«Это было во времена, когда люди почитали легкомыслие за добродетель, а жизнь ещё не омрачали, как в наши дни, суровые невзгоды. То был век праздности…» Люди шли на все ради красоты, не останавливаясь перед тем, чтобы покрыть свое тело татуировкой. Среди любителей подобных украшений были не только носильщики, игроки и пожарники, но также и зажиточные горожане, а порой и самураи. В те времена жил молодой татуировщик по имени Сэйкити. Когда устраивались смотры татуировок, многие его работы вызывали всеобщее восхищение. Прежде Сэйкити был художником, это чувствовалось в изысканности его рисунка, в особенном чувстве гармонии. Он соглашался делать татуировки далеко не всем, те же, кто удостаивался этой чести, должны были полностью довериться мастеру, который сам выбирал рисунок и назначал цену. Затем он месяц или два трудился, испытывая наслаждение от стонов и судорог несчастного, в которого он вонзал свои иглы. Самое большое удовольствие он получал от самых болезненных процедур — нанесения ретуши и пропитки киноварью. Люди, безмолвно терпевшие боль, вызывали в нем раздражение, и он старался сломить их мужество. Сэйкити много лет лелеял мечту создать шедевр на коже прекрасной женщины и вложить в него всю душу. Важнее всего для него был характер женщины — красивого лица и стройной фигуры ему было мало. На четвертый год поисков он однажды увидел обнаженную женскую ножку, выглядывавшую из паланкина, который ожидал у ворот ресторанчика в Фукагаве, неподалеку от его дома. Острому взгляду Сэйкити ножка могла поведать не меньше, чем лицо. Сэйкити пошел за паланкином, надеясь увидеть лицо незнакомки, но через некоторое время потерял паланкин из виду. Через год после этой встречи к Сэйкити как-то раз пришла девушка с поручением от знакомой гейши. Девушка готовилась в гейши и должна была стать «младшей сестрой» знакомой Сэйкити. Девушке было лет пятнадцать-шестнадцать, но лицо её было отмечено зрелой красотой. Глядя на её изящные ножки, Сэйкити спросил, не случалось ли ей год назад уезжать в паланкине из ресторанчика Хирас
Девушке стало страшно, она просила Сэйкити отпустить её, но он, усыпив её хлороформом, принялся за работу. «Душа молодого татуировщика растворялась в густой краске и словно переходила на кожу девушки». Вонзая и вынимая иглы, Сэйкити вздыхал так, как будто каждый укол ранил его собственное сердце. Он трудился всю ночь, и к утру на спине девушки появился огромный паук. При каждом глубоком вдохе и сильном выдохе лапы паука шевелились, как живые. Паук крепко держал девушку в объятиях. Сэйкити сказал девушке, что вложил в татуировку всю душу. Теперь в Японии нет женщины, которая могла бы сравниться с ней. Все мужчины превратятся в грязь у её ног. Девушка очень обрадовалась, что стала такой красивой. Услышав, что ей надо принять ванну для того, чтобы краски лучше проявились, она, превозмогая боль, послушно пошла в ванную, а выйдя, извиваясь от боли и стеная, словно одержимая, бросилась на пол. Но вскоре она пришла в себя и глаза её стали ясными. Сэйкити был поражен произошедшей в ней переменой. Он подарил ей картины, испугавшие её накануне. Она сказала, что полностью избавилась от своих страхов, и Сэйкити первый стал грязью у её ног. Глаза её сверкнули как лезвие. Ей слышались раскаты победного гимна. Сэйкити попросил её перед уходом ещё раз показать татуировку. Она молча скинула с плеч кимоно. «Лучи утреннего солнца упали на татуировку, и спина женщины вспыхнула в пламени».