Введение. 3
1. Личность Ивана Грозного. 4
2. Андрей Михайлович Курбский. 9
3. Основные события в отношениях между князем Курбским и Иваном Грозным 15
Заключение. 27
Список литературы.. 28
Введение
Одним из важных вопросов истории русского народа является вопрос об Иване Грозном. Иван Грозный еще современникам казался личностью загадочной и страшной. Такой же загадкой вошел Иван IV и в историческую науку. Для большинства историков это была психологическая проблема; интересовали сама личность Ивана Грозного и условия, в которых она создавалась. Перед некоторыми историками даже вставал вопрос, был ли Грозный нормален умственно. Но уже в трудах Соловьева и Платонова были сделаны попытки подойти к этому вопросу иначе: они расценивали деятельность Ивана IV как момент решительной схватки «государственного начала», воплощенного этим грозным государем, с удельной стариной.
В нашей истории царствование Ивана Грозного составляет половину XVI века и является одной из самых важных и переломных эпох нашего государства. Оно важно как по расширению территорий, так и по крупным знаменательным событиям и по изменениям во внутренней жизни страны. Много было совершено в этот полувековой период славного, светлого и великого по своим последствиям, но еще более мрачного, кровавого и отвратительного. Понятно, что при таких противоположных качествах многих важных явлений характер и поступки главного деятеля, царя Ивана Васильевича, представляется загадочным. Именно такой загадкой Иоанн Грозный вошел в историю.
Князь Курбский вошел в историю не благодаря своей биографии. Мы просто знаем о нем чуть больше, чем о сотнях других русских бояр и воевод, которые не оставили автобиографии, обширной переписки, не бежали из страны и не проходили по множеству судебных тяжб в соседней Литве. Однако если бы история жизни Курбского ограничилась только вышеперечисленными сюжетами – он не был бы знаменит в веках. Славу среди потомков князю принесла его знаменитая переписка с царем Иваном Васильевичем Грозным.
1. Личность Ивана Грозного
Иван родился в 1530 году. «От природы он получил ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, московский ум. Но обстоятельства, среди которых протекало детство Ивана, рано испортили этот ум, дали ему неестественное, болезненное развитие». Иван рано осиротел, на четвертом году он потерял отца, на восьмом – мать. И с младшим братом Юрием, глухонемым от рождения, попал на попечение бояр. «Он с детства себя видел в окружении чужих людей. В душе Ивана рано и глубоко врезалось и на всю жизнь сохранилось чувство сиротства, брошенности, одиночества. Отсюда его робость, ставшая чертой его характера. Как все люди, выросшие среди чужих, без отцовского призора и материнского привета, Иван рано усвоил себе привычку ходить оглядываясь и прислушиваясь. Это развило в нем подозрительность, которая с летами превратилась в глубокое недоверие к людям».
Иван в юности начал привыкать к злу и находил удовольствие в картинности зла. Он сбрасывал с теремов кошек и собак, издеваясь над «тварью бессловесной»; вместе с соседними мальчишками он разъезжал по городу в телеге и давил народ. Но, «как всегда бывает с ему подобными натурами, он был до крайности труслив, в то время, когда ему представлялась опасность, и без удержу смел и нагл тогда, когда был уверен в своей безопасности: самая трусость подвигает таких людей на поступки, на которые не решились бы другие, более рассудительные».[1]
Иван рано и много стал думать о том, что он Государь московский и всея Руси, и эта мысль не давала ему покоя. Вообще, в 17-20 лет, при выходе из детства, он поражал окружающих непомерным количеством пережитых впечатлений и передуманных мыслей, до которых его предки не могли додуматься и в зрелом возрасте. «В 1564 году, когда ему было 16 лет, среди ребяческих игр он вдруг заговорил с боярами о женитьбе, и говорил так обдуманно, с такими предусмотрительными политическими соображениями, что бояре расплакались от умиления, что царь так молод, а уже так много подумал, ни с кем не посоветовавшись».
В 17 лет Иван объявляет о своем намерении жениться, но еще до своей женитьбы он намеревается венчаться на царство. С этого времени российские монархи начали не только в сношениях с другими державами, но и внутри государства, во всех делах и бумагах именоваться царями, сохраняя титул великих князей.
«Вскоре, после принятия титула, Иоанн женился; выбор его пал на девушку из одного из самых знатных и древних московских боярских родов именно на Анастасию Романовну, дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина». Свекор матери юной Анастасии – боярин Иоанна III. Но не знатность, а личные достоинства невесты оправдывали его выбор. Многие думают, что Иван Грозный горячо любил свою первую супругу; действительно на ее погребении он казался вне себя от горести и спустя многие годы после ее кончины вспоминал о ней с нежностью в своих письмах и переписках. Но, тем не менее, оказывается, что через восемь дней после ее погребения Иван искал себе уже другую супругу и остановился на мысли сватать сестру Сигизмунда-Августа Екатерину.
Иван не был глуп, но ни отличался здравыми суждениями, ни благоразумием, ни глубиной и широтой взгляда. Воображение брало у него верх над всеми способностями души.
«Иван был первым из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем библейском смысле». Царствование Грозного сделалось для него предметом набожного поклонения.
Таким образом, ранняя смерть родителей, безобразные сцены боярского насилия и своеволия, борьба за власть - вот, что видел Иван в своем детстве, и что во многом повлияло на формирование его личности и характера. Из чего и вытекают будущие его террор и репрессии.
С конца 40-х годов Иван IV переходит к самостоятельному правлению, этот период начинается с его венчания на царство и женитьбой; с наступлением совершеннолетия наследника у власти остаются Глинские, а он предается в это время – «опалам да казням», которые вызывали негодование населения. Немотивированные опалы и казни 1545-1546 годов (к тому же, как правило, внесудебные), открытые проявления недовольства тяглыми горожанами, пищальниками подвигли элиту на нестандартные решения.
В результате неоднозначной деятельности государя происходит падение авторитета великокняжеской власти. По этому при поддержке боярства Иван Грозный принимает титул царя. Коронация произошла в Успенском соборе 16 января 1547 года.
Изменение ранга московского монарха имело несомненную двуединую направленность: внутреннюю и внешнюю.
Во внешней политике этот титул играл важную роль, так как великий князь приравнивался к принцу или герцогу, а царь к императору. Тем самым царский титул приравнивал российскую царскую семью к «царским» династиям Чингизидов, императорскому роду Габсбургов. Если в международных отношениях возвышался авторитет страны, то для населения новый титул стал символом единства государства, усиления центральной власти.
«Митрополит Макарий, «человек большого ума и такта» возложил на его голову Шапку Мономаха - символ царской власти. Коронация царя символизировала в глазах подданных начало его самостоятельного правления». Потому что, считалось, что землей русской владеет государь один, потому-то митрополит и венчал его на царство Мономаховым венцом.
Таким образом, многие историки считают, что принятия титула царя было необходимым действием для усиления власти государя, которое также повлекло за собой важные последствия для государства, как во внешней, так и внутренней политике. Это решение отличается глубокой политической осмысленностью, характеризующее реформаторов с лучшей стороны.[2]
В XVI веке многое переменилось в жизни европейских народов. На континенте еще господствовал феодализм, а в передовых западноевропейских странах стали складываться буржуазные отношения. Великие географические открытия положили начало мировой торговле и созданию колониальной системы. На востоке Европы возникает огромная держава - единое Российское государство. Россия несколько отставала в экономическом, социальном и политическом развитии. Русское национальное самосознание переживало подъем. Во всех сферах культурного развития появились замечательные мастера.
Политическое развитие России отмечено было острыми противоречиями. Объединение русских земель в рамках единого государства не привело к немедленному исчезновению многочисленных пережитков феодализма. Политическая элита второй половины XVI века не сомневалась в необходимости, стоящей над обществом, наследственной монархической власти, но считала, что царь должен делиться своими полномочиями с верхушкой общества. Но Грозный не хотел делиться властью, так как «самовластие царя удивляло иноземцев, казалось им тиранией».
Некоторые историки полагают, что такая точка зрения была характерна только для старой знати, князей и бояр. Д. Н. Альшиц говорит, что «боярский взгляд на государственное устройство опирался на представления о социальной иерархии», то есть между царем и холопами должно быть определенное количество ступень, стоящие выше, по своему статусу ближе к царю, чем к холопам.
«В XVI веке в армии главную силу составляла конница, так как пехота не могла с успехом действовать в степях против конных неприятелей». Оружием служили лук, секиры, кистени, кинжалы, мечи, копья. Пушки, вылитые итальянскими художниками, практически не использовались.
В целом, XVI век – век экономического подъема. В экономике сохраняется натуральный тип хозяйства, экономика аграрная. Население - 7 млн. человек. Усилилась специализация районов: центр – земледелие, Север – ремесла, Поволжье – скотоводство. В торговле произошли некоторые изменения: складывание областных центров, разделение труда между областями, расширение торговых связей и т. д. В XVI веке усиливается монастырское землевладение, земли не дробились. Крестьянство делилось на три категории: частновладельческие, дворцовые и государственные. Также в этом веке усилилось кабальное холопство и крепостная зависимость.
Таким было время образования и укрепления русского централизованного государства. Это время сформировало личность Ивана Грозного и испытало на себе ее воздействие. Скрынников считает, что «Иван Грозный был порождением этого времени».
Появляется еще один вопрос – место России среди европейских стран, соотношение Востока и Запада. Особенностью Запада было то, что уже к XIII-XIV веку в ряде западноевропейских стран сложилась система власти, основанная на договорных отношениях. Идеи договора не были чужды и далеки для России.[3]
Таким образом, обзорно рассмотрев XVI век в истории России, необходимо сделать вывод, что этот век был отмечен расцветом торговли и ремесел, ростом городских центров. Все историки единогласно считают XVI век веком экономического подъема.
2. Андрей Михайлович Курбский
Место рождения князя Андрея Курбского неизвестно. Есть предположение, что он родился в 1528 году. Это датировка основывается исключительно на его собственном заявлении в автобиографическом сочинении «История о великом князе московском», что во времена «Казанского взятия» 1552 года ему было 24 года. У него был младший брат Иван, скончавшийся от ран вскоре после штурма Казани в 1552 году. Его могильная плита сохранилась в Спасо-Ярославском монастыре.
Никаких сведений о жизни Курбского у нас нет вплоть до 1547 года. Таким образом, на страницах исторических документов князь Андрей появляется вполне сформировавшимся 19-летним человеком. Поскольку нет свидетельств, что князя воспитывали как-то по особому, обратимся к вопросу: как же в принципе растили в Московской Руси юных княжичей?
Говорят, что в Средневековье не было детей. Люди, рождаясь, считались уже взрослыми французский историк Ж. Ле Гофф обратил внимание, что на европейских средневековых картинах изображались красивые ангелочки и уродливые младенцы Иисусы. Художники знали, как рисовать ангелочков, но плоъхо представляли себе человеческих младенцев. Для ребенка рано наступала взрослая юридическая и социальная ответственность. Детский труд, мальчики-оруженосцы, отсутствие представлений о школе как обязательном этапе развития ребенка – какое тут детство?[4]
Как же могло проходить детство князя Курбского? В отличие от многих младенцев ему повезло: он выжил при родах. Младенческая и детская смертность была необычайно велика, причем как у низших, так и у высших сословий. Даже у царя Ивана Грозного из шести детей от первой жены – царицы Анастасии – во младенчестве умерло четверо. Судьба умерших до крещения детей была грустна: они считались нечистыми существами: предполагалось, что у них «нет подлинной души», их не хоронили на кладбище вместе с другими покойниками. Согласно распространенному поверью после смерти некрещеные дети превращались в демонов.
Период до шести-семи лет считался безгрешным и чистым. Затем мальчик-дитя превращался в отрока и оставался им до 14 – 15 лет. После чего юноша поступал на службу, и начиналась взрослая жизнь. Дети до шести –семи лет должны были быть всегда в покое, одеты и сыты, в теплом дому, не подвергаться никакому насилию и принуждению. Главным временем воспитания было отрочество. Отрок считался уже «маленьким взрослым», способным к обучению и восприятию заповедей старших. Правда, совершенно бесправным по отношению к родителям.
Учили ли княжича Курбского в детстве? И если да, то чему? Несомненно, он получил необходимый объем знаний церковных текстов, по которым учился читать и мыслить, получал уроки этики человеческих отношений и усваивал стандарты морали. Судя по всему, именно в этом возрасте княжич Андрей научился писать и читать. О круге его чтения нам ничего не известно, можно строить только догадки, выходил ли он за пределы Псалтыри – главной учебной книги русского Средневековья.
Взрослая жизнь для русских юношей XVI века наступала с момента записи в войско. Первые имеющиеся сведения относятся к 1547 г.: 19-летний Курбский служит, однако, не в войске, а при Государевом дворе, сопровождая в качестве мелкого порученца брата царя, слабоумного Юрия Васильевича. В неудачном Казанском походе 1549 – 1550 г. Курбский — «стольник в есаулах» в царской свите. 16 августа 1550 г. князь Андрей назначается воеводой в пограничный Пронск. А уже в мае 1551 Курбский — второй воевода полка правой руки, размещенного у Зарайска, на самом татароопасном направлении. Затем он — второй воевода в Рязани при М. И. Воротынском. а с июня 1552 г. — второй воевода полка правой руки у Каширы. Начальником Курбского, как и в Зарайский период, был П. М. Щенятьев. Надо сказать, что оба упомянутых воеводы были из самых опытных и квалифицированных военных специалистов в стране — то есть в принципе Курбскому было у кого учиться военному делу. [5]
21 июня тульский воевода сообщил о нападении на город крымских и ногайских татар, и Щенятьев с Курбским выступили ему на помощь. Произошло сражение — фактически боевое крещение Курбского, получившего в ходе него рану головы. Согласно сочинениям Курбского, была одержана решительная победа с большими трофеями. Однако как было на самом деле — мы не знаем. По словам Филюшкина, «в 1564 году он (Грозный) писал Курбскому о боях под Тулой в 1552 году весьма нелицеприятные вещи: „Как наш недруг, крымский царь, приходил к нашей вотчине к Туле, мы послали вас против него, но царь устрашился и вернулся назад, и остался только его воевода Ак-Магомет улан с немногими людьми, вы же поехали есть и пить к нашему воеводе, князю Григорию Темкину, и только после пира отправились за ними, а они уже ушли от вас целы и невредимы. Если вы и получили при этом многие раны, то никакой славной победы не одержали“.
Кто здесь прав — Курбский или Грозный? Русская официальная летопись оценивает итог боев под Тулой как однозначную победу русских войск, одержанную благодаря их храбрости. В то же время в ней и не могли быть отражены такие подробности, как, например, не вовремя случившаяся пирушка воевод. Мы не можем ни опровергнуть, ни подтвердить обвинения Грозного или патетику Курбского».
Военная карьера князя, однако, продолжала развиваться. В казанском взятии 1552 г. Курбский — все тот же второй воевода полка правой руки, помощник Щенятьева. В штурме города этот полк стоял против Елабужских ворот — в самом спокойном месте. Правда, именно через эти ворота татары предприняли последнюю попытку прорыва из города. Полк Щенятьева–Курбского был смят, однако сумел восстановить порядок и принял активное участие в преследовании и добивании убегающих.
Таким образом, говоря о раннем этапе службы князя, мы, с одной стороны, наблюдаем довольно успешную для молодого человека карьеру. Одновременно с этим мы видим безосновательность приписывания князю Андрею покорения Казани: да, он участвовал в походе, но далеко не на первых ролях.
Карьерный рост между тем продолжался — в октябре 1553 г. князь впервые становится первым воеводой — в полку левой руки, затем в сторожевом полку, с которым воевал до 1556 г., подавляя партизанское движение бывшего Казанского ханства. В тот же год Курбский получает боярство. В списке думских бояр он на последнем, десятом, месте. Однако в следующем, 1557 г., он вновь второй воевода полка правой руки при том же Щенятьеве.
Затем начинается Ливонская война. В январском походе 1558 г. Курбский возглавляет сторожевой полк. Весной-летом того же года весьма активно участвует в боевых действиях, но во второй половине года отзывается на тульский рубеж, где служит опять-таки вторым воеводой полка правой руки до 1560 г. И вдруг весной 1560 г. князя Андрея назначают первым воеводой большого полка — руководителем основной ударной группировки в походе на Ливонию. Это была вершина военной карьеры князя — в ту кампанию он выигрывает 30 августа тяжелейшее сражение под Феллином, совершает рейды на Венден и Ригу. Фактически именно Курбский завершает разгром Ливонского ордена.
И тут случилась опала, причины которой нам неизвестны. Уже в конце года Курбского отзывают на южную границу сперва на знакомую должность второго воеводы полка правой руки, затем он служит городовым воеводой в Мценске и Великих Луках, участвует в набегах небольших отрядов на окрестности Витебска (по случаю вступления в войну Литвы и Польши). Видимо, в 1561 – 1562 г. опала с Курбского была снята, он снова получил командную должность и, несмотря на проигранное незначительное сражение под Невелем в 1562 г., был в 1563 г. назначен первым воеводой в Юрьев Ливонский (Дерпт). Иначе говоря, в завоеванной провинции Курбский становится губернатором с широчайшими полномочиями, а также с правом (и обязанностью) ведения дипломатических переговоров с сопредельными государствами — Данией и Швецией. Именно из этого города и с этой должности Андрей Курбский бежит в Вольмар 30 апреля 1564 г., бросив беременную жену и сына, но взяв с собой два десятка самых преданных и лихих приближенных. Московский период его жизни завершился.
По мнению Филюшкина, хроника этой неровной, но в целом восходящей карьеры свидетельствует о том, что Курбский был заметным — но не более того — военачальником времен Ливонской войны. Кроме того, ввиду занятости «в войсках», князь Андрей едва ли имел возможность поучаствовать ощутимым образом в решении вопросов гражданской жизни страны. То есть он вряд ли был активным членом той самой мифологической, по мнению автора, Избранной рады. Что мешает согласиться с последним утверждением? Некоторое ощущение подводной части айсберга: как-то не верится, что с человеком, в котором Грозный видел лишь более или менее способного генерала, к тому же перебежавшего к врагу, царь стал бы переписываться так, как он это делал. Обсуждая и свои интимные обстоятельства, и свою кадровую политику, и идеологические основания собственной власти в разные периоды времени. Да и неожиданные пики в карьере князя намекают на то, что тот был у царя на виду если не всегда, то по крайней мере достаточно продолжительные отрезки времени. Очень трудно отказаться от мысли, что Грозный и Курбский были когда-то действительно близки и даже, не побоимся этого слова, в чем-то равны.[6]
Именно эта близость, судя по всему, стала основой особой информированности князя, чье стремительное бегство не оставляет сомнений в более чем обоснованных опасениях Курбского за свою жизнь. Филюшкин объясняет эти опасения угрозой утечки информации о его тайных переговорах с литовскими властями, которые князь начал еще в 1563 г. Мы, однако, вправе задать вопрос: отчего это удачливый военачальник затевает с врагом переговоры о переходе на его сторону именно в тот момент, когда общее положение этого врага донельзя плохо? Потерян Полоцк, между русскими войсками и Вильной — ни одной сильной крепости. Защищать не только Ливонию, но и саму Литву — некому. Что должно произойти в сознании человека, чтобы в этих условиях сделать такой
выбор? На наш взгляд, князь Андрей, именно в силу этой, не отраженной в документах близости к царю, смог предугадать в сравнительно вегетарианском 1563 г. ближайшее будущее. Собственно, и в 1563 г., в год смерти митрополита Макария, было много всякого. В частности, кровавый разгром окружения двоюродного брата царя, князя Владимира Старицкого и его матери Ефросиньи. В общем, тот год столь же красочно предвещал опричное семилетие 1565 – 1572, как какой-нибудь 1935 — последующие 1936 – 1938. И мы знаем, что интуиция Курбского не подвела: практически вся военная верхушка России 1550-х — середины 1560-х годов в конце концов сложила голову на плахе. Так что нет причин предполагать, будто Андрею Курбскому была почему-то уготована принципиально иная участь.
Отсюда вырастает густой куст доводов, приводимых всякий раз, когда кто-то дает моральную оценку юрьевскому беглецу. Гарантирует ли перспектива верной гибели без вины право на измену несущему такую гибель царю и такому государству? И можно ли назвать измену Курбского московскому царю изменой русскому народу — приняв во внимание тот факт, что в Литве князь оказался среди русского же православного большинства? И, коли на то пошло, сколь аморально защищать с оружием в руках эту русскую Литву от войск московского царя — убедившись, что живут православные в Литве богаче, духовнее, терпимее и насыщеннее, чем в «адовой твердыне» царя Ивана? И годится ли сам князь Андрей на роль борца за народное счастье — как человек, устраивающий с верными холопами из волынских имений, пожалованных королем Сигизмундом, разорительные рейды по соседским селам или вымогающий деньги у ковельских евреев путем полуторамесячного содержания последних в бочке с пиявками? Как нам судить его четыре с половиной века спустя?
3. Основные события в отношениях между князем Курбским и Иваном Грозным
Бегство Андрея Курбского нельзя считать предательством, но после этого он стал всеми силами помогать в войне против своего Отечества, а это была настоящая измена и предательство, так как он мог бы оставить военную службу.
После побега Курбский написал письмо Ивану Грозному, в котором резко критиковал перемены в правлении царя, сложившиеся порядки, жестокое обращение с боярами и т. д. Письмо доставил лично царю слуга Андрея Михайловича Васил
Из письма Андрея Курбского Ивану Грозному ,после бегства князя в Литву:
«Зачем, царь, воевод, дарованных тебе Богом для борьбы с врагами, различным князям предал... В чём провинились перед тобой и чем прогневали тебя христиане – соратники твои? Не сдались ли тебе крепости немецкие?.. За это ли нам, несчастным, воздал ты, истребляя нас со всеми близкими нашими? Полки твои водил и никакого бесчестия не принес, одни лишь победы одерживал для твоей же славы… а как часто ранен был варварами в различных битвах, что все тело мое покрыто ранами. Но тебе, царь, до всего этого и дела нет. И не надейся, что буду я молчать обо всем: до последнего дня жизни моей буду беспрестанно со слезами обличать тебя. …казненные тобой, у престола Господнего стоя, взывают об отмщении тебе, несправедливо изгнанные тобой из страны взываем день и ночь к Богу обличая тебя».[7]
Из ответного письма Ивана Грозного князю Курбскому:
«Мы не насилием добыли царства, тем более поэтому, кто противится такой власти – противится Богу! …Если же ты праведен, почему не пожелал от меня, строптивого владыки, пострадать и заслужить венец вечной жизни. Неужели это свет (правильно) – когда поп и строптивые рабы правят, а царь только именем и по чести царь, а властью нисколько не лучше раба? А когда ты вопрошал, зачем мы воевод различным князям предали, то ты писал ложь. А сильных мы не убивали, и не знаю я, кто это сильнейших, потому что Русская земля держится Божьим милосердием и милостью Пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями, а не воеводами и судьями. А жаловать своих холопов мы всегда были вольны и вольны были и казнить их. …До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались».
Период политической деятельности и воинской службы князя Андрея Михайловича Курбского (1528–1583) совпал с интенсификацией государственного строительства в России. Сословно-представительная монархия, сформировавшаяся в основных чертах в середине XVI в, предусматривала необходимость соборного решения всех общегосударственных дел.
Князь Андрей Михайлович Курбский, принимавший активное участие в деятельности правительства (Избранной Рады), был сторонником сословного представительства в центральных и местных органах власти.
В исторической литературе утвердилась традиция, в силу которой основные политические фигуры, принимавшие активное участие в жизни русского общества середины XVI в., противопоставлялись следующим образом: Иван IV именовался защитником единодержавия, проводником прогрессивной политической идеологии, а Курбский, в свою очередь, представлялся «защитником старобоярских порядков», «феодального права отъезда» и «раздробления на ряд независимых вотчин» централизованного государства. Эта точка зрения, введенная в научный оборот еще русским дореволюционным историком С. Ф. Платоновым, сохраняется и в ряде современных работ.
В настоящее время данная схема оценок стала вызывать серьезные возражения.
Князь Андрей Михайлович Курбский был выходцем из старинного рода, своего положения при царском дворе («боярин, советник и воевода») он добился исключительно благодаря личным заслугам, оказанным царю воеводской службой и правительственной деятельностью, за которые и был пожалован землей в окрестностях Москвы, а впоследствии (1556г.) и боярским чином. С падением правительства (Избранной Рады) он подвергся опале как ее активный деятель. Объективно оценив значение царской немилости, он решил бежать. В послании к старцу Псково-Печерского монастыря Васьяну боярин прямо пишет, что до него дошел слух «об умышлениях» великого князя, собиравшегося его убить, и поэтому «сего ради сице и помыслив, како бы избегнута неправедного убиения», он оставил отечество. Иван IV не оспаривает этих обстоятельств, а в ответных посланиях князю и заявлении польскому королю он прямо вменяет в вину Курбскому именно «умышление над государем... над его царицей и над детьми... всякое лихо дело».[8]
Курбский пожелал избегнуть позорной и незаслуженной казни, совершавшейся к тому же без процедуры судопроизводства. Рассматривая свою прежнюю службу на родине, князь писал, что он всегда доблестно сражался во славу отечества, «полки водил преславно... и никогда бегуном не был», доверенное ему войско не обращал спиной к врагу.
Курбский традиционно считал источником власти в государстве божественную волю – «цари и князи от Всевышнего помазуются на правление...», а цель верховной власти усматривал в справедливом и милостивом управлении державой ко благу всех ее подданных и в праведном (правосудном) разрешении всех дел. Нынешняя власть, по мнению боярина, уклонилась от выполнения задач, возложенных на нее высшей волей, поэтому он считает ее лишенной божественного покровительства, называя безбожной и беззаконной. На царском престоле оказался человек, не подготовленный к управлению государством ни образованием, ни воспитанием. Он груб, неучен и воспитан «во злострастиях и самодовольстве», такому человеку «неудобно бывает императором быти». В первую половину царствования, когда власть была ограничена мудрым Советом, управление государством осуществлялось успешно как во внешней сфере, так и во внутренних делах. При участии правительства (Избранной Рады) совместно с царем в делах государства во всем чувствовалось мудрое управление, воеводами назначались искусные и храбрые люди, в войсках учреждался порядок, верное служение отечеству щедро вознаграждалось. Напротив, нерадевшие отечеству «паразиты и тунеядцы» не только не жаловались, но и прогонялись. Такая политика подвигала «человеков на мужество... и на храбрость». «Се таков был наш царь, поки любил около себя добрых и правдусоветующих».
Упадок в делах государства и сопутствующие ему военные неудачи Курбский связывает с падением правительства и введением опричнины. Роспуск Рады знаменовал полное и безусловное сосредоточение ничем не ограниченной власти в руках Ивана IV. «Скоро по Алексееве смерти и Сильвестрову изгнанию воскурилось гонение великое и пожар лютости по всей земле Русской возгорелся». Создав для поддержания своего тиранического режима «великий полк сатанинский» (опричников), царь произвел «опустошение земли своея», которого «никогда не бывало ни у древних поганских царей, ни бо при нечестивых мучителях христианских». Обобщив свои критические замечания, Курбский сделал вывод о законопреступности такой власти. Царь не только погубитель высшего духовного наставника – прямого выразителя божественной воли (митрополита Филиппа), но и нарушитель всего государственного порядка: «чин скверно соделал, царство сокрушил: что было благочестия, что правил жития, что веры, что наказания – погубил и исказил...» Основной характеристикой такого политического режима Курбский считает беззаконие. Он развернул основательную критику суда и судопроизводства, широко поставленную его современниками, добавив к ней еще и критику законодательства.
В правопонимании Курбского ясно прослеживается представление о тождестве права и справедливости. Только справедливое может быть названо правовым, так как насилие – источник беззакония, а не права. Здесь рассуждения Курбского во многом восходят к основным постулатам политической теории Аристотеля и особенно Цицерона. Излагая свои требования к правотворчеству, Курбский подчеркивает, что закон должен содержать реально выполнимые требования, ибо беззаконие – это не только не соблюдение, но и создание жестоких и неисполнимых законов. Такое законотворчество, по мнению Курбского, преступно. В его политико-правовых воззрениях намечаются элементы естественно-правовой концепции, с которой связаны учения о государстве и праве уже в Новое время. Представления о праве и правде, добре и справедливости воспринимаются как составные компоненты естественных законов, посредством которых божественная воля сохраняет на земле свое высшее творение – человека.
Правоприменительная практика рассмотрена Курбским, как и Пересветовым, как в судебном, так и во внесудебном ее варианте. Современное состояние суда вызывает глубокое неодобрение у Курбского. Суд совершается в государстве неправосудно и немилостиво. «А что по истине подобает и что достойно царского сана, а именно справедливый суд и защита, то давно уже исчезло» в государстве, где давно «опровергохом законы и уставы святые».[9]
Особое недовольство вызывает у Курбского практика заочного осуждения, когда виновный, а в большинстве случаев – просто несправедливо оклеветанный человек лишен возможности лично предстать перед судом. Принцип коллективной ответственности, так широко использовавшийся в карательной практике опричного террора, характеризовался Курбским как проявление беззакония. «Закон Божий да глаголет: да не несет сын грехов отца своего, каждый во своем грехе умрет и по своей вине понесет казнь». Курбский считает проявлением прямого беззакония, когда человека «не токмо без суда осуждают и казни предают, но и до трех поколений от отца и от матери влекомых осуждают и казнят и всенародно погубляют... не только единоколенных, но аще знаем был сосед и мало к дружбе причастен» – подобную политику он характеризовал как «кровопролитие неповинных».
Возражает князь Андрей и против участившегося применения жестоких наказаний, особо выделяя среди них смертную казнь, которая, по его представлениям, должна назначаться в исключительных случаях и только по отношению к нераскаявшимся преступникам.
Характеризуя произвол и беззаконие, Курбский критически отмечает распространение жестоких и позорящих наказаний, а также практику их исполнения не государственными чиновниками (палачами), а обычными людьми, не имеющими никакого отношения к судебным ведомствам. Заставляют людей обычных, свидетельствует он, «самим руки кровавить и резать человеков».
Другой отмечаемой бояриным формой внесудебного произвола стало незаконное воздействие на людей, с помощью недобровольной присяги и клятвы принуждаемых к определенному поведению, часто безнравственному. Так, заставляют под присягой и крестоцелованием «не знатися не токмо со други, и ближними, но и самих родителей и братьев и сестер отрицатися... против совести и Бога...».
В государстве не стало свободы и безопасности для подданных, не говоря уже о том, что царь ввел «постыдный обычай», затворив все «царство русское словно в адовой твердыне», и если кто «из земли твоей (Ивана Г.) поехал... в другие земли... ты такого называешь изменником». Результатом такого правления Курбский считает оскудение царства («опустошение земли своея»), падение его международного престижа («злая слава от окрестных суседов») и внутреннее недовольство и смуту («нарекание слезное ото всего народа»). Причину «искривления» некогда правильного управления царством Курбский усматривает в приближении к царю «злых советников». «Злому» совету придается почти гротескное символическое значение. «Сатанинский силлогизм» настоятеля Песношского монастыря (что у Яхромы) Вассиана Топоркова сыграл, по мнению Курбского, трагическую роль, обеспечив перемену в личности царя и образе его действий. «Лукавейший иосифлянин» дал царю совет: «не держать себе советников умнее себя».[10]
Установившийся тиранический режим привел к потере значения Земского собора, который стал всего лишь безгласным проводником воли деспота и окружающих его злодеев. Князь Андрей понял всеобъемлющий характер террора и страха перед ним, но наивно предполагал, что замена одних советников – «злых и лукавых» на других–мудрых, добрых и сведущих может изменить порядки в государстве. Он видел, что губительный деспотический режим не может продолжаться долго, и высказал предположение о необходимости приближения его конца насильственным образом. История, утверждал он, знала немало примеров деспотических правлений и дала хорошие уроки подобным правителям. Гибель такого царства может наступить как по воле провидения, так и в результате открытого сопротивления, оказанного подданными правителю, «творящему беззаконие» и не радеющему о пользе своего отечества.
Теоретическое положение, выдвинутое Иосифом Волоцким, о праве народа на оказание сопротивления злонамеренной власти получило последовательное развитие в государственно-правовой концепции Курбского.
Наилучшим вариантом организации формы государственной власти ему представляется монархия с выборным сословно-представительным органом, участвующим в разрешении всех наиважнейших дел в государстве. «Царь аще почтен царством должен искать доброго и полезного совета не токмо у советников, но и всенародных человек», при этом «самому царю достоит яко главе были и любити мудрых советников своих». Ивану III сопутствовали большие воинские и политические удачи именно потому, что он часто и помногу советовался с «мудрыми и мужественными сигклиты его» и ничто же начинати без глубочайшего и многого совета». Курбский был не только за создание представительного органа (Совет всенародных человек), но и различных «сигклитов», состоящих из советников «разумных и совершенных во старости мастите- во среднем веку, тако же предобрых и храбрых и тех и онех в военных и земских вещах по всему искушенных», т.е. специалистов самых различных профилей, без совета которых «ничесоже устроити или мыслити» в государстве не следует.
Форма государственного устройства в виде единой централизованной государственной системы не вызывала у него никаких нареканий и вполне им одобрялась.
Таким образом, князь Андрей Курбский отстаивал форму власти, организованную в виде сословно-представительной монархии, в которой все властные и управленческие полномочия могли бы быть реализованы только на основании надлежащим образом принятых законов.
Так как полемика Курбского и Грозного, вместе с другими продуктами литературной деятельности Курбского еще недостаточно обследованы, то и окончательное суждение о Курбском, более или менее могущее примирить противоречия, пока еще преждевременно. Из сочинений Курбского известны: 1) "История князя великого Московского о деле, яже слышахом и у достоверных мужей и яже видехом очима нашима". 2) "Четыре письма к Грозному". 3) "Письма" к разным лицам; из них 16 вошли в 3-е издание "Сказаний князя Курбского" Н. Устрялова (СПб., 1868), одно письмо издано Сахаровым в "Москвитянине" (1843, № 9) и три письма - в "Православном Собеседнике" (1863, книги V - VIII). 4) "Предисловие к Новому Маргариту"; изданное в первый раз Н. Иванищевым в сборнике актов: "Жизнь князя Курбского в Литве и на Волыни" (Киев, 1849), перепечатано Устряловым в "Сказаниях". 5) "Предисловие к книге Дамаскина "Небеса" (издано князем Оболенским в "Библиографических Записках", 1858, № 12). 6) "Примечания (на полях) к переводам из Златоуста и Дамаскина" (напечатаны профессором А. Архангельским в "Приложениях" к "Очеркам истории западнорусской литературы", в "Чтениях Общества Ист. и Древн.", 1888, № 1). 7) "История Флорентийского собора", компиляция; напечатан в "Сказаниях" стр. 261 - 268; о ней см. 2 статьи С.П. Шевырева, "Журнал Министерства Народного Просвещения", 1841, книга I, и "Москвитянине", 1841, т. III. Кроме избранных сочинений Златоуста ("Маргарит Новый"; см. о нем "Славяно-русские рукописи" Ундольского , М., 1870), Курбский перевел диалог патриарха Геннадия, Богословие, Диалектику и другие сочинения Дамаскина (см. статью А. Архангельского в "Журнале Министерства Народного Просвещения" 1888, № 8), некоторые из сочинений Дионисия Ареопагита, Григория Богослова, Василия Великого, отрывки из Евсевия и прочее. А в одно из его писем к Грозному вставлены крупные отрывки из Цицерона ("Сказания", 205 - 209). Сам Курбский называет своим "возлюбленным учителем" Максима Грека; но последний был и стар, и удручен гонениями в то время, когда Курбский вступал в жизнь, и непосредственным его учеником Курбский не мог быть. Еще в 1525 г. к Максиму был очень близок Василий Михайлович Тучков (мать Курбского - урожденная Тучкова), который и оказал, вероятно, сильное влияние на Курбского. Подобно Максиму, Курбский относится с глубокой ненавистью к самодовольному невежеству, в то время сильно распространенному даже в высшем сословии московского государства. Нелюбовь к книгам, от которых будто бы "заходятся человецы, сиречь безумиют", Курбский считает зловредной ересью. Выше всего он ставит Святое Писание и отцов церкви, как его толкователей; но он уважает и внешние или шляхетные науки - грамматику, риторику, диалектику, естественную философию (физику и пр.), нравонаказательную философию (этику) и круга небесного обращения (астрономию). Сам он учится урывками, но учится всю жизнь. Воеводой в Юрьеве он имеет при себе целую библиотечку; после бегства, "уже в сединах", он тщится "латинскому языку приучатися того ради, иж бы могл преложити на свой язык, что еще не преложено". В "Истории князя великого московского" (изложение событий от детства Грозного до 1578 г.), которую справедливо считают первым по времени памятником русской историографии со строго выдержанной тенденцией, Курбский является литератором еще в большей степени: все части его монографии строго обдуманы, изложение стройно и ясно (за исключением тех мест, где текст неисправен); он очень искусно пользуется фигурами восклицания и вопрошения, а в некоторых местах (например, в изображении мук митрополита Филиппа) доходит до истинного пафоса. Но и в "Истории" Курбский не может возвыситься до определенного и оригинального миросозерцания; и здесь он является только подражателем хороших византийских образцов. То он восстает на великородных, а к битве ленивых, и доказывает, что царь должен искать доброго совета "не токмо у советников, но и у всенародных человек", то обличает царя, что он "писарей" себе избирает "не от шляхетского роду", "но паче от поповичев или от простого всенародства". Он постоянно уснащает рассказ свой ненужными красивыми словами, вставочными, не всегда идущими к делу и не меткими сентенциями, сочиненными речами и молитвами и однообразными упреками по адресу исконного врага рода человеческого. Язык Курбского местами красив и силен, местами напыщен и тягуч, везде испещрен иностранными словами, очевидно - не по нужде, а ради большей литературности. В огромном количестве встречаются слова, взятые с незнакомого ему языка греческого, еще в большем - слова латинские, в несколько меньшем - слова немецкие, сделавшиеся автору известными или в Ливонии, или через язык польский. - Литература о Курбском чрезвычайно обширна: всякий, кто писал о Грозном, не мог миновать и Курбского; его история и его письма с одной стороны, переводы и полемика за православие - с другой, настолько крупные факты в истории русской умственной жизни, что ни один исследователь допетровской письменности не мог обойти их молчанием; почти во всяком описании славянских рукописей русских книгохранилищ имеется материал для истории литературной деятельности Курбского. "Сказания князя Курбского" изданы Н. Устряловым в 1833, 1842 и 1868 годах. В настоящее время издание сочинений Курбского начато Императорской Археографической Комиссией. В XXXI томе "Русской Исторической Библиотеки" изданы "История о великом князе московском" и письма Курбского к разным лицам". [11]
Заключение
Ивана Грозного особенно поразило и вывело из себя предательство Андрея Курбского, которого он ценил не только как заслуженного воеводу и ближайшего государственного советника, но и как личного и доверенного друга. И не просто измена, а позорное бегство русского воеводы с поля боя в стан неприятеля в один из самых трудных для России моментов в ее затянувшейся войне с Ливонией. Польский король милостиво принял Курбского, сохранил за ним все его высокие почести и пожаловал богатым имением.
Сам Курбский впоследствии писал, что бежал, опасаясь готовящейся над ним расправы. В письме к царю, он осуждал его за разгон Избранной рады, за самовластие. Иван Грозный истребил близких родственников Курбского, брошенных им в Москве, отомстив недругу.
В ответе на гневное послание Курбского Иван IV исчерпывающе и лаконично изложил кредо самодержца: неограниченность воли монарха, власть которого санкционирована церковью и Богом, и полное подчинение божественной воле монарха всех подданных.
Список литературы
1. Калугин В.В. Андрей Курбский и Иван Грозный. - М.: Молодая Гвардия, 2008. – 359 с.
2. Карамзин Н.М. История Государства Российского. Спб., 2009. – 658 с.
3. Костомаров Н.И. Личность царя Ивана Васильевича Грозного. М., 2008. – 330 с.
4. Лурье Я.С. Переписка Ивана Грозного с Курбским в общественной мысли Древней Руси// Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 214-249.
5. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. – М.: Гардарика, 2009. – 568 с.
6. Филюшкин А. Андрей Курбский. – М.: Молодая Гвардия, 2008. – 299 с. – (Жизнь замечательных людей).
[1]
Костомаров Н.И. Личность царя Ивана Васильевича Грозного. М., 2008. – 330 с.
[2]
Карамзин Н.М. История Государства Российского. Спб., 2009. – 658 с.
[3]
Соловьев С.М. История России с древнейших времен. – М.: Гардарика, 2009. – 568 с.
[4]
Филюшкин А. Андрей Курбский. – М.: Молодая Гвардия, 2008. – 299 с. – (Жизнь замечательных людей).
[5]
Калугин В.В. Андрей Курбский и Иван Грозный. - М.: Молодая Гвардия, 2008. – 359 с.
[6]
Филюшкин А. Андрей Курбский. – М.: Молодая Гвардия, 2008. – 299 с. – (Жизнь замечательных людей).
[7]
Лурье Я.С. Переписка Ивана Грозного с Курбским в общественной мысли Древней Руси// Переписка Ивана
[8]
Лурье Я.С. Переписка Ивана Грозного с Курбским в общественной мысли Древней Руси// Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С. 214-249.
[9]
Филюшкин А. Андрей Курбский. – М.: Молодая Гвардия, 2008. – 299 с. – (Жизнь замечательных людей).
[10]
Калугин В.В. Андрей Курбский и Иван Грозный. - М.: Молодая Гвардия, 2008. – 359 с.
[11]
Филюшкин А. Андрей Курбский. – М.: Молодая Гвардия, 2008. – 299 с. – (Жизнь замечательных людей).