Министерство образования Российской Федерации
Пермский государственный педагогический университете
Факультет музыки
КУРСОВАЯ РАБОТА
Творчество К. Брюллова в зарубежной и отечественной художественной критике второй трети
XIX
века
по дисциплине
«Русское искусство
первой половины XIX века»
Студентки IV курса
заочного отделения
«Искусствоведение»
Жарковой Ольги Владимировны
Преподаватель: Мартынов
Игорь Николаевич
Пермь, 2007.
Оглавление
Введение
I. Академические годы Брюллова и его ранние произведения
II. Итальянский период творчества художника
2.1 Особенности жанровой живописи К.П. Брюллова
2.2 Портретное творчество художника
2.3 Работа Брюллова над картиной «Последний день Помпеи»
III. Критика современников Брюллова на его картину «Последний день Помпеи»
3.1 Воспоминания Г.Г. Гагарина об итальянском периоде художника
3.2 Железнов М.И. о «Помпее» Карла Брюллова
3.3 Гоголь Н.В. и его статья по поводу картины «Последний день Помпеи»
IV. Возвращение «Великого Карла» в Россию и его дальнейшее творчество
4.1 Деятельность художника по пути в Петербург
4.2 Художественная и педагогическая деятельность Брюллова в Петербурге
V. Современники Карла Брюллова о позднем периоде творчества художника
5.1 А.Н. Мокрицкий о творчестве великого художника и о педагогическом методе своего учителя
5.2 В.В. Стасов. Последние годы жизни К.П. Брюллова и его значение для искусства
Заключение
Библиографический список
Введение
В первой половине XIX века все более усиливается кризис феодально-крепостнического строя, тормозившего формирование капиталистического уклада. В передовых кругах русского общества распространяются и углубляются вольнолюбивые идеи. События Отечественной войны 1812 года, помощь русских войск в освобождении государств Европы от тирании Наполеона усугубили патриотические и свободолюбивые настроения. Критике подвергаются все основные принципы феодально-крепостнического государства. Становится ясной иллюзорность надежд на изменение социальной действительности с помощью государственной деятельности просвещенного человека. Восстание декабристов в 1825 году было первым вооруженным выступлением против царизма. Оно имело огромное влияние на русскую прогрессивную художественную культуру. После подавления восстания декабристов самодержавие установило жестокий реакционный режим. Его жертвами были А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Т.Г. Шевченко и многие другие. Но Николай I не мог подавить недовольства народа и прогрессивную общественную мысль. Освободительные идеи распространялись, охватывая не только дворянскую, но и разночинную интеллигенцию, начинавшую играть все более значительную роль в художественной культуре.
В начале XIX века произошел стремительный взлет в культурном развитии России. Русская художественная культура первой трети XIX века складывалась в период общественного подъема, связанного с героическими событиями Отечественной войны 1812 года и развитием антикрепостнических и вольнолюбивых идей преддекабристкого периода. В это время достигли блистательного расцвета все виды изобразительного искусства. Именно в это время русские художники, скульпторы и архитекторы достигли высочайшего мастерства, что позволило им встать в один ряд с величайшими мастерами европейского искусства. М. Горький писал: «В области искусства, в творчестве сердца, русский народ обнаружил изумительную силу, создав при наличии ужаснейших условий прекрасную литературу, удивительную живопись и оригинальную музыку, которой восхищается весь мир… Гигант Пушкин – величайшая гордость наша…, а рядом с ним волшебник Глинка и прекрасный Брюллов»[1]
.
Ведущим стилем изобразительного искусства в конце XVIII – начале XIX века явился классицизм. За идеальный образец классицизма принималось наследие античных искусств – древнегреческого и древнеримского. Основная тема классицизма – торжество нравственных идеалов, гражданский долг.
Уже с начала XIX века классицизм обогащается новыми чертами, его сильные стороны отчетливее всего проявились в архитектуре, исторической живописи, отчасти в скульптуре. Восприятие античной культуры стало более историчным, чем в XVIII веке, более демократичным. Наряду с классицизмом получает интенсивное развитие романтическое направление и начинает формироваться новый реалистический метод. Классицизм в соответствии с романтическими тенденциями создает образы приподнято-одухотворенные, эмоционально-возвышенные. Однако обращение к живому непосредственному восприятию природы и разрушение системы так называемых высоких и низких жанров уже противоречило академической эстетике, опиравшейся на классицистические каноны. Именно романтическое направление русского искусства первой трети XIX века подготовило развитие реализма в следующие десятилетия, так как оно сближало художников-романтиков с действительностью, с простой реальной жизнью. Во второй трети XIX века искусство во многом утрачивает прогрессивные черты (в связи с усилением правительственной реакции) и классицизм в сущности исчерпывает себя, уступая дорогу реализму.
Важным свидетельством перемен в русском искусстве первой половины XIX века было стремление широких кругов зрителей знакомиться с выставками, расширялись связи русского искусства с художественными традициями народов России, в произведениях русских художников стали появляться мотивы и образы национальных окраин, разнообразнее стал состав Академии художеств – ученики с Украины, Белоруссии, Прибалтики и т.д.
Академия художеств считалась оплотом классицизма, требовавшая обязательного следования строгим канонам классицизма и поощрявшая написание картин на исторические, библейские и мифологические сюжеты. Не случайно в истории русской живописи классицизм часто именуется «академизмом». Академия, являясь в первой половине XIX века центром художественной жизни в России, выпустила из своих стен блестящую плеяду национальных архитекторов, скульпторов и живописцев, оставивших неизгладимый след в истории русского искусства.
Одно из первых мест в ряду выдающихся деятелей русского искусства конца 1820-1850-х годов занимает Карл Павлович Брюллов. Он оказался на вершине того подъема художественной культуры, который характеризовал Россию в первой половине XIX века. Успеху Брюллова способствовали все свойства его богато одаренной натуры: яркий талант, огромный живописный темперамент, разносторонность интересов и независимость идейных взглядов.
Творчество Брюллова нашло живой отклик у современников. А.С. Пушкин ценил художественной мастерство Брюллова, прогрессивность его мыслей и широкую образованность. Гоголь, посвятивший художнику восторженную статью, подчеркивал увлекательную романтическую силу его искусства. Высоко ставили мастера Белинский и Герцен. Последний утверждал, что «Россия имеет только одного живописца, приобретшего общую известность, Брюллова»[2]
. Имя мастера упоминалось на собраниях петрашевцев. Художником замечательного дарования считал Брюллова Чернышевский.
Широкое признание получил Брюллов и в художественной среде Западной Европы. Среди почитателей его таланта были датский скульптор Торвальдсен и бельгийский художник Лейс, английский романист Вальтер Скотт и французский писатель Стендаль, венгерский композитор Лист и итальянский ученый археолог Ланчи и многие другие.
Предметом курсовой работы является изучение творчества Брюллова К.П.
В рамках курсовой работы я также предполагаю собрать фактический и иллюстративный материал о творчестве этого мастера, рассмотреть жанровую тематику и стилистические особенности его произведений.
Цель: Рассмотреть творчество Карла Брюллова в зарубежной и отечественной критике и на основе изученного материала определить роль и место художника в русском изобразительном искусстве и в истории мирового искусства в целом.
1. Ознакомиться с источниками по данной теме, в целях изучения творчества Брюллова, как одного из ярчайших явлений русского искусства первой половины XIX века.
2. Изучить произведения художника, входящие в коллекции крупнейших музеев мира (Государственная Третьяковская галерея, Русский музей и другие).
3. Рассмотреть жанровую тематику и стилистические особенности его произведений, провести искусствоведческий анализ отдельных работ художника.
4. Изучить критику второй трети XIX века по данной теме и составить полную картину о деятельности Карла Брюллова как художника и как педагога.
5. Определить роль и место художника в русском изобразительном искусстве и в мировом искусстве в целом.
Источники, которые использованы для написания курсовой работы, можно разделить на следующие группы.
1. Историко-биографическая литература.
Источником по изучению биографии К.П. Брюллова, его педагогической и художественной деятельности, а также ближайшего окружения художника послужила книга Машковцева Н.К. «К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников». Книга содержит богатый документальный материал – письма и воспоминания друзей и учеников художника, переписку с Академией художеств и Обществом поощрения художников, выдержки из статей критиков и т.д.
Другим важным источником послужила книга В.В. Стасова «Избранные сочинения. Живопись, скульптура, музыка», в которой содержится статья «О значении Брюллова и Иванова в русском искусстве».
Дневник художника А.Н.Мокрицкого также является одним из главных источников в данной курсовой работе. Записи дневника содержат замечательные воспоминания о К. Брюллове и об эпохе, в которой он жил.
Книга «Карл Брюллов» Г. Леонтьевой рассказывает о творчестве великого мастера, о его жизни, богатой событиями и встречами.
Незаменимым помощником в работе стала книга И.Н. Бочарова и Ю.П. Глушаковой «Карл Брюллов. Итальянские находки», которая стала богатым источником сведений об итальянском периоде художника и о произведениях, созданных в последние годы жизни Брюллова.
2. Искусствоведческая литература по изучению изобразительного искусства первой половины XIX века и, в частности, творчества Брюллова.
Фундаментальным изданием по изучению живописи Брюллова послужила книга «История русского искусства» под редакцией И.Э. Грабаря. В книге содержится статья Ацаркиной Э.Н. о творчестве К. Брюллова, где она приводит подробный анализ живописных произведений художника.
3. Каталоги и альбомы крупнейших музеев мира.
В данной курсовой работе использованы материалы из каталогов Государственной Третьяковской галереи и Русского музея, где представлены живописные произведения Брюллова. Репродукции, собранные в каталогах помогают изучить произведения К. Брюллова, дать подробный анализ и выявить стилистические особенности.
I
. Академические годы Брюллова и его ранние произведения
Атмосфера искусства окружала Карла Брюллова с раннего детства. Он родился 23 декабря 1799 года, в Петербурге, в семье академика-скульптора Павла Ивановича Брюлло.
Предки Брюллова происходили из Франции. Как протестанты они бежали в Германию после отмены Нантского эдикта, а в 70-х годах XVIII века поселились в России. Прадед Георг Брюлло служил лепщиком на Императорском фарфоровом заводе. Отец был замечательным резчиком по дереву; за свои работы он и получил звание академика. Старшим из братьев художника был Федор, впоследствии иконный живописец, далее шел Александр, ставший известным архитектором и превосходным мастером акварельного портрета, потом Карл и, наконец, младший Иван, многообещающий рисовальщик, умерший в юношеском возрасте. Близким родственником Брюлловых был знаменитый акварелист П.Ф. Соколов, который помог юному художнику овладеть акварельной техникой.
Карл Брюллов начал рисовать очень рано. Отец обратил внимание на его способности, заставлял копировать гравюры и рисовать с натуры различные предметы. Даже поступив в Академию, Брюллов продолжал по вечерам работать под руководством отца. В одном из писем отцу художник вспоминал, как вечером при свече он копировал с гравюры плафон Сикстинской капеллы работы Микеланджело.
В 1809 году Карл Брюллов поступил в Академию художеств. Он работал у Егорова и Шебуева и в течение всех лет обучения занимался под руководством Андрея Иванова, который сумел развить богатое природное дарование ученика, воспитав в нем уверенность в рисунке, способность рисовать на память человеческую фигуру в любых положениях и поворотах, любовь к композиционным упражнениям.
Рамазанов Н.А. писал, что «соотечественники должны почтить его (Иванова А.) память как просвещенного наставника, способствовавшего Брюллову в самые нежные и пылкие годы его развиться правильно, широко, послушливо, не связано. Надо было иметь большое влияние со стороны учителя, дабы поселить в своем необыкновенном ученике то страстное терпение, с которым Брюллов нарисовал и совершенно окончил итальянским карандашом сорок раз группу Лаокоона с детьми. Надо было иметь много ума, любви и изворотливости со стороны учащегося, чтобы так приковать внимание горячей молодой головы к изучению одного и того же образа. Брюллов бал благодарен и никогда не мог равнодушно говорить о своем учителе».[3]
Обладая разносторонними познаниями, юноша Брюллов заметно выделялся среди учеников Академии художеств. Этому способствовала и любовь к чтению, не покидавшая художника в течение всей его жизни. Она значительно восполнила тот пробел, который существовал в преподавании наук в Академии художеств. Но ели общеобразовательные дисциплины не играли заметной роли в ее педагогической системе, то специальным предметам уделялось большое внимание. Виртуозность профессионального мастерства Брюллова покоилась на твердых знаниях, приобретенных им в Академии.
Рамазанов писал, что «поступив в Академию, Брюллов в отношении с товарищами оказался крайне капризным, причиной чего могла быть тонкая, чувствительная, еще не окрепшая натура мальчика. Успехами своими он далеко оставлял за собой не только сверстников, но старших себя; уже в ту пору он был предметом зависти и вечной ее спутницы – клеветы…».[4]
Железнов М.И., ученик Брюллова, автор воспоминаний и издатель его писем также отмечал успехи Брюллова в академические годы. «Поступив в Академию художеств, Брюллов за короткое время не только обнаружил свои необыкновенные способности, но, что еще важнее, сделался наставником своих товарищей… По наступлении второй половины академического курса Брюллов часто поправлял своим товарищам рисунки, которые они подавали на экзамены… С самого детства Брюллова в Академии все ожидали от него чего-то необыкновенного, а воспитанники старших возрастов баловали его за талант и учили ездить на них верхом, таская его из отделения в столовую на своих плечах».[5]
Слава, которая сопровождала художника в течение всей жизни, окружила его уже в академические годы. Рисунок «Гений искусства» (1817-1820-е годы, Государственный Русский музей), выполненный им в это время, был помещен в натурном классе Академии, чтобы служить примером для юных питомцев. По мнению Ацаркиной Э.Н.[6]
«Натурщики» Брюллова поражают безукоризненностью рисунка, энергичной лепкой, остротой наблюдения. Блестящее знание анатомии, свобода и непринужденность поз, четкость силуэта сочетались с тщательностью и законченностью исполнения. За эту работу Брюллов получил одну из своих первых серебряных медалей.
«… Брюллов в юношеских упражнениях своих высказывал нечто большее, чем простое знание академического рисунка: он умел придать формам человеческого тела не условную правильность, а жизнь и грацию, дотоле незнакомые ученикам Академии. Это доказывают уже первые его работы, увенчанные серебряными медалями: «Гений искусства» - прекрасная академическая фигура, рисованная цветными карандашами и находящаяся теперь в натурном классе Академии, куда она была взята в числе оригиналов»[7]
– писал о Брюллове историк искусства Сомов А.И.
Лучшей работой, созданной Брюлловым в академические годы, была картина «Нарцисс» (1819, Государственный Русский музей) [Прил. рис.1]. В 1819 году в классе Андрея Иванова была «поставлена» в качестве задания для живописцев мужская фигура – полулежащий юноша, наклонившийся над водой. В обычае Академии были такие тематические постановки: натурщик, упавший на спину, изображал собою убитого Авеля или разбившегося в падении Икара и т.п. Натурщика, вероятно, сам преподаватель предложил трактовать как Нарцисса, смотрящегося в воду. Но Брюллов не удовлетворился тем, что увидел и смог изобразить фигуру Нарцисса в окружении пейзажа, он пошел в Строгановский сад на Черной речке, и его воображение населило густые заросли сада мифологическими образами, глаза художника заметили множество живых деталей: лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву, листок, упавший на поверхность воды и резко обозначивший ее гладь. Академический этюд с натурщика превратился в законченную картину «Нарцисс». Произведение это уже заключало в себе тему общения человека и природы, тему, ставшую одной из главных в творчестве художника.
Иносказательный смысл картины, а также недостаточно острая, с точки зрения академических правил, трактовка человеческой фигуры вызвали осуждения совета Академии. Хотя Брюллова и удостоили малой золотой медали, в его работе усмотрели «предосудительную фантазию».[8]
Зато картина, написанная в качестве программы на большую золотую медаль в последний год пребывания Брюллова в Академии «Явление Аврааму трех ангелов у дуба Мамврийского» (1821, Государственный Русский музей) – снискала высокую оценку академических профессоров. Она была исполнена в более традиционном, героико-идиллическом плане. Хотя в ней также сказались пробудившаяся любовь художника к природе и тонкое понимание колорита. Фигуры ангелов выдержаны в светлой мягкой гамме. Этой гамме противопоставлены плотные, темные фигуры Авраама, Сары и раба. Брюллов нашел гармоническое равновесие между человеческими фигурами и пейзажем. Простота и лаконичность композиции, певучесть линейного ритма, совершенное знание законов анатомического строения фигур – все это послужило Совету основанием, чтобы признать картину Брюллова образцовой.
Для написания этой работы Брюллов выполнил множество композиционных набросков, рисунков деталей, эскизов и этюдов маслом. По свидетельству современников, эту картину он переделывал до восьми раз.
Большая золотая медаль, полученная Брюлловым за эту картину, дала ему право остаться в Академии художеств для дальнейшего усовершенствования. В качестве руководителя он просил назначить профессора Угрюмова. Однако, узнав, что вопреки его желанию президент А.Н. Оленин выдвинул кандидатуру малоодаренного инспектора А.И. Ермолаева, разгневанный Брюллов покинул Академию. Проявленная уже в ученические годы независимость поведения характеризовала художника и в последующее время. Целеустремленный и решительный, он смело прокладывал свой творческий путь.
19 сентября 1821 года художник Карл Брюллов с успехом закончил Академию художеств. Автор воспоминаний и издатель писем Брюллова, а также его ученик Железнов М.И. писал – «Воспитанники Академии художеств получили все присужденные им медали разом по окончании курса учения. Фомин и Андреев сказали мне, что Брюллов в день акта вынес из конференц-зала целую пригоршню медалей, между которыми находилась и большая золотая медаль…».[9]
Еще будучи воспитанником исторического класса, Брюллов исполнил две небольшие картины – «Горящий Садом» и «Раскаяние Полиника». Последняя картина была сочинена под впечатлением трагедии В.А. Озгерова «Эдип в Афинах».
После окончания Академии, в 1822 году художник написал по заказу Общества поощрения художников программу «Эдип и Антигона».
В ранние годы Брюллов обнаруживает чрезвычайное разнообразие художественных интересов. Он пишет театральные декорации и занавесы, сочиняет костюмы, занимается литографией и скульптурой. Ему всегда было присуще повышенное чувство формы. Художник развивает это чувство, изучая пластику не только теоретически, не только путем срисовывания статуй, но и практически, занимаясь лепкой. Уже ранние картины поражают пластичностью. Занятия скульптурой помогали не только в освоении пластической формы, но и в решении композиционных задач. Но самой плодотворной оказалась его работа над портретом, к которому он обратился в последние годы пребывания в Академии.
Ранние петербургские портреты Брюллова, по мнению Э.Н. Ацаркиной[10]
,обнаруживают прямую связь с творчеством О.А. Кипренского. В портретах П.А. и М.А. Кикиных (1821-1822, Государственная Третьяковская галерея), А.Н. Рамазанова (1821-1822, там же) [Прил. рис.2] изображенные люди кажутся исполненными сознания человеческого достоинства. Немногословные в проявлении чувств они привлекают своей поэтичностью и доброжелательностью взгляда. Как у Кипренского, палитра Брюллова в этих ранних работах скромна и сдержанна.
Кикин, портрет которого написал Карл Брюллов, был одним из основателей Общества поощрения художников. Он помог Брюллову получить за счет общества длительную командировку в Италию, в чем ему отказало руководство Академии художеств, несмотря на то, что он был наиболее талантливым из всех оканчивающих ее тогда учеников. Это странное обстоятельство объясняется тем, что незадолго до окончания Академии Брюллов решительно поссорился, как уже упоминалось ранее, с академическим начальством, которое затормозило вопрос о его заграничной поездке.
Таким образом, слава, которая сопровождала художника в течение всей жизни, окружила его уже в академические годы. С детских лет Карл Брюллов проявил незаурядные способности в рисовании и с успехом закончил Академию художеств. Его непосредственными учителями были А.И. Иванов, В.И. Шебуев, А.Е. Егоров. Брюллов выделялся среди других учеников Академии, был наставником своих товарищей. Выполняя одну из первых своих академических работ – «Нарцисс», Карл проявил богатую фантазию и мастерство, отступив от академических норм, по иному трактуя человеческое тело в окружении пейзажа. Современники Брюллова – Н.А. Рамазанов, М.И. Железнов и другие отмечают, что уже в ранние академические годы художник проявил свой талант и индивидуальность, отмечают и его разносторонние интересы – он занимался литографией, изучал скульптуру, пробовал себя в портретном жанре, писал театральные декорации и выполнял эскизы костюмов, обладал повышенным чувством формы и прекрасным знанием академического рисунка.
II
. Итальянский период творчества художникаю
2.1 Особенности жанровой живописи К.П. Брюллова
В 1822 году Карл Брюллов отправился за границу вместе с братом Александром. Путь их лежал через Германию и Австрию. В Германии Карл написал несколько портретов. В Баварии ему пришлось писать членов Баварского правительства и представителей местной знати. Ни один из этих портретов нам не известен. Когда, наконец, Брюллов приехал в Рим, то на него посыпались заказы. Слава замечательного портретиста предшествовала его приезду.
Инструкция предписывала Брюллову (как и всем другим пенсионерам) представить на суд Общества поощрения художников сначала небольшую картину на свободно избранную тему, а затем капитальное полотно. Кроме того, также в согласии с инструкцией художник должен был сделать копию одного из классических произведений итальянской живописи. Цель этой работы состояла в том, чтобы дать возможность молодым художникам практически изучить живопись какого-либо из великих мастеров прошлого. Кроме этой цели копии служили для пополнения Музея Академии художеств.
Брюллов остановился на «Афинской школе» Рафаэля (1823-1827, НИМАХ), которую скопировал в короткий срок с предельным совершенством в смысле близости к оригиналу, что было засвидетельствовано рядом художественных авторитетов.
Еще живя в Петербурге, пишет Ацаркина Э.Н.[11]
, Брюллов испытал на себе воздействие романтизма. Первые шаги художника в искусстве совпали с тем периодом, когда романтизм в его передовом крыле, отражал идеи дворянского революционного движения. Романтизм декабристской поры был сложным явлением. Восставая против нормативности классицизма и, в частности, против теории украшения природы, многие романтики, особенно из числа самих декабристов, сохраняли в своих произведениях и эстетических суждениях немало элементов и черт классицизма. Им была близка классицистическая героика, и хотя свои создания они, подчас, наполняли выражением исключительных страстей и бурной патетикой, в основе драматической коллизии их произведений лежало рационалистическое противопоставление свободолюбивых стремлений героя – защитника народа – и сил тирании. Традиции декабристского романтизма с его публицистической направленностью и гражданским пафосом сказывались и на дальнейшем этапе развития искусства. Однако глубокие изменения, совершавшиеся в жизневосприятии и мировоззрении людей после поражения восстания декабристов, в годы гнетущей реакции, сообщали романтизму новые особенности. Конец 1820-х – 1830-е годы принесли с собой более сложный взгляд на историю, более глубокое понимание проблем народности, выдвинули в искусстве новые образы и темы. Создание всеобщего кризиса и ломки, которое было столь свойственно людям этого времени, способствовало интересу к трагическим событиям прошлого. Острое чувство неприязни к крепостнической действительности порождало, с одной стороны, настроение протеста, отчаяния и меланхолии, с другой – жажду полноценного существования, стремление к радостям и наслаждениям жизни, к ярким эмоциям и необычным переживаниям. Брюллов в своем творчестве развил многие мотивы и темы романтического искусства на рассматриваемом новом его этапе.
В первые годы пребывания в Риме, захваченный впечатлениями от памятников античного искусства и окружающей экзотической природы юга, Брюллов немало сил отдавал разработке мифологических тем и сюжетов из древней истории. В разнообразных набросках и эскизах предполагаемых картин («Дафнис и Хлоя», 1824; «Клеобис и Битон», 1823-1827; рисунки «Сатир и нимфа, смотрящие в воду», 1820-е годы, «Диана и Актеон», 1827 год и другие) художник внешне оставался в рамках классицизма. Но, как отмечает Ацаркина Э.Н., уже во многих его композициях ощущался тот оттенок чувственного переживания природы и трепет подлинной жизни, который свидетельствовал о романтических веяниях.
Среди композиций на темы античной истории выделяются эскизы и наброски к картине «Осада Коринфа» (Государственная Третьяковская галерея и Государственный Русский музей), пронизанные движением и героической патетикой.
Но интересы художника не ограничивались мифологическими и историческими сюжетами. Приглядываясь к окружающей жизни итальянского народа, в которой привлекали красочность и своеобразие обычаев, Брюллов обратился к созданию жанровых сцен. В данном случае он шел наперекор наставлениям Общества поощрения художников, остерегавшего своих пенсионеров от увлечения бытовыми темами.
Во многих своих картинах Брюллов большое влияние уделяет освещению. По поводу освещения в брюлловских полотнах наиболее метко высказался Рамазанов – «Брюллов говорил о Рембрандте, что он похитил солнечный луч. Мы теперь можем сказать тоже о самом Брюллове: присутствие света и воздуха в большей части его картин поразительно. Некоторые упрекают его в излишней цветности и резкости красок, и это точно, встречается у него в картинах, не совсем конченных. Сильно чувствовавши краски, он не мог не переносить их сильно на холст; тело в его подмалевках в высшей степени выразительно, живо и даже в иных картинах несколько пестро; но у него, несравненно более других, конец венчал дело.
Иные упрекают Брюллова за эффектность. Недостойно было бы великого мастера подделываться под требования публики, а если он так глубоко изучивший искусство, открыл в нем новые стороны, дотоле неизвестные, то это лишь новая заслуга гения. Странно было бы там, где небо и земля вооружились всеми ужасами противу человека, как это видим в картине «Последнего дня Помпеи», не употребить всех средств искусства для выражения этих ужасов. Если Брюллов прибегал к эффектному освещению и в портретах, то и это с его стороны было бы сделано не без обдуманных причин. Карл Павлович знал, какую голову осветить обыкновенным ровным светом и для какой головы нужно свое особенное освещение, дабы высказать их с более выгодной и более привлекательной стороны».[12]
Первой жанровой композицией Брюллова была картина «Итальянское утро» (1823 год). Решающую роль в картине играет освещение, о чем писал сам художник, в следующих словах характеризуя поставленную перед собой задачу: «Я освещал модель на солнце, предположив освещение сзади так, что лицо и грудь в тени и рефлектируются от фонтана, освещенного солнцем, что делает все тени гораздо приятнее в сравнении с простым освещением из окна».[13]
Так в этой пленэрной обстановке художник обратился к теме связи человека с природой. В дальнейшем особенно ясным становится его отношение к пейзажу, который никогда им не трактуется как безразличный фон, но всегда является средой, непосредственно воздействующей на человека. Даже в брюлловских портретах пейзаж играет существенную роль. Картина «Итальянское утро» навеяна идеалистическим настроением, как и все жанровые работы этого мастера. Но все же в изображение пробивается чувство симпатии художника к простым людям. Он запечатлел простую бытовую сцену, но придал ей праздничное, радостное настроение. Картина, по мнению Ацаркиной Э.Н. привлекает свежестью замысла и новизной живописной задачи.
Вслед за «Итальянским утром» в 1825 году возникли новые жанровые сцены: «Пифферари перед образом Мадонны», «Вечерня», «Пилигримы в дверях лютеранской базилики» (все в Третьяковской галерее), «Пилигримы у ворот храма» (Государственный Русский музей).
Избрав сюжетом для картин религиозные обычаи итальянцев, художник воспользовался им лишь как предлогом для передачи национального своеобразия народных типов, костюмов, природы Италии. Он избегал изображения внутреннего помещения церкви, чтобы не показывать богослужения. Его привлекали, виднеющиеся через открытые двери храма гористые дали, тающие в воздушной дымке, прозрачность воздуха, красота безоблачного неба. Романтик Брюллов воспевал слияние человека с природой.
В 1827 году Брюллов пишет «Итальянский полдень» [Прил. рис.3]. «Для вернейшего расположения теней и света я работаю сию картину под настоящим виноградником в саду»,- писал Брюллов об этом произведении, подчеркивая, что создавал его на открытом воздухе.[14]
Это однофигурная композиция, в которой ярко выражено душевное состояние человека. Художник стремился найти красоту в простом, повседневном. Его героиней стала искрящаяся задором, цветущая здоровьем молодая женщина, срывающая в саду кисть винограда. Но, несмотря на то, что художник работал с натуры, он еще был далек от пленэрной живописи: формы по-прежнему передаются локальным цветом, с помощью градаций света и тени, однако под влиянием освещения цвет в его картинах становится прозрачнее, звонче, декоративнее.
«Когда в 1828 году «Итальянский полдень» появился на выставке в Петербурге, то критики академического толка заявили в письме Брюллову, что взятая модель имеет «Соразмерности» не столь «изящные», сколь «приятные», далекие от классических идеалов. Ответ комитету Общества замечателен: «Причиной моей погрешности,- писал художник, - было желание отличить сию картину и самим отличием форм от первой картины, представляющий подобный же предмет; находя же правильные формы всех между собою сходствуют, как то особенно заметно в статуях, где сия чистота форм необходима и что в картине посредством красок, освещения и перспективы художник приближается более к натуре и имеет некоторое право иногда отступать от условной красоты форм, я решился искать того предположительного разнообразия в тех формах простой натуры, которые нам чаще встречаются и нередко даже более нравятся, нежели строгая красота статуй».[15]
Почти одновременно с «Итальянским полднем» Брюллов написал «Девушку, собирающую виноград в окрестностях Неаполя» (1827 год, Государственный Русский музей) [Прил. рис.4], картину, в которой пейзаж имеет решающее значение.
Неоднократно Брюллов рисовал народные праздники, передавая грацию и ритм движений, самозабвенное упоение танцами. Это особенно удивительно выражено в картине «Пляска перед остерией» (1828-1830, частное собрание) [Прил. рис.5]. В одном из альбомов Третьяковской галереи сохранился законченный акварельный эскиз картины, где все полно захватывающего движения, темперамента, естественной красоты, юмора.
В ближайшее затем время художник выполнил ряд бытовых сцен в технике акварели и сепии. Брюллов запечатлел сцены материнского счастья в работах – «Семья итальянца» (1830, акварель, Государственная Третьяковская галерея), «Мать, просыпающаяся от плача ребенка» (1831, Государственный Русский музей, сепия), чувства влюбленных, радость свиданий и горечь разлуки – «Прерванное свидание» (1827, Государственная Третьяковская галерея, сепия) и другие. Акварели художника исполнены с большим мастерством.
Около 1832 года художник создал произведение, которое явилось как бы итогом его творческих исканий в жанровой живописи и мифологии. У него возникает замысел картины «Вирсавия» (Государственная Третьяковская галерея), над которой он работал более четырех лет. Брюллов был наполнен идеей изобразить обнаженное тело, освещенное лучами заходящего солнца. Тончайшая игра света и тени, воздушность среды, окружающей фигуру, не лишили ее скульптурной объемности и четкости силуэта. Присутствие декоративности – в ярких пятнах одежд на скамье бассейна, в контрасте белого тела Вирсавии и черной кожи служанки не лишило картину естественного обаяния.
Следует отметить, что для всех жанровых картин Карла Брюллова характерна не только сюжетная, но и композиционная неповторимость каждой из них. Яркость образов свидетельствует о том, что художник всегда увлекался темой и не скупился насыщать композиции наблюдениями натуры. Природа и человек выступают в картинах художника в органической взаимосвязи, наполняют друг друга, приближают нас к действительности.
2.2 Портретное творчество художника
Над какими бы темами не задумывался Карл Брюллов, в каком бы жанре он не работал, лучшие минуты своего вдохновения он отдавал портрету. Продолжая традиции русских портретистов предшествующего периода с их интересом к внутреннему миру человека, он сумел сказать и в этой области свое существенное слово. Как истинный новатор, Брюллов отважился переступить границы, существовавшие в портретном искусстве. Он стремился заглянуть в мир человеческих страстей и порывов, который считался уделом исторического живописца. Художник хотел показать связь человека с окружающей его средой и занялся задачами жанриста. Признав огромную силу эмоционального воздействия природы на человека, Брюллов сделал пейзаж органической частью портретной композиции.
Портреты молодого художника можно, по словам Ацаркиной Э.Н., разделить на лирически-камерные, жанрово-бытовые и парадно-репрезентативные. Вначале своей деятельности Брюллов отдавал предпочтение двум первым видам, но в конце 1820-х годов в его творчестве стали преобладать репрезентативно-парадные портреты. Взаимопроникновение всех этих форм у Брюллова началось лишь по возвращении в Петербург, когда окрепли его реалистические позиции.
В лирически-камерных портретах художника в 1820-х годах ощущается уже не столь тихая сосредоточенность и задумчивость, сколько воля, страстность, сознание своего права на жизнь. Эти идеи несло художественное мировоззрение романтизма, который провозгласил культ «свободной личности», то есть против сословных ограничений, признание высокого назначения человека, признание гордой, независимой личности, готовой вступить в борьбу за свободу. Именно этими настроениями проникнуты портреты молодого Брюллова.
Около 1823-1824 года художник пишет «Автопортрет», используя своеобразную композицию, Брюллов привлекает внимание зрителя к лицу с высоким лбом, глубоко посаженными глазами и по-юношески пухлыми губами. Пряди светлых волос свободно падают на лоб и на виски. «Автопортрет» рисует нам человека пылкого и непокорного.
Страстным и взволнованным рисует художник своего брата А.П. Брюллова. Так же, как и автопортрет, этот портрет создан в один сеанс, в минуты творческого озарения. Даже в облике К.А. Тона (1823-1827, Государственный Русский музей), отличавшегося своей уравновешенной натурой, Брюллов усмотрел душевное смятение. Тревожные ноты проступают в портрете А.Н. Львова (1824, Государственная Третьяковская галерея). Этот портрет отличается четкостью пластической формы от ранее написанных портретов брата и К.А. Тона.
В 1828-1830 год художник пишет портрет Г.И. Гагарина [Прил. рис.6]. Создавая портрет, пишет Ацаркина, Брюллов будь-то следовал словам поэта Рылеева: «Не сан, не род – одни достоинства почтенны».[16]
Благородное, с тонким овалом, лицо привлекает скрытой в нем сложной гаммой чувств. Серьезно и вдумчиво выражение глаз, строгая линия губ. В облике Гагарина, просвещенного человека, ощущаются те переживания, которыми были охвачены русские люди в годы разгрома декабристов. Брюллов умело создал типический образ человека своей эпохи и показал свое возросшее мастерство.
Свое мастерство он проявил и в жанровом портрете. Будучи учителем сына Г. И. Гагарина, Брюллов исполнил несколько портретов членов этой семьи – портрет жены Г.И. Гагарина с тремя сыновьями и другие. Групповой портрет давал возможность Брюллову сообщить изображенной сцене сюжетную завязку. Он решал групповой портрет, в отличии от своих предшественников и современников как жанровую сцену и в то же время как эффектную картину с многочисленными аксессуарами. Брюллов изобразил семью Гагариных уютно, по-домашнему, за круглым столом с лежащими на нем рисованными принадлежностями. Мастерски прописал художник нарядное платье матери, камин, лампу, букет цветов в вазе и другие предметы.
Таким образом, расширяя рамки портретного жанра, он вплотную подходил к созданию портрета-картины.
По мнению Ацаркиной Э.Н., репрезентативные портреты Брюллова вызывают впечатление великолепного зрелища. В них он проявил свою неистощимую фантазию, изобретательность в композиционных приемах, богатство и звучность палитры. Художник широко использует элементы обстановки, всевозможные аксессуары. Несмотря на подчеркнутую декоративность этих портретов, человек все же в них господствовал и подчинял себе все декоративные детали.
В больших портретах Брюллова не раскрыта тайна человеческой души, в это время (20-30-е годы) он еще далек от глубокого психологического анализа и красоту человека видит в физическом совершенстве, в приподнятом состоянии духа, в блеске внешнего окружения.
Один из первых парадных портретов Брюллова – портрет музыканта и композитора М.В. Виельгорского (1828). Большие размеры полотна, усиление декоративности характеризуют его как репрезентативный. Ацаркина пишет по поводу этого портрета – «Эффектно решен красный занавес, приоткрывающий вид на Везувий, звучен колорит, построенный на сопоставлении ярких пятен красного халата и его голубой подкладки, возвышенно-торжественная поза музыканта, проводящего смычком по виолончели. Но эти несколько внешние приемы не помешали, однако, подчеркнуть и состояние вдохновения»[17]
. Современники подмечали необычайное сходство и убедительно переданные переживания артиста.
В 1830 году художник выполнил портрет в рост великой княгини Елены Павловны с дочерью (Государственный Русский музей) [Прил. рис.7]. Брюллов построил сложную композицию, включив в нее элементы архитектуры и пейзажа. Портрету предшествовали многочисленные наброски. Персонажи изображены на прогулке. Впоследствии художник неоднократно варьировал этот мотив прогулки в своих портретах.
Изящность, грациозность и легкость фигуры, впечатление движения княгини, ее естественный жест, живой, непосредственный и немного изумленный образ ее дочери говорят о высоком мастерстве художника. Не напрасной была работа Брюллова на натуре, в саду, в период создания «Итальянского полудня». Часы, проведенные за работой в саду, несомненно, сказались в портрете княгини с дочерью. Солнечный свет, скользящий по листве, элементы реальной природы уже не являются декоративным фоном.
Умение передать движение сказалось с еще большей силой в портрете Демидова А.Н. (1831), скачущего на коне.
Конный портрет был редким явлением в русском искусстве (в XVIII веке к этому жанру обращался лишь Аргунов И.П. (портрет Шереметева)). В этом жанре работали лишь приезжие мастера (Гроот, Торелли и другие), но в их произведениях всадник на коне казался застылым. У Брюллова картина наполнена естественной динамикой. Художник проявил себя как искусный анималист. Позднее Брюллов вносит некоторые изменения, очевидно, после того, как познакомился с конными портретами Веласкеса.
Вторым удачным, и одним из лучших конных портретов Брюллова можно считать «Всадницу» (1832, Государственная Третьяковская галерея) [Прил. рис.8], грациозно сидящую на великолепном скакуне. Скромную воспитанницу графини Самойловой Джованину Паччини художник осмелился изобразить так, как до него изображали только титулованных полководцев. Уверенной ловкостью амазонки восхищается маленькая девочка, как бы призывая зрителя разделить ее восторг. В этом своеобразии творческого замысла нельзя не видеть выражение смелой воли художника, нарушающего установленные традиции. Несколько обобщен облик юной модели. Живее, чем всадница – девочка у металлических перил. Так же несколько обобщен и условен колорит портрета, построенный на гармонии локальных цветов – принцип, который в дальнейшем стал преобладающим в живописи Карла Брюллова. Замечательно переданы живописцем цвет, фактура и характер тканей. Мотив прогулки нашел здесь новое решение. Всадница останавливает разгоряченного коня на глазах у изумленной маленькой девочки. Взволнован и предгрозовой пейзаж, который очаровывает своей красотой. На фоне этого общего оживления спокойна лишь всадница с ее беспристрастным лицом. Ацаркина пишет – «Автора «Всадницы» можно было бы упрекнуть в неумении передавать экспрессию лица, если бы не было в картине маленькой девочки, в порыве восторга прильнувшей к решетке балкона. На ее остреньком личике так жива игра чувств, охвативших детское сердце, что отпадает всякое сомнение в блестящих дарованиях Брюллова-портретиста».[18]
Славу Брюллова как мастера портрета закрепил его «Портрет Ю.П. Самойловой с Джованиной Паччини и арапчонком» (1832-1834, Музей в Сан-Диего, Калифорния, США). В портрет Самойловой, женщины, связанной с художником узами дружбы и любви, Брюллов вложил всю силу своего вдохновения. Групповой портрет вновь решен как некая жизненная сцена. Возвращаясь с прогулки Самойлова нежно обнимает своих друзей – Джованину Паччини и арапчонка. Правдиво переданы чувства героев. Умело передав момент движения, Брюллов не нарушил монументальности полотна. Включены в композицию и детали обстановки: диван, занавес, ковер на полу, край резной рамы картины, висящей на стене. Нарядное убранство не загораживает простор, наполненных светом покоев. Это происходит благодаря широко распахнутым дверям балкона с видом на парк.
«Он выставил портрет в настоящую величину идущей благородной дамы,- писал о Брюллове один из итальянских критиков,- … ее голубоватое атласное платье бросает вокруг нее много света… фигуры со всеми аксессуарами написаны свободно и сочною кистью».[19]
Уделяя много внимания парадно-декоративному полотну, Брюллов не оставлял работы и над камерными по размеру портретами. Но как пишет Ацаркина Э.Н., последние приобретали в начале 30-х годов некоторые новые особенности. Как и в парадных портретах в них возросла эмоциональная приподнятость образов. Художник наделял портретируемых такой силой экспрессии, что они подчас производили впечатление героев сюжетной картины.
Художник написал портреты Доменико Марини (1829), «Вольтижера» (эскиз, около 1829 года, Государственный Русский музей), адвоката Ф. Аскани (1834, Государственная Третьяковская галерея), дипломата К. Поццо ди Борго (1835) и другие.
Особенно значителен портрет П.П. Лопухина (1833, частное собрание) [Прил. рис.9], написанный в приподнято-героических тонах. Энергичный и живой, с открытым мужественным лицом. Романтический образ генерала воскрешает в памяти образ героя войны 1812 года, участником которой Лопухин являлся. Запечатлев незаурядную личность Лопухина, Брюллов сумел передать в портрете типические черты передового человека своей эпохи.
В 1834 году, находясь в Милане на выставке в палаццо Брера, художник пишет «Автопортрет» (Государственный Русский музей) [Прил. рис.10]. Автопортрет рисует натуру художника ищущего, вечно беспокойного. Мы наблюдаем это в направленном на зрителя взгляде, в движении поддавшегося вперед корпуса, лицо озарено творческой мыслью. Впечатление взволнованности усиливает золотистые искорки подмалевка, пробивающегося сквозь коричневый фон.
Брюллов уделял большое внимание акварельному портрету. Акварельные портреты художника отмечены одухотворенностью и поэтичностью образов, артистизмом исполнения, разнообразием композиционных решений, чертами жанровости, законченностью исполнения и тонкостью отделки, прозрачностью тонов. В акварелях конца 20-х – начала 30-х годов лица портретируемых выполнялись в миниатюрной технике, одежда же и детали обстановки – при помощи широкой заливки. Позже Брюллов применял свободную, широкую кисть для моделировки и лица и окружения.
Любовь художника к нежным и мягким тонам проявилась в портрете Тургенева С.И. (1826-1827, Всесоюзным муз. А.С. Пушкина). Красотой и тонкостью характеристик привлекают женские портреты З.А. Волконской (1830) [Прил. рис.11], «Неизвестной в тюрбане» (около 1830, Государственная Третьяковская галерея) и Ж. Лопухиной (1833, Москва, частное собрание). Их образы, Волконской и Лопухиной, женственны, наполнены чистотой и возвышенностью. В портрете «Неизвестной в тюрбане» художник передал всю красоту стареющей женщины, еще испытывающей жажду жизни.
Большой декоративной прелестью отличаются групповой портрет К.А. и М.Я. Нарышкиных (1827, Государственный Русский музей), портреты Е.П. Салтыковой (1833-1835, Государственный Русский музей) [Прил. рис.12] и О.П. Ферзен (1835, Государственный Русский музей). В этих работах налицо стремление художника придать портрету характер жанровой сцены.
2.3 Работа Брюллова над картиной «Последний день Помпеи»
Общество поощрения художников выразило надежду, что, сделав копию с «Афинской школы» и жанровые картины, Брюллов создаст, наконец, и капитальное историческое полотно. Общество предлагало ряд тем, от которых он отказывался, выдвинув встречное предложение. Во время посещения Помпеи Брюллов увидел фреску, сохранившуюся на стене одного из домов. Там была изображена гибель Гиласа, увлекаемого нимфами в пучину вод. Так родился замысел картины «Гилас и нимфы». Древний миф о Гиласе содержит в себе мысль о коварстве сил природы, очаровывающих и губящих человека.
Очевидно, однако, Брюллов сам оставил эту работу потому, что его новая тема «Последний день Помпеи» содержала в себе диметрально противоположную «Гиласу» мысль о победе человека над силами природы. Эта новая грандиозная тема, очевидно, увлекла художника не только эффектностью, не только многолюдством, но и возможностью показать в момент буйства сил природы торжество благородных душевных качеств человека.
Первая мысль картины «Последний день Помпеи» (1830-1833, Государственный Русский музей) [Прил. рис13] относится к 1827 году. Современники считали, что Брюллова вдохновил Петербург, чувства и мысли русских людей, порожденные разгромом восстания декабристов. Вернее, однако, что замысел картины отражает, хотя и достаточно отдаленно, ту общую атмосферу исторических сдвигов, которая царила в Европе, где 20-е годы были ознаменованы революционными выступлениями в Испании, России, Италии, национально-освободительной войной в Греции и революционным движением во Франции.
В 1827 году художник впервые посетил Помпею – город, погибший в 79 году н.э. при извержении Везувия. О Помпее Брюллов слышал рассказы от своего брата Александра. Но только посещение погибшего города, прогулка по его улицам, подробный осмотр домов, сохранившихся под вулканическим пеплом со всей обстановкой и утварью, и виденные художником в Неаполитанском музее поразительно живые отпечатки тел людей, засыпанных горячим пеплом окончательно решили выбор сюжета.
Он стал собирать необходимые материалы, прежде чем приступить к написанию картины. Важным источником сведений послужили для него письма Плиния Младшего к Тациту, содержавшие подробности катастрофы. Брюллов изучал и обычаи древней Италии, несколько раз бывал в Неаполе, исследовал разрушенную Помпею.
Событие, о котором повествуют исторические источники и памятники, дало возможность художнику изобразить захватывающую драматическую картину гибели города и его окрестностей. Брюллов включил в свою композицию эпизоды, разыгравшиеся не в Помпее, а в близлежащих местах: «Художник, - писал он, - помещающий на саженной холстине Помпею и Везувий, отстоящий на пять миль от оного», вправе «перетащить и из-за 80 миль» на улицы Помпеи сцены, происшедшие в CapodiMiseno».[20]
Две темя переплетаются в произведении: тема гибели, разрушения и тема необычайной высоты человеческого духа, тема любви и самопожертвования.
Первая воплощена в тревожном, огненном колорите картины, в шатающихся стенах зданий, низвергающихся статуях, в сбесившихся от ужаса конях, в прекрасной фигуре убитой женщины, сброшенной с колесницы и распростертой на мостовой. Ее неподвижность резко контрастирует с бегущими людьми. В их группах таится главная мысль художника, главная цель – изобразить чувства и поведение людей перед лицом гибели.
В «Последнем дне Помпеи» каждая группа имеет свое содержание [Прил. рис.14. Фрагменты 1,2,3,4], вытекающее из общего содержания картины. Мать стремится укрыть детей. Сыновья спасают старика отца, несут его на плечах. Жених уносит бесчувственную невесту. В одной из групп заднего плана художник изобразил самого себя. В его глазах не столько ужас перед смертью, сколько пристальное внимание художника, обостренное ужасным зрелищем. Он несет на голове самое дорогое – ящик с красками и другими живописными принадлежностями. Кажется, он замедлил шаги и старается запомнить развернувшуюся перед ним картину.
В построении композиции художник исходил из правил, привитых ему в Академии. В основу организации масс им положены «изящные группировки». Но группы участвуют в общем действии и фигуры пронизаны движением, что не вызывает ощущение теснящейся толпы.
Большую роль в изображении фигур играет светотеневая моделировка, позволяющая достичь поразительной иллюзорности объемов. Фигуры пластически цельные, не сливаются с окружающей средой, им присуща четкость и рельефность силуэтов. Большое значение имеют драпировки, говорящие по усилению или спокойствию складок о душевном состоянии людей. Передавая различные чувства людей, Брюллов был далек от создания психологических характеристик. Переживания героев носят обобщенный характер, они, как уже говорилось, символизируют некие общие человеческие чувства: материнской самоотверженности, сыновнего долга, постоянства любви, эгоизма и т.д. В лицах и фигурах Брюллов создал красоту столь совершенную, что она более действенная, чем гибель и страдание.
«Художник украсил фигуры всем, что может дать живопись: их одежды ложатся прекрасными складками, цвет тканей – плотный, насыщенный, теплые и холодные рефлексы от зарева и молний оживляют тела, бледные, сверкающие как мрамор. Натиск стихий не уничтожает человека, но выявляет в нем необычайную душевную, пластическую и живописную красоту».[21]
К картине ведет длинный ряд эскизов, но сравнительно мало рисунков и этюдов с натуры. Среди наследия художника не обнаруживается и рисунков с античных скульптур, к которым было бы естественно обратиться при этой работе. Эскизы же поражают не только количеством, но и последовательностью развивающейся в них картины. Цепь эскизов, хронологически сопоставленных, дает полное представление о пути художника к совершенному выражению главной мысли. Таким образом, вся подготовительная работа была посвящена обдумыванию и уяснению композиции. Феноменальная зрительная память Брюллова, видимо, делала почти ненужными предварительные зарисовки с натуры и этюды. К натуре художник обратился только тогда, когда перенес окончательную композицию на большой холст и когда были разрешены вопросы, связанные с ролью каждого действующего лица и его значением и местом в картине. Лишь в 1830 году Брюллов приступил к написанию большой картины. По поводу столь длительной и тщательной подготовки к написанию «Помпеи» не менее великий художник Иванов А.А. писал – «Долго зрела его композиция «Последний день Помпеи» в голове его, чертил он ее в альбомах своих и, наконец, решил ее в огромной величине. Рим смотрит с признательностью на него, и мы полагаем, что сей результат его просвещения, порадует и всех соотечественников».[22]
Много труда и подлинного вдохновения вложил он в свое творение.
Картина Брюллова, законченная в 1833 году, была выставлена сначала в Милане, затем в Париже и, наконец, летом 1834 года привезена в Россию. Для современников ее появление было событием. Общество поощрения художников было недовольно долгим пребыванием Брюллова в Италии и столь затянувшейся работой над главной картиной, и даже хотело лишить его средств, на что Иванов А.А. писал Обществу в 1834 году из Рима – «Самый Брюлло, если сделал вещь, достойную всеобщего внимания и похвалы, то не ранее как по десятилетнем периоде времени. Многие же весь их век в Риме ограничиваются копированием».[23]
Иванов считал, что славный живописец лишь в глазах невежд может казаться ленивым.
Итак, в творчестве Брюллова сказались многие существенные стороны развития русского искусства 20-40-х годов XIX века. В произведениях художника давали себя знать традиции классицизма, выступавшие в сложном сочетании с романтическими элементами. В классицизме Карла Брюллова привлекали идеал совершенной красоты человека, идеи гражданственности. Романтизм давал выход драматическому ощущению жизни, имевшему в своей основе то неприятие мрачной окружающей действительности, которое было свойственно многим мыслящим людям в последекабристский период.
В первые годы пребывания в Италии художник разрабатывает мифологические сюжеты, где проявляются веяния романтизма – чувственное восприятие природы. В этот период Брюллов обращается и к созданию жанровых сцен. Его привлекают национальные типы, костюмы, природа Италии, народные праздники. Природа и человек в его полотнах выступают в органической взаимосвязи. Большое внимание художник уделяет работе с натуры, передаче освещения. Его талант – мастерски передавать в картинах свет отмечал Рамазанов.
Критики высоко оценили его раннюю итальянскую работу «Итальянский полдень», но при этом все же отмечали некоторое отступление художника от классических норм.
Творческий диапазон художника был необычайно широк. Брюллов был историческим живописцем, жанристом, пейзажистом и портретистом. Многосторонность его таланта была отмечена Н.В. Гоголем. Она выражалась в разнообразии жанров и сюжетов, в широте охвата жизненных явлений. Брюллов стремился к изображению больших исторических тем, позволяющим показать трагическое событие в жизни человечества. Драматический дар проявлялся и в портретах, отличающихся значительностью образов. Рисуя современников, Брюллов раскрывал богатство и страстность человеческой натуры, возвышенность устремлений.
Карл Брюллов в Италии много времени уделял портретному творчеству. Изображая своих соотечественников, он создавал разнообразные по характеру портреты – лирически-камерные, жанрово-бытовые и парадно-репрезентативные.
Герои Брюллова познали столкновения с жизнью, борьбу, разочарования и душевные конфликты. Рефлексия – новая черта, которая появилась в характеристиках Брюллова и была отмечена рядом его современников. Он раскрывал в портретах всю сложность человеческой психики, которая была порождена в людях новым временем, как бы раскрашивал внутренний мир всеми цветами радуги.
Брюллов придавал новый блеск парадному портрету. Яркость образов, богатство изобразительных мотивов, композиционное совершенство позволяют называть парадные портреты Брюллова сюжетными картинами. Большое внимание уделял художник акварельному портрету.
Виртуозность, быстрота исполнения, упорное и вдумчивое изучение человека или конкретного события, умение решать свой замысел даже в маленьком эскизе композиции – все это не раз отмечали соратника К.П. Брюллова. Именно эти качества помогли художнику добиться больших успехов.
Во время пребывания в Италии Карл Брюллов вел постоянную переписку со своей семьей, а также с Обществом поощрения художников, которое ожидало от него большого, серьезного полотна. Главной картиной всей его жизни стал «Последний день Помпеи».
За долгие годы создания картины Брюллов проделал большую и кропотливую работу – посетил Помпею, внимательно изучал архитектуру и природу этой местности, историю, создал целую серию предварительных эскизов и т.д.
III
. Критика современников Брюллова на его картину «Последний день Помпеи»
3.1 Воспоминания Г.Г. Гагарина об итальянском периоде художника
Григорий Григорьевич Гагарин (1810-1893), ученик Брюллова, долгое время тоже живший в Италии и сопровождавший своего учителя во время путешествия от Афин до Константинополя и Одессы написал содержательные и блестящие по форме «Воспоминания о Карле Брюллове» (1900 год), где дал высокую оценку его картине «Последний день Помпеи».
Впервые он узнал Брюллова в Риме в 1823-1824 годах. Их сблизил семейный праздник, который родители Гагарина задумали ознаменовать представлением русской комедии. В поставленной «Недоросли» Фонвизина участвовали известные люди того времени – архитектор Тон, скульптор Гальберг, министр Дмитрий Долгорукий, Григорий Гагарин и Карл Брюллов.
Гагарин писал – «Комедия была сыграна живо и точно, с полной правдой и ансамблем – чего можно достигнуть только в обществе настоящих художников и остроумных людей. Но выше всех оказался Брюллов в своих обеих ролях»[2
4](он сыграл сразу две роли).
Гагарин готовил декорации к спектаклю, но своей работой был недоволен. Брюллов решил помочь другу. Он полностью переписал декорации. «При первом же его эскизе я понял всю наивность и пошлость сделанного мною и всю художественность нового проекта»[
25] - писал впоследствии Г. Гагарин. «Это была скорее жанровая картина – тонкая, гармоническая, полная полусвета и оттенков, и юмористическая в то же время, как повесть Гоголя. Игра художника достигла того же совершенства».[
26]
Недалеко от Рима находился средневековый замок Гротта-Феррата. Родители Гагарина предложили Брюллову съездить туда на некоторое время вместе с ними. Брюллов согласился. Замок окружали живописнейшие места. Впоследствии Гагарин вспоминал – «Сколько раз таща наши краски и складные стулья, ходили мы с Брюлловым вдоль этого освежающего, быстрого и прозрачного потока, останавливаясь и изучая: он – как маэстро, я – как ученик… В этих прогулках он посвящал меня в тайны колорита, объяснял мне то, что я видел, не понимая, что я чувствовал, не отдавая себе отчета. Однажды, рисуя нарядные листья, свесившиеся на воду на берегу ручья, он начал словами анализировать их красоту, а кистью передавать цвета и оттенки, прозрачность вод и все бесконечно мелкие вариации световой игры природы. Все это он передавал с таким глубоким пониманием, таким увлечением и правдой, что казалось, словно вы слушаете физиолога, живописца и поэта вместе; урок Брюллова был для меня как бы откровением, - с тех пор я понял, что в прелестях природы скрывается не только интерес невольного наслаждения, но и интерес разума».
«И каждый вечер на круглом столе появлялось или одно из сравнительно больших его произведений или же несколько маленьких шедевров. То были или впечатление, принесенное с прогулки, или фантазия романтического, порой классического характера, или иллюстрация последнего чтения».[
27]
После прогулок Брюллов и Гагарин занимались «серьезным искусством» - написанием портретов, они были для Брюллова «главным успехом какой когда либо выпадал на долю самых великих художников».[
28] «Выдающиеся познания, - писал в «Воспоминаниях» Гагарин – приобретенные им (Брюлловым) в Петербургской Академии, сделали его превосходным рисовальщиком, основательно знающим остеологию и мускульную анатомию; его карандаш с редкой смелостью владел человеческим телом; особенно забавляли Брюллова изгибы человеческого тела. Самые большие трудности в этом направлении давали фантазиям его замечательную верность, и, казалось, словно рисунок выходил не из его головы, а представлял собою точный этюд с натуры».[
29]
По своему природному складу, по мнению Гагарина, Брюллов был колористом. Его любимыми мастерами были: Тициан, Поль Веронез, Веласкес, Мурильо, Рембрандт и Рубенс. Гагарин также писал, что Торвальдсен считал Брюллова величайшим после Рубенса колористом.
Если Брюллову нравилось какое-либо лицо, он обязательно стремился его написать. В пору знакомства с Гагариным он написал много прекрасных портретов – портрет матери Г. Гагарина с тремя меньшими братьями, портрет графа М.Ю. Виельгорского и другие.
По поводу главной картины Брюллова «Последний день Помпеи» Гагарин писал, что Брюллову нужна была только великая идея и большой холст, остальное же приложилось само собой, и он взялся за нее хотя бы только для того, чтобы представить ее совершенно иначе, чем это делали до него.
Художники того времени осмеливались выполнять в больших размерах только сюжеты из Библии или древней истории. «Задуманная Брюлловым тема – писал Гагарин – не совсем, следовательно, противоречила предвзятым идеям, но, вместе с тем, она давала больше реальности в изображении действительных стен города, который, казалось, и теперь еще поражен неожиданностью катастрофы. Сюжет соединял пылкость новой школы со строгим знанием уважаемого классицизма. Художник мог высказаться здесь сразу – и рисовальщиком и колористом. В его воображении зеленоватый свет молнии должен был произвести удачный контраст с освещением пылающего вулкана и вместе с тем выдвинуть античные фигуры тонкого рисунка и сильных мышц».[3
0]
Гагарин восхищался правдивостью образов «Помпеи», трогательностью эпизодов, понятных с первого взгляда, их выразительностью, вниманием художника к чувству материнского самоотвержения, смелостью рисунка и силою колорита.
Успех картины «Гибель Помпеи» был, по мнению Гагарина, можно сказать единственный, какой когда-либо встречается в жизни художников. Впоследствии Гагарин писал, что это великое произведение вызвало в Италии безграничный энтузиазм. Города, где картина была выставлена, устраивали художнику торжественные приемы; ему посвящали стихотворения, его носили по улицам с музыкой, цветами и факелами. В театре Ла Скала в Милане его встречали единодушными радостными восклицаниями. Везде его принимали с почетом как общеизвестного, торжествующего гения, всеми понятого и оцененного.
Выставленный в залах Лувра «Последний день Помпеи» был глубоко оценен истинными знатоками.
3.2 Железнов М.И. о «Помпее» Карла Брюллова
Железнов Михаил Иванович, ученик Брюллова, сопровождавший его в 1849 году в Италию, написал о значении Брюллова в искусстве в своих «Отечественных записках». Впоследствии он стал автором воспоминаний о Брюллове и издал письма художника.
Железнов отличал одну из первых картин Брюллова, написанную в Риме и получившую название «Итальянское утро». «Эта картина, - писал он – заслужившая в свое время одобрение иностранных художников, живших в Риме, составляла украшение Петербургской художественной выставки 1825 года».[3
1]
В своих воспоминаниях Железнов указывает и некоторые подробности написания картины «Последний день Помпеи». Он пишет, что Анатолий Николаевич Демидов, владелец горнорудных заводов на Урале, отправился вместе с Брюлловым в Помпею. Во время осмотра этого города в голове художника блеснула мысль написать большую картину и представить на ней гибель Помпеи, о чем он сообщил Демидову. Тот, выслушав его, предложил купить задуманную им картину и заключил с Брюлловым контракт, который обязывал художника закончить заказ к концу 1830 года. «Надо сказать, что Брюллову давно хотелось написать большую картину, но это желание усилилось в нем с тех пор, как он скопировал «Афинскую школу» и что он, только потому, что скопировал эту «школу», осмелился написать Помпею на огромном холсте».[3
2]
Железнов писал, что к концу 1830 года в брюлловской Помпее все фигуры были только поставлены на места и пропачканы в два тона. Работа вымотала художника и вскоре он заболел. Какой-то крупный купец увез Брюллова в Милан и долгое время там лечил.
Известность Брюллова быстро росла, это не давало покоя некоторым русским художникам, тем более что Брюллов, при блестящем таланте, обладал тем завидным даром быстро работать, который отнимал у его соперников возможность бороться с ним – об этом писал Железнов в «Живописном обозрении». До Академии дошли слухи, что русские решились прервать с Брюлловым всяческие отношения. По неизвестным причинам прекратились отношения Брюллова и с Обществом поощрения художников. Общество не высылало художнику назначенного пенсиона. Брюллов вынужден был зарабатывать исполнением акварельных портретов. После тяжелых двух лет он написал письмо Обществу поощрения художников и прервал с ним всяческие связи.
«Дописав «Помпею» - вспоминает Железнов – Брюллов остался недоволен. По его расчету фигуры должны были выходить из холста, а в картине они не имели того рельефа, который он хотел им придать… Наконец, ему показалось, что свет от молнии на мостовой был слишком слаб. Он осветил камни около ног воина, и воин выскочил из картины. Тогда он осветил всю мостовую и увидел, что картина была окончена». [3
3]
По окончании работы в мастерскую Брюллова в Рим приезжал Вальтер Скот, который пробыл около часа и высоко оценил работу художника. После этой встречи, пишет Железнов, Брюллов выехал в Милан и на некоторое время остановился во Флоренции, где Флоренская академия художеств признала его своим профессором первой степени. Во Флоренции Брюллов часто бывал у скульптора Бартолини. На одной из встреч со скульптором присутствовал и профессор живописи Джузеппе Бедзоулни, который разбранил картину Брюллова, после чего Бартолини обратился к сидевшим гостям и сказал: «Вы слышали, что он говорил о Брюллове? А ведь он его подметки не стоит!»[3
4]
В 1833 году на Миланской выставке была представлена «Помпея» Брюллова. С этого времени до самого закрытия выставки, писал Железнов в «Живописном обозрении», в Ломбардском зале Брерского дворца, где стояла «Помпея», с утра до вечера была густая масса зрителей. «Не только публика, но даже лучшие миланские художники бегали за Брюлловым, как иногда маленькие собачки бегают за огромным псом, и хором говорили: «Мы все должны у него учиться».[
35]
Железнов писал, что выставкой «Последнего дня Помпеи» Брюллов пробудил в миланских художниках чувство соревнования и охоту большим предприятиям, но так как человек с правами на уважение всегда приобретает недоброжелателей и завистников, то и Брюллов, вместе с восторженными поклонниками, приобрел много врагов.
3.3 Гоголь Н.В. и его статья по поводу картины «Последний день Помпеи»
В Петербурге появление «Последнего дня Помпеи» вызвало горячий отклик у всех передовых людей России.
Н.В. Гоголь в августе 1834 года в «Арабесках» напечатал глубокую по мысли статью, трактующую картину Брюллова как великое явление в развитии мирового искусства, связывая ее с самыми насущными вопросами живописи, в частности исторической. Интересно, что великий писатель указывал на то, что в картине Брюллова разрешаются некоторые главные проблемы, которые возникали в искусстве: взаимосвязь человека и природы, освещение как специфическая проблема живописи и, наконец, композиция сложной исторической картины.
«Картина Брюллова – одно из ярких явлений XIX века – пишет Гоголь. – Картина может назваться полным, всемирным созданием. В ней все заключилось. По крайней мере, она захватила в область свою столько разнородного, сколько до него никто не захватывал. Мысль ее принадлежит совершенно вкусу нашего века, который вообще, как бы сам, чувствуя свое страшное раздробление, стремится совокуплять все явление в общие группы и выбирает сильные кризисы, чувствуемые целой массой».[
36]
Гоголь приводит в пример произведения – «Видение Валтазара» и «Разрушение Ниневии», где также представлены великие катастрофы и говорит о том, что они похожи на отдаленные виды, в них только общее выражение. «В этих произведениях – пишет Гоголь – мы чувствуем только страшное положение всей толпы, но не видим человека, в лице которого был бы весь ужас им самим зримого разрушения. Ту мысль, которая виделась нам в такой отдаленной перспективе, Брюллов вдруг поставил перед самыми нашими глазами. Эта мысль у него разрослась огромно и как будто нас самих захватила в свой мир… Молния у него залила и потопила все, как будто бы с тем, чтобы все выказать, чтобы ни один предмет не укрылся от зрителя. Оттого во всем у него разлита необыкновенная яркость. Фигуры он кинул сильно, такой рукой, какой мечет только могущественный гений: эта вся группа, остановившаяся в минуту удара и выразившая тысячи разных чувств… все у него так мощно, так смело, так гармонически связано в одно, как только могло это возникнуть в голове гения всеобщего».[
37]
Гоголь выделяет ряд достоинств и резкие отличия стиля Брюллова. Он называет Брюллова первым из живописцев, у которого пластика достигла верховного совершенства. Несмотря на ужас происходящего, пишет Гоголь, фигуры Брюллова не вмещают в себя того дикого ужаса, каким дышат суровые создания Микеланджело, нет и тех небесно-непостижимых и тонких чувств, которыми весь исполнен Рафаэль. При всем ужасе его фигуры прекрасны, они заглушают своей красотой. Если у Микеланджело тело человека служит только для того, чтобы показать «силу души, ее страдания и вопль», то у Брюллова человек для того, чтобы показать «всю красоту свою, все верховное изящество своей природы». «Страсти, чувства, верные, огненные, выражаются на таком прекрасном облике, что наслаждаешься до упоения» - пишет Гоголь.[
38]
Одним из первых достоинств картины Гоголь считает отсутствие в ней идеальности, то есть идеальности отвлеченной. «Он представил человека как можно прекраснее; его женщина дышит всем, что есть лучшего в мире. Ее глаза, светлые как звезды, ее дышащая негою и силою грудь обещают роскошь блаженства… Его человек исполнен прекрасно – гордых движений… Нет ни одной фигуры у него, которая бы не дышала красотой, где бы человек не был прекрасен. Все общие движения группы его дышат мощным размером и в своем общем движении уже составляют красоту…»[
39]
Гоголь пишет, что скульптура, постигнутая в пластическом совершенстве древними, перешла у Брюллова в живопись и проникнулась какой-то тайной музыкой.
Видимым отличием или манерой Брюллова Гоголь считает целое море блеска в картине. «Тени его резки, сильны, но в общей массе тонут и исчезают в свете. Они у него так же как в природе, незаметны. Кисть его можно назвать сверкающей, прозрачной. Выпуклость прекрасного тела у него как будто просвечивает и кажется фарфоровой; свет, обливая его сиянием, вместе проникает его. Свет у него так нежен, что кажется фосфорическим. Самая тень кажется у него как будто прозрачною и, при всей крепости, дышит какою-то чистою, тонкою нежностью и поэзией».
Когда Гоголь шел посмотреть на «Помпею» он забыл обо всем, на минуту он забыл и о том, что идет смотреть картину Брюллова, но, зайдя в зал, где она висела, его, словно озарило: «Брюллов!» Гоголь узнал ее сразу и без сомнения. Не узнать ее было нельзя. В своей статье Гоголь написал – «Кисть его вмещает в себе ту поэзию, которую только чувствуешь и можешь узнать всегда: чувства наши всегда знают и видят даже отличительные признаки, но слова их никогда не расскажут. Колорит его так ярок, каким никогда почти не являлся прежде, его краски горят и мечут в глаза … они обличены в ту гармонию и дышат той внутреннею музыкой, которой исполнены живые предметы природы».[4
0]
«Но главный признак, и что выше всего в Брюллове – писал Гоголь – так это необыкновенная многосторонность и обширность гения
1]
Гоголь считал, что произведения Брюллова первые, которые могут одинаково понимать и художник с высоким вкусом и не знающий, что такое художество и этим произведениям грозит всемирная слава, особенно картине «Последний день Помпеи». Гоголь сравнивает эту картину с оперой, так как только опера соединяет в себе и живопись, и поэзию и музыку.
Картина Брюллова «Последний день Помпеи» произвела большой успех в Италии, а затем и в России. Для современников ее появление было событием. По поводу этого события Рамазанов писал – «Москва в лице художников, ученых и любителей искусств чествовала великого художника хлебом-солью».[
42]
Поэт Баратынский Е.А. посвятил Карлу Брюллову экспромт:
«Принес ты мирные трофеи
С собой в отеческую сень,
И стал «Последний день Помпеи»-
Для русской кисти первый день!»[
43]
Восторженное отношение к Брюллову разделяло все передовое русское общество. Впервые произведение искусства вызвало столь широкие отклики и живой общественный интерес. В журналах и газетах публиковались статьи, посвященные картине, издавались брошюры. В переводе В. Лангера Обществом поощрения художников был выпущен сборник итальянских и французских отзывов о картине. В том же 1834 году вышла повесть Алексея Шлихтера «Последний день Помпеи», в которой автор связывал с образом девушки с кувшином в брюлловской картине лифляндскую легенду о молодой девушке Лоре, павшей жертвой вражды между двумя рыцарскими фамилиями. Яркую статью о картине написал Н.В. Гоголь в «Арабесках». С восторгом и восхищением отзывались о «Помпеях» ученики и современники Брюллова – Гагарин, Железнов и другие. Описание картины представил в Милане итальянский литератор Франческо Амброзоли, который подчеркивал неподражаемое совершенство исполнения и живописные способности великого мастера.
Соколов восхищался в картине Брюллова смелостью выбора сюжета, историческим положением лиц, изображаемых на ней, в то же время – правильностью рисунка и силою красок и тени. «На меня она подействовала опьяняюще, - писал он – Звезда дяди Карла заблестела… В противоположность картине Бруни («Воздвижение Моисеем медного Змея»), где все страдает и мучится, у Брюллова все основано на любви. В «Последнем дне Помпеи» любовь царит везде: любовь к отцу, любовь к детям, любовь к золоту и т.д., даже мальчик схватывает птичку с любовью для того, чтобы спасти ее».[
44]
Высокую оценку картины дал В.Г. Белинский, назвал Карла Брюллова гениальным художником и быть может первым живописцем в Европе того времени.
Современники понимали историческую закономерность появления «Помпеи» Брюллова. А.И. Герцен назвал «Последний день Помпеи» высочайшим произведением русской живописи. «Странно – писал он – предмет ее (картины) переходит черту трагического, самая борьба невозможна. Дикая, необузданная Naturgewalt (стихийная сила), с одной стороны, и безвыходно трагическая гибель всем предстоящим. Мало, воображение дополняет и видит ту же гибель за рамами картины. Что против этой силы сделает черноволосый Плиний? Что христианин? Почему русского художника вдохновил именно этот предмет?».[
45]
Герцен считал, что художник, развившийся в Петербурге, избрал для кисти своей странный образ дикой, неразумной силы, губящей людей в «Помпее» - как «вдохновение Петербурга» эпохи Николая I. В картине находили выражение трагические переживания людей, испытывавших невыносимый гнет реакционного режима, вступивших в неравную борьбу с силами деспотизма.
Пушкин и Гоголь, Лермонтов и Баратынский, Жуковский и Глинка, Белинский и Герцен – все чрезвычайно высоко оценили картину Брюллова. Такого единодушного мнения лучших людей России не знало до селе ни одно произведение отечественной живописи. Пушкин под впечатлением картины, придя с выставки домой, набросал на память центральную группу полотна и начал сочинять:
«Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламя
Широко развилось, как боевое знамя.
Земля волнуется – с шатнувшихся колонн
Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,
Под каменным дождем, под воспаленным прахом
Толпами, стар и млад, бежит из града вон».(1834 год)[
46]
Итак, картина «Последний день Помпеи», имевшая грандиозный успех, получила высокую оценку среди современников художника – критиков, учеников, академиков, писателей, друзей. Среди них были Гоголь, Белинский, Герцен, Пушкин, Рамазанов, Железнов, Соколов, Гагарин и многие другие.
Г.Г. Гагарин и М.И. Железнов оставили подробные воспоминания об итальянском периоде Карла Брюллова. Они отмечали высокую работоспособность, талант и непревзойденное мастерство мастера, способности рисовальщика, редкое владение человеческими телами, неистощимую фантазию, колористические навыки, умение чувствовать свет. Современники Брюллова в своих воспоминаниях представили также подробный материал о работе художника над «Помпеей».
Глубокую по мысли статью написал о «Последнем дне Помпеи» Н.В. Гоголь, выделив достоинства и резкие отличия стиля К. Брюллова, назвав картину ярким явлением XIX века. Большое внимание Гоголь уделяет в своей статье вопросам, которые решаются в «Помпее» Брюллова – взаимосвязь человека и природы, освещение, композиция сложной исторической картины.
IV
. Возвращение «Великого Карла» в Россию и его дальнейшее творчество
4.1 Деятельность художника по пути в Петербург
Несмотря на шумный успех «Помпеи» Брюллов не спеши возвращаться в Петербург. Лишь после категорического предписания Академии он начал собираться в путь. Одно обстоятельство помогло ему не только продолжить пребывание за границей, но и увидеть Грецию и Турцию, к чему он стремился. В Риме жил русский аристократ В.П. Давыдов, который затеял художественно-археологическую экспедицию по берегам Греции и Малой Азии. Экспедиция состояла из ученого-эпиграфиста, архитектора, художника и, наконец, самого ее инициатора, который и руководил всей работой; он определил маршрут экспедиции и наметил памятники, которые предполагалось исследовать и отразить в рисунках и описаниях.
Рисунки и наброски, сделанные Брюлловым по пути в Грецию и особенно в Греции, весьма примечательны. По мнению М.М. Раковой[47]
, менее всего удались исторические и архитектурные пейзажи, то, что составляло цель участия художника экспедиции. Кисть и карандаш оживают когда на сцене появляется человек. Он зарисовывал народные типы, греческих крестьян-партизан. Горячим сочувствием к героям национально-освободительного движения проникнут эти работы. Попав в Грецию, художник словно забыл о том, что находится в отчизне мифов и героических сказаний, и всецело предался впечатлениям Греции современной, увидел народ охваченный борьбой за свою национальную независимость. Брюллов изображает греческих партизан, убитого грека-воина, горных охотников, взбирающихся вверх, цепляясь за скалы; он снова возвращается к теме природы и человека, но уже в совершенно иной обстановке, с иной художественной задачей.
Брюллов восхищался величием горной природы Греции, которая соответствовала мужеству и героизму греческого народа. В своих пейзажах (акварели) мастер вплотную подходил к пленеру. Внимательно наблюдая за атмосферными явлениями, он старался передать различное состояние природы. Его пейзажи проникнуты эпическим настроением (виды Итомской долины).
В Афинах Брюллов заболел лихорадкой; прервав путешествие, он покинул Афину на борту русского брига «Фемистокл», которым командовал В.А. Корнилов, в будущем герой Севастопольской обороны. Художник написал акварелью его обаятельный по тонкости образа и чистоте красок портрет (1835, Государственный Русский музей) [Прил. рис.15]. На «Фемистокле» находился, кроме того, ученик и воспитанник Г.Г. Гагарин, в записках которого есть любопытные черты, рисующие необычный характер прославленного живописца (см. гл.Ш.1)
Когда бриг прибыл в Константинополь, то к Брюллову обратились из Австрийского посольства, прося его помочь поставить в посольстве спектакль, нарисовать костюмы и написать декорации. Художник принялся за работу и не покидал своей квартиры, пока не закончил заказа. Брюллов обращается к работе для театра и позже, вернувшись на родину. В Петербурге он участвовал в оформлении оперы Глинки «Руслан и Людмила» на профессиональной сцене.
В Константинополе художник наблюдал своеобразную уличную жизнь огромного города, базары и народные праздники. Он жадно впитывал экзотическую атмосферу Востока, делал беглые наброски, которые потом, уже в Петербурге послужили ему основой для нескольких поэтических картин и превосходных акварелей.
В Турции Брюллов написал акварельный портрет жены русского посла М.И. Бутеневой с маленькой дочерью (1835, частное собрание) и портрет Е. и Э.Мюссар («Всадники», 1849, Государственная Третьяковская галерея) [Прил. рис. 16].
Из Константинополя Брюллов отправился в Одессу. Отсюда началось его триумфальное шествие на родину. После двенадцати лет пребывания на чужбине художник в конце декабря 1835 года приехал в Москву, где провел несколько месяцев. Он страстно увлекся московской стариной, восхитился величием Кремля, любовался панорамой города с Воробьевых гор. Воображению его представлялись многочисленные картины из русской истории. Но все они остались в эскизах.
Брюллова окружила в Москве среда художников, писателей, музыкантов, актеров. Он сдружился с В.А. Тропининым и Е.И. Маковским. Тропинин написал портрет Брюллова с карандашом в руках на фоне дымящегося Везувия. Витали создал бюст художника.
Рамазанов в своих воспоминаниях писал – «У Витали Брюллов жил до самого отъезда (из Москвы) и нередко поправлял его глиняные работы… Тропинин В.А., всматриваясь в красивую, оригинальную голову гениального художника, вскипел желанием написать его портрет. Витали добился, чтобы Брюллов позировал ему и много хлопотал, чтобы сделать бюст художника (Брюллову читали во время сеансов у Витали книги)… Знакомство с огненным Брюлловым довершило образование Витали. Он неоднократно пользовался советами гениального живописца и часто проводил с ним время в беседах, которые пояснялись со стороны Брюллова рисунками и чертежами. Фронтон «Поклонение Волхвов» был первоначально начерчен К. Брюлловым (по рассказам архитектора Павлова). Витали по своей художественной натуре сам был огонь; высокие же мысли и мнения Карла Павловича о ваянии являлись светлыми метеорами Ивану Петровичу по пути его дальнейшему усовершенствованию».[48]
В Москве произошло первое знакомство Брюллова с А.С. Пушкиным, которому художник показал эскизы будущих картин, вызвав восторг великого поэта. Необходимость отъезда в Петербург угнетала Брюллова, и в откровенном разговоре с Пушкиным художник высказал в связи с этим прямые опасения за свою творческую судьбу, опасения, почти полностью оправдавшиеся.
В Москве художник написал портрет поэта А.К. Толстого, писателя А.А. Перовского (Государственный Русский музей) [Прил. рис. 17], актрисы Е.С. Семеновой [Прил. рис. 18]. Для портретов московского периода характерна тема творческого вдохновения, которое Брюллов стремился передать в людях, репрезентативность и эффектная зрелищность, сдержанный и более спокойный, чем в более ранних работах колорит.
Беспечная московская жизнь вдали от начальства вскоре прекратилась. Из Петербурга Брюллов получил категорическое предписание немедленно выехать в северную столицу для исполнения заказов, связанных с отделкой Казанского и строившегося Исаакиевского собора и занятия профессорского места в Академии художеств. Брюллов отправился в Петербург.
4.2 Художественная и педагогическая деятельность Брюллова в Петербурге
В мае 1836 года Брюллов наконец приехал в Петербург. Начались торжества и чествования художника. Брюллов был торжественно провозглашен первым художником России, мировым гением, сравнивавшимся со всеми великими художниками мира.
Он был назначен профессором Академии и сразу занял там выдающееся положение. Он покорил всех – и учеников и учителей; его мастерская не вмещала желавших у него учиться. Художник получил ряд церковных заказов. Для Казанского собора Брюллов должен был написать образ «Вознесение Богоматери» (Государственный Русский музей), в Исаакиевском ему поручили важнейшие части росписи, в том числе огромный плафон в куполе.
«Брюллов предавался работе с невыразимым жаром, чуть не падая от усталости, и удивлял всех энергией своего творчества. Точность и быстрота в работе были поразительны, фантазия неистощима; казалось, что утомлялся он только физически».[49]
В его мастерской находились самые разнообразные люди, желавшие общаться с гением, ловить его афоризмы, созерцать его творение и даже наблюдать за тем, как он работает. Императорский двор, сановники, богачи и светские дамы умоляли, чтобы «Великий Карл» (так его прозвали друзья) удостоил написать их портрет.
В Петербурге Брюллов поставил себя независимо. Он уклонился от заказа на портрет Николая I, а, начав писать царицу с дочерьми, так и не пошел дальше отдельных портретных этюдов.
Оппозиционные настроения Брюллова не подлежат никакому сомнению. Близость с Пушкиным, композитором Глинкой, живое участие в судьбе Шевченко, Федотова, многих учеников и просто бедных учеников, особенно крепостных, случайно встретившихся на пути – все эти черты рисуют человеческий облик Брюллова.
В большой исторической картине «Осада Пскова польским королем Стефаном Баторием в 1581 году» (1839-1843, Государственная Третьяковская галерея; эскиз к картине в Государственном Русском музее) [Прил. рис. 19] он хотел превзойти самого себя. Он хотел передать огромный патриотический подъем, который охватил русских людей, защищавших независимость своей родины. Художник вместе со своим учеником Ф.Солнцевым отправляется в Псков, чтобы изучить материалы об историческом событии, сделать зарисовки развалин крепостной стены, где сражались войска И.Шуйского и А.Хворостинина. Однако работа над «Осадой Пскова» постоянно нарушалась вмешательством официальных советников. Не закончив картину, Брюллов использовал ее как перегородку в своей мастерской. К тому же, по мнению самого мастера произошел разрыв между замыслом и его решением. Баталия в «Осаде» превратилась в картину всенародного выступления. Это послужило источником творческих переживаний художника и он оставил работу над ней.
Брюллов постоянно испытывал тяготение к монументальной живописи. Он мечтал о росписи зал Зимнего дворца, но Николай I не дал ему своего согласия. Не было разрешено и украшение купола Пулковской обсерватории, здание которой построили в 1839 году по проекту брата Брюллова. Художник сделал лишь множество карандашных набросков и эскизов росписей. Только в 1843 году Брюллова привлекли к участию в оформлении строившегося Исаакиевского собора. Начертав предварительные картоны и, уже начав работу в самом куполе собора, Брюллов заболел и не смог закончить плафон. Работа была передана художнику П.В. Басину, который не сумел воспроизвести замысел.
Брюллов посвятил этой работе более четырех лет. Расписывая купол, художник говорил – «Мне тесно, я бы теперь расписал небо».[50]
В его росписях ощущается увлеченность Микеланджело.
Но самое ценное, что было создано художником в Петербурге – это портреты. Выполненная Брюлловым портретная галерея писателей, артистов, художников, друзей и т.д., дает яркое представление о русской интеллигенции конца 30-40-х годов, о ее душевном складе, раздумьях, сомнениях и порывах. Под влиянием общих достижений реализма в искусстве этого времени, в портретах заметно углубляются реалистические черты. Брюллов продолжал придерживаться романтической концепции портрета, предполагавшей «глубокое познание человеческого сердца» (о. Сомов), раскрытие «сокровенной жизни сердца» (Белинский).[51]
Психологический анализ стал одним из завоеваний реализма. В лучших портретах Брюллову удалось показать сложность человеческой психики, создать неповторимые индивидуальные образы. Портреты Брюллова – это живые люди, воссозданные художником с непревзойденным живописным мастерством, во всем многообразии их характеров. Портрет это теперь не только внешняя красота и блеск окружения человека, но прежде всего богатство и незаурядность его духовного мира. Белинский В.Г. писал о работах мастера: «Обыкновенный живописец сделал очень сходно портрет… сходство не подвергается ни малейшему сомнению в том смысле, что вы не можете не узнать сразу, чей это портрет, а все как-то недовольны им… Но пусть… снимет портрет… Брюллов – и вам покажется, что это зеркало далеко не так верно повторяет образ вашего знакомого, как этот портрет, потому что это будет не только портрет, но и художественное произведение, в котором схвачено не одно внешнее сходство, но вся душа оригинала».[52]
Брюллов написал в Петербурге около восьмидесяти портретов. Он оставался мастером большого полотна. Но теперь в его парадных портретах характеристики людей заметно усложняются.
В 1839 году Брюллов написал портрет Ю.П. Самойловой с воспитанницей Амацилией (Государственный Русский музей) [Прил. рис. 20]. Брюллов писал его неоднократно. Он был увлечен красотой модели. Реальной здесь становится сказочная обстановка бала, правдоподобными причудливые костюмы и даже огненный колорит портрета. По интенсивности звучания колорит близок к колориту «Последнего дня Помпеи». Художник дал образу Самойловой ясное психологическое истолкование. Горделивая осанка женщины, взгляд, устремленный поверх толпы, снятая маска воспринимаются как вызов, брошенный обществу. В портрете сказалась его работа для театра.
Совсем иное содержание заключает в себе портрет княгини Е.П.Салтыковой (1837-1838, Государственный Русский музей). Она изображена сидящей в кресле с опахалом из павлиньих перьев в руке и шкурой леопарда под ногами. Обилие тропических растений создает впечатление теплицы, подчеркивая искусственность обстановки и молодая задумчивая женщина кажется пленницей. В портрете усиливаются нотки лиризма.
В некоторых других парадных портретах Брюллова превалирует декоративный принцип. В портрете сестер Шишмаревых (1839, Государственный Русский музей) [Прил. рис. 21] художник использовал яркий, даже броский колорит.
Особенно интересны портреты его друзей - скульптора И.П. Витали (около 1837, Государственная Третьяковская галерея) [Прил. рис. 22], А.А. Перовского (писатель А. Погорельский, 1836, Государственный Русский музей) и поэта А.К. Толстого (1837, Государственный Русский музей) [Прил. рис. 23].
Портрет писателя Н.В. Кукольника (1836, Государственная Третьяковская галерея) [Прил. рис. 24] наглядно показывает, как относился художник, даже к своим близким друзьям, не допуская ни идеализации, ни карикатуры. Он подкупает необыкновенно ярким образом романтического поэта, тончайшей гармонией сумрачных, сдержанных тонов, оживленных оранжевой полоской догорающего заката. Художник сохранил описанные современниками особенности внешности Кукольника – его удлиненное лицо, темные насупленные брови, глаза с узким разрезом и сутулую фигуру.
Простотой и выразительностью характеристики отличаются портреты В.А. Жуковского (1837-1838) [Прил. рис. 25], И.А. Крылова (1839, Государственная Третьяковская галерея) [Прил. рис. 26], поэта А.Н. Струговщикова (1840, Государственная Третьяковская галерея) [Прил. рис. 27], художника Я.Ф. Яненко (1841, Государственная Третьяковская галерея) и других. Брюллов стремился в этих портретах к одной цели – раскрыть душевное богатство человека – романтически задумчив Яненко, проницательный и прозорливый Крылов, задумчив и загадочен Струговщиков, тихий и сосредоточенный романтик Жуковский и т.д.
Особое место в творчестве Брюллова занимают камерные женские портреты. Многие упрекали художника в том, что ему не удавались образы женщин, но созданные им портреты (М.И. Алексеевой, балерины С.И. Самойловой, Э.Тим [Прил. рис. 28], певицы Петровой А.Я., сестер Трофимовых [Прил. рис. 29] и др.). Образы женщин в портретах Брюллова изящны и благородны, изображенные в поэтические минуты их жизни, полны мягкой женственности, пылкости, поэтической настроенности. Лиричны образы М.И. Алексеевой и У.М. Смирновой на фоне парка. Проникнута обаянием музыки поющая А.Я. Петрова, балерина С.И. Самойлова и пианистка Э. Тим.
Одной из вершин мастерства является «Автопортрет» (1848, Государственная Третьяковская галерея) [Прил. рис. 30], написанный во время болезни. Он как бы подводит итог всему созданному и перечувствованному Брюлловым в России. Портрет написан с большим мастерством и свидетельствует о том, какой могучей творческой энергией обладал, несмотря на болезнь, художник и каких вершин достиг он во владении всеми элементами живописи. В автопортрете есть чувство физической усталости, следы болезни: утомленные веки, кисть руки, бессильно повисшая, словно истаявшая до костей, говорят о физическом недуге. Голова устало покоится на красной подушке; этот цвет образует колористическую доминанту, это постоянный и излюбленный Брюлловым цвет, присутствующий почти во всех работах, цвет, выражающий его творческий темперамент. По сделанному рисунку портрет окончен в красках за два часа.
«Так родилось одно из самых главных произведений Брюллова – пишет в своей книге Г. Леонтьева. Это – не просто портрет художника, написанный им самим. В пристрастном, строгом разговоре с самим собой мастер как будто подводит итог творческих исканий. Итог размышлений. Итог собственной жизни. Больше того. Кажется, что, глядя на себя в зеркало, он – как сегодня мы, рассматривая портрет, - видит сквозь собственные черты свое поколение. Это – исповедь сына века. Высокое напряжение внутренних сил и безграничная усталость, возвышенное благородство и горечь разочарования, сила духа и смирение – все это подвижное многообразие чувств схвачено брюлловской кистью и сделано вечным. Глядя на это лицо вспоминаешь самые горькие слова, сказанные о себе художником: «Мою жизнь можно уподобить свече, которую жгли с двух концов и посередине держали калеными щипцами…».[53]
Знание быта, нравов и природы Ближнего Востока позволили Брюллову выполнить картину «Бахчисарайский фонтан» (1838-1849, Музей Пушкина), созданную как дань поэту А.С. Пушкину. В поэме Пушкина художник избрал сцену безмятежной жизни «робких жен» Гирея. Художник широко использовал красочность восточной одежды, затейливую узорчатость архитектуры, причудливый орнамент утвари. Близок по стилю к «Бахчисарайскому фонтану» этюд «Турчанка в чалме» (1836-1837, Государственная Третьяковская галерея), запечатлевший яркий образ восточной женщины.
27 апреля 1849 года тяжелая болезнь заставила Брюллова навсегда покинуть родину и уехать на остров Мадейру.
По дороге на Мадейру художник ненадолго задержался в Брюсселе и Лондоне. Там ему оказали радушный прием. По приезде на Мадейру Брюллов поселился в городе Финхале. Отсюда он часто выезжал в окрестности и города Испании.
Несмотря на свое болезненное состояние, он продолжал интенсивно трудиться и написал целый ряд портретов маслом – портрет А.А. Багратиона, А.В. Мещерского, А.А. Абазы и немало работал акварелью – «Прогулка» (1849), «Пейзаж на острове Мадейра» (1850, Русский музей) и другие. Там же возникли иллюстрации к историческим хроникам А.Дюма – «Ришелье, танцующий испанский танец сарабанду перед Анной Австрийской» и «Прогулка Людовика XV в детстве» (1850, Государственная Третьяковская галерея).
Весной 1850 года Брюллов переехал в Рим, в окрестностях которого он и провел свои последние годы.
«Все последние работы Карла Брюллова, по мнению Леонтьевой Г., - портреты, композиции на политические и драматические современные темы, правдивые сепии и акварели, а также наметившиеся изменения в самой манере – с полной очевидностью говорят нам о том, что художник вплотную подошел к новому этапу своего творчества. Все эти произведения последних лет настойчиво и громко возвещают, что автор поднялся на новую, следующую ступеньку познания. Познания и мастерства…».[54]
Итак, по возвращении в Петербург Брюллова ждала незабываемая слава, торжественные приемы, всеобщее признание и назначение профессором Академии. Он вновь обращается к портретному творчеству. Портреты этого периода были не раз отмечены Стасовым В.В.
V
. Современники Карла Брюллова о позднем периоде творчества художника
5.1 А.Н. Мокрицкий о творчестве великого художника и о
педагогическом методе своего учителя
Самым близким учеником Карла Брюллова после заграничной поездки был Аполлон Николаевич Мокрицкий (1811-1871). Мокрицкий учился в Академии художеств у Брюллова в 1836 году. Впоследствии он стал профессором Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Он является автором замечательных воспоминаний о Венецианове и Брюллове. Многие воспоминания основаны на записях «Дневника», который долгие годы вел Мокрицкий. Дневник представляет большой интерес для истории русской художественной культуры и для исследователей живописи. Это щедрый источник сведений о Брюллове и эпохе, в которой он жил и творил.
Еще будучи незнаком с Брюлловым лично, и не являясь его учеником, Мокрицкий изучал его произведения и восхищался ими. В своем «Дневнике» он пишет – «Ходил смотреть Брюллова «Итальянское утро» и «Полдень» - гениальные творения Брюллова. Чудные произведения, какая прелесть! Сколько натуры, и какой натуры! Видно, что эта красота созрела под небом Италии, в стране любимой солнцем. Есть там и другие прекрасные работки».[5
5]
30 ноября 1834 года Мокрицкий едет в Петербург, чтобы окончательно посвятить себя занятиям живописи. Там он знакомится с конференц-секретарем Академии В.И. Григоровичем и становится частым гостем в его доме. Квартира Григоровича в Академии художеств в 30-х годах XIX века была средоточием художественной интеллигенции Петербурга. Там собирались и маститые художники и подающая надежды молодежь: вице-президент Академии художеств скульптор граф Ф.П. Толстой, профессор Петербургского университета П.А. Плетнев, поэт А.В. Кольцов, скульптор П.К. Клодт, художник А.Г. Венецианов, позже – К.П. Брюллов и другие.
В конце мая 1836 года, после многолетнего пребывания за границей, в Петербург возвратился Брюллов. Вскоре благодаря поддержке Григоровича Мокрицкий становится учеником портретного и исторического класса Академии, руководимого Брюлловым. Но Мокрицкий теперь не просто один из многочисленных учеников класса Брюллова, он живет с ним рядом, навещает его и ранним утром, и поздним вечером, сопровождает на прогулках, при визитах к друзьям, постоянно и заинтересованно наблюдает за работой художника.
Разделяя восторги современников, а творчеством Брюллова тогда восхищались не только в России, но и в Европе, Мокрицкий обожествлял своего кумира. Это преклонение осталось у Мокрицкого на всю жизнь: «Время пребывания моего у Брюллова было счастливейшим в моей жизни… Каждый новый день я встречал с восторгом… входил в его мастерскую, как в святилище», - писал он в «Воспоминаниях о Брюллове».[5
6]
Мокрицкий восторженно относился к своему учителю. Читая «Дневник» перед нами встает образ Брюллова – человека глубоко и по-детски непосредственного, увлекающегося, непостоянного, и способного, забывая о себе, трудиться над картиной до изнеможения.
Особенный интерес представляют записи «Дневника», рассказывающие о педагогических взглядах и методах Брюллова. Естественно, что эта область была наиболее близка Мокрицкому в те годы. Труд Брюллова – педагога, художника, прошедшего академическую школу, стал этапом в истории русского искусства и Академии художеств. Брюллов учил передавать действительность так, как ее видит человеческий глаз. Об этом очень ясно сказано у Мокрицкого. Рекомендуя своим ученикам приобщаться в своем творчестве к живой действительности, Брюллов требовал внимательного изучения натуры, строения человеческого тела, будил интерес к тончайшим оттенкам душевных движений. «Картины, написанные без натуры Брюллов называл «отсебятиной». Это принесло художнику популярность и любовь молодежи, так как было созвучно общему направлению развития русской культуры 30-х – 40-х годов XIX века».[5
7]
Таким образом, то, на чем держалась прежняя академическая система, то есть исправление живой натуры по канонам, вытекающим из образцов античного искусства, вовсе не рекомендовалось Брюлловым, считавшим, что изучение натуры есть главная основа обучения искусству.
В своем «Дневнике» Мокрицкий уделяет большое внимание повседневной работе Брюллова-педагога. Высоко ценя творчество великих мастеров прошлого, Брюллов поощрял изучающих собрание Эрмитажа. Брюллов часто рассуждал с Мокрицким и другими учениками о мастерах, представленных там. В своем «Дневнике» по этому поводу Мокрицкий пишет – «Как живописцев выше всех ставит он Веласкеса, Гвидо, Корреджио, Рубенса и Вандика. У Веласкеса видит он великолепную лепку, правду колорита, мягкость тела и характер выражения. И ему отдает он преимущество в искусстве, в мастерстве владеть кистью так, что она в одно и то же время выражает форму, колор, рельеф и перспективу плана… У Гвидо поражает его красота линий, изящество ансамбля…, лаконизм композиции, приятность выражения, простота красок и близкий к правде колорит. Одним словом, он называет его умницей, тем более, что и писать он был мастер. Корреджио, говорит он, чувствовал ту божественную музыку в колорите, ту грацию движений и экспрессий и тонкость линий рисунка, что произведения его кажутся писанными рукою ангела. Рубенс – молодец, который не ищет нравится и не силится обмануть зрителя правоподобием…».[5
8]
Брюллов считал также полезным копирование учениками его собственных произведений. Часто ученики писали копии одновременно с работой самого Брюллова под картиной. Это обогащало молодых художников, они имели возможность наблюдать процесс творчества мастера, проникать в секреты его «кухни». Как пишет Мокрицкий, «Портрет К.П. Брюллова» он написал под «диктовку» портретируемого.
«Любил он беседовать с учеником перед своей работою, - пишет Мокрицкий – объясняя как эстетическую, так и техническую стороны живописи. И, веришь, бывало, свято его словам: они были согласны с его мастерской кистью, а кисть его или покорялась воображению, или натуре, смотря по тому, чего требовали сюжет и обстановка. Не об одном искусстве любил он беседовать, его любознательность простиралась и на другие предметы: он любил говорить обо всем и, если чего не мог объяснить научным образом, то излагал свои взгляды остроумным, ему только свойственным способом, обогащая изложение свое оригинальными и меткими сравнениями».[5
9]
Мокрицкий не раз говорил о том, что Брюллов был внимателен к работам учеников, систематически просматривал, изредка поправлял классные академические рисунки. Брюллов заботился о развитии кругозора и художественного вкуса своих подопечных. Он рекомендовал читать ученикам серьезных авторов – Овидия, Гомера, Данте, Гиббона. Мокрицкий пишет и о том, что его учитель мечтал о вечерних занятиях с учениками своего класса, а также хотел основать школу живописи на Украине.
Брюллов вместе со своими учениками часто бывал в компании литераторов, музыкантов, артистов, художников, среди которых были Пушкин, Айвазовский И.К., Моллер Ф.А., Венецианов А.Г., Кукольник Н.В., глинка и другие. Мокрицкий приводит подробное описание работы Брюллова над портретами Кукольника, Самойловой и других. Брюллов намечал и работу над портретом Пушкина А.С.
А.Н. Мокрицкий даже упоминает в своих записях следующую ситуацию: «Пушкин, рассматривая вместе с Жуковским альбомы Брюллова, пришел в такой восторг от его рисунка, изображающего приезд на бал к австрийскому посланнику, что выпрашивал его себе, стоя перед Брюлловым на коленях… Брюллов не отдал Пушкину рисунка, сказав, что рисунок был уже продан княгине Салтыковой, но обещал Пушкину написать с него портрет и назначил время для сеанса. На беду дуэль Пушкина состоялась ранее назначенного сеанса».[
60]
Мокрицкий вспоминает о пристрастии Брюллова к портрету, описывая с какой тщательностью, любовью он прописывал лицо, руки и все остальные детали.
«В его произведениях всегда скрыт был труд, между тем как при окончательном исполнении трудился он весьма много и, зная требования искусства, не спешил оканчивать. У него ни в одном произведении не видно было шарлатанства многих, пользующихся незаслуженной известностью. Он писал портрет, как этюд; каждое произведение начинал и трудился над ним с любовью к искусству, и если не всегда доводил он до окончания работу, то этому были многие причины и главная, может быть, как и сам он говорит, состояла в том, что его утомлял процесс живописи. При его пылком темпераменте и плодовитом воображении это весьма естественно. В акварели он был терпеливее: процесс акварели легче, подручнее, потому он и любил этот род. Более ста рисунков украшают альбомы любителей изящного. Всем известно, как высоко ценятся эти перлы его фантазии и гениальной кисти…
…В его портретах прекрасные меха, атлас, бархат и самые металлические вещи, при всей своей прелести и блеске, всегда уступают первенство голове и рукам, можно сказать, настолько, насколько они ниже человеческого лица в самой натуре».[
61]
«Не было рода живописи – пишет Мокрицкий – в котором он не проявил бы могучей силы своего таланта: в историческом – он стал наряду с первоклассными живописцами, чему доказательством его «Помпея», «Распятие», «Взятие божией матери на небо», «Христос во гробе» и «Купол» в Исаакиевском соборе; в портретах - не уступал он ни Тициану, ни Вандику, ни Веласкесу; в баталическом – он представил «Осаду Пскова» и композицию «Гензерих грабит Рим»; в пейзажном – пейзаж помещал он как аксессуар в своих картинах с таким знанием рисунка деревьев и всех земных предметов, какие мы только находим у него на картине «Авраам и три ангела», в картине «Нарцисс», в портрете детей графа Витгенштейна, в «Бахчисарайском фонтане» и, наконец, в картине «Возвращение итальянок в Монте-Каво с праздника MadonnadellaTuffo». В этой картине пейзаж играет почти главную роль. Есть у него и много других пейзажей, превосходно нарисованных акварелью и бистром, как-то: виды Греции, находящие в альбомах гг. Давыдова и Демидова. В изображении животных – кто не помнит лошадей и собак в портретах Демидова, в портрете генерала Перовского… раненого коня под Шуйским в «Осаде Пскова», резвой собачки… в портрете девиц Шишмаревых; его дивного ослика в акварельном портрете графини Ферзен… Что же касается до рода так называемого degenre – то кто превзошел его в этом роде? Довольно указать на немногие, известные нам его картины».[6
2]
«Кроме дара в упомянутых родах – пишет Мокрицкий – Брюллов также был большой мастер рисовать карикатуры – те редкие карикатуры, которые насолили многим, в том числе и мне самому, признаюсь я всегда смеялся им от души».[6
3] Брюллов рисовал карикатуры своих друзей – Яненко, Глинку, отличавшегося маленьким ростом, долговязого Нестора Кукольника и других.
В своих записях Мокрицкий также называет верную датировку полотен Карла Брюллова. В «Дневнике» упоминаются портреты балерины С.И. Самойловой, доктора В.И. Орлова, П.В. Кукольника, скульптора И.П. Витали, княгини Е.П. Салтыковой, княгини А.К. Демидовой и другие, созданные в 1836-1839 годах. Эти сведения помогают уточнить установленные в искусствоведении даты. Мокрицкий сообщает и о замысле художника выполнить портрет певицы А.Я. Воробьевой, а также описывает историю создания портрета поэта Жуковского, предназначавшегося для розыгрыша в лотерее с целью получения денег для выкупа.[6
4]
Женитьба Брюллова отдалила его от учеников, а разрыв с женой, принесший художнику много горя и оскорблений толкнул его в компанию людей, от которых Мокрицкий был далек. В 1841 году Мокрицкий уезжает в Италию и на этом его связи с Брюлловым теряются.
Последние записи «Дневника» относятся к 1839-1840 годам. Они менее подробно упоминают о Брюллове. Позднее, в 1855 году, используя записи «Дневника», Мокрицкий опубликует воспоминания о Карле Брюллове, где даст не только выразительный портрет художника, но и как уже говорилось ранее, единственный материал о его системе преподавания.
5.2 В.В. Стасов. Последние годы жизни К.П. Брюллова и его значение для искусства
При жизни Карла Брюллова оценка его творчества была вполне единодушной, и никто не сомневался в подлинном значении наследия мастера. Но, начиная с 60-х годов XIX века, наступил резкий перелом. Слава Брюллова начала меркнуть. Для некоторых художественных кругов его имя стало предметом ожесточенной ненависти, главным выразителем которой стал Стасов Владимир Васильевич (1824-1906), известный критик, страстный апологет идейного реализма, идеолог передвижников. Сначала Стасов был благоговейным почитателем художника и выступал поклонником его творчества. После смерти Брюллова Стасов едет в Италию и ревностно выискивает его последние произведения, которыми он в тот момент безмерно восхищается. Критик пишет статью о последних днях К.П. Брюллова и об оставшихся в Риме после него произведениях. Стасов подробно описывает оставшееся в Италии наследие творчества Брюллова и невероятное упорство и трудолюбие художника в последние дни его жизни. В его восторженных словах нет никакой критики.
По приезду в Рим Стасов заболел и не смог проститься с художником Брюлловым. Описывая последние дни жизни художника он писал – «… я не мог быть на похоронах Брюлловских, - а что бы я дал, чтоб увидать его еще раз, хотя бы мертвого!»[6
5]
Стасов пишет, что после приезда с острова Мадейры в Рим Брюллов познакомился с оптовым торговцем Анжелино Титтони. «С этим человеком – пишет критик – он сошелся необыкновенно близко с самого первого знакомства, привязал его к себе с той необыкновенной силой, которой всегда владел, когда хотел приобрести чью-нибудь привязанность; в то же время почувствовал над собой что-то вроде магнетической силы Титтони, которой и остался покорен до самого последнего своего дня».[6
6] С 1851 года Брюллов поселился в имении Титтони, где лечился минеральными водами, которые приносили ему значительное облегчение и давали силы для дальнейшей работы. К тому же, пишет Стасов, воздух местных римских окрестностей тоже шел ему на пользу. «Едва силы его возвратились, он тот час же принялся за работу, без которой как он тысячу раз повторял всем окружающим, ему невозможно жить, когда он хоть сколько-нибудь здоров».[6
7] Живя у Титтони, Брюллов сделал несколько маленьких пейзажей и портреты членов семьи Титтони [Прил. рис. 31,32,33,34], привязавшихся к нему искренней дружбой и постоянно окружавших его во время болезни. Одни из этих портретов были сделаны маслом, другие акварелью. Брюллов много работал и лишь один Титтони, видя что ему становится хуже, мог запретить ему работать.
С декабря 1851 года по май 1852 года Брюллов сделал еще 2 портрета – профессора Ланчи [Прил. рис. 35] и князя Мещерского, а также работал над давно начатым портретом Демидова.
Стасов пишет, что на несколько дней Брюллову стало лучше и он смог встретиться с друзьями, но 23 мая силы вновь покинули художника. Это были его последние часы. Брюллов хотел проститься с Титтони и еще раз обнять своего друга, но тот по делам уехал в Рим и не мог увидится с умирающим художником.
В своей статье Стасов большое внимание уделяет описанию картин написанных художником в последние годы жизни, проведенные в Риме. К числу уже упомянутых первых работ - портрет Демидова, портрет Титтони и князя Мещерского относится также и «Вирсавия в купальне». По поводу портрета Демидова Стасов пишет – «Много других портретов и картин можно было бы отдать за то, чтобы эта картина была окончена Брюлловской рукой».[6
8] Стасов восхищается мастерством, с которым написан портрет Демидова, скачущего на лошади: «…Нельзя не остановиться перед этой лошадью, с ее огненными глазами, широко пышущими ноздрями и грудью, выдающейся из картины точно живой и блистающей под пробившимся сквозь деревья солнечным лучом. Эта грудь лошади так написана, как писал в своих портретах живые лица Рембрандт, один из великих и самых главных учителей Брюллова».[6
9]
Стасов пишет, что незаконченными остались два большие эскиза маслом: «Возвращение папы в Рим» и «Солнечное затмение». В комнате, где жил у Титтони художник, висят несколько его работ – «Праздник испанских слепых нищих», «Вакханка», «Вшествие Силлы в Афины» и другие.
Критик отмечает, что Брюллов всегда любил записывать на память свои новые, приливавшие ему в голову мысли, карандашом или акварелью. В последнее же время, когда ему становилось все труднее и совсем невозможно работать масляными красками, он почти до самого последнего времени своего не переставал рисовать, записывать все новые и новые свои сочинения, трудился с упорством. Это были рисунки на маленьких оторванных лоскутках бумаги неправильных форм, с оторванными углами, выполненные с обеих сторон. Чаще всего он зарисовывал римские картинки. Стасов пишет, что с первого своего приезда в Рим, академическим учеником, Брюллов глубоко прочувствовал и полюбил всю красоту римской жизни и много времени уделял работе над сюжетами с римским простым народом.
«В эти 20 лет художественной деятельности его, - пишет Стасов В.В. – быть может, если сосчитать, найдется больше всего сочинений на темы римские, потому что ни одного города на свете не любил Брюллов так, как Рим, ни в одном не чувствовал он себя столько дома, сколько в нем».[
70]
Титтони сохранил и показал Стасову большой рисунок карандашом и растушкой: «Диана на крыльях ночи». Ночь несет Диану над Римом, погруженным в темноту; видны все знаменитые места Рима, виден и Монте Тестаччио, и на нем поставил Брюллов точку, говоря «здесь буду я похоронен».
По мнению Стасова, в картине этой есть что-то необыкновенно успокоительное, тихое и что, наверное, такой же тихою представлял себе Брюллов и ту свою вечную ночь, которая уже приближалась. «Я не знаю ни одного человека, на кого не действовала бы глубоко эта чудесная картина» - писал Стасов В.В.[
71] Все свое последнее время Брюллов был занят мыслью картины. Еще в 1851 году он сделал эскиз маслом величиной более аршина.
Стасов не раз отмечает упорство и волю художника. Будучи тяжело болен Брюллов часто ездил в Сикстинскую капеллу и сидел там много часов подряд взволнованно разглядывая ее творения и каждый раз восхищаясь.
Судя по исследованиям Стасова, картина, которую художник хотел сделать последним и полнейшим художественным своим произведением, была названа им «Всеразрушающее время». Брюллов успел сделать лишь эскиз этой картины. Стасов был восхищен им, о чем свидетельствуют сказанные им слова:«Этот удивительный эскиз я видел множество раз, и как во всякой великой вещи, открывал в нем всякий раз новые красоты. Никогда не мог я довольно надивиться изумительному умению поставить вместе такое множество фигур, не только не затрудняя глаз, внимание, не путая все бесчисленные формы эти, но еще заставя служить каждую на то, чтобы еще явственнее и определеннее выходила другая; не мог надивиться глубокой характеристике каждого из этих исторических имен – характеристике, выразившейся еще больше, может быть, в позах, положениях, чем в лицах; надивиться, наконец, этим краскам, расположившимся таким общим гармоническим сочетанием сквозь всю картину, что взглянув на картину, глаз наслаждается одним уже цветистым букетом красок, прежде даже, чем начнет различать сюжеты и фигуры. Я глубоко убежден, что если бы эта картина была исполнена, она была бы самой великой картиной нашего века.
Собирая все эти сведения Стасов был полон желания сохранить яркие воспоминания о Брюллове, о всем, что в последнее время он сделал, вдали от России и предложить этот материал русской публике, любившей гениального живописца.
Однако когда Стасов вернулся в Россию и сблизился с Крамским, он начал рьяно отрицать весь академизм, считая Брюллова главой академизма, обвиняя его во всех грехах академии против реализма. «…Он начисто от него отрекся – пишет Машковцев – и видел в нем дутую знаменитость, ходульное искусство которой надо поскорее передать забвению, а семена его, все еще насаждаемые Академией – уничтожить».[7
2] На словах Академия во всем следовала заветам Брюллова, но приемы рисунка и живописи, рекомендуемые Бруни, Басиным, Марковым и Шамшиным ничего общего не имели с методами Брюллова. Ошибка Стасова, по мнению Машковцева, состояла в том, что он отождествлял Брюллова и Академию.
В статье «О значении Брюллова и Иванова в русском искусстве», напечатанной в журнале «Русский вестник» в 1861 году Стасов писал – «…Наша Академия не могла дать ему понятий выше тех, которые у ней самой в то время были – он их сохранил как драгоценное наследство и дальше них никогда не ходил… С каким взглядом на искусство и художников он поехал в 1822 году из Петербургской Академии художеств в Рим, с тем самым он и остался всю четверть столетия, которую потом прожил… В Академии сформировалось понятие, что задачи художника заключается только в том, чтобы смешать в одно целое в своей картине: и античное искусство (римское, которое одно только тогда и знали), и Рафаэля, и школу эклектиков Каррачей, признанных великими учителями искусства, и, когда такая смесь была совершена, ничего другого уже не требовали от художника. Все остальное не должно было существовать, к нему можно было оставаться глухим и слепым. Брюлловское верование было именно такое в продолжение всей его жизни».[7
3]
Стасов пишет о том, что письма Брюллова из Италии ясно указывают на то, как по - академически он думал о Рафаэле, Корреджо, Пуссене, голландцах, немцах и итальянских эклектиках в молодые свои годы. В годы своего зрелого творчества, утверждает Стасов, ничего нового у него к прежним понятиям не прибавилось, судя по тирадам, переданным его учеником Мокрицким (см. главу ). Все дело для Брюллова состояло в живописи – в качестве технических, в большем или меньшем приближении разбираемых художников к идеалам академистов Каррачей. «Но самое полное изложение понятий Брюллова о том, какие главные элементы искусства, пишет Стасов, мы находим в одном письме его 1825 года: называя «Афинскую школу» Рафаэля одним из совершеннейших созданий искусства, он говорит: «Афинская школа» заключает в себе почти все, что входит в состав художеств: композиция, связь, разговор, действие, выражение, противоположность характеров, простота, соединенная с величественным стилем, натуральное освещение, жизнь всей картины – все сие кажется достигшим совершенства».[7
4]
«Что ж! разницы между понятиями самого молодого и самого зрелого брюлловского возраста нет никакой» - пишет Стасов.[7
5]
Стасов говорит, что никто не сомневался в великости Рафаэля и античного искусства, во все века на них ссылались художники всех направлений и школ: самые великие и самые ничтожные и ссылаться на них вовсе не есть признак таланта или истинного понимания.
Критик приводит цитату из римских писем, где Брюллов говорит: «Кому нравится Рафаэль, может ли тому нравиться работа совсем противной школы?» Стасов пишет: «Это сказано у художника, чтоб доказать невозможность, нелепость немецкого искусства, Альбрехта Дюрера, Гольбейна и т.д. Но я спросил бы, следую точно такому же умозаключению: значит ли в самом деле понимать Рафаэля, когда сравниваешь с ним Доменикино – этого художника, не лишенного таланта и красоты, но все таки подражателя и тяжелого работника с беднотою и ограниченного фантазией. Но Брюллов находил его «Причащение св. Иеронима» картиною, достойной Рафаэля».[7
6]
«Брюллов не виноват – пишет Стасов – что Академия не дала ему других понятий, но если он силою собственной талантливости не в состоянии был проложить себе сам дорогу к новым понятиям, то естественно ли ожидать, чтоб его произведения много удалились, по содержанию и взгляду, от произведений тех школ, которым эти взгляды и понятия были свойственны. Всякое художественное произведение есть всегда верное зеркало своего творца, и замаскировать в нем свою натуру ни один не может».[7
7]
Всю свою жизнь Стасов вел борьбу с Академией. Он защищал искусство идейное, его национальное значение и национальную независимость и ниспровергал все то, что считал бессодержательным, заимствованным, подражательным. Критик не считал за искусство то, что не было непосредственно связано с народной жизнью. Поэтому весь Брюллов с «Последним днем Помпеи», с одалисками и бахчисарайскими фонтанами, с картинными итальянками и портретами модных красавиц, как пишет Машковцев, казался Стасову насквозь фальшивым. Только за мужскими портретами Брюллова он признавал выдающееся мастерство, на что, вероятно, повлиял его друг Репин. Но если Репин начинал восторгаться творчеством Брюллова, то Стасов готов был пойти на разрыв с другом, дабы доказать свою правоту. Репин же уступал в этом споре Стасову.
Вопросы художественного образования для Стасова стояли на последнем месте. Для него была мало интересна вся эта часть деятельности Брюллова. Он ненавидел Академию художеств и считал, что она не имеет права заниматься воспитанием юношества, так как это воспитание, по мнению Стасова сводилось к прививке академизма. Брюллов же для Стасова был синонимом Академии. Стасову казалось, что Академия применяет брюлловские методы воспитания. На самом же деле, по мнению Машковцева Н.Г.[7
8], педагогическая система Брюллова и полученные результаты работы его учеников, сумевших его понять и вообще деятельность Брюллова как педагога, совершенно не соответствует тому, что утверждал Стасов. Карла Брюллова окружало множество учеников и подражателей, которые, посещая его классы в Академии художеств продолжили традиции своего учителя как истинные и восторженные последователи – это Шевченко, Агин и Федотов.
Машковцев Н.Г. пишет[7
9], что с оценкой Брюллова Стасовым также совпала оценка Александра Бенуа, усмотревшего в школе Брюллова пустые, трескучие эффекты, полное отсутствие живого чувства, холодный расчет.
Драматическое начало живописи Брюллова оказалось в явном противоречии с тем искусством, которое утверждал Бенуа, искусством для немногих, искусством камерным, бесконечно далеким от того высокого эпического и драматического характера, который носит искусство Брюллова.
В 80-е годы XIX века Стасов В.В. вновь отдает должное значению творчества Карла Брюллова.
Итак, большим поклонником творчества Карла Брюллова был А.Н. Мокрицкий, его самый близкий ученик последних лет. Он оставил после себя «Дневник», в котором изложены замечательные воспоминания о художнике. Впоследствии Мокрицкий издал на основе дневника «Воспоминания о Карле Брюллове».
Мокрицкий подробно изложил педагогические взгляды и методы Брюллова: приобщение учеников к живой действительности, внимательное изучение натуры, строения человеческого тела, интерес к тончайшим оттенкам человеческой души. Брюллов также не отрицал и некоторые приемы, выработанные в Академии – подробное изучение собраний Эрмитажа, считал полезным копирование классических произведений, так как это обогащает юных художников.
Мокрицкий называет Брюллова величайшим мастером в области портрета, исторической живописи, пейзажа, карикатуры. Он излагает подробный материал о круге общения Брюллова, о разносторонних интересах мастера, рисует главнейшие события из жизни художника, приводит точную датировку многих его произведений.
Известный критик Стасов В.В., восхищаясь при жизни Брюллова его творчеством, после смерти художника резко изменил свое мнение. Он отрицает педагогический метод Брюллова, считая его главой академизма. Стасов считал, что Академия во всем следовала заветам К.П. Брюллова. Критик является также автором статьи «О значении Брюллова в изобразительном искусстве», где дает оценку его творчеству и пишет об академических взглядах художника. Но следует отметить, что, тем не менее, именно Стасов дает подробное и правдивое описание последних лет жизни Брюллова, внимательно изучает произведения, созданные художником в Италии. Он дает высокую оценку портретам, написанным незадолго до смерти. Отмечает волю и упорство, с каким работал умирающий Брюллов, его высокое мастерство, приобретенное за долгие годы неустанного труда.
Несмотря на столь расхожие взгляды среди современников Брюллова все же он был одним из ярчайших художников в русском искусстве второй трети XIX века. К.П. Брюллов был талантливым педагогом. Его учениками были Мокрицкий Н.А., Гагарин Г.Г., М.И. Железнов и другие. Традиции учителя были продолжены Шевченко Т.Г., Агиным А.А., Федотовым П.А., Степановым Г.
Карл Брюллов внес большой вклад в развитие Академии художеств. Он мечтал создать школу на Украине, уделял большое внимание обучению крепостных и учеников из провинций.
Художник оставил после себя десятки произведений – портреты, пейзажи, жанровые полотна. Своей главной картиной «Последний день Помпеи» он изменил укоренившиеся представления о задачах исторической живописи и в числе первых нарушил привычные каноны классицистического искусства. Своей портретной живописью Брюллов прокладывал пути реализму. Классицизм и романтизм мирно развивались в его творчестве и это было одной из его особенностей.
Карл Павлович Брюллов был художником «от Бога», недаром друзья прозвали его «Великим Карлом».
Заключение
Таким образом, слава, которая сопровождала художника в течение всей жизни, окружила его уже в академические годы. С детских лет Карл Брюллов проявил незаурядные способности в рисовании и с успехом закончил Академию художеств. Его непосредственными учителями были А.И. Иванов, В.И. Шебуев, А.Е. Егоров. Брюллов выделялся среди других учеников Академии, был наставником своих товарищей. Выполняя одну из первых своих академических работ – «Нарцисс», Карл проявил богатую фантазию и мастерство, отступив от академических норм, по иному трактуя человеческое тело в окружении пейзажа. Современники Брюллова – Н.А. Рамазанов, М.И. Железнов и другие отмечают, что уже в ранние академические годы художник проявил свой талант и индивидуальность, отмечают и его разносторонние интересы – он занимался литографией, изучал скульптуру, пробовал себя в портретном жанре, писал театральные декорации и выполнял эскизы костюмов, обладал повышенным чувством формы и прекрасным знанием академического рисунка.
Искусство художника привлекало современников жизненной энергией, блеском фантазии. В тяжелые годы николаевской реакции его произведения будили интерес к человеку, его ярким чувством, вселяли надежду на победу света над тьмой.
В творчестве Брюллова сказались многие существенные стороны развития русского искусства 20-40-х годов XIX века. В произведениях художника давали себя знать традиции классицизма, выступавшие в сложном сочетании с романтическими элементами. В классицизме Карла Брюллова привлекали идеал совершенной красоты человека, идеи гражданственности. Романтизм давал выход драматическому ощущению жизни, имевшему в своей основе то неприятие мрачной окружающей действительности, которое было свойственно многим мыслящим людям в последекабристский период.
В первые годы пребывания в Италии художник разрабатывает мифологические сюжеты, где проявляются веяния романтизма – чувственное восприятие природы. В этот период Брюллов обращается и к созданию жанровых сцен. Его привлекают национальные типы, костюмы, природа Италии, народные праздники. Природа и человек в его полотнах выступают в органической взаимосвязи. Большое внимание художник уделяет работе с натуры, передаче освещения. Его талант – мастерски передавать в картинах свет отмечал Рамазанов.
Критики высоко оценили его раннюю итальянскую работу «Итальянский полдень», но при этом все же отмечали некоторое отступление художника от классических норм.
Творческий диапазон художника был необычайно широк. Брюллов был историческим живописцем, жанристом, пейзажистом и портретистом. Многосторонность его таланта была отмечена Н.В. Гоголем. Она выражалась в разнообразии жанров и сюжетов, в широте охвата жизненных явлений. Брюллов стремился к изображению больших исторических тем, позволяющим показать трагическое событие в жизни человечества. Драматический дар проявлялся и в портретах, отличающихся значительностью образов. Рисуя современников, Брюллов раскрывал богатство и страстность человеческой натуры, возвышенность устремлений.
Карл Брюллов в Италии много времени уделял портретному творчеству. Изображая своих соотечественников, он создавал разнообразные по характеру портреты – лирически-камерные, жанрово-бытовые и парадно-репрезентативные.
Герои Брюллова познали столкновения с жизнью, борьбу, разочарования и душевные конфликты. Рефлексия – новая черта, которая появилась в характеристиках Брюллова и была отмечена рядом его современников. Он раскрывал в портретах всю сложность человеческой психики, которая была порождена в людях новым временем, как бы раскрашивал внутренний мир всеми цветами радуги.
Брюллов придавал новый блеск парадному портрету. Яркость образов, богатство изобразительных мотивов, композиционное совершенство позволяют называть парадные портреты Брюллова сюжетными картинами. Большое внимание уделял художник акварельному портрету.
Виртуозность, быстрота исполнения, упорное и вдумчивое изучение человека или конкретного события, умение решать свой замысел даже в маленьком эскизе композиции – все это не раз отмечали соратника К.П. Брюллова. Именно эти качества помогли художнику добиться больших успехов.
Во время пребывания в Италии Карл Брюллов вел постоянную переписку со своей семьей, а также с Обществом поощрения художников, которое ожидало от него большого, серьезного полотна. Главной картиной всей его жизни стал «Последний день Помпеи».
За долгие годы создания картины Брюллов проделал большую и кропотливую работу – посетил Помпею, внимательно изучал архитектуру и природу этой местности, историю, создал целую серию предварительных эскизов и т.д.
Картина «Последний день Помпеи», имевшая грандиозный успех, получила высокую оценку среди современников художника – критиков, учеников, академиков, писателей, друзей. Среди них были Гоголь, Белинский, Герцен, Пушкин, Рамазанов, Железнов, Соколов, Гагарин и многие другие.
Г.Г. Гагарин и М.И. Железнов оставили подробные воспоминания об итальянском периоде Карла Брюллова. Они отмечали высокую работоспособность, талант и непревзойденное мастерство мастера, способности рисовальщика, редкое владение человеческими телами, неистощимую фантазию, колористические навыки, умение чувствовать свет. Современники Брюллова в своих воспоминаниях представили также подробный материал о работе художника над «Помпеей».
Глубокую по мысли статью написал о «Последнем дне Помпеи» Н.В. Гоголь, выделив достоинства и резкие отличия стиля К. Брюллова, назвав картину ярким явлением XIX века. Большое внимание Гоголь уделяет в своей статье вопросам, которые решаются в «Помпее» Брюллова – взаимосвязь человека и природы, освещение, композиция сложной исторической картины.
По возвращении в Петербург Брюллова ждала незабываемая слава, торжественные приемы, всеобщее признание и назначение профессором Академии. Он вновь обращается к портретному творчеству. Портреты этого периода были не раз отмечены Стасовым В.В.
Большим поклонником творчества Карла Брюллова был А.Н. Мокрицкий, его самый близкий ученик последних лет. Он оставил после себя «Дневник», в котором изложены замечательные воспоминания о художнике. Впоследствии Мокрицкий издал на основе дневника «Воспоминания о Карле Брюллове».
Мокрицкий подробно изложил педагогические взгляды и методы Брюллова: приобщение учеников к живой действительности, внимательное изучение натуры, строения человеческого тела, интерес к тончайшим оттенкам человеческой души. Брюллов также не отрицал и некоторые приемы, выработанные в Академии – подробное изучение собраний Эрмитажа, считал полезным копирование классических произведений, так как это обогащает юных художников.
Мокрицкий называет Брюллова величайшим мастером в области портрета, исторической живописи, пейзажа, карикатуры. Он излагает подробный материал о круге общения Брюллова, о разносторонних интересах мастера, рисует главнейшие события из жизни художника, приводит точную датировку многих его произведений.
Известный критик Стасов В.В., восхищаясь при жизни Брюллова его творчеством, после смерти художника резко изменил свое мнение. Он отрицает педагогический метод Брюллова, считая его главой академизма. Стасов считал, что Академия во всем следовала заветам К.П. Брюллова. Критик является также автором статьи «О значении Брюллова в изобразительном искусстве», где дает оценку его творчеству и пишет об академических взглядах художника. Но следует отметить, что, тем не менее, именно Стасов дает подробное и правдивое описание последних лет жизни Брюллова, внимательно изучает произведения, созданные художником в Италии. Он дает высокую оценку портретам, написанным незадолго до смерти. Отмечает волю и упорство, с каким работал умирающий Брюллов, его высокое мастерство, приобретенное за долгие годы неустанного труда.
Несмотря на столь расхожие взгляды среди современников Брюллова все же он был одним из ярчайших художников в русском искусстве второй трети XIX века. К.П. Брюллов был талантливым педагогом. Его учениками были Мокрицкий Н.А., Гагарин Г.Г., М.И. Железнов и другие. Традиции учителя были продолжены Шевченко Т.Г., Агиным А.А., Федотовым П.А., Степановым Г.
Карл Брюллов внес большой вклад в развитие Академии художеств. Он мечтал создать школу на Украине, уделял большое внимание обучению крепостных и учеников из провинций.
Художник оставил после себя десятки произведений – портреты, пейзажи, жанровые полотна. Своей главной картиной «Последний день Помпеи» он изменил укоренившиеся представления о задачах исторической живописи и в числе первых нарушил привычные каноны классицистического искусства. Своей портретной живописью Брюллов прокладывал пути реализму. Классицизм и романтизм мирно развивались в его творчестве и это было одной из его особенностей.
Карл Павлович Брюллов был художником «от Бога», недаром друзья прозвали его «Великим Карлом».
Библиографический список
1. Ацаркина Э. Брюллов К.П., М., 1963.
2. Ацаркина Э. Карл Брюллов. Жизнь и творчество. 1799-1852. М., 1963.
3. Бочаров И., Глушакова Ю. Карл Брюллов. Итальянские находки. М., «Знание», 1984.
4. Брюллов К.П. Образ и цвет. Альбом. Вступительная статья Я. Брука. М., 1974.
5. Гоголь Н.В. «Последний день Помпеи». Полное собрание сочинений, Т. VIII. М., 1952.
6. Дневник художника Мокрицкого А.Н., «Изобразительное искусство», М., 1975.
7. История русского искусства. Под ред. И.Э. Грабаря., Т VIII. кн. 2., М., 1964.
8. История русского искусства. Искусство X – первой половины XIX века. Под ред. М.М. Раковой. Т.I., М., «Изобразительное искусство», 1991.
9. Карл Брюллов: Альбом/Авт.-сост. М.М. Ракова. М., 1988.
10. Карл Павлович Брюллов. 1799-1852: Альбом/Сост. и послесл. М.В. Алпатова., М., 1955.
11. Корнилова А. Карл Брюллов в Петербурге. Л., 1976.
12. Леонтьева Г. Карл Брюллов. Л., 1976.
13. Лясковская О. Карл Брюллов. М., 1940.
14. Майорова Н., Скоков Г. Шедевры русской живописи. Первая половина XIX века., М., 2006.
15. Машковцев Н.Г. К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников., М., 1952.
16. Мировое искусство. 500 мастеров живописи. Сост. И.Г. Мосин. – СПб, 2005.
17. Порудоминский В. Жизнь замечательных людей. Брюллов., М., «Молодая гвардия»., 1979.
18. Ракова М. Брюллов – портретист. М., 1956.
19. Савинов А. К.П. Брюллов. М., 1966.
20. Смирнова Е. К.П. Брюллов – путешественник. М., 1969.
21. Стасов В.В. Избранные сочинения. Живопись, скульптура, музыка. «Искусство», Т. I, М., 1952.
[1]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 16.
[2]
- История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря, «Наука», М., 1964, с. 44.
[3]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 24.
[4]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 19.
[5]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 20-21.
[6]
- История русского искусства. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. Т, «Наука», М., 1964, с. 46.
[7]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 24.
[8]
- История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 47
[9]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 27.
[10]
- История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 47-48.
[11]
- История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 49.
[12]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 162-163.
[13]
- История русского искусства. Искусство X – первой половины XIX века. Под ред. М.М. Раковой. Т.I., М., «Изобразительное искусство», 1991, с. 267.
[14]
- История русского искусства. Искусство X – первой половины XIX века. Под ред. М.М. Раковой. Т.I., М., «Изобразительное искусство», 1991, с. 257-258.
[15]
- История русского искусства. Искусство X – первой половины XIX века. Под ред. М.М. Раковой. Т.I., М., «Изобразительное искусство», 1991, с. 257-258.
[16]
- История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 58.
[17]
- История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 61.
[18
],[19] - История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 62,64.
[20]
- История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 70.
[21]
- История русского искусства. Искусство X – первой половины XIX века. Под ред. М.М. Раковой. Т.I., М., «Изобразительное искусство», 1991, с. 259.
[22],
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 97.
23]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 97.
[24],
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 43
25 - там же
26 - там же
[27],
К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 51-52, 55-56.
28 - там же
[29]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 51-52, 55-56.
[30]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 67.
[31],[32]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 49, 54.
[33],
К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 71-72.
34]
- там же
[35]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 71-72.
[36]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 91.
[37],[38],[39]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 91-93.
38],
- там же
3
9 - там же
[40]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 94.
[41]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 94.
[42]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 108.
[43]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 89.
[44]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 97.
[45]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 185.
[46]
-Леонтьева Г. Карл Брюллов. Л., 1976, с. 115.
[47]
- История русского искусства. Искусство X – первой половины XIX века. Под ред. М.М. Раковой. Т.I., М., «Изобразительное искусство», 1991, с. 260.
[48]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 108-109.
[49]
- История русского искусства. Искусство X – первой половины XIX века. Под ред. М.М. Раковой. Т.I., М., «Изобразительное искусство», 1991, с. 261.
[50]
- История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 84.
[5
1] - История русского искусства. Т. VIII. кн. 2. Под ред. И.Э. Грабаря. «Наука», М., 1964, с. 84.
[52]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 197.
[53]
- Леонтьева Г. Карл Брюллов. Л., 1976, с. 4.
[54]
- Леонтьева Г. Карл Брюллов. Л., 1976, с. 323.
[55]
- Дневник художника Мокрицкого А.Н., «Изобразительное искусство», М., 1975, с. 46.
[56]
- Дневник художника Мокрицкого А.Н., «Изобразительное искусство», М., 1975, с. 13-14.
[57]
- Дневник художника Мокрицкого А.Н., «Изобразительное искусство», М., 1975, с. 13-14.
[58]
- Дневник художника Мокрицкого А.Н., «Изобразительное искусство», М., 1975, с. 146-147.
[59]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 122.
[60]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 124-125.
61
там же
[62]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 164-165.
[63]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 161.
[64]
- Дневник художника Мокрицкого А.Н., «Изобразительное искусство», М., 1975, с. 15.
[65]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 227-228.
[66],[67]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 227-228.
[68]
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 231.
[69]
-К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 231.
[70]
-К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 238.
[71]
-К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 240.
[72]
-К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 14.
[73],
- Стасов В.В. Избранные сочинения. Живопись, скульптура, музыка. «Искусство», Т. I, М., 1952, с. 45-46.
74 - там же
75 - там же
[76]
- Стасов В.В. Избранные сочинения. Живопись, скульптура, музыка. «Искусство», Т. I, М., 1952, с. 47.
77 - там же
[78],
- К.П. Брюллов в письмах, документах и воспоминаниях современников. Сост. проф. Н.Г. Машковцев. М.,1952.,с. 15.
79 - там же