Культурология, как самостоятельная наука
Культурология, ее предмет и метод
В науке обозначился все увеличивающийся интерес к культурологии. Н. С. Злобин отмечает, что в самых разных областях социального знания и научных дисциплинах «вычленяются специфически культурологические направления, исследующие разные (а иной раз и одни и те же) аспекты культурной жизни » . Но дальнейшее развитие исследовательской мысли и в этой области «возможно лишь на базе общей теоретической концепции, выступающей в качестве интегративной методологической основы, объединяющей все многообразие аспектов изучения культуры в целостную систему».
Как правило, попытки построить обобщающую концепцию культуры связаны с анализом культуры или рассмотрением других явлений, в которые она входит: «культура и духовное (материальное) производство», «культура и природа», «культура и сознание», «культура и язык» и т. д. Такой подход безусловно расширяет область знаний о культуре, но не дает решения проблемы ПРЯМОЕ сопоставление определений и признаков культуры само предполагает некоторый содержательный критерий отбора, своего рода концепцию Поэтому попытки прямого определения культуры приводят лишь к еще одному (наряду с другими) представлению культуры. Методологически целесообразен обратный ход-от предмета и метода к объекту. Итак, начать, вероятно, нужно с обсуждения предмета и метода культурологии.
Предмет культурологии.
В культурологию до сих пор вносят вклад разные дисциплины: антропология, социология, психология, история, педагогика.
Рассмотрим для примера антропологию и социологию, оказывающие на культурологию наибольшее влияние.
Антропология в одном из своих главных направлений занимается сравнительным изучением общества и человека. Понятие «культура» в антропологии выражает по меньшей мере три момента: культурное становление (просвещение) общества и человека (первичное значение слова «культура»-возделывание, культивирование)'; совокупность (целостность) общественных и человеческих обычаев, традиций, привычек, учреждений и т. п.; естественная целостность (система), противостоящая другим культурным целостностям. Теоретики культуры подчеркивают эмпирический характер антропологических представлений (они «описательны» и «перечислительны»). Вместе с тем они отмечают, что «социальная антропология» тяготеет к социологии и заимствует из нее основные схемы и методы. Остальная часть антропологии, иногда называемая «культурной антропологией», тяготеет к психологии и истории. Ориентация на столь разные дисциплины, естественно, ведет к столкновению установок и ценностей в самой антропологии, а также к различным трактовкам культуры. Действительно, несмотря на почти вековое развитие, социология по-прежнему ориентируется на идеал положительной, естественной науки, противопоставляя научное мышление философскому (социологическую науку - социальному философствованию). Эта установка явно или неявно смыкается с ориентацией на практическое, квазиинженерное использование социологических знаний. Идеал же антропологии, особенно культурной, иной, он ближе к гуманитарной науке.
Внимательный анализ развития антропологии показывает, что, хотя она и пользуется иногда естественно» научной установкой, все же основная антропологическая ценность-понимание культуры (чужой или своей). Действительно, знания, получаемые в антропологии, не могут быть использованы в социально-инженерных целях, они для этого не приспособлены, поскольку не указывают (не моделируют) культурные процессы и механизмы, их обусловливающие. В то же время такие знания помогают понять чужую или свою культуру, их отличие от культурной традиции, в которую включен антрополог, облегчают выработку отношения к культурным феноменам. Следовательно, они помогают определить свое собственное культурно значимое поведение, осознать собственные культурные ценности.
Таким образом, естественнонаучной установке социологии и социальной антропологии можно противопоставить понимающую установку, ориентированную на межкультурное, общение (или внутрикультурное общение при наличии в культуре разных субкультур) и одновременно ориентирующую антропологов на сравнительный анализ культур.
Межкультурное общение и понимание-главная прагматическая ценность и антропологии, и культурологии. Эта ценность, в частности, влечет за собо'й релятивистскую установку антропологии. Антропологи считают, что их подход является релятивистским потому, что, вместо того чтобы начать с наследуемой иерархии ценностей, он предполагает, что каждое общество посредством своей культуры ищет и в какой-то степени находит ценности; антропологии же следует заняться определением диапазона разнообразия, постоянства и взаимосвязей всех этих многочисленных ценностей.
Однако нельзя отрицать, что в культурологию входят знания социальной антропологии, а также теоретические построения - психологические, лингвистические, дидактические, исторические. В этом смысле культурология не является дисциплиной с едиными установками и предметом. Налицо две группы установок и ценностей: одна ориентирована на мёжкультурное понимание и общение, на целостное, эмпирическое описание культуры, на сравнительный анализ культуры, а другая - на социально-инженерное воздействие истину, теоретическое описание культуры.
Может показаться, что не существует культурологии как самостоятельной дисциплины. Действительно, как мы уже отмечали, в изучение культуры вносят вклад. разные науки, а в самих этих науках реализуются разные ценностные отношения (т. е. разные идеалы познания). К тому же в культурологии много разных школ и, даже индивидуальных версий культуры. Иногда говорят, что в культурологии столько теорий, сколько крупных j культурологов. Например, есть «семиотические» версии культуры (здесь достаточно назвать имя Ю. Лотмана), литературоведческие» (С. С. Аверинцев), «диалогические» (В. С. Библер), «исторические» (Л. Н. Баткин, А. Я. Гуревич), «методологические» (А. Кробер, К. Клакхон), «антропологические» (М. Мид)и т. д. И внутри каждой научно-дисциплинарной версии понимание культуры порой существенно отличается. Означает ли это, что нет культурологии? Думаю, что не означает, можно говорить о культурологии как единой дисциплине. И вот почему.
Во-первых, культурологи хорошо понимают друг друга и имеют общее поле культурологических проблем. Это свидетельствует о наличии в культурологии сложившейся коммуникации разных концепций культуры и точек зрения на ее изучение. Наличие подобной коммуникации - признак полноценной гуманитарной научной дисциплины. В гуманитарной науке исследователи реализуют различные ценности в отношении изучаемого объекта, в результате складываются разнообразные научные теории, школы, концепции относительно одного и того же изучаемого материала.
Во-вторых, у культурологии есть признанные авторитеты, общий корпус культурологических текстов, т.е. общие история и традиции.
В-третьих, в подходе культурологов чувствуется что-то общее, если сравнивать этот подход с другими - социологическим, историческим, семиотическим, искусствоведческим и т. д. Правда, здесь много неясного. Рассмотрим, например, взаимоотношения культурологии и литературоведения.
С каждым годом литературоведы (и вообще искусствознание) все активнее обращаются к истории и теории культуры, в том числе к социологии, психологии, семиотике, .заимствуя из этих гуманитарных дисциплин различные представления и методы . Речь идет не просто об исторических сведениях или знаниях прошлой культуры, а о специальных представлениях и методах истории и культурологии. Но говорить чаще предпочитают просто о знаниях истории, культуры, антропологии, социологии, о культурно-исторической школе в литературоведении.
Литературовед не может обойтись без культурологии (аналогично - истории, социологии, психологии, языкознания). Он должен сам в той или иной мере стать (и становится) культурологом, историком, психологом, лингвистом. Но литературовед и, скажем, историк соввершенно по-разному подходят к той же самой культуре (аналогичноистории, психике, языку); культура литературоведа интересует в ином отношении, чем историка, следовательно, и видит он в ней не то, что историк. Как литературовед, например, Аверинцев обнаружил, что ранневизантийская литература непонятна современному читателю, чужда его сознанию и представлениям. И он задался целью ввести читателя в эту литературу, погрузить сознание человека второй половины XX в. в литературную реальность ранневизантийской культуры, отстоящей от нашего времени почти на два тысячелетия. Аверинцев выявляет в ранневизантийской культуре такие характеристики, аспекты и стороны, которые вводят современное сознание в давно ушедшую в историю литературную реальность.
Историка же или культуролога ранневизантийская эпоха интересует безотносительно к литературной реальности (хотя где-то и она может учитываться); для них' одинаково ценны и живопись, и скульптура, и архитектура, и наука, и философия, и литература. Но главное, культуролог и историк пытаются понять, чем одна культура (историческое время) отличается от другой, почему одна культура сменила другую, какие структуры преимущественно определили строй и облик культуры, была ли культура устойчивой и в какой мере, как культура формировалась и совершенствовалась и т. п.
Все эти вопросы и проблемы хотя и интересны для литературоведов, но скорее являются подсобными; увидеть и описать культуру литературовед должен сам и по-своему. В то же время, анализируя культуру, литературовед вынужден обращаться к культурологическому методу. При этом он характеризует и социальные структуры, и психологию людей, и особенности языка и символики. Получается, что литературовед в рамках культурологического подхода описывает аспекты действительности, замеченные другими гуманитарными науками. Например, Д. Лихачев и С. Аверинцев периодически прибегают к социологическим штудиям (анализ «древних» аудиторий и способов коммуникаций), психологии (анализ восприятия и понимания читателя или слушателя), к языкознанию и семиотике (анализ литературных языков, лексики, значений). В таком случае, может быть, действительно речь идет лишь о синтезе наук, а культурологического метода, как такового, не существует? Думаю, это был бы поспешный вывод.
В просмотренных работах культурологическая позиция была ведущей, она задает рамку и контекст, в которых размещаются исследования, принадлежащие другим научным дисциплинам. В конце концов психологию средневекового или ранневизантийского человека нельзя понять, не анализируя Соответствующие культуры. Другое дело, что литературовед не обязан указывать, какие дисциплины и в каком порядке он использует в своем исследовании. Более того, он как бы стирает ,в своем материале и предмете особенности и черты отдельной гуманитарной науки, создавая на их основе и с их помощью свое, специфически литературоведческое описание действительности. В этом описании оказываются снятыми как характеристики самой культуры, так и связанные с ними характеристики социальных систем, психики человека или языка. И можно понять, почему литературовед, выбрав в качестве главного культурологический подход, дополняет его другими дисциплинарными исследованиями. Бытие литературного произведения, литературы крайне сложно и многогранно, в нем переплетаются и культура, и социум, и психология человека, и его язык.<
Можно с достаточной уверенностью утверждать, что культурология как единая .дисциплина существует, но находится в стадии становления; еще не полностью обособилась от родственных смежных наук, в лоне которых она формируется.
Метод культурологии.
Существуют ли специфические культурологические методы в отличие от антропологических, социологических, психологических, семиотических и .других методов описания культуры? Анализ научной литературы позволяет ответить на этот вопрос утвердительно: да, существуют, но не в качестве формальных операций, а как подходы в исследованиях. На их же основе происходит, как -правило, интеграция и трансформация других методов (социологических, антропологических, психологических и т. п.), обогащающих культурологическое познание.
Анализ культурологических исследований дает возможность выделить следующие основные характеристики культурологического метода, представленные как логическая последовательность этапов познания.
Начинается культурологическое исследование с гуманитарной проблематизации материала. К ней можно отнести констатацию «принципиального непонимания» тех или иных факторов культуры, парадоксов разного рода, проблем введения исследовательского сознания в изучаемую культурную реальность.
Культурологическая проблематизация эмпирического материала может носить разный характер: зафиксировать «странности», «несуразности» изучаемой эпохи (культуры), поставить вопрос об отношениях между теми или иными явлениями, вскрыть (сконструировать) Противоречия в мышлении или поведении людей данной эпохи и т. п. Но во всех случаях становятся задача осмыслить обнаруженные «странные» феномены или отношения в рамках представлений о культуре, осмыслить теоретически. «Когда, - пишет Л. Е. Бежин,- знакомишься с жизнью образованного человека в Китае III- VI вв., бросается в глаза обилие странных поступков, вызывающих жестов, эпатирующих высказываний, словом, всевозможной эксцентрики и буффонады, заставляющих задаться вопросом: а объединяется ли это пестрое разнообразие во что-то цельное? Китайская цивилизация к III в. насчитывала не одно тысячелетие, -поэтому мы вправе предположить, что все странное, эксцентричное, с чем мы сталкиваемся в биографиях образованных людей, тоже являлось порождением культуры и имело свой сложившийся традиционный канон» .
В результате проблематизации исследователь должен не только выявить и сконструировать факты для культурологического объяснения, но и теоретически их осмыслить.
Второй аспект культурологического метода-сопоставление анализируемой культуры и ее феноменов с Другими культурами. Сопоставляемые культуры могут быть предшествующими в генетическом ряду, последующими или «синхронными». Важно, чтобы они существенно отличались друг от друга. Например, при изучении античной культуры ее сопоставляют с современной и средневековой, анализ ренессанской культуры предполагает сравнение ее с античной, средневековой и современной; при изучении японской культуры ее сравнивают с китайской и европейской и т. п. Именно в сопоставлении различающихся культур и их феноменов культуролог может получить (и получает) первые характеристики и описания интересующей его культуры. Подобное сопоставление предполагает обращение культуролога к философии, логике, социологии, языкознанию (лингвистические), психологии, семиотике, системному подходу, истории.
Он обращается и к таким понятиям, заимствованным из этих наук, как «пространство», «бытие», «сознание», «диалог», «знак», «форма», «модель», «мира», «система», «социальное отношение», «аудитория» и т. п. Используя эти понятия, приводя их в соприкосновение со своим материалом, культуролог, естественно, меняет и их значение.
Третий аспект культурологического метода состоит в попытке описать и задать «ведущие» культурные структуры и парадигмы, т. е. те, которые в значительной мере определяют особенности и характер всех прочих структур и систем в культуре, ее основной строй, обеспечивают ее устойчивость и жизнеспособность. Например, при анализе средневековой культуры в качестве ведущих выделяются такие парадигмы, как христианское мировоззрение, противостояние и взаимовлияние античных, языческих и христианских представлений и обычаев, письменной и народной культуры, а также античной имперской и христианской государственности.
Условием выделения ведущих культурных парадигм является уподобление и взаимосогласование всех культурных характеристик. Ничто ничем не объясняется, но каждая культурная характеристика проникает во все другие и усиливает их. Культура - это, собственно, то, что просматривается за всеми уподобленными культурными характеристиками. Все характеристики постепенно сливаются на другом смысловом уровне в реальность культуры. Поэтому, например, чтобы понять сущность ранневизантийской культуры необходимо представить все ее характеристики в целом, в единстве, во взаимопроникновении смыслов, необходимо рассматривать все аспекты жизни культуры, ибо ни один из них нельзя понять и оценить без учета других.
Четвертый пласт культурологического метода восходит к гуманитарным наукам - объяснение тенденций и особенностей культуры, внешне противоречащих ее основному строю, основному культурному процессу. Всякая культура, считает С. С, Аверинцев, живет сбалансированным противоборством противоположностей; говоря словами Гераклита, «скрытая гармония сильнее явленной». Действительно, в культуре мы часто наблюдаем «противокультурные», противоборствующие процессы - анархию, ересь, осмеяние, революционные эксцессы (типа хиппи или новых левых) и т. п. Эти процессы не случайны, без них культура мертва.
В культурологии можно различить уровень эмпирического материала, фактов, описания феноменов и уровень теоретических конструкций и построений (идеальных объектов, теоретических знаний, понятий). Культурные характеристики и парадигмы должны быть отнесены к теоретическому уровню. Действительно, они конструктивны, нормативны, удовлетворяют логике теоретического объяснения. Анализ культурологических исследований показывает, что переход от культурных характеристик и парадигм к феноменам и фактам изучаемой культуры часто регулируется с помощью семиотических и типологических представлений (отсюда значение семиотических и структуралистических концепций культуры, например Лотмана, Леви-Стросса). В этих исследованиях культурные характеристики и парадигмы осмысляются как культурные архетипы (базисные ценности личности), схематизмы культурного сознания, глубинные социальные отношения и т. п. Но на феноменологическом уровне все подобные образования трактуются в виде языковых и символических систем, в виде конкретных вариантов и типов.
Заключение
Вопрос о высоком культурном измерении человека в преддверии XXI в. встает с особой настойчивостью. Если в средневековье мыслители, размышляя о судьбе человека и его назначении, уклонялись к мысли, что конец света неизбежен, то сейчас, живя в разрываемом и кровоточащем мире, мы воочию убеждаемся, что именно течение этих лет определит, как человечество будет жить в третьем тысячелетии.
Две мировые войны, кровавые революции и контрреволюции, борьба за передел мира, колониальные и межнациональные войны, тоталитарные режимы и концентрационные лагеря показали, что не только индивид - хрупкое биологическое существо. Практика массового уничтожения людей без суда и следствия доказала, что и миллионы граждан могут быть «внезапно смертны».
XX век обнаружил также, что человек может быть и духовно смертным. Замена высшего смысла существования достижением благополучия, счастья - потреблением, высших идеалов - практицизмом, духовности - сухим рационализмом - вот реальный путь духовной деградации личности, ибо без нравственных начал неизбежно одичание, оскуднение, неуважение к себе и неуважение-к другим. Как писал Мальро, мы имеем дел с «первой цивилизацией, которая может завоевать всю землю, но не способна изобрести ни своих храмов, ни своих гробниц». Ему вторит Х.Ортега-и-Гассет: горька «наша растленная эпоха, где смешивались провалившиеся перевороты, обезумевшая техника, мертвые боги и истощенные вдеологи, где посредственные силы могут сегодня все уничтожить, но не смотут больше победить, где разум опустился до прислужничества перед ненавистью и угнетением».
Эти размышления могут навести на мысль о том, что не все явления социальной жизни можно отнести к культуре. Такие социальные феномены, как каннибализм, войны, концентрационные лагеря являются теми «озоновыми дырами» на теле культуры, которые приводят к разрыву этого тела и, следовательно, к деформации духовного мира человека.
Есть законы человеческого рода, в пределах которых индивид и может существовать как человек. Человек, «вольноотпущенник природы», может не считаться с ее законами, но расплата в этом случае неминуема, неотвратима. Точно так же человек обязан считаться и с законами экономики, политики, логики и красоты.
В этом смысле можно говорить о том, что существует возмездие за зло. Зло наказуемо потому, что, совершая злые поступки, человек поднимает руку на себя, истончая и губя в себе человеческое, лишая себя возможности подлинной жизни.
Таким образом, проблемы нравственности в современную эпоху по праву становятся бытийственными основаниями человеческой культуры. Нравственность и, соответственно, духовность, призваны выполнить в наше непростое время своеобразную роль запретов - табу на все поползновения против идеи самоценности человеческой жизни.
Этот запрет может быть сформулирован в форме знаменитого кантовского требования: никогда не относись к человеку как к средству. Здесь речь идет о покушении на убеждения, волеизлияние, целеполагание.
Во-первых, запрещается отношение к человеку как к вещи, которое в своем предельном состоянии допускает превращение индивида в раба, говорящее и мыслящее орудие господской воли.
Во-вторых, запрещается навязывание человеку веры, воли и целей, которое предполагает идеологическое порабощение людей.
Можно утверждать, что вторая формула кантовского «категорического императива» представляет собой упреждающий, пророческий запрет, налагаемый на тоталитарное насилие.
Ложь и обман, а также насилие над верой и волей в тех или иных формах отвергались на веем протяжении человеческой истории. Соответствующие запреты сыграли в развитии культуры ничуть не меньшую роль, чем табу, наложенные на инцест или убийство сородича. Но ложь и обман в нынешнюю эпоху касаются не только ближних, как это было на заре человеческой истории. Современная цивилизация предполагает интеграцию различных стран и народов в едином мировом хозяйстве, а значит, и понимание между дальними и чужими. Запрет на обман и принуждение к «своей истине» сегодня - это условие возможности любого договора, а в перспективе и консенсуса между всеми народами и культурами.
Обобщая сказанное, можно сделать вывод, что в настоящее время запрет на политическое и идеологическое ограничение личности выступает как культурно-антропологическое табу, которое, сдерживая метастазы бездуховности, откроет подлинные горизонты человеческого творчества. Только в этом случае человек станет подлинным творцом культуры и ее продуктом.
Список литературы
Петрова Татьяна Михайловна. Культурология, как самостоятельная наука.