В. Д. Камынин
Уральский промышленный район на рубеже ХIХ—ХХ вв. занимал одно из ведущих мест в стране по объему промышленного производства и численности промышленных рабочих. Организация промышленного производства на Урале существенно отличалась от таковой в центральных районах России. Горно-промышленные округа на Урале продолжали существовать вплоть до 1917 г., лишь формально видоизменяясь под воздействием развивающихся капиталистических отношений. К числу наиболее важных проблем истории промышленного Урала этого времени и относилась, и относится до сих пор проблема общего и особенного в формировании и социальном положении уральских рабочих, их отличия от индустриального пролетариата других регионов России.
Вопрос о том, что представляли собой уральские рабочие, интересовал исследователей начиная с дореволюционных времен. Это видно по большому количеству историографической литературы, посвященной истории уральских рабочих. Анализ этой литературы проведен на страницах обобщающего труда, появившегося совсем недавно [см.: Камынин, Грунь, Берсенев]. Немало историографических исследований создано и современными авторами по интересующей нас теме [см.: Алеврас; Заболотный; Иванов; Кармазин; Коробков; Постников; Фельдман; и др.].
При анализе историографической традиции в изучении истории уральских рабочих конца ХIХ — начала ХХ в. обращают на себя внимание два обстоятельства.
Во-первых, далеко не все исследователи признавали сам факт отличия уральских рабочих от рабочих других промышленных регионов страны. Такая позиция доминировала в советское время как в общесоюзной, так и в уральской историографии.
Во-вторых, исследователи, признававшие наличие особенностей в формировании и социальном положении уральских рабочих, оперировали разными терминами для обозначения этих особенностей. Чрезвычайно распространенными были указания на особый «облик» уральского рабочего, на особый его «социальный облик», подчеркивался «полукрестьянский характер» уральского рабочего, он характеризовался как «рабочий с наделом», «полурабочий-полукрестьянин» и т. д. Данной точки зрения придерживались многиедореволюционные авторы, начиная с В. И. Семевского, одного из первых исследователей истории уральских рабочих [см.: Семевский], имела она сторонников и в советской историографии.
Суть этой точки зрения иллюстрируют источники личного происхождения, в частности воспоминания русских эмигрантов, лишь недавно введенные в научный оборот.
Из них следует, что после того как с заводов Урала после окончания Первой мировой войны стали уходить пришлые рабочие, там «оставались коренные заводские элементы, тесно связанные не только с работой на заводе, но и прикрепленные к этим местам всякими имущественными правами, домами, клочком поля или сенокосом и скотом… В этом отношении уральские рабочие резко отличались от рабочих остальной России» [Исследования новейшей истории России … , 31]. Д. И. Федичкин так характеризовал ижевских рабочих: «Ижевские рабочие почти все люди семейные, имели собственные дома, имущество, сады, огороды, покосы, домашний скот, птицу. Они прочно живут на своих местах в Ижевске и прочно держатся за постоянную и хорошо оплачиваемую государственной казной работу» [Там же, 336]. По воспоминаниям работника Камско-Воткинского завода С. Н. Лоткова, заводские рабочие пользовались значительными социальными благами, которые обеспечивали безбедную старость. С. Н. Лотков считал, что так же жили рабочие большинства уральских заводов [см.: Там же, 423].
В современной историографии вопрос об отличиях уральских рабочих от рабочих других российских регионов стоит не менее остро, чем в дореволюционной и советской историографии. Мы не согласны с утверждением И. В. Нарского, что по поводу связи уральских рабочих с землей «в исторической науке нет серьезных разногласий» [Нарский, 1995, 1, 32]. Сам автор признает, что «большинство исследователей» разделяет его мнение относительно особенностей российского пролетариата [см.: Там же, 34].
Более верным является наблюдение С. П. Постникова и М. А. Фельдмана, указавших, что «в 90-е гг. ХХ в. темы истории рабочего класса в целом, в том числе и социокультурного облика трудящихся, оказались на главном направлении научных исследований не только историков, но и философов, политологов, культурологов» [Постников, Фельдман, 3]. К этому необходимо добавить следующее: особенностью современной постановки данного вопроса является ее многоконцептуальность. В основе последней лежит признание того, что в настоящее время ученые в условиях научного плюрализма выбирают для себя различные методологические основы и создают на их базе концептуальные построения. Это приводит к тому, что сегодня среди занимающихся историей уральских рабочих можно найти как сторонников всех основных точек зрения, бытовавших в историографии уральских рабочих, так и исследователей, выдвигающих новые подходы к изучению особенностей рабочих Урала.
Наличие разных взглядов на природу уральских рабочих можно обнаружить, во-первых, если обратиться к вопросу о том, как современные исследователи оценивают предшествующую историографическую традицию. Сторонники традиционных (советских) взглядов критически относятся к работам тех дореволюционных и советских исследователей, в которых содержалось указание на особый социальный облик уральских рабочих. Ю. А. Буранов и Д. В. Гаврилов критикуют К. А. Пажитнова за то, что он «рассматривал положение рабочих с тред-юнионистской точки зрения, освещал его в отрыве от социально-экономического и политического развития региона, совершенно обошел вопрос о сохранившихся на Урале остатках крепостничества» [История Урала в период капитализма, 19]. М. С. Балабанова они осуждают за «влияние меньшевистских теорий об отсталости и неразвитости российского пролетариата» [Там же]. Ю. И. Гессен, по их мнению, «смотрел на рабочий класс как на угнетенный класс, а не как на могильщика капитализма» [Там же]. В. И. Усанов полагает, что Ю. И. Гессен находился под воздействием «ошибочных положений концепции М. Н. Покровского» [Усанов, 29].
Современные исследователи, придерживающиеся либеральных взглядов, привлекают внимание к концепциям тех своих предшественников, которые говорили об особом социальном облике уральского рабочего. Особую популярность в последние десятилетия получили взгляды уральского историка В. В. Адамова, в частности его утверждение «о преобладании у уральских рабочих сословных черт и характеристик над классовыми» [Социально-экономическое и политическое развитие Урала … , 5].
М. А. Фельдман пишет: «Его [В. В. Адамова] научно обоснованный вывод о зависимости социального облика рабочих Урала от конкретного вида горно-заводского округа мы рассматриваем как основополагающий в процессе изучения истории рабочих промышленности Урала» [Фельдман, 299—300]. По словам В. С. Балакина и Л. П. Балакиной, В. В. Адамов «подверг критике концепцию о наличии на Урале в конце ХIХ — начале ХХ в.“чистого” пролетариата, о полном отождествлении его положения с положением рабочих Петербургского района. В связи с этим В. В. Адамов доказал большую роль промыслового и сельского хозяйства уральского горнорабочего, которое служило ему дополнительным источником дохода и вместе с тем привязывало к заводу» [Балакин, Балакина, 31].
В то же время эти авторы критикуют концепции тех советских историков, которые рассматривали уральских рабочих как составную часть российского пролетариата, по своим качественным характеристикам не отличающегося от пролетариата Западной Европы. Н. Н. Алеврас считает, что в современной историографии выводы советского историка Ф. П. Быстрых о преобладании тенденции пролетаризации горно-заводского населения и о формировании на Урале типичного для России отряда пролетариата «требуют переоценки с позиций задач новой социальной истории и историко-психологического ракурса, который задает культурологический подход в современном историческом знании» [Алеврас, 2001, 10]. С. П. Постников и М. А. Фельдман критикуют мнение Ф. П. Быстрых о невозможности распространения данных о землепользовании всего горно-заводского населения на рабочих, полагая, что «можно говорить об определенной близости двух названных понятий — горно-заводского населения и рабочих» [Постников, Фельдман, 190].
Во-вторых, приверженцы различных методологических концепций придерживаются противоположных взглядов на природу уральских рабочих. Точка зрения одних исследователей базируется на историографической традиции, разделявшейся большинством советских исследователей. В основе этой традиции до сих пор лежит классовый подход к изучаемой проблеме. Согласно данному подходу основная масса рабочего класса Урала не отличалась по своему положению от рабочих центральных районов России.
По мнению В. С. Аллаяровой, уже в конце ХIХ в. связь уральских рабочих с землей ослабла настолько, что они не надеялись на улучшение своего положения с помощью лишь землеустройства, а кризис начала 1900-х гг. и революция 1905—1907 гг. все больше превращали их в «чистых пролетариев» [см.: Аллаярова, 5—6]. В связи с этим автор резко критикует эмигрантскую литературу, в которой говорилось о том, что такие права уральских рабочих, как владение земельными наделами, право рыбной ловли в заводских прудах и другие, сохранялись вплоть до 1917 г. [см.: Там же, 7—8].
И. В. Лаптевская утверждает, что в период капитализма в облике уральского рабочего произошли существенные сдвиги: «Принципиально новой чертой стало сокращение, а потом и полное прекращение связи с землей на казенных заводах Южного Урала. При этом необходим дифференцированный подход к данному явлению: рабочие отсталых заводов и вспомогательных отраслей были крепче привязаны к земле, чем заводские квалифицированные рабочие кадры. Но во всех случаях социальный облик рабочего Урала как пролетария сохранялся, основным для него оставался заводской труд, а работа на земле — лишь материальной поддержкой его семьи, доход от которой в среднем составлял 15—20 % в семейном бюджете» [Лаптевская, 14].
Наиболее ярко данный подход к характеристике уральских рабочих прослеживается в последних работах Д. В. Гаврилова. Он доказывает, что «пролетариат на Урале действительно существовал, и не только в фабрично-заводской промышленности и на железнодорожном транспорте, как полагал В. В. Адамов, но и в горно-заводской промышленности» [Гаврилов, 2005, 67]. По мнению этого историка, «горно-заводские рабочие в своей основной массе (70—90 %) не занимались обработкой земли, порвали с земледелием, процесс пролетаризации среди них зашел довольно далеко. Даже на старых, существовавших с крепостных времен, заводах сложилась значительная группа рабочих-пролетариев (около 40—59 %), совершенно лишенная каких бы то ни было средств существования, кроме собственных рук» [Гаврилов, 2005, 67]. Автор считает доказанным, что «на Урале — старейшем и крупнейшем промышленном районе страны, несмотря на существование в регионе остатков крепостничества, в конце ХIХ — начале ХХ в. сформировался крупный отряд фабрично-заводского рабочего класса, являвшийся составной частью классовой структуры тогдашнего капиталистического общества» [Гаврилов, 2007, 157].
Д. В. Гаврилов отмечает, что в дальнейшем «в ходе капиталистической перестройки рабочие края постепенно утрачивали свой специфический облик, обусловленный “особым бытом Урала”, и все больше приближались к общему типу российского фабрично-заводского пролетариата» [Гаврилов, 1991, 73]. По его словам, к 1917 г. активная пролетаризация горно-заводского населения, крупные количественные и качественные сдвиги в структуре рабочих кадров привели к превращению уральского пролетариата из класса «в себе» в класс «для себя» [см.: Там же].
Вторая точка зрения на природу уральских рабочих сформировалась на основе предшествующей историографии, признававшей специфику социального облика уральского рабочего, а также на основе взглядов некоторых зарубежных исследователей данной проблемы. Следует отметить, что западные историки всегда были склонны преувеличивать патриархальность российского пролетариата. По мнению английского историка Д. Хоскинга, в России «большинство рабочих не полностью порвали с сельской местностью: они были “крестьяне-рабочие”, а не пролетарии в смысле Маркса» [Хоскинг, 25].
Многие современные авторы полагают, что уральские рабочие вплоть до революции 1917 г. сохраняли особый социальный облик. По словам Ю. Д. Коробкова, «социальный облик уральского рабочего может быть адекватно определен как рабочий-домохозяин» [Коробков, 124]. Говоря о большинстве местных уральских рабочих в первые десятилетия ХХ в., С. П. Постников и М. А. Фельдман указывают, что «справедливым будет определение уральского рабочего как наполовину рабочего, наполовину земледельца. Уместна и такая характеристика: рабочие-домохозяева переходной эпохи с такими базовыми чертами психологии, как внутреннее достоинство и гордость. Эти черты определялись ролью труда в жизни рабочих и подчинением всего жизненного уклада его режиму» [Постников, Фельдман, 198—199].
С. П. Постников и М. А. Фельдман, критикуя точку зрения Д. В. Гаврилова, считают, что в ее основе лежит «отстаивание марксистских тезисов о победе капиталистического уклада в экономике России, наличия в нашей стране объективных предпосылок для социалистической революции» [Там же, 12].
Под влиянием зарубежной «рабочей истории» некоторые современные исследователи предпочитают писать не о «социальном», а о «социокультурном» облике уральских рабочих. С. П. Постников и М. А. Фельдман пишут, что это более удачный термин, поскольку «социокультурный подход предполагает исследование взаимодействия социального пространства, в котором действуют различные слои рабочего класса. Продуктом внутреннего взаимодействия является социокультурный облик конкретной социальной группы промышленных рабочих» [Там же
При этом сторонники социокультурного подхода выделяют ряд факторов, которые, по их мнению, сформировали особый социокультурный облик уральских рабочих на рубеже ХIХ—ХХ вв.
Традиционно некоторые авторы рассматривают его как производное влияния крестьянской психологии и традиций на рабочую среду. По словам Б. Н. Миронова, «крестьянское происхождение рабочих» «мы обнаруживаем во всем: в организации рабочих коллективов, в обычаях и ритуалах, в неуважении к собственности, в отношении к буржуазии как к паразитам, в монархических симпатиях, в склонности к стихийным разрушительным бунтам, в негативном отношении к интеллигенции и либеральному движению» [Миронов, I, 343].
Н. Н. Алеврас предпочитает говорить о социокультурных характеристиках уральских рабочих как явлении переходного порядка, обусловленном взаимодействием городской и сельской систем культурных ценностей [см.: Алеврас, 1999, 167]. По словам И. В. Нарского, «в образе жизни рабочего Урала сохранялось полукрестьянское происхождение, доставляющее властям немало хлопот» [Нарский, 2001, 143]. С. П. Постников и М. А. Фельдман отмечают: «Менталитет рабочих (за исключением сравнительно небольшого слоя так называемых “сознательных”) оставался в целом в рамках традиционных крестьянских представлений» [Постников, Фельдман, 13].
Изучая облик уральских рабочих, эти исследователи подчеркивают серьезное влияние на его формирование земплепользования. В современной уральской историографии имеются глубокие наработки по данной проблеме. Наличие специальных историографических статей, подводящих итоги изучения данной проблемы, избавляет нас от необходимости вдаваться в подробный анализ данного аспекта проблемы.
О. С. Поршнева указывает на влияние на социальный облик уральских рабочих того традиционного уклада, который сложился у них задолго до революции и продолжал существовать практически в неизменном виде вплоть до окончания гражданской войны. Она считает, что менталитет рабочих Урала в этот период мало в чем изменился, и в нем по-прежнему сохранялись консервативно-патриархальные представления [см.: Поршнева, 182].
Эту точку зрения разделяют многие уральские исследователи. Л. Н. Бехтерева полагает, что традиционный уклад жизни сказывался на облике уральских рабочих на протяжении всех 1920-х гг. Она подчеркивает: «Двадцатые годы ХХ в. — первое послереволюционное десятилетие, в котором “старая” российская традиция вжизни и быте людей продолжала существовать с элементами нарождающегося нового в политике, экономике, культуре» [Бехтерева, 3]. По ее словам, несмотря на внедрение в городскую жизнь новых форм досуга, к концу нэпа «образ жизни и уклад потомственных рабочих-ижевцев можно характеризовать как нравственно-бытовой традиционализм с достаточно высоким культурно-образовательным уровнем и почитанием религиозных обычаев, обрядов, праздников» [Там же, 74].
С. П. Постников и М. А. Фельдман пишут: «Сравнительный анализ материалов переписей 1897 и 1926 гг. показывает сохранение целого ряда существенных характерных черт дореволюционного рабочего социума в первые годы советской эпохи. Объяснить подобное явление можно только тем, что при всей глубине социальных потрясений в российском обществе в период 1914—1922 гг. сохранялась не только прежняя структура экономики края, но и основы традиционной культуры горно-заводского населения» [Постников, Фельдман, 92].
Некоторые современные исследователи полагают, что социокультурный облик уральских рабочих сформировался под влиянием «оригинального строя» уральской горно-заводской промышленности.
По словам И. В. Нарского, «специфика уральской промышленности не могла не отразиться в социальной сфере в виде замедленной дифференциации населения. Это явление наиболее выпукло отразилось в связи уральского рабочего с землей, которая была характерна для российского пролетариата, но более четко проявилась на Урале» [Нарский, 1995, 1, 32]. Автор усматривает трагизм положения рабочего класса в том, что «уральский рабочий является наполовину рабочим, наполовину земледельцем, причем ни по тому, ни по другому состоянию не обеспечен средствами существования» [Там же, 33]. Ведущим фактором, определяющим особенности рабочих края, для него, как и для его предшественников, являлась связь с землей, которой их наделял горнозаводчик, и, как следствие, тесная связь с заводом. К основным чертам социального облика уральских рабочих И. В. Нарский относит такие, как: «неоднородность социального состава; связь с землей, которой их наделял горнозаводчик, и, как следствие этого, тесная связь с заводом; общая слабая мобильность и разбросанность по заводским поселкам на громадной территории; чрезвычайно низкая оплата труда; определенная локальная замкнутость рабочих; незавершенность процесса разложения сословия мастеровых» [Там же, 34].
«Горно-заводской Урал, — пишет Н. Н. Алеврас, — по основным параметрам своего оригинального строя можно воспринимать как один из промышленных анклавов страны, который приобрел по отношению к более развитым и благополучным в то время промышленным центрам характер внутрироссийской вариации промышленной модели догоняющего типа» [Алеврас, 2006, 65]. По ее словам, «ему соответствовал особый тип рабочего, представлявший некий промежуточный социальный субстрат, сформировавшийся в межкультурном аграрно-индустриальном пространстве» [Алеврас, 1999, 170].
Н. Н. Алеврас рассматривает горно-заводских рабочих как составную часть горно-заводского населения — особой сословной группы, созданной государственной властью для обслуживания уральской металлургии. Социальная психология этой группы определялась прежде всего традициями крестьянской среды, влиянием ближайшего социального окружения и сословной принадлежностью — с одной стороны и порядками горно-окружной системы — с другой и, как следствие, отличалась «патриархальностью и инертностью психологии и поведения» [Алеврас, 1996, 6—7].
Кроме того, в современной историографии можно обнаружить сторонников дифференцированного подхода к определению социального облика уральского рабочего.
Так, П. Н. Дмитриев и К. И. Куликов полагают, что «наличие подсобного хозяйства до известной степени ставило рабочих в мелкобуржуазные условия существования» [Дмитриев, Куликов, 10]. П. Н. Дмитриев признает также, что образ жизни и уклад потомственных рабочих-ижевцев можно охарактеризовать как проявление отсталости [см.: Дмитриев, 1988, 97].
В то же время П. Н. Дмитриев подчеркивает, что хотя «горно-заводские рабочие Удмуртии принадлежали к уральским рабочим», взгляд на уральского рабочего как на особый тип рабочего, трактовка его социальной природы как полукрестьянской не учитывает «многослойность уральского пролетариата» [см.: Дмитриев, 2004, 149]. По мнению историка, «события революции и гражданской войны заметно ускорили созревание общеклассовых черт в социальном облике рабочих Удмуртии, ослабив патриархально-сословные его особенности» [Там же, 161].
Удмуртские ученые отмечают, что наряду с массовым слоем кадровых рабочих, которых можно отнести к рабочим с «наделом», чьи интересы и пристрастия «полнее всего укладывались в рамки неонароднической идеологии», «форми овался современный для того времени европеизированный тип “чистого пролетария”» [История Удмуртии … , 24]. По их словам, «полупатриархальные условия существования стесняли и сдерживали этот процесс, консервировали в сознании и психологии его представителей пережитки наследственных мастеровых традиций и убеждений» [Там же].
Таким образом, современные исследователи подходят к анализу социокультурного облика уральских рабочих с различных методологических позиций. Это приводит к тому, что на страницах современных изданий перед читателем предстают разные рабочие: либо «рабочий с наделом», либо пролетарий, равный по своему положению рабочему из центральных губерний России.
В то же время мы полагаем, что взгляды современных исследователей на социокультурный облик рабочего класса Урала со временем эволюционизируют. В монографии 1997 г. на основе анализа итогов развития исторической науки во второй половине 1980-х — первой половине 1990-х гг. мы писали о том, что «большинство исследователей Урала продолжает отстаивать позиции, что уральский пролетариат по своим количественным и качественным характеристикам соответствовал облику российского пролетариата и отвечал всем требованиям гегемона революции 1917 г.» [Заболотный, Камынин, Тертышный, 147]. В 2000 г. этот вывод буквально дословно и, увы, без ссылки на первоисточник повторил Ю. Д. Коробков [см.: Коробков, 274].
Мы и сейчас считаем высказанную нами точку зрения правильной применительно к литературе периода «перестройки» и первой половины 1990-х гг. Однако происшедшие во второй половине 1990-х гг. — первые годы ХХI в. перемены, связанные прежде всего с востребованностью в современной исторической науке концепции В. В. Адамова, заставляют нас признать, что все больше современных исследователей склоняется к мнению о существовании особого облика уральского рабочего, отличающего его от большинства рабочих России.
Список литературы
Алеврас Н. Н.Аграрная политика правительства на горно-заводском Урале. Челябинск, 1996.
Алеврас Н. Н.«Уральский кризис» в начале ХХ в.: специфика промышленной субкультуры // Урал в 1917—1923 гг.: актуальные проблемы изучения. Челябинск, 1999.
Алеврас Н. Н.Ф. П. Быстрых и проблема уральского рабочего с наделом // Урал в ХХ в.: экономика и политика : тез. регион. ист. чтений, посвящ. 100-летию со дня рождения Ф. П. Быстрых. Екатеринбург, 2001.
Алеврас Н. Н.Политический курс и специфика аграрных преобразований на горно-заводском Урале в условиях российской модернизации (последняя треть ХIХ — первые десятилетия ХХ в.) // Промышленная политика в стратегии российских модернизаций ХVIII — ХХI вв. Екатеринбург, 2006.
Аллаярова В. С.Социально-историческая сущность классовых составляющих горно-заводского пролетариата Урала. Свердловск, 1990.
Балакин В. С., Балакина Л. П.Ценностные установки советских научных работников: романтизм, конформизм, стремление к истине (вторая половина ХХ в.) // Социально-экономическое и политическое развитие Урала в ХIХ — ХХ вв. Екатеринбург, 2004.
Бехтерева Л. Н.Рабочие оборонной промышленности Удмуртии в 1920-е гг. Ижевск, 1999.
Гаврилов Д. В.Социально-экономическая структура горно-заводской промышленности Урала в период капитализма (1861—1917): методологические аспекты проблемы // Промышленность и рабочие Урала в период капитализма (1861—1917). Свердловск, 1991.
Гаврилов Д. В.«Новое направление» в исторической науке и его поклонники. Екатеринбург, 2005.
Гаврилов Д. В.Промышленный переворот на Урале: неудачная попытка переосмысления // Отечеств. история. 2007. № 1.
Дмитриев П. Н.Временный Прикамский комитет членов Учредительного собрания — орган власти мелкобуржуазной контрреволюции в Удмуртии в 1918 г. (очерк возникновения и деятельности) // Гражданская война в Удмуртии. Ижевск, 1988.
Дмитриев П. Н.Социальный облик рабочих Удмуртии в первые десятилетия ХХ в.: социально-бытовые, производственные, политические аспекты // Рабочие в России: исторический опыт и современное положение М., 2004.
Заболотный Е. Б., Камынин В. Д., Тертышный А. Т.Урал накануне великих потрясений 1917 г. (историографический очерк). Тюмень, 1997.
Заболотный Е. Б., Кармазин А. С.Современные исследователи об особенностях социального облика рабочих Урала в 20—30-е гг. ХХ в. // Россия в ХХ веке: история и историография. Екатеринбург, 2004. Вып. 2.
Иванов А. В.Социальная идентификация рабочих Урала: отечественная историография проблемы // Уральская провинция в системе регионального развития России: исторический и социокультурный опыт : материалы Всерос. науч. конф., посвящ. 300-летию г. Каменска-Уральского. Екатеринбург, 2001.
Исследованияновейшей истории России. Народное сопротивление коммунизму в России: Урал и Прикамье (ноябрь 1917 — январь 1919). Париж, 1982.
ИсторияУдмуртии: ХХ век. Ижевск, 2005.
Камынин В. Д., Грунь В. Д., Берсенев В. Л.История рабочих Урала в 20—30-е годы ХХ века в отечественной историографии. М. ; Екатеринбург, 2008.
Коробков Ю. Д.Проблема специфики рабочего класса Урала в исторической литературе // Проблемы истории, филологии, культуры. М. ; Магнитогорск, 2000. Вып. 9.
Лаптевская И. В.Социально-экономическое развитие казенной горно-заводской промышленности Южного Урала периода капитализма (1861—1917) : автореф. дис. … канд. ист. наук. Курган, 1995.
Миронов Б. Н.Социальная история России (ХVIII—ХХ вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства : в 2 т. СПб., 1999.
Нарский И. В.Русская провинциальная партийность : в 2 ч. Челябинск, 1995.
Нарский И. В.Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917—1922 гг. М., 2001.
Поршнева О. С.Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 — март 1918 гг.). Екатеринбург, 2000.
Постников С. П., Фельдман М. А.Социокультурный облик промышленных рабочих Урала (1900—1941 гг.). Екатеринбург, 2006.
Семевский В. И.Рабочие на сибирских золотых приисках. СПб., 1898. Т. 2.
Социально-экономическое и политическое развитие Урала в ХIХ—ХХ вв. К 90-летию со дня рождения В. В. Адамова. Екатеринбург, 2004.
Усанов В. И.История горно-заводской промышленности и рабочего класса Урала второй половины ХIХ в. в советской историографии. Челябинск, 1989.
Фельдман М. А.Социокультурный облик рабочих уральской промышленности в 1900—1917 гг.: историографические проблемы // Историк в меняющемся пространстве российской культуры. Челябинск, 2006.
Хоскинг Д.История Советского Союза. 1917—1991. М., 1994.