.
Напомню вам, уважаемые читатели, что праздник Рождества является для христиан воплощением идеи двумирности, так как бог сошел на землю, "преклонив небеса". И, следовательно, пафос всего праздника заключается в том, что произошло соединение Божеского и человеческого. Вочеловечившись, Иисус Христос тем самым низвел Бога до человека, но одновременно и поднял человека до Бога. Рождество тем самым упраздняет понятие "верха" и "низа", и небо становится землей, а земля небом, отменяется всяческая иерархия: в Минеях написано, что Бог
"в рабех кесаревым повелением написатися покорся и нас, рабы сущая, врага и греха освободил еси".
Тема неба, ставшего землей, и земли, превратившейся в небо, является, таким образом, ведущей рождественской темой. В тех же Минеях говорится:
"Небо и земля днесь совокупися, рождьшуся Христу, днесь Бог на землю прииде, и человек на небеса взыде".
В богослужении пелось, что когда рождается Христос
"да нижняя с вышними совокупит".
В Рождестве противоположности меняются местами, как бы играют:
"Безплотный - воплощается, слово - одебеливает, невидимый - видится, и неосязаемый - осязается, и безначальный - начинается, сын Божий - сын человеч бывает", -
так говорят Минеи. Ведь всесильный Бог и немощный младенец соединились в одном лице. Эта мысль могла людей и умилять, и устрашать, но для всех она была самой актуальной и насущной. Виршеписец Лука Голосов (XVII век) писал:
"Зряй безлетнаго и невместимаго всеми общаго Творца и Владыку во убозем вертепе почивающа, яко младенца. Видяй неприступнаго и неприкосновеннаго света пеленами повиенна. Смотряй содержащаго вся рукою во яслех ради нас положенна".
Все сместилось: свободный стал рабом, царь - подданным, владеющий всем - нищим. Как писал Афанасий Александрийский:
"Кто не почюдится Господню снизшествию: горе - свобод и доле - написан, горе - сын и доле - раб, горе - царь и доле - наемник, горе - богат и доле - скуден".
Земное Рождество является уничижением Бога, но такое уничижение имеет амбивалентный смысл, так как одновременно и возвышает:
"Обнищивает богатый, мене обогащая Божеством, зле обнищавшаго невоздержанием".
А Христос, воплотившись, обожил человека:
"Въсприат подобие наше от нас... да человечество, грешно суще, Богу будет причастно".
В литургическом гимне о Христе поется, что он
"обоживший землеродных существо".
Симеон Полоцкий:
"И так род наш ныне обожися, аке железо огнем распалися".
Димитрий Ростовский:
"Человеком бывает через милость премногу, да бренна человека уподобит Богу".
Таким образом, Христос, придя на землю, встал посреди божеского и земного, между жизнью и смертью. Установлено, что средневековая народная культура для выражения амбивалентной идеи прибегает, главным образом, к понятиям телесного верха и низа. Так как для средневекового сознания человек был малым миром, то его верх и них являлись небом и землей. Перемена местами телесного верха и низа, их единство и взаимная замещаемость иллюстрировала идею двумирности на телесном уровне. Отсюда вытекают и все кажущиеся нам странными различные святочные обряды, о многих из которых я уже писал год назад. Во все святочные дни продолжались буйные игры, ходили ряженые, практиковалось разнообразное переодевание, а также кощунственные шутки и дьявольский смех.
Русский народ от души предавался подобным развлечениям, что не могло не раздражать священнослужителей и светские власти. Вот что написано в царской грамоте от 1648 года:
"А об рождестве Христове и до Богоявлениева дни сходятся мужесково и женсково полу многие люди в бесовское сонмище ко дьявольской прелести, многое бесовское действо играют, во всякие бесовские игры. А в навечерии Рождества Христова и Васильева дни и Богоявления Господня клички бесовские кличут - коляду, и тайсень, и плугу. И многие человецы неразумием веруют в сон и встречу, и в полаз, и во птичий грай, и загадки загадывают, и сказки сказывают небывалые, и празднословие с смехотворением и кощунанием, и души свои губят такими помраченными и беззаконными делами. И накладывают на себя личины и платья скоморошеское, и меж себя нарядя бесовскую кобылку водят".
Чуть позже в "Стоглаве" было записано:
"И в навечерие Рождества Христова, и в навечерии Богоявления Господня сходятся народи, мужи и жены и девицы, на ночное плешевание и безчисленный говор, на бесовские песни и плясание... И в праздник весь день мужи и жены и дети в домех, по улицем отходя, и по водам глумы творят всякими играми и песньми сотанинскими и многими виды скаредными".
Но описываемые выше явления были достаточно древними и устоявшимися в народной среде. Борьба с ними пыла безрезультатной, так что мы не очень удивимся, когда в патриаршем указе 1684 года прочитаем:
"Ведомо великому господину святейшему Иоакиму патриарху Московскому и всея Руси учинилось, что на Москве не хранящие закона Божия... в 24 числе, в навечерии Рождества Иисус Христова, ненаказаннии мужескаго полу и женска собрався многим числом от старых и молодых, мужи с женами и девки, ходят по улицам и переулкам, к беснованным и бесовским песням, сложенным ими, многия сквернословия присовокупляют и плясания творят на разжение блудных нечистот и прочих грехопадений. И проебражающеся в неподобныя от Бога создания, образ человеческий пременяюще, бесовское и кумирское личат, косматые и иными бесовскими ухищреньями содеянные образы на себя надевающе, плясаньми и прочими ухищреньми православных христиан прельщают, отвращающе от святыя Божественныя церкви и от празднества Рождества Спасителя нашего Бога, приводят в душепагубный грех. Також и по Рождестве Иисус Христове, во двою надесять днех до Крещения Господа нашего Иисус Христа, таковая и бесовская игралища и позорища содевают на прелесть и соблазн православным христианом".
Казалось бы, очевидно, что и светские, и церковные власти осуждают святочные игры и называют их "бесовскими", но есть свидетельства, что подобные проявления празднеств, если и не одобрялись, то молчаливо дозволялись сверху. Так в житии Иоанна Неронова говорится о том, что уже в молодости этот Иоанн был большим ревнителем благочестия и однажды был жестоко избит ряжеными, которые не захотели слушать его обличения. Это произошло на святках в Вологде,
"когда неразумнии люди обыкоша собиратися и на бесовския игрища паче прочих дней, налагающе на лица своя личины разныя страшныя по подобию демонских зраков".
Так вот эти самые ряженые, которых пытался обличать Иоанн Неронов, выходили из... архиерейского дома. Тут уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить. И мы уже несколько другими глазами будем смотреть на все приведенные выше свидетельства, учитывая, что все они носят официальный характер. А неофициально...
Пещное действо
В ряду рождественских празднеств выделяется любопытный обряд или чин "пещного действа". Это чин зафиксирован на Руси письменными источниками в начале XVI века, но по косвенным признакам он существовал уже в середине XIV века, если не раньше. Многочисленные исследователи указывают, что обряд пещного действа пришел на Русь из Византии. Вот как описывал его, побывавший в 1588 году в Москве Дж. Флетчер:
"За неделю до Рождества совершается еще обряд...: Каждый епископ в своей соборной церкви показывает трех отроков, горящих в пещи, куда ангел слетает с церковной крыши, к величайшему удивлению зрителей, при множестве пылающих огней, производимых посредством пороха так называемыми халдейцами, которые в продолжение всех двенадцати дней должны бегать по городу, переодетые в шутовское платье и делая разные смешные шутки, чтобы оживить обряд, совершаемый епископом. В Москве царь и царица всегда бывают при этом торжестве".
"Халдейцами" назывались участники чина пещного действа, которые исполняли роли мучителей трех отроков. Только им официально разрешалось бегать ряжеными по городу в течение всего времени святок. Ну а что творилось неофициально, вы уже могли прочитать в предыдущем очерке. Адам Олеарий свидетельствовал, что патриарх разрешал "халдейцам" бегать по городу в течение восьми дней до Рождества и восьми дней - после, вплоть до Крещения. Они бегали с потешными огнями в руках
Чин пещного действа совершался примерно за неделю до Рождества. Если Рождество приходилось на понедельник или вторник, то в неделю святых праотец, либо в неделю святых отец, если Рождество попадало на другие пять дней. Он был частью службы утрени.
В день действа при пении канона утрени седьмая и восьмая его песни [темой которых и были мучения трех отроков, не пожелавших поклониться ветхозаветному идолу] сопровождались священнодействиями и составлявшими пещное действо. Посредине храма устанавливалась пещь. Отроки и "халдеи" в особых нарядах входили в церковь вместе с патриархом или архиереем. Дело в том, что это действо могло устраиваться не только в присутствии патриарха, но и в соборных церквах при митрополите или архиепископе. Затем отроки вводились в алтарь, а перед началом пения их выводил оттуда наставник связанными за шеи длинным полотенцем так, что один конец его находился спереди, а второй сзади. Наставник вручал отроков ожидавшим их "халдеям", а те вводили их в пещь. В то время как отроки распевали в пещи канон, "халдеи" разгуливали вокруг пещи с особого рода "халдейскими свечами", пальмами и трубками, наполненными горючею травою, и разжигали огонь. Когда во время пения протодиакон возглашал:
"Ангел снииде!" -
из-под купола собора спускалось в пещь изображение ангела. "Халдеи", увидев ангела, падали ниц. После того как ангел скрывался, "халдеи" поклонялись отрокам и выводили их из пещи. Отроки же, выйдя из пещи, говорили многолетие архиерею и царскому роду. Затем в пещи читалось Евангелие; перед этим в нее вновь входили отроки, провожаемые "халдеями", и с ними протодиакон и протопоп, читавший Евангелие.
Вы можете спросить, уважаемые читатели, какое все это действо может иметь отношение к Рождеству? Самое непосредственное! Дело в том, что оно символизирует Рождество. Да, да! Чудо о трех отроках, Анании, Азарии и Мисаиле, ввергнутых в горящую пещь нечестивым царем Навуходоносором, но не опалившихся пещным огнем, есть прообраз чудесного рождения Иисуса Христа, когда божественный огонь, вселившийся в деву Марию, не опалил ее естества.
За примерами далеко ходить не надо. Я приведу выдержки из некоторых церковных песнопений:
"Чуда преестественнаго росодателная изобрази пещь образ, не бо яже прият юныя, яко ниже огонь божества Девы, в ню же вниде утробу";
"Тебе умную, Богородице, пещь разсмотряем вернии: яко же бо отроки спаси три превозносимый; мир обнови во чреве твоем всецел хвальный отцев Бог и преславен";
"Прописуют верою авраамстии трие отроци твое безсеменное рождество. Божеством бы сый неопальное слово из тебе плотью хотением описуется, Богородице в Вифлееме рождаешь на спасение человеком";
"Вавилонская пещь отроки не опали, ниже божества огнь деву растли";
"Яко пещь древле приемшая отроки не опали, тако и дева, заченши зиждителя, не опалися утробою";
"Утробу не опально образуют отроковицы, иже в ветсем опаляемии юноши, преестественно рождающую запечатленну".
Достаточно цитат? Тогда пойдем дальше.
То, что пещное действо имело непосредственное отношение к Рождеству, видно из того обстоятельства, что оно совершалось не 17 декабря, в день трех отроков, когда совершалась отдельная им служба, а отдельно, в неделю святых отец или праотец. Когда патриарх приходил звать царя к пещному действу, он обращал внимание его на символический смысл его, относящийся к Рождеству, говоря:
"Празднуем преобразование бывшея пещи халдейския".
Тема трех отроков в пещи проходила через все рождественское богослужение в виде отдельных песнопений, постепенно нарастая от 17 к 25 декабря и стихая к 6 января. Итак, мы видим, что пещное действо имеет самое непосредственное отношение к Рождеству.
Но это церковное действо непосредственно ступало в уличное празднество, а связь между ними осуществлялась благодаря "халдеям", которые на протяжении святок принадлежали одновременно и храму и улице. Халдеи вместе с отроками, помимо исполнения самого действа, участвовали с причтом во всех богослужениях дня, в который совершалось действо, а также в богослужениях дня Рождества. Чин от начала XVI века сообщает:
"А на праздник Рождества Христова провожают митрополита по тому ж чину отроцы и халдеи и подьяки к вечерни и от вечерьни, к заутрени и от заутрени и действуют вся опричь пещново действа".
Наряду с этим "халдеи" бегали по улицам в своих шутовских нарядах с потешными огнями в руках, поджигая встреченные возы сена и опаляя бороды прохожих. Это были те же святочные ряженые, но их одежда и атрибуты были атрибутами церковного действа.
Двойственный (или по научному амбивалентный) характер халдейского огня станет нам более понятен, если мы рассмотрим его символику в пещном действе. С одной стороны мы привыкли, что огонь всегда был символом ада. Халдейская пещь - это адская пещь, прообраз самого ада, а нечестивый царь, разжигающий ее, и его помощники, "халдеи", творят сатанинское дело, когда хотят казнить праведников. Их огонь - это орудие дьявола.
Но одновременно это и божественный огонь, ибо халдейский огонь прообразуя Рождество, символизирует божество, вселившееся в человеческую плоть, но не опалившее ее. Об этом же трактует и символика кадила:
"Что есть кадило именуется? То есть утроба Богородицы. Что есть углие в кадиле? То есть Христос бог наш".
И в образе неопалимой купины огонь тоже присутствует как воплотившееся божество. А вот как трактовал ветхозаветный текст митрополит Макарий:
"И пакы тъжде пророк Иоиль рече:
"Дам чюдеса на небеси выспрь и на земли внизу: кровь и огонь и курение дыма".
Кровь - въплощение, огнь же - божество, курение же дыма - дух святой".
Итак, видно, что огонь халдейской пещи был не только адским огнем, но и божественным огнем, очищающим и возрождающим. Для греховного человека огонь будет убивающим, адским, а для духовного, праведного - очищающим и возрождающим. Эта символика, связанная с огнем, была глубоко усвоена в православном мире, к ней постоянно прибегали. Только в годы насаждаемого атеизма она как-то поблекла в общественном сознании, но в наше время, я надеюсь, она опять закрепится в народе.
В чине пещного действа огонь, разожженный халдеями, оказывался убийственным для них самих. После появления ангела уже не "халдеи" разжигали огонь, и горящие трубки переходили в руки дьякона, принимавшегося палить "халдеев". Выходящим из пещи отрокам, один из "халдеев" говорит:
"Мы чаяли вас сожгли, а мы сами сгорели".
Не случайно "халдеи" поджигали попадавшиеся им навстречу возы сена и т.д. Ведь в средневековой символике сено и солома были образами всего греховного, земного, отжившего. Например, Иоанн Предтеча в песнопениях празднества Крещения, так обращается к Иисусу Христу:
"... огнь сый, владыко, да не опалиши меня, сено суща", -
то есть он называет его огнем, а себя сеном.
В славянских народных обычаях зафиксирован обряд возжения соломы, который был устойчиво привязан ко времени святок [Этот обряд связан также с обычаем греть мертвецов. - Прим. Ст. Ворчуна]. Это сожжение символизировало преодоление ветхого мира, а вместе с ним и преодоление смерти. Подтверждением этого тезиса служит тот факт, что в Великий четверг на страстной неделе этот обряд повторялся. Как свидетельствует Стоглав:
"В великий четверг порану солому палят и кличут мертвых".
А доминантой праздника Воскресения является тема преодоления смерти. Так что преодоление смерти является одной из ведущих тем и Рождества. В неделю святых праотец звучало:
"Благоволил еси... родитися нас ради, да преждепадшего спасеши праотца нашего... и, расторгнув смертныя узы, совозставиши вся яже от века сущыя в мертвых".
Но я уже давно удаляюсь от объявленной темя данного очерка, хотя здесь все вроде бы и связано. Надеюсь, что данный очерк поможет вам, уважаемые читатели, лучше понять сущность отмечаемых нами праздников.