Эллинистическое искусство, даже в пору расцвета не бывшее единым, породило несколько художественных школ: Коптскую в Египте, Сасанидскую а Персии, Сирийскую и т.д. Произошло разделение латинского Запада и греческого Востока (Византии). Однако эллинистические основы, христианская идеология обусловили сходство отдельных ветвей в сюжетах, формах, технологии, приемах средневекового искусства, размыли границы. Происходило взаимовлияние, взаимопроникновение при сохранении основного направления. Меняются и географические границы византийского искусства: Кавказки Закавказье, Малая Ааия, Южная Италия, Сирия, Палестина, Сянай, Греция, Нижний Египет Адриатическое побережье. Славянские страны Балканского полуострова то входят, то выходят из области Византийского искусства. Меняющиеся экономика и общественное устройство воздают текучесть искусства, его сюжетов, стилей, технических принципов. Этому способствует и постоянное изменение географии культурно активных центров. И поэтому следует отрешиться от ходячих представлений о косности византийской культуры, возникших в Западной Европе на почве различия вероисповеданий н различия в развитии культуры (презрение Возрождения к Средневековью). Собственно византийское искусство начинается с VII в., но античная традиция в Византии никогда не прерывалась, и античная цепь сдерживала шаги развития искусства, которое во многом выполняло функцию передачи культурного наследия и духовного воспитания. Наиболее прочно был связано традициями прошлого Константинополь (Второй Рим). Правители любого происхождения требовали подражания римским образцам, зодчие и художники выполняли их волю, что в новых исторических и социальных условиях приводит к эстетическому оскудению.
В области живописи этот процесс связан о мозаичной техникой, процветавшей в IV—VI вв. вплоть до ХН в. По византийским мозаикам можно проследить этот процесс эллинистического угасания: утрачивается монументальность, потухает цветность, рисунок становится балее геометричным, схематичным. K XIV в. мозаику сменяет фреска, а затем станковая икона. Но угасание эллинистической традиции сопровождается положительным процессом вливания искусства переднеазиатских провинций. На Востоке вырабатывались новые линейно-ритмические элементы.
VII в. — это конец позднеантичного периода в культуре Византии и начало Средневековья. Арабы становятся хозяевами Востока, славяне — Балкан, лангобарды — Италии, т. е. обостряется классовая борьба. «Низы» общества усваивают более понятное им искусство ее восточных монахов, массами бегущих от арабов.
Борьба императора с церковью, разрыв между угасающим императорским и крестьанско-мещанским искусством в VIII-IX вв. принимает форму иконоборчества. Иконы, запрещенные императором как языческие вдовы, распространялись монахами как святыни. Эта борьба заканчивается в IX в. победой иконопочитания вместе с усилением сирийского и палестинского влияния в искусстве.
При Василии I (836—886) формируется новый, канонический тип архитектуры и новая иконография. Создаются новые храмы с росписью, по форме и содержанию представляющей значительный шаг вперед,
Вторая половина IX в. — это ранневизантийская фаза, совпадающая с дороманской формой на Западе. Но в отличие от Запада, Византия вдет по пути компромиссов между императорской традицией и восточными формами, и стилистическое единство достигается лишь в Х—XII вв. в средневизантийский период, совпадавший с романским на Западе. Станковая живопись Византии тесно связана с восточноэллинистическим портретом в технике энкаустики (восковые краски, вжигаемые в основу). Точная дата и время перехода на темперу по левкасу неизвестно. В XII в. станковая живопись становится наряду с миниатюрой ведущим типом живописи. В XlI в. были созданы шедевры византийской иконописи. Представление о ее высоком уровне дает икона Владимирской Богоматери, ныне хранящаяся в Третьяковской галерее. Это необычайно человечный образ матери, дредчувствующей будущую трагическую судьбу своего сына, что достигается скупыми и чрезвычайно точно найденными средствами, среда которых главную роль играет тонкая одухотворенная линия и мягким приглушенный колорит. Владимирская икона — один из шедевров мировой живописи.
Последний расцвет византийского искусства приходится на XIII—XIV вв., время правления династии Палеологов. Появляются экспрессивность образов, попытки передать пространство (мозаики церкви Кахрие-Джами в Константинополе). Но новые художественные веяния не могли развиться н окрепнуть: произошел разгром Константинополя сначала крестоносцами, а затем — турками. Лучшие мастера византийского искусства покинули страну. Так, творчество Феофана Грека смогло развиться в полную силу только на Руси.
Поздний период византийского искусства совпал с готикой и по времени, и по стилевой заданности. Искусство Византии перестает существовать с гибелью византийской государственности, но остаются жить его художественные традиции, которые оказали огромное влияние на художественную культуру стран Балканского пояуестрова, Южной Италии, Венеции, Армении, Грузии. Плодотворную роль сыграла Византия в развитии художественной культуры Древней Руси. В полной мере искусство Византии было оценено лишь в начале ХIXв.
****
Итак, византийская культура — это один из этапов развития мировой культуры со своей спецификой и типологией. Определяющими факторами развития культуры были:
• единство языка, этноса и религии (греческое этническое ядро,православие);
• устойчивая государственность;
• положение «моста» между Западом и Востоком;
• наличие элементов восточных цивилизаций;
• взаимопроникновение культур;
• культурные контакты с Италией, особенно в XIII-XIV вв., зарождение Проторенессанса и создание предпосылок для развития гуманизма как общеевропейского явления;
• доминанта греко-римской культурной основы;
• различие между европейской и византийской культурами как результат обрядовых различий между католицизмом и православием.
Особенности византийской эстетики
Из работ, посвященных истории византийской эстетики, следует выделить исследования:
Культура Византии. 1-3 т. М., 1984-1991;
История эстетической мысли. Т. 1. М., 1985;
Бычков В.В. Русская средневековая эстетика. XI-XVII века, М., 1995.
Основными источниками эстетики Византии являются представленные на Константинопольском церковном соборе в 532 г. четыре произведения (с десятью письмами): «О божественных именах», «О таинственном богословии» («О мистической теологии»), «О небесной иерархии», «О церковной иерархии». Подписаны они были Дионисием Ареопагитом — мистическим сподвижником апостола Павла и первым христианским епископом Афин, жившим в I в.
В последующем эти произведения были канонизированы (главным образом из-за автора), несмотря на расхождение с официальной ортодоксальной христианской мыслью. Только в эпоху Возрождения стало ясно, что мысли этих произведений близки неоплатонизму, который как учение не мог сформироваться в 1в., которым датировались ранее данные произведения. В дальнейшем историко-филологическая и историко-философская науки установили, что идеи этих произведений близки Проклу, известному крупному неоплатонику V в. Поэтому автора этих произведений именуют Псевдо-Дионисий Ареопагит (а его произведения — «Ареопагитиками»).
Помимо «Ареопагитиков» источниками для изучения византийской культуры, и в частности эстетики, являются произведения отцов церкви. Их деятельность и творчество связаны с новым положением христианства.
К 324-330 гг. (времени основания императором Константином новой столицы Римской империи) христианство формируется как государственная религия Римской империи. Из религии гонимой оно превращается в религию государственную.
В связи с этим горячо обсуждаются теологические проблемы. В частности, особой остроты достигает христологическая проблема — проблема сочетания в Христе божественной и человеческой природы.
На Никейском соборе 325 г. арианская точка зрения (пресвитер Арий из Александрии, где особенно были недовольны крепнущим деспотизмом официальной церкви, которая освящала и деспотизм императорской власти) о том, что Бог — извечное существо и что Бог-Сын не может быть равен ему, т. е., что Христос не единосущ, а подобосущ Богу-Отцу, терпит крах, побеждает антиарианская (не без поддержки императора Константина) линия. Ариане были отлучены от церкви. Никейский собор установил давно формировавшийся догмат христианского вероучения относительно Бога: будучи единственным, Бог одновременно существует в трех лицах — Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух святой (так называемое триединство).
Естественно, что после Никейского собора основной целью идеологов христианства стало стремление оправдывать и истолковывать уже установленные догматы. Наиболее выдающиеся из такого рода идеологов провозглашались святыми и были названы отцами христианской церкви.
На Востоке наиболее значительными были «три светоча каппадокийской церкви» (Каппадокия — область в Малой Азии): Григорий Назианзин (Григорий Богослов), он учился в Афинах вместе с будущим императором Юлианом, был некоторое время константинопольским епископом (прозван Богословом); Василий (Василий Великий), епископ Кесарийский, прозванный Великим; Григорий (Григорий Нисский), епископ Нисский. Широко известен Иоанн Златоуст (347-407), константинопольский архиепископ (398-404) — противник арианства, иудаизма, манихейства, противник богатства и роскоши.
Основные понятия византийской эстетики
К Х-ХII вв. эстетическое сознание византийцев достигло высшей ступени. В. В. Бычков отмечает, что в византийской эстетике переплелись несколько направлений. Главным из них было так называемое церков-но-патристическое. Основой этого направления стала ближневосточная и греко-римская эстетика (первые представители патристики II—III вв. заложили ее основы). Сформировалась она в IV-VI вв. Особый вклад в ее развитие внесли Афанасий Александрийский, Григорий Нисский, Василий Великий, Иоанн Златоуст, Псевдо-Дионисий Ареопагит и другие. В дальнейшем многие произведения были переведены на славянский язык и оказали влияние на становление русской богословской литературы.
Прекрасное
Сфера эстетического, чувственного вызывала особое внимание представителей патристики. Согласно христианской доктрине, Бог является первым и высшим Художником, Творцом мира и человека. Особое чувство он испытывает к человеку: он приносит сам себя в жертву, вочелове-чившись в Иисуса Христа и добровольно приняв смерть на кресте, чем искупляет первородный грех. Божественная любовь должна пробудить ответную любовь человека. Эстетическая сфера привлекала к себе внимание, так как помогала преодолевать главную антиномию христианства — «трансцендентное — имманентное». Бог, с помощью эстетической ориентации, представал абсолютной, трансцендентной красотой. Именно Бог, понятый как абсолютная красота, влечет к себе, вызывает любовь. Познание Бога осуществляется любовью. Абстрактная идея Бога с трудом находит путь к сердцу и уму человека.
Псевдо-Дионисий говорит: «Пресущественно прекрасное называется красотой потому, что от него сообщается всему сущему его собственная, отличительная для каждого краса, и оно есть причина слаженности и блеска во всем сущем; наподобие света, источает оно во все предметы свои глубинные лучи, созидающие красоту, и как бы призывает к себе все сущее, отчего и именуется красотой и все во всем собирает в себе» (ПМЭМ. 1962. Т.1. С. 334). «Благодаря этому прекрасному все сущее оказывается прекрасным, каждая вещь в свою меру. В этом прекрасном все объединяется. Прекрасное есть начало всего как действующая причина, приводящая целое в движение, объемлющая все эросом своей красоты. И в качестве причины конечной оно есть предел всего и предмет любви. Оно есть причина, образец, ибо сообразно с ним все получает определенность» (Там же).
Византийские мыслители, разделяя понятия трансцендентной (to kallos) и земной (kallon) красоты, подчеркивали, что трансцендентная красота никогда не убывает, излучаясь в иерархию небесных и земных существ. Последние отражают ее в различной степени. По Псевдо-Дионисию, на первом месте, естественно, абсолютная божественная красота, на втором — красота небесных существ — чинов небесной иерархии, на третьем — красота предметов материального мира.
Таким образом, абсолютная красота предстает и образцом, и творческой причиной всего, и источником всего прекрасного, и причиной гармоничности мира, и предметом любви, и пределом всех стремлений и желаний.
К материальной, чувственно воспринимаемой красоте отношение византийцев было двойственное. С одной стороны, она безусловно почиталась (особенно природная) как результат божественного творения, с другой — она порицалась как источник чувственных вожделений.
Свет
Одной из важнейших категорий византийской эстетики, достаточно проанализированной в отечественной литературе (В. В. Бычков, С. С. Хоружий), является категория света. Ни в какой другой культуре свету не придавалось такого важного значения. Свет выступал главной модификацией прекрасного. Наиболее глубоко разрабатывали проблему света Псевдо-Дионисий, Симеон Новый Богослов в X-XI вв. и в поздней Византии Григорий Палама. Надо отметить, что разработка этой проблемы осуществлялась в рамках так называемой интериорной эстетики, или эстетики аскетизма, сложившейся в среде византийского монашества.
Первым, у кого свет стал предметом анализа, был автор «Ареопагитик». Псевдо-Дионисий считал свет благом, образом благости. Понятием света он характеризует и видимый, и духовный свет. Видимый свет способствует жизни органической, духовный же объединяет духовные силы, обращает души к истинному бытию. Духовный свет не виден сам по себе, луч фо-тодосии (светодаяния) скрывается под различными образами. Но именно он составляет главное содержание различных символов и образов. Он воспринимается глазами ума, мысленным взором. Свет предстает более общей и более духовной категорией, чем прекрасное.
В X-XI вв. проблеме света уделил внимание Симеон Новый Богослов. Так же, как Псевдо-Дионисий, он различал два вида «света» и два их источника: «чувственный» свет солнца для видения предметов материального мира и «свет умный», для узрсиия «мысленных вещей» («подающий свет умным очам душевным, чтобы они мысленно видели мысленное и невидимое»), источником которого является Иисус Христос. Именно этот «умный свет» помогает читающему постигать смысл читаемого, «ибо сей сокровенный свет божественного ведения есть некая мысленная сила, которая окружает и собирает подвижный ум, отбегающий обычно туда и сюда» во время чтения. Собственно световая стихия и есть цель устремлений подвижника.
У Симеона отчетливо ощущается мотив связи высшего божественного знания с высшим наслаждением. Ум «весь освещается и становится, как свет, хотя не может понять и изречь то, что видит. Ибо сам ум тогда есть свет и видит свет всяческих, то есть Бога, и свет сей, который он видит, есть жизнь, и дает жизнь тому, кто его видит. Ум видит себя совершенно объединенным с этим светом и трезвенно бодрствует. Воссияв в человеке, свет этот изгоняет все помыслы и страсти душевные, исцеляет телесные немощи, душа видит в этом свете... все свои прегрешения... Одновременно она наполняется радостью, изумляясь чуду света.
Слияние световых сущностей объекта и субъекта характеризуется Симеоном как высшая ступень познания. Слияние происходит в душе субъекта, но душа в этот миг как бы прорывается в иные измерения и сливается с божественной сущностью. У подвижников это происходит при жизни. Именно это, подчеркивает Бычков, делало столь привлекательной мистику света в средние века.
В дальнейшем мистику света разрабатывал Григорий Палама — теоретик исихазма XIV в. Он видит всю духовную сферу пронизанной светом. Главным в его учении было стремление показать «нетварность», трансцендентность света Божественного Преображения. Палама называет Христа светом, а его деятельность просвещением. Учение Святого Духа излучается в виде света, Петр и Павел предстают как два светила. Тело Христа имело внутри себя источник божественного света, который сиял из его ран и, распространяясь, преображал все вокруг. Пещера воскресения Христа была наполнена светом. Ангелы у Паламы световид-ны. Праведники, узрев «свет более яркий, чем солнечный, станут детьми этого света... сами воссияют как солнца в царстве Отца их». Божественным сиянием и светозарностью был одарен и Адам до грехопадения. Он был облечен в «одеяние славы» и поэтому не стыдился своей наготы. В одежде божественного света он был украшен значительно роскошнее, чем те, кто носит золотые украшения и драгоценные камни, считал Палама. Именно наше первозданно
В Евангелии от Матфея говорится об этом: «По прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, и преобразился пред ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же его сделались белыми как свет. И вот явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие. При сем Петр сказал Иисусу: Господи! Хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи: тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии. Когда он еще говорил, се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте».
Фаворский свет меняется. Сначала его видят физическим зрением, затем он усиливается, превосходит порог восприимчивости и скрывается в светлом облаке.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора.
И, осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.
(Б. Пастернак).
Палама подчеркивает, что Фаворский свет не знак, данный чувствам. С одной стороны, он закрыт людям, обладающим обычным физическим зрением, но, как свидетельствует Евангелие, ученики Христа видели его и физическим зрением, ибо оно было приуготовлено силою Божественного Духа. Поскольку ученики — избранные. Именно поэтому они были удостоены чести приобщиться к этому свету, узреть его и глазами. Этот свет — «сияние сил божественной природы», он является «светом Божества и несотворенным». Если бы свет был тварным, созданным, считает Палама, то следовало бы признать в Христе три природы: Божественную, человеческую и природу этого света. Только избранным Христос явил свет, «нечто великое и таинственное». Эта доступность божественного трансцендентного света чувственному зрению утверждает и его имманентность тварному миру. Свет одновременно и имманентен и трансцендентен миру. В этом опять антиномизм как основной принцип православного мышления. Это ответ Паламы на разум и логику западных христиан.
Свет Божественный приоткрывается, а затем исчезает. Важна память об этом свете. Храня ее, можно остаться твердым, когда наступит время испытания.
Цвет
Другой модификацией прекрасного в патристике является цвет. Культура цвета представлена главным образом в церковной живописи, в основном в мозаике. Здесь была разработана богатая цветовая символика. Пурпурный цвет выступал знаком божественного и царского. Голубой и синий —олицетворением запредельных (трансцендентных) сфер. Белый представал цветом чистоты, святости, божественного сияния. Черный, напротив, символом смерти, ада. Красный олицетворял цвет жизни, огня, цвет спасения, цвет крови Христовой. Многозначной была символика зо-.лотого цвета. В храмовых мозаиках он выступал образом божественного света.
Теория символа
Теория символа — теория, объясняющая, каким образом передается знание от абсолюта к человеку. Впервые эта проблема была поставлена Филоном Александрийским (иудейско-эллинистичес-кий философ — I в. до н.э. — I в. н. э.). Он исходил из двух принципов: абсолютной трансцендентности Бога и стоически-платонического учения об идеях.
Филон привлек понятия образов и символов, чтобы глубже осмыслить библейскую мифологию, ввести ее в интеллектуальный оборот духовной элиты эллинистического мира. Интерес к особому способу передачи абсолютного знания, отличного от логического {символу, образу), связан также с осознанием того, что постижение первопричины, т. е. Бога, возможно только «нелогично»-, иррационально. (Скептицизм во многом показал ограниченность формально-логического мышления.)
У позднеантичных авторов, в частности у Климента Александрийского (Александрийская школа), понятие образа предстает в трех модификациях:
— образ-подражание,
— образ —аллегория,
— образ —знак.
Климент построил целую иерархию образа:
1. Исходный пункт — первопричина, божество, архетип, первообраз, абсолют.
2. Логос — первый образ архетипа. Слово Божие максимально изоморфно человеку, чувственно не воспринимается.
3. Разум человека — образ логоса (по его воле явленный).
4. Человек — «третий образ Бога». Материальный образ, слабо отражающий первообраз.
5. Образы произведений искусства (изображения людей и Богов). Они совсем далеко отстоят от архетипа.
В ранней византийской эстетике, при опоре на Александрийскую школу, также различали три вида образов:
— образы миметические (подражательные);
— образы-аллегории (символы);
— образы-знаки.
Миметические образы, представленные изобразительным искусством, согласно византийской традиции, максимально удалены от первопричины. Именно поэтому в восточно-христианском искусстве миметический образ все больше утрачивает пластический характер, постепенно сливаясь с символическим образом. Правда, в ранневизантийской эстетике отмечаются и другие мотивы. Так, Ириней Лионский, рассуждая о деятельности художника, отмечал, что хороший мастер создает «похожие» образы, а плохой — «непохожие», что противоречит общему символико-аллегори-ческому пониманию образа.
Знаковый смысл образа затрагивает следующие аспекты:
1. Образ-знак может пониматься как знамение — чудесное необычное явление, возвещающее (знаменующее) сверхъестественные события.
2. Образ-знак может выступать обозначением чудес, реально творимых на земле самим Христом. Чудеса Христа — сами знаки божественной сущности Христа, а не сами по себе удивительные события.
Важно подчеркнуть, что главную роль в раннехристианской эстетике играл символико-аллегорический образ. В свете этих образов-аллегорий понимался и Универсум, и библейские тексты. Юстин Философ рассматривает всю Библию как систему символически-аллегорических образов. Притчи скрывали истину от непосвященных, но были открыты для верующих. Притча (тот же символико-аллегорический образ) — такой способ выражения мыслей, при котором не называется само явление, но самим изложением делается намек на более глубокий «истинный» смысл. Святое Писание использует метафорический способ выражения. Ориген, последователь Филона и Климента, выделяет следующие уровни библейских текстов:
1. Буквальный, доступный всем.
2. Доступный восприятию души.
3. Доступный восприятию духа.
О наличии 2-го и 3-го уровней свидетельствует некоторая загадочность и «бессмысленность».
Разработкой понятий образа и символа занимался и Псевдо-Дионисий. Весь мир у него — система образов и символов, через которые просвечивает божество. Символ у Псевдо-Дионисия — обобщенная философско-религиозная категория. Она включает в себя знак, образ, изображение, прекрасное, предметы реальной жизни, предметы культовой практики.
В теории символов Псевдо-Дионисий выделяет символы динамические и статические.
Динамические символы — процессы, действия, события, происходящие в чувственном мире. Все мистериальные действа, богослужебные таинства.
Статические символы — материальные предметы, произведения искусства, телесные атрибуты Божества, которыми наполнена Библия.
В динамических символах максимально реализуется (актуализируется) обозначаемое. Получается, что какое-либо священное (вневременное) событие из сверхчувственного бытия переходит в телесно-душевный мир человека, что, собственно, и представляет контакт сверхчувственного и чувственного бытия. (Эстетические категории фактически привлекаются для решения теологических проблем.) Сакральные динамические символы указывают на первосимвол, архетип, Христа. В самом Христе «неслитно соединены» друг с другом обозначение (символ) и обозначаемое.
Статические символы одновременно скрывают и выявляют истину. С этой целью они и возникли. С одной стороны, символ - оболочка, скрывающая суть. С другой стороны, он является изображением непостижимого. Налицо антиномичностъ.
Что же позволяет в символе осуществить цель — изображение непостижимого? Только божественная истина (красота, скрытая в символе) является гарантом постижения сверхсущностного, духовного света. (Здесь особенно очевидна связь прекрасного, света и символа.) Непонятийная информация воспринимается эмоционально — в форме света, красоты. Однако это не внешняя красота, а обобщенная духовная. Она открывается только тому, кто умеет видеть. Поэтому необходимо учить людей видеть, созерцать. (В русской православной традиции эта тенденция закрепилась. В ней навсегда сохранилось сопряжение эстетического понятия созерцания, видения с теологическим проникновением в сущность явления. В Византии, а затем в ее преемнице России велика была роль эмоциональной сферы (мис-тико-эмоциональной).
Таким образом, символ выступает у Псевдо-Ареопагита как носитель Божественной информации. Она скрыта в нем в знаковой форме — теоретические предпосылки культа икон. Божественная информация не только обозначена в символе, но она же и явлена в литургической символике.
Статические символы, скрывающие и выявляющие Божественную истину, фактически несущие в себе сознательно закодированную информацию, характеризуются Псевдо-Дионисием как образы. Это понятие, предлагаемое Псевдо-Дионисием, настолько же далеко от эстетики, насколько и близко к ней. Образ — всегда отражение чего-то (это близко эстетическому определению образа), он приближает человека «неизреченно и непостижимо к неизглаголанному и непознаваемому». Образ многозначен. Его конкретное содержание зависит от субъекта восприятия. Исходя из двух способов обозначения Божества, катафатического (утвердительного) и апофатического (отрицательного), Псевдо-Дионисий различает два типа образов: сходные и несходные (подобные и неподобные).
Сходные образы — утвердительный способ обозначения духовных сущностей. В них запечатлеваются духовные сущности в формах «им соответствующих и по возможности родственных». Сходные образы представляют собой совокупность позитивных, идеализированных свойств, характеристик, качеств предметов и явлений внешнего мира. Сходные образы являют идеальные представления о совершенстве материального мира. Здесь сосредоточены все «видимые красоты» мира. Бог в этой системе образов характеризуется как ум, слово, красота, благо, свет, жизнь и т. п.
Но Псевдо-Дионисий отдает предпочтение несходным образам. Они строятся на принципах, противоположных античным идеалам. В них должны полностью отсутствовать свойства, воспринимаемые людьми как благородные, красивые, световидные, гармоничные, чтобы человек не представлял себе архетип, который подобен грубым материальным формам (даже если среди людей они почитаются как благороднейшие).
Совершенство Бога несоизмеримо с человеческими представлениями о совершенстве. Поэтому для его выражения (Бога) необходимы формы, заимствованные у предметов низких и презренных (таких, как животные, насекомые, растения, камни, черви). В этом случае божественным предметам воздается больше чести, чем при использовании «сходных» образов. Язык несходных образов строится по закону контраста. Несходные образы в «недостойной» форме несут знание, не имеющее ничего общего с этими предметами. Поражая зрителя несоответствием изображения, они направляют разум человека на мир Божественный, мир абсолютного духа. Несходные образы ориентированы на глубинные, бессознательные уровни человеческой психики. Они возвышают человеческий дух от чувственных форм к духовной сущности. Идея возвышения души с помощью образа к истине и архетипу стала с того времени одной из ведущих идей византийской эстетики.
Теория изобразительного образа - иконы
Проблемы символа и образа теснейшим образом связаны с теорией изобразительного образа, теорией иконы, а также со спором иконоборцев с иконопочитателями.
Борьба иконоборцев и иконопочитателей (VIII-IX вв.) свидетельствовала о сложном комплексе противоречий и социально-экономического, и политического (императорская власть опасалась чрезмерного усиления монастырских феодалов, а именно монастыри являлись оплотом иконопочитания), и этнического, и религиозного характера.
Основной тезис противников икон заключался в том, что Бог есть Дух и что его никто не видел — «Не сотвори себе кумира...». Они отвергали любые антропоморфные изображения, истоки их они видели в языческом идолопоклонстве.
Критикуя изобразительное воплощение иконопочитателями Логоса, т. е. отстаивая антиномичность христианского мышления (триединство Бога), иконоборцы опирались на принципы формальной логики. Но это, как замечает Бычков, приводило к тому, что ико-нопочитатели уличались в двух противоположных ересях: в изображении только человека Христа (это разделяло, по их мнению, две природы Бога — являлось несторианством), и в том, что «описывали неописуемое»- (грех монофиситства). Т. е. сама логика обвинения была антиномичной, так как уличала противника в отрицании и тезиса, и антитезиса. Такая критика невольно способствовала утверждению точки зрения иконопочитателей.
Среди защитников икон и их почитания были Иоанн Дамаскин, Феодор Студит, патриарх Никифор, патриарх Герман. Их усилиями была создана подробная теория культового образа, послужившая основанием средневековому восточно-христианскому искусству, в том числе и древнерусскому. Иоанн Дамаскин систематизировал многие представления отцов церкви, изложив общую теорию образа, теорию иконы.
Иоанн Дамаскин выделил следующие особенности иконы, которые делают ее необходимой в религиозном обиходе:
— икона является книгой для неграмотных;
— напоминает о прошлом;
— выполняет декоративную функцию;
— изображение подводит телесное созерцание к духовному;
— изображения иконы являются носителями возвышенного;
— икона несет в себе высшую благодать;
— икона выполняет функцию поклонения.
Дамаскин, таким образом, представляет полную теорию образа (в ней три раздела: общая теория образа, теория изображения и теория иконы).
Проходивший в Никее в 787 г. Седьмой Вселенский собор, посвященный вопросам иконопочитания, сформулировал православное понимание культового изображения. Отцы собора отдали предпочтение экспрессивно-натуралистическим изображениям. В основе их решения была теория об образе и об иконе Иоанна Дамаскина.
Были выдвинуты три главных аспекта иконописного образа, о которых говорил Дамаскин:
— дидактический, книга для неграмотных;
— психологический, возбуждение эмоциональной реакции;
— догматический, «документальное» свидетельство реальности.
Различия искусства слова (Евангелие) и живописных образов
В сочинениях отцов церкви присутствует в зародыше заявка на исследование одной интереснейшей эстетической проблемы: различие искусства слова и живописи. Так, Василий Великий уделял особое внимание визуальному восприятию, особенностям изобразительного искусства. Он считал, что произведения живописи не являются чистым копированием мира, подражанием видимому, а восходят к смысловым, высшим сущностям. Он задается вопросом о механизме воздействия изобразительного искусства. Его интересует, объективен он или субъективен. «То ли нечто воздействует на глаз, то ли глаз испускает нечто, приближающееся к предмету и заставляющее его быть прекрасным», т. е. Василий Великий выделяет психологический аспект воздействия искусства на реципиента. Он подчеркивает неоднозначность восприятия визуальных образов. Выказывая определенный религиозный утилитаризм, Василий Великий подчеркивал, что гедонизм искусства (изобразительного и музыкального) способствует незаметному постижению человеком знаний («лекарство с медом»); мыслитель указывает также на большой объем духовно-эмоционального содержания искусства, что характеризует рассуждения Василия Великого как эстетические. Обращаясь к анализу визуального восприятия, подчеркивая, что прекрасное гедопистично по своей природе, поскольку оказывает приятное действие на зрение, Василий Великий тем самым расширяет сферу прекрасного.
Есть у Василия Великого и характеристика безобразного. Безобразное вызывает отвращение, оно являет собой отсутствие формы, нарушение порядка.
Другой мыслитель, Григорий Нисский, искусство слова ценил больше, чем живопись. Он, в частности, считал, что красота евангельских текстов, почти всегда проявляющаяся не на понятийном уровне, несет более емкое содержание, чем живопись. Красота мыслей (евангельских) подобна красоте многоцветных лугов, считал он.
Таким образом, средневековая византийская эстетика представляет оригинальный анализ основных эстетических понятий. Ряд из них достаточно традицио-нен (прекрасное, образ), другие, напротив, оригинальны (например, свет). Но как бы они ни различались, объединяет их глубокая связь с богословской традицией.