Православная проповедь и молитва как феномен современной звучащей речи

Прохватилова О. А.

Коммуникативно-семантическая обусловленность интонационного оформления молитвы

Исходя из выделенных нами в третьем разделе 1-й главы признаков молитвословий, связанных с условиями существования молитвы как разновидности духовной речи, мы полагаем, что к числу релевантных, то есть обеспечивающих специфику ее звукового строя, следует отнести два признака: вид коммуникации и форма коммуникации, которую мы рассматриваем как реализацию в молитвословии речемыслительной функционально-семантической категории диалогичность / монологичность.

В первом разделе главы при установлении актуального для молитвы вида коммуникации обосновывается выделение гиперкоммуникации как особого вида коммуникации, в котором функционирует молитва; дается описание признаков и разноуровневых языковых средств выражения этого вида коммуникации; раскрывается взаимосвязь коммуникативных факторов молитвы с ее акустическими и семантическими свойствами.

Во втором разделе главы устанавливается тип диалогичности в молитве, раскрываются его признаки и языковые модели, в которых эти признаки находят выражение. Здесь анализ материала обращен к определению доминанты в соотношении монологичность::диалогичность, которое составляет основу речемыслительной функционально-семантической категории диалогичность / монологичность. Мы основываемся на положении о том, что понятия "монологичность" и "диалогичность", входящие в эту категорию, характеризуются набором признаков, функционально-семантический характер соотношения которых обеспечивает доминирование диалогичности или монологичности в речи. Такой подход позволяет в качестве д о м и н а н т ы православной молитвы назвать диалогичность, которая конкретизируется в особом типе, выделение которого обеспечивается соотношением релевантных признаков категории монологичность /диалогичность.

При описании типа диалогичности молитвы дифференцируются формы его проявления в каноническом и неканоническом молитвенном чтении.

1. Вид коммуникации в молитве

1.1. Гиперкоммуникация как сущностный признак молитвы

Как отмечают современные исследователи, вид коммуникации является одним из важнейших признаков, определяющих содержательные и формальные свойства речевого произведения (Земская 1988; Ермакова 1988; Китайгородская 1993; Мусхелишвили, Шрейдер 1977а). При этом в прагматике наряду с собственно коммуникацией выделяются и другие виды коммуникации: автокоммуникация, метакоммуникация, квазикоммуникация, фиктивная коммуникация и т.п. (см., например: Левин 1973; Лотман 1973; Sanches 1975; Арутюнова 1981; Якобсон 1985; Ермакова 1988; Скат 1990).

В основе дифференциации различных видов коммуникации лежат обычно два основания: соотношение параметров и функций культурного языкового кода, то есть обеспечивающей процесс общения системы речевых сигналов, в которых может быть реализован определенный язык (см.: Жинкин 1964; Sanches 1975; Якобсон 1985; Скат 1990), и/или специфика характера адресата, к которому обращено сообщение (см.: Левин 1973; Арутюнова 1981; Ермакова 1988). Кроме того, тот или ной вид коммуникации реализуется обычно в определенной сфере речевой деятельности.

Так, автокоммуникация возникает в тех случаях, когда адресант речи становится ее адресатом, то есть передает сообщение самому себе (Лотман 1973: 228; Мусхелишвили, Шрейдер 1977а; 1977б). Ю.М. Лотман, впервые описавший явление автокоммуникации, связывал ее с существованием особого канала передачи сообщения "Я – Я", для которого характерна качественная трансформация информации под воздействием добавочного второго кода, в результате чего исходное сообщение получает новые черты. Сфера функционирования автокоммуникации, по Ю.М. Лотману, чаще всего ограничена рамками внутренней речи (Лотман 1973: 231 и след.).

Фиктивная коммуникация свойственна художественной речи и наблюдается при условии введения в повествование "фабульно-немотивированных" периферийных персонажей, которые, по словам И.Ю. Левина, появляются "как будто для того, чтобы было к кому обратиться ("...О жены севера, меж вами Она является порой")" (Левин 1973: 181).

При квазикоммуникации в качестве адресата речи выступают неодушевленные предметы[1] или животные (Ермакова 1988). Этот вид коммуникации реализуется не только в художественной, но и в разговорной речи.

Что касается метакоммуникации, то в современных исследованиях представлено неоднозначное толкование этого термина. В узком смысле под метакоммуникацией понимается проверка языкового кода, которая, по мнению Р. Якобсона, имеет место всякий раз, когда "возникает сомнение в том, что оба собеседника используют один и тот же код, или появляется желание выяснить, насколько хорошо высказывания одного из говорящих понимаются другим говорящим" (Якобсон 1985: 23). Широкое толкование термина связано с трактовкой метакоммуникации как культурного кода поведения в обществе (Sanches 1975: 289). В этом случае метакоммуникация охватывает часть вербально-культурного поведения человека (Скат 1990: 146). Такое понимание сущности метакоммуникации позволяет некоторым исследователям включать в ее сферу религиозные ритуалы на том основании, что они помимо чисто информативного содержания "несут в себе еще и метакоммуникативный план, включающий в себя интерпретацию данного культурного явления и отнесение его (reference) к определенному культурному коду (элементы которого довольно абстрактны и невербализиро-ваны), принятому в данном обществе, и набор метакоммуникативных средств для этого" (там же: 146).

Молитву обычно относят к автокоммуникации (см., например: Лотман 1973; Арутюнова 1981; Мусхелишвили, Шрейдер 1977а; 1977б). Обстоятельная аргументация этой точки зрения представлена в работе "Автокоммуникация как необходимый компонент коммуникации", авторы которой, отождествляя автокоммуникацию с внутренней речью, называют релевантные признаки последней и пытаются обосновать их актуальность для молитвы (Мусхелишвили, Шрейдер 1977а).

Так, к числу важнейших признаков внутренней речи и, следовательно, автокоммуникации, по мнению ученых, относится повторяемость, крайним проявлением которой является рецитирование одних и тех же ритмически организованных фрагментов, что, как утверждают Н.Л. Мусхелишвили и Ю.А. Шрейдер, "особенно характерно для повторяющихся или подобных фрагментов молитвы – в пределе "непрерывной молитвы"" (Мусхелишвили, Шрейдер 1977а: 4).

Другим признаком внутренней речи авторы называют фасцинацию (термин см.: Кнорозов 1973), понимаемую как аттрактивность, привлекательность сообщения. Фасцинация является свойством формы и вызывает готовность адресата воспринимать содержание этого сообщения. Исследователи полагают, что фасцинация "не только инициирует внутреннюю речь, но и поддерживает ее существование" (Мусхелишвили, Шрейдер 1977а, 4).

Рефлексивность как свойство внутренней речи выделяется Н.Л. Мусхелишвили и Ю.А. Шрейдером на том основании, что внутренняя речь "не только пересказывает и формирует фактическое содержание, но становится предметом мысли или, как минимум, особого эмоционального отношения" (там же).

В состав релевантных признаков внутренней речи исследователи включают также аграматичность, которая, по их мнению, возникает благодаря тому, что внутренняя речь "не стремится к логически точному выражению содержащейся в ней информации" (там же: 5).

Кроме того, в трактовке Н.Л. Мусхелишвили и Ю.А. Шрейдера внутренняя речь характеризуется Я-направленностью, которая определяется авторами не только и не столько как совпадение адресанта и адресата речи, а "в буквальном смысле "речь про себя"... ибо ее предметом оказывается собственное Я коммуницирующего, это речь не только с собой, но и о себе самом" (там же).

Наконец, релевантным признаком внутренней речи является, по мнению Н.Л. Мусхелишвили и Ю.А. Шрейдера, коллективность Я. Она выражается в том, что, адресуясь к самому себе во внутренней речи, адресант, как полагают исследователи, "вполне может представлять себе, что он коммуницирует с другими Я, которые способны воспринять то же самое сообщение... во время коллективной молитвы ее участники в своей рефлексии представляют себе других как включенных в общую внутреннюю речь. Произнесение коллективной молитвы вслух нужно не для того, чтобы другие услышали хорошо известные им наизусть слова... но только как внешний символ общей внутренней речи" (там же).

Не касаясь вопроса о степени адекватности перечисленных свойств сущности внутренней речи, остановимся на признаках, отнесенность которых к сфере молитвенного общения вызывает сомнения. Речь идет о тех из них, которые связаны с параметрами адресата молитвы, а именно о самоадресации, я-направленности, актуальной, по утверждению Н.Л. Мусхелишвили и Ю.А. Шрейдера, для молитвенного чтения. Между тем тексты молитвословий и имеющиеся в них именования Того, к кому обращена молитва, дают вполне определенное и исчерпывающее представление о параметрах адресата молитвословия и позволяют утверждать, что при молитвенном чтении адресант не является ее Адресатом, а значит, молитва не может быть отнесена к сфере автокоммуникации.

Особый для молитвы характер коммуникации, не укладывающийся в рамки "Я – Я", осознается некоторыми исследователями. Например, в одной из своих работ Ю.М. Лотман относит молитвословия к таким словесным текстам, в которых автокоммуникативный характер связи может маскироваться, принимая формы других видов общения, и обращает внимание на то, что молитва "может осознаваться как общение не с собой, а с внешней могущественной силой" (Лотман 1973: 237).

С нашей точки зрения, молитва реализуется в особом виде общения, который мы – ‘над, выше, через, по ту сторону’re’puназываем гиперкоммуникация (от греч. ‘ и лат. communicatio < communicare – ‘делать общим, связывать; общаться’). Выделяя этот вид коммуникации и подчеркивая его актуальность для молитвы, мы исходим из того, что при гиперкоммуникации Адресат речи имеет особый статус, что исключает самоадресацию. Гиперкоммуникация становится возможной благодаря особому восприятию сакрального текста, которое свойственно православному мировоззрению и состоит в осознании сакрального Слова как воплощения Божественной сущности Спасителя (см.: Трубецкой 1900; Аверинцев 1971: 213; Куссе 1995: 80; Бахтина 1998: 68). В терминах семиотики такое отношение к языковому знаку определяется как его неконвенциональная трактовка, при которой знак интерпретируется не как "условное обозначение некоторого денотата, а как сам денотат или его компонент" (Мечковская 1996: 73; см. также: Лотман, Успенский 1973: 284–288).

Важнейшим свойством гиперкоммуникации является тенденция к асемантичности интонационного оформления молитвы. При этом, по нашим наблюдениям, характер соотношения семантики и звучания дифференцируется в зависимости от типа молитвенного чтения и находит выражение в ритмизации звукового оформления молитвословий, степени координации интонационного членения молитвы и ее синтаксической структуры, участии интонации в передаче смыслового содержания высказывания. Остановимся на этом подробнее.

1.2. Языковые средства выражения гиперкоммуникации

Анализ имеющегося в нашем распоряжении материала показывает, что важнейшим средством выражения гиперкоммуникации в молитве является сложный, иерархически устроенный ансамбль молитвенного ритма. Разноуровневые средства и приемы ритмизации канонического и неканонического молитвенного чтения были раскрыты нами в третьем разделе второй главы. Был установлен также важнейший принцип ритмической организации молитвенного текста – симметрия, которая, как показал анализ, и в формальном, и в содержательном планах обусловлена глубинными свойствами молитвы. Следует подчеркнуть, что высокая степень ритмизации молитвенного текста приводит к ослаблению его смысловой насыщенности и логической цельности.

Тенденция к асемантичности интонационного оформления молитвы приводит к характерному для гиперкоммуникации ослаблению роли суперсегментных средств в выражении смысловых и эмоциональных компонентов высказывания. Рассмотрим взаимодействие содержательных и формальных аспектов молитвы, обратившись к анализу ее интонационного и синтаксического членения, семантической мотивированности используемых интонационных моделей. При этом мы исходим из положения о зависимости процесса делимитации речевого потока на минимальные смысловые единицы от структурных и смысловых компонентов текста, а также основываемся на общепринятом в современной лингвистике подходе, согласно которому в формировании значения высказывания принимают участие разноуровневые языковые средства, в том числе интонационные.

1.2.1. Соотнесенность синтаксического и синтагматического членения в молитве

Синтагматическое членение как процесс деления речевого потока на минимальные смысловые единицы связан с отражением в звучании структурных и смысловых компонентов текста и происходит обычно на участках ослабления линейно-грамматических связей слов. Вместе с тем интонационная сегментация высказывания и текста в целом может варьироваться.

В специальной литературе вопрос о соотношении синтаксического и синтагматического (или интонационного) членения рассматривается обычно на материале письменных текстов, то есть текстов, имеющих графическую основу. Фактор визуального восприятия текста во многом определяет особенности синтагматического членения: совпадение интонационных границ речевых отрезков со знаками препинания трактуется как основное членение, а экспликация суперсегментными средствами смысловых отношений внутри синтаксической группы – как дополнительное, обусловленное субъективным отношением говорящего (Брызгунова 1963: 166–173; 1977б: 183–186; Русский язык 1979, 254).

Наряду с этим установлена группа семантико-синтаксических условий, способствующих интонационному объединению слов в синтагму. В одних случаях делимитация речевого потока обусловливается структурой предложения, порядком слов, степенью распространенности синтаксической группы, наличием однородных членов, характером синтаксической сочетаемости слов, тяготеющих друг к другу в смысловом отношении (Русская грамматика 1982: II, 188–190); в других случаях она связана с типом реализуемого в звучании текста: продуцируемого или репродуцируемого (см.: Берман и др. 1975; Анощенкова 1977; Носова 1977; Тихонова 1980; Акишина 1982; Levin 1982; Устная научная речь 1985; Фонетика спонтанной речи 1988; Борунова 1996).

Установлено, что для продуцируемого текста (или говорения) характер-но дробное членение, выделяющее в синтагмы атрибутивные, обстоятельные группы, служебные слова и приводящее к большей выразительности, подчеркиванию отдельных смысловых элементов устной речи (Носова 1977: 6; Устная научная речь 1985: 203–247; Борунова 1996: 53–74). Обращается внимание также на отсутствие однозначного соответствия между информативной насыщенностью синтагмы и характером ее интонационной оформленности (Носова 1977: 6; Акишина 1982: 8–11; Фонетика спонтанной речи 1988: 209). В противоположность этому при чтении письменного текста на тот или иной вариант сегментации дает указание сама семантико-синтаксическая структура предложения, что позволяет планировать координацию интонационно-формального и собственно содержательного факторов выделения минимального речевого отрезка (см.: Берман и др. 1975: 189; Устная научная речь 1985: 207–208).

При анализе сегментации речевого потока в молитвенных текстах учет просодических особенностей чтения и говорения становится необходимым, поскольку в нашем материале присутствуют как молитвы, прочитанные по молитвослову и полностью соответствующие письменному варианту, так и молитвы, произносимые по памяти и вследствие этого имеющие отклонения от письменной основы. Первые характерны в большей степени для канонического молитвенного чтения, вторые – для неканонического.

В данной работе мы рассматриваем две разновидности интонационного членения – синтаксически обусловленное и синтаксически необусловленное (термин см.: Устная научная речь 1985: 210–216). Синтаксически обусловленное членение соответствует логико-синтаксической структуре высказывания, поэтому границы семантико-синтаксических единств интонационно маркируются. Синтаксически необусловленное членение не отражает синтаксико-смысловые связи высказывания и может воплощаться либо в интонационном объединении нескольких синтаксических целых в одну синтагму, либо в интонационном разделении одного семантико-синтаксического единства на несколько синтагм. В качестве примера приведем следующий фрагмент одного из молитвословий, где отмечается как синтаксически обусловленное, так и синтаксически необусловленное членение:

Помилуй нас Боже/ Повелитель* милости Твоей молимся Боже Святый/ помилуй/ (254F).

Как показывает транскрипция [2] , здесь совпадение синтаксической и интонационной расчлененности обнаруживается на границах однородных одиночных обращений (1-я и 2-я синтагмы), а также препозитивного обращения и следующего за ним императива (2-я и 3-я синтагмы). Между тем вторая синтагма, которая включает по меньшей мере 2 синтаксически самостоятельные группы – обращение, стоящее в препозиции (повелитель), и простое повествовательное предложение с обращением в постпозиции (милости Твоей молимся Боже Святый), остается интонационно не расчлененной при наличии синтаксической расчлененности.

Анализ материала показывает, что в каноническом молитвенном чтении наблюдается как синтаксически обусловленное, так и синтаксически необусловленное синтагматическое членение. В звучании одних молитв границы синтагм совпадают с синтаксическим делением текста, например:

...и от всякаго лукавствия противнаго ми врага избави мя,/ да ни в коемже гресе прогневаю Бога моего,/ но моли за мя грешнаго и недостойнаго раба/... (46N).

Из транскрипции видно, что интонационное членение отделяет друг от друга предикативные группы разной степени распространенности.

В других молитвах сегментация речевого потока может не в полной мере отражать синтаксическое членение молитвенного текста, например:

Восставше от сна,* припадаем Ти, Блаже,* и ангельскую песнь вопием Ти, Сильне:/ свят,* свят,* свят еси, Боже,* Богородицею помилуй нас/ (90М).

Как показывает транскрипция, в этом фрагменте молитвословия синтагмы объединяют несколько синтаксических компонентов. Первый минимальный речевой отрезок включает распространенные глагольные однородные сказуемые и постпозитивные обращения. Во вторую синтагму входят однородные нераспространенные адъективные составляющие именного сказуемого, обращения и однородные сказуемые.

Рассмотрим случаи синтаксически обусловленного синтагматического членения при каноническом молитвенном чтении. Анализ материала показывает, что интонационно маркированными в молитвах могут быть:

1) границы высказываний:

...мирен сон и безмятежен даруй ми/... (107N);

...вера же вместо дел да вменится мне, Боже мой, не обрящеши бо дел отнюд оправдающих мя./ Но та вера моя да довлеет вместо всех/... (198М);

Воскресе из мертвых Христос истинный Бог наш/ молитвами Пречистыя Своея Матери/ и всех святых/ и святых равноапостольных Кирилла и Мефодия,/ просветителей словенских./ Помилуй их и спаси/... (87F);

...иже на мори управи./ Путешествующим спутешествуй./ Служащим и милующим нас грехов оставление даруй/... (220N);

2) границы предикативных групп разной степени распространенности:

...да не будет ми в суд,/ да будет ми в живот вечный/... (337R);

...Господь крепок и силен,/ Господь силен во брани/... (128R);

3) одиночные и распространенные однородные члены:

...от всякия избави напасти всех,/ и будущия изми муки, о Тебе вопиющих/... (225S);

...возьмите врата князи ваша,/ и возьмитеся врата вечная/... (128R);

...елика Ти согреших,/ аще словом,/ аще делом,/ аще помышлением, волею/ или неволею/, разумом/ или неразумием,/ вся ми прости/... (60R);

Еще молимся/ о милости жизни,/ мире,/ здравии,/ спасении,/ просвещении,/ прощении/ и оставлении грехов рабов Божиих/ для начальствующих,/ учащих,/ и учащихся/ (148F).

Как видно из примеров, синтаксически обусловленное интонационное оформление эксплицирует синтаксическую структуру молитвословия, выделяет ее составляющие, актуализирует смысловые связи внутри синтаксически распространенного фрагмента речи.

Вместе с тем анализ материала, имеющегося в нашем распоряжении, показывает, что симметрия интонационного и синтаксического членения проявляется в каноническом молитвенном чтении непоследовательно. Одна и та же синтаксическая позиция в одних случаях может интонационно выделяться, а в других не получить акустического воплощения. Приведем пример:

Ум,* душу* и сердце освяти, Спасе,/ и тело мое,/ и сподоби неосужденно, Владыко,/ к страшным Тайнам приступити/ (326R).

В этом молитвословии выделяются два перечислительных ряда (именной и глагольный), каждый из которых потенциально допускает просодическое выделение однородных компонентов. Однако, как видно из транскрипции, синтагматическое членение разграничивает только распространенные составляющие глагольного перечислительного ряда (освяти и сподоби), тогда как именные однородные члены (ум, душу и сердце...) сегментации не подвергаются.

Как показывают наблюдения, в каноническом молитвенном чтении, наряду с синтаксически обусловленным синтагматическим членением, широко представлена и синтаксически не обусловленная сегментация речевого потока. Она выражается, как правило, в интонационном объединении в одну синтагму нескольких семантико-синтаксических целых.

Анализ материала позволяет выделить следующие сочетания синтаксических компонентов высказывания, которые при каноническом молитвенном чтении могут объединяться в одну синтагму:

1) предикативные группы, имеющие в своем составе императивные глагольные формы, и последующие распространенные предикативные конструкции:

...вся ми прости,* еликими тя оскорбих во вся дни живота моего/ и аще что согреших/... (290М);

...и погаси пламень страстей моих,* яко нищ есмь и окаянен/ но избави мя/... (270М);

...заступник души моея буди, Боже,* яко посреде хожу сетей многих;/ избави мя от них/... (276N);

2) одиночные и распространенные однородные члены предложения (именные и глагольные):

...но воззови,* молюся,* Иисусе сладчайший,* и спаси/ (95S; 95R);

...надеющиеся на Тя* да не погибнем,* но да избавимся Тобою от бед/... (191N);

Слава Отцу* и Сыну,* и Святому Духу/ и ныне* и присно/... (297M; 297N; 297R);

...покрый мя в настоящий день* и сохрани мя всякаго искушения противнаго/... (290M);

3) препозитивные распространенные обращения, представляющие собой перечислительный ряд именований адресата молитвы:

Господи,* Иисусе Христе,* Боже мой,/ ослаби/... (113R);

Многомилостиве и всемилостиве Боже мой,* Господи Иисусе Христе/ многия ради/... (198M);

Господи Иисусе Христе,* Сыне Божий,/ молитв ради/... (116N);

Владыко Господи Иисусе Христе,* Боже наш,* источниче жизни и бессмертия,* всея твари видимыя и невидимыя Содетелю,* безначальнаго Отца соприсносущный Сыне* и собезначальный,/ премногия ради благости/... (81R);

...ей, святый Ангеле Божий,* хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела,/ вся ми прости/... (290М);

4) стоящие в препозиции обращения и последующая предикативная группа или ее часть:

Господи,* помилуй/ (121R30; 121M15; 121 N27; 121S6);

Дево,* рождшая Иисуса моего,* моли избавити мя геены/... (143R; 143S);

Святый Боже,* Святый крепкий,* Святый бессмертный,* помилуй нас/ (291R; 291M; 291N);

5) распространенные постпозитивные обращения и предшествующая предикативная группа или ее часть:

...и сподоби мя жизни,* Всенепорочная,* нестареющая/... (143R; 143S);

...спаси,* ущедри,* о Иисусе Благодетелю/... (311R);

Милосердия двери отверзи нам,* благословенная Богородице/...(191N).

Интонационная нерасчлененность компонентов синтаксической конструкции приводит к объединению в единый комплекс отдельных синтаксических и смысловых составляющих высказывания и способствует целостному восприятию содержательно-смысловых блоков молитвы.

Тенденция к просодическому выделению крупных семантико-синтаксических единств приводит к тому, что членение на синтагмы, отражая содержательную структуру молитвословий, разграничивает такие, например, компоненты их содержания, как призывание, славословие, благодарение, прошение. Так, в одном из вариантов прочтения песни Канона молебного ко Пресвятой Богородице граница синтагматического членения отделяет две содержательно-структурные части молитвословия – призывание и прошение:

Многими содержим напастьми,* к Тебе прибегаю,* спасения иский:* о Мати Слова и Дево!/ От тяжких и лютых мя спаси/ (196R).

Как видно из транскрипции, два структурно-семантических блока молитвы выделены в отдельные синтагмы. Вместе с тем внутри интонационных единств синтаксическая расчлененность высказывания не эксплицирована: в первой, призывательной части молитвы, которая состоит из распространенного именования субъекта речи и обращения к адресату молитвы, не зафиксирована адекватная синтаксической структуре просодическая сегментация речи.

Для неканонического молитвенного чтения также характерно как совпадение синтаксического и синтагматического членения, так и отсутствие координации между синтаксической структурой и ее интонационным выражением. Рассмотрение позиций синтаксически обусловленного членения речевого потока в неканоническом молитвенном чтении обнаруживает, что основная их часть совпадает с теми, которые были отмечены для канонического молитвенного чтения. По нашим наблюдениям, так же, как и в каноническом молитвенном чтении, просодически маркируются:

а) границы высказываний:

...да святится имя Твое,/ да приидет Царствие Твое,/ да будет воля Твоя/... (242А);

б) границы предикативных групп:

...и остави нам долги наша,/ якоже и мы оставляем/ должником нашим/... (242А);

...да исполнится/ ... / заповедь,/ которую Ты мне дал/ (133Е);

...да будет воля Твоя,/ яко на небеси/ и на земли/... (242А);

в) одиночные и распространенные однородные члены (именные и глагольные):

...благодарю Тебя за прошедшую ночь,/ благослови меня/... (103С1);

...благослови меня/ и благослови этот день,/ и помоги мне его/... (103С2);

...кончину благую,/ христианскую,/ непостыдную/... (141С);

...честнейшую Херувим/ и славнейшую без сравнения Серафим,/ без истления Бога Слова рождшую,/ сущую Богородицу/ Тя величаем/

Следует отметить, что в этой позиции при неканоническом молитвенном чтении возможны варианты интонационной сегментации, например:

/1/ Господи,* Иисусе Христе,/ Сыне Божий,/ помилуй нас!/ (118А);

/2/ Господи,/ Иисусе Христе,* Сыне Божий,/ помилуй нас!/ (118Е);

/3/ Во имя Отца,* и Сына,/ и Святаго Духа!/ (67А);

/4/ Во имя Отца/ и Сына,/ и Святаго Духа! (67С).

Как видно из транскрипции, при перечислении именований адресата молитвы разные верующие, читая одну и ту же молитву, могут либо интонационно выделять каждый компонент перечислительного ряда, либо укрупнять интонационные единицы за счет включения в синтагму нескольких однородных членов.

Кроме рассмотренных позиций, совпадение синтаксического и синтагматического членения наблюдается в неканоническом молитвенном чтении на границе распространенного либо нераспространенного препозитивного обращения и предикативной группы, например:

Пресвятая Богородица,/ спаси нас/ (268А1; 268А2);

Святый Ты отче Николай,/ моли Бога за нас/ (293А);

Ангел-хранитель мой,/ благодарю тебя/... (43С);

Матерь Божия,/ благодарю Тебя/... (189С);

Господи,/ спаси нас/ (126L);

Господи,/ да будет воля Твоя/ (109С).

Вместе с тем материал показывает, что расположенные препозитивно или постпозитивно нераспространенные обращения могут не выделяться в отдельную синтагму, например:

Господи,* благослови/ (104С); Господи,* помоги/ (123С);

Господи,* защити/ (111С); Спаси,* Господи/ (312D).

Приведенные примеры иллюстрируют случаи интонационной нерасчлененности нескольких синтаксических компонентов высказывания, что приводит к целостному восприятию его семантических блоков. Однако в неканоническом молитвенном чтении это лишь один из возможных вариантов несовпадения синтаксического и синтагматического членения.

Как показывает анализ, для неканонического молитвенного чтения в большей степени характерна противоположная тенденция членения речевого потока, которая проявляется в делимитации синтаксического единства на составляющие его элементы, просодическом выделении минимальных синтаксических групп, что приводит к смысловому подчеркиванию, усилению семантической значимости тех или иных компонентов высказывания:

Господи,/ помоги/ мне все это выдержать/ (124С);

...благослови меня/ на сегодняшний день/... (43С; 103С1; 103С2; 189С);

Да исполнится/ с Твоей, Господи,/ помощью и силой/... (133Е1);

...и да приидише/ на Царствие Твое/... (170D);

...и сохрани меня/ от всех врагов/... (43C);

...помилуй меня,/ грешного/... (117C2; 117C3).

При этом, как видно из примеров, при неканоническом молитвенном чтении в отдельную синтагму вычленяются императивные глагольные формы, иногда вместе с дейктическим компонентом, указывающим на объект действия, вследствие чего синтетические и аналитические формы императива начинают восприниматься как смысловые центры высказывания.

Итак, анализ особенностей членения речевого потока в звучащей молитве показывает, что при гиперкоммуникации наблюдается тенденция к асимметрии интонационной и синтаксической структуры высказывания. При этом для канонического молитвенного чтения характерна тенденция к объединению в одну синтагму нескольких синтаксических целых, что приводит к целостному восприятию отдельных семантико-синтаксических блоков молитвы, снижению информативной насыщенности текста, ослаблению роли интонации в выражении семантики молитвословия. В неканоническом молитвенном чтении доминирует тенденция к интонационному расчленению синтаксических единств, следствием чего является актуализация в звучании семантической значимости компонентов синтаксического целого.

Отмеченная дифференциация роли интонации при передаче смыслового и эмоционального содержания молитвословий в разных типах молитвенного чтения оказывают влияние, по нашим наблюдениям, и на частотность интонационных моделей в разных типах молитвенного чтения.

1.2.2. Семантическая обусловленность отбора интонационных моделей в молитве

При анализе семантической мотивированности интонационного оформления православной молитвы мы исходим из разделяемого большинством современных исследователей положения о том, что значение звучащего высказывания "является результатом взаимодействия значений, выражаемых синтаксической конструкцией, лексическим составом, интонацией, а также смысловым взаимодействием предложения с одним из последующих или предшествующих" (Брызгунова 1979: 67).

Интонация, наряду с лексическими и синтаксическими средствами, принимает участие в формирования различных смысловых и эмоционально-стилистических оттенков высказывания. При этом степень участия интонации в выражении значения звучащего предложения может быть различной. Характер взаимодействия разноуровневых средств при передаче грамматической стороны речи передает сформулированный А.М. Пешковским "принцип замены": "Чем яснее выражено какое-либо синтаксическое значение чисто грамматическими средствами, тем слабее может быть его интонационное выражение (вплоть до полного исчезновения), и наоборот, чем сильнее интонационное выражение, тем слабее может быть грамматическое (тоже до полного исчезновения)" (Пешковский 1959: 181).

В аспекте стилистики взаимодействие интонации и грамматики может носить компенсаторный, параллельный или контрастный характер. В первом случае стилистическое значение высказывания не выражено лексико-синтаксическими средствами и его экспликацию берет на себя интонация. Во втором – стилистическое значение выражается как на уровне лексики и/или синтаксиса, так и интонационно, что приводит к просодическому усилению стилистических коннотаций, передаваемых лексически и синтаксически. Контрастный характер взаимоотношений интонации и грамматики наблюдается при стилевой разнонаправленности лексико-синтаксических и интонационных средств высказывания, в результате чего стилистическое значение, выраженное на уровне лексики и синтаксиса, ослабляется или нейтрализуется интонацией (Прохватилова 1996б: 5–7).

Как показывает анализ, в каноническом молитвенном чтении наблюдается асемантичность звукового оформления молитвословий. Интонация не принимает участия в экспликации коммуникативного типа высказывания, не находят интонационного выражения и семантико-синтаксические связи между высказываниями и их частями. Остановимся на этом подробнее.

По нашим наблюдениям, при каноническом молитвенном чтении интонационно не противопоставляются коммуникативные типы высказываний. Сообщение, вопрос, побуждение маркируются лишь на уровне лексики и синтаксиса, интонационное оформление высказываний разных типов не дифференцируется. Ср., например:

РВ

/1/ Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, ви-

димым же всем и невидимым/... (73М);

РВ РВ/2/

...кто взыдет на гору Господню?/ ... / кто есть сей Царь славы/...

(128R);

РВ

/3/ ...вся нам прости, яко Благ и Человеколюбец/... (241N).

Как видно из транскрипции, в различных по своему коммуникативному заданию высказываниях – сообщении /1/, вопросе /2/, побуждении /3/ – используется один и тот же двувершинный вариант мономелодической модели, характеризующийся ровным движением тона в рамках синтагмы. Такое интонационное оформление не несет какой-либо информации о коммуникативном типе высказывания, так как ее передача связана с изменениями мелодики (см., например: Брызгунова 1977б: 95–155; Николаева 1969: 106–111; Светозарова 1982: 83–120). В приведенных примерах констатируется отсутствие тональных изменений в рамках синтагмы, что дает возможность утверждать: мономелодическая интонация индифферентна к смысловому, коммуникативному значению высказывания.

Высказывания разных коммуникативных типов при каноническом молитвенном чтении могут оформляться не только мономелодической интонацией, но и другими интонационными моделями, которые были отмечены нами для рассматриваемого типа звучания православной молитвы в 3-м разделе 2-й главы. Покажем это на примере интонации императивных высказываний.

Анализ императивной парадигмы молитвенных текстов обнаруживает, что в ее состав входит ряд синтетических и аналитических глагольных форм, которые эксплицируют такие актуальные для молитвословия частные значения императива, как просьба, мольба, пожелание, приглашение. Основу императивной парадигмы составляют глагольные формы 2-го лица единственного числа, которые передают побуждение к действию, адресованное одному лицу:

Богородице Дева, радуйся; ...моли Бога о мне; ...помилуй мя, Боже; ...сердце мое очисти; ...просвети очи мои; ...огради мя... Господи; ...ослаби, остави, прости, Боже; ...исцеление даруй; ...от всяких нас бед освободи; ...беззакония моя презри; ...во мне пребуди... Спасе; ...помяни мя, Боже; ...избави нас от лукаваго; ...исцели немощи наша; ...очисти грехи наша; ...причастника мя приими... и т.п.

Высокая частотность форм 2-го лица единственного числа определяется единичным характером адресата молитвы, которая обращена либо к Всевышнему, либо к Богородице, либо к Ангелу-хранителю, либо к святым угодникам.

Наряду с синтетическими формами 2-го лица единственного числа в молитвах используются аналитические императивные формы. Это прежде всего сочетания спрягаемой формы глагола в 3-м лице единственного числа с синтаксической частицей да:

...да воскреснет Бог и расточатся врази Его; ...да отпустит согрешения моя; ...да накажет мя зде по Своей неизреченной милости; ...да воскреснет Бог; ...вера же вместо дел да вменится мне; ...да святится имя Твое; ...да приидет Царствие Твое; ...да будет во мне воля Твоя; ...да избавит мя от враг моих; ...да спасет Тобою души наши; ...да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанной благости и милосердию... и т.п.

Кроме названных аналитических форм, в молитвословиях встречаются соединения частицы да с глагольными формами 1-го лица единственного числа:

...да прославлю имя Твое святое; ...и Тобою рай да обрящу; ...да благословлю имя Твое святое; ...да ни в коем же гресе прогневаю Бога моего; ...да благоугожду пресвятому имени Твоему... и поперу борющия мя враги; ...да не усну в смерть; ...да с миром лягу, усну и почию, блудный, грешный и окаянный аз, и поклонюся, и воспою и проставлю пречестное имя Твое; ...да восстав с одра моего принесу Ти благодарственныя мольбы... и т.п.

Императивные формы, образованные сочетанием спрягаемого глагола в 1-м или 3-м лице единственного числа с частицей да, связаны с экспликацией еще одного актуального для молитвенных текстов частного значения императива – пожелания.

Единичными случаями употреблений представлены в императивной парадигме молитвы синтетические и аналитические формы 1-го лица множественного числа, передающие значение побуждения, обращенного к двум или более лицам: собеседнику и самому говорящему, например:

...поклонимся Цареви нашему; ...да возможем непоколебимо пети же и исповедаться Тебе; ...да зовем Ти; ...поклонимся и припадем Христу...

и т.п.

Семантика этих императивных форм может быть обозначена как ‘приглашение’, поскольку формы совместного действия, в данном случае обращенные ко всем присутствующим в храме при молитвенном чтении, не выражают категоричного побуждения (Русская грамматика 1980: I, 624).

Рассмотрим, как императивные значения, выраженные на лексико-грамматическом уровне, воплощаются в звучании молитвы. Как известно, в системе средств выражения императивности в русской звучащей речи важная роль принадлежит интонации. Общепризнанным считается положение о том, что высказывания, передающие волю говорящего, оформляются особой, типичной для них побудительной интонацией. В.В. Виноградов утверждал, что в системе повелительного наклонения интонация является "органической принадлежностью глагольных форм" и поэтому "те же грамматические формы без императивной интонации могут быть лишь грамматическими "омонимами" повелительного наклонения" (Виноградов 1986: 479).

Грамматистами отмечается способность интонации передавать оттенки значений отдельных императивных форм. Так, например, авторы Русской грамматики 1954 года подчеркивают, что формы 3-го лица характеризуются особой интонацией, отличной от повелительной интонации форм 2-го лица (Русская грамматика 1954: I, 496). Высказывается также мнение о том, что интонация, наряду с лексическим значением глагола и контекстом, принимает участие в конкретизации значений волеизъявления, поскольку такие оттенки побуждения, как требование, просьба, совет, увещевание и т.п., не имеют специальных грамматических средств для своего выражения (Русская грамматика 1980: I, 624). Способность интонации выражать семантику побуждения подтверждают специальные исследования звучащих побудительных предложений (см.: Вербицкая 1964; Брызгунова 1967; Цеплитис 1974; Брызгунова 1988; Королева 1989; Гарцов 1997; Безяева 1998).

Описание акустических характеристик русской побудительной интонации впервые было предложено Л.А. Вербицкой, которая на основе сопоставления мелодики повествовательных и побудительных предложений выявила такие особенности в мелодическом контуре последних, как более высокий уровень тона в начале предложения, во-первых; более низкий уровень тона на последнем ударном гласном во фразе, во-вторых, и более широкий интервал тональных изменений, в третьих (Вербицкая 1964).

По данным других исследователей, акустический признак, связанный с крутизной мелодических интервалов, является релевантным для интонации побудительных высказываний не только русского, но и латышского, украинского, английского и других языков (см.: Musdienu 1962: 159; Цеплитис 1974: 184–185; Королева 1989: 80–81).

Дальнейшее изучение интонации императивности показало, что разнообразие видов побуждения и отсутствие четких границ между ними не позволяют выделить один тип интонации, общий для всех предложений с семантикой побуждения. Интонация, входя в число средств выражения императива, отличается разнообразием акустических характеристик, что позволяет ей в зависимости от контекста и лексического наполнения императивного высказывания конкретизировать в речи различные значения побуждения.

С наибольшей определенностью эта точка зрения сформулирована в Русской грамматике 1980 года. "Форма побудительного наклонения, – пишут ее авторы, – употребляется со всеми типами ИК. Основной является ИК-2 – она передает требование, приказ, категорическое волеизъявление... Другие типы ИК передают различные оттенки волеизъявления: совет, просьбу, мольбу, разрешение, приглашение, подбадривание, предостережение... В еще большей степени оттенки волеизъявления разнообразятся посредством модальных реализаций ИК-2, ИК-3, ИК-4, ИК-7" (Русская грамматика 1980: II, 115–116).

Вместе с тем в исследованиях последних лет, которые посвящены изучению и описанию просодических параметров русской речи, свойственных коннотации императивности, отмечается, что наряду с мелодикой инвариантными средствами выражения побуждения являются громкость, темп, паузация и акцентная выделенность (Потапова 1997: 33–34).

По нашим наблюдениям, в каноническом молитвенном чтении семантика императива (побуждение к действию) и его частные значения, актуальные для молитвенных текстов, – просьба, мольба, пожелание, приглашение – обычно не эксплицированы средствами просодии. Это проявляется прежде всего в том, что императивные предложения мелодически не противопоставлены высказываниям других коммуникативных типов. Так же, как при оформлении утверждения и вопроса, в императивных высказываниях используются все интонационные модели, выделенные нами в каноническом молитвенном чтении.

Как показывает анализ материала, имеющегося в нашем распоряжении, предложения с формами повелительного наклонения могут оформляться мономелодической моделью:

РС РС

Господи, помилуй/ (121S); ...но избави нас от лукаваго/ (242N);

РВ РВ РВ

Боже, очисти мя грешнаго/... (61М); ...очисти, Господи,/ скверну души

РВ

моея/... (69R); ...не отвержи мене от Лица Твоего/... (214T).

Как видно из транскрипции, во всех высказываниях с императивами использованы двувершинные варианты мономелодической интонационной модели, для которых характерно произнесение минимального речевого отрезка на ровном среднем или высоком тоне.

Синтагмы, в состав которых входят императивные конструкции, в каноническом молитвенном чтении могут произноситься по восходяще-нисходящей интонационной модели:

НВ

/1/ ...и не введи нас во искушение/... (242N);

НВ

/2/ ...Святый, посети и исцели немощи наша, имене Твоего ради/ (272R);

НВ

/3/ ...и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником на-

шим/... (242N);

НВ НВ

/4/ ...и спаси мя,/ яко Человеколюбец/ (69R).

Из приведенных примеров видно, что нисходяще-восходящая интонационная модель в императивных высказываниях при каноническом молитвенном чтении представлена как моновершинными (см. /2/, /3/, /4/), так и двувершинными (см. /1/) вариантами.

Повелительные предложения могут озвучиваться в каноническом молитвенном чтении с помощью восходяще-нисходящей модели, которая представляет собой последовательность среднего ровного тона в довершинной части, восходяще-нисходящего движения тона на вершинном слове и среднего ровного тона в завершинной части, например:

ВС ВС

Помилуй нас, Боже,/ Повелитель, милости Твоей молимся, Боже Святый/... (254F).

По нашим наблюдениям, императивные конструкции могут оформляться при каноническом молитвенном чтении восходящей интонационной моделью, например:

В

...Господи, очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша/... (272R);

В

Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас/ (291M).

Приведенная транскрипция показывает, что фрагменты с формами повелительного наклонения оформлены восходящими интонационными моделями, в которых вершина располагается на первом ударном слоге синтагмы.

Анализ материала обнаруживает, что при каноническом молитвенном чтении в мелодическом оформлении не дифференцированы частные значения императива. Сравните, например, звучание высказываний с императивом, значения которых на лексико-грамматическом уровне конкретизируются как ‘пожелание’ и ‘просьба’:

Пожелание:

РС

...да приидет Царствие Твое/... (242N);

В

...да будет воля Твоя/... (242N);

НВ

...да святится имя Твое/... (242R);

Просьба:

РС

Боже, милостив буди ко мне грешному/ (59М);

В

...Пресвятая Богородице,/

В

спаси нас/ (266F);

НВ

Пресвятая Tроице, помилуй нас/... (272M).

Приведенные примеры иллюстрируют интонационную непротивопоставленность таких частных императивных значений, как пожелание и просьба, которые в русской звучащей речи передаются особыми типами интонации. Так, по данным Е.А. Брызгуновой, волеизъявление с оттенком просьбы оформляется обычно с помощью ИК-3 всегда с центром на глаголе, а средством выражения побуждения с оттенком пожелания служит ИК-2 (Русская грамматика 1980: I, 114; II, 116; см. также: Безяева 1998).

Наряду с интонационной невыраженностью коммуникативной направленности высказывания в каноническом молитвенном чтении отмечается и просодическая немаркированность семантико-смысловых связей между синтагмами в рамках высказывания. Так, анализ показывает, что в звучании молитвы остаются мелодически не противопоставленными значения "завершенность" и "незавершенность" высказывания:

НВ НВ РВ

Господь пасет мя,/ и ничтоже мя лишит./ На месте злачне, тамо всели мя/ ... (129R).

Из транскрипции видно, что конечная и неконечная синтагмы во фрагменте 22-го псалма интонационно не дифференцируются и оформлены одинаково – двувершинными вариантами нисходяще-восходящей интонационной модели.

В тропаре канона из Последования ко Святому Причащению все неконечные синтагмы, а также синтагма, завершающая молитвословие, произносятся на высоком ровном тоне:

РВ РВ

Осквернен делы безместными окаянный,/ Твоего Пречистаго Тела/

РВ РВ

и Божественныя Крове недостоин есмь, Христе, причащения,/ егоже

мя сподоби/ (239Т).

Здесь, как показывает транскрипция, остаются интонационно не разграниченными значения "завершенность" и "незавершенность".

Не всегда интонационно маркируются в каноническом молитвенном чтении и члены бессоюзного перечислительного ряда. Например, в следующем прочтении фрагмента из молитвы св. Иоанна Златоуста однородные глагольные и именные формы выделены в отдельную синтагму по нормам современной звучащей речи:

РВ РВ РВ РВ РВ

Боже,/ остави,/ ослаби,/ прости ми согрешения моя,/ елика Ти согре-

РВ РВ РВ РВ

ших,/ аще словом,/ аще делом,/ аще помышлением,/ волею/ или

РВ РВ

неволею,/ разумом/ или неразумием/... (60R).

Однако, как видно из транскрипции, мелодически связи между членами перечислительных рядов не выражены (например, отношения противопоставления в бинарных однородных членах волею или неволею, разумом или неразумием...), так как все синтагмы здесь оформлены мономелодической интонационной моделью.

По нашим наблюдениям, в каноническом молитвенном чтении асемантичность интонационного оформления сочетается с такой сегментацией речевого потока, которая противоречит естественным синтаксическим связям внутри высказываний и на границах между ними. Покажем это на примере прочитанных верующим N вечерних молитвословий, в которых ряды словоформ, объединенных сочинительной связью, оформляются по-разному, сохраняя при этом семантическую немотивированность интонации:

НВ

...прости моя согрешения, едине Безгрешне, яже Ти согреших в сей

РВ

день,/ ведением и неведением, словом, и делом, и помышлением,/ и

НВ

всеми моими чувствы/... (354N).

Из транскрипции видно, что в приведенном фрагменте из молитвы св. Макария Великого в отде

льную синтагму выделен только распространенный член перечислительного ряда (...и всеми моими чувствы/...). Одиночные словоформы (...ведением и неведением, словом, и делом, и помышлением/...) интонационно не противопоставлены и объединены в одну синтагму. При этом мелодически однородные члены перечислительного ряда не маркируются.

В другом молитвословии, прочитанном этим же верующим, одиночные именные словоформы, которые входят в состав перечислительного ряда, сгруппированы в интонационные единства, включающие по 6 единиц и оформленные мономелодическими и нисходяще-восходящими моделями:

РВ

...делом, словом, помышлением, объядением, пиянством, тайноядени-

НВ

ем,/ празднословием, унынием, леностию, прекословием, непослушани-

НВ

ем, оклеветанием,/ осуждением, небрежением, самолюбием, многостя-

РВ

жанием, хищением, неправдоглаголанием,/ скверноприбытчеством,

PB

мшелоимством, ревнованием, завистию, гневом, памятозлобием,/ не-

РВ

навистию, лихоимством и всеми моими чувствы/... (172N).

Здесь, как показывает транскрипция, интонационное оформление не соотносится с лексико-синтаксическим составом высказываний и не передает отношений перечисления, сложившихся между однородными членами предложения.

Еще один возможный вариант оформления однородных словоформ отмечается во фрагменте молитвословия "Ослаби, остави, прости...", которое читает верующий N:

НВ НВ НВ

...яже в слове и в деле,/ яже в ведении и в неведении,/ яже во дни в

НВ

нощи,/ яже в уме и в помышлении/... (241N).

Из транскрипции видно, что с помощью синтагматического членения попарно разграничены контрастные по семантике бинарные компоненты. Однако внутри синтагмы отношения сопоставления между членами перечислительного ряда не находят мелодического выражения.

Выявленная в результате анализа звучащих молитвословий индифферентность интонации к выражению смыслового, коммуникативного значения высказывания в каноническом молитвенном чтении объясняется, на наш взгляд, совокупностью причин. Прежде всего асемантичность интонационного оформления молитвы находит объяснение в рамках подхода, используемого нами вслед за С.П. Лопушанской и состоящего в рассмотрении текста "в качестве целостной микросистемы, отражающей конкретно-пространст-венные либо абстрактно-пространственные представления о времени совершающихся событий, о характере их протекания в определенный хронологический период или в разновременные отрезки бытия, о восприятии мира в целом и места в нем человека" (Лопушанская 1997: 11).

Как показывает анализ звучащих молитвенных текстов, отражение в них средневекового языкового сознания оказывает влияние на звуковую организацию молитвословий. Образность мышления предполагает целостность восприятия явлений, "неразложимость" их на составляющие, нерасчлененность информации на "кванты" смысла. В интонировании молитвы синкретизм образного мышления проявляется, в частности, в асемантичности просодического оформления молитвословий.

Семантическая немотивированность интонации в каноническом молитвенном чтении возникает и благодаря особому отношению верующих к молитвенному тексту как к духовной реальности, как к сакральному тексту, в котором реализуется иконическая природа Слова, когда слово, как икона, представляет "образ, знаменующий первообраз, но не совпадающий с ним" (Бахтина 1998: 69; см. также: Флоренский 1990). Восприятие молитвенного Слова как некоей субстанциональности, вещественности и сакральной реальности формирует и особые приемы его звукового воспроизведения, описание которых можно найти в наставлениях Святых Отцов, обращенных к тем, кто впервые приступает к молитвенному чтению: "Читать следует просто, с благоговением, в один тон, без изливаний своих чувствований посредством изменений голоса. Предоставим святым молитвословиям действовать собственным их духовным достоинством на слушателей" (Желающему поступить в монастырь 1996: 29).

Кроме того, асемантичность интонационного оформления в каноническом молитвенном чтении актуализирует, по нашему мнению, стиховую природу молитвы. Как известно, звучание стихотворной речи имеет свою специфику, которая в исследованиях последних лет получила адекватное описание с использованием экспериментально-фонетических данных (см.: Бычкова 1973; Златоустова 1976; Ковтунова 1976; Николаева 1979; Златоустова 1985; Хитина 1986; Невзглядова 1994; 1997). Одним из ведущих признаков интонационной и ритмической организации стихотворной речи, по мнению исследователей, является "разрыв между лексико-грамматическим содержанием и не зависимым от него интонационным оформлением" (Невзглядова 1994: 77). Отнесенность молитвы к сфере стихотворной речи находит отражение в автономности интонационной структуры молитвословия, ее семантической немотивированности.

Для неканонического молитвенного чтения, как показывает анализ имеющегося в нашем распоряжении материала, характерно более последовательное участие интонации в выражении смыслового значения высказывания и его частей. Наиболее ярко это проявляется в интонационной противопоставленности позиций "завершенности" и "незавершенности".

В соответствии с нормами русской звучащей речи семантика незавершенности передается при неканоническом молитвенном чтении восходящей и восходяще-нисходящей интонационными моделями (соотносимыми с ИК-6 и ИК-3 в системе интонационных средств, представленной в Русской грамматике 1980 года). Значение завершенности манифестируется нисходящей интонационной моделью и ее модификациями, что также соответствует современным интонационным нормам. Приведем пример:

ВН В Н

/1/ Матерь Божия,/ благодарю тебя/ за прошедшую ночь/... (189С); ВН В В Н

/2/ Дай мне, Господи,/ кончину благую,/ христианскую,/ непостыдную/...

(141С);

В В Н

/3/ Богу нашему слава/ во веки,/ аминь/ (37D).

Из транскрипции видно, что восходящая и восходяще-нисходящая модели оформляют все неконечные синтагмы высказываний. В завершающих высказывания минимальных речевых отрезках использована нисходящая интонационная модель.

Анализ материала показывает, что в неканоническом молитвенном чтении интонационно дифференцируются частные императивные значения в побудительных конструкциях. Так, например, мелодически разграничены значения "пожелания" и "просьбы":

ВН

/1/ Дай мне, Господи/ ... (141С);

Н’ ВН

/2/ Господи,/ спаси нас/ (126L);

ВН Н

/3/ ...и сохрани меня/ от всех врагов/...(43С);

(’) ВН Н’ ВН

/4/ ...и все мученики/ праведники,/ помолитесь за нас/ (33А3);

Н’

/5/ Храни вас всех Господь/ (339J).

Как видно из транскрипции, семантика просьбы передается в /1/, /2/, /3/, /4/ моновершинным вариантом восходяще-нисходящей модели, что соответствует интонационным нормам современной звучащей речи (см.: Русская грамматика 1980: II, 115–116). Значение пожелания манифестируется акцентной модификацией нисходящей интонационной модели (см. /5/).

Итак, молитва реализуется в гиперкоммуникации – виде речевого общения, который характеризуется особым статусом Адресата и трансформацией языкового кода, связанной со спецификой восприятия сакральных текстов как воплощенного Слова. В аспекте формы средством выражения гиперкоммуникации является тенденция к асемантичности интонационного оформления речи, которая реализуется в ритмизации звучащего молитвословия, а также в слабой соотнесенности лексико-синтаксической и интонационной структур молитвенного текста.

Проведенный анализ позволил установить, что при гиперкоммуникации в разных типах молитвенного чтения дифференцируется степень участия интонации в выражении смыслового и эмоционального содержания высказывания и текста. В каноническом молитвенном чтении отмечается тенденция к асемантичности интонационного оформления: при сегментации речевого потока наблюдается несовпадение границ синтаксического и синтагматического членения; интонационные модели, как правило, не передают различия коммуникативных типов высказывания, не принимают участия в экспликации семантико-синтаксических связей внутри высказываний и между ними. В неканоническом молитвенном чтении взаимодействие семантики и звучания носит более последовательный характер.

Диалогичность молитвы

.2.1. Функционально-семантическая речемыслительная категория диалогичность /монологичность и ее реализация в молитве

Существование двух форм речевого общения – монолога и диалога – общепризнанно. В отечественном языкознании их научное изучение и описание началось в 20–30-е годы в работах Л.В. Щербы, Л.П. Якубинского, М.М. Бахтина, В.Н. Волошинова и др. (Щерба 1915; Якубинский 1923; Бахтин 1993; 1994). Развитие теории диалога и монолога как форм речи было продолжено в 40–50-е годы Б.А. Лариным, Г.О. Винокуром, Н.Ю. Шведовой, Е.М. Галкиной-Федорук, М.А. Михлиной и др. (Ларин 1948; Винокур 1959; Галкина-Федорук 1953; Шведова 1956; Михлина 1956). Новый импульс изучение диалога и монолога получило с конца 60-х годов, когда наряду с работами общетеоретического характера появились исследования, обращенные к анализу монологической и диалогической речи в разных сферах речевой деятельности: разговорной, художественной, научной, публицистической (см., например: Виноградов 1963; Соловьева 1965; Холодович 1967; Арутюнова 1970; Балаян 1971; Гельгард 1971; Занько 1971; Будагов 1974; Лаптева 1976; Разинкина 1978; Славгородская 1978; Валюсинская 1979; Савинский 1980; Леонтьев 1981; Нистратова 1985; Светана 1985; Кожина 1986; Богомолова 1987; Зайцева 1987; Ястрежембский 1991; Сулименко 1993; Шмелева 1995; Нестеров 1996; Семененко 1996 и др.).

Несмотря на большой интерес исследователей к проблеме диалога и монолога ее разработка не завершена и многие из предлагаемых решений носят дискуссионный характер. До сих пор остается открытым вопрос о релевантных признаках диалога и монолога (см., например: Шведова 1956: 68; Гельгардт 1971: 144; Лаптева 1976: 52), что ставит под сомнение необходимость и возможность разграничения этих форм речи, поскольку они "почти никогда не существуют в чистом виде... любой разговор почти автоматически переходит в повествование о чем либо (enrécit)... повествование в любой момент может развиться в диалог" (Греймас, Курте 1983: 502). Идея о непротивопоставленности монолога и диалога, их близости, взаимопереходности объединяет многие работы, посвященные изучению форм речевого общения (см.: Якубинский 1923: 133; Mukařovsky 1948; Винокур 1959: 279; Холодович 1967; Занько 1971; Будагов 1974: 9; Лаптева 1976: 52; Йотов 1977; Кожина 1981: 192–193 и др.).

В рамках решения проблемы соотношения диалога и монолога с учетом коммуникативной природы языка современными исследователями выдвигается положение о диалогичности как особом свойстве, признаке монологической речи. Феномен диалогичности слова, высказывания, текста, мышления является предметом исследования целого ряда наук гуманитарного цикла – риторики, литературоведения, лингвистики, стилистики, психологии, в каждой из которых формируется свое представление о сущности и функциях этого явления.

В работах по риторике диалогичность трактуется как особое свойство ораторского монолога (см.: Кохтев 1994; Михальская 1992; 1996). Н.Н. Кохтев связывает понятие диалогичности ораторской речи с ее обязательным учетом реакции аудитории и дает описание языковых средств, обеспечивающих контакт говорящего и слушающих (Кохтев 1994: 128–139).

А.К. Михальская оперирует понятием "диалогичность" при описании признаков, формирующих основы риторического идеала, понимаемого как система "наиболее общих ожиданий и требований к хорошей речи" (Михальская 1996: 43). Исходя из положения о том, что диалогичность является отражением характера отношений "говорящий – слушающий", социальной иерархии участников общения, исследователь различает две оппозиции "монологичность/диалогичность речи" – по содержанию и по форме (там же: 59–62).

Первое противопоставление основано на типе отношений участников акта коммуникации. Равноправные отношения между субъектом и адресатом речи, когда говорящий "видит своего партнера по общению принципиально таким же, как он сам, – живым, чувствующим, активным и деятельным субъектом", определяются А.К. Михальской как субъект-субъектные, симметричные, а слово адресанта как диалогическое по содержанию (там же: 59–61). В том случае, когда говорящий считает своего партнера "неким сосудом, который нужно наполнить, некоей tabularasa – чистым листом, который надо исписать, неким объектом, которым можно манипулировать", возникает речь монологическая по содержанию. При этом тип отношений между участниками коммуникации квалифицируется исследователем как субъектно-объектный, асимметричный (там же: 59). Вторая оппозиция "монологич-ность/диалогичность речи" – по форме – предполагает учет социальной иерархии участников. Как считает А.К. Михальская, диалогическая речь основывается на концепции социального равенства собеседников, монологическая – на концепции иерархии (там же: 68).

Литературоведение последних десятилетий тоже обращается к термину "диалогичность" ("диалогизм"). Здесь понятие диалогичности основывается на бахтинской концепции полифонии литературного произведения, его идее универсальности диалогических отношений и сопряжено с характеристикой вовлеченности сознания, поведения, высказывания говорящего лица в процессы межличностного общения (см.: Нестеров 1996). Кроме того, диалогичность понимается и как интертекстуальность, которая предполагает диалог автора с предшественниками (реминисценции), и как проявление оппозици "я – другой" в диалоге автора с героем, писателя с читателем, в сознании персонажа (см.: Чернец 1994).

В стилистике понятие диалогичности монологической речи долгое время рассматривалось на материале художественной речи, и здесь понятие диалогичности соприкасается и соотносится с понятием драматургичности, драматизированности монолога, с одной стороны (Виноградов 1963), и с понятием полифоничности повествования, то есть его способности аккумулировать, соединять в себе разные субъектно-речевые сферы, чужое слово, – с другой (Бахтин 1994).

Осмысление и развитие идей М.М. Бахтина и В.В. Виноградова в современной стилистике ведется в нескольких направлениях: рассматриваются причины возникновения диалогичности в монологических текстах (Якобсон 1975; Лаптева 1990); выявляются функции диалогичности (Шелюто 1957; Левшун 1992б; Кожина 1986; Винокур 1990; Прохватилова 1998); определяются особенности диалогичности в текстах разной жанровой и стилевой принадлежности (Шелюто, 1957; Кожина 1981; 1986; Левшун 1992а), описываются отдельные приемы, порождающие диалогичность монологической речи (Разинкина 1978; Славгородская 1978; Кожина 1981; Нистратова 1985; Светана 1985; Красавцева 1987; Винокур 1990 и др.). При этом обнаруживаются различия в трактовке понятия диалогичности и ее признаков.

Наиболее распространенной является точка зрения, согласно которой диалогичность монологической речи ассоциируется с использованием приемов и средств активизации внимания слушателей (см.: Шелюто 1957; Левшун 1992б; Винокур 1990: 310 и др.). Однако эта точка зрения разделяется не всеми исследователями. Так, например, С.В. Светана называет диалогизацию, в основе которой лежат средства активизации реакции слушателей, псевдодиалогизацией (Светана 1985). Рассматривая вопросы диалогичности монологических жанров телевизионной речи и исходя из положения о том, что в устной звучащей речи монолог носит диалогизированный характер, "неизбежно отражает особенности форм диалогического общения" (Светана 1985: 40), автор выделяет внешние признаки диалогичности, к которым относит средства и приемы, помогающие установить контакт, стимулирующие внимание, призывающие слушателя следовать за мыслью говорящего. Это обращения, императивные формы, призывающие к активному действию, формы 2-го лица, употребленные в прямом и обобщенно-личном значении, безличные формы, вопросно-ответные построения.

Однако, по мнению С.В. Светаны, эти языковые средства не являются отражением диалогичности монолога, а создают лишь иллюзию диалогизации монологического сообщения и не выводят такой способ изложения за рамки собственно-монологического типа речи (там же: 41–42). Монолог, как утверждает автор, ссылаясь на понятие драматического диалога В.В. Виноградова и скрытого диалога М.М. Бахтина (см.: Виноградов 1963: 40; Бахтин 1994: 90), диалогизируется не за счет внешних примет, а такими способами, благодаря которым монолог представляет собой как бы "конденсацию диалогической речи" (Светана 1985: 43), когда возможные реплики собеседника опускаются. В числе таких стилистических приемов диалогизации называются: ответ без открыто выраженного вопроса, альтернативный вопрос, оставленный говорящим без ответа, вопросно-ответное построение альтернативного типа, риторический вопрос (там же).

В современных семантических исследованиях диалогичность рассматривается как свойство текста (высказывания), отражающее отношения говорящего и слушающего, субъекта и адресата речи, соотношение "я"-сферы и "ты"-сферы модуса высказывания (см.: Арутюнова 1981: 357–358; Леонтьев 1981; Клобуков 1984; Нистратова 1984; Ковтунова 1986; Шмелева 1995 и др.).

Существование феномена диалогичности речи как языкового выражения диалогичности мышления подтверждается психологическими исследованиями диалога (см.: Библер 1975; Научное творчество 1969; Тихомиров 1969; Кучинский 1983; Познание 1988; Загадка 1991 и др.; см. также: Кожина 1981: 194–200), результаты которых доказывают диалогичность мышления и всего сознания человека в целом. По данным Г.М. Кучинского, процесс речемыслительной деятельности человека диалогичен; он протекает в форме внутреннего диалога, представляющего собой речевую форму взаимодействия различных точек зрения, выражаемых одним и тем же индивидом (Кучинский 1983: 40).

В данной работе, принимая во внимание сложившееся в учебной и научной практике понимание терминов "монолог" и "диалог", мы используем при анализе формы речи, в которой реализуется молитва, термины "монологичность" и "диалогичность" речи. Образование этих терминов с помощью суффикса -ость позволяет подойти к их определению с позиций, более обобщенных и отвлеченных от конкретного значения слов "монолог" и "диалог". Понятия диалогичность::монологичность рассматриваются нами в рамках категории речи, которая характеризуется набором признаков в плане содержания и комплексом моделей в плане выражения. Коррелятивные отношения диалогичности и монологичности создают единую речемыслительную функционально-семантическую категорию. Понятия "монологичность" и "диалогичность" обладают номенклатурой признаков, функционально-семантический характер соотношения которых обеспечивает доминирование диалогичности или монологичности в речи.

Так, монологичность и диалогичность сближает то, что они являются свойствами речи, обеспечивающими ее отнесенность к тому или иному виду. Вместе с тем их отличия состоят, прежде всего, в возможности (для диалогичности) и невозможности (для монологичности) обратимости адресанта и адресата речи. Другим признаком, противопоставляющим диалогичность и монологичность, является степень участия субъекта речи в процессе проповедания. Этот признак устанавливается на основании описанного в специальной литературе синтезирующего свойства языковых единиц, в качестве которого принимается степень участия субъекта в описываемых событиях (термин С.П. Лопушанской; см.: Лопушанская 1990; Лопушанская, Супрун 1989; Тупикова 1997). Монологичность речи характеризуется высокой степенью участия субъекта речи в процессе речепроизводства. Диалогичность речи связана с варьированием этого признака по шкале "высокая степень участия – низкая степень участия". Кроме того, к числу релевантных признаков диалогичности и монологичности относятся также авторизация (=речевая позиция субъекта речи), которая обеспечивается актуализацией в высказывании "я"-сферы, и адресация (=направленность речи), которая связана с актуализацией "ты"-сферы высказывания. Функционально-семантический характер соотношения этих признаков обеспечивает доминирование диалогичности или монологичности речи. Такой подход позволяет в качестве д о м и н а н т ы молитвы назвать диалогичность, которая конкретизируется нами как глубинная диалогичность.

2.2. Глубинная диалогичность молитвы

Выделение глубинной диалогичности основывается на признании существования в высказывании двух симметричных модусных сфер – сферы субъекта речи ("я"-сфера) и сферы адресата речи ("ты"-сфера). Актуализация "ты"-сферы приводит к диалогизации высказывания и способствует созданию диалогичности речевого произведения в целом.

Впервые мысль о необходимости учета "фактора адресата" при толковании значения предложения была высказана Н.Д. Арутюновой, которая назвала причины, обусловливающие "неотделимость адресата от речевого произведения" (связь адресата с перлокутивным эффектом; игровой принцип речи, постоянно меняющий местами собеседников и создающий "инвертированного адресата"; принадлежность речевого акта к сфере межличностных отношений) и охарактеризовала фактор адресата в его отношении к речевым актам, внутренней речи и литературному тексту (Арутюнова 1981).

Идея Н.Д. Арутюновой об адресованности высказывания получила подтверждение и развитие в работах Т.В. Шмелевой (см.: Шмелева 1981; 1983; 1988; 1995), А.П. Леонтьева (Леонтьев 1981), Е.В. Клобукова (Клобуков 1984), С.Л. Нистратовой (Нистратова 1984), И.И. Ковтуновой (Ковтунова 1986) и др., где было показано, что направленность речи на адресата эксплицируется языковыми средствами, сосредоточенными в модусном, субъективном аспекте значения предложения.

Понимание значения предложения как диалектического взаимодействия двух содержательных планов – объективного и субъективного восходит к работам Ш. Балли, который выделял в предложении две части. "Одна из них, – писал он в работе "Общая лингвистика и вопросы французского языка", – будет коррелятивна процессу, образующему представление... по примеру логиков мы будем называть ее диктумом. Вторая часть содержит главную часть предложения, а именно выражение модальности, коррелятивной операции, производимой мыслящим субъектом. Логическим и аналитическим выражением модальности служит модальный глагол... а его субъектом – модальный субъект; оба вместе образуют модус, дополняющий диктум" (Балли 1955: 44).

В современной лингвистике диктумная, или объективная, часть значения предложения связывается с отображением внеязыковой действительности, а модусная, или субъективная, – с отображением средствами языка личности говорящего в его отношении к передаваемой информации, к условиям коммуникации и т.п. Как пишет Е.В. Клобуков, "в разграничении "объективных"... и "субъективных"... элементов смысловой стороны предложения находит отражение противопоставление двух видов объективной действительности, обозначаемой средствами языка: внеязыковой, о которой сообщает говорящий, и языковой, т.е. объективных условий протекания речевого акта (включая и отношение говорящего к тому, о чем говорится, что и составляет стержень сферы языковой модальности)" (Клобуков 1984: 48).

Субъективный, или модусный, аспект традиционно рассматривался как важный и необходимый элемент смысловой организации любого предложения (см.: Пешковский 1956: 92; Будагов 1947; Виноградов 1975: 55–56; Шведова 1960; Клобуков 1984: 43–50; Солганик 1984 и др.). Однако семантический объем субъективности ограничивался сферой "я" и его описание опиралось, вслед за Бенвенистом, на три оси содержательных координат – "я" // "здесь" // "сейчас" (Бенвенист 1974: 296).

Между тем адресатность высказывания, по словам Т.В. Шмелевой, подрывает монополию автора в смысловой организации высказывания и "открывает" в его модусе наряду со сферой субъекта речи симметричную ей сферу адресата, или "ты"-сферу (Шмелева 1995: 152), которая эксплицируется в речи системой языковых средств, названных А.П. Леонтьевым средствами адресации (Леонтьев 1981). Эти средства, различающиеся "степенью своей очевидности и автономности от диктума", "конкретными семантическими задачами" и характером участия в формальной организации предложения, обеспечивают диалогизацию высказывания, что позволяет исследователям говорить о "принципиальной диалогичности модуса, которая хотя и не проявляется в каждом реальном предложении, составляет его важнейшее свойство" (Шмелева 1995: 151–152).

Глубинная диалогичность передает особую структуру молитвенного общения и в плане содержания обусловливается наличием двух важнейших признаков: актуализацией "ты"-сферы высказывания и особым статусом Адресата речи. Названные признаки реализуются набором языковых средств и обеспечивают специфику речевой организации молитвы. Остановимся на этом подробнее.

Анализ имеющегося в нашем распоряжении материала показал, что актуализация "ты"-сферы в молитвословиях манифестируется прежде всего одиночными и распространенными обращениями к Адресату молитвы. Обращение характеризуется обычно как слово или группа слов, которые называют того, к кому адресована речь (см., например: Русская грамматика 1980: I, 163). В современной лингвистике обращение осмысляется как многозначная единица, каждая функция которой, по мнению О.А. Мизина, определяется лексическим наполнением обращения в высказывании, а также характером речевой ситуации, понимаемой очень широко – от контекста до стиля языка (Мизин 1980: 46–47).

Степень многозначности обращения оценивается исследователями по-разному. Так, например, О.А. Мизин называет шесть функций, присущих обращению: звательную, оценочную, выражения социальных отношений, контактирующую, актуализирующую, эмоциональную (Мизин 1980). Т.В. Шмелева считает, что обращение, во-первых, обозначает адресата; во-вторых, отражает отношение автора к адресату; и, в-третьих, "сигнализирует о моделируемом для данного высказывания типе коммуникации – собственно коммуникации, автокоммуникации и квазикоммуникации" (Шмелева 1995: 148). По мнению А.И. Останина, функции обращения "не сводятся к чисто технической роли – установления и поддержания речевого контакта, средства привлечения и поддержания внимания адресата... наряду с этим обращение служит также для установления нужного тона и стиля общения" (Останин 1998, 72). Е.Ю. Алешкина, обращая внимание на двуплановый характер передаваемой обращением в процессе адресации речи информации, которая "включает в себя не только идентификацию адресата... но и содержит указание на отношение к нему адресанта", формулирует на этом основании две семантические функции обращения – функцию "идентификации адресата" и функцию "отношения к нему со стороны адресанта" (Алешкина 1991: 63–64).

Многими исследователями выделяются две важнейшие функции обращения – номинативная (Русская грамматика 1980), или идентифицирующая (Улиссова 1973: 68; Арутюнова 1976: 365–366; Клобуков 1984: 54; Алешкина 1991: 63–64 и др.), в которой обращение выступает как контактоустанавливающее средство языка (Проничев 1971: 25; Алешкина 1991: 63; Кохтев 1994: 138), и экспрессивная, или оценочно-характеризующая (Русская грамматика 1979: 2, 884; Русская грамматика 1980: II, 164; Клобуков 1984: 54; Арутюнова 1976: 336; Кручинина 1990: 341), в которой обращения реализуют свою предназначенность "не только называть, но, обозначая людей... характеризовать их" (Ефимов 1969: 207–208). Способность обращения отображать устанавливаемый говорящим регистр общения, подчеркивать его отношение к получателю информации позволяет современным лингвистам включать вокатив в план модальной семантики высказывания (Леонтьев 1981; Клобуков 1984; Шмелева 1995).

Анализ обращений в молитвенных текстах показывает, что эти обращения представляют собой наименования Господа, Богородицы, Ангела-хранителя, святых, архангелов и ангелов, апостолов, пророков, пастырей и учителей, мучеников и мучениц, преподобных отцов и матерей, святого, имя которого носит молящийся, и святого, которому посвящена церковь, где крещен и обычно молится на общественных богослужениях прихожанин. Приведем примеры:

Боже; Господи Иисусе Христе, Сыне Божий; Боже наш; Царю Небесный, Утешителю, душе истины; Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный; Пресвятая Троице; Святый; Отче наш; Блаже; Господи; Спасе; Владыко Человеколюбче; Христе Боже; Господи Вседержителю; Безначальный и Присносущный Свете; Бессмертный Царю; Вышний Боже; Боже мой; Христе Спасе мой; Боже вечный и Царю всякаго создания; Вседержителю, Слово Отчее, Сам совершен сый, Иисусе Христе; Господи Боже покланяемый, Царю Святый, Иисусе Христе; великодаровитый бесмертный Царю, щедре и человеколюбче Господи; Господи Боже наш; Иисусе сладчайший Христе, Иисусе долготерпеливе; Владыко Господе Иисусе Боже мой; Щедре; Слове;

Богородице; Владычице; Богоневесто; Жизнодателя Бога рождшая; Свет невечерний рождшая; дивная Владычня палато; Пренепорочная; Пресвятая Дево; Пречистая; Превысшая ангел; Всенепорочная; Пресвятая Владычице моя Богородице; Благого Царя благая Мати, Пречистая и Благословенная Богородице Марие; Взбранной Воеводе победительная; Невесто Неневестная; Иисуса рождшая Бога, Владычице; Мати Слова и Дево; Богородице Чистая; Мати Чистая; Владычице мира, упование и предстательство верных; Царице моя преблагая;

святый Ангеле; святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души; Ангеле Христов, хранителю мой святый и покровителю души и тела моего; наставниче мой и хранителю, от Бога данный ми Ангеле; от Бога посланный; Господен Ангеле; святый Ангеле Господен; святый Ангеле, хранителю и покровителю мой благий;

святый угодниче Божий Николай; святый ты отче Николай; преподобный отче Серафим; святый великий мученики Трифон.

Наряду с обращениями "ты"-сфера эксплицируется в молитвенных текстах императивными глагольными формами 2-го лица единственного числа, например:

...тако приими мя блуднаго и сквернаго; ...омый мя слезами моими, очисти мя ими; ...освяти мою душу и тело; ...и очисти меня от всякия скверны плоти и духа; ...и возьми мое тяжкое бремя грехов; ...во мне пребуди; ...изми мя от враг озлобляющих мя; ...и настави мя творити заповеди Сына Твоего и Творца моего; ...вся ми прости, елика согреших во днешний день; ...и Твоими молитвами настави мя на деяния благая; ...просвети ум мой светом разума святаго евангелия Твоего... и т.п.

Глагольные формы 2-го лица указывают на наличие второго участника коммуникации и актуализируют "ты"-сферу высказывания в молитвенных текстах.

Признак "особый статус Адресата речи" находит отражение в ритмизации звучания молитвенного текста, основные средства и приемы которой были описаны в третьем разделе 2-й главы.

Итак, рассмотрение семантических и коммуникативных свойств православной молитвы обнаружило, что она функционирует в рамках гиперкоммуникации, которая была выделена нами с учетом особого статуса Адресата молитвы и трансформации языкового кода при молитвенном общении. Установлено, что на уровне семантики гиперкоммуникация находит отражение в ослаблении координации лексико-синтаксического и просодического оформления молитвословий. При этом степень обусловленности звучания молитвы от ее семантики дифференцируется в зависимости от типа молитвенного чтения. Анализ показал, что каноническому молитвенному чтению присуща тенденция к асемантичности интонационного оформления. Для неканонического молитвенного чтения характерна большая последовательность в соотнесенности семантики и звучания молитвы.

Выявлено, что интонационными средствами выражения гиперкоммуникации в каноническом и неканоническом молитвенном чтении являются синтагматическое членение и мелодическое оформление минимальных речевых отрезков. При этом отмечается высокая степень ритмизации звучания молитвенных текстов. В каноническом молитвенном чтении ритмизация создается благодаря симметричности и пропорциональности сегментации речевого потока; просодической уравновешенности начала и конца синтагм, оформленных двувершинными и поливершинными интонационными моделями; повторяемости мелодического оформления минимальных речевых единиц. В неканоническом молитвенном чтении ритм звучания обеспечивается за счет членения молитвословий на пропорционально соотносимые речевые фрагменты, а также благодаря высокой частотности сочетаний восходящего и нисходящего движений тона.

Анализ коммуникативных признаков молитвы позволил установить, что в молитвенном тексте находит отражение речемыслительная функционально-семантическая категория диалогичность::монологичность, основу которой составляют коррелятивные отношения диалогичности и монологичности в текстах молитвословий. Выявлено, что для православной молитвы доминирующим является признак диалогичности: в молитве реализуется один из видов диалогичности – глубинная диалогичность.

Глубинная диалогичность манифестирует особую структуру молитвенного общения и в плане содержания обусловливается наличием двух важнейших признаков: актуализацией "ты"-сферы высказывания и особым статусом Адресата речи. Анализ показал, что эти признаки реализуются набором моделей и обеспечивают специфику речевой организации молитвы. Так, актуализация "ты"-сферы в молитвословиях манифестируется императивными формами 2-го лица единственного числа, а также одиночными и распространенными обращениями к Адресату молитвы. Признак "особый статус Адресата речи" находит отражение в ритмизации молитвенного звучания, которая дифференцируется в зависимости от типа молитвенного чтения – канонического и неканонического.

Выводы первой части

В первой части работы раскрыта речевая организация православной молитвы как разновидности звучащей духовной речи.

В результате проведенного анализа установлено, что специфика звучания православной молитвы обусловливается соотношением и взаимодействием д р е в н е й и с о в р е м е н н о й фонетической систем русского языка.

Предложенная многоаспектная классификация позволила систематизировать многообразие типов молитвословий и в качестве исходной точки при анализе речевой организации молитвы выявить разграничение канонического молитвенного чтения, в котором воспроизводятся черты традиционного произношения церковнославянских сакральных текстов, и неканонического молитвенного чтения, которое в большей степени подвержено влиянию орфоэпической системы современного русского литературного языка и сближается с декламационным стилем.

Наблюдения дают возможность утверждать, что сосуществование в звучащей молитве признаков древней музыкально-тонической и современной акцентно-мелодической систем русского языка находит выражение на сегментном и на суперсегментном уровнях.

Гетерогенность интонационно-звуковой организации православной молитвы, предопределенная различным соотношением и взаимодействием древней и современной фонетических систем, дифференцируется в зависимости от типа молитвенного чтения.

Анализ и н т о н а ц и о н н о - з в у к о в о й о р г а н и з а ц и и молитвы по имеющемуся в нашем распоряжении материалу показывает, что в каноническом молитвенном чтении на сегментном уровне отмечается актуализация четырех признаков древней фонетической системы. Степень регулярности их воспроизведения варьируется.

Так, последовательно сохраняется произношение гласных полного образования в любой безударной позиции. Этот признак наиболее ярко проявляется при произнесении лабиализованного [о] не только под ударением, но и в безударных слогах (Б[о]г[о]р[о]дице).

Почти не знает исключений в каноническом молитвенном чтении произношение ударного [э] после мягких согласных, шипящих и [ц] перед твердыми согласными ([т’э]мных, неизре[ч’э]нная, от[цэм]).

При каноническом молитвенном чтении сохраняется побуквенное произношение флексий в грамматических формах, а именно: в именных формах мужского и среднего рода единственного числа родительного падежа на [-аго] (очисти мя грешн[аго]; Животворящ[аго] Тела) и формах притяжательных местоимений (Тво[jэго]; мо[jэго]).

Однако признак сохранения звонкости парных согласных в позиции конца слова, актуальный для старославянского языка, не находит в каноническом молитвенном чтении последовательного воплощения.

Следует отметить, что не сохраняется в этом типе молитвенного чтения и ], называемый исследователями в числеgфрикативный способ образования [ фонетических примет церковнославянского языка. Это связано, на наш взгляд, с тем ] маркирован в современной орфоэпии, поскольку допускается вgчто фрикативный [ качестве возможного варианта при произношении отдельных слов.

Черты древней мелодико-тонической системы сосуществуют в каноническом молитвенном чтении с произносительными нормами современного русского языка. Речь идет об отражении в звучании молитвословий характерных для современной орфоэпии позиционных изменений согласных звуков: оглушения и озвончения парных по глухости/звонкости согласных; ассимилятивного смягчения парных согласных по твердости/мягкости и т.п.

Доминирование признаков древней просодической системы в интонационно-звуковой организации канонического молитвенного чтения проявляет себя и на суперсегментном уровне. Эта закономерность находит выражение прежде всего в особенностях синтагматического членения, которые состоят в делимитации речевого потока на симметричные и пропорционально соотносимые минимальные интонационные отрезки.

Принципы симметрии и пропорции, с одной стороны, корреспондируют со стилистической симметрией, характерной, по наблюдениям исследователей, для сакральных библейских текстов и русской средневековой литературы, а с другой – соотносятся с пространственно-временной соразмерностью композиций икон, храмовых росписей, ритмики архитектурных построений русского Средневековья.

Признаки древней просодической системы при каноническом молитвенном чтении воплощаются также в специфике мелодического контура и особой структуре основных интонационных моделей. Во-первых, следует отметить, что каноническому молитвенному чтению свойственно использование при оформлении синтагм особых интонационных моделей, мелодический контур которых не имеет аналогов в современной звучащей речи. Это мономелодическая (РС, РВ), нисходяще-восходящая (НВ) и восходяще-нисходящая (ВС) модели.

Во-вторых, каноническое молитвенное чтение отличает частотность двувершинных и поливершинных интонационных моделей, подавляющее большинство которых образует просодическую рамку, присущую древнейшей форме славянской фразово-интонационной модели.

На сохранение следов просодической системы музыкально-тонического типа в каноническом молитвенном чтении указывает также преимущественное использование мелодических и квантитативных компонентов интонации в качестве просодических сигналов вершинного слова в синтагме, поскольку длительность и тон являются релевантными признаками древней славянской фонетической системы.

Древнюю стиховую природу молитвы эксплицирует в каноническом молитвенном чтении сложный ансамбль молитвенных ритмов.

Наряду с чертами музыкально-тонической системы в каноническом молитвенном чтении находят воплощение некоторые признаки современной просодической системы. По нашим наблюдениям, к их числу следует отнести использование актуальной для интонационной системы современного русского языка восходящей интонационной модели (В); употребление моновершинных вариантов интонационных моделей; применение пауз в качестве пограничного сигнала на стыке минимальных интонационных единиц.

В целом проведенный анализ соотношения свойств древней и современной фонетических систем дает основания утверждать, что для канонического молитвенного чтения на сегментном и суперсегментном уровнях характерно преобладание черт древней музыкально-тонической системы.

Наблюдения над интонационным оформлением неканонического молитвенного чтения дают возможность констатировать, что для него в меньшей степени актуальны свойства древней славянской фонетической системы.

Так, на сегментном уровне ни один из выделенных нами релевантных признаков старославянского языка последовательно не реализован: единичны случаи воспроизведения старославянской нормы при произношении гласных полного образования в любой безударной позиции (только в отдельных словах: Г[о]сподь; ]гатая, и т.п.);Ù]ли, Госп[ъ]ди, б[ÙТ[о]бою; б[о]г[о]угодн[о] и др., наряду с м[ недифференцированно произносятся ударные [э] или [о] после мягких согласных, шипящих и [ц] перед твердыми согласными (например: освя[ш:’э]нной; с[л’о]зы); непоследовательно представлено побуквенное произношение флексий грамматических форм ([с’эго] ради, но: доб[ръвъ] ответа); отмечается как сохранение звонкости, так и оглушение парных согласных в позиции конца слова (запове[д’] наряду с: ].gвраго[ф]; Госпо[т’]); не зафиксировано произношение фрикативного [

Полученные результаты показывают, что на сегментном уровне в неканоническом молитвенном чтении преобладают произносительные нормы современного русского литературного языка.

Выявленная закономерность соотношения и взаимодействия древней и современной фонетических систем в неканоническом молитвенном чтении реализуется и на суперсегментном уровне.

Анализ интонационного оформления неканонического чтения молитвословий позволил выявить отдельные черты музыкально-тонической фонетической системы. Так, характерная для неканонического молитвенного чтения тенденция к членению речевого потока на пропорционально соразмерные минимальные единицы соотносится с принципами пространственной организованности, доминировавшими в русской средневековой литературе и культуре.

О сохранении следов древней просодической системы свидетельствует и присущая неканоническому молитвенному чтению рамочная обрамленность минимальных речевых отрезков, создаваемая двувершинными и поливершинными структурными вариантами интонационных моделей.

Кроме того, релевантные для музыкально-тонической системы принципы интонационной организации синтагмы отражает в неканоническом молитвенном чтении тенденция к пословному построению интонационного контура или фразы, которая актуализируется в поливершинных вариантах частотных интонационных моделей.

Вместе с тем материал, имеющийся в нашем распоряжении, дает возможность установить особенности неканонического звучания молитвословий, которые сложились под влиянием современной орфоэпической системы русского языка. Так, отмечается тенденция к преимущественному использованию интонационных моделей, соотносимых с типами интонационных конструкций, которые функционируют в современной русской звучащей речи и соотносятся с нейтральным и декламационным произносительными стилями (ИК-1, ИК-2, ИК-3, ИК-6 в системе интонационных средств, представленной в Русской грамматике 1980 года). Как воплощение признаков, релевантных для современной просодической системы, квалифицируется высокая частотность моновершинных вариантов интонационных моделей в неканоническом молитвенном чтении.

Кроме того, наблюдения показывают, что при оформлении интонационных вершин в неканоническом молитвенном чтении используются преимущественно два акустических компонента – тон и интенсивность, которые являются ведущими признаками фонетической системы современного русского языка.

Результаты анализа интонационно-звуковой организации молитвы при неканоническом молитвенном чтении позволяют сделать вывод о том, что в неканоническом молитвенном чтении на сегментном и суперсегментном уровнях доминирующими являются черты современной акцентно-мелодической системы.

Рассмотрение с е м а н т и ч е с к и х и к о м м у н и к а т и в н ы х свойств православной молитвы обнаружило, что она функционирует в типе – ‘над,re’puкоммуникации, который мы назвали гиперкоммуникация (от греч. ‘ выше, через, по ту сторону’). Отметим, что этот вид коммуникации выделен нами на основе особого статуса Адресата речи, что связано с неконвенциальной трактовкой языкового знака в религиозном общении, когда слово выступает не как условное обозначение некоторого денотата, а как сам денотат или его компонент.

На уровне с е м а н т и к и гиперкоммуникация находит отражение в ослаблении координации лексико-синтаксического и просодического оформления молитвословий. При этом степень обусловленности звучания молитвы от ее семантики дифференцируется в зависимости от типа молитвенного чтения.

Анализ показал, что каноническому молитвенному чтению присуща тенденция к просодической невыраженности смысловых компонентов высказывания, семантической немотивированности интонационного оформления, в асимметрии интонационной и синтаксической расчлененности высказывания, индифферентности интонации к актуализации его смыслового и коммуникативного значения.

Для неканонического молитвенного чтения характерна большая последовательность в соотнесенности семантики и звучания молитвы, что проявляется в совпадении синтаксического и интонационного членения речи, мелодической дифференциации коммуникативных типов высказываний, интонационного обозначения различных видов связи между синтаксическими единствами.

Интонационно-звуковыми средствами выражения гиперкоммуникации в каноническом и неканоническом молитвенном чтении является высокая степень ритмизации звучания молитвы. В каноническом молитвенном чтении гиперкоммуникация эксплицируется в симметричности и пропорциональности сегментации речевого потока; в просодической уравновешенности начала и конца синтагм, оформленных двувершинными и поливершинными интонационными моделями; в повторяемости мелодического оформления минимальных речевых единиц в молитвословиях.

В неканоническом молитвенном чтении гиперкоммуникация манифестируется за счет членения молитвословий на пропорционально соотносимые речевые фрагменты, а также благодаря высокой частотности сочетаний восходящего и нисходящего движений тона.

Анализ к о м м у н и к а т и в н ы х признаков молитвы позволил установить, что в молитвенном тексте находит отражение речемыслительная функционально-семантическая категория диалогичность::монологичность. Основу категории диалогичность::монологичность составляют коррелятивные отношения диалогичности и монологичности в текстах молитвословий. Понятия "монологичность" и "диалогичность", входящие в эту категорию, характеризуются набором признаков.

Общим для монологичности и диалогичности свойством является их способность обеспечивать отнесенность речи к тому или иному виду. Их важнейшее различие обеспечивается возможностью (для диалогичности) и невозможностью (для монологичности) обратимости адресанта и адресата речи. К числу релевантных речевая=признаков диалогичности и монологичности относятся также: авторизация ( позиция субъекта речи), которая состоит в актуализации "я"-сферы высказывания; направленность речи), которая связана с актуализацией "ты"-сферы=адресация ( высказывания.

Функционально-семантический характер соотношения этих признаков обеспечивает д о м и н и р о в а н и е диалогичности или монологичности речи. Выявлено, что для православной молитвы доминирующим является признак диалогичности: в молитве реализуется один из видов диалогичности – глубинная диалогичность.

Глубинная диалогичность манифестирует особую структуру молитвенного общения и в плане содержания обусловливается наличием двух важнейших признаков: актуализацией "ты"-сферы высказывания и особым статусом Адресата речи. Анализ показал, что эти признаки реализуются набором моделей и обеспечивают специфику речевой организации молитвы. Так, актуализация "ты"-сферы в молитвословиях манифестируется императивными формами 2-го лица единственного числа, а также одиночными и распространенными обращениями к Адресату молитвы. Признак "особый статус Адресата речи" находит отражение в ритмизации молитвенного звучания, которая дифференцируется в зависимости от типа молитвенного чтения – канонического и неканонического.

Таким образом, проведенное исследование показало, что основу интонационно-звуковой организации православной молитвы составляет взаимодействие древней музыкально-тонической и современной акцентно-мелодической фонетических систем, соотношение которых дифференцируется в зависимости от типа молитвенного чтения.

В каноническом молитвенном чтении доминируют черты древней фонетической системы. Специфика неканонического молитвенного чтения определяется преобладанием признаков фонетической системы современного русского литературного языка.

Полученные в результате анализа данные дают основания утверждать, что особенности интонационно-звукового строя разных типов молитвенного чтения обусловлены семантическими и коммуникативными признаками молитвы.

Примечания

1. Ср., например, монолог Гаева: "Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование..."

2. Знаком "*" обозначается отсутствие членения между предикативными структурами.