Федерико Феллини. Героизм выбора

Бакулин А. А.

20 января 2005 великому итальянскому кинорежиссеру Федерико Феллини иcполнилось бы 85 лет…

Разве этот юбилей — тема для православного издания? Близок ли нам этот человек — один из столпов современной европейской культуры, весь европеец, весь родом из ХХ столетия, один из тех, кто создавал ХХ век, тот самый век, которого многие из считающих себя православными боятся и не спешат признать его своим…

Не будем говорить много, не будем никого вызывать на дискуссию. Скажем только то, что считаем совершенно необходимым. Феллини жил, непрестанно ощущая рядом дыхание двух бездн: небесной, светлой, полной любви, мира и творческих сил, и адской — мрачной, запутанной, все разрушающей, губящей, в которой всякое творчество задыхается, не успев родиться… Почти в каждом его фильме (в большинстве!) среди героев присутствует ангел и бес — чуть-чуть закамуфлированные под нечто земное, но только чуть-чуть, наметанный глаз находит их сразу.

Вот ангелы: старенький монах в «Ночах Кабирии», девочка из придорожного кафе в «Сладкой жизни», девушка на раздаче минеральной воды в «8½», арфистка в «Репетиции оркестра»… Ангел — эпизод на пути главного героя фильма, внезапно распахнувшееся перед ним небо. Ангел не поучает, не диктует свою волю главному герою, — он просто светит, и главный герой невольно тянется на этот теплый свет, останавливается, очарованный и потрясенный… Феллини никогда не пережимает сцены явления ангела, никогда не впадает в пустую патетику и риторику, единственная его цель: добиться того, чтобы образ светился и грел, чтобы зритель вместе с главным героем внезапно вздрогнул от счастья.

Вот феллиниевские бесы (они не всегда имеют человеческий облик): в «Ночах Кабирии» это фокусник-гипнотизер, в «8½» — отвратительного вида старикашка-кинокритик, в «Трех шагах в бреду» — девочка-подросток с жутким накрашенным лицом старой подзаборницы; а в «Репетиции оркестра» бес появляется в облике чугунной «бабы», которой ломают старые дома, а в «Сладкой жизни» — в образе огромного дохлого ската, ужасного и зловонного… В отличии от ангела бес стремиться подавить, подчинить себе волю главного героя: фокусник гипнотизирует Кабирию, кинокритик настырно уговаривает режиссера Ансельми бросить всякую работу и «застыть в великом молчании»… Бес старается быть убедительным и обольстительным, он изо всех сил тащит за собой героя… Так же как и ангел, он — лишь эпизод в фильме, но в отличии от ангела каждую секунду своего пребывания на экране он стремится использовать наиболее продуктивно, он работает, ангел же — только светит. Кто из них победит?

И вот тут-то наступает черед главного героя. Он д

олжен выбирать, он своим выбором определит победу темных или светлых сил. Вот финал «Сладкой жизни»: здесь тема решающего выбора звучит наиболее ясно. Журналист Марчелло Рубини, устав искать настоящую любовь, настоящую веру, настоящую работу, рушил махнуть на все рукой и плыть по течению. После пьяной и разгульной ночи он выходит на берег моря, где лежит огромная разлагающаяся туша рыбы-ската… Она страшна, она завораживает своей чудовищностью, она вызывает у присутствующих болезненное, извращенное любопытство… Полупьяная компания столпилась вокруг ската… Вдруг вдалеке появляется ангел — уже знакомая герою девочка из кафе. Как всегда светлая, лучистая, она что-то говорит Марчелло, делает какие-то знаки, чего-то ждет от него, но за шумом прибоя голос ее не слышен… Марчелло умиленно улыбается, но — нет, не слышу, не понимаю, не пойду к ней. И, пожав плечами, он бредет туда, где на песке распласталась страшная зловонная туша… Выбор сделан.

И многие герои Феллини делают подобный выбор. Несчастная Кабирия не пошла за монахом, предпочла, зачарованная фокусником, идти за своим женихом-убийцей… Актер Тони позволил бесу заманить себя в пропасть… Многие делают такой выбор, но, все-таки не все. Кинорежиссер Гвидо Ансельми из «8½» находит силы, чтобы расправиться с критиком-искусителем и вернуться к творчеству. Дирижер из «Репетиции оркестра» властно останавливает волну бесовской анархии и вновь начинает битву за гармонию…

ХХ век часто говорил о непреодолимости зла. То один, то другой художник начинал убеждать людей, что моральный выбор — бессмыслица, что никаких ориентиров вообще нет, что зло непобедимо, что человеку нужно только «лечь и расслабиться» — ничем иным на наступление зла он ответить не сможет. Феллини никогда такого мнения не придерживался, — а это, собственно, и делало его великим. Он тянулся к небу и боялся ада, и душа его, раздираемая страхом и любовью, становилась способна создавать что-то бессмертное. Он верил — гораздо глубже и яснее, чем это предписано доброму католику. Сентиментальность и слащавость католичества была ему глубоко чужда и неприятна; он, как мог, высмеивал их. Но Феллини никогда не подражал тем «гуманистам», которые, делая вид, что воюют с папством, на деле боролись с христианством, старательно выплескивая вместе с водой и ребенка. Феллини боролся не «против», а «за»: он искал подлинную веру, он искал верную дорогу к небу, он больше всего боялся сбиться с пути, увязнуть в бесовстве, захлебнуться в грязи, как это случилось с его Казановой… Получилось ли это у него? Об этом уже не нам судить. И не нам молиться за упокой его души. Но вздохнуть об этом герое духовных битв мы можем, можем и помянуть его добрым словом, а там… Да свершится воля Господня!