О. А. Мельчакова
В 20-х гг. XVIII в. Никита Демидович Демидов вел активное строительство заводов на Урале. Для обеспечения их рабочей силой он получил ряд льгот. Так, именным указом от 26 сентября 1722 г. была прекращена выдача помещикам их беглых крестьян, работающих на принадлежащих ему заводах мастерами и учениками, с этого времени они не подлежали рекрутской повинности [см.: ПСЗ, VI, № 4055]. С 1722 г. по 1732 г. на заводах Н. Д. Демидова, перешедших после его смерти, последовавшей 17 ноября 1725 г., к его сыну Акинфию, не производился сбор податей с пришлых людей, а когда он возобновился, то подати стали взыскивать, в том числе и за прошлые годы, вопреки определению Сената, не с заводовладельца, а с самих мастеровых и работных людей [см.: Черкасова, 1985, 120]. В 1732 г. Ф. Толбузиным была проведена перепись пришлых людей на заводах А. Н. Демидова для взимания с них подушных денег и рекрутов. Акинфий Никитич подал челобитную в Сенат об освобождении мастеровых и работных людей его заводов и их детей от рекрутской повинности, эта челобитная была рассмотрена 31 мая 1733 г. [см.: Там же, 120]. Указом от 5 июня 1733 г. Сенат потребовал составить на основе переписи Толбузина ведомость о мастерах, подмастерьях, учениках и их детях с указанием, в каких работах они находятся, и впредь до решения этого вопроса не брать с них рекрутов [см.: Кафенгауз, 173]. На заводах Демидова важное значение в судьбе пришлых людей, учтенных переписью Толбузина 1732—1734 гг., сыграл указ, утвержденный Анной Иоанновной 12 ноября 1736 г., согласно которому пришлых синодальных, монастырских и государственных крестьян, которые «обучились мастерству», следовало оставить «при его (А. Н. Демидова. —О. М.) заводах вечно и приписать к казенным слободам». При этом было разрешено не брать рекрутов с вечноотданных к заводам Демидова, а «употреблять при тех его заводах к потребным мастерствам» [ПСЗ, IX, № 7099].
Но кроме вечноотданных на Нижнетагильских заводах А. Н. Демидова, которые после его смерти, последовавшей 18 августа 1745 г., и затяжного раздела имущества были унаследованы одним из трех его сыновей, Никитой, работали приписные и вотчинные крестьяне, поэтому на эти заводы распространялось действие именного указа от 14 декабря 1748 г., предписывавшего «…собрать рекрут со всего государства, с положенных по новой ревизии в подушный оклад… со всех равно, со 190 душ человека… в том числе со всех казенных и партикулярных заводов и фабрик, при которых приписные и купленные заводчиками и фабрикантами деревни имеются, рекрут брать же по вышеписанному расположению с прочими наряду, с таким определением, что за тех мастеровых и работных людей, которые действительно на тех заводах и фабриках в мастерствах и работах обретаются, ставить им тех рекрут с приписных и купленных заводчиками и фабрикантами деревень обще с надлежащими с тех их деревень рекрутами» [Там же, XII, № 9562]. В соответствии с этим указом только владельцы заводов и фабрик, при которых не числилось приписных и купленных деревень, получили право заменить поставку рекрутов выплатой денежного взноса в размере 100 рублей за каждого рекрута, либо сдавать в рекруты своих «неспособных к заводу и фабрике» мастеровых и работных людей, либо воспользоваться предоставляемым им правом покупки рекрутов [см.: Там же]. Более поздний законодательный акт, «Генеральное учреждение о сборе в государстве рекрут» от 29 сентября 1766 г., повторил основные положения указа от 14 декабря 1748 г., касающиеся частных заводов, но плата за рекрута была повышена со 100 до 120 рублей, а минимальный возраст рекрута стал составлять не 20, а 17 лет [см.: Там же, XVII, № 12748]. Кроме того, запрещалась покупка рекрутов. Чтобы пресечь продажу людей в рекруты, предписывалось «во время наборов, с публикования о том указов впредь три месяца, никому ни под каким видом людей своих и крестьян не продавать и в судебных местах во все то положенное время на оных крепостей не писать» [Там же].
В 50—60-х гг. XVIII в. Демидовы неоднократно пытались добиться разрешения в государственных инстанциях замены поставки рекрутов денежным сбором, но все их старания не имели успеха [см.: Редин, 201]. Стремясь сохранить на заводах квалифицированных мастеровых, Н. А. Демидов, вопреки законодательным запретам, применял отдачу в рекруты вместо них специально купленных для этой цели крестьян. В письме нижнетагильским приказчикам от 15 апреля 1770 г. заводовладелец сообщал об отправке им доверенности на покупку крепостных людей: «При сем послано верющее письмо, засвидетельствованное на имя оной канторы прикащиков… о покупке продающихся владельцами… в Сибире крепостных их людей и крестьян, в сходность которого… и можете покупку производить на взнесенные от жителей деньги и отдавать оных… годных — в военную службу, а неспособных — на поселение в зачет предбудущих наборов» [ГАСО, ф. 643, оп. 1, д. 161, л. 68—68 об.]. Доверенность, дающая право заключать купчие на приобретение крепостных крестьян, была передана и управляющим Московской домовой конторы [см.: ГАСО, ф. 102, оп. 1, д. 49, л. 18 об.]. Для поощрения найма за себя рекрута и в качестве «милости» заводовладельца покупка осуществлялась на его средства, а затем возмещалась сборами среди мастеровых. Нередко мастеровые и работные люди брали деньги для покупки рекрутов в долг у состоятельных заводских жителей. В роли кредиторов в течение многих лет выступала семья Заверткиных. В работах В. И. Байдина достаточно подробно изложены обстоятельства появления на Нижнетагильском заводе в 30-х гг. XVIII в. двух братьев Заверткиных, Петра и Бориса Федоровичей с семьями [см.: Байдин, 1995, 37; 2002, 72]. Старший из братьев, Петр Федорович (в иночестве — Паисий), был одним из первых иконописцев-старообрядцев на горно-заводском Урале [см.: Байдин, 2002, 72]. Его брат, «живущий при том… Нижнотагильском заводе из давних лет по пашпортам графа Петра Борисовича Шереметьева крестьянин, а в раскольнический оклад писанной при оном заводе Борис Федоров Заверткин», сумел нажить большое состояние на торговых операциях [ГАСО, ф. 643, оп. 1, д. 167, л. 241]. Уже в шестнадцатилетнем возрасте он занимался продажей привезенной из Нижнего Новгорода в Новгород Великийпартии пшеничной муки [см.: Байдин, 2002, 76]. В Нижнем Тагиле дом Б. Ф. Заверткина стал крупным старообрядческим центром [см.: Там же, 77]. В начале 70-х гг. XVIII в. даже приказчики Московской домовой конторы высоко ценили этого человека, давая ему следующую характеристику: «Хотя оной Заверткин и не собственной его высокородия крестьянин, а живущей по пашпорту, но издавна и почесть с самого заведения означеннаго Нижнотагильскаго завода, где и в двойной раскольнической оклад обще с протчими жители писан. И заводские положенные работы не меньше крепостных исправляет, так от него и доход, равномерно против других жителей, в сумму его высокородия представляетца, да и кроме работ, как небезызвестно здешней канторе, по случаю надобности в деньгах его высокородию (Н. А. Демидову. —О. М.), происходят от него отменные услуги» [ГАСО, ф. 643, оп. 1, д. 167, л. 241]. Московские управляющие Н. А. Демидова были заинтересованы в том, чтобы столь состоятельный и полезный им человек продолжал жить при Нижнетагильском заводе, поэтому в июне 1771 г. они удовлетворили просьбу жителя того же завода, «записного раскольника» Авраама Санникова, разрешить брак его дочери с сыном Б. Ф. Заверткина, но при этом потребовали взыскать с Санникова сто рублей для помощи заводчанам в сборе средств для покупки рекрутов [см.: Там же, л. 241—241 об.]. Сыновья Б. Ф. Заверткина также предоставляли ссуды и заводской конторе, и заводчанам. Один из них, «живущий при Нижнотагильском заводе по пачпорту Гаврила Борисов Заверткин», в 1793 г. обратился в Нижнетагильскую контору с просьбой освободить его от поставки на завод угля, обосновывая свою просьбу тем, что «как он, так и умерший брат ево, Яким Заверткин, жительство при заводах имеют з давних лет и по случающимся надобностям оную неоднократно и не в малотысячной сумме ссужали деньгами, также и заводским крепостным жителям на покупку за их семейства в рекруты людей давали деньги в долг, как первые, так и последние без всяких процентов… за что самое и от поставки угля были свобождены» [Там же, ф. 102, оп. 1, д. 57, л. 411]. Однако петербургские управляющие отказали Заверткину в его просьбе, распорядившись лишь снизить для него норму поставки угля [см.: ГАСО, ф. 102, оп. 1, д. 57, л. 411]. Тем не менее Гаврила Борисович продолжал оказывать услуги заводской администрации. Об этом свидетельствует распоряжение Н. Н. Демидова от 11 июля 1798 г. о награждении его «в знак благодарности» сукном на кафтан в числе других живущих при заводах состоятельных людей, «оказавших… усердие свое ссудою денег». Любопытно, что список награжденных «заводских первостатейных жителей», выступавших в роли кредиторов, был достаточно большим; кроме Г. Б. Заверткина в нем числилось еще 10 человек: Семен Семиков, Семен Лебедев, Иван Чернов, Александр Шушпанов, Ермила Бердников, Иван и Влас Мартьяновы, Степан Хрептиков, Ефим Зимин, Иван Вдовин [см.: Там же, ф. 643, оп. 1, д. 339, л. 524].
Необходимость в «кредите» на покупку рекрутов была продиктована высокими ценами на крепостных крестьян. Согласно обнаруженной Д. А. Рединым «росписи» 42 мастеровых, внесших деньги «на наем рекрут» в 1770 г., величина их взносов варьировалась от 100 рублей до 248 рублей 38 3 /4копеек, а общая сумма составила 8 775 рублей [см.: Редин, 202—203]. В деле 9 фонда 622 (Черноисточинская заводская контора ) ГАСО сохранился список семи мастеровых Черноисточинского завода, которые «вместо отдачи детей своих» внесли в 1771 г. в Нижнетагильскую заводскую контору от 235 рублей 95 3 /4копейки до 250 рублей [см.: ГАСО, ф. 622, оп. 1, д. 9, л. 213—213 об.]. Нижнетагильская контора 31 декабря 1787 г. приняла от расходчика Власа Чеусова «собранные им с заводских жителей на покупку людей для отдачи в рекруты» 4 616 рублей [см.: Там же, ф. 643, оп. 3, д. 1150а, л.12об.]. Более поздние документы, за 1788 г., когда Нижнетагильскими заводами управляли опекуны Н. Н. Демидова А. В. Храповицкий и Н. Д. Дурново, свидетельствуют о том, что покупка рекрутов «за заводских жителей и вотчинных крестьян» продолжала практиковаться и при них, но цены значительно выросли. В письме от 4 марта 1788 г., адресованном приказчику Санкт-Петербургской домовой конторы В. Евсевьеву, А. В. Храповицкий распорядился купить до 20 человек «без земли холостых, и естьли из них ко употреблению в заводы и в вотчины иногда окажутся неспособны, а к отдаче в рекруты годными, то тех представлять в зачет будущаго набора, как за заводских жителей, так и за вотчины в рекруты» [Там же, ф. 102, оп. 1, д. 49, л. 19 об.]. Менее чем через две недели, 17 марта, управляющие Санкт-Петербургской домовой конторы, наведя справки, докладывали руководству Московской домовой конторы, что «сведущие продажу рекрут» лица, к которым они обратились, сообщили им, что «человек до десети достать можно, но ценою не меньше, как по 350 руб. за рекрута со всею ево отдачею», а в рапорте от 31 марта писали о том, что часть рекрутов уже «приторгована», и просили прислать доверенность для оформления купчей. Из дальнейшей переписки следует, что к 9 июня 1788 г. было куплено 6 человек по 350 рублей, а через неделю, 16 июня, двакупленных рекрута отданы «в предбудущий набор за Нижнетагильские заводы» [см.: Там же, л. 17 об.—18; 27 об.—29]. Эти покупки были вполне приемлемыми с позиции экономии средств заводских работников, так как истраченные суммы были значительно ниже цены за рекрута, установленной сенатским указом от 12 октября 1783 г., который предписывал «с находящихся при казенных и партикулярных заводах и фабриках мастеровых людей, в сравнение с купечеством 1 и для сразмера противу тех, кои обязаны ставить рекрут в натуре, отныне вместо положенных по генеральному рекрутскому учреждению 120 рублей собирать по 500 рублей» [ПСЗ, XXI, № 15847]. Но всего через два месяца, 11 августа 1788 г., петербургские управляющие констатировали рост цен на рекрутов, которые поднялись до 450 рублей за человека, а «с пошлиной и отдачею» — до 500 рублей [см.: ГАСО, ф. 102, оп. 1, д. 49, л. 38 об.]. В документах 1790-х гг. также встречаются сведения о покупке рекрутов. В марте 1792 г. в «книге главного прихода и расхода денег» Нижнетагильской заводской конторы было зафиксировано поступление 90 рублей из Нижнесалдинской заводской конторы, «взнесенных от тамошних жителей на покупку рекрут» [Там же, ф. 643, оп. 3, д. 1153а, л. 1]. В начале 1790 г. в рекрутский набор за Нижнетагильские заводы поступило 17 человек: 4 «дворовых» и 13 «купленных». Во время их «отдачи в рекруты» в Москве и Петербурге было истрачено 506 рублей 60 копеек «в расход и на удовольствие оных», которые были возмещены «из мирской суммы», складывавшейся из сборов с заводчан «на мирские нужды» [см.: Там же, д. 1151а, л. 116].
Расходы, связанные с «отдачей рекрутов», как правило, неизбежно возрастали из-за необходимости вручения «презентов» государственным чиновникам, занимавшимся приемом поступавших на военную службу людей. Одним из сохранившихся свидетельств этого является ордер, отправленный из Главной Невьянской заводской конторы в Лайскую заводскую контору в апреле 1758 г. В нем руководство Невьянской конторы сообщало, что «рекрутским выборным» Сергеем Бобковым «при отдаче рекрут в Тобольску разнесено господам в подарок взятой при Невьянском заводе медной разной посуды по цене на петнатцеть рублев, которые должно взыскать со всех же заводов и слобод», и в расчете на каждого отданного рекрута приходится по 22 копейки. Поскольку с Лайского завода взят в рекруты один человек, администрации этого завода предписывалось собрать 22 копейки [см.: Там же, ф. 620, оп. 1, д. 15, л. 88—88 об.].
Н. А. Демидов всячески поощрял и заводских жителей, и живущих в его вотчинах крестьян, которые вносили средства на покупку рекрутов, предоставляя им всевозможные льготы. К этому его подталкивали как опасность потери квалифицированных заводских работников, так и угроза опустошения вотчин из-за отправки в рекруты наиболее молодых, крепких и здоровых крестьян. К тому же приказчики Главной Нижнетагильской конторы также настаивали на переселении из вотчин на заводы на время или навсегда именно таких же сильных, трудоспособных крестьян. Приведем фрагмент одного из писем Никиты Акинфиевича приказчику Ивану Андрееву: «Что пишите о приумножении при заводах людей, якобы в мою пользу, о том уже довольно от меня писано, что и в вотчинах осталось людей старых и малых против написанных по ревизии меньше половины. Но при том примечаю, что хотя к вам люди присылаются, то их вы называете негодными, как и ныне объявляете, что из Галицких и других вотчин будто прислано годных триста шесть, да негодных — двести девятнатцать человек, а в обоих — пятьсот дватцать пять душ. А от меня послано изо всех вотчин мужеска полу всего тысяча триста семьдесят четыре души, ис чего у вас в работу и четвертой части не употреблено, и где оные употреблены, неизвестно, токмо разве по старым заводам в жители определены. К тому ж престарелыми называете таких, которым еще и пятидесят лет нет, и буде по вашему желанию присылать от дватцати до тритцати пяти лет, в каковы лета велено в рекруты брать, таковых и от великих тысяч немного наберешь, да и в вотчинах в рекруты отдавать стало уже некого…» [ГАСО, ф. 643, оп. 1, д. 84, л. 21]. Для того чтобы обратить внимание заводских работников на возможность найма рекрута за себя или за своих сыновей и придать этой перспективе наибольшую привлекательность в их глазах, использовались различные способы материального стимулирования. Так, например, переведенный из вотчины на Нижнетагильский завод крестьянин Шишарин за внесение средств на покупку рекрута в 1770 г. был освобожден от «заводских окладных работ» и получил право «работать в тех работах, в каких он пожелает, чтобы другим было охотнее» [РГАДА, ф. 1267, оп. 1, д. 259, л. 221 об.].
Кроме специально купленных крепостных крестьян в рекруты отдавали собственных мастеровых людей, плохо зарекомендовавших себя на заводских работах или совершивших тяжкие провинности. Так, в ордере от 31 октября 1769 г., отправленном из Нижнетагильской заводской конторы в Висимо-Шайтанскую заводскуюконтору, предписывалось выбрать для отправки в рекруты «трех человек из неприлежных к заводской работе и подозрительных» мастеровых и работных людей [см.: ГАСО, ф. 623, оп. 1, д. 1а, л. 55—55 об.]. В ноябре 1770 г. руководство Нижнетагильской конторы приняло решение отдать в рекруты в зачет будущих наборов живущего при Нижнетагильском заводе Спиридона Григорьева, указав, «в каких он бывал подозрениях и за то наказаниях». За Григорьевым числилось множество проступков. Этот заводчанин был трижды «бит плетьми»: два раза — «за прием сворованных пожитков», один раз — «за прием от сторожей укладу и суши и продажу оных слободским крестьянам»; «за многие отлучки в слободы наказыван был вицами и выстригиван (Григорьеву. —О. М.) в бесчестье лоб; за отбывание от заводских работ, от коих всегда утулялся и чрез нарочных был сыскиван, отдаван был в под домне в литухи» [Там же, ф. 643, оп. 1, д. 164, л. 7—7 об.]. В рекрутские наборы зачислялись и те из переведенных на заводы вотчинных крестьян, которые совершали неоднократные побеги. В ноябре 1761 г. Н. А. Демидов приказал объявить переселенным из вотчин крестьянам, что «ежели кто из них побежит и пойман будет, то все годные отданы будут в солдаты, а негодные — в Сибирь же на поселение в Иркутской провинции, еще и далее моих заводов» [Там же, д. 84, л. 4 об.]. Распоряжение заводовладельца было реализовано на практике его администрацией: 17 мая 1764 г. управляющие Московской домовой конторы сообщили нижнетагильским приказчикам о том, что они приняли решение «об отдаче беглых со здешних Нижнотагильскаго и Черноисточинскаго заводов переведенных из Нижегородских и Арзамасских вотчин крестьян Ивана Нефедова с товарыщи, всего пяти человек, Военной коллегии в кантору за многократные побеги, в рекруты». Один из совершавших побеги переведенных вотчинных крестьян, Прокофий Максимов, избежал отправки на военную службу только потому, что «за недоростом в рекруты явился негоден», но и его ожидало не менее суровое наказание. Московские приказчики потребовали выпороть его плетьми, а через полгода, заковав в кандалы, определить «в неотлучную заводскую работу». Нижнетагильским приказчикам было предписано объявить о произведенных наказаниях всем переселенным из вотчин крестьянам в целях их устрашения; «дабы на то смотря, другия от побегов унялись» [РГАДА, ф. 1267, оп. 1, д. 189, л. 359—359 об.].
В своих предписаниях Нижнетагильской конторе Н. А. Демидов не только требовал «следующих с заводов моих в рекруты людей… отдать из подозрительных в шалостях и по распутному поведению того заслуживающих, а также из ленивых, к заводским работам неприлежных», но и подчеркивал, что они должны быть выбраны «по общему всех прикащиков оной канторы назначению, без всякаго пристрастия и понаровки» [Там же, оп. 3, д. 88, л. 33]. В письме от 20 августа 1785 г., адресованном руководству Нижнетагильской конторы, Никита Акинфиевич подтвердил право приказчиков «из заводских жителей плутов, ленивцев и отбывающих побегами от заводских работ отдавать в зачет в рекруты со общаго той канторы прикащиков согласия», но оговорил обязательность письменного изложения в «конторском приговоре» проступков, послуживших основанием для назначения в рекруты того или иного заводчанина, и отправки ему копий такого рода документов [см.: ГАСО, ф. 643, оп. 1, д. 263, л. 88]. Это распоряжение заводовладельца свидетельствует о его стремлении контролировать действия приказчиков при отборе заводского населения в число рекрутов. Но попытки владельцев Нижнетагильских заводов не допустить произвола и самоуправства заводской администрации при назначении на рекрутскую службу нередко не имели успеха. Угроза рекрутчины превращалась в обычное средство вымогательства. В январе 1797 г. на имя доверенных лиц Н. Н. Демидова были поданы «доношения» двух молотовых мастеров Висимо-Шайтанского завода, содержащие жалобы на приказчика завода Никиту Попова.
Автор одного из доношений, Яков Исаков, писал: «Прикащик Попов содержал сына моего к рекрутской отдаче 3 недели, и в бытность здесь главных прикащиков Семена Яковлевича Семикова и Андреяна Яковлевича Белова, по осмотру их, оказался сын мой к работам прилежен и никаких причин и подозрениев нет… Вышеупомянутые прикащики… приказали отпустить, а оной прикащик Попов, не выпустя сына моего, призвав меня и говорил, что-де сын твой, хотя и отпущен будет, а впредь будет отдан, а если чем будешь благодарить, то и впредь будешь не опасен… Убоявшись ево, и снес ему бумажку десятирублевую, да еще навину, за которую дал три рубля, да один штоф водки, а другой на дому выпоил» [РГАДА, ф. 1267, оп. 10, д. 75, л. 47 об. — 48].
Податель второго доношения Ефим Трифонов обвинял приказчика Попова в том, что по его распоряжению был схвачен «без всякой очереди… для отдачи в рекруты» его сын, молотовой подмастерье Потап, которого содержали под арестом в течение двух недель [см.: РГАДА, ф. 1267, оп. 10, д. 75, л. 51 об.].
Если Потапа Трифонова заводской приказчик только пугал отправкой в рекруты, то нижнетагильский житель Тихон Седышев был сдан в рекрутский набор руководством Главной Невьянской заводской конторы в начале 1755 г. отнюдь не за леность на заводских работах, а в отместку за донос на Б. Ф. Заверткина екатеринбургскому протопопу Ф. Кочневу о том, что в доме Бориса Федоровича «имеется собрание раскольников» [см.: Байдин, 2002, 77]. Но в данном случае не вызывает сомнений то, что приказчики и старообрядческий «заводской мир» были едины в стремлении наказать местного жителя, обратившегося из раскола в лоно официального православия и выступившего в роли доносчика.
Н. Н. Демидов, побывав на Нижнетагильских заводах в 1806 г., попытался ограничить вмешательство заводской администрации в раскладку мирских повинностей, разработав проект учреждения «мирского правления», в состав которого должны были войти 16 избранных заводчанами человек («старшин») из числа «самых лутчих первостатейных людей». Цель создания данного органа мирского самоуправления Н. Н. Демидов усматривал в том, чтобы избежать «всяких путаниц, недоумений и сомнений во время мирских роскладок, зборов и расходов» [ГАСО, ф. 643, оп. 1, д. 381, л. 33 об.]. Заводовладелец изложил свое видение идеального варианта деятельности «мирского правления» и характера его взаимоотношений с заводской конторой: «Отныне впредь… мирское правление… при посредстве прикащика Густомесова генерально все роскладки, на мир следующия для разных казенных повинностей и рекрутской отдачи, будет располагать избирать
Отправка в рекруты в качестве наказания за преступления практиковалась и в вотчинных деревнях Демидовых. Во второй половине XVIII в. в вотчинах, находящихся в Арзамасском, Нижегородском и Царевосанчурском уездах, выбор крестьян для зачисления в очередной рекрутский набор производил мирской сход, приговор которого утверждался земской конторой, возглавляемой приказчиком. Сохранился рапорт старосты нижегородского села Фокино Тимофея Матюнина, поступивший в Фокинскую земскую контору 3 марта 1795 г. В нем излагалось решение мирского схода, собранного 28 февраля того же года: «И все вышеписанные крестьяне со всего мирского согласия приговорили в Фокинскую земскую кантору донесть репортом с тем, что, дабы оная благоволила крестьян Филипа Сухорукова с товарищи за разные учиненные ими дурные качества и по неспособности к крестьянской економии в зачет будущих наборов отдать в рекруты» [РГАДА, ф. 1267, оп. 10, д. 43, л. 12—12 об.]. В «реестр назаченным к отдаче в рекруты крестьянам» были включены девять человек с указанием их проступков. В частности, Филиппу Сухорукову вменялось в вину то, что «в прошлом 1794-м году содержал беглого рекрута… да к тому ж дополняя, что он находился в бегах немалое время, а где, неизвестно, и во время ловления чинил оборону ножем». Другого крестьянина, Никифора Рымакова, назначили в рекруты за то, что «прошлаго ж 1794-го года немалое время находился в бегах и во время отлучки из дому своего у крестьянина Дорофея Павлова, обще с нижеписанными, подломали два анбара, где и взяли» разное имущество. Вину остальных перечисленных в «реестре» семи крестьян мирской сход усматривал прежде всего в воровстве («подломили анбар», «выдрали мед», «подломили мельницу») [РГАДА, ф. 1267, оп. 10, д. 43, л. 12 об. —13 об.]. По инструкции для управления вотчинными деревнями Н. А. Демидова, составленной в 1758 г. для главного приказчика земской избы (земской конторы), этот управляющий вотчинами не должен был вмешиваться в раскладку повинностей между крестьянами [см.: Кафенгауз, 291]. Но сменявшие друг друга приказчики отнюдь не всегда следовали указаниям данного инструктивного документа. В 1788 г. крестьяне села Фокина во главе с их старостой Василием Голвановым собрали мирской сход, составили «мирской приговор» и подали в Московскую домовую контору челобитную на приказчика Фокинской земской конторы Ивана Зубрилова, в которой обвинили его «в неуравнительной отдаче и не по очереди крестьян в рекруты без мирских приговоров», «в лихоимственных взятках» и «в других непорядочных ево поступках» [РГАДА, ф. 1267, оп. 10, д. 7, л. 307—307 об.]. Однако опекун Н. Н. Демидова Н. Д. Дурново, которому управляющие Московской домовой конторы представили материалы расследования дела Зубрилова, заявил, что не находит в них убедительных доказательств его вины. В частности, он высказал недовольство тем, что «не только очных ставок ему [И. Зубрилову] с крестьянами не зделано, но и допросу ево совсем в том следствии нет», и распорядился назначить Зубрилова на другую должность [см.: Там же, л. 303—304].
Пытаясь уклониться от рекрутчины, некоторые заводчане намеренно причиняли себе увечья. Приказчик Нижнетагильской конторы Прокофий Морозов в письме Н. Н. Демидову от 6 февраля 1799 г., желая показатьсвое служебное рвение, назвал в числе своих заслуг то, что его «старанием пресечено вкоренившееся до чрезвычайности злоупотребление вредить у себя члены к отбывательству от рекрутской отдачи» [Там же, оп. 3, д. 90, л. 2 об.]. Другие заводские жители предпочитали побег в качестве средства спасения от рекрутской службы, и назначенные в рекруты становились беглецами, преследуемыми законом. В декабре 1759 г. возглавлявший Нижнетагильскую заводскую контору приказчик Иван Андреев писал Н. А. Демидову о недостаточном количестве рабочей силы на заводах, объясняя причину такого положения дел тем, что «от частых рекруцких наборов выбыло людей настоящих работников немало, к тому ж за отправлением оных в караулах и за отвозом в Тобольск задолжаются долговременно немалые конвои, а иные от рекрутства находятся в бегах» [Там же, оп. 1, д. 93, л. 4]. В числе бежавших с Нижнетагильских заводов в 1749 г. в «ордерах» Главной Невьянской заводской конторы названы: два жителя Висимо-Шайтанского завода, «беглые… от хватки в рекруты деревни Большие Галашки из приписных по… генеральной ревизии Данила, Кирилл Козмины дети Долгановы» [ГАСО, ф. 620, оп. 1, д. 5, л. 136—137]; беглец «из пойманных при… Висимо-Шайтанском заводе в рекруты из-под караулу» Никифор Максимов [Там же, л. 70—70 об.], а также работник Нижнетагильского завода Михаил Хабаров, который совершил побег после того, как был взят под стражу для отправки в рекруты [см.: ГАСО, ф. 620, оп. 1, д. 5, л. 102]. Осенью 1758 г. «бежал без пашпорту от рекрутской отдачи» живший при Висимо-Шайтанском заводе Петр Отрывной [см.: Там же, ф. 102, оп. 1, д. 17, л. 306—306 об.]. Заводчанин Иван Кожурин заявил в своих показаниях на суде, состоявшемся в 1761 г., что совершил побег с Нижнетагильского завода потому, что «у него родственников нет, а особливо от того, чтоб ево по одиночеству не отдали в рекруты» [Там же, ф. 24, оп. 1, д. 1701, л. 357—357 об.].
Рекруты использовали для побегов любую возможность. Сын молотового мастера Черноисточинского завода Голицина бежал в 1783 г. из-под ареста во время пожара на пильной мельнице [см.: Там же, ф. 622, оп. 1, д. 9, л. 296]. Три рекрута — из Нижнетагильского, Шайтанского и Висимо-Шайтанского заводов — в 1757 г. совершили побег по дороге в Москву, куда их отправили под конвоем солдат во главе с прапорщиком Порецким [см.: Там же, ф. 620, оп. 1, д. 14, л. 39]. Летом 1758 г., также по пути в Москву, сбежали от сопровождавших их солдат, возглавляемых капитаном Иваном Проскуряковым, пять человек — рекруты от Нижнетагильского, Черноисточинского и Висимо-Шайтанского заводов, причем один из них уже «при поимке ево в рекруты оказывал злодейския обращения», т. е., видимо, оказал сопротивление [см.: Там же, д. 15, л. 215]. В августе 1788 г. совершил побег из Перми «отданный в рекруты с Черноисточинского завода Нифонт Немнин» [Там же, ф. 623, оп. 1, д. 7, л. 12].
В ряде случаев освобождение от рекрутства осуществлялось при помощи родственников и знакомых. При этом нередко оказывалось вооруженное сопротивление и предпринимались групповые побеги. Ярким примером могут служить следующие факты. Рекруты Нижнетагильского завода Иван Никитин и Борис Челноков 4 марта 1749 г., «отбившись от караульщиков, в дом оного ж завода жителя Степана Росина бежали». Хозяин дома и два его брата, «у беглых рекрутов железа разрубя, неведомо куда отпустили», а затем и сами, «отбившись с ножами и рогатинами, бежали» [Там же, ф. 620, оп. 1, д. 5, л. 154]. Не увенчалась успехом и попытка зачислить в рекрутский набор 1782 г. одного из сыновей черноисточинского жителя Петра Вострокнутова. Переписка Черноисточинской заводской конторы с нижнетагильскими приказчиками раскрывает обстоятельства этого события: Вострокнутов и два его сына, «отбиваясь с ножами, косами, топорами и имея в руках заряженное ружье», сумели скрыться от заводских служителей в лес [см.: Там же, ф. 622, оп. 1, д. 8, л. 111].
Потери Нижнетагильских заводов из-за бегства назначенных в рекруты мастеровых и работных людей в какой-то мере компенсировались притоком беглых людей, в числе которых были беглые рекруты с казенных заводов, драгуны, солдаты. С. Г. Струмилин в своей монографии по истории отечественной черной металлургии приводит сведения из «Пермской летописи» В. Н. Шишонко о том, что «в 1721 г. у Демидова обнаружилось на заводах человек с полтараста беглых рекрут». Но и тут Демидов весьма хладнокровно объяснил, что «у него оные беглые жили на заводах из найму, а что они беглые — не ведал» [Струмилин, 295]. Факты, изложенные В. Н. Шишонко, перекликаются с информацией, содержащейся в документах следственного дела о беглых солдатах, живших на заводах Акинфия Демидова в 1740 г. [см.: ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 951]. Обратимся к материалам этого дела, чтобы реконструировать расследуемые в нем события. «Железный караван» А. Демидова, состоящий из одиннадцати стругов, 17 июня 1740 г., следуя по реке Оке, остановился на ночевку в селе Подвезье Нижегородского уезда. В ту же ночь был ограблен в своем доме комиссар селитренных заводовМ. Д. Молостов. В своем доношении он заявил, что «в полночь неведомо какие воровские люди, человек с тритцеть, с копьи и с кистенями, пришед, дом ево разбили и ево били смертно, а разбоем взяли деньги и пожитки». По доношению Молостова вслед за демидовским караваном была отправлена команда из 30 человек во главе с вахмистром, которая поймала на стругах четырех беглых солдат, двое из которых признались в разбое и сообщили, что в нападении на Молостова участвовало 23 человека, «все с ево, Демидова, железных судов» этого каравана, «а с разбою-де возвратясь, взятые пожитки продали заведомо тех судов прикащику ево, Демидова». В ходе расследования дела выяснилось, что взятые под арест разбойники «по побеге из службы жительство имели в Сибири, на ево, Демидова, заводах». А их «разбойничий атаман», беглый драгун Иван Черепан, во время допроса дал показания о том, что «в нынешнем-де (1740-м. —О. М.) году на Демидовых железных судах было беглых рекрут человек с пятьдесят, а в зимнее-де время у него, Демидова, в Сибири на заводах бывает беглых рекрут человек по двести». Кроме того, он утверждал, что беглые на заводах и караванах А. Демидова снабжаются фальшивыми паспортами, и назвал 12 «писателей воровских пашпортов, которые ходят на казенных и Демидовых железных коломенках… которые сказывались, что они беглые школьники и зимуют на Демидовых заводах и пишут на тех заводах беглым рекрутам и другим бурлакам воровския пашпорты, и выходят повсегодно на тех коломенках, и бывают в Нижнем» [ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 951, л. 49—50]. Докладывая в Военную коллегию о расследовании дела о нападении на Молостова, подполковник Крюков писал, что «и прежде пойманные беглые рекруты многие показывали, что на ево, Демидова, заводах в Сибири жительство имели ж» [Там же, л. 50].
Выявленные источники в какой-то мере подтверждают сообщения атамана Черепана и полковника Крюкова. Кратко изложим содержащиеся в них значимые для нас сведения. В 1729 г. на Нижнетагильский завод бежал взятый в число рекрутов крестьянин Новопышминской слободы Никита Клушин, который «жил при том заводев сушильной избе, где гулящие люди живут, и работал разные заводские работы: на домне у литья чугунных припасов, у носки на домну угля и у дела кирпича ис платы шесть годов» [Там же, д. 481, л. 129—129 об.]. Молотовой работник «завода цесаревны Анны» Кисарев, совершив побег с места работы в июле 1728 г., «пошел в демидов завод, и явился на оном заводе в канторе прикащику Якову Егорову, и записал имя свое и прозвание, и жилна куренях з бурлаками 2 в избушках, и на оных куренях работал ис платы у розломки угольных куч з демидовыми работными людьми» [Там же, д. 212, л. 246]. В следственных делах о беглых упоминаются и «беглые школьники», которые вполне могли выступать в качестве изготовителей «фальшивых паспортов». Беглый ученик Екатеринбургской школы Никита Орулин дал следующие показания во время допроса, состоявшегося в 1734 г.: «В бегах, ушед, жил на Невьянском… заводев сушильной избе з гулящими работными людьмитри года по приему десятника… и живучи при том заводе, на него, Демидова, работал всякую поденную заводскую работу и на куренях у кучной работы, а за ту работу получал деньги от прикащика ево, Ивана Якимова… сказывался города Кунгура гулящим человеком. А с того… завода сошед, и жил я на ево, Демидова, Нижнем Тагильском заводев сушильной избепо приему десятника Ивана Зудова полтретя года… и живучи при том заводе, работал на него ж, Демидова, всякие ж заводские и угольную ж кучную работу из денежной же платы, а о себе сказывался против выше писанного ж» [ГАСО, ф. 24, оп. 1, д. 481, л. 114 об.].
Более поздние источники свидетельствуют о том, что беглые рекруты достаточно легко находили и работу, и надежную защиту от выдачи властям и на заводах, и на «железных караванах» Демидовых и во второй половине XVIII в. Одно из следственных дел воссоздает обстоятельства пребывания на Нижнетагильском заводе трех беглых рекрутов, появившихся там в 1772 г. Сначала они жили у «заводского крестьянина» Якова Исакова, затем сумели купить себе фальшивые паспорта «и с теми пашпортами они нанялись того ж году в апреле месяце онаго завода у прикащика Григорья Григорьева в работу за небольшую плату денег на нагруженных железных барках до Петербурга». Когда караван судов прибыл в Тверь, они наняли за себя работников и вернулись на Нижнетагильский завод. Позже они вновь нанялись на «железный караван» [см.: Там же, ф. 643, оп. 1, д. 175, л. 15—15 об.].
В архивных документах удалось найти сведения и о других случаях побегов рекрутов и солдат на Нижнетагильские заводы, на территорию их лесных дач и приписанных к ним сел и деревень. Так, например, в 1725 г. у крестьян села Покровского скрывался беглый солдат из Тобольска Михаил Кулычев, который заявил на допросе, что бежал, «нехотя быть в салдацкой службе» [см.: Там же, ф. 24, оп. 1, д. 561, л. 92—93]. В 1772 г. в лесу около Черноисточинского завода были пойманы два солдата, совершившие побег из Тобольска [см.:РГАДА, ф. 1267, оп. 1, д. 264, л. 130]. В том же году беглый солдат из Кунгура был обнаружен в деревне Межевая Утка [см.: ГАСО, ф. 622, оп. 1, д. 4, л. 187].
Беглые рекруты избирали разные способы существования. Бытовала, например, категория беглецов — наемных работников у приписных крестьян, переходивших от одного работодателя к другому. Так, беглый солдат из Тобольска Михаил Кулычев с октября 1725 г. до марта 1726 г. скрывался в селе Покровском в доме Афанасия Попова, выполняя «всякую ево домовую работу из найму», а затем был нанят крестьянином того же села Борисом Подшиваловым для строительства коломенок на Шайтанском заводе и «у той коломенской работы работал за него недель с восемь» [см.: Там же, ф. 24, оп. 1, д. 561, л. 92—93]. Упоминавшиеся выше источники позволяют говорить также о беглых рекрутах, которые нанимались на «железные караваны» и на работы, связанные с углежжением.
Свидетельствуют архивные материалы и еще об одной категории беглых рекрутов — разбойниках. Некоторые беглецы обосновывались в лесах около заводов и промышляли грабежом. Пятого сентября 1798 г. в Нижнетагильскую контору пришел житель Нижнесалдинского завода Аввакум Санников и заявил о совершенном на него нападении. По его словам, «в проезде ево из Екатеринбурга на здешней завод, не доезжая деревни Мостовой, вышедшим из лесу беглым рекрутом, бывшим Невьянскаго завода жителем Артемьем Белинковым с товарищем, неведомым человеком, отнято собственных ево [Санникова] денег тысеча восемьсот восемьдесят пять рублей» [РГАДА, ф. 1267, оп. 7, д. 257, л. 68]. Заводские приказчики вынуждены были устраивать облавы на такого рода беглецов. Так, например, в июле 1798 г. «партией» служителей и жителей Черноисточинского завода был схвачен беглый рекрут Архип Рябинин, подозреваемый в грабеже людей, проезжающих по дорогам, ведущим к Нижнетагильским заводам. В рапорте Нижнетагильской конторы петербургским управляющим Н. Н. Демидова сообщалось, что Рябинин «был захвачен на покосе у черноисточинского жителя Андрея Кочетова в балагане, спящей вообще с тем жителем и сестрою ево, Кочетова, девкой, которые до прибытия, для надлежащаго об оном Рябинине изследования Верхотурскаго нижнего земского суда содержатся скованные под крепкою стражею» [Там же, л. 31]. В том же рапорте приказчики докладывали и о втором беглом рекруте: «…ис производящих по Краснопольской дороге грабежи один беглой же рекрут Гаврила Соседков в Краснопольскую волость сам собою явился. В пристанодержательстве ж онаго подозрение подали на себя Верхно-Салдинскаго завода жители Росказовы, тем более что, по сообщению Краснопольскаго волостнаго правления, при обыске ево, Соседкова, у них в доме, до обыску не допускали, и по посланным из ружья стреляли, и потом учинили побег, и по сие число находятся в укрывательстве» [Там же]. Жизнь в местных лесах предпочитали уходу на чужбину и некоторые беглые рекруты, поставленные от Нижнетагильских заводов. Так, например, в июне 1757 г. служители Выйского завода поймали «в лесных урочищах» двух беглых рекрутов. Один из них был жителем Выйского завода, а в другом опознали работника Лайского завода Ивана Воронова, отданного в рекруты за Нижнетагильский завод [см.: ГАСО, ф. 620, оп. 1, д. 14, л. 164—164 об.]. Но, видимо, Воронову удалось еще раз совершить побег из-под караула, так как из переписки Нижнетагильской и Лайской заводских контор следует, что в сентябре 1757 г. пришлось вновь устраивать облаву на «беглого рекрута и вора» Ивана Воронова, которого выследили по доносу его отца примерно в двадцати верстах от Нижнетагильского завода, по Висимской дороге, «в пустом лесу, в построенном неведомо кем земляном балагане» [Там же, л. 256].
Отнюдь не все беглые, жившие в лесах, окружавших Нижнетагильские заводы, занимались разбоем. Традиционным местом укрывательства беглецов, как с Нижнетагильских заводов, так и из других краев, служили кельи, в которых «спасались от мира», от правительственной и церковной администрации старообрядцы. В октябре 1795 г. в лесу около Висимо-Шайтанского завода был пойман беглый рекрут Невьянского завода, «назвавшейся в монашеском образе Пахомием» [РГАДА, ф. 1267, оп. 10, д. 75, л. 137]. Приехавший для расследования дела об этом побеге капитан-исправник Верхотурского нижнего земского суда Д. П. Чураков жестокими истязаниями принудил беглого признаться, что он якобы жил во время побега у расходчика Черноисточинского завода Аверкия Кузнецова. Чураков распорядился избить палками доставленного к нему Кузнецова, а затем «приказал наложить большую цепь с тягостию в два пуда или более и держал во оной в канторе (Черноисточинской. —О. М.) под стражею двои сутки». Затем цепь с Кузнецова сняли, но наложили кандалы на ноги («скован в ножные железа тяжкие»), в течение двух суток выдержали в тюрьме при Нижнетагильском заводе, а затем через местного жителя Федора Пелевина Чураков передалтребование заплатить 100 рублей и вынудил дать расписку в том, что якобы Кузнецов должен эту сумму Пелевину [см.: РГАДА, ф. 1267, оп. 10, д. 75, л. 137]. Таким образом, выявление беглых на заводах и в местных лесах служило поводом для вымогательства взяток земским исправником Чураковым с мнимых «пристанодержателей».
Расследованием дел о жителях Нижнетагильских заводов, обвинявшихся в качестве «держателей беглых», занимался не только Верхотурский нижний земский суд, но и такие коронные учреждения, как Екатеринбургский уездный суд и Екатеринбургская нижняя расправа. Подобного рода следствия не только надолго отрывали обвиняемых от заводских работ, но и создавали реальную угрозу их ссылки на поселение. Во избежание столь негативных последствий стряпчий Нижнетагильской конторы, занимавшийся «хождением по присутственным делам» в Екатеринбурге, должен был действовать согласно инструкции Н. А. Демидова Нижнетагильской конторе от 1 ноября 1762 г.: применять все возможные средства для сведения к минимуму срока отсутствия обвиняемых на заводах, прибегая в случае необходимости к подкупу чиновников. Но при этом предусматривалось, что тот заводской житель, на ведение судебного дела которого истрачены «господские» деньги, возместит их позднее соответствующей отработкой на заводе [см.: Черкасова, 1991, 103]. Документы переписки контор, существовавших при Нижнетагильских заводах, свидетельствуют о том, что инструкция применялась на практике. В 1772 г. екатеринбургский стряпчий С. Загурский доложил нижнетагильским приказчикам, что ему пришлось израсходовать «из суммы господской» 92 рубля 68 ½ копейки, чтобы избавить от «отсылки на поселение» жителей Нижнетагильского, Черноисточинского и Висимо-Шайтанского заводов (всего семерых человек), обвиняемых в укрывательстве совершивших побег из Тобольска гренадеров Ивана Ольховникова и Алексея Смирнова. Приказчики сочли его действия правомерными и отправили в соответствующие заводские конторы «ордера», в которых, ссылаясь на инструкцию Н. А. Демидова, требовали взыскать «по частям» издержанные деньги с «винных» заводчан [см.: ГАСО, ф. 622, оп. 1, д. 4, л. 213—213 об.].
Таким образом, необходимость выполнения рекрутской повинности создавала множество проблем как для владеющих Нижнетагильским горно-заводским комплексом Демидовых и их администрации, так и для населения их заводов и вотчин. И заводчики, и подвластное им население стремились освободиться от рекрутских поставок. Но если Демидовы делали ставку на покупку крепостных крестьян у помещиков для их отправки в рекруты вместо собственных квалифицированных мастеровых и работных людей и на поставку в рекруты «ленивых, к заводским работам неприлежных», то те заводчане и вотчинные крестьяне, которые не имели средств для покупки рекрута вместо себя, нередко считали побег единственным способом избавления от этой повинности. В то время как назначенные в рекруты жители Нижнетагильских заводов в случае попытки побега подвергались после поимки суровым наказаниям со стороны заводской администрации, те же приказчики активно использовали труд «чужих» беглых рекрутов как на «железных караванах», так и на куренных работах.
Примечания
1Именным указом от 3 мая 1783 г. сбор с купцов вместо поставки рекрутов был увеличен с 360 до 500 рублей [см.: ПСЗ, XXI, № 15721].
2Под «бурлаками» здесь, видимо, подразумеваются работники, занятые на «железных караванах».
Список литературы
Байдин В. И.Заметки об иконописцах-старообрядцах на горных заводах Урала в первой половине — середине XVIII в.: новые имена и новое об известных мастерах (к вопросу об источниках и времени складывания невьянской иконописной школы) // Вестник музея «Невьянская икона». Екатеринбург, 2002. Вып. 1.
Байдин В. И.Кто ты, Иона Курносый? // Ежегодник научно-исследовательского института русской культуры. Екатеринбург, 1995.
ГАСО. Ф. 24, 102, 620, 622, 623, 643.
Кафенгауз Б. Б.История хозяйства Демидовых в XVIII—XIX вв. М. ; Л., 1949.
ПСЗ. Изд. 1. Т. 6, 9, 12, 17, 21.
РГАДА. Ф. 1267.
Редин Д. А.Власть, заводовладельцы, рабочие: проблема взаимоотношений во второй половине XVIII в. (на примере частной уральской металлургии) : дис. … канд. ист. наук. Екатеринбург, 1995.
Струмилин С. Г.История черной металлургии в СССР. М., 1954. Т. 1.
Черкасова А. С.Инструкции и предписания 60—70-х гг. по управлению Нижнетагильскими заводами // Власть, право, народ на Урале в эпоху феодализма. Свердловск. 1991.
Черкасова А. С.Мастеровые и работные люди Урала в XVIII в. М., 1985..