Содержание
1. Структура культуры
2. Политическая культура
3. Достижения и потери древней (античной) культуры
Список литературы
1. Структура культуры
Подобно всем другим проблемам теории культуры, вопрос о строении культуры также относится к числу остро дискуссионных. Не все авторы отдают себе отчет в том, что решение вопроса о структуре культуры неотделимо от идеи культуры, от понимания культуры как неструктурированного целого, предшествующего частям.
Не будучи же в состоянии найти это основание деления, поскольку дело это, действительно, не так уж элементарно просто: найти надо не просто существенное, а самое существенное основание, что в современной развитой теоретической науке нельзя сделать без использования генетического (порождающего) метода, без отыскания исходной теоретической «клеточки» анализа, - строители «таксономий» нагромождают категорию на категорию без малейших попыток отчитаться в проделанной работе хотя бы перед собственной теоретической совестью. Бесполезно до отчаяния ловить таких «теоретиков» за руку: пойманные на месте теоретического преступления, они отговариваются чисто по-детски - что-нибудь вроде «а я только что сюда пришел!» или «а ты кто такой, чтобы судить меня?». Все никак не проникнет у нас в научное поведение идея о логической ответственности, которая в науке может быть потяжелее уголовной...
С другой стороны, проблема структурирования сложных образований таит в себе опасность перемудрить с классификациями, утерять наглядность в материале, так что пользоваться такой схематикой как инструментом для объяснения социальных механизмов будет невозможно. В самом деле, схема радиоприемника, компьютера или синхрофазотрона может быть сколь угодно сложна в деталях, но она должна состоять из принципиально понятных специалисту блоков, делающих возможным инструментальное использование схемы.
Есть, однако, и другие пути структурирования культурных явлений - когда облик культуры упрощается до крайности и вместе с тем приобретает в деталях немыслимо сложный вид. Это часто происходит тогда, когда, отчаявшись в возможностях социальной теории указать место категории культуры и помочь ее пониманию, исследователь начинает кустарно изготавливать «теоретическую» культурную схематику, руководствуясь только простым здравым смыслом и игнорируя весь опыт социальных наук в обращении с основными социальными понятиями. Позитивной стороной такой «методологии» оказывается незашоренность, известная свобода обращения с материалом, которая позволяет ученому увидеть свежим взглядом то, что непосредственно профессионалу может не броситься в глаза. Примеры подобных прозрений из нашей повседневной научной жизни еще впереди. Однако издержки такого подхода столь велики, что и допустимая творческая свобода не дает преимуществ: теоретическая кустарщина, о которой уже шла речь, бьет в глаза и мешает видеть «позитивы» этих образов культуры.
Сразу же, однако, необходимо со всей определенностью заявить, что, будучи сама по себе правомочной, по-своему логичной, и уж конечно, имеющей право на существование, позиция, отстаиваемая в книге, совершенно неприемлема для автора данной работы. Речь при этом идет не об отдельных несогласиях, а об иных общемировоззренческих ориентациях, полемика и даже просто диалог, к чему с настойчивостью призывают все эти авторы, возможны только за пределами данного текста и при условии (по правде говоря, несбыточном) неограниченного запаса времени. Мировоззренческие споры разрешает только время, и то не всегда, а зачастую далеко за пределами жизненного цикла спорящих.
Для культуролога, который не приемлет абсолютно релятивистскую позицию в понимании разнообразия культур, очевидна необходимость выявить такие критерии типологизации культурных феноменов, которые позволили бы, не упуская из видугоризонтальные измерения культуры, относительно легко справляться с задачей различения культур по вертикали. Если говорить попросту и без затей, для любого непредвзятого читателя ясна разница между культурой готтентотов и культурой итальянского Возрождения. Спору нет, в некоторых отношениях они равны абсолютно в качестве разновидностей человеческой культуры. Но столь же бесспорно и то, что они представляют собой разные стадии в развитии этой культуры. Неясно лишь, каким критерием следует руководствоваться, чтобы надежно различить эти стадии.
Логическое развертывание категориальной сети теории культуры, отражающее одновременно этапы исторического становления всего разнообразия культурных феноменов, характеризуется тремя главными ступенями, их следовало бы структурно обозначить как этажи культуры, чтобы не путать с общественно-экономическими формациями как ступенями всемирно-исторического развития. Вот, собственно, почему и возникает главная проблема эпистемологического анализа культуры, опять-таки в форме кантовского вопроса о природе - нет, не культуры, а теории культуры: как возможна теория культуры. Здесь этот вопрос никак не отделить силой абстракции - безболезненно, без разрывов - от проблем эпистемологических и даже гносеологических, собственно теоретико-познавательных, сопряженных напрямую с материалистическим пониманием истории, с философией истории, с теорией исторического процесса.
Смысл марксистских дискуссий 60-80-х гг. вокруг теории общественно- экономической формации, как это теперь видится воочию, состоял в том, чтобы избавиться от унилинейности в понимании общественного развития - от представления, согласно которому все общество в целом проходит пресловутые пять стадий - ступеней. От унилинейности не спасает, как тотчас же выяснилось, и представление, в силу которого каждое общество по-своему проходит все те же стадии. Ведь как раз при этом последнем «раскладе» получается, что некоторая изначальная этно-культурная заданность определяет последующие социальные структуры и формы экономической жизни. Именно невозможность построить развитую картину истории - исторической смены социального устройства на базе марксистского представления о последовательной смене способов производства со своей механикой разрешения противоречия производительных сил и производственных отношений - заставляла отказываться от идеи стадиальности всемирно-исторического развития. И тогда выходило, что теорию исторического процесса как смены общественно-экономических формаций надо дополнить теорией культуры. Логика дополнительности здесь не действует, как не действует она нигде, если берется в качестве универсального методологического принципа: даже будучи дополнена холистскими отсылками-вкраплениями, она исключает диалектику, - ведь диалектика-то предполагает существование внутри себя противоречивого единства изначальной социальной тотальности, выражением которой как раз служит субъект - объектное отношение, обусловливающее двоякодетерминированность социальной реальности.
Социально-экономические закономерности объективны.
Производственные отношения - та социальная материя, которая, существуя в обществе (и, значит, немыслимая без сознания), не зависит от общества (resp. от сознания) и определяет их собой, определяет социальную реальность, частью которой она сама является. Другая часть этой реальности - все остальные отношения между людьми, исключая производственные. Все эти отношения зависят от сознания в том смысле, что формируются не иначе, как проходя через сознание людей. Однако само это сознание имеет источником объективные, материальные отношения между людьми. Остается определить, что в этой сфере от чего зависит, чем определяется, как структурируется. Важно понять, что первичная детерминация - это детерминация в пределах отношения мира и сознания, то есть в пределах основного гносеологического вопроса. За пределами этого вопроса различие материального и идеального относительно, условно. Значит ли это, что в этой сфере все бесструктурно? Конечно, нет. Находясь в гносеологической зависимости от социальной материи как своего источника, общественное сознание в остальном функционирует, повинуясь иным закономерностям. Что определяет эти закономерности, как структурирована эта часть социальной реальности? Определяет предшествующий опыт людей - культура. Не будучи материальной, она объективна: продукт деятельности, раз возникнув, сам порождает серию связей и отношений, от которых субъект оказывается в неизбежной зависимости.
Таким образом, существует порядок вещей, определяемый социальной материей и по традиции образно именуемый объективной логикой или объективной социальной диалектикой. Момент образности здесь состоит в том, что, строго говоря, логика объективной быть не может: мысль, так или иначе - принадлежность субъекта, и потому налет метафоричности всегда сохраняется в требовании соответствия логики идей - логике вещей. Тем не менее, реальная, объективная, необходимая связь явлений действительности, представляющая цепь закономерных событий можно назвать объективной логикой, имея в виду именно прообраз связи идей, материальные отношения, получившие отражение в связях идей.
Но есть еще объективная логика - логика культуры, не менее объективная, но не материальная. Эта логика относительно самостоятельная, в известной мере независимая от социально-экономических отношений. Логика эта - предмет теории культуры. Конституируется ее предмет не только в рамках теории, но и практической потребностью: надо же постигать отдельную особую логику заблуждений, произволений, художественных эмоций. Утверждая это, мы сразу же вновь попадаем в центр проблемы соотношения материалистического понимания истории, с одной стороны, и теории культуры - с другой. В таком случае, однако, приходится принять во внимание серьезность антиномичной ситуации: если культурный детерминант - «вторичная детерминация», causa dynamis seconda - становится предметом социально- экономической теории, теория культуры теряет право на существование, а культура остается в лучшем случае материалом для феноменологического описания того, что до поры до времени не может получить социально- экономического обоснования. К такому выводу тяготеют все серьезные исследователи, чуждые как мистико-экстатических придыханий на слове «культура», так и, напротив, фашистского тупого нигилизма в отношении к культуре, когда это слово рождает лишь инстинктивное движение руки к кобуре.
2. Политическая культура
Политическую культуру иногда рассматривают как самостоятельное явление, а иногда включают как подвид управленческой культуры. Содержание по
Показателями уровня развития политической культуры в обществе являются наличие гражданских и политических прав личности, то, насколько они соответствуют международным правилам, степень реализации и защиты этих прав, стиль и формы межпартийной борьбы, парламентская и непарламентская лексика общения политических деятелей и многое другое[1]
.
Политическая культура личности - сложное, многоуровневое понятие. В его основе лежит общая культура человека.
Политическая культура личности включает в себя совокупность идеалов и вообще ценностей, соответствующих знаний и умений и даже политических чувств[2]
.
Для высокоразвитой личности разум, воля и чувства не разбегаются в разные стороны, а образуют некую целостность. Это сочленение трех сфер человеческой активности более всего и проявляется в политическом поведении, в умении проявлять силу своего ума и воли на социально-политическом уровне. Эта способность укрепляется вокруг политических интересов человека на базе его собственного опыта. Степень осознания им своих реальных интересов зависит от кругозора личности и ее информированности относительно политических процессов, в которых она принимает участие.
Таким образом,
политическая культура - составная часть общей
культуры личности и ее духовного мира в целом. Она определяет
политическое поведение гражданина.
Разумеется, в повседневной жизни многим из нас не достает общей культуры, опыта или информированности, и поэтому мы часто не в состоянии осознать свои подлинные интересы, оказываемся жертвами обмана и внушения. Поэтому нередко люди попадают под влияние толпы, отстаивают не свои собственные, а чуждые им интересы. Такое иррациональное политическое поведение - не столь уж редкое явление. Достаточно взглянуть на участников многих митингов и пикетов на площадях Москвы, чтобы убедиться в этом. Вспомним трагические эпизоды похорон Сталина в 1953 году. Явление, которое публицистика окрестила “политической шизофренией”. Это - издержки социализации личности, деформация отношения между личностью и обществом, когда человек не руководствуется разумом, а ведет себя, словно зомбированный, под воздействием аффекта. В старину говорили про таких: “в него вселился бес”. К. Юнг удачно назвал этот феномен “коллективным бессознательным”. В политической практике именно так развиваются популистские движения.
Следует различать психологическое состояние личности и уровень ее культуры. Обычно выделяют высокий, средний и низкий уровни
политической культуры. Неграмотные люди, люмпенизированные и маргинальные слои, по общему правилу, не участвуют в политической жизни. В нормальных условиях, при стабильной ситуации активное участие в повседневной политической жизни принимает от четырех до десяти процентов граждан. Остальные участвуют в политике эпизодически, обычно во время предвыборных кампаний и референдумов[3]
.
3. Достижения и потери древней (античной) культуры
Первобытный период истории человечества до сих пор остается для нас загадкой и очевидно, что многие его тайны так и не будут разгаданы. Всякая наука, изучающая первобытность, сталкивается с весьма сложными проблемами: это и специфичность источников, многообразие трактовок большинства фактов и явлений, относящихся к этому периоду, различная датировка важнейших этапов этой эпохи, включая начальный и конечный рубежи. Одним словом, дискуссионно, полемично все или почти все, что мы знаем об этом периоде существования человечества.
Архантропы вели подвижный образ жизни, перемещаясь с места на место, тем не менее места их стоянок весьма обжиты. Это дает возможность предположить в их образе жизни сезонную оседлость или многократные возвращения на одно и то же место. Весьма вероятно, что стойбища эти были около воды - рек, ручьев, озер, хотя нет достаточного количества данных для таких утверждений[4]
.Важнейшая особенность материальной культуры архантропов - всеобщее единообразие в каменных орудиях. Несмотря на различие орудий, найденных на разных стоянках, типично и устойчиво сочетание орудий труда, предназначенных для определенных целей. Кроме камня использовалось и дерево, но находок деревянных орудий труда чрезвычайно мало - деревянные копья, куски дерева со следами преднамеренной обработки. Нет сомнений в том, что архантропы умели использовать огонь. Конечно, не ясно, как были найдены его свойства, но очевидно, что его использовали для обогрева, приготовления пищи, изготовления орудий труда и даже для охоты.
Бесспорно то, что архантропы жили более или менее крупными объединениями, которые называют праобщинами. Внутри праобщин стали складываться первые нормы социального поведения, которые были необходимы при новом образе жизни. Труд, сначала примитивный, затем все более осознанный и целенаправленный, как индивидуальный - изготовление орудий труда, так и коллективный - охота, способствовал тому, что для коллектива становились ценными особи физически не очень сильные, но наделенные социальным поведением и развитым мышлением, успешно действующие в коллективных охотах и в изготовлении орудий труда. Особи физически сильные и агрессивные должны были сдерживать свои антисоциальные качества в целях коллективного блага. Постепенно таким образом из биологического существа формировалось социальное. Возрастала сплоченность коллектива, в котором вместо подавления слабых сильными, как это бывает в сообществах животных, все были подчинены единой воле коллектива, его благу. Межгрупповой отбор закреплял эти изменения - преимущества получали группы, сплоченные в социальном отношении, обладавшие развитыми техническими навыками в изготовлении орудий труда, состоявшие из более искусных охотников и собирателей.
С большой степенью вероятности можно предполагать наличие у архантропов первых норм человеческого поведения, главным образом в отношении пищи. С уверенностью можно сказать, что добыча или ее часть приносилась на стоянку, возможно, формировались и первые нормы распределения пищи - не по участию в охоте, а всем членам коллектива.
Характеризуя способы ведения хозяйства, надо отметить следующее. До конца верхнего палеолита хозяйствование изменилось очень мало по сравнению с предыдущим периодом. Люди охотились в основном на тех же животных теми же методами: преобладали коллективные облавные охоты, в результате которых животные уничтожались в больших количествах. Например, во Франции у скалы, на которую загонялись стада диких лошадей, обнаружены останки 50-100 тысяч животных. Возможно, результаты охоты намного превосходили потребности человеческого коллектива в мясе и объяснялись особенностями способа охоты.
Наряду с охотой было распространено и собирательство, которым занимались, скорее всего, женщины и дети. Соотношение охоты и собирательства было различным в разных регионах. Предполагают, что на территориях с теплым климатом собирательство давало больший процент пищи, в районах с холодным климатом основной объем пищи обеспечивался охотой.
К концу верхнего палеолита, который датируется для Европы примерно 10-м тысячелетием до н.э., в климате, фауне и флоре произошли крупные изменения. В Европе и Северной Америке в это время завершается ледниковый период, но изменения коснулись не только этих территорий, но и тех, где не было оледенения, - Африки и Австралии. Пожалуй, наиболее существенной переменой для человека оказалось исчезновение многих видов крупных животных и сокращение поголовья сохранившихся видов. Мнения исследователей относительно причин этого явления разделились. Одни в качестве причины называют изменения климата, другие считают, что это - следствие хищнической охоты человека. Ряд исследователей уточняют, что охота привела к исчезновению многих крупных животных не прямо, а косвенно, вызвав нарушение экологического равновесия[5]
.
Изменения в окружающем мире привели человека к новым способам хозяйствования и новому образу жизни. Эти перемены начинаются в конце верхнего палеолита и продолжаются в течение мезолита (10-5 тысячелетий до н.э.). Развивается индивидуальная охота на средних и мелких животных и птиц. Получило распространение и рыболовство, а в некоторых регионах - даже морской зверобойный промысел. Уменьшение размеров животных и птиц, являющихся объектами охоты, потребовало усовершенствований в охотничьем оружии. Совершенствуется копьеметалка, для охоты на мелких животных и птиц используются силки, были изобретены лук и стрелы, в ряде областей Южной Америки использовалась стрелометательная трубка, а в Австралии из-за особенностей ландшафта широкое распространение получило метательное оружие: копья, дротики, бумеранги.
В этот период происходит и еще одно принципиальное изменение во взаимоотношениях человека с окружающим его миром. Приручение собаки открыло путь новым возможностям. Человек превращает в друзей и соратников, привлекает, так сказать, на свою сторону тех, кто прежде относился к нему враждебно, а иногда выступал как конкурент соседа в добывании пищи.
Этот путь не просто помогал человеку лучше приспособиться к новым условиям его существования, но и привел впоследствии к новой деятельности - скотоводству[6]
.
Список литературы
1. Белик А.А. Культурология. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003.
2. Кравченко А.И. Культурология. - М.: Академический Проект, 2001.
3. Культурология / Под ред Ф.Д. Авдотьева. М.: «Прогресс», 2001.
4. Культурология / Под ред. В.С. Куравлева. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003.
5. Культурология / Под ред. Г.В. Драча. М.: ИНФРА-М, 2005.
[1]
Кравченко А.И. Культурология: Учебное пособие для вузов. - 3-е изд.- М.: Академический проект, 2001. С. 120.
[2]
Белик А.А. Культурология. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003. С. 132.
[3]
Культурология / Под ред. В.С. Куравлева. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003. С. 112-113.
[4]
Культурология / Под ред Ф.Д. Авдотьева. М.: «Прогресс», 2001. С. 152.
[5]
Культурология / Под ред. Г.В. Драча. М.: ИНФРА-М, 2005. С. 157.
[6]
Кравченко А.И. Культурология. - М.: Академический Проект, 2001. С. 116.