появилось само собой и лежало перед храмом. Однако то, что последовало за этим, было самым удивительным знамением из всех. Ибо в то самое мгновение, когда варвары появились у святилища Афины Пронеи, с неба пали перуны, а с Парнаса со страшным грохотом низверглись две оторвавшиеся вершины и поразили множество персов. Из храма же Афины Пронеи раздавались голоса и боевой клич[29].
38. Все эти чудесные знамения повергли варваров в ужас. Дельфийцы же, лишь только заметили бегство врагов, спустились с гор и многих перебили. Оставшиеся в живых персы бежали прямым путем вплоть до Беотии. По возвращении к своим, как я узнал, эти варвары рассказывали еще и о других явленных им знамениях: два воина выше человеческого роста преследовали их и убивали.
39. Это были, по словам дельфийцев, два местных героя – Филак и Автоной, храмы которых находятся поблизости от святилища Аполлона: Филака – на самой улице выше святилища Пронеи, Автоноя же – недалеко от Кастальского источника у подножия крутого утеса Гиампии. А низвергнувшиеся с Парнаса обломки скал уцелели еще и до нашего времени и поныне лежат в священной роще Афины Пронеи, куда они стремительно обрушились, прорвав ряды варваров[30]. Так‑то произошло отступление отряда персов от дельфийского святилища.
40. Между тем эллинский флот по просьбе афинян направился из Артемисия к берегам Саламина. Остановиться же у Саламина афиняне просили потому, что хотели вывезти жен и детей из Аттики в безопасное место. А затем им нужно было держать совет о том, как дальше вести войну. Ведь при сложившихся обстоятельствах обманутые в своих расчетах афиняне должны были принять новые решения. Так, они рассчитывали найти в Беотии все пелопоннесское ополчение в ожидании варваров, но не нашли ничего подобного. Напротив, афиняне узнали, что пелопоннесцы укрепляют Истм, и так как для них важнее всего спасти Пелопоннес, то только один Пелопоннес они и хотят защищать. Все же прочие земли Эллады они оставляют на произвол судьбы[31]. При этом известии афиняне попросили сделать остановку у Саламина.
41. Так вот, остальные [эллинские] корабли бросили якорь у Саламина, афиняне же высадились на берег. Тотчас же по прибытии афиняне объявили через глашатая, чтобы каждый спасал своих детей и челядь кто где может. Тогда большинство отправило своих жен и детей в Трезен, другие – на Эгину, а иные – на Саламин. Афиняне спешили тайно укрыть родных в безопасное место, чтобы исполнить повеление оракула, а особенно вот по какой причине. По рассказам афинян, в святилище на акрополе живет большая змея – страж акрополя, которой (сообщают они далее) приносят, как [человеческому] существу, ежемесячную жертву. Эта жертва состоит из медовой лепешки. Эту‑то медовую лепешку змея прежде всегда поедала, а теперь оставила нетронутой. После того как жрица объявила об этом, афиняне гораздо скорее и охотнее покинули родной край, так как думали, что и богиня покинула свой акрополь. После того же, как женщины и дети со всем имуществом были отправлены в безопасное место, афиняне присоединились к флоту.
42. В то время как пришедшие из Артемисия корабли стояли на якоре у Саламина, остальной эллинский флот, узнав об этом, также прибыл туда из Трезена. Флот еще раньше получил приказ собраться в трезенской гавани Погоне. Туда пришло гораздо больше кораблей, чем сражалось при Артемисии, и от большого числа городов. Во главе этого флота оставался, как и при Артемисии, тот же Еврибиад, сын Евриклида, спартанец, притом человек не царского рода. Однако гораздо больше кораблей, и к тому же самых быстроходных, выставили афиняне.
43. Сражались же вот какие корабли. Из Пелопоннеса лакедемоняне выставили 16 кораблей. Коринфяне же – такое же число кораблей, как и при Артемисии. Сикионцы доставили 15 кораблей, эпидаврийцы 10, трезенцы 5, гермионяне 3. Все эти города, кроме Гермионы, принадлежат к дорийскому и македонскому племени, и [жители их] переселились в Пелопоннес из Эринея и из Пинда и, наконец, из Дриопиды. Гермионяне же – дриопы, изгнанные Гераклом и малийцами из так называемой ныне Дорийской земли.
44. Это были пелопоннесские города. Из городов же на материке только одни афиняне выставили почти столько же кораблей, как все остальные вместе, именно 180. Ведь при Саламине платейцы не сражались на афинских кораблях вот почему. Когда эллины возвратились от Артемисия и прибыли в Халкиду, платейцы высадились на противоположный берег Беотии, чтобы перевезти свои семьи и челядь в безопасное место. И вот платейцы, спасая своих близких, не могли своевременно прибыть [на помощь]. Что до афинян, то они в то время, когда пеласги владели так называемой ныне Элладой, были пеласгами и назывались кранаями. А при царе Кекропе их называли кекропидами. Когда же затем царем стал Эрехфей, они получили имя афинян и, наконец, по имени их предводителя Иона, сына Ксуфа, – ионян[32].
45. Мегарцы выставили столько же кораблей, как и при Артемисии; ампракиоты прибыли с семью кораблями, левкадцы – с тремя (население этих городов принадлежало к дорийскому племени из Коринфа).
46. Из островитян эгинцы доставили тридцать кораблей. У эгинцев, правда, были снаряжены и другие корабли, но они предназначались для защиты родной земли. А сражались они при Саламине на тридцати самых лучших кораблях. Эгинцы – это дорийцы и происходят из Эпидавра. Остров же их прежде назывался Эноной. После эгинцев прибыли халкидяне с двадцатью кораблями, [как и] при Артемисии, и эретрийцы с семью кораблями. Они – ионяне. Затем прибыли кеосцы с теми же самыми кораблями; они ионийского происхождения из Афин. Наксосцы выставили четыре корабля. Эти корабли были, собственно, посланы гражданами к персам, так же как и корабли прочих островов. Однако вопреки приказу они прибыли к эллинам по настоянию Демокрита, человека, весьма уважаемого среди наксосцев, который был тогда триерархом. Наксосцы же – ионяне и происходят от афинян. Стирейцы снарядили столько же кораблей, как и при Артемисии. Кифнии – одну триеру и одно 50‑весельное судно. И те и другие – дриопы. Так же снарядили корабли серифии и мелосцы. Это были единственные острова, которые не дали земли и воды персидскому царю.
47. Все эти города и племена, участвовавшие в войне, живут по сю сторону земли феспротов и реки Ахеронта. Феспроты ведь граничат с ампракиотами и левкадцами, которые выступили в поход из самых дальних пределов [Эллады]. Из эллинов, живущих на той стороне [Ионийского моря], только одни кротонцы пришли с одним кораблем на помощь Элладе в опасности[33]. Начальником этого корабля был Фаилл, трижды победитель на пифийских состязаниях. Кротонцы по происхождению ахейцы.
48. В то время как остальные города выступили в поход с триерами, мелосцы же, сифнийцы и серифии снарядили 50‑весельные корабли. Мелосцы (по происхождению из Лакедемона) доставили два корабля. Сифнии же и серифяне (они ионяне из Афин) – по одному. Общее же число кораблей, кроме 50‑весельных, составляло 378.
49. Собрав свои корабли у Саламина, военачальники всех упомянутых городов стали держать совет. Еврибиад предложил каждому желающему высказать свое мнение: в каком месте из тех, что еще были под властью эллинов, удобнее всего дать морскую битву. Ведь Аттика была уже оставлена на произвол судьбы, и теперь дело шло только об остальной Элладе. Большинство выступавших единодушно высказалось за то, чтобы отплыть к Истму и дать там морскую битву в защиту Пелопоннеса. В пользу этого мнения они приводили вот какой довод: если они, оставшись у Саламина, проиграют битву, то будут заперты на острове без всякой надежды на спасение; с Истма же они могут спастись, [возвратившись] в свои города.
50. В то время как пелопоннесские военачальники высказывали такие соображения, прибыл какой‑то афинянин с известием, что персидский царь находится уже в Аттике и опустошает всю землю огнем и мечом. Ксеркс с войском прошел Беотию, предав огню город Феспии (феспийцы покинули свой город и бежали в Пелопоннес). Так же поступил он и с Платеями, а затем проник в Аттику и разоряет там все. Феспии и Платеи царь предал огню, узнав от фиванцев, что эти города не на стороне персов.
51. После переправы через Геллеспонт, где варвары начали поход и оставались один месяц, считая время переправы в Европу, в течение следующих трех месяцев персы достигли Аттики. Архонтом тогда у афинян был Каллиад. Персы заняли пустой город, и только в святилище [Афины Паллады] они нашли небольшое число афинян – хранителей храмовой утвари и бедняков. Эти люди заперли ворота акрополя и завалили их бревнами, чтобы преградить вход в храм. Они не переехали на Саламин отчасти по бедности и к тому же, как им казалось, только они разгадали смысл изречения Пифии о том, что деревянная стена неодолима: акрополь, думали они, будет им убежищем, которое подразумевал оракул, а не корабли.
52. Персы же заняли холм против акрополя, который афиняне называют ареопагом, и затем стали осаждать акрополь вот как: они зажгли обмотанные паклей стрелы и стали метать их в засеку. Осажденные афиняне все‑таки продолжали защищаться, хотя дошли уже до крайности, так как засека уже их не защищала. Тем не менее, они не согласились на предложенные Писистратидами условия сдачи, но придумывали разные новые средства защиты. Так, они скатывали огромные камни на варваров, напиравших на ворота, и Ксеркс долгое время был в затруднении, как ему взять акрополь.
53. Наконец варвары нашли выход из затруднительного положения. Согласно изречению оракула, ведь вся материковая Аттика должна была перейти под власть персов. С передней [северной] стороны акрополя, противоположной воротам и дороге, ведущей наверх, несколько персов поднялось на скалу. В этом месте не было никакой стражи, так как считалось, что здесь‑то уже никто не сможет взобраться наверх. Это было подле святилища Аглавры, дочери Кекропа, где скалы действительно очень крутые. Когда афиняне увидели врагов наверху, на акрополе, то одни из них ринулись вниз со стены и погибли, другие же нашли убежище внутри святилища. Персы же, поднявшись наверх, прежде всего, направились к воротам святилища и открыли их; затем они умертвили защитников, моливших о спасении. Когда со всеми защитниками акрополя было покончено, персы разграбили святилище и предали огню весь акрополь[34].
54. Захватив полностью Афины [и акрополь], Ксеркс отправил конного гонца в Сусы к Артабану с сообщением о достигнутом успехе. На второй день после отправления гонца царь собрал афинских изгнанников, следовавших за ним в походе, и повелел подняться на акрополь и принести жертву по своему обряду. Потому ли он приказал это, что видел какое‑либо сновидение, или же раскаивался в том, что велел предать огню святилище. Афинские же изгнанники исполнили царское повеление[35].
55. Почему я об этом упомянул, я сейчас расскажу. Есть на акрополе святилище Эрехфея, как говорят, рожденного Землей, и в нем маслина и источник соленой воды. У афинян существует сказание, что Посейдон и Афина, поспорив из‑за этой страны, перенесли туда маслину и источник как [видимые] знаки своего владычества над страной. Эту‑то маслину варвары как раз и предали огню вместе со святилищем. На следующий день после пожара афинские [изгнанники] по приказанию царя пришли в святилище и увидели, что от пня пошел отросток почти в локоть длиной. Об этом они сообщили царю.
56. Между тем весть об участи афинского акрополя привела эллинов у Саламина в столь великое смятение, что некоторые военачальники даже не стали дожидаться, пока будет решено, [где дать морскую битву]. Они бросились к своим кораблям и подняли паруса, чтобы тотчас же отплыть. Оставшиеся военачальники решили дать морское сражение перед Истмом. С наступлением ночи собрание разошлось, и военачальники взошли на борт своих кораблей.
57. Когда Фемистокл пришел на свой корабль, афинянин Мнесифил спросил его, какое решение принято [на совете]. Узнав о решении отвести корабли к Истму и сражаться перед Пелопоннесом, Мнесифил сказал: “Если флот покинет Саламин, то тебе больше не придется сражаться за родину. Ведь каждый вернется в свой город, и тогда ни Еврибиад и никто на свете не сможет уже помешать флоту рассеяться. Эллада погибнет от собственной глупости. Поэтому если есть какая‑нибудь возможность [спасения], то иди и попытайся отменить решение или, по крайней мере, убедить Еврибиада остаться здесь”.
58. Этот совет пришелся Фемистоклу весьма по душе. Ничего не ответив, он направился к кораблю Еврибиада. Придя к Еврибиаду, Фемистокл сказал, что желает обсудить с ним одно общее дело. Еврибиад пригласил его на свой корабль, предложив сказать, что ему нужно. Тогда Фемистокл сел рядом со спартанцем и повторил все слова Мнесифила (но как свое собственное мнение) и, кроме того, прибавил еще много других доводов, пока, наконец, не убедил его просьбами сойти с корабля и созвать совет военачальников.
59. Когда военачальники собрались (еще до того как Еврибиад объяснил причину созыва совещания), Фемистокл произнес длинную речь, так как дело для них было слишком важным. Коринфский военачальник Адимант, сын Окита, однако, прервал его словами: “Фемистокл! На состязаниях бьют палками тех, кто выбегает раньше поданного знака”. В свое оправдание Фемистокл ответил: “А тот, кто остается позади, не получает в награду венка!”.
60. Так он дружески ответил коринфянину. Однако, обращаясь к Еврибиаду, Фемистокл теперь не повторил того, что сказал ему раньше, именно что флот рассеется, если они покинут Саламин. Ведь с его стороны было бы неуместно в присутствии союзников кого‑нибудь обвинять. Поэтому Фемистокл выдвинул другие доводы и сказал вот что: “В твоих руках ныне спасение Эллады! Послушайся моего совета и дай здесь морскую битву, а не следуй за теми, кто предлагает отплыть отсюда к Истму. Сравни оба предложения: у Истма придется сражаться с персами в открытом море, а это нам весьма невыгодно, так как наши корабли более тяжелые и числом уступают врагу. С другой стороны, ты потеряешь Саламин, Мегары и Эгину, даже если в остальном нам улыбнется счастье. Ведь за флотом последует и сухопутное войско, и таким образом ты сам приведешь врагов в Пелопоннес и ввергнешь в опасность всю Элладу. Если же ты послушаешься меня, то получишь вот какие выгоды. Во‑первых, если мы будем сражаться с небольшим числом кораблей в теснине против большого флота, то, по всей вероятности, одержим решительную победу. Ведь сражаться в теснине выгоднее нам, а в открытом море – противнику. К тому же Саламин, куда мы перевезли жен и детей, также остается в наших руках. И этим ты также достигнешь того, к чему вы больше всего стремитесь. Если ты останешься здесь, то будешь так же хорошо защищать Пелопоннес, как и на Истме, и благоразумно не привлечешь туда врагов. Если дело пойдет так, как я ожидаю, и мы победим на море, то варвары никогда не придут к вам на Истм. Они не проникнут и дальше в Аттику, но обратятся в беспорядочное бегство. И этим мы спасем Мегары, Эгину и Саламин. При Саламине и оракул обещал нам также «врагов одоленье». Когда люди принимают разумные решения, то обычно все им удается. Если же их решения безрассудны, то и божество обыкновенно не помогает человеческим начинаниям”.
61. Когда Фемистокл говорил это, коринфянин Адимант снова восстал против него и сказал: “Тому, кто не имеет родины, следовало бы молчать. Еврибиад не должен предоставлять права голоса человеку, лишенному отечества. Ведь, прежде чем вносить предложения, Фемистокл должен показать, какой город он представляет”. Так упрекал Адимант Фемистокла, потому что Афины были взяты и находились во власти врага. Тогда‑то Фемистокл наговорил ему и коринфянам много резких слов. Он доказывал, что город Афины и Аттическая земля больше Коринфа и что Афины снарядили 200 кораблей. И ни один эллинский город не в состоянии отразить нападение афинян.
62. После этих слов Фемистокл вновь обратился к Еврибиаду и заговорил более решительно, чем прежде: “Если ты останешься здесь и выкажешь себя доблестным мужем – прекрасно! Если – нет, погубишь Элладу. Ведь в этой войне главная наша опора – флот. Поэтому послушайся меня! Если же ты этого не сделаешь, то мы немедленно с женами, детьми и челядью отправимся в италийский Сирис. Город этот уже с давних времен наш, и по изречениям оракула мы должны там поселиться. А вы, лишившись таких союзников, как мы, еще вспомните мои слова!”.
63. Эти слова Фемистокла заставили Еврибиада переменить мнение. Он позволил убедить себя, как я думаю, главным образом из страха, что афиняне покинут его, уведи он свой флот к Истму. Ведь без афинян остальные эллины не могли уже осмелиться на бой с врагами. Итак, Еврибиад принял совет Фемистокла оставаться и дать там битву.
64. Так, после жаркого спора эллины у Саламина по приказу Еврибиада стали готовиться к сражению. Когда наступил день, с восходом солнца разразилось землетрясение: земля и море сотрясались. Эллины же решили вознести молитвы богам и призвать на помощь Эакидов[36]. Так они и сделали: совершив молебствие всем богам, они призвали из Саламина на помощь Эанта и Теламона, а за самим Эаком и прочими Эакидами отправили корабль на Эгину.
65. Дикей[37], сын Феокида, афинский изгнанник, бывший тогда в почете у персов, рассказывал: когда войско Ксеркса опустошало опустевшую Аттику, ему как раз пришлось быть вместе с лакедемонянином Демаратом на Фриасийской равнине. И вот он увидел поднимающееся от Элевсина облако пыли, как бы от трех мириад человек[38]. Оба они пришли в изумление: какие это люди могли поднять такое облако пыли? И вдруг послышались звуки голосов, которые показались им ликующей песней хора мистов. Демарат, который не был посвящен в Элевсинские мистерии, спросил Дикея, что это за звуки. А тот отвечал: “Демарат! Ужасная беда грозит царскому войску. Аттика ведь покинута жителями, и совершенно очевидно, что это голос божества, которое идет из Элевсина на помощь афинянам и их союзникам. И если [это облако пыли] обрушится на Пелопоннес, то это грозит опасностью самому царю и его войску на материке; если же оно обратится на корабли у Саламина, тогда под угрозой царский флот. А празднество это афиняне справляют каждый год в честь Матери и Коры[39], и всякий афинянин или другой эллин, если пожелает, принимает посвящение в таинства. Звуки же, которые ты слышишь, – это ликующие песни [хора] на празднике”. На это Демарат ответил: “Храни молчание и никому не говори об этом! Ведь, если эти твои слова дойдут до царя, тебе не снести головы и тогда ни я и никто на свете не сможет тебя спасти. Но будь спокоен и предоставь богам заботу о войске персов”. Такой совет Дикею дал Демарат. А пыль и звуки голосов превратились в облако, которое, поднявшись вверх, полетело на Саламин к эллинскому флоту. Тогда Демарат и Дикей поняли, что флоту Ксеркса предстоит гибель. Это рассказывал Дикей, сын Феокида, ссылаясь на Демарата и других свидетелей.
66. После осмотра павших лакедемонян люди с кораблей Ксеркса переправились из Трахина в Гистиею. Там флот оставался три дня и затем поплыл через Еврип, а еще через три дня прибыл в Фалер. Боевые силы персов, вступившие в Аттику по суше и по морю, как я думаю, по численности были не меньше тех, что стояли у Сепиады и под Фермопилами. Ведь потери, понесенные персами от непогоды и в морских бритвах при Фермопилах и Артемисии, уравновешивались подкреплениями, прибывшими к царю позднее. Малийцы, дорийцы, локры и все беотийское ополчение, кроме феспийцев и платейцев, а также каристийцы, андросцы, теносцы и все остальные, за исключением пяти городов, имена которых я упомянул выше, присоединились к царскому войску. Ведь, чем дальше царь проникал в глубь Эллады, тем больше народностей шло за ним.
67. Весь персидский флот, кроме паросских кораблей, прибыл к Афинам, паросцы же остались на Кифне в ожидании исхода боя. Когда все остальные корабли бросили якорь в Фалере, сам Ксеркс спустился на побережье к кораблям для встречи и совещания с начальниками кораблей. По прибытии царь воссел на почетном председательском месте. Затем явились вызванные на совет властители племен и начальники кораблей и заняли места, указанные царем по чину. Во главе сидел царь Сидона, затем тирский царь и потом уже остальные. Когда они уселись в ряд по чинам и званиям, Ксеркс послал Мардония и велел спрашивать каждого по очереди, следует ли дать морскую битву или нет[40].
68. Мардоний обходил ряды и спрашивал, начиная с царя Сидона. Все единодушно высказались за то, чтобы дать сражение, и только Артемисия сказала вот что: “Мардоний! Передай царю, что я говорю так: «Владыка! Так как в битвах при Евбее я, конечно, не оказалась трусом и совершила не самые ничтожные деяния, то я должна откровенно заявить тебе то, что я считаю самым полезным для тебя. Поэтому я говорю тебе: щади свои корабли и не вступай в битву. Здесь эти люди так же превосходят на море твоих людей, как мужчина – женщину. Зачем тебе вообще начинать опасную битву? Разве не в твоей власти Афины, из‑за чего ты и выступил в поход? Разве ты не владыка и остальной Эллады? Никто не стоит на твоем пути. Те, кто восстал против тебя, получили по заслугам. Я хочу рассказать тебе, чем, по моему мнению, кончится дело с нашими врагами. Если ты не начнешь поспешно морской битвы, а будешь стоять здесь с кораблями на якоре, оставаясь в Аттике, или даже продвинешься в Пелопоннес, то твои замыслы, владыка, ради которых ты прибыл в Элладу, без труда увенчаются успехом. Здесь эллины не в состоянии очень долго сопротивляться. Ты рассеешь их силы, и они разбегутся по своим городам. Ведь у них на этом острове, как я слышала, нет продовольствия. И если ты двинешься с войском на Пелопоннес, то следует ожидать, что люди из Пелопоннеса не останутся здесь с флотом; они даже не подумают сражаться на море за Афинскую землю. Напротив если ты сейчас поспешишь дать бой, то я опасаюсь, что поражение твоего флота повлечет за собой и гибель сухопутного войска. Кроме того, запомни, царь, еще вот что: у хороших господ обычно бывают плохие слуги. Ты – самый благородный властелин на свете, а слуги у тебя плохие (они, правда, считаются твоими союзниками – эти египтяне, киприоты, киликийцы и памфилы) и пользы от них никакой»”.
69. Так Артемисия говорила Мардонию. А все, кто относился к ней доброжелательно, огорчились: они думали, что Артемисию постигнет царская опала за то, что она отсоветовала царю дать морскую битву. Напротив, недоброжелатели и завистники (царь ведь оказывал ей наибольший почет среди всех союзников) радовались возражению, которое, как они думали, ее погубит. Когда же мнения военачальников сообщили Ксерксу, царь весьма обрадовался совету Артемисии. Он и раньше считал Артемисию умной женщиной, а теперь расточал ей еще больше похвал. Тем не менее, царь велел следовать совету большинства военачальников. Ксеркс полагал, что персы при Евбее сражались плохо только потому, что он сам не присутствовал. Зато теперь царь принял меры, чтобы самому наблюдать морскую битву.
70. Был отдан приказ к отплытию, персидские корабли взяли курс на Саламин и там спокойно выстроились в боевом порядке. Однако днем они не могли уже вступить в бой: надвигалась ночь. Поэтому персы стали готовиться к бою на следующий день. Эллинов же охватил страх и тревога. Особенно тревожились пелопоннесцы: они должны были сидеть здесь, на Саламине, и сражаться за землю афинян. Ведь, проиграв битву, они будут отрезаны и осаждены на острове, а родина останется беззащитной.
71. Между тем сухопутное войско варваров двинулось на Пелопоннес. Конечно, там были приняты все какие только возможно меры, чтобы не допустить вторжения варваров по суше. Ведь, лишь только весть о гибели войска Леонида в Фермопилах достигла Пелопоннеса, из всех городов поспешно собрались воины и заняли Истм. Предводителем их был Клеомброт, сын Анаксандрида, брат Леонида. Они разбили свой стан на Истме, завалили Скиронову дорогу, сделав ее непроезжей, а затем решили на военном совете построить стену поперек Истма. А так как войско состояло из многих десятков тысяч воинов, и каждый усердно работал, то дело быстро подвигалось вперед. И действительно, отовсюду несли камни, кирпичи, бревна, корзины, полные песку, и работа непрестанно продолжалась днем и ночью без отдыха.
72. Из эллинских городов и племен прибыли на помощь к Истму вот какие: лакедемоняне, все племена аркадцев, элейцы, коринфяне, сикионцы, эпидаврийцы, флиунтцы, трезенцы и гермионяне. Это были города, поспешившие на помощь, тревожась за Элладу в грозный час опасности. Остальных же пелопоннесцев война ничуть не заботила, хотя олимпийский и карнейский праздники уж прошли.
73. А живет в Пелопоннесе семь разных племен. Из них аркадцы и кинурии – коренные жители страны и поныне еще обитают в тех же местах, где жили в древности[41]. Одно племя – ахейское, правда, не выселялось из Пелопоннеса, но [вынуждено было покинуть] свою родину и ныне живет в чужой земле. Остальные же четыре племени из семи – пришельцы. Это – дорийцы, этолийцы, дриопы и лемносцы. У дорийцев есть много знаменитых городов, а у этолийцев – только один единственный город – Элида. Дриопам принадлежат Гермиона и Асина, что находится близ лаконского города Кардамилы. Парореаты же – все лемносцы. Кинурии принадлежат к коренным жителям. Это, по‑видимому, единственное ионийское племя в Пелопоннесе. Со временем, будучи под властью аргосцев, они обратились в дорийцев. Это – орнеаты и их соседи. Из этих семи племен остальные города, кроме только что упомянутых, оставались нейтральными. А если сказать откровенно, то другие города только потому держались в стороне от общего дела, что сочувствовали персам[42].
74. Воины на Истме трудились между тем с таким рвением, как будто спасение Эллады зависело только от них. Ведь одержать победу на море они вовсе не надеялись. Пелопоннесцами же у Саламина, несмотря на известие об этих работах, овладел страх. Они опасались не так за самих себя, как за Пелопоннес. Сначала люди тайно переговаривались друг с другом, дивясь безрассудству Еврибиада. Наконец недовольство прорвалось открыто. Созвали сходку и опять много толковали о том же: одни говорили, что нужно плыть к Пелопоннесу и там дать решительный бой за него, а не сражаться здесь за землю, уже захваченную врагом. Напротив, афиняне, эгинцы и мегарцы советовали остаться у Саламина и дать отпор врагу.
75. Когда Фемистокл увидел, что мнение пелопоннесцев стало одерживать верх, он незаметно покинул собрание. Выйдя из совета, он отправил на лодке одного человека с поручением в мидийский стан. Звали этого человека Сикинн, и был он слугой и учителем детей Фемистокла. Его‑то Фемистокл после войны сделал феспийским гражданином (когда феспийцы принимали новых граждан) и богачом[43]. Прибыв на лодке к военачальникам варваров, Сикинн сказал вот что: “Послал меня военачальник афинян тайно от прочих эллинов (он на стороне царя и желает победы скорее вам, чем эллинам) сказать вам, что эллины объяты страхом и думают бежать. Ныне у вас прекрасная возможность совершить величайший подвиг, если вы не допустите их бегства. Ведь у эллинов нет единства, и они не окажут сопротивления: вы увидите, как ваши друзья и враги [в их стане] станут сражаться друг с другом”. После этого Сикинн тотчас же возвратился назад.
76. Варвары поверили этому сообщению. Прежде всего, они высадили на островок Пситталию, что лежит между Саламином и материком, большой персидский отряд. Потом, с наступлением полночи, корабли западного крыла отплыли к Саламину, чтобы окружить эллинов. Корабли же, стоявшие у Кеоса и Киносуры[44], также вышли в море, так что весь пролив до Мунихия[45]был занят вражескими кораблями. Варвары плыли туда для того, чтобы не дать эллинам бежать, отрезать их на Саламине и отомстить за битву при Артемисии. А на острове под названием Пситталия высадился персидский отряд, чтобы спасать или уничтожать занесенных туда волнами людей и обломки кораблей (ведь остров лежал, на пути предстоящего сражения). Приготовления эти персы производили в полной тишине, чтобы враги ничего не заметили. Так персы готовились к бою, проведя целую ночь без сна.
77. Я не могу оспаривать правдивость изречений оракулов. Если предсказания недвусмысленны, я не хочу подвергать их сомнению. Вот, например, такое изречение:
Но когда берег святой со златым мечом Артемиды
До Киносуры морской съединят корабельной запрудой,
В спеси безумной разрушив прекрасный город Афины,
Славная Дика тогда смирит сына Дерзости Кора,
Буйного (мнится ему, что все покорил он под ноги),
Медь будет с медью сходиться. Арес же пучину
Кровью окрасит морскую. Тогда день свободы Элладе
Дальногремящий Кронид принесет и владычица Ника.
Если Бакид изрекает такое пророчество в столь ясных выражениях, то я и сам не смею высказывать недоверие к его прорицаниям и не желаю слушать возражений от других.
78. Между тем военачальники [эллинов] под Саламином продолжали жаркий спор, не зная еще, что варварские корабли уже окружили их. Они думали, что враги стоят еще на прежнем месте, где они видели их днем.
79. Во время этого спора с Эгины прибыл Аристид, сын Лисимаха, афинянин, которого народ изгнал остракизмом[46]. Этого Аристида я считаю, судя по тому, что узнал о его характере, самым благородным и справедливым человеком в Афинах. Он предстал перед советом и велел вызвать Фемистокла (Фемистокл вовсе не был его другом, а, напротив, злейшим врагом). Теперь перед лицом страшной опасности Аристид предал забвению прошлое и вызвал Фемистокла для переговоров. Он узнал, что пелопоннесцы хотят отплыть к Истму. Когда Фемистокл вышел к нему, Аристид сказал: “Мы должны всегда, и особенно в настоящее время, состязаться, кто из нас сделает больше добра родине. Я хочу только сказать тебе, что пелопоннесцы могут теперь рассуждать сколько угодно об отплытии отсюда, это совершенно бесполезно. Я видел собственными глазами и утверждаю, что коринфяне и сам Еврибиад не смогут теперь отплыть отсюда, даже если бы и захотели: ведь мы окружены врагами. Выйди и сообщи об этом”.
80. Фемистокл же ответил ему так: “Твой совет превосходен, и ты принес добрую весть. Ведь ты подтвердил мне как очевидец, что все произошло, как я желал. Знай же, что мидяне поступили так по моему внушению. Ведь эллины не желали добровольно сражаться, поэтому я должен был заставить их сделать это против воли. Но так как ты пришел с доброй вестью, то сам и передай ее. Ведь, если я сам скажу им об этом, они сочтут мои слова пустой болтовней и не поверят, так как, по их мнению, варвары никогда не сделают этого. Поэтому выйди и сам сообщи им, как обстоит дело! Если они поверят твоему сообщению, то все хорошо. А если и не поверят, то нам это безразлично: бежать они, конечно, уже больше не смогут, так как ведь, по твоим словам, мы окружены со всех сторон”.
81. После этого Аристид предстал перед советом и объявил, что прибыл с Эгины, лишь с трудом избежав преследования сторожевых кораблей варваров. Весь эллинский флот окружен кораблями Ксеркса, и он советует приготовиться, чтобы дать отпор врагу. Затем Аристид покинул собрание. А в совете опять начались споры потому, что большинство военачальников не верили сообщению Аристида.
82. В то время как они еще сомневались, прибыла теносская триера под начальством Пантия, сына Сосимена, который перешел на сторону эллинов. Этот‑то корабль принес самые достоверные сведения. За это деяние [имя] теносцев вырезано на дельфийском треножнике в числе победителей персидского царя. Итак, вместе с этим кораблем, перешедшим к эллинам у Саламина, и с ранее присоединившимся у Артемисия лемносским эллинский флот насчитывал теперь 380 кораблей. Прежде ведь недоставало двух кораблей до этого числа.
83. Эллины же поверили известию теносцев и стали готовиться к бою. Когда занялась заря, военачальники созвали сходку корабельных воинов и Фемистокл перед всеми держал прекрасную речь. В этой речи он сопоставлял все благородные и постыдные побуждения, которые проявляются в душе человеческой. Фемистокл призывал воинов следовать благородным порывам и закончил речь приказанием вступить на борт кораблей. Воины уже поднимались на свои корабли, как вдруг с Эгины возвратилась триера, посланная к Эакидам. Тогда весь эллинский флот вышел в море, и тотчас же варвары напали на него.
84. Прочие эллины хотели было уже грести назад и причалить к берегу, а Аминий из Паллены, афинянин, выйдя из строя, напал на вражеский корабль. Корабли сцепились и не могли разойтись. Поэтому другие корабли подошли на помощь Аминию и вступили в бой. Так, по афинскому преданию, началась битва; а эгинцы утверждают, что бой завязал первым корабль, посланный на Эгину к Эакидам. Рассказывают также, что эллинам явился призрак некоей женщины. Громким голосом, так что весь флот слышал, призрак ободрил эллинов, обратившись к ним сначала с язвительными словами: “Трусы! Доколе будете вы еще грести назад? ”.
85. Против афинян стояли финикияне (они образовали западное крыло у Элевсина), а против лакедемонян – Ионяне, которые находились на восточном крыле против Пирея. Однако только немногие ионяне по призыву Фемистокла бились без воодушевления, большинство же сражалось мужественно. Я мог бы перечислить имена многих начальников ионийских триер, которые захватили эллинские корабли, но не желаю их упоминать, кроме Феоместора, сына Андродаманта, и Филака, сына Гистиея (оба они из Самоса). А только этих одних я упоминаю ради того, что Феоместора за этот подвиг персы сделали тираном Самоса. Филака же они записали в список “благодетелей” царя и пожаловали обширными землями. Этих царских “благодетелей” зовут по‑персидски “оросангами”[47]. Так обстояло дело с этими начальниками триер.
86. Большинство вражеских кораблей у Саламина погибло: одни были уничтожены афинянами, а другие эгинцами. Эллины сражались с большим умением и в образцовом порядке. Варвары же, напротив, действовали беспорядочно и необдуманно. Поэтому‑то исход битвы, конечно, не мог быть иным. Между тем варвары на этот раз бились гораздо отважнее, чем при Евбее. Из страха перед Ксерксом каждый старался изо всех сил, думая, что царь смотрит именно на него.
87. Об остальных – как эллинах, так и варварах – я не могу точно сказать, как каждый из них сражался. Что же до Артемисии, то с ней приключилось вот какое событие, отчего она еще более возвысилась в глазах царя. Именно, когда царский флот уже пришел в великое расстройство, в это самое время аттический корабль пустился в погоню за кораблем Артемисии. Сама она не могла бежать, так как впереди шли другие союзные корабли, а ее собственный корабль как раз находился в непосредственной близости от неприятеля. Тогда Артемисия решилась вот на какое дело, что ей и удалось. Преследуемая аттическим кораблем, она стремительно бросилась на союзный корабль калиндян, на котором плыл сам царь калиндян Дамасифим. Даже если у Артемисии еще раньше на Геллеспонте была с ним действительно какая‑нибудь ссора, то я все же не мог бы решить, умышленно ли она совершила этот поступок или же калиндийский корабль только случайно столкнулся с ее кораблем. Когда же Артемисия стремительно бросилась на калиндийский корабль и потопила его, то этот счастливый случай принес ей двойную пользу. Так, начальник аттического корабля, увидев, что она напала на варварский корабль, либо принял корабль Артемисии за эллинский, либо решил, что ее корабль покинул варваров и перешел к эллинам. Поэтому он отвернул от корабля Артемисии и обратился против других кораблей.
88. Так‑то Артемисия, во‑первых, спаслась бегством, а затем ей, несмотря на причиненный вред, как раз благодаря этому удалось снискать величайшее благоволение Ксеркса. Как передают, наблюдая за ходом битвы, царь заметил нападающий корабль Артемисии, и кто‑то из его свиты сказал: “Владыка! Видишь, как храбро сражается Артемисия и даже потопила вражеский корабль”. Ксеркс спросил, правда ли, что это Артемисия, и приближенные подтвердили, что им хорошо известен опознавательный знак корабля царицы. Погибший же корабль они считали вражеским. А Артемисии, как было сказано, сопутствовала удача и во всем прочем; особенно же ей посчастливилось в том, что с калиндийского корабля никто не спасся, чтобы стать ее обвинителем. Передают, что Ксеркс сказал затем [в ответ] на замечание спутников: “Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами”. Это были, как говорят, слова Ксеркса.
89. В этом бою [у персов] пал военачальник Ариабигн, сын Дария и брат Ксеркса, и с ним много других знатных персов, мидян и их союзников. У эллинов же было немного потерь: они умели плавать, и поэтому люди с разбитых кораблей, уцелевшие в рукопашной схватке, смогли переплыть на Саламин. Напротив, большинство варваров из‑за неумения плавать нашло свою гибель в морской пучине. Лишь только передние корабли обратились в бегство, большая часть их стала гибнуть. Ведь задние ряды кораблей, желая пробиться вперед, чтобы совершить какой‑нибудь подвиг перед царем, сталкивались со своими же кораблями.
90. В суматохе битвы произошло еще вот что. Несколько финикиян, корабли которых затонули, явились к царю с обвинением ионян в измене, будто бы их корабли погибли по вине ионян. Однако военачальники ионян не пострадали, а клеветники‑финикияне, напротив, понесли заслуженную кару. Произошло же это вот как. Пока финикияне еще внушали царю это, самофракийский корабль напал на аттический. Аттический корабль стал тонуть, а стремительно подоспевший эллинский корабль потопил самофракийский. Самофракийцы были, однако, искусными метателями дротиков: они стали метать дротики и сбросили в море воинов с корабля, потопившего их корабл
91. Когда варвары, пытаясь выйти к Фалеру, бежали, эгинцы, устроившие засаду в проливе, совершили замечательные подвиги. В то время как афиняне в суматохе битвы топили вражеские корабли, если те сопротивлялись и бежали, эгинцы перехватывали бегущих. Если какому‑нибудь кораблю и удавалось избежать афинян, он попадал в руки эгинцев.
92. В это время корабль Фемистокла, преследовавший вражеский корабль, встретился с кораблем эгинца Поликрита, сына Криоса. Поликрит напал на сидонский корабль, который захватил сторожевой эгинский корабль у [острова] Скиафа. На этом корабле находился Пифей, сын Исхеноя (персы, восхищенные его доблестью, сохранили жизнь тяжелораненому Пифею и держали его на своем корабле)[50]. Этот‑то сидонский корабль, везший Пифея, был теперь захвачен вместе с персидскими воинами, так что Пифей мог благополучно вернуться на Эгину. Увидев аттический корабль, Поликрит тотчас же по опознавательному знаку признал его за корабль военачальника. Затем Поликрит громким голосом вызвал Фемистокла и с издевкой напомнил ему о “расположении эгинцев к персам”. Такие упреки Поликрит бросил Фемистоклу как раз, когда напал на вражеский корабль. Варвары же с уцелевшими кораблями бежали в Фалер под защиту сухопутного войска.
93. Величайшую славу среди эллинов стяжали себе в этой битве эгинцы, а затем – афиняне. Среди отдельных воинов особенно отличились эгинец Поликрит и афиняне – Ермен из дема Анагирунта и Аминий из Паллены (тот, который преследовал Артемисию). Знай Аминий, что Артемисия находилась на этом корабле, он, конечно, не прекратил бы преследования, пока не захватил бы корабль или сам не был бы захвачен. Действительно, начальники афинских кораблей получили приказание захватить в плен Артемисию, а, кроме того, за поимку царицы живой была еще назначена награда в 1000 драхм. Ведь афиняне были страшно озлоблены тем, что женщина воюет против них. А ей, как я уже рассказал, удалось бежать, а также и остальным варварам с уцелевшими кораблями в Фалер.
94. Что касается Адиманта, коринфского военачальника, то он, по рассказам афинян, с самого начала битвы в смертельном страхе велел поднять паруса и бежал. Коринфяне же, видя бегство корабля военачальника, также бежали. Когда беглецы были уже вблизи святилища Афины Скирады на Саламине[51], навстречу им вышло какое‑то парусное судно, ниспосланное божеством, которое, как оказалось, никто [из людей] не посылал. Судно подошло к коринфянам, когда те ничего еще не знали об участи флота. Афиняне усмотрели в этом вмешательство божества вот почему. Когда судно приблизилось к коринфским кораблям, то люди, бывшие на нем, сказали: “Адимант! Ты обратился в бегство с твоими кораблями, предательски покинув эллинов. А эллины все‑таки одерживают столь полную победу над врагом, о какой они могли только мечтать!”. Адимант не поверил их словам, и тогда они снова сказали, что готовы отдаться коринфянам в заложники и принять смерть, если эллины не одержат блестящей победы. Тогда Адимант и другие коринфяне повернули свои корабли и возвратились назад к флоту, когда битва уже кончилась. Так гласит афинское предание. Коринфяне же, конечно, возражают против этого, утверждая, что доблестно сражались в битве в числе первых. Все прочие эллины подтверждают это[52].
95. Афинянин же Аристид, сын Лисимаха, о котором я недавно упоминал как о человеке благороднейшем, во время Саламинской битвы сделал вот что. С большим отрядом гоплитов (это были афиняне, стоявшие на побережье Саламина) он переправился на остров Пситталию и перебил всех персов, находившихся на этом острове.
96. После окончания битвы эллины снесли на берег Саламина все найденные обломки кораблей и стали готовиться к новому бою: они ожидали, что царь с оставшимися кораблями еще раз отважится совершить нападение. Между тем множество корабельных обломков, подхваченных западным ветром, принесло к берегам Аттики, к так называемому [мысу] Колиада. Так‑то исполнились не только все прорицания Бакида и Мусея о морской битве, но и пророчество о принесенных волнами сюда корабельных обломках (за много лет до этого изрек его афинский прорицатель Лисистрат, смысл его остался непонятным всем эллинам):
Колиадские жены [ячмень] будут жарить на веслах.
Это пророчество должно было теперь исполниться после отступления царя.
97. Когда Ксеркс понял, что битва проиграна, то устрашился, как бы эллины (по совету ионян или по собственному почину) не отплыли к Геллеспонту, чтобы разрушить мосты. Тогда ему грозила опасность быть отрезанным в Европе и погибнуть. Поэтому царь решил отступить. Желая, однако, скрыть свое намерение от эллинов и от собственного войска, Ксеркс велел строить плотину [между берегом и Саламином][53]. Прежде всего, он приказал связать финикийские грузовые суда, которые должны были служить понтонным мостом и стеной, и затем стал готовиться к новой морской битве. Все, видевшие эти сборы, думали, конечно, что царь совершенно серьезно решил оставаться и готовится продолжать войну. Только Мардоний не дал себя обмануть этим, так как ему были прекрасно известны замыслы царя.
98. Тем временем Ксеркс отправил в Персию гонца с вестью о поражении. Нет на свете ничего быстрее этих гонцов: так умно у персов устроена почтовая служба! Рассказывают, что на протяжении всего пути у них расставлены лошади и люди, так что на каждый день пути приходится особая лошадь и человек. Ни снег, ни ливень, ни зной, ни даже ночная пора не могут помешать каждому всаднику проскакать во весь опор назначенный отрезок пути. Первый гонец передает известие второму, а тот третьему. И так весть переходит из рук в руки, пока не достигнет цели, подобно факелам на празднике у эллинов в честь Гефеста. Эту конную почту персы называют “ангарейон”[54].
99. Первое известие о взятии Афин Ксерксом, доставленное в Сусы, так обрадовало оставшихся дома персов, что они осыпали миртовыми ветвями все улицы города, воскуряли фимиам, приносили жертвы и задавали пиры. А вторая весть [о поражении] настолько потрясла персов, что все они раздирали свои одежды и с криками и бесконечными воплями обвиняли Мардония. Так вели себя персы, сокрушаясь, впрочем, не столько о гибели флота, сколько тревожась за самого Ксеркса.
100. И эти огорчения и тревоги продолжали тяготить персов все время, пока сам Ксеркс по возвращении не успокоил их. Мардоний же видел, как глубоко Ксеркс опечален поражением, и подозревал, что царь замыслил отступление из Афин. Сообразив, что ему, который убедил царя идти в поход на Элладу, придется нести ответственность, Мардоний решил, что лучше еще раз попытать счастья в битве, покорить Элладу или с честью пасть в борьбе за великое дело. Впрочем, он больше надеялся на покорение Эллады. Итак, обдумав все это, Мардоний обратился к царю с такими словами: “Владыка! Не печалься и не принимай близко к сердцу эту беду! Ведь решительный бой предстоит нам не на море с кораблями, а на суше с пехотой и конницей. Никто из этих людей, считающих себя победителями, не осмелится сойти с кораблей и выступить против тебя, а также никто из живущих здесь на материке. И те, кто восстал против нас, понесли достойную кару. Если тебе угодно, мы тотчас же нападем на Пелопоннес. Желаешь ли ты подождать – это также зависит от тебя. Только не падай духом! Ведь эллинам нет никакого спасения: их постигнет кара за нынешние и прежние деяния, и они станут твоими рабами. Лучше всего тебе поступить так. А если ты решил сам уйти с войском, то на этот случай у меня есть другой совет. Не делай, царь, персов посмешищем для эллинов. Ведь персы еще вовсе не потерпели поражения, и ты не можешь сказать, что мы где‑либо оказались трусами. А если финикияне, египтяне, киприоты и киликийцы проявили трусость, то в этом поражении персы вовсе неповинны. А так как ты не можешь ни в чем упрекнуть персов, то послушайся меня. Если ты действительно не желаешь здесь оставаться, то возвращайся на родину с большей частью войска, а мне оставь 300 000 отборных воинов, чтобы я мог сделать Элладу твоей рабыней”.
101. Услышав эти слова, Ксеркс весьма обрадовался, думая, что уже избежал гибели. Мардонию же сказал, что сначала будет держать совет, а затем сообщит, какое решение принял. Затем Ксеркс стал совещаться со своими персидскими советниками и решил призвать на совет также и Артемисию, так как и раньше она, казалось, понимала, что следовало делать. Когда Артемисия явилась, Ксеркс велел всем остальным – персидским советникам и копьеносцам – удалиться и сказал ей вот что: “Мардоний советует мне остаться здесь и напасть на Пелопоннес. Он говорит, что персы и сухопутное войско вовсе неповинны в поражении и мечтают на деле доказать свою невиновность. Поэтому он предлагает либо мне самому сделать это, либо он с 300 000 отборного войска покорит мне Элладу, в то время как мне с остальным войском советует возвратиться на родину. Ты дала мне перед битвой прекрасный совет, именно отговаривала меня вступить в бой. Так посоветуй же мне и теперь, что следует делать, чтобы добиться успеха”.
102. Так он спрашивал, Артемисия отвечала вот что: “Царь! Трудно советнику найти наилучший [совет], но в настоящем положении тебе следует, думаю я, вернуться домой. Мардоний же, если желает и вызвался на это дело, пусть остается с войском по его желанию. Если Мардоний действительно покорит ту землю, которую обещает покорить, и выполнит свой замысел, то это, владыка, будет и твоим подвигом, потому что совершили его твои слуги. Если же дело пойдет иначе, чем думает Мардоний, то беда твоему дому вовсе невелика, так как сам ты и твоя держава в Азии останутся в целости. И пока ты и твой дом невредимы, эллины будут постоянно бороться за свою свободу. Случись с Мардонием какая‑нибудь беда, – это неважно, и даже если эллины одолеют его, то и это не будет победой, так как они одолеют только твоего слугу. А ты, предав пламени Афины (ради чего ты и пошел в поход), возвращайся домой”.
103. Ксеркс обрадовался этому совету, ведь царица советовала как раз то, о чем он и сам думал. Если бы теперь даже все мужчины и женщины советовали ему остаться, он, как мне думается, не остался бы: такой страх напал на царя. Итак, похвалив Артемисию, Ксеркс отослал своих сыновей с ней в Эфес[55]. Ведь несколько его внебрачных сыновей было с ним в походе.
104. Вместе с этими сыновьями царь отправил и их воспитателя Гермотима родом из Педас, самого главного из царских евнухов. Педасийцы же живут севернее Галикарнасса. У этих педасийцев, по рассказам, случается иногда нечто диковинное: всякий раз как жителям города или их соседям угрожает в скором времени какая‑нибудь беда, то у тамошней жрицы Афины вырастает длинная борода. И это случалось у них уже дважды.
105. От этих‑то педасийцев и происходил Гермотим. Он отомстил за нанесенную ему обиду самой страшной местью, которую только я знаю. Гермотим был взят в плен врагами и выставлен на продажу в рабство. Купил его хиосец Панионий, который зарабатывал себе на жизнь постыднейшим ремеслом: он покупал красивых мальчиков, оскоплял их, приводил в Сарды или в Эфес на рынок и там перепродавал за большие деньги. У варваров же евнухи ценятся дороже, чем неоскопленные люди, из‑за их полной надежности во всех делах. Панионий оскопил уже много других мальчиков, так как этим ремеслом он жил, и, между прочим, и этого Гермотима. Впрочем, Гермотим не во всем был несчастлив: из Сард вместе с прочими дарами он прибыл к царю и спустя некоторое время достиг у Ксеркса наивысшего почета среди всех евнухов.
106. Когда царь с персидским войском выступил в поход на Афины и находился в Сардах, Гермотим по какому‑то делу отправился на побережье в Мисию, в местность под названием Атарней, где живут хиосцы[56]. Там он встретил Паниония. Гермотим узнал Паниония и долго ласково беседовал с ним, перечислив сначала все блага, которыми ему обязан. Затем он обещал Панионию сделать в благодарность много добра, если тот переселится с семьей в Атарней. Панионий с радостью согласился на предложение Гермотима и привез жену и детей к нему. Когда же Гермотим захватил в свои руки Паниония со всей семьей, то сказал ему вот что: “О ты, добывающий себе пропитание самым позорным ремеслом на свете! Какое зло я или кто‑нибудь из моих предков причинили тебе и твоим? За что ты превратил меня из мужчины в ничтожество? Ты думаешь, конечно, что твое преступление осталось тогда сокрытым от богов? Но боги по закону справедливости предали тебя за твои нечестивые деяния в мои руки. Поэтому не упрекай меня за кару, которую я тебе уготовлю”. После этой злобной речи Гермотим велел привести четверых сыновей Паниония и заставил его отрезать у них детородные члены. Панионий был вынужден это исполнить. А после этого Гермотим принудил сыновей оскопить своего отца. Так постигло Паниония мщение Гермотима.
107. Поручив Артемисии отвезти в Эфес его сыновей, Ксеркс призвал Мардония и повелел ему выбрать каких угодно людей из своего войска и, если возможно, осуществить свои замыслы. Так прошел этот день, а ночью военачальники по царскому повелению начали отступление с кораблями из Фалера к Геллеспонту. Каждый спешил как мог на защиту моста для прохода царя. Когда во время плавания варвары были вблизи мыса Зостера, они приняли небольшие утесы на материке, выступающие из воды, за неприятельские корабли и бежали от них в разные стороны на далекое расстояние. Через некоторое время они заметили, однако, что это не корабли, а утесы, и тогда снова собрались и продолжали путь.
108. С наступлением дня эллины, видя, что сухопутное войско персов на том же месте, подумали, что и флот также находится у Фалера. Они ожидали второй морской битвы и готовились к отпору. Но лишь только эллины узнали об уходе вражеских кораблей, они тотчас же решили пуститься в погоню за ними. Однако они потеряли из виду флот Ксеркса, преследуя его до Андроса. Там, на Андросе, эллины держали военный совет. Фемистокл был за то, чтобы преследовать неприятеля и плыть между островами [Эгейского моря] прямо к Геллеспонту, чтобы разрушить мост. Еврибиад же держался другого мнения, говоря, что разрушение моста было бы величайшей бедой для Эллады. Ведь если персидский царь будет отрезан и вынужден оставаться в Европе, то он, конечно, не станет бездействовать. Сохраняя мир, он не добьется успеха, и возвращение домой будет ему невозможно, так как войско его в конце концов погибнет от голода. Перейди царь снова к нападению, может случиться, что он покорит целую Элладу город за городом и народ за народом либо силой, либо путем добровольной сдачи. А ежегодный урожай хлеба в Элладе всегда пропитает царское войско. Впрочем, Еврибиад думает, что персидский царь после поражения не намерен оставаться в Европе. Поэтому следует дать ему возможность бежать, пока он не вернется в свою землю. А затем, по его мнению, нужно напасть на царя уже в его собственной земле. Такого же мнения держались и остальные пелопоннесские военачальники.
109. Когда Фемистокл понял, что ему не удастся убедить, по крайней мере, большинство военачальников плыть к Геллеспонту, он обратился к афинянам с такими словами (афиняне ведь особенно сильно досадовали на бегство врагов и были готовы плыть к Геллеспонту даже одни, если остальные откажутся): “Мне самому пришлось быть свидетелем подобных случаев и слышать еще гораздо больше рассказов об этом: когда побежденных доводят до крайности, они снова бросаются в бой и заглаживают прежнее поражение. Поэтому не станем преследовать бегущего врага. Нам ведь неожиданно посчастливилось спасти самих себя и Элладу, отразив столь страшные тучи врагов. Ведь этот подвиг совершили не мы, а боги и герои, которые воспротивились тому, чтобы один человек стал властителем Азии и Европы, так как он нечестивец и беззаконник. Он ведь одинаково не щадил ни святилищ богов, ни человеческих жилищ, предавая огню и низвергая статуи богов. И даже море повелел он бичевать и наложить на него оковы. Мы же теперь добились успеха, и поэтому нам лучше оставаться в Элладе и подумать о себе и своих домочадцах. Пусть каждый восстановит свой дом и старательно возделывает свое поле, после того как мы окончательно изгоним врага из нашей земли. А весной мы отплывем к Геллеспонту и в Ионию”. Так говорил Фемистокл, чтобы обеспечить себе убежище у персидского царя на случай, если его постигнет какая‑нибудь беда в Афинах, что впоследствии и случилось[57].
110. Фемистокл же этой речью хотел обмануть афинян, и они послушались его. Ведь и прежде Фемистокла они считали человеком мудрым, а теперь он действительно оказался умным и проницательным советником, и афиняне с готовностью беспрекословно последовали его совету. После того как афиняне поддались убеждению Фемистокла, тот немедленно отправил к царю корабль с доверенными людьми (он был уверен, что они даже под пыткой не выдадут того, что он поручил передать царю). Среди этих людей был опять его слуга Сикинн. Когда посланные прибыли к берегам Аттики, то все прочие остались на корабле и только Сикинн отправился в глубь страны к Ксерксу и сказал ему вот что: “Послал меня Фемистокл, сын Неокла, военачальник афинян – самый доблестный и мудрый человек среди союзников – сообщить тебе, что афинянин Фемистокл, желая оказать тебе услугу, отговорил эллинов преследовать твои корабли и разрушить мост на Геллеспонте. Отныне ты можешь совершенно спокойно возвратиться домой”. Передав это сообщение, посланцы вернулись назад.
111. Между тем эллины, отказавшись от дальнейшего преследования флота варваров, решили не плыть к Геллеспонту для разрушения мостов. Они осадили Андрос, желая захватить остров. Андрос был первым островом, от которого Фемистокл потребовал денег[58]. Андросцы, однако, отказались выдать деньги. Фемистокл велел тогда объявить андросцам, что афиняне прибыли с двумя великими божествами – Убеждением и Принуждением, так что андросцам, безусловно, придется заплатить деньги. Андросцы отвечали на это: “Действительно, Афины, должно быть, велики и богаты, если с такими благосклонными богами преуспевают в жизни. Что же до них, андросцев, то они, напротив, до крайности бедны землей и к тому же два ни на что не годных божества не покидают их острова, который стал даже их излюбленным местопребыванием. Это именно – Бедность и Беспомощность. С этими‑то божествами андросцы не могут уплатить деньги: ведь могущество Афин никогда не превзойдет их немощи”. Так они отвечали и, не заплатив денег, подверглись осаде.
112. А Фемистокл в своей ненасытной алчности посылал и на другие острова тех же самых вестников, которых раньше отправлял к царю. Вестники требовали денег, угрожая в случае отказа, что Фемистокл явится с эллинским флотом и осадой возьмет их город. Такими угрозами Фемистокл заставил каристян и паросцев выплатить огромные суммы денег. Жители этих островов, услышав, что Андрос осажден за приверженность к персам и что Фемистокл имеет решающее слово среди эллинских военачальников, устрашились и послали деньги. Заплатили ли деньги и другие острова, я не могу сказать, но думаю, впрочем, что Карист и Парос не были единственными. Все же каристийцы этим вовсе не избежали беды, тогда как паросцам, подкупив Фемистокла, удалось спастись от нападения. Так Фемистокл, стоя на якоре у Андроса, собирал деньги с островов тайно от прочих военачальников[59].
113. Ксеркс же подождал в Аттике еще несколько дней после морской битвы и затем выступил с войском прежним путем в Беотию. Мардоний решил сопровождать царя, и время года, кроме того, казалось не подходящим для военных действий. Он считал, что благоразумнее зимовать в Фессалии и потом весной напасть на Пелопоннес. По прибытии в Фессалию Мардоний отобрал, прежде всего, для себя персидских воинов, так называемых бессмертных (однако без их предводителя Гидарна, который не пожелал оставить царя). Затем [он выбрал] из прочих персов латников и тысячу конников, далее – еще мидян, саков, бактрийцев и индийцев, пехотинцев и конников[60]. [Воинов] этих народностей он взял целиком, из числа же прочих союзников он выбрал лишь немногих, статность которых ему нравилась, или же известных своей храбростью. Самой многочисленной народностью в его войске были персы, носившие ожерелья и запястья. Затем шли мидяне, уступавшие персам не численностью, а телесной силой. Таким образом, всех воинов вместе с конниками было у Мардония 300 000 человек.
114. В то время когда Мардоний отбирал свое войско и Ксеркс находился в Фессалии, из Дельф пришло лакедемонянам изречение оракула, [гласившее]: они должны требовать от Ксеркса удовлетворение за убийство Леонида и удовольствоваться тем, что царь предложит. Спартанцы немедленно отправили [к Ксерксу] глашатая, который застал еще все войско в Фессалии. Представ пред очи Ксеркса, глашатай сказал: “Царь мидян. Лакедемоняне и Гераклиды спартанские требуют от тебя удовлетворения за убийство, так как ты умертвил их царя, который хотел защитить Элладу”. Ксеркс засмеялся [в ответ] и долго хранил молчание. Затем указал на Мардония, который как раз стоял неподалеку, и сказал: “Пусть вот этот Мардоний даст им удовлетворение, какого они заслуживают”. Глашатай же, получив такой ответ, возвратился назад.
115. А Ксеркс, оставив Мардония в Фессалии, поспешно двинулся к Геллеспонту и прибыл к месту переправы за 45 дней. Царь привел с собой, можно сказать, почти что жалкие остатки войска. Куда бы только и к какому народу персы ни приходили, всюду они добывали себе хлеб грабежом. Если же не находили хлеба, то поедали траву на земле, обдирали кору деревьев и обрывали в пищу древесную листву как садовых, так и дикорастущих деревьев, не оставляя ничего. К этому их побуждал голод. Кроме того, в пути войско поразили чума и кровавый понос, которые губили воинов. Больных приходилось оставлять, поручив питание и уход за ними городам, через которые царь проходил. Одних пришлось оставить в Фессалии, других в Сирисе, что в Пеонии, и в Македонии. Там Ксеркс оставил и священную колесницу Зевса, когда шел в поход на Элладу. При возвращении он не взял колесницу с собой, потому что пеоны отдали ее фракийцам. Когда Ксеркс потребовал возвращения колесницы, пеоны ответили, что фракийцы, живущие наверху у истоков Стримона, похитили пасущихся на лугу кобылиц [и колесницу][61].
116. Там царь бисальтов из Крестонийской земли, фракиец, совершил чудовищный поступок. Он объявил, что и сам не станет добровольно рабом Ксеркса (и бежал на вершину горы Родопы), и сыновьям запретил идти в поход на Элладу. А те пренебрегли отцовским запретом (или же ими овладело страстное желание увидеть войну) и выступили в поход вместе с царем. Когда же все они (а их было шестеро) вернулись невредимыми, то отец в наказание велел выколоть им глаза.
117. Такое возмездие они получили. А персы, покинув Фракию, прибыли к проливу и постепенно переправились на кораблях в Абидос. Однако наведенных мостов персы уже не нашли, так как они были разрушены бурей. Там персы задержались, и так как пищи теперь было больше, чем в пути, то, не соблюдая меры, набрасывались на еду и от того, а также от перемены воды многие воины из уцелевшего войска погибали. Остатки же войска во главе с Ксерксом благополучно прибыли в Сарды.
118. Впрочем, существует еще другой вот какой рассказ об отступлении Ксеркса из Афин. Когда царь прибыл в Эион на Стримоне, то, как говорят, отсюда остальную часть пути проделал уже не по суше. Он поручил Гидарну отвести войско к Геллеспонту, а сам на финикийском корабле отплыл в Азию. Во время плавания на царский корабль обрушился бурный стримонский ветер, [высоко] вздымающий волны. По рассказам, когда буря стала все усиливаться, царя объял страх (корабль был переполнен, так как на палубе находилось много персов из Ксерксовой свиты). Ксеркс закричал кормчему, спрашивая, есть ли надежда на спасение. Кормчий отвечал: “Владыка! Нет спасения, если мы не избавимся от большинства людей на корабле”. Услышав эти слова, Ксеркс, как говорят, сказал: “Персы! Теперь вы можете показать свою любовь к царю! От вас зависит мое спасение!”. Так он сказал, а персы пали к его ногам и затем стали бросаться в море. Тогда облегченный корабль благополучно прибыл в Азию. А Ксеркс, лишь только сошел на берег, говорят, сделал вот что. Он пожаловал кормчему золотой венец за спасение царской жизни и велел отрубить голову за то, что тот погубил столь много персов.
119. Впрочем, этот второй рассказ о возвращении Ксеркса, мне думается, вообще не заслуживает доверия, в особенности в той его части, где речь идет о гибели персов. Ведь если кормчий действительно обратился к Ксерксу с такими словами, то не найдется из тысяч людей ни одного, кто стал бы противоречить моему утверждению, что царь не мог бы поступить так. Скорее он послал бы людей с палубы в трюм [на скамьи гребцов] (тем более что это были знатнейшие персы), а из гребцов‑финикиян, вероятно, еще больше, чем персов, велел бы выкинуть за борт. Нет, царь возвратился в Азию, как сказано выше, сухим путем вместе с остальным войском.
120. В доказательство можно привести вот какое важное свидетельство. Ведь, несомненно, на обратном пути Ксеркс посетил Абдеры, заключил с абдеритами соглашение о дружбе и пожаловал им золотую “акинаку” и шитую золотом тиару. И сами абдериты передают (чему я не верю), что Ксеркс со времени бегства из Афин здесь впервые развязал свой пояс, чувствуя себя в безопасности. Абдеры же лежат ближе к Геллеспонту, чем Стримон и Эион, где Ксеркс, как говорят, сел на корабль.
121. Между тем эллины, не будучи в состоянии взять Андрос, обратились против Кариста. Они опустошили землю каристян и затем возвратились на Саламин. Прежде всего, они посвятили богам “початки” добычи, в том числе три финикийские триеры. Одну послали на Истм, где ее можно видеть и поныне, вторую – на Суний, а третью оставили на Саламине и посвятили Эанту[62]. Затем разделили добычу между собою и отборную часть отослали в Дельфы. Из этой части [добычи] была сделана статуя человека, высотой в 12 локтей, с корабельным носом в руке (она стоит там же, где и золотая статуя Александра из Македонии)[63].
122. При отсылке даров в Дельфы эллины сообща вопросили бога: достаточно ли он получил даров и доволен ли ими. А бог отвечал, что от других эллинов он получил довольно, но не от эгинцев. Он требует от эгинцев часть награды за доблесть в битве при Саламине. Узнав об этом, эгинцы посвятили богу три золотые звезды, которые водружены на медной мачте и стоят в углу святилища рядом с сосудом для смешения вина – даром Креза[64].
123. После раздела добычи эллины отплыли на Истм, чтобы вручить там награду за доблесть тому эллину, который в эту войну совершил самый выдающийся подвиг. Прибыв на Истм, военачальники получили у алтаря Посейдона вотивные камешки, чтобы избрать того, кто получит первую и вторую награду. Тогда каждый из них положил камешки себе, считая себя самым доблестным. Вторую же награду большинство присудило Фемистоклу. Итак, каждый военачальник получил по одному голосу, Фемистокл же далеко превзошел всех по числу голосов, поданных за вторую награду.
124. Из зависти эллины не пожелали присудить [Фемистоклу первую награду] и, не приняв никакого решения, возвратились каждый к себе домой. Впрочем, слава Фемистокла как мужа, безусловно, умнейшего из эллинов, прогремела по всей Элладе. Но так как сражавшиеся вместе с ним при Саламине не признали Фемистокла победителем и не почтили его, то он вскоре после этого отправился в Лакедемон, чтобы получить там почести. Лакедемоняне приняли его достойно и с великими почестями. Правда, награду за доблесть (венок из оливковых ветвей) они дали Еврибиаду, а самому Фемистоклу – награду за мудрость и проницательность – также оливковый венок. Они подарили ему также колесницу, самую прекрасную в Спарте. Осыпав Фемистокла похвалами, они при отъезде дали ему свиту из 300 отборных спартанцев, называемых “всадниками”[65], которые провожали гостя до тегейской границы. Фемистокл был, насколько мы знаем, единственным человеком, которому спартанцы дали такую свиту.
125. По возвращении же Фемистокла из Лакедемона в Афины там некто Тимодем из Афидн, враг Фемистокла (впрочем, не из числа людей выдающихся), совершенно вне себя от зависти поносил Фемистокла. Тимодем ставил в упрек Фемистоклу поездку в Лакедемон, говоря, что дарами лакедемонян тот обязан только Афинам, но не себе. Когда Тимодем продолжал без конца повторять свои упреки и брань, Фемистокл сказал: “Будь я бельбинитом, спартанцы не оказали бы мне столь высоких почестей, но тебя, человече, они не почтили бы, хотя бы ты и был афинянином”. Таковы были события в Элладе.
126. Артабаз же, сын Фарнака, влиятельный у персов и раньше человек (после Платейской битвы влияние его еще более возросло), провожал царя с 6000 (из войска, которое отобрал себе Мардоний) до пролива. Когда царь переправился в Азию, Артабаз возвратился назад. Прибыв в Паллену, он, так как Мардоний зимовал в Фессалии и Македонии и вовсе не побуждал его присоединиться к остальному войску, не желал упустить случая продать в рабство отпавших от царя потидейцев. Действительно, потидейцы, когда царь с войском прошел мимо них, а персидский флот бежал из Саламина, открыто отпали от варваров. Так же поступили и другие города Паллены.
127. Тогда Артабаз начал осаду Потидеи. Подозревая также, что и олинфяне восстали против царя, он осадил и олинфян. Олинфом же владели боттиеи, изгнанные с побережья Фермейского залива македонянами. Когда Артабаз завладел, наконец, городом, он велел вывести жителей к озеру и умертвить, а город передал под надзор торонейца Критобула и халкидийцев. Так Олинф попал в руки халкидийцев.
128. Захватив Олинф, Артабаз обратился со всеми силами против Потидеи. Во время ревностной осады города военачальник скионян Тимоксейн договорился с ним предать [город]. Каким образом начались переговоры об измене, я не могу сказать (об этом у меня нет сведений). Конец же был вот какой. Всякий раз когда Тимоксейн писал записку, желая отослать Артабазу, или Артабаз Тимоксейну, то письмо прикреплялось к зарубкам на нижнем конце стрелы (так, чтобы она была покрыта перьями), и затем стрелу пускали в условленное место. Однако замысел Тимоксейна предать Потидею открылся. Именно Артабаз, выпустив стрелу в условленное место, промахнулся и поразил в плечо какого‑то потидейца. Около раненого собралась толпа народа, как это часто бывает на войне. Люди тотчас вынули из раны стрелу и, заметив записку, отнесли ее военачальникам (в городе находились военачальники вспомогательных отрядов союзных городов Паллены). Те прочитали записку и открыли изменника. Однако было решено не клеймить Тимоксейна как изменника ради города скионян, чтобы в будущем скионян вечно не звали предателями. Так‑то было открыто предательство.
129. Артабаз уже три месяца осаждал город, когда на море наступил сильный и продолжительный отлив. Варвары увидели, что море превратилось [в этом месте] в болото и двинулись вдоль берега в Паллену. Они прошли уже 2/5 расстояния по болоту (а осталось им пройти еще 3/5 до Паллены), как внезапно начался столь сильный прилив на море, какого еще, по словам местных жителей, никогда не бывало, хотя высокая вода стоит нередко. Те из персов, кто не умел плавать, погибли, а умевших плавать перебили потидейцы, подплывая к ним на лодках. Причиной этого прилива, наводнения и беды, постигшей персов, потидейцы считают вот что: именно персы, которых постигла гибель в море, и осквернили святилище и статую Посейдона в предместье города. В этом, мне думается, они правы. Уцелевших воинов Артабаз отвел в Фессалию и Македонию. Вот что случилось с теми, кто сопровождал царя.
130. Уцелевшие корабли Ксеркса между тем после бегства из Саламина прибыли в Азию и переправили царя и войско из Херсонеса в Абидос. Затем флот остановился на зимовку в Киме. Когда же засияла весна, корабли тотчас поплыли на Самос, где часть кораблей уже провела зиму. Большинство воинов на кораблях состояло теперь из персов и мидян. Военачальники их были Мардонт, сын Багея, и Артаинт, сын Артахея. Вместе с ними начальником был также Ифамитра, племянник Артаинта, которого тот сам выбрал себе помощником. После тяжкого поражения варвары уже не осмеливались идти дальше на запад, к чему, впрочем, никто их и не принуждал. Они стояли у Самоса на страже на случай восстания в Ионии. Вместе с ионийскими кораблями флот варваров насчитывал 300 кораблей. Впрочем, они вовсе не ожидали, что эллины придут в Ионию, но, как они полагали, удовлетворятся защитой своей земли. Так варвары решили потому, что эллины не преследовали бегущих из Саламина кораблей, но сами были рады возвратиться домой. На море они в душе считали себя, правда, побежденными, но ожидали, что уж на суше Мардоний одержит решительную победу. Стоя у Самоса, персы держали совет, могут ли они нанести врагу вред, и вместе с тем с нетерпением ожидали, какой оборот примут дела у Мардония.
131. Наступление весны[66]и пребывание Мардония в Фессалии побудило эллинов к действию. Сухопутное войско их еще не успело собраться, а флот в числе 110 кораблей прибыл на Эгину. Военачальником и навархом был Левтихид, сын Менара, внук Гегесилая, правнук Гиппократида, потомок Левтихида, Анаксилая, Архидама, Анаксандрида, Феопомпа, Никандра, Харилая, Евнома, Полидекта, Притания, Еврифонта, Прокла, Аристодема, Аристомаха, Клеодея, Гилла и Геракла. Он принадлежал, таким образом, к другой ветви царского дома. Все названные предки Левтихида, кроме последних семи, были царями Спарты. Во главе афинян же стоял Ксантипп, сын Арифрона.
132. Когда все корабли пришли на Эгину, в стан эллинов явились вестники ионян, которые успели уже побывать в Спарте, и просили лакедемонян освободить Ионию. В числе этих вестников был и Геродот, сын Басилида. Они вступили в заговор (сначала их было семеро) и замыслили умертвить Страттиса, хиосского тирана[67]. Однако замысел их был раскрыт, так как их выдал один из соучастников. Остальные же шестеро тайно бежали из Хиоса и прибыли сначала в Спарту, а потом на Эгину, чтобы просить эллинов плыть в Ионию. Им удалось (и то с трудом) уговорить эллинов отвести их только до Делоса. Ведь дальнейшее плавание казалось эллинам слишком опасным: они не знали тех стран и всюду подозревали присутствие врагов. А до Самоса, по их представлениям, было так же далеко, как до Геракловых Столпов. Вышло так, что ни варвары из страха не осмеливались плыть за Самос на запад, ни эллины, несмотря на просьбы хиосцев,– за Делос на восток. Таким образом, взаимный страх охранял области, лежавшие между врагами.
133. Итак, эллины отплыли на Делос. Мардоний же в это время еще зимовал в Фессалии. Оттуда Мардоний отправил к местным прорицалищам некоего человека родом из Европа, по имени Мис, и приказал ему всюду, где только был доступ варварам, обращаться с вопросами к оракулам. Какие именно вопросы Мардоний пожелал задать оракулам, я не могу сказать, так как об этом мне ничего не рассказывали. Впрочем, я полагаю, что эти вопросы относились к современному положению дел и ни к чему другому.
134. Этот Мис, по‑видимому, прибыл в Лебадию и, подкупив там одного из местных жителей, проник в пещеру Трофония. Затем он посетил оракул в Абах, что в Фокиде, и пришел также в Фивы. Сначала он вопросил Аполлона Исмения (там, как и в Олимпии, получают прорицания, [сжигая] внутренности жертв), а потом с помощью какого‑то чужеземца (не фиванца), соблазненного деньгами, лег спать в святилище Амфиарая. Ведь ни одному фиванцу вообще не дозволяется там вопрошать оракул; и вот по какой причине. Амфиарай повелел им некогда в изречении оракула выбирать одно из двух: хотят ли они иметь его прорицателем или же союзником. Фиванцы же выбрали Амфиарая союзником. Поэтому‑то ни одному фиванцу не дозволяется там ложиться спать.
135. Самым удивительным же представляется мне вот какой рассказ фиванцев. Именно, Мис из Европа, обойдя все прорицалища, прибыл в святилище Аполлона Птойского. Храм этот называется Птойским, а принадлежит фиванцам и расположен за Копаидским озером у подошвы горы в непосредственной близости от города Акрефии. Когда этот человек по имени Мис пришел в храм в сопровождении трех выбранных общиной людей для записи прорицаний, как вдруг главный жрец изрек оракул, но на каком‑то варварском языке. Фиванские провожатые пришли в изумление, услышав варварскую речь вместо эллинской, и не знали, как им поступить. А Мис из Европа выхватил у них принесенную дощечку для записи и стал записывать на ней слова прорицателя. Он сказал, что прорицатель говорил на карийском языке. Записав изречение, Мис возвратился в Фессалию.
136. Прочитав изречение оракулов, Мардоний отправил послом в Афины Александра из Македонии, сына Аминты. Александра он выбрал, во‑первых, потому, что тот был в родстве с персами: сестра Александра Гигея, дочь Аминты, была супругой перса Бубара; их сын Аминта, носивший имя деда, жил в Азии. Царь поставил его наместником большого фригийского города Алабанды. Затем Мардоний знал о том, что Александр был гостеприимцем афинян и имел [почетное звание] благодетеля города. Так он рассчитывал, скорее всего, привлечь на свою сторону афинян, которые, как он слышал, были многочисленным и храбрым народом и к тому же являлись главными виновниками морского поражения персов. Если бы афиняне вступили с ним в союз, то он смог бы легко, как твердо надеялся, достичь господства на море, что, конечно, и случилось бы. А так как на суше Мардоний чувствовал себя гораздо сильнее эллинов, то рассчитывал на полную победу над эллинами. Быть может, к такому шагу его побудили также изречения оракулов, которые давали совет заключить союз “с афинянином”, так что по их указанию он отправил [посланца к афинянам].
137. Предком этого Александра в седьмом колене был Пердикка, который вот каким образом завладел престолом в Македонии. Из Аргоса бежали в Иллирийскую землю трое братьев – потомки Темена: Гаван, Аероп и Пердикка. Из Иллирии, перевалив через горы, братья прибыли в Верхнюю Македонию, в город Лебею. Там они поступили за плату на службу к царю. Старший сторожил коней, второй пас коров, а младший Пердикка ухаживал за мелким скотом. А супруга царя сама варила им пищу (ведь в стародавние времена даже царицы, не только простой народ, жили бедно). Всякий раз как царица выпекала хлеб для мальчика (поденщика Пердикки), то из теста выходило в два раза больше хлеба, чем обычно. Так как это странное явление постоянно повторялось, то царица рассказала, наконец, своему мужу. А тот, услышав слова царицы, сразу же подумал, что это – божественное знамение и предвещает нечто великое. Затем царь призвал к себе поденщиков и приказал им покинуть страну. А те отвечали, что сначала получат заработанную ими плату, а потом уйдут. Услышав о плате, царь в своем ослеплении божеством воскликнул: “Вот вам заслуженная плата!”. При этом он указал на солнце, лучи которого проникали в дом через дымовое отверстие в крыше. Гаван и Аероп – старшие братья – стояли пораженные, услышав эти царские слова. А мальчик сказал: “Мы принимаем, царь, твое даяние”, и очертил ножом, который носил с собой, на полу дома солнечное пятно. Затем он трижды зачерпнул себе за пазуху солнечного света из очерченного круга и удалился вместе с братьями.
138. Так поденщики ушли, а один из советников растолковал царю, что означает поступок мальчика и что он, самый младший, думал, принимая дар. Тогда царь распалился гневом и послал в погоню всадников, чтобы умертвить братьев. Есть в той стране река, которой потомки этих братьев из Аргоса еще и поныне приносят жертву, как их спасительнице. Река эта, после того как ее перешли Темениды, так сильно разлилась, что всадники не смогли ее перейти. Братья же прибыли в другую часть Македонии и поселились поблизости от так называемых Садов Мидаса, сына Гордия[68]. В этих садах растут дикие розы с 60 лепестками. Запах их гораздо сильнее запаха прочих роз. По македонскому сказанию, в этих‑то садах был пойман Силен. За ними высится гора под названием Бермий, вершина которой недоступна из‑за снега и холода. Братья завладели этой местностью и отсюда покорили остальную Македонию.
139. От этого‑то Пердикки и происходил Александр. Вот его предки: Александр был сыном Аминты, Аминта – сыном Алкета; отец Алкета был Аероп, сын Филиппа. Филиппов же отец был Аргей, внук Пердикки, который завладел македонским престолом. Такова родословная Александра, сына Аминты[69].
140. Прибыв в Афины посланцем Мардония, Александр сказал так: “Афиняне! Мардоний велел сказать вам: «Пришла ко мне весть от царя, гласящая: я дарую прощение афинянам за все причиненные мне обиды. Теперь, Мардоний, поступай так: отдай им не только их собственную землю, но пусть они, кроме того, возьмут еще сколько захотят земли и останутся свободными и независимыми. Все святилища их, которые я предал огню (если они захотят помириться со мной), восстанови. Этому царскому повелению я, Мардоний, должен повиноваться, если только вы не станете препятствовать. И я спрашиваю вас: почему вы с такой неистовой яростью начали войну с царем? Ведь вам никогда царя не одолеть и вы не будете в состоянии вечно ему противиться. Вам, конечно, известно, сколь велико войско Ксеркса и какие подвиги оно совершило. Вы слышали также, какая военная сила теперь у меня. Поэтому даже если бы вы меня и одолели (на что вы вовсе, как люди разумные, не можете рассчитывать), то явится вместо моего войска другое, гораздо более многочисленное. К чему вам равняться с царем и терять свою землю, к чему постоянно подвергать опасности свое существование? Примиритесь с ним! Ведь теперь у вас есть прекрасная возможность примирения, так как царь желает мира. Заключите с ним союз без коварства и обмана и будьте свободны!». Это передать вам, афиняне, поручил мне Мардоний. Что до меня, то я не буду говорить о моем к вам расположении, так как впервые вы об этом узнали не сегодня, но прошу вас – послушайтесь Мардония! Я представляю себе ясно, что вы не сможете вечно воевать с Ксерксом. Ведь если бы я видел, что вы в состоянии вести бесконечную войну, то, конечно, я никогда бы не явился к вам с таким предложением. Ведь мощь у царя превышает человеческую, и рука у него загребущая. Итак, если теперь вы не согласны на предложение, сулящее столь великую выгоду, то я страшусь за вас. Вы ближе всех ваших союзников живете к военной дороге и должны всегда одни расплачиваться за всех, так как ваша страна лежит в середине, как поле битвы между двумя противниками. Поэтому послушайтесь меня! Ведь вы должны высоко ценить, что великий царь только вас одних среди эллинов желает иметь друзьями, простив все причиненные вами обиды”[70].
141. Так сказал Александр. А лакедемоняне проведали о прибытии в Афины Александра, чтобы склонить афинян к соглашению с персидским царем. Они вспомнили предсказание оракула о том, что их вместе с остальными дорийцами изгонят из Пелопоннеса мидяне и афиняне[71]. Поэтому лакедемоняне, сильно опасаясь, как бы афиняне действительно не сговорились с персами, решили тотчас же отправить послов [в Афины]. Вышло так, что лакедемоняне попали на прием послов [в афинском народном собрании]. Ведь афиняне выжидали, затягивая переговоры, так как прекрасно знали, что в Лакедемоне прослышат о прибытии посла от персидского царя для переговоров о мире и затем немедленно отправят своих послов в Афины. А потому афиняне нарочно ожидали, желая показать лакедемонянам свое истинное настроение.
142. Когда кончил свою речь Александр, взяли слово спартанские послы: “Послали нас лакедемоняне просить вас не изменять делу эллинов и не принимать предложения царя. Ведь это было бы недобросовестно и не к чести никакому эллинскому народу, а вам – менее всего – и по многим причинам. Ведь вы как раз против нашей воли раздули пламя этой войны, и сначала борьба шла только за вашу землю, а ныне война распространилась на всю Элладу. Впрочем, если бы вы, афиняне,– виновники теперешней беды – вздумали еще помогать персам обратить в рабство эллинов, вы, которые уже с древнейших времен всегда были освободителями многих людей, – это было бы совершенно неслыханным делом! Мы, конечно, глубоко сочувствуем вашему тяжелому положению: ведь вы уже дважды лишены плодов урожая и долгое время живете, не имея ни кола, ни двора. За это лакедемоняне и их союзники предлагают вам содержать ваших жен и всю челядь, бесполезную для войны, пока не кончится эта война. И пусть вас не соблазняет македонянин Александр, искусно смягчая грубые слова Мардония. Ведь ему приходится так поступать: он – тиран и помогает другому тирану. А вот вам не следует, если только вы в здравом уме, делать этого. Вы знаете ведь, что варвары нечестны и неискренни!”. Так говорили послы.
143. А афиняне сначала ответили Александру вот как: “Нам и самим, правда, известно, что боевая сила царя во много раз превосходит нашу. Поэтому нас вовсе не приходится упрекать в неведении. Тем не менее, стремясь к свободе, мы будем ее защищать, пока это в наших силах. Не пытайся примирить нас с царем, так как мы не поддадимся твоим убеждениям. А теперь сообщи Мардонию ответ афинян: пока солнце будет ходить своим прежним путем, никогда мы не примиримся с Ксерксом. Мы выступили против него, полагаясь на помощь богов и героев, святилища и кумиры которых царь преступно предал пламени. Ты же впредь никогда не приходи к афинянам с такими предложениями и не соблазняй нас к нечестивым поступкам под видом того, что радеешь о нашей пользе. Ты – наш гостеприимец и друг и потому нам не угодно, чтобы ты как‑нибудь пострадал от нас, афинян”.
144. Так афиняне отвечали Александру, а спартанским послам сказали вот что: “Опасения лакедемонян, как бы мы не примирились с персидским царем, совершенно естественны для людей [в их положении]. Нет на свете столько золота, нет земли, столь прекрасной и плодоносной, чтобы мы ради этих благ захотели перейти на сторону персов и предать Элладу в рабство. Много причин, и притом весьма важных, не позволяет нам так поступить, если бы мы даже пожелали этого. Во‑первых, самое важное препятствие к примирению – это сожженные и разрушенные кумиры и святилища богов. За это нам нужно кровью отомстить, прежде чем примириться с человеком, содеявшим это. Затем – наше кровное и языковое родство с другими эллинами, общие святилища богов, жертвоприношения на празднествах и одинаковый образ жизни. Предать все это – позор для афинян. Поэтому знайте, если до сих пор вы не узнали этого: пока жив еще хоть один афинянин, не будет у нас мира с Ксерксом! Что же до вашей заботы о нас, то мы ценим и память о нашем разорении, и ваше желание содержать наших родных. Вы в полной мере выказали свое благожелательное отношение к нам. А мы будем, конечно, терпеливо выдерживать наше тяжелое положение и постараемся не быть вам в тягость. Теперь же при таком нашем положении скорей посылайте на помощь войско. Скоро, как мы думаем, враг нападет на нашу землю, лишь только узнает, что мы отвергаем все его требования. Итак, до прихода персов в Аттику [вам] и нам нужно вовремя поспеть на помощь в Беотию”. Выслушав ответ афинян, спартанские послы возвратились в Спарту.
[1] 968. . Платейцы служили матросами‑гребцами на афинских кораблях.
[2] 969. . Пентеконтера – 50‑весельное судно.
[3] 970. . Геродот воспринял взгляды кружка Перикла и сделал все возможное для прославления Афин и защиты их политики.
[4] 971. . Здесь Геродот ссылается на события после завоевания Византия в 477/476 г. до н.э.
[5] 972. . Греки считали, что большая часть персидского флота уничтожена бурей у мыса Сепиады (ср. VII 188–192).
[6] 973. . Сведения о Фемистокле, как и о Мильтиаде, быть может, взяты Геродотом из судебных дел. Так, данные о взятке, якобы полученной Фемистоклом от евбейцев, вероятно, восходят к обвинительному акту на процессе Фемистокла.
[7] 974. . По плану персов предполагалось обойти, запереть и уничтожить боевые силы греков. В соответствии с этим часть персидских кораблей должна была объехать Евбею, чтобы запереть узкий пролив Еврипа между Эретрией на Евбее и материком и таким образом отрезать путь на юг греческому флоту, возвратившемуся от Артемисия.
[8] 975. . Этот (фокейский) маневр, примененный при Ладе (в 485 г. до н.э.) только хиосцами, в 480 г. уже вошел в тактику морской войны у всех греков (ср. VI 11–12).
[9] 976. . Персидские корабли, таким образом, бросили якорь в открытом море.
[10] 977. . В проливе Еврипа перед Эретрией.
[11] 978. . Т.е. мыса между Халкидой на Евбее и побережьем Беотии.
[12] 979. . Обычно государство только строило корабль и передавало его триерарху, который обязан был заботиться об оснастке, канатах, веслах и прочей арматуре.
[13] 980. . На пути к югу персидский флот пользовался запасами питьевой воды на остановках на берегу. Так, персы бросили якорь у Афет на материке, чтобы возобновить запасы воды, а греки – у Артемисия. Воззвание Фемистокла, по‑видимому, успеха не имело, так как ведущие группы населения ионийских городов, кроме изгнанников, после разумных мер Артафрена были теперь настроены персофильски: они были довольны миром, установленным персами, и умеренными податями.
[14] 981. . Таким образом, спартанцы и феспийцы после ухода остальных греков остались одни защищать проход. Илоты – потомки низших классов коренного свободного населения Лаконии и Мессении – государственные крепостные в Спарте.
[15] 982. . Если данные Геродота правильны, то потери греков весьма высоки (сравнительно с малочисленностью греческих сил). Персы снесли тела павших греков вместе для особого обряда погребения. Простых своих воинов персы немедленно похоронили. К ногам же тысячи павших представителей персидской знати Ксеркс велел положить убитых ими греков.
[16] 983. . После Фермопильской битвы часть аркадских союзников Спарты перешла на сторону персов. Персидский флот, блокируя Боспор и Геллеспонт, не пропускал корабли с хлебом, шедшие в Пелопоннес или Аттику.
[17] 984. . Олимпийские игры продолжались в то время пять дней.
[18] 985. . Вероятно, бронзовые статуи в человеческий рост, изображавшие Аполлона и Геракла в борьбе за священный треножник в Дельфах.
[19] 986. . Это были огромные глиняные сосуды для хранения зерна.
[20] 987. . Геродот старается очернить фокийцев, так как они всегда были заклятыми врагами Дельфов.
[21] 988. . Персы не тронули маленькой страны Дориды, которая находилась под покровительством Дельфов. Наоборот, они разграбили Фокиду и святилище Аполлона в Абах (см. VIII 33) – главный конкурент дельфийского святилища (ср.: С. Я. Лурье. Геродот, стр. 93). Персидская армия наступала здесь несколькими колоннами. В то время как один персидский отряд сломил сопротивление греков у Фермопил, другой уже продвинулся по другому пути в верхнюю долину Кефиса, чтобы отрезать отступление грекам. Персы приняли отряд Леонида за главные силы греков. Греки разгадали этот маневр и пытались оторваться от врага. Пожертвовав отрядом Леонида, главным силам греков удалось прорваться в Беотию и избежать окружения.
[22] 989. . Ср. выше, I 46.
[23] 990. . У Панопея путь разветвлялся. Ксеркс послал один отряд по дороге, ведущей через Дельфы к Патрасскому заливу. Этот отряд должен был вдоль побережья дойти до Истма раньше основных сил греков, находившихся в Беотии. Другой отряд персов должен был идти в Беотию, преследуя греков, и задержать их там, чтобы первый отряд успел раньше греков проникнуть к Истму.
[24] 991. . Македонский царь воспользовался персидским походом, чтобы на свой страх и риск расширить свои владения в Греции. Геродот, живший при царском дворе в столице Македонии Пелле, стремится оправдать действия македонян. Особенно он старался обелить двусмысленное поведение Александра I, союзника персов в походе на Грецию, и сделать его даже панэллинским героем.
[25] 992. . Города на границе Фокиды и Беотии.
[26] 993. . Ср. I 50–51.
[27] 994. . Очевидно, лук и стрелы Аполлона, хранившиеся в святилище.
[28] 995. . Мегарон – внутренняя часть храма.
[29] 996. . Геродот передает храмовую дельфийскую легенду. Легенда объясняет, почему варвары не ограбили храма и его сокровищ, если Аполлон, как утверждали впоследствии жрецы, всегда был врагом варваров и ревнителем национального объединения греков (ср.: С. Я. Лурье. Геродот, стр. 93).
[30] 997. . Вследствие нападения фокийцев персидский отряд не мог двигаться дальше к Патрасскому заливу и к Истму. Таким образом, важнейшая часть стратегического плана персов оказалась невыполненной.
[31] 998. . Здесь Геродот в угоду афинянам старается очернить пелопоннесцев, т.е. спартанцев и их союзников: вместо вторжения в Беотию спартанцы занимаются перегораживанием Истма и из‑за них афиняне должны покинуть свою родину. Перикл и его партия, вдохновлявшие Геродота, были заинтересованы в том, чтобы изобразить поведение Спарты, Коринфа, Эгины и Фив в самых мрачных красках (ср.: С. Я. Лурье. Геродот, стр. 70).
[32] 999. . Геродот приравнивает коренных жителей Аттики к ионийским переселенцам.
[33] 1000. . Геродот хочет этим сказать, что греческие города и племена севернее совр. залива Арта (среди них жители Керкиры и Эпира) не участвовали в войне.
[34] 1001. . При разрушении акрополя персами особенно пострадали здания, построенные Писистратом. Значительные части здании и большие куски скульптурных украшений были впоследствии (при Перикле) застроены и в таком виде частично сохранились до нашего времени.
[35] 1002. . Писистратиды принесли жертвы на акрополе Афине Палладе, которые обычно приносил архонт‑басилей. Это обстоятельство указывает, по‑видимому, на то, что персы восстановили, правда на короткое время, в Афинах тиранию Писистратидов.
[36] 1003. . Имеются в виду скульптурные изображения этих героев (статуэтки, которым приписывалась сверхъестественная, чудотворная сила).
[37] 1004. . По мнению некоторых ученых, сведения о составе и численности войск Ксеркса и ряд других сообщении почерпнуты Геродотом из мемуаров Дикея. Однако существование этих мемуаров нельзя доказать (см.: А. И. Доватур. Стиль, стр. 186, 187).
[38] 1005. . Выражение означает “неопределенное множество” (подобное нашему “тьма народу”).
[39] 1006. . Т.е. Деметры и Персефоны.
[40] 1007. . Царь сам руководил заседанием совета через Мардония, сидя на возвышенном троне, невидимый присутствующими.
[41] 1008. . Переселившиеся из Фтиотиды в Пелопоннес ахейцы осели сначала в Арголиде и Лаконии. Оттуда они были оттеснены дорийцами в северную часть Пелопоннеса. Отсюда они в свою очередь вытеснили ионян.
[42] 1009. . Здесь Геродот прямо высказывает свою точку зрения.
[43] 1010. . Это сообщение, быть может, заимствовано из обвинительного акта против Фемистокла. С. Я. Лурье (История, стр. 203) считает этот рассказ сочиненным впоследствии для прославления Фемистокла.
[44] 1011. . Стратегический план персов имел целью запереть греческий флот в бухте Амбелаки. Первой частью этого плана был захват о. Пситталии между Саламином и Пиреем. После этого началась вторая часть: один отряд кораблей должен был высадить десант на Саламине, чтобы занять г. Саламин. Одновременно отплыли корабли для захвата островка Кеос (совр. Гиоргио) у северного выхода из Саламинского пролива. Последним отплыл отряд кораблей, который должен был занять мыс Киносура. Однако из всех этих операций имели успех только операции против маленьких островков, высадка же на Саламине не удалась ни у мыса Киносура, ни у г. Саламина. Раздробленный на мелкие отряды персидский флот оказался великолепной целью для атаки греческих кораблей. Фемистокл прекрасно понял, что персы лишились своего численного превосходства из‑за раздробленности, и распознал удачный момент для атаки, принесший грекам победу.
[45] 1012. . Гавань Мунихия в Фалерской бухте была базой персидского флота.
[46] 1013. . Остракизм – изгнание путем подачи голосов черепками.
[47] 1014. . Оросанги – люди, оказавшие услуги царю и государству и награжденные за это земельными угодьями. Ср. выше, III 140 и прим. 102.
[48] 1015. . В результате различных десантных операций персидский флот, как показывает описание Геродота, оказался рассредоточенным. Так, одна часть – финикийские корабли – в начале битвы стояла в Элевсинской бухте, севернее Саламинского пролива. Вторая группа, состоявшая главным образом из ионийских кораблей, утром в день битвы стояла между Пситталией и Пиреем (у южного выхода из Саламинского пролива). Поэтому греки имели возможность бросить все свои силы сначала против финикийской эскадры (как это ясно из VIII 90). Финикиянам пришлось одним выдерживать атаки превосходных сил греков. При попытке выйти из Элевсинской бухты, прорвавшись через Саламинский пролив к стоящей у южного выхода ионийской эскадре, финикияне понесли тяжелые потери. Когда ионяне завязали сражение, исход его уже нельзя было изменить. Наступившая темнота заставила кончить битву. После сражения персидский военный суд возложил вину за поражение на командиров финикийских кораблей, которые продвинулись слишком далеко на север и потеряли поэтому связь с остальным флотом. Саламинская битва была задолго обдумана и подготовлена руководством союзного греческого войска. Совершенно невероятно, как это изображает Геродот, чтобы флот, составленный из множества отдельных контингентов (при фактическом отсутствии единого командования), треть которого готова была бежать без боя, мог одержать блестящую победу (ср.: С. Я. Лурье. Геродот, стр. 73). Все остальные, кроме спартанцев, афинян, тегейцев, мегарцев и флиунтцев, будто бы уклонились от сражения.
[49] 1016. . Отсюда открывался вид на большую часть Саламинского пролива.
[50] 1017. . Ср. VII 181.
[51] 1018. . Храм находился на южной оконечности о. Саламина. Легенда могла возникнуть оттого, что коринфские корабли огибали остров, чтобы запереть пролив между Саламином и Мегаридой. Этот маневр был предусмотрен, вероятно, для того, чтобы помешать персам прорваться к Истму.
[52] 1019. . Коринф был врагом Афин, и Геродот в угоду афинянам заставляет коринфян бежать во время Саламинской битвы. Он прямо клевещет на коринфского героя Адиманта, который получил “венок свободы от всей Эллады” (Плутарх. О злокозненности Геродота XXXIX). Многие выдумки партии Перикла Геродот выдает за исторические факты: о подчинении Эгины персам, о трусости коринфян при Артемисии и Саламине, о низости коринфского наварха Адиманта, о медлительности спартанцев, что и было якобы причиной двукратного разрушения Афин.
[53] 1020. . Несмотря на поражение на море, Ксеркс сначала не оставил плана высадки на о. Саламине. По‑видимому, начавшиеся внутренние волнения в Персии (восстание Масиста) заставили царя прекратить поход и отказаться от захвата Саламина.
[54] 1021. . ἀγγαρεῖον (от перс. “хангар”) означает “царский курьер”.
[55] 1022. . Ксеркс приказал Артемисии перевести его сыновей через море в Эфес. Вероятно, оттуда они должны были по царскому пути следовать в Сусы и принять там меры к подавлению начавшегося восстания. Сам Ксеркс оставался с сухопутным войском, отдав приказ флоту охранять коммуникации войска на Геллеспонте и на фракийском побережье.
[56] 1023. . Около Атарнея находились царские имения, которые и поехал инспектировать Гермотим.
[57] 1024. . В 470 г. до н.э. Фемистокл был изгнан из Афин. Сначала он направился в Аргос, а затем к персидскому царю Артаксерксу, который сделал его владыкой Магнесии.
[58] 1025. . Фемистокл хотел наложить на о. Андрос, державший сторону персов, большую военную контрибуцию.
[59] 1026. . Здесь Геродот, по‑видимому, цитирует судебное дело, считая правильным обвинения против Фемистокла.
[60] 1027. . Мардоний оставил себе, кроме мидян и персов, только бактрийцев, саков и индийцев, т.е. контингенты народностей, живших на востоке и северо‑востоке персидского царства. Именно эти области и были охвачены восстанием Масиста. Сведения Геродота об этом восстании почерпнуты из источника, передававшего события хронологически неправильно и в непонятной исторической связи.
[61] 1028. . Фракийские племена в совр. Болгарии.
[62] 1029. . Помощи Эакида Эанта приписывали победу над персами и поэтому посвятили ему часть военной добычи.
[63] 1030. . Здесь, вероятно, имеется в виду бронзовая позолоченная статуя – посвятительный дар македонского царя.
[64] 1031. . Ср. выше, I 151.
[65] 1032. . Это были представители 300 знатнейших спартанских семейств, которые составляли отборный отряд 300.
[66] 1033. . Имеется в виду весна 479 г. до н.э. Зимой тогда военные действия прекращались.
[67] 1034. . Сторонники так называемой народной партии пытались после ионийского восстания свергнуть вернувшихся к власти тиранов.
[68] 1035. . Фригийские имена Мидас и Гордий указывают на то, быть может, что в этой области жили фригийцы до их переселения в Малую Азию.
[69] 1036. . Александр I был проксеном (гостеприимцем) афинян и защищал интересы афинских граждан в Македонии. Геродот особенно старается обелить двусмысленное поведение Александра.
[70] 1037. . При посредстве Александра персы делали попытку оторвать афинян от союза со Спартой.
[71] 1038. . Это предсказание оракула “выглядит афинской выдумкой” (С. Я. Лурье. Геродот, стр. 77).