А.В. Красноперова
Исследованию
дома как культурного феномена, своеобразного текста, повествующего о
национальных, географических, религиозных, хозяйственных, социальных аспектах
коллектива, соотношению дома с основными категориями картины мира, рассмотрению
его роли в противопоставлении «освоенного — неосвоенного» пространства,
изучению ритуалов, связанных с домом посвящены работы Байбурина А.К. (Жилище в
обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983), Воронина Н.Н. (Жилище //
История культуры Древней Руси. Т. 1. М.-Л., 1948), Гачева Г. (Национальные
образы мира. Космо-Психо-Логос. М., 1995), Миролюбова Ю. (Сакральное Руси. М., 1996),
Рыбакова Б.А. (Язычество древних славян. М., 1988), Цивьяна Т.В. (Дом в
культурной модели мира. Труды по знаковым системам 10. Тарту, 1978).
Статья
посвящена рассмотрению конкретного примера способа бытия символа в образе дома
и выявлению роли символа в универсальной гармонизации отношений «человек-мир».
Дом как материальный объект, форма и устройство которого конструируются
человеком неслучайно, содержит в себе множество символов, позволяющих
воссоздать отношения человека и мира через онтологические ипостаси: человек —
природа, человек — вещь, человек — человек. Природа, вещи, человек — это те
сущности, с которыми человек имеет дело в повседневности и по отношению к
которым можно судить о степени освоенности мира для человека, о степени гармонизации
их взаимодействий. Рассмотрим этнографический, культурологический, фольклорный,
художественный материал с точки зрения этой проблемы.
1. Человек — природа
В
ценностно-семиотическом плане изба как целое предстает в оппозиции «дом — лес»,
разделяющей мир на два текста: свой (освоенный мир, Космос, внутренний,
принадлежащий дому, принадлежащий культуре) и чужой (опасный, не очеловеченный,
Хаос, внешний, не принадлежащий культуре). В зависимости от того, куда человек
помещает себя — вовнутрь или вовне, он по-разному оценивает окружающий мир.
Поскольку дом образует самостоятельное замкнутое пространство в пространстве,
он начинает восприниматься сам как внутренность пространства. На лексическом
уровне это отражается в частности, в том, что оппозиция «внутри –снаружи»
заменяется оппозицией «дома — снаружи». С этой точки зрения, «Вселенная как бы
находит свое продолжение в доме, который представляется ее сгустком, одной из
предельных форм ее уплотнения» (Байбурин). Изба становится моделью Космоса,
репрезентатируя представления об его устройстве. «Дом — макет мироздания,
национальный Космос в миниатюре; здесь земля -пол, небо — крыша, страны света —
стены и т.д.» (Гачев).
В
процессе строительства, территория, выбранная для проживания, превращалась из
Хаоса в Космос. Каждый этап строительства дома был подчинен ритуалу. Большое
значение придавалось времени начала работ, выбору места, подготовке
строительных материалов.
Выбор
материала для строительства. Основным строительным материалом было дерево.
Самым здоровым для человека деревом считалась сосна. К запрещенным для
строительства дома деревьям относилась большая группа так называемых
«священных» деревьев: деревья, отмеченные тем, что выросли на месте разрушенной
церкви, часовни или на могиле; деревья с аномалиями: береза с вросшим в ствол
камнем, уродливость ствола, наличие дупла, «явление икон» на деревьях или у
корней; «проклятые деревья», к числу которых относили липу — леший попутает и
осину — иудино дерево; любые старые деревья, ибо они должны умереть своей естественной
смертью (запрет связан с представлением о почитании «старших»); поваленные
бурей деревья, то есть «умершие не своей смертью» — в противном случае дом так
же будет разрушен бурей; «молодняка» (стремление сохранить молодой лес); сухие,
засохшие на корню деревья, в которых нет жизненных сил — к болезням в доме
(противопоставление «сухое дерево» — сырое дерево (зеленое) раскрывается как
антитеза отрицательного положительному); упавшее дерево или зависшее
(зацепившееся при падении за другие деревья); деревья, выросшие на скрещении
тропинок — перекресток считался местом скопления нечистой силы (вера в
существование нечистой силы на перекрестке и охрана от нее с помощью креста и
молитвы являет собой соединение языческой и христианской традиций в народном
быту); деревья, выращенные человеком и находящиеся в пределах усадьбы, а также
плодовые деревья (запрет основан на противопоставлении «культурных», освоенных
человеком, близких к нему плодоносящих деревьев и «природных», диких, не
плодоносящих, которое является в этом случае вариантом противопоставления «дом —
лес»). С помощью создания подобных классификационных комплексов (священное —
профанное; сухое — сырое), осваивается природный мир, придавая выделенным таким
способом комплексам условный и избирательный характер.
Выбор
места строительства. Стратегия выбора имеет трехступенчатый характер. На первом
этапе отбираются те места, которые могут оказаться пригодными из практических
соображений. Второй этап связан с общим делением пространства на счастливое и
несчастливое. Определителем выступают либо постоянные признаки, относящиеся в
универсальной модели мира к категории отрицательных (например, дорога, баня),
либо события, зарегистрированные коллективной памятью (например, место, где
кто-то когда-то поранился, где когда-то был пожар, где случилась поломка или
пролилась кровь) и также расцениваемые как отрицательные. Счастливым местом
считалось то, где остановится конь или где спокойно уляжется молодая корова
(считались символами плодородия). Таким образом, подчеркивается идея статики,
покоя, устойчивости, имеющая большое значение для семантики жилища. На третьем
этапе необходим ответ на вопрос: является ли это место счастливым именно для
того чтобы на нем стоял новый дом? В данной ситуации выражается идея неотторжимости
судьбы нового дома от судьбы коллектива. Прогнозируется не столько будущее
конструкции, сколько будущее семьи, связанное в конечном итоге с
представлениями о доле, счастье, богатстве жизни или их противоположностях.
Соотнесение жилища с обрядом воссоздает не только идеальный образ дома, но и
идеальный образ социальной группы (семьи), проживающей в этом доме. Жилище и
семья в ритуале представляются неделимым целым. Поэтому обряды, совершаемые при
строительстве дома, можно с равным основанием рассматривать как обряды,
посвященные созданию социальной микроструктуры. Заметим, что на протяжении
всего процесса строительства происходит своеобразная комбинация христианских и
языческих представлений. Так, например, прогнозирование будущего семьи, дома производиться
при помощи гадания, строго запрещенного христианской традицией (Левит 19:26),
но свойственное языческой традиции, причем элементами гадания выступают
культовые предметы христианской церкви (крестик, освященная вода, ладан,
свечи). 1. Под вечер, по углам будущего дома хозяин насыпает четыре кучки
зерна. Если на утро следующего дня зерно окажется нетронутым, то место
считается выбранным удачно. Если тронуто — неудачным. В гадании произошло
маркирование углов и соответственно границ между домом и остальным
пространством. Пространству приписывается некоторая символическая организация с
признаками внутренний — внешний (дом — не дом) и постулируется
противопоставление углы — середина (периферия — центр). Указанное
противопоставление определяет характер связи жилища с окружающим пространством
и принцип символического членения внутреннего пространства. 2. Наметив под дом
место, по заходу солнца, тайком, насыпают по четырем углам его небольшие кучки
ржаного зерна в следующем порядке: сначала насыпают там, где будет святой угол,
потом там, где печь, далее — там, где сходятся причалковая и глухая стены, и,
наконец, в дверном угле, а посредине между кучками зерна ставят маленький
крестик из палочек. В этом гадании получает свое оформление принцип
неравнозначности частей жилища. «Ценностная иерархия» углов (святой — печной —
глухой — дверной) выражена последовательностью действий. В конечном результате
гадания сказывается особая роль красного угла. Если потревоженной окажется
только та кучка зерна, что на святом углу, то хату можно ставить на избранном
месте, не опасаясь никаких дурных последствий. 3. Вечером кладут сухую овечью
шерсть под горшок на предполагаемом для дома месте. Если к утру шерсть под
горшком отсыреет, то место считается благоприятным (дом будет богатым). В данном случае горшок
выступает в роли культурного символа, непосредственно связанного с самой
сущностью дома — печью, с идеей превращения первичных продуктов во вторичные
(превращение «природы» в «культуру»). Овечья шерсть — общая семантика этого
символа достаточно известна (богатство, плодородие). Для нашего случая (шерсть
помещается в горшок) уместно вспомнить мотив вкладывания одного предмета в
другой (мотив Кощеевой смерти), представленный в сказках и заговорах. Сам
принцип вкладывания очень распространен в славянской ритуально — мифологической
традиции. Собственно говоря, этот принцип лежит в основе организации любого
освоенного и, следовательно, упорядоченного пространства. Сравним цепочку: печь
— центр дома, дом — центр двора, двор — центр селения и так далее. То есть
вкладывание в горшок шерсти, может быть истолковано как отражение указанной
универсальной идеи. Исход гадания благополучен, если шерсть за ночь отсыреет
(вспомним запрет на вырубку сухих деревьев). Таким образом, сырость означает
положительный фактор. Любое прибавление расценивается положительно; убывание —
отрицательно. По сути дела эти гадания моделируют один из основных принципов
повседневной жизни: положительно расценивается все, что направлено в дом, к
дому, отрицательно — все, что направленно из дома.
Выбор
времени начала строительства. Факт строительства должен быть введен в
событийную цепь в соответствии с представлениями о наиболее благоприятных
моментах временного цикла, причем определяющим моментом является соотнесение с
двумя временными системами: календарной (обладающей религиозным и
хозяйственно-экономическим содержанием) и системой представлений о жизненном
цикле. Если говорить о наиболее сакральной точке годового цикла, то ее обычно
помещали на стыке старого и нового года (в мифологической ретроспективе Космос
рождался из Хаоса). Говорили, что удача будет сопутствовать, если начать рубить
дом великим постом и в новолуние. Считалось необходимым, чтобы строительство
избы захватило по срокам Троицу. Это представление зафиксировано в поговорке:
«Без Троицы дом не строится». Приступать к работам нельзя вообще ни в
понедельник, ни в среду, ни в пятницу, ни в субботу (если начать дело в этот
день, будешь и дальше продолжать это дело лишь по субботам), а только во вторник
и четверг. Здесь мы наблюдаем переплетение языческой и христианской традиций, в
которых суббота считалась неблагоприятным днем для работы («чти день
субботний»; Исход 20:8).
Идея
установления порядка, организации мыслилась конечным итогом процесса строительства.
Если свести воедино семантические признаки, инвариантные для глаголов,
обозначавших процесс строительства (строить, рубить, ладить, ставить), то можно
получить список, в котором на первом месте будут такие признаки, как
«ограничивать», «придавать форму», «упорядочивать», не являющиеся специфически
строительными, но расцениваемые как универсалии всякого процесса активного
воздействия на окружающий мир. Сакрализация процесса строительства отразилась в
поверьях о плотниках, печниках. Им приписывались тайные способности, знания,
связи с «лесом», применение которых могло сделать дом непригодным для жилья.
Во
время сооружения бревенчатого сруба на предназначенном для того месте сажали
молодое деревце с иконой на нем — стоит дерево зеленым — значит строительство
доброе; завяли листья — значит, творится что-то неладное. Деревце посреди сруба
— это одновременно центр будущего жилища и «центр мира».
При
закладке дома в качестве «строительной жертвы» приносились конь, петух
(курица). Замена человеческой жертвы животными, привела к тому, что жилище
стало уподобляться телу жертвенного животного (верхняя часть крыши называется
«конек»). Петух и «конек», венчающий крышу, персонифицировали стихию огня и
были оберегами от нечистой силы.
В
более позднее время произошла замена живой жертвы предметами (клочок шерсти,
горсть зерна, ладан, воск, деньги, хвойные ветки опаленные пожаром или молнией —
от «перунов»). Семантическое поле данного набора жертвенных предметов включает,
прежде всего, идеи богатства, плодородия, благополучие коллектива, что является
смыслом ритуала вообще, призванного в первую очередь обеспечить благосостояние
и воспроизводство коллектива в потомках. Показательно также пересечение с двумя
во многом противоположными мировоззренческими системами: христианской (ладан —
«святость») и языческой (ветки — связь с Перуном). Довольно устойчивый набор из
трех жертвенных символов: шерсть — зерно — деньги, можно трактовать как замену
трех миров: животного — растительного — человеческого. Под передний угол клали
монеты, под другой — клок шерсти, под порог — горсть муки. Таким образом, этот
набор допускает предположение о кодировании трех сфер пространства,
расположенных по вертикале. Эта трактовка особенно существенна для ритуально —
мифологической семантики самого процесса строительства как воздвижения,
вырастания и в конечном итоге — соединение трех вертикальных сфер, что
символически дублируется деревцом (воплощением концепции мирового дерева),
остающемся в центре сруба до конца строительства. Число три служило идеальной
моделью любого динамического процесса. Вспомним, «без Троицы дом не строится» —
указание на определенный временной отрезок и сущность самого строительства.
Таким образом, в семантическом плане «строительная жертва» связана со сложным
комплексом представлений о сакральности жилища, взаимоперекодировками между
жертвой, жилищем и концепцией устройства мира. Набор символов, составляющих
бескровную жертву, обозначал: основные ценности жизни коллектива (идея жизни,
благополучия, плодородия, богатства); моделировал основные параметры структуры
мира, вводя в его структуру новый объект (жилище).
Особое
внимание уделяется закладке первого венца, что, вероятно, связано со
специфическим содержанием «первого», «нового», «начального», как и самого числа
«один» (первый сев, первый встречный, начало года). Во-первых, ритуальный
характер укладки подчеркивается временной выделенностью операции (в этот день
плотники больше не работают и их обязательно угощают). Во-вторых, момент
укладки благоприятен как для утверждения благополучия будущей жизни жильцов,
так и для их «заклятия». В-третьих, с закладкой дома мир теряет прежние
очертания. Появляется новый объект, тесно связанный с коллективом. И их забота,
чтобы данный объект был включен в окружающий мир в строгом соответствии с
выработанной в данной традиции системой правил его освоения. В-четвертых, венец
делит все пространство на домашнее и не домашнее, на внутреннее и внешнее. При
укладке семантизируется именно это противопоставление: «Когда при рубке венца
первая щепка полетит внутрь четырехугольника, то всякая прибыль будет
приходить, а не уходить из дому»; «Смола вытопилась из избы на улицу — к худу».
Еще
раз отметим, что положительно расценивается все, что направлено в дом,
отрицательно — все, что направлено из дома.
Квадрат
является одной из основных форм структурирования пространства. Опять же
подчеркивается идея статики, устойчивости четырехчленной форма. Четыре стороны,
стены, угла (четыре стороны света, четыре времени года, четыре стадии движения
солнца — восход, зенит, закат, надир, четверг, как счастливый день для
закладки) жилища, с находящемся в центре деревом повторяют четырехчленные
модели мира, в центре которых находится мировое дерево или его аллоформы
(например, столб), а по четырем сторонам расположены четыре божества (четыре
лика збручского идола).
С
первым венцом (как и с землей) связываются и положительные, и отрицательные
представления в зависимости от того, что в момент различения является точкой
отсчета. Кроме образующихся в процессе строительства горизонтальных
противопоставлений «внешний — внутренний», «центр — периферия», «правая
половина — левая половина» жилища, «внутренней (удаленной от входа) — внешней
(расположенной у входа)» части жилого пространства существует вертикальное
противопоставление «низ — верх». Оппозиция «верх — низ» может быть рассмотрена
двояким образом: по отношению к поверхности земли первый венец выступает в роли
верха, в то время как в срубе он является нижним ярусом (землей в сочетании
«небо — земля»).
Вертикальная
структура жилища трехчастна. Две границы (пол; потолок — крыша) делят ее на три
зоны, соответствующие космической вертикали: чердак — небо; жилое пространство —
дом; подполье –подземелье. Крыша осмысляется не только как граница между верхом
(небом) и низом (миром людей), но и между внешним и внутренним применительно к
вертикальной плоскости. Вертикальную плоскость моделируют стены. Идею верха,
роста, возрастания олицетворяет опять же деревце, посаженные внутри сруба. В
крестьянской избе венцов всегда нечет, от 19 до 21. Может быть, это воплощение
опять же некоторого хаоса (нечет), из которого возникает в будущем порядок
(чет).
Концом
строительства сруба (возведения стен) и в то же время началом завершающего
этапа, связанного с укладкой перекрытий, отмечается укладка матицы (матки,
матрицы) — потолочной балки. Поэтому этот обряд имеет смысл на уровне
пространственно-временных отношений. «Худая матка всему дому смятка». Эта
пословица отражает, прежде всего, конструктивную роль поперечного бруса (матка —
мать семейства и потолочный брус). С семиотической точки зрения матица
обозначала, прежде всего, границу. При этом благодаря ее особому
конструктивному положению матица была сразу двойной границей: между верхом и
низом, а также между внешним, связанным с входом-выходом, и внутренним. Матица,
по сути, это основное членение внутреннего пространства дома. Матице
придавалось значение связующего начала не только по отношению к дому, но и по
отношению к проживающим в этом доме членам семьи. Гость, посторонний человек,
войдя в избу, садится на лавку у входа и не должен заходить за мати
приглашения хозяев. Место под матицей (под ее центром) является серединой избы,
ее топографическим центром, где происходило большинство обрядов. В матицу
вбивали крюк, к которому крепили люльку, под матицу вставали молодожены,
принимая благословение родителей. Представления о матице как о матери Рода,
семейства («Мать — Сыра Земля») в языческой традиции, переплетаются с нормами
поведения в православном храме, где символическую роль матицы выполняет
иконостас, преграждающий путь непосвященному (гостю) в «святая святых». Таким
образом, образ матицы являет собой переплетение традиций языческой и
христианской культур. Подтверждением сакральности данной границы является обряд
установления матицы. Обращают на себя внимание следующие моменты обряда:
Установка
в красном углу ветки березы; установка деревца маркирует наиболее значимые
моменты строительства, наиболее сакральную точку пространства.
Обход
плотника «по матице» с целью завладеть подвязанными к ней ценностями (шуба с
хлебом, солью, мясом, капустой, вином, пирогом). При всем при этом произносится
молитва (на границах миров — в углах дома). В этих действиях происходит
соединение космических зон, как по вертикали, так и по горизонтали.
Осыпание
матицы зерном и хмелем относится к числу стандартных ритуальных действий с
общей семантикой богатства и плодородия (например, обряд осыпания молодых на
свадьбе).
Обматывание
матицы платками, шубой с целью обеспечить тепло в доме лишний раз указывает на
эквивалентность матицы дому, то есть эквивалентности части целому в народных
представлениях.
После
установки матицы катались на лошадях с песнями, чтобы все село видело, что
матицу положили. То есть можно говорить о временной выделенности укладки
матицы, этот момент строительства отмечался как кульминационный.
В
основе представлений о верхней границе — крыше (сродни представления о небе как
о крыше мира) лежит необходимость ощущения конечности, предельности,
упорядоченности Вселенной. Все, что имеет верхний предел, относится к сфере
знакомого, постижимого, «человеческого». Для изображения нежилого или чужого
дома в фольклоре используется образ дома без крыши. Крыша может метонимически
обозначать весь дом объединяющим всех живущих под единым началом (отсюда пошли
такие образные выражения как «отчий кров», «жить под одной крышей»). В данном
случае мы наблюдаем характерную черту языческой культуры, которая оказалась
наиболее влиятельна в позднейшие времена утверждения христианства,
имперсональность — низкая оценка личного начала в человеке. Человек ощущает
себя не индивидуальностью, а членом разных общностей (рода, племени, семьи и
др.) Именно в этом качестве он имеет ценность. Основной его задачей является
обеспечение бессмертия рода. Эта общность наложит отпечаток на культуру
христианской эпохи. В соответствии с нею будет восприниматься христианский
идеал соборности, до какой-то степени локализуясь и конкретизируясь в рамках
города, княжества, всей Руси. Эти общности часто почти поглощают личность с ее
основными духовными проблемами, в ее непосредственном отношении к Богу. Связь
крыши с космическим верхом подчеркивается солярной семантикой: левый край
кровли — восходящее утреннее солнце; верхний — конек, полотенце — полуденное
солнце в зените; правый край кровли — вечернее заходящее солнце. Завершение
формирования вертикальной структуры жилища связывается с идеей достижения
верхнего предела (неба) и, таким образом, с достижением основной цели ритуала:
установлением прочной связи между землей и небом, приданием миру первоначального
состояния гармонии, которая была нарушена строительством нового дома. В этом
смысле любопытно такое явление: в течение целого года не делается крыша над
сенями (сродни обычай оставлять часть стола невымытым, пока, отправившейся в
путь не добрался до места). Незавершенность связывалась с идеями поддержания
существующего положения, стабильности, миропорядка, его неуничтожимости. Вместе
с тем синонимичными идее незавершенности оказываются представления о
продолжении жизни, вечности, бессмертии, то есть всего того, что обеспечивает
существование коллектива не только в настоящем, но и в будущем.
Своеобразной
осью ориентации внутреннего пространства жилища является диагональ красный угол
— печь. Один конец (красный угол) указывал на полдень, свет, на восход, на
красную или божью сторону, и располагался он на стороне окон, излучающей свет.
Другой конец (печь) указывал на тьму, на заход. При любых обстоятельствах
красный угол условно отождествлялся с востоком или югом, а угол, в котором
располагалась печь, — с западом или севером. На Руси было достаточно
распространено отношение к югу как к «богоизбранной» стороне света. (В русской
церкви издавна существует припев к стихирам под названием «Бог от юга»).
Благодаря механизму ориентирования жилое пространство оказывается вписанным в
глобальную систему миропорядка.
Связь
внутреннего и внешнего пространства дома обеспечивали окна, дымоход
(нерегламентированная связь), двери (регламентированная связь).
Представления
о Вселенной как «тереме Божьем» с небесным оком — солнцем согласуется с
мифологией дома с оком — окном. Не случайно на ставнях нередко изображалось
солнце или даже солнце с глазом, а иногда форма окна имитировала глаз и солнце.
Первоначально окна выходили внутрь двора, а когда их стали ориентировать наружу,
то усиленно окружали магической резьбой и орнаментом, поскольку через окно
осуществляется символическая связь с миром мертвых. Связь окон с идеей смерти
становится более понятной, если учесть этимологию слова «окно» (окно — око) и
представление о смерти (или о сне) как о закрывании глаз. Опасно на ночь
оставлять окно открытым — могут проникнуть злые духи. При кончине человека на
окно ставят воду — чтоб душа обмылась. Пища в окне обладает сакральным
значением, отсюда обычай класть первый блин на окно — «для родителей». Родительский день, почитаемый
до сих пор, восходит к языческой традиции почитания предков.
Наличие
входа-выхода — необходимое условие для сохранения домом своего статуса, для
обеспечения человеческой жизни (в противоположность этому, гроб — дом из
которого нельзя выйти; яйцо — можно выйти, лишь сломав скорлупу; избушка
Бабы-Яги — «без окон, без дверей» — это жилище иного мира). Назначение входа и
выхода — обеспечить проницаемость границ. Существует целая система очищения,
скрещивания дверей, дверных косяков, порогов, для того, чтобы не проникала
«нечистая сила» (например, конская подкова над дверью, окропление святой водой,
втыкание христианских свечей во все дверные проемы). Вера в существование
нечистой силы и охрана от нее с помощью, с одной стороны, конской подковы, с
другой стороны, святой воды, свечей, молитвы, креста, являет собой опять же
соединение в народном быту языческой и христианской традиций. Обряд окропления
дверей при переезде в новый дом тоже свидетельствует о соединении языческой и
христианской традиций. Ведь вода выступала древнейшим объектом поклонения
язычников. Ей приписывали предохраняющие, очищающие, оплодотворяющие действия
(«Мать — Сыра Земля» обозначает Землю — прародительницу всего живого,
оплодотворенную дождем и готовая к продолжению Рода). С распространением
христианства она «освящалась» церковными легендами и преданиями и в практике
православия стало фигурировать как «святая».
Всем
действиям у входа-выхода приписывается высокая степень семиотичности. Простая
их интерпретация связана с пространственно — временным противопоставлением
начала и конца пребывания в жилище. Характерным способом маркирования начала
(вход) и конца (выход) является остановка перед порогом дома часто
сопровождаемая краткой молитвой, особенно при входе в чужой дом («Без Бога — ни
до порога»), обычай присаживания перед дальней дорогой. Опять же, порог как
место обитания родовых духов в языческих представлениях, маркируется с помощью
христианской молитвы. Ситуация отправления в дорогу регламентируется вербальным
поведением: «Последние слова делай перед порогом, нельзя переговариваться через
порог — будут частые остановки». «Через порог не здороваются». Велика роль
порога в вырожденной форме ритуала — этикете: «Гостя встречай за порогом и пускай
наперед себя через порог». Выделенность входа подчеркивается различными
декоративными украшениями — резьбой, краской, имевших значение оберега.
Композиция из рядов растительного и животного (фантастического) орнамента
каменного декора храмов ХII-ХIII вв. (Дмитриевский собор во Владимире,
Георгиевский собор Юрьева-Польского) невольно напоминает языческую традицию.
В
результате выделения части окружающего пространства, придание ему
характеризующейся определенным образом организованной структуры, которая рассматривается
в двух планах: горизонтальном и вертикальном, верхнем и нижнем, внутренним и
внешним, центральном и периферийном, открытом и закрытом, семантизации
(строительство есть мифологическая процедура «создания» мира), человеком,
посредством дома, не столько отгораживается от внешнего мира, природы, сколько
устанавливает с ней контакт, гармоничные взаимоотношения.
2. Человек — вещь
Дом,
который воспринимается как символ, сам активно начинает влиять на жизнь
человека. Дом становится фетишем — тотемом, охранявшим род. В доме поселяется
его «душа» — Домовой. На связь с древним культом предков и домашнего очага
указывает то, что Домовой чаще всего обитает под печкой или в подполье. В ночь
с 30 марта на 1 апреля Домовой может беситься. Он разбрасывает в доме вещи,
постоянно подкатывается под ноги хозяина, стараясь, чтобы тот упал. В этот день
принято было обманывать друг друга — хитрость и ловкость будто бы помогали
«водить за нос» Домового. Удачливому и не подверженному обману человеку Домовой
не мог навредить. На этом примере можно отметить долговечность языческой
традиции, потому, как и в современности не забывается 1 апреля, как праздник
смеха и веселья.
Одухотворяются
окна, двери, труба, печь («печь кормила, поила, лечила и утешала»; она остывала
лишь с гибелью всей семьи), стол («божья ладонь»). Громадной оберегающей силой
отмечалось железо (связь с Создателем — Кузнецом, повелителем железа, который
был дружен с огнем).
Характерной
особенностью организации внутреннего пространства являлось наличие двух центров
(печь и красный угол), соответствующих женскому и мужскому пространству,
реально занимающих периферийное положение. Угол был основной единицей домашнего
пространства. Существовала иерархия углов: старший — красный угол, второй —
бабий, третий — дверной или задний угол. Красный угол — передний, верхний,
почетный, святой, божий — сориентирован на восток или юг и освещен более других
углов. Все сориентировано по отношению к красному углу (возле него молились,
рядом с ним происходила трапеза, к нему обращено изголовье постели, с ним
связана жизнь крестьянина /рождение, свадьба, похороны). Здесь находились
чтимые объекты, культурные ценности, которые в первую очередь перевозились при
переезде в новый дом: стол, образа (языческая традиция поклонения родовому,
племенному божеству сменилась поклонению различным христианским святым),
библия, молитвенные книги, крест, свечи, а впоследствии, фото умерших членов
семьи (языческая традиция поклонения предкам). С новосельем связана языческая
традиция пиров, трапез и христианская традиция моления перед едой.
С
печью связаны основные характеристики внутреннего пространства избы. Печь
служила одновременно и источником тепла, и местом приготовления пищи, и местом
сна, а в некоторых районах в печи мылись. Дом без печи — нежилой дом. Печь
связывалась с категорией «своего»: «Кто на печи сидел, тот уже не гость, а
свой». Желая остановить нескромные речи в присутствии детей, замечают
рассказчику: «Печь в хате!», — то есть представления о печи соотносились с
этическим аспектом поведения. Из всех функций печи выделяется приготовление
пищи, значимое не только с хозяйственной, но и с ритуальной точки зрения:
сырое, неосвоенное, нечистое превращается в вареное, освоенное, чистое. Печь,
как и дом, входит в систему перекодировок между микро — и макрокосмом.
Например, такие термины для обозначения печи, как чело, щеки, ноги, плечи,
связаны с приданием печи антропоморфного образа. С другой стороны, печь
обозначает Космос (загадка — «Небо, звезды, месяц?», отгадка — «Полна печь
перепечий, среди печей каравай»). По Г. Гачеву, очаг — сердце жилища. Русская
печь — целое архитектурное сооружение, храм с отсеками: приступки, окна,
лежанки. Печь — дом в доме. Сердце (огонь) скрыто, нет наивной обнаженности, в
избе — стыдливость (например, в юрте огонь открыт, как и вся внутренняя жизнь
на глазах у всех).
Противопоставление
«печь — красный угол» явилось воплощением русского двоеверия в структуре
жилища, где с точки зрения языческой традиции, главным в доме мыслиться печь, а
с точки зрения христианской традиции, красный угол. Само название «красный»
демонстрирует нам представление о красоте в средневековой Руси как красоте
духовной, обоготворенной.
Как
сама изба, так и все в избе должно быть покрыто (посуда, ведра, покой, колодец,
для женщины неприлично выходить из дома без головного убора). Характерно в этом
смысле проклятие «Чтоб тебе ни дна, ни покрышки». Покрытость и наличие верхнего
предела оценивалась положительно, непокрытость — отрицательно.
В
жилище существует особое пространство — культурный горизонт, в котором
реализуется поведение человека, то есть это наиболее актуальное пространство.
Нижняя граница культурного горизонта манифестируется сидениями, местами для
ночлега. Верхняя граница расположена на уровне глаз. Своего рода эталонной плоскостью
(серединой) культурного горизонта является стол. Именно поэтому во время
метения избы веником отнюдь не дозволяется подымать им выше стола, нельзя
стучать по столу, оставлять крошки на нем, так как стол в избе «божья ладонь «,
а позднее, в христианской традиции — престол, алтарь в доме, к нему относились
уважительно. Действия вверху или внизу имеют подчеркнуто ритуально —
мифологический смысл и запрещены в обыденной обстановке. Но даже в пределах
культурного горизонта те или иные действия регламентируются не только в
горизонтальной, но и в вертикальной плоскости. Так, например, есть стоя,
считается неприличным, точно так же, как неприлично сидя приветствовать
вошедшего. Все эти правила «спустившиеся « в сферу этикета, раньше имели
ритуальный смысл.
Каждая
вещь находила свое место в символическом целом дома, получая кроме утилитарной
и ценностно-смысловую нагрузку (лавки, полки, утварь), определенную
пространственную привязку, обусловленную семиотической интерпретацией избы.
3. Человек — человек
Понимание
жилища как структурирующего мир символа задают ценностно — смысловые поля,
формирующие и изменяющие духовный мир самого человека, проявляющийся в общении
с другими людьми. Освоение человеческого пространства, «делание» его «своим», приятие
освоенного пространства в мир человека не оставляет без изменения и организацию
его внутреннего духовного пространства. Ведя диалог с природой, люди усваивали
общение друг с другом. Воздавая лесу дань за вырубленные деревья, строитель
относился к нему как к самоценности.
Дом,
будучи целостной моделью Вселенной, позволял не утратить взгляд на мир как
целостное единство, без которого не возможна гармонизация отношений «человек —
мир». При таком взгляде и человек как целое присутствует в этом единстве. Не
случайно части дома получают человеческие имена: окно — око, устье печи — уста,
балка крыши — матица. В соответствии с представлениями о строении дома по
аналогии с человеческим телом, двери входят в систему генитальной символики.
Поэтому открывание дверей в свадебном обряде символизирует дефлорацию. Все те
части дома, которые имели отверстие (стены, печь, крыша) осмыслялись как
«женские» элементы жилища, в то время как вертикали наделялись мужской
сущностью. «Как в нашем теле заключена душа и просвечивает сквозь тело, так дом
— тело на нас; человек «во плоти» как душа в доме» (Гачев).
Орнаментальные
изображения, украшающие дом, являются и текстом, говорящим входящим об образе
жизни живущих в доме людей. Надо отметить, что многие символы избы как
целостной символической системы обладают эстетическими значениями (например,
безразличное в утилитарном отношении символическая маркировка окон и дверей
резьбой, росписями).
В
обстановке жилища складывались этикетные нормы, регламентирующие отношения
между людьми. Так, место у печи — «женское пространство» (соответствует женской
территории храма — нартексу), в красном углу — наиболее почетное, мужское
(соответствует алтарной части храма, в которую допускаются только мужчины). При
входе в дом независимо от желания приходится наклоняться, чтоб пройти в
достаточно низкие двери, а таким образом и кланяться правому — красному углу.
Гостей в доме укладывали на лавки, поэтому их делали так, чтобы на них мог
уместиться самый полный человек деревни. За стол усаживались в определенном
порядке: центральное место за столом занимал хозяин дома. По правую руку от
него — место для почетных гостей, жены и дети располагались слева, по
старшинству. Этот язык сигналов помогал сориентироваться в чужом доме, что важно
не только из соображений этикета, но и для выработки правильной стратегии
поведения.
Общаясь
с символом, человек не только «вкладывает» в него смысл, но и «извлекает». Это
«извлечение» и формирует отношение человека к окружающим его реалиям: к
природе, к вещам, к другому человеку. Относясь к жилищу как символу, человек
учился соизмерять смысл собственной индивидуальной жизни с жизнью и смыслом
природы, относится к другому как ценности, оценивать его с точки зрения
установленного порядка (лада), ведь нравственное отношение к природе и вещам
предусматривало и нравственное отношение к другим людям.
Рассмотрев
функционирования символа на конкретном примере крестьянского жилища, можно
заключить, что в результате взаимодействия языческой и христианской традиции в
культуре Древней Руси сложилась совершенно своеобразная манера
символотворчества, выступающая средством гармонизации отношений «человек-мир».