Подростками Симон и Лидия были соседями по дому в Копенгагене. Мальчишки во дворе орали, что у Лидии мать шлюха; Лидия дразнила и задирала их, и её били, а она отбивалась, и однажды Симон, не выдержав, бросился на обидчиков, и все исчезло, осталась только боль, и крики, и кровь. Потом они с Лидией спрятались в угольной яме и долго сидели, а когда все стихло, она привела его на чердак… А после они лежали, тесно прижавшись друг к Другу, и оба понимали, что происшедшее останется с ними навсегда и никто не сможет этого изменить.
Проходит много лет, и вот в последний год войны Симон случайно встречает Лидию. Несмотря на то, что у Лидии неизвестно откуда дорогие сигареты и шелковые наряды, несмотря на её пьяноватую улыбочку, Симон отчаянно хочет верить её словам о любви и тому, что у нее он в безопасности, хотя его разыскивает гестапо и нужно соблюдать осторожность. Но, видимо, Лидия все же выдала его, потому что на третью ночь в её квартиру приходят фашисты. Симон успевает уйти по крышам, но натыкается на машину с полицаями, которые, как положено в комендантский час, открывают стрельбу по убегающему человеку. Симон ранен в руку, но, не останавливаясь, бежит, бежит под дождем и ветром, удирает от каких-то собак, перелезает через какие-то ограды… Сознание его мутится… Вдруг он обнаруживает, что сидит перед фешенебельным особняком, из окон которого льется музыка. «Дальше!» — говорит он себе…
«Встань, — говорит себе Томас. — Встань и уйди из своего дома, который тебе не дом, прочь от своей супружеской жизни, которая никакая не супружеская жизнь…» Но, как всегда, он остается сидеть и пить, пить, и вот опять начинаются галлюцинации, и снова он вспоминает о матери. Та мучила Томаса своей любовью; он не мог больше каждую ночь выслушивать доверительные рассказы о её любовниках. Он запирался в комнате, напивался, а она колотила в его дверь и кричала, что покончит с собой. И однажды действительно наглоталась снотворного. Ее можно было спасти, просто позвонив врачу, но Томас не сделал ничего. И теперь призрачные демоны-аналитики говорят с ним о его вине, и все вокруг кружится, и появляются провалы в сознании…
Симон очень устал. Лидия его выдала. Он убьет её, а потом и себя. Но сначала надо предупредить товарищей. Придется просить помощи у незнакомых людей. Симон подбирается к окну особняка, видит в нем танцующие пары, а в углу — пьяного мужчину, к которому подходят похожая на Лидию женщина и её кавалер.
К Томасу подходят Габриэль и Дафна. Его тесть и его жена, отец и дочь; и Томасу кажется, что отношения между ними не вполне невинные… Вот на их месте возникает друг дома доктор Феликс. Дафна в последнее время что-то часто употребляет медицинские термины. А ему, Томасу, она не открывает дверь, когда он стучится к ней в спальню. Но он все равно приходит. Он не способен порвать этот ад нереальности даже выстрелом в висок, хотя пистолет уже давно приготовлен… Хочется ударить Феликса, но вместо этого Томас начинает говорить и глушит доктора словами, пока тот не уходит… А у Томаса на коленях уже сидит женщина по имени Соня. Она рассказывает о том, как её унижают Дафна и Феликс, как она боится Габриэля; Соня признается Томасу в любви, умоляет её спасти… Приходит Дафна, уводит её, но Томас не делает ничего. К нему подсаживается Габриэль…
Двое немцев из караульной службы приближаются к особняку. Симон затаился на заднем дворе. Главное — не даться живым. Холодно, хочется спать, рука болит…
Габриэль, преуспевающий коллаборационист, быстро улаживает с немцами дело насчет неправильной светомаскировки и продолжает разговор с Томасом.
Вышедшая из дома с мусорным ведром девушка натыкается на Симона. Тот просит её вызвать кого-нибудь из взрослых, кому можно доверять. Она уходит…
Увлекшись, Габриэль излагает Томасу свои убеждения: будущее — за капиталом, который и создаст новую форму диктатуры. Пусть люди верят, что воюют за свободу, — не надо отнимать у них красивые лозунги, надо лишь использовать их в своих целях. На самом деле человеку необходима не свобода, а страх. Веши, деньги и страх.
Симон, боясь, что девушка расплачется и завалит дело, убеждает себя сохранять спокойствие и здравый рассудок, тем не менее почему-то идет… входит на кухню особняка,..
А все же Габриэль в себе не уверен, он несчастлив, одинок и боится своего одиночества. Внезапно его поражает инфаркт, и в последние минуты с ним остается только Томас, вышедший из состояния неподв
Одна из служанок на кухне, увидев грязного незнакомца с пистолетом, громко кричит, и Симон от неожиданности стреляет в потолок…
Томас входит на кухню, подходит к Симону. «Здравствуй, брат», — говорит Томас.
Габриэля увозят в больницу. Всеобщее внимание настолько занято этим событием, что на выстрел никто не обратил внимания, и Томас может незаметно привести «брата» к себе. Он перевязывает Симону руку, дает поесть, переодевает его из грязной одежды рабочего в собственный дорогой костюм, мимоходом отметив, что у них одинаковый размер, да и вообще они похожи, как близнецы. Затем Томас отвозит Симона в город, благодаря аусвайсу Габриэля минуя немецкие посты. Он устал, но никогда в жизни он не был так счастлив.
Симон до конца не уверен, можно ли доверять Томасу. И все же, когда приходит пора расставаться, у него вырывается: «Ты годишься на лучшее, чем бессмысленная гибель… ты должен быть вместе с нами». Тот отказывается, но, когда Симон уходит, ему становится так одиноко… так пусто… будто в забытьи, он осторожно идет вслед за «братом»… заходит в дверь трактира, поднимается по лестнице… Тут его бьют по голове, и он теряет сознание.
Для Кузнеца, руководителя группы подпольщиков, явилось полной неожиданностью, что Симон ручается за неизвестно зачем пришедшего мужчину (вероятно, доносчика), которого и сам толком не знает. Тем на менее пока он просто запирает Томаса на чердаке. У Кузнеца и так много проблем: надо переправить в Швецию группу преследуемых немцами людей, которые сейчас прячутся в трактире; вчера их отправить не удалось, и новых указаний не поступало… Но даже у него хлопот меньше, чем у Магдалены, владелицы трактира, — ей нужно мыть посуду, готовить еду для посетителей, кормить подпольщиков и еще заботиться о своем впавшем в детство отчиме. И так давно, так давно у нее не было мужчины…
На чердаке холодно. Доносится утренний звон колоколов. Вот теперь Томас по-настоящему пьян, он на грани безумия… Видение? Нет, это его брат… «Надо уходить, Томас. Речь идет о твоей жизни». Разумеется, он бредит, но надо слушаться брата… Тело не подчиняется ему, он не может идти… Симон пытается нести его на руках, но ничего не получается, он ранен и устал…
Когда Томас вновь приходит в себя, рядом женщина — большая, может быть, слишком крупная, — полная противоположность Дафне. Она оставляет еду и, уходя, не запирает чердачную дверь — явно нарочно, чтобы он мог уйти, — ведь его хотят убить как доносчика. Но Томас не уходит… хотя она, конечно, не вернется… но…
Магдалена бегает туда-сюда, на минуту останавливаясь что-то сказать, ответить, забрать и отдать; надо переделать еще кучу дел, и во всем теле какая-то тяжесть… Но наконец наступает вечер, и она снова идет на чердак…
Томас вдруг видит Магдалену рядом с собой, касается её плеч, волос, груди…
Потом они лежат, сплетясь телами, и у каждого такое чувство, словно это в первый раз. Томас рассказывает о своей матери, а Магдалена — о том, что её отчим был сутенером и использовал её, полуребенка, несмотря на сопротивление и слезы. «И ты за ним ухаживаешь?» — удивляется Томас. «Я должна — ради самой себя, — отвечает та. — Это единственный способ преодолеть». А потом она засыпает в его объятиях.
Отчим Магдалены, оставшись без присмотра, находит ключи, пробирается в трактирный зал, зажигает повсюду свет, пьет и разговаривает сам с собой. Двое — переодетые полицейские — взламывают дверь и, обманув сумасшедшего старика, заставляют его показать, где прячутся беженцы.
Появившись с Магдаленой в дверях комнаты, где прячется готовая к отправке группа, Томас видит великана, уже успевшего поставить всех к стене. Томас не вооружен, однако он кидается на чужака и отнимает у него пистолет. Но тот успел выстрелить — Магдалена убита.
Кузнец быстро выводит беженцев по другой лестнице. Томас остается прикрывать отход. К нему присоединяется и Симон. В перестрелке Симона ранят. «Только не живым…» — говорит он, и Томас, поняв, убивает его. А потом приходит очередь Томаса. В самый последний момент, когда его тело уже прошито дюжиной пуль, он успевает подумать, что башенные колокола вот-вот начнут играть свою мелодию — «Вечно сияет свет жизни»…