Содержание
Введение
1. И.А. Ильин о христианской культуре
2. С.Н. Булгаков о христианском социализме
3. Проблема возрождения христианской духовности в современной России
Заключение
Список литературы
Введение
Дело том, что христианское человечество переживает глубокий религиозный кризис. Широкие слои людей утратили живую веру и отошли от христианской церкви. Но, отойдя от нее, многие не остались к ней безразличны; они усвоили себе настроение отчужденности, осуждения и вражды. У одних эта вражда - холодная и пассивная; у других эта вражда - волевая и организованная, но сравнительно корректная; у третьих - это есть фанатическая ненависть, принимающая форму гонений. Различие между этими группами не глубокое и не принципиальное: все они образуют единый фронт взаимного молчаливого понимания, сочувствия и даже - тайное или явной - поддержки.
Таким образом, в пределах самого христианского человечества, оставляя в стороне иные религии - конфуцианскую, буддийскую, магометанскую и др. - образовался широкий антихристианский фронт, пытающийся создать нехристианскую и противохристианскую культуру. Это явление не новое. Двадцатый век, вслед за девятнадцатым, только проявляет уже назревавшие процессы и как бы подводит им итоги. Процесс обособления культуры от веры, религии и церкви начался давно и совершается уже в течение нескольких столетий: давно уже медленно нарастала и крепла в Европе и в Америке светская культура, "секуляризованная", и процесс этой секуляризации ведет свое начало еще от эпохи Возрождения (13-15 век).
Цель работы – изучить важнейшие характеристики христианской культуры.
Задачи работы – охарактеризовать учение И.А. Ильина о христианской культуре; представить общую характеристику учения С.Н. Булгакова о христианском социализме; изучить проблему возрождения христианской духовности в современной России.
1. И.А. Ильин о христианской культуре
Все, что произошло в мире в двадцатом веке и продолжает совершаться и ныне, свидетельствует о том, что христианское человечество переживает глубокий религиозный кризис. Широкие слои людей утратили живую веру, и отошли от христианской церкви. Но, отойдя от нее, многие не остались к ней безразличны; они усвоили себе настроение отчужденности, осуждения и вражды. У одних эта вражда - холодная и пассивная; у других эта вражда - волевая и организованная, но сравнительно корректная; у третьих - это есть фанатическая ненависть, принимающая форму гонений. Различие между этими группами не глубокое и не принципиальное: все они образуют единый фронт взаимного молчаливого понимания, сочувствия и даже - тайное или явной - поддержки.
Таким образом, в пределах самого христианского человечества, оставляя в стороне иные религии - конфуцианскую, буддийскую, магометанскую и др. - образовался широкий антихристианский фронт, пытающийся создать нехристианскую и противохристианскую культуру. Это явление не новое. Двадцатый век, вслед за девятнадцатым, только проявляет уже назревавшие процессы и как бы подводит им итоги. Процесс обособления культуры от веры, религии и церкви начался давно и совершается уже в течение нескольких столетий: давно уже медленно нарастала и крепла в Европе и в Америке светская культура, "секуляризованная", и процесс этой секуляризации ведет свое начало еще от эпохи Возрождения (13-15 век).
В первые полтора тысячелетия после Рождества Христова многое и притом основное обстояло совсем иначе. Потому ли, что души людей были доверчивее и цельнее, менее сложны и разнообразны (менее дифференцированы), более инстинктивны и иррациональны и потому более скромны и духовно робки; потому ли, что божественность Евангельского откровения воспринималась непосредственнее, острее и глубже; потому ли, что человек чувствовал себя не господином природы, а ее зависимой и беспомощной жертвой; потому ли, что жизнь на земле была более скудна, неустроенна и, со стороны природы, более угрожаема, - но только в ту эпоху люди воспринимали религию, как центр духовной жизни, как ее главный, а, может быть, и единственный источник. Хранительницей же этой религии была для них христианская церковь.
За последние четыре века и, в особенности, за последние два века (18 и 19) - это положение дел в душах сильно изменилось. Проследить этот процесс исторически я здесь не могу; это дело сложного и детального изображения. Уже конец средневековья несет в себе его предвестники и начатки. Последствия же этого процесса пожинают современные нам поколения.
Европейская культура 19 века есть по существу уже светская, секуляризованная культура: светская наука, светское искусство, светское правосознание, светски осмысливаемое хозяйство, светское восприятие мира и объяснение мироздания. Культура нашего времени все более обособляется от христианства; но не только от него, - она вообще утрачивает религиозный дух, и смысл, и дар. Она не перешла ни к какой новой религиозности; она не обратилась даже и к поискам новой. Отделившись от христианства, она ушла в безрелигиозную, безбожную пустоту. Человечество не только перестает вынашивать, растить и беречь церковно-христианский опыт, но не вынашивает и никакого другого религиозного опыта. Оно отходит от христианства, но не идет ни к чему иному. Начиная с эпохи французского просвещения и связанной с ним французской революции, история 19 века представляет собою попытку построить духовную культуру вне религиозных предрассудков и без, якобы, ненужных предположений (гипотез) о душе и духе. Постепенно слагается и крепнет культура без веры, без Бога, без Христа и Евангелия. И христианская церковь во всех своих основаниях постепенно оказывается вынужденной считаться с этой самостоятельностью новой культуры. Растет и ширится миросозерцание, обходящееся без Бого-созерцания. Новая, позитивная наука делает такие исследовательские успехи; эти успехи ведут к таким практическим и техническим последствиям (медицина, бактериология, пар, электричество, химия, машины, железные дороги, телеграф, телефон, радио, авиация), и вызывают к жизни такие общественные явления (машинная, капиталистическая промышленность, пролетаризация масс, революционное движение); и все это вместе взятое до такой степени изменяет строение, интересы, вкусы и потребности человеческой души (душевный уклад нового горожанина, пролетария, массового чиновника, интеллигента и полу-интеллигента), - что христианская церковь, с присущим ей глубоким консерватизмом в учении (догмат!), в организации (канон!), в молитве (обряд!), не находила и не находит в себе достаточной творческой инициативы и гибкости для того, чтобы по-прежнему удержать за собою главный авторитет в вопросах человеческого знания и действия, в вопросах культурной теории и практики. И вследствие этого человек нового европейского уклада души все более отчуждается от вечных истин христианства, разучается созерцать их, привыкает обходиться без них, религиозно мертвеет, умственно и нравственно вырождается и идет навстречу невиданному еще в истории человечества культурному кризису.
В средние века христианская церковь духовно вела за собою христианское человечество и оставалась его высшим авторитетом. Ныне она его за собою не ведет. Современное человечество влечется другими силами и притом такими, которые сами оторвались от, христианства и от религиозности вообще. Эти силы не ищут Божественного, от Божественного не исходят и Его не осуществляют; мало того ныне они вступили в ожесточенную кровавую борьбу с Божественным началом, с христианскою церковью и вообще со всякою верующею человеческою душою[1]
.
Человечество наших дней идет:
1. Во-первых, за материалистическою наукою, которая, по-видимому, преуспевает в своей области именно благодаря тому, что отбросила гипотезу Бога и порвала со всякой религией. Эту науку ведет позитивное естествознание с его открытиями, немедленно врабатывающимися в жизнь, иногда перевертывающими все человеческие отношения и весь общественный строй и, по-видимому, обещающими людям "победу" и "власть" в новых свирепых войнах на истребление. Техника влечет за собою человека; техника, которая разрабатывает вопрос о жизненных средствах и совсем не интересуется высшею целью и смыслом жизни; техника, которая вечно "открывает" и "совершенствует", но сама работает в полнейшей духовной беспринципности, нисколько не помышляя ни о едином Совершенстве, ни о действительном Откровении.
2. Во-вторых, современное человечество идет за светской, безрелигиозной государственностью, не понимая, что эта государственность оторвалась от своей высшей цели, не служит ей, не видит ее, ибо цель эта состоит (всегда состояла и будет состоять) в том, чтобы готовить людей к прекрасной жизни (Аристотель), к жизни по Божьему (Блаженный Августин). Безбожное государство ведет народы так, как слепой ведет слепых - в яму (Мф.15.14). Оно не ценит вечных и благороднейших - религиозно-христианских корней правосознания. Современное государство служит не качеству жизни, не совершенству ее, а интересам людей и классов; оно не знает измерения священной глубины - ни в душах, ни в делах; оно есть явление личной, классовой и всенародной жадности и создает, в лучшем случае, неустойчивое равновесие вожделений, равнодействующую вражды и зависти.
3. В-третьих, современное человечество влечется приобретательскими инстинктами и хозяйственными законами, которые, властвуют над ним, и над которыми оно само не властно потому, что утратило в душе своей живого Бога.
Оно попало в тупик капиталистического производства и нашло из него только один определенный выход - в бездну коммунизма. Оно не понимает, что ужасен не "капитализм", а безбожный капиталистический строй, организуемый и поддерживаемый христиански омертвевшими душами и классами; и что безбожный коммунизм бесконечно страшнее и вреднее безбожного капитализма. И вот, утратив Бога и Христа, религиозно неустроенная и нравственно распадающаяся, душа современного человека только и может стать жертвою приобретательских инстинктов и хозяйственных законов, в том виде, как они сами проявляются, развертываются и увлекают людей за собою.
4. В-четвертых, современное человечество предается безрелигиозному и безбожному искусству, которое становится праздным развлечением и нервирующим зрелищем. Во все времена и у всех народов чернь требовала хлеба и зрелищ. Но чернь отличается от "нечерни" именно своим бездуховным, безрелигиозным, низким уровнем. И вот, современное искусство, светски" освободившее себя от религиозного чувства и чутья, идет навстречу потребностям современной безбожной массы: мода рождает модернизм, скука и пресыщенность - нервирующую остроту; кинематограф заменяет храм; треск и рев радиоаппарата - вытесняют личную культуру музыки и слова. В искусстве отпадает "третье измерение" - художественности, священности, предметности; двумерная душа создает двумерное, пошлое, безбожное искусство и сама становится его жертвою.
Таковы эти четыре силы, увлекающие современное безрелигиозное человечество. Таковы те пути, по которым оно даже не идет, - а обсыпается, течет и уносится[2]
.
2. С.Н. Булгаков о христианском социализме
Обычно под социализмом понимается экономический строй общества, в котором отсутствует частная собственность, а следовательно, средства производства принадлежат либо государству, либо общинам. Ныне же социализм накрепко связывают с идеолог
"Основная мысль "христианского социализма" состоит в том, что между христианством и социализмом может и должно существовать положительное соотношение. Христианство дает для социализма недостающую ему духовную основу, освобождая его от мещанства, а социализм является средством для выполнения велений христианской любви, он исполняет правду христианства в общественной жизни. Разумеется, насколько социализм проникается антихристианским духом и отдается чарам первого искушения, он не может быть соединен с христианством, которое требует прежде всего человеческого сердца. Но в социализме самом по себе, рассматриваемом как совокупность мер социальной политики, нет ничего, что бы не соответствовало христианской морали. Поэтому сама мысль о "христианском социализме" не имеет в себе ничего противоречивого. Принципиально "христианский социализм" вполне возможен".
Для христианства, по мысли Булгакова, социализм может и должен быть формой его социального бытия: "социализм есть лишь средство для осуществления требований христианской этики". В этом суть булгаковского "христианского социализма": не самодовлеющая экономика, не построение земного рая - цели его; христианский социализм - это социальная форма, сосуд, "мехи новые", в которых сохраняется терпкое вино христианства.
Небольшое отступление относительно экономической эффективности социализма. Булгаков дает ключ к решению этого вопроса, говоря о "религиозной природе социализма". Только религиозный социализм жизненен и эффективен. Дело в том, что человек, падший, но не потерявший образа Божия, будет не покладая рук работать либо из-под палки, либо ради материального благополучия, наживы, либо ради высокой религиозной идеи. Социализм материалистический никакой высокой идеологии родить не в состоянии, физическому принуждению препятствуют демократические свободы, а наживаться не дает общественная собственность. Поэтому стимулов к труду в таком обществе недостаточно; оно по эффективности не может конкурировать с капитализмом, что и показал наш советский социализм брежневских времен. Но не так обстоит дело с социализмом христианским: для верующего работа ради Бога является более сильным стимулом к труду, чем нажива или палка, и поэтому христианский социализм и эффективен экономически и благодатен духовно. Но, заметим, и атеистический социализм - религия. А потому и этот социализм парадоксальным образом оказывается тоже экономически эффективным. Псевдоидея начинает двигать людьми (хотя и палка играла здесь не последнюю роль) и они совершают чудеса трудового героизма, дважды поднимая разрушенное войнами хозяйство России.
Уже сам Булгаков заключал термин "христианский социализм" в кавычки, ибо прекрасно знал его непростую историю. Имея основание в Новом Завете и взяв свое начало с апостольской Иерусалимской общины, христианский социализм бытовал в учении святых отцов о собственности и богатстве (св. Василий Великий, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский и др.), а также в таком традиционном церковном институте, как монастыри (отметим, что по-латыни монастырь - "коммуна").
Но в нашем падшем мире высоким социальным идеям осуществиться очень трудно. Церковь, связав свою судьбу с государством (что выразилось в "симфонии" между ними), надеялась, что сила государственной власти поможет защитить Церковь и постепенно привести общество к подлинно христианской жизни. Однако социальные результаты этой симфонии не следует переоценивать. Собственность оставалась одной из незыблемых основ социума, государство продолжало жить по велениям мира сего, стараясь, к сожалению, использовать Церковь в качестве "министерства идеологии", которое должно оправдывать существующий порядок вещей. Да и больно уж высок этот идеал - общения имуществ. Он требует непросто достигаемых христианских добродетелей терпения и смирения, и, главное, - нелицемерной любви к ближнему. Иначе говоря, требует подвига, христианства не на словах, а на деле. А подвигом хотят жить далеко не все.
В результате идея общения имуществ постепенно стала в Церкви забываться; она начала вытесняться на окраины, стала маргинальной, перерождалась и деградировала. И вот христианский социализм, не получив официальной поддержки в Византии и Европе, уходит в полусектантскую среду (богумилы, табориты, вальденсы, альбигойцы, анабаптисты и пр.), сливается с профсоюзным движением в Англии, существует как одно из течений протестантской религиозной мысли, влачит нелегкое существование как глухая оппозиция в современном католичестве. В России христианский социализм, тускло мерцая в крестьянской общине, вдруг иногда давал удивительно яркие вспышки (имеется в виду основанное помещиком Н. Н. Неплюевым Крестовоздвиженское Трудовое Братство, в котором возродилась на трудовой основе апостольская идея братского обобществления имуществ).
Но с социализмом происходит и более страшная метаморфоза. Этим по недоразумению заброшенным чадом Церкви начинает интересоваться мир с намерением использовать преимущества коллективизма для создания безбедной жизни. Но в мире им быстро завладевает сатана, который, одев его в красные атеистические одежды, заставляет служить против Христа. И именно эта, атеистическая, версия социализма находит свое воплощение в России, осуществив самые жестокие в истории христианства гонения.
Попутно укажем, что концепция трех социализмов Булгакова выбивает из рук христиан-антисоциалистов самый главный, "убойный" аргумент: социализм нашел воплощение в России и привел к неисчислимым бедствиям для Церкви. Ответ: да, все это так, но реализован был именно атеистический социализм, являющийся антиподом социализму христианскому. Неудивительно, что такой социализм, отрицающий Бога и любовь к ближнему, оказался столь безблагодатен[3]
.
3. Проблема возрождения христианской духовности в современной России
Возрождение христианской духовности должно ослабить роли политического элемента в церкви. И этим должна раскрыться возможность нового и одухотворенного социального творчества в христианстве. Мы вступаем в совершенно новую эпоху и совсем по-новому должны ставиться проблемы единства и вселенскости. В старых постановках этой проблемы еще чувствовался партикуляризм и провинциализм исторической жизни церкви. Мы живем в революционную эпоху, и все исторические границы, казавшиеся вечными, сметаются. Вселенское христианство может быть актуализировано лишь при остром эсхатологическом чувстве жизни[4]
.
Христиане думают, что их разделяет божественная истина. В действительности же разделяет их именно человеческое, человеческая душевная структура, различия в опыте и чувстве жизни в интеллектуальном типе. Объективируя свои собственные состояния, люди думают, что они борются за абсолютную истину. Но когда мы приходим к подлинным религиозным первореальностям, когда в нас раскрывается подлинный духовный опыт, мы приближаемся друг к другу и соединяемся во Христе. Православные имеют иное учение об искуплении, чем протестанты, и можно бесконечно спорить о том, чье учение более правильно. Но само искупление одно и то же, сама религиозная реальность едина. Православные имеют иное учение о почитании Божьей Матери, чем католики: они не приемлют догмата непорочного зачатия. Споры о догмате непорочного зачатия вызывают разделение и вражду. Но самый культ Божьей Матери, самый религиозный опыт один и тот же у православных и у католиков. Христианское сближение не следует ставить ни на почву схоластически-доктринальную, ни на почву канонически-правовую. Именно на этой почве произошли разделение и раздор. Сближение прежде всего нужно ставить на почву духовно-религиозную, внутреннюю. Внешнее от внутреннего пойдет, церковное единство от духовного единения христиан, от христианской дружбы. Объединяет прежде всего вера в Христа и жизнь во Христе, искание Царства Божьего, т. е. самая сущность христианства. Ищите прежде всего Царства Божьего, и все остальное приложится вам. Объединяться можно на самом искании Царства Божьего, а не на том остальном, что прилагается. Но в греховном христианском человечестве то, что прилагается, заслонило собой самое Царство Божие, и оно-то разрывает на части христианский мир. Идея Царства Божия в христианстве глубже, чем идея церкви, которая есть исторический путь к Царству Божьему. Идея Царства Божьего эсхатологична и профетична. На ней и должно быть построено единение. Это не минимум, а максимум, не абстракция, а конкретность. Перспектива достижения абсолютной полноты и абсолютного единства есть перспектива эсхатологическая, есть исполнение времен. Но исполнение времен совершается во времени еще[5]
.
Заключение
Не подлежит сомнению, что нехристианская культура возможна у народов нехристианской веры; такова культура ислама, конфуцианства, буддизма, шинтоизма. Но народы, бывшие долго христианскими и утратившие эту веру, не приобретя никакой другой, могут делать только напрасные попытки создать культуру вне веры и Бога. т.е. безбожную культуру. Эти попытки заранее обречены на неудачу. Из них ничего не выйдет потому, что культура творится не сознанием, не рассудком и не произволом, а целостным, длительным и вдохновенным напряжением всего человеческого существа, отыскивающего прекрасную форму для глубокого содержания; значит — и бессознательными, ночными силами души и, прежде всего, инстинктом. А инстинкт способен держать и творить форму, вынашивать глубокие замыслы, вдохновляться, любить и беречь культуру, лишь постольку, поскольку он приобщен духовности в порядке любви и веры. Вера есть духовный язык инстинкта. Утратить веру значит повергнуть инстинкт в немоту и бессилие или же разнуздать его. Поэтому человек без веры — или живет в отрыве от своего инстинкта, еще не разнуздавшегося до полной бездуховности и бесформенности (Запад), или же пребывает во власти своего уже разнуздавшегося инстинкта (большевизм). В отрыве от своих ночных, бессознательных сил человек будет создавать только плоские, пошлые выдумки, рассудочные выверты, мертвые трафареты; находясь же во власти своего разнуздания, он создаст только бесформенный хаос, больные химеры, извращенные сновидения наяву. Ни то, ни другое не будет культурой; потому что культура начинается там, где духовное содержание ищет себе верную и совершенную форму.
Список литературы
1. Булгаков С.Н. Православие и социализм. М.: Просвещение, 2001.
2. Иконникова С.Н. Диалог о культуре. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004.
3. Ильин И.А. О грядущей России. М.: Юнити, 2000.
4. Круглова Л.К. Основы культурологи. СПб: Питер, 2003.
5. Культурология / Под ред. А.Ю. Юшенко. М.: СИТИ-Лайт, 2005.
[1]
Культурология / Под ред. А.Ю. Юшенко. М.: СИТИ-Лайт, 2005. С. 80.
[2]
Ильин И.А. О грядущей России. М.: Юнити, 2000. С. 102.
[3]
См.: Булгаков С.Н. Православие и социализм. М.: Просвещение, 2001. С. 90.
[4]
Круглова Л.К. Основы культурологи. СПб: Питер, 2003. С. 112.
[5]
Иконникова С.Н. Диалог о культуре. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004. С. 302.