Письма Аиссе — признанный «маленький шедевр» французской прозы. Удивительна судьба их автора. Весной 1698 г. французский дипломат граф Шарль де Ферриоль купил за тысячу пятьсот ливров на стамбульском невольничьем рынке девочку-черкешенку лет четырех, взятую в плен во время одного из турецких набегов. Говорили, что она из знатного рода. Во Франции маленькую Гаиде крестили и нарекли Шарлоттой-Элизабет, но продолжали называть Гаиде или Аиде, что потом превратилось в Аиссе. Несколько лет девочка воспитывалась в доме жены младшего брата дипломата — умной, деятельной, властной Марии-Анжелики де Ферриоль, урожденной Герен де Тансен. Но затем во Францию вернулся дипломат, относившийся к юной черкешенке с отеческой нежностью и пылом любовника, и Аиссе вынуждена была остаться с Ферриолем до самой его смерти (1722), вращаясь, впрочем, в блестящем кругу знатных и талантливых людей. Обретя свободу, Аиссе до конца жизни так и не покинула ставшего ей почти родным дома госпожи де Ферриоль.
В распутном, безнравственном Париже Аиссе в 1720 г. встречает давшего обет безбрачия рыцаря Мальтийского ордена Блёза-Мари д?Эди (ок. 1692—1761). Их на всю жизнь связывает сильное и прочное чувство, которое они держат в глубокой тайне. Тайной окружено и рождение в 1721 г. их дочери Селини, ставшей позже виконтессой де Нантиа. В 1726 г. Аиссе знакомится с 58-летней женой именитого и состоятельного женевского гражданина Жюли Каландрини (ок. 1668—1754); твердые нравственные принципы этой дамы производят на «прекрасную черкешенку» глубочайшее впечатление, и последние семь лет своей жизни Аиссе состоит с госпожой Каландрини в переписке, поверяя старшей подруге все свои мысли и чувства. Скончалась Аиссе в 1733 г. от чахотки. Потрясенный шевалье д?Эди до конца жизни остался верен своей любви, воспитав в соответствующем духе и дочь. Но от забвения имя Аиссе спас не трогательный семейный культ, а 36 писем, обнаруженных после смерти госпожи Каландрини и изданных в Париже в 1787 г.
В самых изысканных выражениях Аиссе описывает свои чувства к госпоже Каландрини: «Я люблю вас самой нежной любовью — люблю, как мать свою, как сестру, дочь, словом, как любишь всякого, кому ты обязан любовью. В моем чувстве к вам заключено все — почтение, восхищение и благодарность». Аиссе счастлива, что окружающие любят её старшую подругу за прекрасные качества души. Ведь обычно «доблести и заслуги… ценятся лишь тогда, когда человек при этом еще и богат; и однако перед истинными добродетелями всякий склоняет голову». И все же — «деньги, деньги! Сколько подавляете вы честолюбий! Каких только не смиряете гордецов! Сколько благих намерений обращаете в дым!»
Аиссе сетует на собственные финансовые затруднения, долги и полную неопределенность своего материального положения в будущем, жалуется на все ухудшающееся здоровье, весьма натуралистически описывая свои страдания («…ведь здоровье — главное наше достояние; оно помогает нам выносить тяготы жизни. Горести действуют на него пагубно… и не делают нас богаче. Впрочем, в бедности нет ничего постыдного, когда она есть следствие добродетельной жизни и превратностей судьбы. С каждым днем мне становится все яснее, что нет ничего превыше добродетели как на сей земле, так и в мире ином»),
Аиссе раздраженно рассказывает о домашних неурядицах, о вздорности и скупости госпожи де Ферриоль и о грубости её распутной и циничной сестры, блистательной госпожи де Тансен. Впрочем, «мне стыдно становится своих жалоб, когда я вижу вокруг такое множество людей, которые стоят большего, нежели я, и куда менее несчастнее». С теплотой упоминает женщина о своих друзьях — сыновьях госпожи де Ферриоль графе де Пон-де-Веле и графе д?Аржантале, а также о прелестной дочери самой госпожи Каландрини, нежно отзывается о своей служанке — преданной Софи, которую всеми силами старается материально обеспечить.
Описывает Аиссе и парижскую жизнь, создавая яркую картину быта и нравов французской аристократии. Сплетни, скандалы, интриги, браки по расчету («Ах! В какой благодатной стране вы живете — в стране, где люди женятся, когда способны еще любить друг друга!»), постоянные супружеские измены, тяжкие болезни и безвременные смерти; полное падение нравов (например, история о сыне дворянина, подавшемся в разбойники), свары и заговоры при дворе, дикие выходки развратной знати («Г-жа Бульонская капризна, жестокосердна, необузданна и чрезвычайно распутна; вкусы её простираются на всех — от принцев до комедиантов», — характеризует Аиссе даму, которую подозревали в отравлении актрисы Адриенны Лекуврер), беспредельное ханжество («Наши прекрасные дамы предаются благочестию, а вернее, усердно его выказывают… все как одна принялись строить из себя святош… они бросили румяниться, что отнюдь их не красит»), полное бесправие простых людей (печальная история бедного аббата, которого силой заставляют дать Лекуврер яд; а после того, как несчастный предупреждает актрису, его сажают в Бастилию, откуда он выходит благодаря хлопотам отца, но затем бесследно исчезает).
И «все, что ни случается в этом государстве, предвещает его гибель. Сколь же благоразумны все вы, что не отступаете от правил и законов, а строго их блюдете! Отсюда и чистота нравов. А я что ни день, то все больше поражаюсь множеству скверных поступков, и трудно поверить, чтобы человеческое сердце было способно на это».
Немало пишет Аиссе и об искусстве, которым живо интересуются люди её круга, — об убранстве интерьеров, о литературе (несколько раз упоминает, например, о новинке — «Путешествия Гулливера» Дж. Свифта, приводит эпиграмму Руссо, прилагает к своему посланию стихотворную переписку маркиза де ла Ривьера и м-ль Дезульер), но главным образом рассуждает о театре: новых пьесах и спектаклях, декорациях, мастерстве актеров («Актрисе, играющей роль влюбленной, надобно выказывать скромность и сдержанность, — считает Аиссе. — Страсть должна выражаться в интонации и звуках голоса. Чрезмерно резкие жесты следует оставить мужчинам и колдунам»). Но и в театре царят дурные нравы: закулисные интриги, соперничество актрис, их скандальные романы с вельможами, злословие и сплетки… Несколько раз Аиссе касается политики. Женщину шокирует легкомысленное отношение знати к назревающей войне; «черкешенка» посылает подруге копию письма маркиза де Сент-Олера к кардиналу де Флери. «Слава завоевателя — ничто перед славой миротворца… посредством справедливости, честности, уверенности, верности своему слову можно добиться большего, нежели с помощью хитростей и интриг прежней политики», — утверждает маркиз. А Аиссе мечтает, что Франция обретет наконец короля и первого министра, действительно пекущихся о благе своего народа.
Реальная же жизнь ввергает Аиссе, натуру цельную и чистую, в глубокую грусть. «Черкешенка» никогда не впутывается ни в какие интриги; она «так же мало расположена проповедовать добродетели, как и поддерживать пороки», восхищается людьми, обладающими «самыми главными душевными качествами», — умом и чувством собственного достоинства, печется о друзьях своих гораздо более, чем о себе самой, не хочет ни от кого зависеть и превыше всего на свете ставит исполнение собственного долга. «Ничто не заставит меня забыть все, чем я» обязана госпоже де Ферриоль, «и свой долг перед ней. Я воздам ей сторицей за все её заботы обо мне ценою даже собственной жизни. Но… какая это большая разница — делать что-либо только из чувства долга или по велению сердца!» «Нет ничего труднее, нежели выполнять свой долг по отношению к тому, кого и не любишь, и не уважаешь».
Аиссе не желает иметь дела со «злыми и фальшивыми людьми — пусть себе копошатся в своей грязи. Я твердо держусь своего правила — честно выполнять свой долг и ни на кого не наговаривать». «У меня множество недостатков, но я привержена добродетели, я почитаю ее». Неудивительно, что распутники и интрига
Поправляя здоровье в деревне и ведя идиллическую жизнь на лоне природы («…живу здесь словно на краю света — работаю на винограднике, тку пряжу, из которой буду шить себе рубашки, охочусь на птиц»), Аиссе мечтает попасть к своему другу — госпоже Каландрини в Швейцарию. «Как непохож ваш город на Париж! Там у вас царствуют здравомыслие и добрые нравы, здесь о них не имеют понятия». Что же касается обитателей Парижа, то «ничего нет в них — ни непреклонной вашей честности, ни мудрости, ни доброты, ни справедливости. Все это у людей одна видимость — личина то и дело спадает с них. Честность — не более как слово, коим они украшают себя; они толкуют о справедливости, но лишь затем, чтобы осуждать ближних своих; под сладкими речами их таятся колкости, великодушие их оборачивается расточительством, мягкосердечность — безволием». Все же, «кого довелось мне встречать в Женеве, соответствовали моим первоначальным представлениям жизненного опыта. Вот почти такой же была и я, когда входила в свет, не ведая ожесточения, горестей и печали». Теперь же «мне хотелось бы научиться быть философом, ко всему относиться безразлично, ни из-за чего не огорчаться и стараться вести себя разумно лишь ради того, чтобы удовлетворять самоё себя и вас». Аиссе с грустью признает растлевающее влияние нравов, царящих в обществе. «Она принадлежит к тем особам, испорченным светом и дурными примерами, коим не посчастливилось избегнуть сетей разврата, — пишет женщина о своей приятельнице госпоже де Парабер. — Она сердечна, великодушна, у нее доброе сердце, но она рано была ввергнута в мир страстей, и у нее были дурные наставники». И все же корень зла Аиссе видит в слабости человеческой натуры: «…вести себя достойно можно ведь и оставаясь в свете, и это даже лучше — чем труднее задача, тем большая заслуга её выполнять». С восхищением рассказывает «черкешенка» о некоем обедневшем дворянине, который, поселившись в скромной комнате, утро проводит за чтением любимых книг, после простого, сытного обеда гуляет по набережной, ни от кого не зависит и совершенно счастлив.
Эталоном же моральных качеств является для Аиссе госпожа Каландрини. «Вы с вашей терпимостью, с вашим знанием света, к которому, однако, не питаете ненависти, с вашим умением прощать, сообразуясь с обстоятельствами, узнав о моих прегрешениях, не стали презирать меня. Я показалась вам достойной сострадания и хотя и виноватой, но не вполне разумеющей свою вину. К счастью, сама любовная страсть моя рождала во мне стремление к добродетели». «Не будь предмет моей любви исполнен теми же достоинствами, что и вы, любовь моя была бы невозможна». «Любовь моя умерла бы, не будь она основана на уважении».
Именно тема глубокой взаимной любви Аиссе и шевалье д?Эли красной нитью проходит через письма «прекрасной черкешенки». Аиссе мучают мысли о греховности этой внебрачной связи, женщина всеми силами пытается вырвать порочную страсть из своего сердца. «Не стану писать об угрызениях совести, которые терзают меня, — они рождены моим разумом; шевалье и страсть к нему их заглушают». Но «если разум оказался не властен победить мою страсть, то это потому, что обольстить мое сердце мог лишь человек добродетельный». Шевалье же любит Аиссе так, что её спрашивают, какие чары она на него напустила. Но — «единственные мои чары — непреодолимая моя любовь к нему и желание сделать его жизнь как можно более сладостной». «Я его чувствами не злоупотребляю. Людям свойственно обращать себе на пользу слабости другого. Мне сие искусство неведомо. Я умею одно: так угождать тому, кого люблю, чтобы удерживало его подле меня одно лишь желание — не расставаться со мной». Д?Эди умоляет Аиссе выйти за него замуж. Но «как ни велико было бы счастье назваться его женой, я должна любить шевалье не ради себя, а ради него… Как отнеслись бы в свете к его женитьбе на девице без роду без племени… Нет, мне слишком дорога его репутация, и в то же время я слишком горда, чтобы позволить ему совершить эту глупость. Каким позором были бы для меня все толки, которые ходили бы по этому поводу! И разве могу я льстить себя надеждой, что он останется неизменен в своих чувствах ко мне? Он может когда-нибудь пожалеть, что поддался безрассудной страсти, а я не в силах буду жить, сознавая, что по моей вине он несчастлив и что он разлюбил меня».
Однако — «резать по живому такую горячую страсть и такую нежную привязанность, и притом столь им заслуженную! Прибавьте к этому и мое чувство благодарности к нему — нет, это ужасно! Это хуже смерти! Но вы требуете, чтобы я себя переборола, — я буду стараться; только я не уверена, что выйду из этого с честью и что останусь жива. …Почему любовь моя непозволительна? Почему она греховна?» «Как бы мне хотелось, чтобы прекратилась борьба между рассудком моим и сердцем, и я могла бы свободно отдаться радости, какую дает мне одно лишь лицезрение его. Но, увы, никогда этому не бывать!» «Но любовь моя непреодолима, все оправдывает её. Мне кажется, она рождена чувством благодарности, и я обязана поддерживать привязанность шевалье к дорогой малютке. Она — связующее звено между нами; именно это и заставляет меня иной раз видеть свой долг в любви к нему».
С огромной нежностью пишет Аиссе о своей дочери, которая воспитывается в монастыре. Девочка «рассудительна, добра, терпелива» и, не зная, кто её мать, считает «черкешенку» своей обожаемой покровительницей. Шевалье любит дочь до безумия. И все же Аиссе постоянно тревожится о будущем малышки. Все эти переживания и жестокая внутренняя борьба вскоре окончательно подрывают хрупкое здоровье несчастной женщины. Она быстро тает, ввергая любимого в отчаяние. «Никогда еще любовь моя к нему не была столь пламенной, и могу сказать, что и с его стороны она не меньше. Он относится ко мне с такой тревогой, волнение его столь искренне и столь трогательно, что у всех, кому случается быть тому свидетелями, слезы наворачиваются на глаза».
И все же перед смертью Аиссе порывает с любимым. «Не могу выразить вам, чего стоит мне жертва, на которую я решилась; она убивает меня. Но я уповаю на Господа — он должен придать мне силы!» Шевалье смиренно соглашается с решением любимой. «Будьте счастливы, моя дорогая Аиссе, мне безразлично, каким способом вы этого достигнете — я примирюсь с любым из них, лишь бы только вы не изгнали меня из своего сердца… Пока вы позволяете видеть вас, Пока я могу льстить себя надеждой, что вы считаете меня наипреданнейшим вам в мире человеком, мне ничего более не нужно для счастья», — пишет он в письме, которое Аиссе тоже пересылает госпоже Каландрини. Сама «черкешенка» трогательно благодарит старшую подругу, приложившую столько усилий, чтобы наставить её на путь истинный. «Мысль о скорой смерти печалит меня меньше, чем вы думаете, — признается Аиссе. — Что есть наша жизнь? Я как никто должна была быть счастливой, а счастлива не была. Мое дурное поведение сделало меня несчастной: я была игрушкой страстей, кои управляли мною по собственной прихоти. Вечные терзания совести, горести друзей, их отдаленность, почти постоянное нездоровье… Жизнь, которой я жила, была такой жалкой — знала ли я хотя бы мгновение подлинной радости? Я не могла оставаться наедине с собой: я боялась собственных мыслей. Угрызения совести не оставляли меня с той минуты, как открылись мои глаза, и я начала понимать свои заблуждения. Отчего стану я страшиться разлучения с душой своей, если уверена, что Господь ко мне милосерден и что с той минуты, как я покину сию жалкую плоть, мне откроется счастье?»