В.М. Мультатули, С.-Петербург
С падением Киева в 1240 году и установлением монгольского ига духовный и политический центр Руси переносится на северо-восток, сначала во Владимир, а затем в Москву. Связи с западноевропейскими странами ослабевают, а то и совсем прекращаются. О французском культурном влиянии почти не приходится говорить ранее второй половины XVII века. Можно предполагать, что в начале XV cтолетия начиналась какая-то переписка с французским двором, но документов, подтверждающих ее существование, не сохранилось. Имеется сведение, что 16 апреля 1518 года «царь Василий Иванович по просьбе бранденбургского курфюрста Альбрехта писал к французскому королю Франциску I, коего, уведомляя о своем с курфюрстом противу польского короля союзе, просил учинить ему всякое пособие». Грамота эта была написана на русском и немецком языках. Имеются сведения о том, что Иван Грозный состоял в «любительной дружбе и переписке» с Генрихом IV, известно, что этот король обращался к царю Федору Иоанновичу с просьбой позволить нидерландскому купцу Мишелю Мушерону свободно торговать в России и, «купив несколько воску, прислать в Париж, а доктора Павла Цитадина, уроженца миланского, отпустить из России в свое отечество, обещая на место его прислать другого искусного».
В 1615 году царь Михаил Федорович, вступив на престол и «возвещая о сем всем иностранным дворам», отправляет во Францию посланника И.Г. Кондырева и подьячего Неверова. Посольство отбыло из Холмогор на голландском корабле 30 августа, заехало в Нидерланды, прибыло в Бордо 11 декабря, и через три дня «предстали они французскому королю Людовику XIII опоясанные саблями и с покровенными главами». В королевской грамоте царь назван Empereur des Russes (можно вспомнить, что императором называл себя и Дмитрий Самозванец). 29 июня 1616 года посланник возвратился в «Архангелгород, а июля 30-го, приехав в Москву, подал королевскую от 16 декабря 1615 года грамоту, коею уверял король, что он запретит своим подданным служить в шведской и польской армиях противу его, государя, соглашается охотно вступить в договор и восстановить дружественный с Россиею союз, обещая для сего дела прислать в Россию своих послов».
В 1629 году из Франции в Россию отправлен «посол Людвиг де Ганс, барон курмаменский». «Подарков он никаких не привез, извиняясь, что де у них нет того обыкновения». Различные предложения французской стороны были якобы отвергнуты боярами. Через год Франция вновь обращается с просьбой о продаже ей хлеба. В королевской грамоте русскому царю был вновь дан титул императора. До 1657 года предпринято по крайней мере пять попыток с обеих сторон к установлению постоянной переписки. 9 июля 1658 года «явился в Москве французский дворянин де Миниер с королевскою (от 9 мая) к государю грамотою, предлагающею свое посредство» между Россией и Швецией с целью прекращения «их вражды и несогласия». На следующий год французский посол в Польше «помянутую грамоту прислал из Гданьска при своем письме к боярину Афанасию Ордыну-Нащокину, повторив в оном то же королевское желание».
Как бы ни были интересны и важны эти свидетельства, они, как и евангелие Анны Ярославны, хранившееся в Реймсском соборе и без труда прочитанное Петром Великим во время его путешествия, мало что говорят о культурных связях между Россией и Францией. Первым шагом, ознаменовавшим такие связи, является посольство, отправленное царем Алексеем Михайловичем в Испанию и Францию во главе со стольником Петром Ивановичем Потемкиным, наместником Борским. Об этом посольстве можно прочитать в трудах Н.Н. Бантыш-Каменского и Д.С. Лихачева. До нас дошел и дневник самого Потемкина, так называемый «Постатейный список».
Путешествие русских послов длилось около двух лет (с мая 1667 года по декабрь 1668 года); они имели возможность знакомиться с новыми, необычными для них условиями жизни и нравами. Вместе с тем, это посольство явилось первым значительным соприкосновением русских людей с культурой Франции. Боярин Потемкин, его помощник дьяк Румянцев и их свита видели очень многое: им показали королевские дворцы, парки, картинные галереи, ткацкие мануфактуры, где создавались знаменитые гобелены, они побывали в обоих парижских театрах - видели труппу Мольера и Бургундский Отель. В театре Мольера они смотрели комедию «Амфитрион». Русские гости аплодировали и были очень довольны. Потемкин благодарил автора и актеров за доставленное удовольствие. Но всe-таки первым театром Франции, носившем звание труппы королевских актеров, был Бургундский Отель. Что же русские послы видели на сцене Бургундского Отеля? Естественно предположить, что они видели «Андромаху», ибо это был самый замечательный спектакь, по своему успеху сравнимый лишь с успехом корнелевского «Сида». Очевидно, что именно его и должны были показать иностранным гостям. Отсюда мы делаем предположение, что первые русские зрители увидели трагедию Расина в 1668 году с Маркизой Дюпарк в главной роли. Любопытно, что в дневнике Потемкина нет никаких упоминаний о культурной программе его пребывания во Франции. Его очень интересный «Постатейный список» наполнен сведениями протокольного порядка, которым посол придает первостепенное значение, так как это означало соответствующий уровень признания России на международной арене.
Однако вероятно, что в своих рассказах Потемкин делился со своими соотечественниками многими наблюдениями и впечатлениями. 18 сентября 1668 года он видел «Амфитриона» в Париже, через десять лет, в день тезоименитства царевны Софьи, в Москве играли фарс Мольера «Доктор принужденный» («Лекарь поневоле»). Первой стихотворной комедией Мольера, сыгранной в XVII веке по-русски, был «А
Как бы то ни было, но вскоре после этого посольства, в 1672 году, в Москве открывается первый русский профессиональный придворный театр, созданный под руководством пастора московской Немецкой слобо-ды Якова Грегори. Но известны имена и русских помощников Грегори: Степана Чижинского и Юрия Михайлова, помогавших в обучении «неискусных отрочат». Совершенно очевидно, что все они говорили по-русски: немцы из московской слободы вряд ли могли не знать языка страны своего пребывания, ибо были люди деловые и переимчивые, а царь вряд ли стал бы смотреть спектакли по-немецки. По убеждению Д.Н. Цветаева, этот «немецко-русский» по происхождению театр играл по-русски. Тем не менее этот театр был чужд народной культуре и ориентировался на иностранные образцы или на каноны поэтики школьного театра. В этой связи И.Д. Гарусов указывает, что русское боярство допетровского времени «тешилось разными комедийными действиями в покоях царей и в представлениях заезжих иноземных трупп, но эти представления, при всем их обаянии, удовлетворяли вкусы и потребности избранных и, как не имевшие никакой связи с русской национальной жизнью, терялись сами собою, как растение, несвоевременно пересаженное на неподготовленную и чуждую его природе почву» (Гарусов И.Д. Очерки литературы древних и новых народов. СПб., 1890. Кн. 2. С. 196).
Источниками наших сведений о становлении русского театра и о культурной жизни Москвы XVII столетия являются широко известные труды И.Е. Забелина. Нельзя обходить молчанием работы Е.В. Барсова и в некоторых отношениях сомнительную «Хронику Носова». По мнению Барсова, эта «Хроника» представляет собою разрозненные и искаженные переписчиком черновики утраченной рукописи И.А. Дмитревского. Очевидные ошибки - от странностей правописания до грубого искажения фактов, - по мнению Барсова, и свидетельствуют о подлинности этих документов. Согласно «Хронике», французские мистерии ставились в русских переводах в Москве уже в 60-е - 70-е годы XVII столетия. Так, в доме князя В.В. Голицына была представлена «Святая Катерина мученица, мистерия Сент-Албанского аббата Жофруа». Не эту ли мистерию читал Карамзин, и не о ней ли он говорит, отмечая драматургическое дарование царевны Софьи? В доме Матвеева было представлено «Пришествие Антихриста», автором которого назван некто Жубиналь.
Конечно, при дворе не могли не знать о существовании европейского театра, который русские послы видели не только во Франции, но и при дворе «кесаря» - германского императора. Академик Забелин свидетельствует о существовании афиши придворного спектакля фарса Мольера «Доктор принужденный» («Лекарь поневоле»), где среди исполнителей указаны фамилии знатных русских родов: Хованских, Баратынских, Голицыных. Барсов и митрополит Евгений (Болховитинов) уверены в подлинности этого документа. Если так, то можно говорить, что комедии Мольера были известны и переводились в Москве уже в XVII веке, причем переводчицей была сама царевна Софья. Это тем более примечательно, что французский язык был совершенно неизвестен в Москве. Даже в посольском приказе не было переводчика французского языка. Сопровождавший посольство переводчик Иван Госенц говорил «по-цесарски» (т.е. по-немецки), по-латыни и по-польски, но не «по-францужки». Во Франции свои услуги Потемкину предложил один доминиканский монах Урбанский, который говорил по-польски, по-русски и по-французски.
Знала ли царевна Софья иностранные языки? Скорее всего, да. Она и князь Голицын восприняли многое от польской культуры и через нее - от западноевропейской. Сам царь Алексей Михайлович получил, кроме богословского, светское образование, он с детства изучал немецкий язык и латынь. При нем происходит появление ряда новшеств при русском дворе: возникает театр, создается первый симфонический оркестр, привозятся в Москву предметы роскоши, мебель и зеркала. От царя и от царевны Софьи остались письменные свидетельства их грамотности и даже двустишия, говорящие о склонности к поэтическому творчеству. Письма самого Алексея Михайловича отличаются речевой выразительностью и глубиной нравственно-религиозного чувства.
Единственным, пожалуй, человеком, который свободно говорил по-французски, был сын знаменитого русского дипломата и, говоря современным языком, министра иностранных дел Афанасия Ордына-Нащокина - Воин Ордын-Нащокин, который, однако, после пребывания за границей, милостиво прощенный царем за незаконный отъезд на чужбину, своим знаниям и способностям не мог найти применения. Только в самом конце XVII века, по повелению Петра Великого, Петр Васильевич Постников («врачефилософ», как он себя называл) в течение 9 лет учится во Франции и в совершенстве овладевает французским языком.
Таким образом, еще до Петра Великого Россия сделала известные шаги навстречу западноевропейской культуре. С одной стороны, это говорит о культурном значении московского периода русской истории, а с другой - доказывает закономерность петровских преобразований, что не относится, конечно, к способам их реализации. Правда, только при Петре культурные связи с Францией становятся заметны во многих сферах русской общественной жизни; наконец, при Елизавете Петровне наступает пора всестороннего освоения французской культуры русской знатью, а затем - в той или иной мере - русским дворянством, заложившим основу французского двухсотлетнего культурного присутствия в России, когда, например, знание французского языка в той или иной мере было свойственно почти всей русской интеллигенции, не говоря уже о русской аристократии.