«Ты, Ваван, не ищи во всем символического значения, а то ведь найдешь». — С такими словами Фарсейкин обращается к главному герою книги Татарскому. Или, скорее всего, это автор обращается к критику, предвосхищая разоблачение замысла. А я не внял предупреждению, стал искать и нашел.
Найти было сложно, — слишком много камуфляжа, призванного замаскировать главное содержание романа. Ну, ничего, я к этому успел привыкнуть. Сюжет любого произведения Пелевина всегда обильно сдобрен разнообразнейшими гротескными оборотами, усыпан замысловатыми придумками, экзотическими сценками. Здесь их также хватает, а некоторые из них даже можно принять за основное содержание фабулы. Кажется, вот он, ключ всей композиции. Ан нет, не то! Взять хотя бы «испанскую коллекцию живописи». Помещенная почти в самый конец, эта сцена наталкивает на мысль, что Пелевин посвятил всю книгу одной задаче, — нарисовать современный портрет общества потребления. Тут же сама собой всплывает параллель с «Одномерным человеком» Герберта Маркузе. Бумажки с печатями — вместо картин и скульптур. Читателю остается только согласиться с персонажем Пелевина Азадовским: и правда, зачем вывешивать подлинные полотна, ведь нынешних участников светских околокультурных тусовок, все равно, интересует лишь цена шедевра в миллионах долларов да имя нынешнего его владельца.
Пожалуй, «GENERATION П» можно было бы принять за отечественный вариант «Одномерного человека», а Пелевина — за сегодняшнего российского Герберта Маркузе. И реакции на книгу, вроде как, подтверждают догадку. Читающая публика узнала себя. Оттого одни этим романом восторгаются, — узнали. Оттого же другие выражают резкое неприятие, — тоже узнали. Да, можно было бы принять, но не стоит этого делать.
Смею вас уверить: Пелевин — не Маркузе. Да и его читатели — не рациональные до мозга костей западные яйцеголовые, а… ну, вы сами знаете, кто. Пелевинское изображение нынешнего теле-компьютерного общества следует рассматривать всего лишь как отдельно боковое завихрение фабулы, а вовсе не как главную идею. Анализируя какие-либо книги Пелевина, всегда надо следовать принципу: ищите архетип! Так что мне остается приступить к глубоким раскопкам.
Какое же символическое значение, какой архетип заложен тут в качестве краеугольного камня? Несмотря на кардинальные отличия композиции и языка, я усматриваю параллель между «Омон Ра» и «GENERATION П». Там главный герой ищет истинную сущность, мечется по жизни, взмывает ввысь, падает на дно и, в конце концов, находит себя. Постижение Самости — вот главный архетипический фундамент «Омона Ра». Нечто аналогичное находим и тут.
До самой последней главы я все гадал, что же использовано в качестве этого самого краеугольного кирпичика, в качестве основы композиции. На название главы я натолкнулся, как на темную стену в ночи: «Золотая комната». Мне хотелось крикнуть: «Ну, конечно же, как я раньше не догадался?!» Чуго же такого неожиданного я увидел в названии «Золотая комната»?
Чтобы объяснить доходчиво, мне понадобиться небольшое отступление с примером из нашей реальной жизни. Любым нормальным человеком (а ненормальным — тем более) прочнее всего усваиваются идеи, которые он не осознанно заглатывает, а постигает непосредственно, бессознательно. Талантливо исполненные художественные произведения воздействуют почти исключительно бессознательно. Мастера, работающие на ниве литературы, живописи, кинематографа, чтобы быть понятыми, должны использовать символические образы. Искусство выделилось из числа ремесел именно потому, что говорит на том же языке, на котором человек получает сообщения от личного бессознательного в сновидениях. По этим же каналам верующие получают послания от Бога. Приведу для примера несколько символов, связанных в единую систему.
Я намеренно не стану обращаться к каким-нибудь древним египетским папирусам или к греческой мифологии. Все основные архетипы были осмысленны ещё в глубокой древности и описаны в легендах каждого из великих народов. И обращаться к тем пластам культуры, конечно надо. Однако я сейчас опишу видение современной нам двенадцатилетней девочки. Это не совсем заурядный сон. К. Г. Юнг называл подобные сновидения Великими снами. Он велик именно единой системой фундаментальных символов. Вы увидите, что архаическая символика также жива в наши дни, как и пять тысяч лет назад, что она способна воздействовать на психику человека.
Итак, девочка двенадцати лет видит сон, в котором четверо (четверица) ребят, две девочки и два мальчика, катаются на одной доске с колесиками (скейт). Доска разделяется на две равные половинки — синюю и красную. В ходе катаний персонаж сна, девочка, ассоциируемая эго сновидящей с собой, встречается с молодым человеком (известным наяву рок музыкантом), а к завершению сна приходит к бабушке, одетой в желтое (золотое) платье и с оранжевым абажуром на голове. Бабушка произносит сновидящей наставление, ставя в пример ей один из четырех начальных персонажей сна. Но эго сновидящей вступает в спор и покидает сон в оппозиции к бабушке.
Я вынужден был описать сновидение вкратце. Его символика такова. Четверо ребят — это четыре ипостаси сновидящей, четыре функции её психики (как и четыре стороны света, четыре времени года, четыре евангелиста и т.д.). Синяя доска (скейт) — интеллект сновидящей (мужское начало Ян). Напомню: на нем катались два мальчика. Красная доска — её чувство (женское начало Инь). На нем катались две девочки. Появившийся позже рок музыкант — анимус, то есть мужская половина души сновидящей. С анимусом в дальнейшем она будет бессознательно сопоставлять встречающихся в её жизни мужчин по мере своего взросления. А бабушка, — это важнейший, центральный символ сновидения, — Самость, образующая сущность человеческой личности (а вовсе не эго!). Фигура цвета солнца — это одновременно центральный символ, вокруг которого протекает вся бессознательная психическая деятельность, и символ Бога. В сильно дифференцированной психике при развитой религиозности мышления (не религии, а религиозности,
Не стану забираться ещё глубже в объяснения системы символов, которыми оперирует бессознательное человека. Вернусь к обсуждаемой работе Пелевина.
Каждое произведение Пелевина в чем-то сродни литературному упражнению. Он берет очередной архетип и выстраивает вокруг него композицию. В рассказе «Миттельшпиль» (см. ниже) «отрабатывается» взаимоотношение извечных вселенских начал Ян и Инь. В книге «Чапаев и Пустота» (см. ниже) за основу структуры книги взята четверица, — там происходит расчетверение личности психбольного. Подход к постижению человеком Самости мы находим в «Омон Ра» (см. ниже).
В «GENERATION ?П’» автор пошел дальше «Омона Ра». Скажем так: теперь не герой, но автор пошел дальше и трансформировал Самость в её логическое следствие. А логическим следствием Самости, как я пытался объяснить выше, является, ни много не мало, Бог. Правда, Пелевин несколько смягчил — не сам Бог, а муж богини Иштар. Но это мало что меняет. Герой в течение всего повествования куда-то дрейфует, создает рекламные ролики, потом начинает творить посредством мощного компьютера президентов и депутатов, а под конец оказывается творцом судеб всех людей, то есть почти Богом, получая в свои руки жезл, — мобильный телефон с одной единственной кнопкой на панели. На причастность Татарского к божественному намекает автор, когда в рекламном ролике персонаж кричит: «Под Кандагаром было круче!» Читатель невольно задумается: «Может, и та война была выдумкой криэйторов из кабинетов «центра пчеловодства»?
Как мы видим, благодаря обильно рассыпанной по тексту символике у читателя от прочтения произведения появляется ощущение глубины. Я не стал бы сравнивать этого ощущения с тем, которое возникает при прочтении «Братьев Карамазовых» или «Анны Карениной». Ни в коем случае! У Пелевина архетипические символы расставлены по тексту слишком рационально, расчетливо. Острые углы символов выпирают наружу. Однако произведения Пелевина, в частности «GENERATION П», смотрятся выигрышно не только в сравнении с бездушными массовыми поделками в мягком переплете, но и с потугами ряда современных добросовестных авторов, старающихся понять смысл бытия. Что поделаешь? — Пелевин лучше уяснил символическую структуру мироздания.
Прежде чем переходить от глубинного анализа к композиции, я хотел бы остановиться на двух частных моментах, а именно: на использовании в тексте английских фраз и на кусках занудного текста, выделенного курсивом.
Что мне изначально не понравилось в новом романе? Постоянные английские вкрапления в текст. И название GENERATION «П» вместо Поколение «П» казалось неоправданно нерусским, все же литература-то русская. Однако, поразмыслив на досуге, я понял возможное истолкование частого употребления английских фраз. В традиционных научных статьях, — в Западной Европе и у нас, — принято использовать латинизмы. Пишет какой-нибудь сын академика статейку по ядерной физике, а сам думает, как бы смотаться куда-нибудь позападней, например, в Японию. Думает он так и совершенно машинально вставляет в свое умствование фразу: Ubi bene, ibi patria. Без разъяснений и перевода, конечно же. Или другой какой ученый, решивший приватизировать и комерциализировать свой участок исследований, выводит в тексте статьи иную фразу: Homo homini lupus est. Но латынь была языком средневековья, а теперь родилась новая эпоха, телевизионно-компьютерная. Вот и новую латынь Пелевин рассыпает по GENERATION «П». Да, латынь новой эпохи — это английский. Потому-то эти фразы назойливо цепляют взгляд по тексту. Они выявляют в читателе, так сказать, главный признак образованности. Вот только вопрос повисает в воздухе: что делать читателям, которые никогда не учили английского и не собираются приступать к изучению, например, мне? Мне больше по душе старая латынь.
Отдельные места в романе глубокомысленно занудны. Но и в них заложен глубинный, как глубинные бомбы, смысл. Или так: зарыт замысел. Откопать его можно, но сложно. При чтении, например, философствований Че Гевары возникает интересное ощущение: пустота рождает мысль. Впрочем, причем здесь Че и Пелевин? Можно взять любой более или менее связный текст с умными и парадоксальными оборотам, но без смысла, без какой бы то ни было сознательно заложенной сути. Читать этот текст нужно не менее десяти минут, чтобы внимание, утомленное полным отсутствием смысла, могло отключиться и начать свободно блуждать неведомыми тропами. Тогда-то и появляется главный эффект от квази-философских рассуждений. У читателя из бессознательного всплывает своя собственная мысль, которая, отталкиваясь от конкретных оборотов речи предыдущего связного текста, а потому будет обладать новизной. Эта мысль принадлежит читателю, но и автор текста внес в её рождение свой невидимый вклад. Этот эффект можно называть посмодернизмом, можно и посткультуризмом, — не в названии дело. Главное достижение автора подобного текста в том, что новые мысли возникли. В противном случае он написал просто галиматью. Впрочем, в определенном психологическом состоянии всякий более или менее интеллектуально развитый читатель способен порождать новые мысли от чтения решительно любого текста. Здесь уместна аналогия с рассматриванием картинок типа «Магический глаз». Среди, казалось бы, абсолютно бессмысленной пестроты узора вы после десятиминутного вглядывания обнаруживаете то геометрическую фигуру, а то вдруг скелет.
Но есть ли заслуга автора в том, что от его бреда, читатель породил бред собственный? Закладывал ли он в узор некое скрытое изображение? Видимо, закладывал. Ещё раз замечу, что последние выводы касаются только тех мест в книге, которые Пелевин выделил курсивом. Остальные места густо нашпигованы авторскими идеями или свежезаимствованными откуда-то.
О злоупотреблении Пелевина нецензурными словами я, пожалуй, ничего не скажу. Пусть это останется на совести автора.