ТЕМА
КУЛЬТУРА ГЕРМАНИИ В КОНЦЕ XV—XVI в
План
1. Становление гуманизма в Германии
2. Особенности гуманизма в Германии
3. Историческая мысль
4. Гуманизм и Реформация. Ф. Меланхтон
5. Религиозно-философская и социально-политическая мысль
6. Искусство. Архитектура
гуманизм культура германия реформация
1. Становление гуманизма в Германии
Гуманизм зародился в Германии в 1430-е годы, на столетие позже, чем в Италии, под воздействием ее культуры. Его первые веяния проявились в пору Базельского собора, и с самого начала в силу местных условий и идейных традиций страны гуманизм обрел на немецкой почве специфические оттенки, позже ставшие его характерными чертами: в Германии поборники гуманизма проявляли особый интерес не только к античному наследию и новой системе образованности, но и к религиозно-этической и церковно политической проблематике.
Почва для гуманизма и ренессансной культуры в целом была подготовлена в стране общим высоким уровнем духовной и материальной культуры, в развитии которой важную роль играли города, возраставшим обмирщением жизни общества, а также различными явлениями «осени» средневековья в Германии. Таково было опиравшееся на религиозно-философские учения немецких и нидерландских мистиков движение «нового благочестия». Участники движения, «братья общей жизни», добровольно отказывались от имущества в пользу своей общины и селились сообща, но в отличие от монахов не связывали себя монастырскими обетами и продолжали мирской образ жизни. Вслед за мистиками они по-своему трактовали «подражание Христу»; ориентируясь на раннехристианский идеал, критиковали моральный упадок клира, бесплодность схоластики для практического благочестия и утверждали возможность «праведного пути» христианина на основе благочестивой, нравственно чистой жизни мирян, ведущих привычную повседневную трудовую деятельность.
Основу такой жизни они видели в духовном самосовершенствовании, которое сказывается прежде всего не в словах, а в поступках. Они ухаживали за больными, проявляли большую заботу о воспитании детей, об устройстве латинских школ и городских библиотек, улучшении преподавания, переписке книг, а позже — о книгопечатании. Их уважение к образованности, использование для воспитания «добрых нравов» части античной литературы, ориентация на раннехристианские идеалы, равно как внимание к духовному саморазвитию создавали благоприятные условия для восприятия идей гуманизма.
Другим важным направлением стала критика клира и церковных институтов не только с нравственно-религиозных, но и с политических позиций. Она опиралась на возникшие в XIV в. учения противников светских притязаний папства — Марсилия Падуанского и Вильяма Оккама, нашедших в Германии убежище от преследований и вторую родину. Это направление получило дальнейшее развитие в образованной среде южно-германских городов. В середине XV в. в них вынашивались планы имперских реформ и антиримские проекты создания национальной немецкой церкви по образцу Франции, ограничившей права папы на своей территории.
В развитии представлений, прокладывавших дорогу натурфилософии и пантеистическим тенденциям XVI в., велики были заслуги крупнейшего немецкого мыслителя XV в. Николая Кузанского (1401—1464). В отличие от современных ему итальянских гуманистов, он обращался в разработке философских вопросов не столько к этике, сколько, подобно схоластам, к проблемам мироустройства. Традиционно понимая Бога как творца, «форму всех форм», немецкий мыслитель широко использовал математические уподобления и диалектическое учение о совпадении противоположностей, чтобы по-новому осветить соотнесение Бога и природы. Николай Кузанский их сближает. Подчеркивая бесконечность Бога, он характеризует его как «абсолютный максимум», в то же время отмечая, что любые определения его ограничены. Мир трактуется как некое «развертывание» Бога. Суть своих взглядов, пантеистическая тенденция которых опирается на широчайшие философские основы от Платона и неоплатонизма до мистики средневековья, Николай Кузанский выразил в формуле «Бог во всем и все в Боге». Много внимания уделяет он и проблеме места человека в мире. Изображая все явления природы взаимосвязанными, он видит в человеке «малый космос», намечает его особую центральную роль в сотворенном мире и способность охватывать его силой мысли.
С именем Николая Кузанского связаны также важные натурфилософские представления о движении Земли, которые не привлекали внимания его современников, но были оценены позже, в век Коперника. Немецкому мыслителю принадлежит и ряд проектов крупных взаимосвязанных церковных и политических реформ. В его предложениях причудливо сплетались трезвое понимание насущных потребностей развития Германии, опасение затронуть традиционные основы полновластия духовных и светских князей и утопия преодоления межконфессиональных споров, всеобщего согласия различных вер, в том числе христианства и мусульманства. Веяния гуманистического характера, независимость ума, способного подвергнуть сомнению такие важнейшие церковные документы, как Константинов дар и Лжеисидоровы декреталии, сочетались в Николае Кузанском с верностью основам схоластических традиций и позицией крупного католического иерарха, кардинала, призывавшего к терпимости на словах и жестко проводившего линию Рима на деле.
Для естественнонаучных интересов гуманистов XVI в. оказались особенно важны достижения XV столетия в математике и астрономии — попытки того же Николая Кузанского обосновать необходимость в естествознании точных измерений и количественных методов, а также труды видных ученых Венского университета Г. Пейербаха и И. Региомонтана. Их работы были основаны на глубоком осмыслении греческого текста «Альмагеста» Птолемея, который они стремились очистить от искажений, и на творческой разработке математических дисциплин. Особенно значителен был вклад И. Региомонтана (1436—1476) в тригонометрию, создание нового астрономического календаря, которьм позже пользовались Христофор Колумб и Америго Веспуччи, в совершенствование астрономического инструментария.
Гуманистические интересы в Венском университете стремился стимулировать в пору своего пребывания в Германии итальянский гуманист Эней Сильвий Пикколомини (1405—1464), ставший секретарем имперской канцелярии Фридриха III, а позже, по возвращении в Италию, кардиналом и, наконец, папой Пием II. Энею Сильвию принадлежат большие заслуги в развитии гуманизма в Германии. В своих речах в Венском университете он обосновал гуманистическую программу сочетания новой образованности и благочестия, сам читал там курс лекций о древнеримских поэтах. Его новелла «Эвриал и Лукреция», история двух любящих, сыграла в Германии роль образца этого жанра. В пору пребывания в немецких землях он писал комедии на манер Теренция, обратился к теме придворной жизни в сочинении, которое должно было служить «зерцалом» для воспитания государя, позже стал автором «Истории императора Фридриха III» и других исторических и историко-географических работ, повлиявших на немецкую гуманистическую историографию. Наибольшее значение, однако, получило его описание Германии, в котором он впервые использовал сопоставление жизни древних германцев, освещенной по Тациту, с образом современной Германии. Это позволило, в частности, показать успехи в развитии культуры страны. Такой прием был позже широко использован немецкими гуманистами.
Хотя «местные корни» гуманистической культуры нельзя недооценивать, главную роль на ранней стадии ее развития сыграло растущее воздействие Италии — образцы творчества, идеи, методы подхода к проблемам жизни и науки. С ними знакомили итальянские гуманисты, приезжавшие в Германию, подобно Энею Сильвию Пикколомини, а также немецкие пропагандисты новой культуры, прошедшие обучение в Италии. Из числа последних вышли переводчики итальянской гуманистической литературы на немецкий язык, герольды гуманизма — странствующие поэты, читавшие лекции об античной культуре в различных университетах, лидеры первых гуманистических кружков в южногерманских городах и при дворах князей, стремившихся использовать новые тенденции в своих интересах. Определенный вклад в освоение гуманизма внесло также знакомство с ним через французское, а позже — и английское посредничество.
Особая роль принадлежала книгопечатанию — великому открытию середины XV в., назревавшему в ряде стран, но сделанному в Германии И. Гутенбергом. Издания гуманистического характера поступали в Германию преимущественно из Италии, однако к концу столетия, когда окрепло собственное гуманистическое движение, быстро повысилось значение местных изданий. К этой поре в немецких землях действовали около 50 центров книгопечатания, но гуманистическую литературу публиковала пока лишь небольшая их часть.
Распространению гуманизма за Альпами способствовали кризисные явления в поздней схоластике и университетском преподавании. В первые годы XVI в. в Германии существовали уже 15 университетов (не считая Пражского и Базельского на территории империи), из них 9 были основаны с середины XV в. «Молодые» университеты сохраняли роль оплота борьбы церкви с ересями, они так же, как «старые», получали привилегии на цензуру книг; их преподаватели были обязаны немедленно опровергать «ложные мнения», расходившиеся с учением церкви, если они встречались в текстах, которыми пользовались при обучении студентов. Само это обучение основывалось тогда на устарелых, веками не менявшихся учебниках и методах преподавания. Они не претерпели изменений в связи с попытками все же обновить схоластику либо очередным обращением к Фоме Аквинскому, либо ориентацией на уже окостеневший оккамизм. Принципиальные различия между этими двумя путями схоластики, некогда выявленные резко, у эпигонов сгладились. Это наглядно выразилось в практике преподавания ряда университетов (в Майнце, Виттенберге): лекции по философии читались здесь дважды, «томисты» и «оккамисты» сменяли друг друга, разными способами трактуя однотипные вопросы, но неизменно оставаясь в границах ортодоксии. Результатом подобной погруженности не столько в поиск истины, сколько в хитросплетения аргументации и готовые формулы стала нивелировка личности ученого — за целое столетие схоластика не дала ни одного творчески выдающегося имени. Даже Г. Биль, которого в историографии наших дней порой считают последним видным немецким схоластом (он умер в 1495 г.), был лишь мастером упрощения и заострения теологических вопросов, но не действительным открывателем нового.
Отрывом схоластики от практических запросов жизни не преминули воспользоваться гуманисты, выдвигавшие идею «реформации университетов». Их проникновение в университеты на первых порах было мирным. Его облегчали еще не преодоленные связи раннего немецкого гуманизма со схоластической традицией, содействие ряда князей, стремившихся упрочить свое влияние на университеты, а также конкуренция высших школ, где появление «знаменитостей» увеличивало приток студентов, а с ним и доходы. Как правило, гуманисты начинали с чтения не обязательных для посещения лекций на артистических (философских) — самых многолюдных факультетах, подготовительных для «высших» факультетов теологии, права, медицины. Вскоре некоторым гуманистам удалось укрепиться даже на двух последних факультетах, однако теологические факультеты были и остались бастионами схоластики. Сам процесс «освоения» гуманистами университетов был длительным и неравномерным в разных территориях Германии. В целом он продолжался в течение всей второй половины XV — начала XVI в.
Всюду гуманисты вносили изменения в предмет, методы, цели образования, способствуя его секуляризации и сближению с практической жизнью. Резко расширялся круг изучаемых древних авторов, острой критике подвергались традиционные учебники, формализм схоластической логики, труды средневековых комментаторов. Как и в Италии, главным принципом становилось обращение к первоисточникам, в частности к новонайденным. Использовались тексты, очищенные от средневековых искажений методами историко-филологической критики, примеры которой дали итальянцы. Главным способом донесения знаний по-прежнему оставалось чтение и комментирование текстов, буквальное и иносказательное, однако изменились и сами авторитеты, на которые опиралось такое преподавание, и подход к ним.
2. Особенности гуманизма в Германии
Гуманисты единодушно утверждали, что в античной культуре под покровом поэтического вымысла, «мифов и басен», содержатся непреходящие истины. Это позволяло ощущать античность живым культурным наследием, актуализировать его смысл, находя в нем импульс для собственного творчества и решения насущных проблем политической, церковно-религиозной, культурной жизни. «Подражание древним» становилось опорой для соревнования с ними, сочетаясь со специфически «северной» задачей, соревнованием также и с итальянцами как современным эталоном освоения античности.
Синтезируя многосторонний опыт Италии в «согласовании» христианской и языческой культуры, благочестия и светской образованности, немецкие гуманисты широко применяли освоенные ими идеи и методы к новому материалу, в том числе к изучению отечественной истории. Италия выработала основы гуманистических канонов, Германия дала их вариации, новаторские для национальной культуры.
Особое внимание немецкие гуманисты уделяли нераздельности, на античный лад, красноречия и мудрости. Опираясь на наследие развитого итальянского гуманизма, уже вторгшегося и в область естествознания, и в проблемы онтологии, и в теологические вопросы, в Германии рано стали провозглашать широту задач гуманизма. Речь шла не только об охвате новой этической оценкой многообразных проявлений жизни индивида и общества, но и об изучении всего природного «видимого мира». Это усиливало роль мировоззренческих проблем религиозно-философского характера и одновременно открывало путь развитию конкретных дисциплин естествоведения. В университетском преподавании основополагающим для гуманизма остался преимущественно комплекс гуманитарных наук (studiahumanitatis), включавший грамматику, риторику, поэтику, историю, моральную философию, но в индивидуальном творчестве, как и в деятельности сообществ гуманистов, он дополнялся интересом к географии, медицине, астрономии, математике. В структуре немецкой гуманистической культуры роль естествоведения оказалась большей, чем в аналогичной по времени французской или английской ренессансной культуре.
Нарастание реформационных стремлений в Германии и исключительная острота этой проблематики в стране обусловили и другие специфические черты гуманизма. Удельный вес этико-религиозных и церковно-политических вопросов, мимо которых не прошел ни один из немецких гуманистов, в целом был здесь более значителен, чем в Италии той же поры. Характерной чертой являлся и пронизывающий всю деятельность гуманистов общенемецкий патриотизм, постоянная тяга к воспитанию национальных гражданских чувств и интересов. Гуманисты болезненно ощущали контраст между «былой славой» империи и политической слабостью раздробленного отечества. Патриотические идеи в результате нередко приобретали гипертрофированный характер, вырождаясь в национализм, а «отечество» смешивалось с «империей».
Пробуждение самосознания личности, гуманистическое антисословное понимание достоинства, благородства человека, высокая оценка роли разума и земной славы — все это были общие приметы европейского гуманизма, свойственные и его северной ветви. Но утвердившийся в Италии идеал разностороннего творчества, «универсального человека», как и французский аристократически окрашенный образец гармонично развитого придворного, в Германии практически не получили распространения. Главный акцент здесь обычно ставился на сочетании этических добродетелей с многознанием, эрудицией. Утвердился (как господствующий) идеал человека ученой и литературной профессии, обусловленный главенствующей бюргерской ориентацией гуманизма в Германии.
Будучи представителями культуры просветительского типа, гуманисты в своей педагогике неразрывно связывали задачи образования с задачами воспитания в духе гуманистической этики, личной и гражданской, а также с эстетическими целями — совершенствованием вкуса, языка и стиля по образцам классической латыни. В отношении к языку ясно раскрылось своеобразие эстетических представлений немецких гуманистов: неотделимость эстетики от этики, доминирующее значение последней, иные, чем в Италии, оттенки эстетики — предпочтение не гармонических, а экспрессивных форм, наследие многовековых исторически сложившихся народных тяготений. В немецком гуманизме получили широкое распространение различные виды сатиры, авторы охотно пользовались приемами гиперболы и гротеска.
Главным завоеванием гуманистов в немецких университетах XV—начала XVI в. стала подготовка на основе этих местных высших школ, притом за сравнительно короткие сроки, достаточно широкого круга образованных людей, осведомленных в нормах новой, светски ориентированной культуры, а в какой-то своей части и руководствующихся ими. Правда, немалую их долю составили те, кто усваивал гуманизм чисто формально, поверхностно, для кого он оказался лишь модой. Другую большую группу составили многочисленные рядовые участники гуманистического движения, носители и выразители его «общих мест». Их совокупную роль нельзя недооценивать: они придавали устойчивость среднему уровню достижений новой культуры, содействовали ее развитию вширь. Сравнительно невелик в Германии круг выдающихся гуманистов, которые смогли возвыситься в своей деятельности до творчества общенационального, а в ряде случаев — и европейского культурного значения.
К концу XV в. гуманизм в Германии завершил длительную стадию своего становления и вступил в пору недолгого бурного расцвета. 1490-е годы были переломными. Отчасти переплетаясь с продолжающимся ростом гуманистического влияния в университетах, быстро идет процесс организационного объединения гуманистов в ряд сообществ (Нюрнберг, Вена, Эрфурт и др.). Они ставили перед собой научные и просветительские цели. Сообщества — подвижные по составу группы гуманистов и образованных лиц, интересующихся новой культурой, обычно складывались вокруг крупных гуманистов или высокопоставленных меценатов (последнее было данью этикету, так как решающую роль играл на практике творческий, а не формальный лидер). Здесь происходил свободный обмен мнениями и новейшей научной и общественной информацией, осуществлялось дружеское обсуждение качества работ, намечались программы, которые связывали усилия отдельных гуманистов общими целями. Хотя эти программы, как правило, успели реализоваться лишь частично за короткий срок до начала Реформации в 1517 г., сообщества способствовали росту самосознания гуманистического движения и осмыслению его автономных культурных задач, духу национального и международного единения «республики ученых». В отличие от Италии и других стран, немецкие сообщества не переросли в ранние академии скорее всего из-за кратковременности своего существования: ни одна из групп не пережила раскола движения в начале 1520-х годов, вызванного Реформацией и обострением межконфессиональных противоречий.
Основные центры гуманизма в период его расцвета сосредоточились преимущественно в южной части страны. Это были Нюрнберг, Аугсбург и Страсбург, Базель и Вена, Ингольштадт, Гейдельберг, Тюбинген, Шлеттштадт, Фрейбург. В Средней Германии особенно значительна была роль Эрфурта. Гуманисты действовали и во многих других местах, даже в Кельне, который называли церковной столицей Германии и который был одним из главных средоточии схоластики, инквизиции, монашества.
Почти половину участников немецкого гуманистического движения составляли выходцы из бюргерства, около пятой части дало дворянство, примерно по десятой доле — патрициат и выходцы из крестьян. Подавляющая масса гуманистов принадлежала к интеллигенции в первом поколении. Их критика отживших представлений и порядков, утверждение новых этических установок и идеалов человека, новой образованности, противостоявшей схоластике, их вклад в пробуждение национального самосознания и борьбу за объединение Германии — все это расшатывало средневековые традиции, отвечало насущным потребностям развития страны и культуры нового времени.
Уже сам характер гуманистического движения в Германии, тесно связанного с университетами и школой, с задачами воспитания и образования на новой культурной основе, обусловил большое значение в немецком гуманизме педагогической мысли. В становлении гуманистической педагогики решающую роль сыграли недолгая, но энергичная деятельность Р. Агриколы и творчество Я. Вимпфелинга, плодовитого автора, на протяжении всей жизни связанного по взглядам с традициями XV в. Оба принадлежали к распространенному в Германии типу гуманистов, сочетавших преданность новым культурным запросам с верностью церковной ортодоксии. Рудольф Агрикола (1444—1485), выходец из Нидерландов, после 12 лет обучения в университетах Эрфурта, Кельна и Лувена почти столько же времени пробыл в Италии, где служил придворным органистом герцога Феррары, читал лекции по логике и диалектике в университете этого города, совершенствовался в греческом языке у знаменитых гуманистов, переводил Платона и составил речь во славу Петрарки. По возвращении в Германию он стал советником пфальцграфа Рейнского, вел занятия по античным источникам со студентами Гейдельбергского университета и много писал, проявив себя как неутомимый поборник изучения античности. Он суммировал установки древней и итальянской гуманистической педагогики красноречиво утверждая идеал образования, основанного на комплексе гуманистических наук. Свой главный философский труд Агрикола посвятил проблемам диалектики, сочетания логики и риторики. Он заложил основы развитого позже, в XVI в., учения об общих логических и этических понятиях, на которые должно опираться изучение многообразия мира. Агрикола сделал, таким образом, важную попытку поставить вопрос о научном методе с учетом гуманистического опыта.
Якоб Вимпфелинг (1450 — 1528) был поборником осторожных внутрицерковных преобразований, не затрагивающих католическую догму, и вместе с тем разоблачителем нравственных пороков и невежества клира, особенно монашества. Широкой известностью пользовались его педагогические рекомендации, которые он методично и настойчиво повторял и варьировал во многих сочинениях, и разработанные им учебные планы. Он стремился к реформе воспитания и образования «на благо отечества», к их сближению с практической жизнью, к синтезу правоверия и классики, которую, на его взгляд, следовало очистить от всего, что могло бы нарушить благовоспитанность, подобающую юношескому возрасту. Опираясь на античные и средневековые источники, он изучал германскую древность и эпоху Карла Великого, утверждал патриотические идеи, но культ всего «отечественного» порою настолько ослеплял его, что приводил к ярой антифранцузской настроенности, тенденциозному истолкованию источников и истории, которое вызвало, в частности, острую критику со стороны сатирика и публициста Т. Мурнера. Свойственное Вимпфелингу сочетание серьезной исследовательской работы с сотворением очередных, уже не средневековых, а гуманистических мифов о прошлом, было одной из примет времени, когда обновленные гуманитарные дисциплины только начали превращаться в науки, и роль истории как оружия в идейной борьбе возросла. В отличие от средневековой историографии, сама логика зародившегося критического метода вела к постепенному очищению гуманистической науки от ошибок и собственного мифотворчества. Что же касается Вимпфелинга, то он был не только опытным педагогом, но и темпераментным полемистом, не чуждавшимся даже в пожилом возрасте почти площадных приемов борьбы, когда дело доходило до защиты гуманистической образованности от невежественных монахов. Эта его полемика начала XVI в. стала своеобразной прелюдией к выступлению против невежества клира несколько лет спустя группы молодых гуманистов авторов сатиры «Письма темных людей».
Новые характерные тенденции в гуманизме рубежа веков выразили К. Цельтис и С. Брант. С именем Конрада Цельтиса (1459 — 1508), самого значительного неолатинского поэта в Германии эпохи Возрождения, связан расцвет чувственной, жизнерадостной любовной лирики. Стремясь «приумножить славу отечества», надеясь на то, что центр новой культуры сможет переместиться из Италии в Германию, он основывал, укреплял, вдохновлял все новые гуманистические содружества в разных городах, где вел научную и преподавательскую деятельность. Именно Цельтис выдвинул самую широкую программу коллективной работы немецких гуманистов. Он призывал собирать, изучать и издавать источники, освещающие историю родной страны, ее этнографические и географические особенности, культурные достижения разных веков. Он выступал за политическую централизацию Германии, мечтая о времени, когда будет положен конец княжеским междоусобицам. Насмехаясь над невежеством и пороками клира, Цельтис отстаивал необходимость тесной связи гуманитарных наук с математическими дисциплинами и изучением природы, с жаром пропагандировал светскую образованность. Перед читателем его произведений Цельтис представал в разных, мало согласованных обличьях: то как восторженный поклонник античной классики, то как сторонник обновленного христианского благочестия, окрашенного в тона неоплатонизма, то как апологет древней, якобы исконно германской, но во многом созданной богатым поэтическим воображением самого Цельтиса «религии друидов». Столь же многогранным оказывался его образ в лирике: в «Четырех книгах любовных элегий соответственно четырем сторонам Германии» описания любовных переживаний поэта сплетались с характеристиками женских темпераментов разных типов, сложной и многозначной символикой, тонко обрисованным пейзажем. Разносторонняя одаренность Цельтиса способствовала широте его увлечений, но при всей противоречивости взглядов поэта главным стержнем его творчества всегда оставалась гуманистическая настроенность произведений.
Иные характерные аспекты немецкого гуманизма выразил саркастичный наблюдатель современных типов и нравов Себастьян Брант (1457 — 1521). Сатира была ведущей линией в городской литературе Германии конца XV в., и ее народную грубоватость, тягу к дидактизму и обстоятельному освещению современных пороков подхватили и развили гуманисты. Крупной вехой на этом пути стала книга Бранта «Корабль дураков» (1494). Написанная по-немецки, она была обращена к широкой аудитории и сразу завоевала популярность. Это своеобразное сатирическое «зерцало» предреформационной эпохи. Изображая вереницу дураков разных сословий и профессий, собирающихся отплыть в царство глупости, Брант обличает невежество и своекорыстие, мир торжества «господина Пфеннига», забвение заботы об общем благе князьями, попами, монахами, юристами. Нравоучительные сентенции, народные пословицы и поговорки пронизывают всю ткань его произведения. Пафос книги — в патриотической задаче пробуждения разума и исправления нравов в немецком отечестве. Брант остро ощущает необходимость и неизбежность перемен в жизни общества. Его книга стала истоком целого направления немецкой литературы XVI в. — «литературы о дураках», ее влияние сказалось и в других странах Европы.
Замечательным сатириком, обличавшим немецкие порядки начала XVI в. и пороки разных сословий общества, был выходец из крестьянской семьи Генрих Бебель (1472 — 1518). Он писал на латинском языке, впервые собрал и перевел на латынь 600 немецких народных пословиц и поговорок. Интерес к фольклору проявился и в его «Книге фацетий» (1509—1512), где подверглись осмеянию нравы клира, амбиции знати, насилия над простыми людьми рыцарей-разбойников, корыстолюбие купцов, неотесанность и суеверия крестьян. Как и другие немецкие гуманисты, Бебель, преподававший в Тюбингенском университете поэзию и красноречие, горячо отстаивал право новой образованности на свободное развитие. Он защищал ее от нападок сторонников схоластики в эклоге «Против хулителей гуманистических занятий» (1495) и других сочинениях.
Опыт гуманистической сатиры, как и традиции народной обличительной литературы, оказали воздействие на творчество хорошо знакомого с классическим образованием, но оставшегося чуждым мировоззрению гуманизма Томаса Мурнера (1475 — 1536). Монах францисканец, доктор теологии и права, он в своих сатирических произведениях «Цех плутов» и «Заклятие дураков» (1512) не щадит «дурней» ни в среде светских сословий, ни в рядах клира.
Рассматривая свою поэзию, как и свои церковные проповеди, в качестве инструмента духовного воспитания, Мурнер видел во всеобщем падении нравов симптом необходимости реформ. Мастерски обрисовывая картины быта разных слоев общества, в том числе всех ступеней церковной иерархии, он беспощадно бичевал алчность, воцарившуюся в церкви Христовой, ухищрения, с помощью которых Рим выкачивает деньги у немцев.
Призывая Германию, вслед за С. Брантом, избавиться от тунеядцев, дураков, корыстолюбцев, Мурнер, в отличие от большинства гуманистов, вносил свой вклад в критику общественных порядков на немецком языке.
Он стремился пробудить в образованных кругах тягу к обновлению жизни, но когда в Германии началась Реформация, Мурнер остался на стороне католической церкви, стал одним из ее крупнейших публицистов, энергично боролся с Лютером и его идеями.
3. Историческая мысль
Патриотические настроения, характерные для немецких гуманистов, проявились и в их отношении к прошлому. Увлекаясь античностью, они в большей мере, чем в Италии, обращались к средневековой истории родины. Сходными были интерес главным образом к политической и культурной жизни, к деяниям выдающихся личностей — «великих предков», и секуляризация исторической мысли. Но в немецких работах антиримская направленность распространилась шире и выразилась резче, чем в Италии. Характерной стала апология (а не критика) средневековой империи, долго противостоявшей притязаниям папства. Иначе оценивалась и немецкая древность, больше привлекали вопросы исторической географии и этнографии. Главное внимание гуманисты уделяли сведениям о древних германцах, истории Карла Великого и Отгонов, борьбе с папством, а также происхождению и развитию отдельных княжеств и городов. В средневековой культуре Германии обнаружили явления, «родственные» современной тяге к античности. Проявляя особый интерес к Тациту, заново открытому итальянскими гуманистами, немецкие историки увлекались прежде всего теми аспектами его творчества, которые были связаны с прошлым Германии. Вслед за Энеем Сильвием они подхватили и развили идею прогресса культуры за Альпами. Своими изысканиями они значительно расширили круг источников по германской древности — письменных и вещественных. Осознание самостоятельной ценности дохристианского прошлого германцев и единства истории народа с древнейших времен до современности стало качественным сдвигом в науке; зарождались представления об особых национальных путях исторического развития.
Крупный вклад в историографию внесли два гуманиста-патриция — В. Пиркгеймер в Нюрнберге и К. Пейтингер в Аугсбурге. Оба принадлежали к лидерам интенсивной культурной жизни этих больших имперских городов. Разделяя патриотические планы Цельтиса по освещению истории Германии, оба выступали также за сильную центральную власть в империи, за ее опору на города с олигархическими республиканскими режимами.
Виллибальд Пиркгеймер (1470—1530), друживший с Дюрером, отличался разносторонними интересами. Он переводил с греческого на латынь классиков античной философии, литературы, географии, но также и образцы красноречия патристики. В своих работах, в том числе в обширной переписке, сатирических и полемических произведениях, он опирался на энциклопедические знания греческой и римской культуры. Он занимался математикой и астрономией, в «Кратком описании Германии» дал компендиум сведений античных авторов о древних германцах, в «Истории швейцарской войны» создал одну из первых гуманистических панорам недавних событий. Издав открытые Цельтисом сочинения монахини Х в. Хросвиты Гандерсгеймской, он привлек внимание к творчеству «первой немецкой поэтессы», которую волновали слава отечества и проблемы достоинства женщины и которая сделала попытку по-своему подражать античным авторам. Вслед за Цельтисом, создавшим стихотворное описание Нюрнберга (главное внимание было уделено его культурным достопримечательностям, свидетельствам талантов и труда горожан), Пиркгеймер подготовил аналогичное сочинение о Трире. Он подчеркивал, однако, неповторимую специфику Трира. Равным образом, считал Пиркгеймер, необходимо обращать внимание на особенности каждого народа, нельзя судить о них всех по единому образцу.
В свою очередь Конрад Пейтингер (1465 — 1547) славился как собиратель богатейшей коллекции рукописей, монет, медалей, ваз, статуй и других памятников древности. Он опубликовал ценный для ее изучения эпиграфический материал и издал важный топографический источник — римскую карту дорог, найденную Цельтисом. Он интересовался жизнью древних германцев и их судьбами, опубликовал также «Историю готов» Иордана и «Историю лангобардов» Павла Диакона. Его собственный основной исторический труд освещал развитие императорской власти от Цезаря до византийцев, а во второй, «немецкой» части — от Карла Великого до современности. Пейтингер внес важный вклад в развитие немецкого гуманизма не только как историк. Видный юрист, возглавлявший канцелярию магистрата Аугсбурга, систематически выполнявший также поручения императора, он был хорошо знаком с проблемами экономики своего времени и стал крупнейшим в Германии выразителем новых идей о свободе торговли, о связанных с ней новых принципах хозяйственной этики.
Дальнейшие шаги в исторической науке сделали более молодые гуманисты. Иоганн Авентин (1477—1534), изучая прошлое Баварии во взаимосвязи с общей немецкой историей, дал образец систематического обследования различных архивов, особенно монастырских, и подготовил не только латинский текст «Баварских анналов», но и видоизмененный немецкий вариант своей работы — «Баварскую хронику», написанную живым общедоступным языком. Интерес к региональной и локальной истории был распространен среди немецких гуманистов (и стал традицией также и последующей историографии) никак не менее, чем интерес к общегерманскому прошлому. Беат Ренан (1485—1547) в комментариях к нескольким изданиям Тацита и своем главном труде — «Трех книгах германской истории» — последовательнее всех своих немецких современников применял историко-филологическую критику источников. Его заслугой стал отказ от ряда устоявшихся в историографии легенд о немецком прошлом, он четко различал в нем три исторических периода — древний, средний и «более новый».
Крупнейшим гуманистом всего Северного Возрождения стал Эразм Роттердамский (1469 — 1536). Получив первоначальное образование на родине, в Голландии, в школе «братьев общей жизни», в Девентере, Эразм провел шесть лет в монастыре, где продолжал увлекавшие его занятия древними языками. Знакомство с сочинениями итальянских гуманистов, особенно с работами Лоренцо Валлы, дало стимул его переходу с позиций «нового благочестия» на позиции гуманизма. Он продолжал свое образование в Париже, несколько лет жил в Англии, совершенствовался в греческом языке и издавал работы в Италии, но больше всего был связан, надолго поселившись в Базеле, с немецким гуманизмом. В отличие от сторонников Цельтиса, он предпочитал национальному энтузиазму позицию «гражданина мира», а естественным и математическим наукам — литературно-филологические и широко понятые религиозно-этические вопросы. Размах его издательской и комментаторской деятельности был беспрецедентен: он публиковал не только многих греческих и римских классиков, но и собрания сочинений «отцов церкви», в том числе восточных, и других раннехристианских писателей. Особое значение имело его издание очищенного от искажений греческого текста Нового Завета с новым латинским переводом, который исправлял ошибки канонизированной церковью Вульгаты. Эразм систематизировал и развил разработанные итальянскими гуманистами метод и конкретные приемы критики текста, способы его аллегорического толкования. Он использовал их не только в трудах религиозно-философского характера, но и в издании компендиума античной мудрости — сборника более чем трех тысяч пословиц и поговорок древних авторов, снабженных его собственными комментариями.
В противовес схоластике, которую Эразм остро критиковал (хотя и не изжил полностью зависимости от нее), он интересовался не вопросами трансцендентности божества, а путями практического благочестия. Его основу он видел в осознании человеком божественного начала, скрытого в земном мире и проявляющегося в духовно-нравственной жизни людей. В этом учении, главные черты которого нашли выражение уже в ранней работе Эразма — «Наставление христианскому воину» (1501), сплетались мистические представления и зарождающийся рационализм. Идеи Эразма, особенно его антропология, способствовали развитию пантеистических тенденций философии XVI в. Лучшие интеллектуальные, моральные, волевые качества человека, совершенствование его естественных сил и способностей Эразм оценивал как проявление в человеке действия божественного духа. Он придавал важное значение образованию и воспитанию в их единстве — они восполняют «пробелы, оставленные природой», дают возможность человеку «раздвинуть границы своего жребия». Обосновывая необходимость руководствоваться разумом, сознательно следовать в практической жизни законам благочестия и высокой нравственности, которые отождествлялись Эразмом с учением Христа, он использовал гуманистически трактованное понятие «подражания Христу», а свою позицию в целом называл «философией Христа». Отсюда представления Эразма, принадлежащие к центральным в его творчестве, — право считать христианским «все то истинное, с чем ты когда-либо сталкивался». Такой подход позволял искать образцы подлинной мудрости и добродетели вне рамок ортодоксального католицизма у представителей разных времен и народов, у людей различных исповеданий, в творчестве античных языческих авторов.
Догматическая определенность христианства в трудах Эразма размывалась, достижения языческой культуры уже не рассматривались как нечто враждебное христианству, напротив, они понимались как основа дальнейшего развития культуры человечества. Усвоение и распространение гуманистической образованности обретало, таким образом, роль первостепенной добродетели истинного христианина. Хотя Эразм спешил оговорить, что светское образование лишь приуготовляет к восприятию высших теологических истин, в своих произведениях он концентрировал всю силу таланта и широчайшую эрудицию на пропаганде гуманистической культуры.
В своей «философии Христа» Эразм утверждал, что личные идеалы и действия человека должны согласовываться с нравственными законами «общего блага», исключающего эгоистическую узость индивидуальных или групповых интересов. В «Наставлении христианскому воину» он подчеркивал, что такова должна быть этика и властителя, и его подданных, взаимно готовых идти на компромиссы ради мира и общего блага. В конкретной критике современного общества с позиций этого теоретического и практического учения Эразм выступал как беспощадно-ироничный обличитель невежества и пороков всех сословий, прежде всего клира и монашества, противник формализма и обрядоверия в церковном благочестии. Все это, включая язвительные насмешки Эразма над бесплодными хитросплетениями схоластики, суевериями, многими сословными предрассудками, воспринималось в обстановке надвигавшейся Реформации как смелая атака на существующие церковные, а отчасти и общественные порядки.
Эразм обращался не только к религиозно-философским, но и к основным политическим вопросам своей эпохи. Он надеялся исправить недостатки общества путем распространения новой культуры и образования, перестройки духовной жизни людей. Это должна была быть, по его словам, «мирная победа». Он резко выступал против междоусобных войн и, признавая необходимость защиты отечества, решительно осуждал войны как метод решения спорных вопросов, видел в них народное бедствие, препятствие развитию культуры. Просвещение общества Эразм считал панацеей от множества присущих ему зол и бед, и не случайно именно педагогика в неразрывной связи с этикой стала стержнем всей деятельности гуманиста.
Многостороннее творчество Эразма оказало мощное воздействие на европейскую культуру XVI в., сильное влияние его ощущалось и в XVII столетии. Его произведения считались образцами красноречия и элегантной латыни. Привлекала живая непринужденность его общения с читателем, богатство интонаций, любовь к тонкой шутке, умение вовремя использовать античный афоризм или пример из Священного Писания. Особенно популярными в веках стали его шедевр социальной и нравственной критики «Похвала Глупости», в которой сочетаются сила сатиры, ирония, изящество стиля, а также своеобразная энциклопедия его педагогических и этических идей — цикл диалогов «Домашние беседы» («Разговоры запросто»).
Религиозно-философские взгляды главы эрфуртского общества гуманистов, блестящего знатока классической древности Муциана Руфа (1471 — 1526) были типологически родственны «философии Христа» Эразма, но свою гуманистическую интерпретацию христианства Руф выработал самостоятельно, главным образом на основе синтеза идей флорентийских неоплатоников. Муциан Руф считал все телесное покровом вечно действующего духа, который проявляет себя в разных формах и открывается тем, кто стремится постичь вечную мудрость. Этот процесс происходил уже за многие века до христианства, он не зависит от различной обрядности разных религий или их различного наименования богов. Всегда и повсюду людям раскрывает себя высший нравственный закон, суть которого любовь к Богу и другому человеку, как к самому себе. Отказываясь, таким образом, от ортодоксальной трактовки христианства как уникального явления, Муциан Руф находит неразрывную связь между античной культурой и подготовленным ею христианством.
Он подчеркивал, что Бог «невидим и почитать его следует тем, что невидимо», поэтому единственный и истинный культ прост — «не быть плохим». Отсюда его резкое осуждение внешних форм католического благочестия — «почитания одежды и бороды, а не Бога живого», и критика одного из важнейших догматов церкви, касающихся таинства евхаристии: «глупо думать, что поедание гостий дает блаженство», или что таинство действенно, раз сам обряд был правильно совершен. Этическое учение Евангелия Муциан Руф также понимал не ортодоксально, считая, что оно сложилось исторически, «сформировалось из школы иудеев и сект Эпикура и стоиков». Здесь он снова протягивал прочные нити связи между языческой античностью и христианством, акцентировал не их контрасты, а их общие начала.
Выступления Руфа против ортодоксии, схоластики, обрядности, клира, как и его методы обоснования гуманистической этики вызвали живой отклик у молодого поколения гуманистов. Ограниченность его позиции сказалась, однако, в том, что он признавал право свободно мыслить лишь для просвещенных философов, умеющих «шептать с шепчущими», и призывал не профанировать «тайны теологии» среди толпы. Он сам сузил возможное воздействие своих идей, высказывая их только в личном общении и переписке с кругом друзей и почитателей.
С именем Иоганна Рейхлина (1455—1522), выдающегося филолога, которого вместе с Эразмом называли «двумя очами Германии», связана пропаганда занятий не только латинским, но также греческим и древнееврейским языками. Он разработал еще один вариант гуманистически широкого понимания христианства. В отличие от
Своими переводами из Ветхого Завета Рейхлин выявил ошибки в библейской части «Вульгаты», церковного канона Писания. Это способствовало дальнейшему развитию гуманистической критики текстов. Хотя Рейхлин считал себя верным сыном церкви, его подход к изучению сущности христианства и гуманистические религиозно-философские взгляды, как и в ситуации с Эразмом, размывали традиции ортодоксии. Из его абстрактных теоретических положений молодые последователи делали выводы, прямо связанные с практикой антиримской борьбы. Широкий отклик в немецком и европейском гуманистическом движении получило выступление Рейхлина против наиболее фанатичных кругов католической церкви, потребовавших сожжения всех еврейских религиозных книг. Получив поручение императора Максимилиана I высказать свое мнение, Рейхлин заявил о необходимости научного изучения также и этих источников. Разгорелась полемика «за» и «против» Рейхлина, вылившаяся в борьбу вокруг самого права гуманистов на свободу мысли и научного исследования. Образовались два лагеря: «рейхлинистов», включавший большинство гуманистов, и их противников во главе с кельнскими теологами и инквизиторами. Эта борьба, сплачивая гуманистов, вместе с тем проясняла позиции различных направлений в самом гуманизме. Наиболее радикальная часть движения связала надежды на его дальнейшие успехи, реформы в стране, преобразование ее духовной жизни с активизацией выступлений против Рима и его местных поборников.
Важным культурным событием стал выход в свет живой и острой сатиры, направленной против схоластики и клира — «Писем темных людей». Эта книга, изданная анонимно в двух частях (в 1515 и 1517 гг.), была написана группой гуманистов, связанных с эрфуртским сообществом. В ней пародировалась переписка невежественных, умственно и морально убогих монахов и теологов. Противники Рейхлина и гуманизма обрисовывались как «темные люди», полные амбиций и откровенной злобы к свободной мысли. Обскуранты, поначалу с радостью принявшие «Письма» за работу своих единомышленников, стали всеобщим посмешищем. Значение книги состояло не только в беспощадном разоблачении отжившего. В ней содержалась лаконичная программа гуманистического просветительства как основы освобождения страны от духовного засилия ортодоксии и вымогательств папства. Выход «Писем» стал симптомом гражданской зрелости радикальной части движения, изжившей традицию компромисса со старой церковью.
Анонимная форма выступлений гуманистов либо использование псевдонимов были довольно частым явлением того времени, поскольку, помня об инквизиции, с открытым забралом против церковных устоев осмеливались действовать немногие. Под вымышленными именами издавал, в частности, свои многочисленные сатирические диалоги, выдержанные в духе Лукиана, Крот Рубеан — инициатор создания «Писем темных людей».
Среди гуманистов, осознавших необходимость объединения сил оппозиции для решительной борьбы против Рима, за независимость Германии и свободное развитие культуры, был один из главных авторов «Писем темных людей», рыцарь-гуманист Ульрих фон Гуттен (1488—1523). Вопреки устойчивым предрассудкам своего сословия, он блестяще освоил достижения европейского гуманизма и стал выдающимся мастером сатиры, риторики, политической публицистики, самой светской по своим взглядам фигурой среди гуманистов Германии. Политические и культурные интересы доминировали в его творчестве. Он энергично пропагандировал античное наследие, защищал свободу слова от нападок обскурантов — «цензоров наук», славил силу разума и воли человека в борьбе за земное счастье и утверждал, что «Бог помогает лишь тем, кто предприимчив и деятелен». Схоластическое богословие Гуттен воспринимал как лженауку «неких неопровержимых», прибежище невежд. Не отказываясь от дворянской гордости своей родословной, он разделял гуманистические представления о роли личных заслуг человека в обретении подлинного благородства. Как писатель Гуттен был одним из остроумнейших авторов своего времени. Он умел мастерски сочетать гневные обличения с пафосом утверждения гуманистических идеалов.
Гуттен внес важный вклад в развитие реформационных настроений в стране, подвергая резким нападкам основные церковные институты, все ступени церковной иерархии, систему эксплуатации Германии папством. Он впервые опубликовал работу Лоренцо Валлы о поддельности так называемого Константинова дара — одной из главных опор папства в его мирских притязаниях. Он с иронией посвятил это издание папе Льву X. Опираясь на Тацита, Гуттен создал идеальный образ древнегерманского воителя за свободу отечества от Рима — Арминия. Диалог с этим героем был опубликован лишь после кончины Гуттена, но ту же тему освобождения страны от римского засилия Гуттен развивал в других своих диалогах, а также в речах, посланиях, стихах, став самым популярным автором в Германии накануне Реформации.
Первоначально оценив выступление Лютера против индульгенций как очередную полезную для гуманистов «грызню монахов», Гуттен вскоре осознал национально-политическое значение сочинений и действий Лютера и примкнул к Реформации. Стремясь активизировать широкие слои немецкого общества, он дополнил свои работы на латыни серией произведений на немецком языке, преодолев свойственную гуманистам ориентацию лишь на образованные круги. В отличие от Лютера он стал ведущим выразителем антикняжеских тираноборческих идей и призывал к войне против Рима и попов. Хотя конечные цели его политической программы отражали беспочвенные надежды рыцарства на контроль над обществом, главное место в творчестве Гуттена заняло то, что он считал первоочередной задачей — выступления за единое немецкое централизованное государство, независимую от Рима церковь, развитие культуры на гуманистической основе. За Гуттеном в результате закрепилась слава патриота, борца «за свободу Германии».
4. Гуманизм и Реформация. Ф. Меланхтон
Бурное развитие реформационных процессов, расколовшее гуманистическое движение, поражение Крестьянской войны и дальнейшее упрочение в стране власти князей, крушение надежд на политическую консолидацию страны, раздиравшейся межконфессиональными противоречиями и спорами, — все это сказалось на судьбе гуманизма. Утратив ненадолго обретенную автономию в борьбе за светскую культуру, он перестраивается: гуманисты теперь поневоле избирают пути эрудитских занятий, работу кабинетных ученых, преподавателей в школах и университетах, поставленных под усилившийся контроль католических или протестантских властей. Это приводит к сужению и нарастающей аристократизации прежних идеалов, к ставшему правилом политическому конформизму. Оплодотворив последующее развитие культуры, гуманизм как самостоятельная линия в ней постепенно затухает. Старая и новая церкви, отфильтровывая его культурные достижения, стремятся поставить их на службу собственным целям.
Одну из главных попыток «согласования» гуманизма и новых конфессиональных интересов сделал знаток Аристотеля и Цицерона, ближайший соратник Лютера и почитатель Эразма, профессор греческого языка в Виттенбергском университете Филипп Меланхтон (1497—1560). Он впервые систематизировал евангелическое учение Лютера и стал одним из главных его защитников и апологетов в полемической борьбе. Многочисленные богословские труды, особенно «Общие понятия теологии», в которые автор не раз вносил коррективы, как и важная роль Меланхтона в выработке «Аугсбургского исповедания веры» 1530 г., обеспечили ему второе после Лютера место среди основоположников новой церкви. Основное значение культурной деятельности Меланхтона состояло, однако, в ином. Выдающийся знаток античных классиков, философ, историк, увлекавшийся также географией, он был прежде всего замечательным педагогом, теоретиком и организатором школьного и университетского образования. По его планам был основан ряд латинских школ и реформированы восемь университетов. Его идеи и учебные программы повлияли на развитие образования также и в католических землях. Из круга его многочисленных учеников вышли почти все выдающиеся школьные учителя и университетские профессора середины и второй половины XVI в. Все это принесло ему славу «наставника Германии». Гуманистическая настроенность Меланхтона сказывалась и на его попытках смягчения межцерковных противоречий, в частности на компромиссах с кальвинизмом, что неоднократно приводило его к конфликтам с фанатиками строгой лютеранской догмы. К Меланхтону тяготели многие бывшие участники гуманистического движения, в том числе из эрфуртского сообщества. Они продолжали переводить и комментировать классиков, создавать труды по естествознанию, но одновременно писали биографии деятелей Реформации, речи о необходимости сочетания наук с евангельским благочестием, участвовали в межконфессиональной полемике и строительстве лютеранской церкви.
Обратившись к широким массам народа на родном языке, Реформация вынудила и своих противников действовать аналогичными методами, стимулировала развитие творчества на немецком языке и расцвет немецкой публицистики. Только от первой трети XVI в. сохранилось свыше пяти тысяч «летучих листков» — изданий памфлетов, диалогов, социально-политических программ, рифмованных обличениий и пророчеств, других типов сочинений, свидетельствующих о еще небывалой роли апелляции к общественному мнению и «простому человеку» с помощью печатного слова. Продукция немецких типографий в 1520—1525 гг. выросла почти вчетверо, причем 90% печатных станков было поставлено на службу Реформации. Масса изданий иллюстрировалась гравюрами, чтобы наглядностью изображения облегчить читателям понимание злободневных вопросов общественной жизни. Гравюры также помогали грамотным доходчивее объяснять неграмотным суть споров, ведь тексты живой и бойкой публицистики часто читались тогда вслух и обсуждались на рыночных площадях, в харчевнях, у мельниц, в других местах, где обычно собирался народ. Широко использовались иллюстрированные дешевые издания и народными проповедниками. В масштабах, прежде неведомых, в публицистику реформационной поры вошли образы «простых людей»: крестьян, подмастерьев, ремесленников разных профессий, пытающихся собственным умом разобраться в спорах времени. Вместе с ними в литературу ворвался язык повседневного обихода, народных речений. Интерес к ним отразился и в специальных сборниках, сопровождавшихся научным комментарием. Таковы были, например, сборники немецких пословиц, изданные учеником и сподвижником Лютера Иоганном Агриколой.
Особую роль в развитии национальной культуры сыграла деятельность самого Лютера. Важнейшие реформационные работы он писал главным образом по-немецки, и другие деятели Реформации следовали его примеру. Крупным событием в культуре и общественной жизни стали его переводы на немецкий язык Нового Завета (издан в сентябре 1522 г. — так называемая «Сентябрьская Библия»), а затем и Ветхого Завета (1534). Попытки переводов Библии делались в Германии и до Лютера, но именно он сумел дать своим трудом те образцы богатства речи и мастерского владения нормами немецкого языка, которые легли в основу его классики.
Изменения в культурных запросах общества сказались на соотношении немецкоязычных и латиноязычных изданий: в 1500 г. оно составляло 1 к 20, в 1524 г. — уже 1 к 3, но окончательно немецкая книга смогла завоевать перевес лишь во второй четверти XVII в. Резко возросли тиражи немецких изданий — с 200—500 экземпляров в начале XVI в. до 1000—1500 ко времени Крестьянской войны, причем наиболее популярная литература (например, анонимный диалог «Карстганс», обсуждавший проблему участия крестьян в Реформации) достигала за счет переизданий тиража в 10 тыс. экземпляров. Лютеровские переводы Библии, включая нередко публиковавшийся отдельно перевод Нового Завета, с 1522 г. до кончины Лютера в 1546 г. издавались более 430 раз. Общий тираж его основных сочинений исчислялся уже к середине века сотнями тысяч экземпляров. В областях, где восторжествовала Реформация, на немецкий язык постепенно переключалась и вся церковная служба, расширилось его школьное преподавание, появились необходимые для этого новые учебники и программы.
Воздействие Реформации на процессы развития образования и воспитания оказалось достаточно противоречивым. На первых порах оно проявилось в резком сокращении интереса в немецком обществе к светской латинской образованности, а затем и к образованию вообще. Католические полемисты и даже Эразм Роттердамский утверждали, что именно с распространением Реформации упало значение наук. По свидетельству Лютера, многие родители решили, что незачем посылать детей в школы, да еще платить за это, раз у молодежи исчезла дальнейшая перспектива — стать монахом или священником. Действительно, на протяжении ряда лет посещаемость школ и университетов катастрофически снизилась, иногда в несколько раз. Гуманист Эобан Гесс, видный неолатинский поэт, друг и почитатель Лютера, обратился к последнему с отчаянным письмом, в котором призывал Лютера всем своим авторитетом содействовать исправлению ситуации. Лютер и Меланхтон в ответных посланиях уверяли, что происходящее носит временный характер, дальше дело наладится. Они оказались правы, но для перемен понадобились годы и систематические выступления виднейших реформаторов в защиту образования. Лютер в 1524 г. увещал бургомистров и советников всех немецких городов учреждать и поддерживать христианские школы, основанные на возрожденном интересе к древним языкам и «свободным искусствам», чтобы лучше образовывать и воспитывать молодежь, способствовать пониманию и изучению Священного Писания, готовить христиан к выполнению своих обязанностей в рамках светского порядка. В согласии с представлениями гуманистов он ставил в образец школы и библиотеки древних греков и римлян, которые обеспечивали знание языков и благовоспитанность учащихся. Лютер, однако, требовал не подражать, а действовать в соответствии с собственными целями, добиваться не автономного, а подчиненного идеалам евангелизма устройства школ и метода педагогики.
Реформация, отвергнув старые типы церковных и монастырских школ, начала строительство новой системы доуниверситетского образования, в которой, кроме самых общих принципов евангелического воспитания, не было единообразия: важное значение имели местные условия и местные варианты организации школ, индивидуальная инициатива в разработке программ обучения. Лишь накопление опыта постепенно выявляло наиболее удачные решения. В Нюрнберге на основе секуляризации одного из монастырей создали «высшую латинскую школу» как промежуточную ступень между действовавшими в городе элементарными латинскими школами и университетским образованием. Хотя здесь преподавали видные гуманисты, поначалу четкое соотношение программ занятий между разными заведениями не сложилось, и особого успеха до новых реформ «высшая школа» не имела.
Свой особый вариант школы создал в Гольдберге В. Тротцендорф. По уставу 1546 г. она строилась на манер «государства» по римскому образцу. Стремясь, как рекомендовали Эразм и Меланхтон, всемерно развивать активность учащихся, Тротцендорф предлагал ученикам выбирать из своей среды «консула», «сенаторов», «цензоров». Здесь обучали латыни и греческому языку, катехизису Лютера, уделяли внимание эстетике: дети много пели, сочиняли стихи на латыни, добивались изящества и красоты слога.
По мнению современников-протестантов, наиболее удачным, получившим славу почти образца, оказался опыт гимназии, созданной в Страсбурге Я. Штурмом в 1538 г. Он руководил ею более 40 лет. В Страсбурге с согласия магистрата слили латинские школы в одну большую школу и обеспечили ее содержание за счет секуляризованного имущества трех бывших монастырей. Учащихся разделили на 10 классов, и они шаг за шагом по единой программе изучали латинский и греческий языки, элементы грамматики, риторики, диалектики. Идеалом школы было «мудрое и красноречивое благочестие». В ней широко изучались античные источники, особенно наследие Цицерона, но подход к ним был нацелен исключительно на овладение формой. Гуманистические традиции были перестроены и интерпретированы на евангелический лад.
5. Религиозно-философская и социально-политическая мысль
Первая треть XVI в. в обеих этих областях культуры была порой бурного творчества, живых поисков нового, исключительного многообразия нетрадиционных индивидуальных и групповых концепций, выработанных, главным образом, на путях гуманизма и реформационных представлений. Свой отклик на религиозно-философские проблемы времени дали не только Эразм, Рейхлин, Гуттен, Лютер, Меланхтон и другие уже упоминавшиеся выше деятели культуры, но и выразители целого спектра различных течений в русле радикальной и народной реформации, включая Томаса Мюнцера и анабаптистов. Столь же многокрасочна была тогда и немецкая общественно-политическая мысль: от «наставления государям», описания идеального рыцарственного правителя и образцовой системы его подготовки в полуаллегорическом романе «Вайскуниг», созданном в 1502—1519 гг. императором Максимилианом I вместе с его помощниками, до программ и манифестов периода Крестьянской войны 1524—1525 гг. и различных социально-политических утопий в виде реформационных проектов. Лютеранский проповедник И. Эберлин фон Гюнцбург в 1521 г. изображает в своем сочинении «15 союзников» государство благоденствия — Вольфарию, где все власти снизу доверху, вплоть до князей и короля, избираются, а затем оплачиваются «по труду». Один из руководителей повстанцев в Крестьянской войне М. Гайсмайер выдвигает в 1526 г. план установления идеальной народной республики в рамках Тироля, а неизвестный автор, видимо казненный властями книгопечатник Г. Гергот, пророчит в 1527 г. грядущее установление на всей земле общества с социальным и имущественным равенством, без дворянства, духовенства и монашества, где все должностные лица избираются народом, а руководство системой управления, в отличие от современной автору Германии, централизованно. Созданное в середине XVI в. сочинение гуманиста К. Штюблина о наилучшем общественно-политическом строе носит уже иной характер: Штюблин выдвигает идеал «мудрого согласия» в граде Евдемоне, где социальное неравенство существует, но под эгидой правителей-философов нет никаких раздоров.
Развитие Реформации в 1520-е годы сопровождалось не только дифференциацией ее различных течений и полемикой между ними, но и острыми конфликтами с защитниками католицизма, а также напряженными дискуссиями внутри самого лютеранства. Все это способствовало процессу систематизации и начавшейся догматизации религиозно-философских представлений протестантизма, что сказалось в выработке формул его различных вероисповеданий для обсуждения на рейхстаге 1530 г. После перерастания межцерковных и политических столкновений в гражданскую войну, а затем достигнутого на основе Аугсбургского мира 1555 г. религиозно-политического компромисса, выраженного принципом «чья власть, того и вера», напряженность в отношениях католической и лютеранской церквей временно ослабела.
Именно в этот период — с начала 1530-х годов до середины века — формируются новые тенденции натурфилософской мысли, одним из истоков которых стали достижения гуманизма. Отношение к гуманистической традиции оказывается противоречивым: на достигнутый ею уровень знаний античного наследия опираются, но ее же и отметают как ориентацию на «книжную науку», на авторитеты, тогда как задачей времени становятся обращение в естествознании к опоре на опыт, на собственные исследования, и попытки теоретически обосновать необходимость этого. В немецкоязычных землях главным выразителем новых тенденций стал Парацельс (см. гл. 4). Он, однако, не был одинок.
В 1530 г. немецкий гуманист К. Агриппа Неттесгеймский опубликовал сочинение «О недостоверности и тщете всех наук и искусств». Скептические мотивы в духе Николая Кузанского, Эразма и итальянских неоплатоников доводятся здесь до глобальной критики «тирании» и старых и новых авторитетов. В 1531—1533 гг. Агриппа издал работу «Об оккультной философии», где утверждалась возможность познания природы вещей и практического использования скрытых в них сил на основе постижений тайн естественной магии.
В русле магических, алхимических, астрологических представлений поначалу нередко происходило взрывание изнутри средневековых традиций, накопление новых опытных знаний и становление натурфилософии с ее идеей единства мира, взаимосвязи человека с макрокосмом. Со временем, однако, поэтическое мифотворчество о природе, призванное заполнить фантазией бесчисленные бреши в ее реальном постижении, стало разрастаться и превращаться зачастую в околонаучное занятие, вызванное искренним желанием найти объяснение природным явлениям. В эпоху Возрождения четкое размежевание этих двух линий еще не произошло.
Во второй половине XVI в. мощный отпечаток на религиозно философскую мысль накладывают процессы окостенения и схоластизации церковной ортодоксии. Важную роль в обосновании догм — католических, лютеранских, кальвинистских — играют университеты, поставленные на службу церкви и княжеской власти, задающей тон в политической жизни Германии. В 1563 г. по заказу курфюрста Пфальцского создается образцовый кальвинистский катехизис, получивший название Гейдельбергского. Позже, в 1618—1619 гг., на Дордрехтском синоде кальвинистов он был признан символической книгой. Распространение кальвинизма вызывало негодование и католиков, и лютеран. В «евангелическом» Саксонском курфюршестве кальвинистов пытали и приговаривали к смертной казни. В 1577 г. здесь было выработано ортодоксальное исповедание лютеранства — «Формула согласия». В 1580 г. она была включена в «Книгу согласия» вместе с раннехристианским символом веры, катехизисом Лютера, Шмалькальденскими статьями, Аугсбургским исповеданием веры и Апологией этого исповедания, составленными Меланхтоном. «Книгу согласия» — официальный документ догматики лютеранства — подписали 86 имперских чинов и около 8,5 тыс. представителей лютеранского духовенства. Она стала обязательной нормой для двух третей всех немецких протестантов.
Противостояние догматическим линиям ортодоксии, каравшееся властью, было в те времена преимущественно делом разрозненных одиночек. Ранний пример свободомыслия дал гуманистически образованный историк и философ Себастьян Франк (1499—1542), отстаивавший свое право искать ядро истины в самых разных верованиях, церковных и сектантских учениях. Основываясь на традициях мистики, Франк понимал Бога как действующее в человеке духовное начало, «искорку» его высшей сущности. Никакие внешние формы не могут регламентировать это звучащее в человеке «внутреннее слово». Отсюда отрицание Франком обрядовой стороны религии, предписанных догматов, религиозной обязательности каких-либо учреждений. Опираясь на идею «Христа в нас», он считал истинной церковью лишь церковь невидимую, духовную, и ставил в центр своего спиритуалистического учения антидогматическую этику. В его творчестве пантеистические тенденции сочетались с пацифизмом, критикой всех разновидностей церквей и властей, убеждением, что только разумное устройство общества, не допускающее чрезмерных насилий господ, способно предотвратить бедствия, связанные с народными восстаниями.
Мистико-пантеистическим характером отличалась и теософия Якоба Бёме (1575—1624). Она далека от рационалистической системности. В своей книге «Аврора, или утренняя заря в восхождении» (1612) он использует понятия-образы, символы и целые поэтические картины, развивая представления о том, как Бог соотносится с миром и раскрывается в природу путем «саморазделения». Бёме утверждал, что Бог пребывает в каждом, кто живет свято, и этой этической трактовкой христианства подрывал основы вероисповедных различий. Духовенство его преследовало и пыталось запретить писать, школы уже в силу особенностей своей диалектики и способа философствования он не создал, но воздействие его на последующую историю немецкой философии было немалым.
Политическая мысль Германии в обстановке засилия княжеской власти не дала существенных достижений. Университетские ученые, знатоки римского права, следуют в русле хорошо отработанных европейских традиций обоснования абсолютистских притязаний князей. Единственная крупная фигура, развивающая новые политические идеи — северогерманский кальвинист Алтузий (1557— 1638). В своем главном труде «Политика» (1603), как бы предвосхищая ряд представлений Ж. Ж. Руссо, он рассматривает вопросы теории естественного права и выступает в защиту суверенитета народа, перед которым ответственны правители и который волен их свергать или карать, если они покушаются на верховенство народа или нарушают его интересы.
В историю естествознания XVI век вошел как время, когда продвижение в ряде наук совершалось главньм образом за счет накопления, описания и систематизации опыта. Гуманистически образованный врач Георгий Агрикола (1494—1555), заинтересовавшийся методами лечения горнорабочих минералами и металлами, посвятил многие годы изучению горного дела. Его главный труд «О горном деле и металлургии», богато иллюстрированный, был опубликован посмертно в 1556 г. Агрикола подвел итог современному уровню знаний о горном деле, минералогии и геологии, что способствовало дальнейшим практическим достижениям. Его работа оставалась важным научным пособием на протяжении 200 лет.
Наглядность — один из главных принципов гуманистической педагогики — широко использовалась в изданиях XVI в. по различным отраслям знания, в которых с учеными сотрудничали художники-граверы. Крупнейшим немецким систематизатором ботанических знаний стал Леонард Фукс (1501 — 1566), преодолевший зависимость от работ античных авторов. Его ботанический компендиум иллюстрировали свыше 500 изображений.
В век, когда продолжались Великие географические открытия, большой популярностью пользовались универсальные описания земли —«Космографии». В числе издателей космографии был Себастьян Франк. Наибольшую известность получила «Космография» 1544 г. Себастьяна Мюнстера (1489—1552). Среди ее 26 карт были, в частности, довольно точные карты Кубы и других новооткрытых земель, сопровождавшиеся рассказом о первой встрече моряков Колумба с «дикарями», а в число почти 500 гравюр были включены изображения жителей Нового Света.
На исходе эпохи Возрождения работал выдающийся немецкий астроном и математик Иоганн Кеплер (1571—1630). Он стал одним из приверженцев гелиоцентрической теории Коперника, книга которого впервые была издана в 1543 г. в Германии, в Нюрнберге. Используя отличавшиеся большой точностью астрономические наблюдения за движением планет датского ученого Тихо Браге, Кеплер в 1609 г. в книге «Новая астрономия» и в 1619 г. в труде «Гармония мира» опубликовал открытые им законы обращения планет вокруг Солнца. На их основе он составил более точные таблицы движения планет, действенность которых можно было проверить на опыте. Все это сыграло большую роль в преодолении антропоморфных представлений о природе. Вместе с Коперником и Галилеем Кеплер стал одним из главных создателей новой астрономической науки. Он внес также значительный вклад в оптику, кристаллографию и другие отрасли знания. В то же время, как и у ряда других выдающихся ученых эпохи Возрождения, в представлениях Кеплера рациональные знания причудливо сплетались с магическими, мистическими, астрологическими представлениями. Кеплер сам составлял гороскопы, но в то же время боролся с суевериями эпохи. Его мать была обвинена в колдовстве, и ученому с большим трудом удалось спасти ее из темницы и от сожжения. Вера в ведьм и различные виды колдовства была широко распространена во всех слоях общества.
Обострение межконфессиональных противоречий, связанное с развитием процессов Контрреформации, стало одной из главных причин резкого ужесточения массовых гонений на «ведьм» в Германии и других странах Европы. Кульминация этого явления, имевшего место и раньше, в немецких землях приходится на последнюю треть XVI столетия, а также на первые десятилетия XVII в.
Для средних веков, особенно в периоды усиления социальной напряженности, голодовок, эпидемий, были характерны массовые страхи и истерии с поисками виновников всех несчастий. Это стремление найти конкретных врагов, осуществляющих козни Сатаны, сохранилось и в эпоху Возрождения. Постоянная напряженность, связанная с ростом нищеты, давлением крепнущей абсолютистской власти, межцерковными конфликтами и полемикой, приводила к поискам «козлов отпущения», которыми в обстановке коллективных психозов становились турки, иудеи, женщины, которых рассматривали как слуг Сатаны, христиане иного вероисповедания.
Еще в XIII в. нищенствующие ордена начали требовать расправы над ведьмами, преследуя их по тому же образцу, что и еретиков. Существовало, однако, различие между ученой и народной традицией веры в ведьм. В народных представлениях, сохранявших архаические дохристианские черты, главное место занимала вера в могущество зловредной магии ведьм, способных принести людям телесные увечья, навести порчу на скот. От этого должны были оберечь магические заговоры, заклинания, амулеты. В ученой средневековой традиции акценты расставлялись иначе: ведьмы и колдуны рассматривались теологами как злая сила, способная действовать лишь с помощью нечистых духов. В самом колдовстве видели культ дьявола. В 1484 г. булла папы Иннокентия VIII заложила основы нового официального подхода римско-католической церкви к проблемам ведовства и стимулировала веру в его широкое распространение. Если раньше церковь осуждала «глупость и нелепость» народных заблуждений и суеверий, связанных с верой в могущество дьявольских сил, подчеркивая спасающее всесилие церкви, то теперь осуждались те, кто сомневался в существовании и активности ведьм, их полетах, шабашах и т. д. Развитием идей буллы о сговорах между человеком и дьяволом, систематизацией различных видов подобных сговоров, а также кодификацией наказаний колдунам и ведьмам занялись два немецких инквизитора — Я. Шпренгер и Г. Инститорис. Их книга «Молот ведьм» стала главным «теоретическим трудом» по вопросам ведовства и многократно переиздавалась после 1487 г., когда она впервые была опубликована. «Молот ведьм» дополняли и другие издания, в том числе рассчитанные на менее образованных читателей и потому иллюстрированные гравюрами, где изображались ведьмы и черт, кухни ведьм, создающих ужасающее колдовское варево, ведьмы летающие, едущие на волке, стреляющие в человека. Демонологическую литературу такого сорта в Германии создавали главным образом клирики и юристы.
Уже в середине XVI в. католики и протестанты приписывали друг другу ведовскую ересь. После Тридентского собора в католической Германии «охота на ведьм», как и на еретиков в целом, начала шириться, их сжигали десятками. То же, хотя и в меньших масштабах, происходило в протестантских землях. В реальность черта, в ведьм и прочую «нечистую силу» в равной мере верили и сторонники папы, и почитатели Лютера. В катехизисе иезуита Петра Канизия Христос и Сатана упоминались с почти одинаковой частотой, а лютеране с удовольствием повторяли рассказ о том, как Лютер однажды запустил в черта чернильницей, когда враг человеческий стал ему особенно докучать. Фанатизм и изуверство в поисках ведьм и расправах над ними стимулировались общепризнанным поощрением доносчиков, предоставлением им части имущества осужденных. Расправы оправдывали тем, что страна «полна ведьм». Преследования в Германии заметно пошли на спад лишь после Тридцатилетней войны, но решающий удар по ним был нанесен только в эпоху Просвещения.
Вера в нечистую силу, в возможности магии, алхимии и астрологии была столь же прочно укоренена в жизни немецких дворов XVI в., как и в жизни других слоев общества. Дворы притягивали к себе образованных людей, но они составляли там меньшинство. Это видно уже по составу штатов двора императора Максимилиана I в Инсбруке. В год кончины императора (1519) двор насчитывал 400 человек. В их число входили секретари императора, от которых требовалось хорошее знание латыни и иностранных языков, писцы канцелярий и казны, герольды, посланцы почтовой службы, стражники, гвардия, прислуга стола, кухни, винных погребов, светильников, постелей, врачи и аптекари, придворные духовные лица, музыканты, отряд егерей и псарей, дворцовые ремесленники. На дворовой конюшне стояли 400 лошадей, на псарне было полторы тысячи собак, в том числе очень дорогих. В императорском замке в Инсбруке были сосредоточены канцелярия, архив, сокровищница, запасы продуктов, снаряжения, оружия, включая артиллерийское — гордость Максимилиана I. Двор императрицы был меньше — от 100 до 200 человек. Дважды в год дворы одевались по-новому, что требовало больших расходов: один локоть венецианского бархата был равен по цене месячной оплате рыцаря-наемника. Портной и сапожник двора были не только ремесленниками, но и предпринимателями: они не раз одевали весь двор и даже армию на свой счет, а затем частями получали компенсацию из казны. По роскоши двор Максимилиана, вечно нуждавшегося в деньгах на свои войны и авантюрные проекты, уступал многим европейским дворам; и венецианские послы с насмешкой сообщали в донесениях, что императорский гардероб и ковры нередко находились в плохом состоянии. Любимыми занятиями двора были турниры в честь дам, церемонии посвящения в рыцари, маскарады, танцы, охота, рыболовство. Как при всех дворах, важную роль в немецкой придворной жизни играли слухи, интриги, прихоти вышестоящих.
С середины XVI в. в Германии утвердилось правило давать князьям хорошее образование: к домашнему обучению языкам и наукам — у наставника, манерам, фехтованию, охоте — у гофмейстера стали добавлять не только практиковавшуюся и прежде «полировку» при чужих дворах, но и занятия в университете. Это сказалось на жизни вступивших в фазу расцвета княжеских дворов. Тем не менее характерным для них оставалось сочетание меценатства и культурных удовольствий, включая музицирование и театральные представления, с грубостью нравов и славившимся по всей Европе пьянством. При княжеских дворах за столом проводили 7—8 часов в день. Всеобщей страстью была охота, значение которой возросло еще и потому, что после Аугсбургского мира в Германии несколько десятилетий не было войн. Саксонский курфюрст довел свой отряд егерей до 500 человек, герцог Брауншвейгский выезжал охотиться с шестью сотнями собак. Резко выросла численность штатов дворов — за столом Баварского герцога усаживалось почти 800 человек. Кроме традиционных дворцовых потех распространилась мода на карликов, собирание в кунсткамерах различных курьезов природы, астрономических приборов, редких образцов механического искусства, но любили также зрелище стравливания животных, особенно медведей. В начале века князья конкурировали в собирании католических мощей и реликвий. У кардинала Альбрехта Бранденбургского коллекция достигала девяти тысяч единиц, у Фридриха Мудрого в Виттенбергском замке хранилось пять тысяч реликвий. Во второй половине века это собирательство продолжалось лишь в католических областях, но и здесь пошло на спад.
6. Искусство. Архитектура
В культуре Возрождения в Германии исключительно важная роль принадлежала искусству. Конец XV — начало XVI в. стали периодом недолговременного, но блистательного расцвета немецкой ренессансной живописи и графики, которые в значительно большей мере, чем в Италии, сохраняли связь с традициями готики, но дали художественные достижения мирового значения. Центральное место в искусстве этой поры принадлежало творчеству Альбрехта Дюрера (1471 — 1528). Дюрер обладал универсальным дарованием: разносторонний живописец, график, который стал величайшим мастером гравюры в Европе, он был также ученым, занимавшимся проблемами линейной перспективы и пропорционирования человеческого тела, теоретиком искусства, который настойчиво стремился постичь законы красоты. Не порывая с богатством опыта готики, Дюрер, дважды побывавший в Италии, полнее других немецких мастеров своего поколения овладел достижениями итальянского Ренессанса. Он сочетал в своем творчестве рациональность и страсть, тягу к точности изображения натуры и полет фантазии, орнаментальность линейного строя произведений и их пространственную глубину. В сериях гравюр на дереве — «Апокалипсис», «Большие страсти», «Малые страсти», в прославленных шедеврах гравюры на меди: «Рыцарь, смерть и дьявол», «Св. Иероним в келье», «Меланхолия», в картине «Четыре апостола» он воплотил напряженность чувств и драматизм мироощущения человека реформационной эпохи. Основой гравюры «Рыцарь, смерть и дьявол» послужил образ стойкого воителя из этико-теологического трактата Эразма Роттердамского «Наставление христианскому воину», но Дюрер дал ему собственную трактовку. Рыцарь в доспехах, готовый к бою, полный волевой мощи, устремляется к цели вопреки всем преградам, угрозам Смерти в облике старца с песочными часами, козням зла, персонифицированного в жуткой фигуре дьявола. Современники воспринимали этот образ как символ энергии, активной жизни человека. В другой «мастерской гравюре» Дюрера — «Св. Иероним в келье» был изображен ученый, погруженный в свой труд в обстановке покоя и тишины, неспешно текущего времени. Здесь Дюрер воплотил идеал иного типа жизни, которую гуманисты называли созерцательной, связывали с творческим началом и которой также давали высокую оценку. Новые представления времени были выражены Дюрером с редкой многогранностью. Дюрер стал одним из создателей портретного жанра в Германии: он написал ряд автопортретов, правдиво запечатлевших не только его облик в разные годы жизни, но и различные душевные состояния автора; он оставил целую галерею живописных и графических образов своих современников: гуманистов, купцов, политических деятелей, которым дал индивидуальные характеристики. Значение его творчества для национальной культуры Германии оказалось столь велико, что пору расцвета немецкого Возрождения часто называют «эпохой Дюрера».
Одновременно с Дюрером работал крупнейший художник — Матис Нитхардт (1460/1470—1528), прозванный Грюневальдом. Грюневальд — мастер экспрессивных, драматических религиозных образов, проникнутых мистическим визионерством. С особой силой эти качества сказались в его «Изенгеймском алтаре» для монастырской церкви, центральное место в котором занимает «Распятие». Вся сцена с истерзанной фигурой Христа на грубом выгнутом кресте, с потрясенной, падающей в обморок Богоматерью и другими персонажами предстает словно некое яркое, сверхреальное видение на фоне глубокого ночного мрака. Грюневальд больше Дюрера связан с наследием готики, но мощью образов и грандиозностью ощущения природы он неотделим от Ренессанса. Колористическое богатство его живописи принадлежит к высшим достижениям национальной художественной культуры.
Выдающийся портретист, мастер мифологических и религиозных сцен Лукас Кранах Старший (1472 — 1553) особенно тесно связал свое творчество с задачами Реформации. Ренессансная острота и свежесть восприятия мира отличают его ранние работы. Эти качества все реже проявлялись в его более поздних маньеристских произведениях, часто подчинявшихся благочестиво-дидактическим целям. Он обладал, однако, виртуозным искусством декоративных решений и тонким чувством красоты пейзажа. Его влияние сказалось на творчестве целой плеяды художников, в живописи и графике которых важную роль играл пейзаж и которых объединяют названием «Дунайская школа». Крупнейшим из них был Альбрехт Альтдорфер (1480—1538), автор алтарных образов и картины «Битва Александра Македонского с Дарием», ставшей вершиной его искусства. Своим поэтическим восприятием природы, воплощенным то в лирических, то в мощных величаво-космических образах, Альтдорфер внес большой вклад в становление пейзажного жанра в Европе. Немецкая живопись и графика эпохи Дюрера была богата и другими славными именами.
В скульптуре Германии этой поры высшие достижения также связаны с творчеством ряда мастеров. Фейт Штос (Вит Ствош, ок. 1455 — 1533), принадлежал не только немецкому, но и польскому искусству: в начале и конце своего пути в искусстве он работал в Южной Германии, но самым крупным его созданием стал резной раскрашенный деревянный алтарь в церкви Марии в Кракове. Это монументальное сооружение: его высота составляет 13 метров, ширина с распахнутыми створками — 11 метров, а высота фигур апостолов в полной драматизма центральной сцене Успения Марии достигает почти трех метров. Выдающимся мастером деревянной скульптуры стал Тильман Рименшнейдер (ок. 1460—1531). Как и Фейт Штос, он был создателем одухотворенных образов, в которых уже наметился отход от традиций поздней готики. Адам Крафт (ок. 1460—1508) и Петер Фишер Старший (1460—1529) прокладывали дорогу ренессансным тенденциям, один — в каменной скульптуре, другой — в бронзовой. Мастерская Фишеров в Нюрнберге стала крупнейшим центром художественного литья в Германии. Именно здесь была создана для одной из церквей города пятиметровая бронзовая рака св. Зебальда, в которой прихотливый пьедестал, мощехранилище и высящийся над ним балдахин на колонках были богато украшены статуэтками и рельефами. Все в целом сочетало черты готики и Ренессанса.
В середине и второй половине XVI в. немецкое изобразительное искусство переживает период глубокого упадка, и не только в протестантских землях, где художники с развитием Реформации лишились наиболее распространенных форм заказа — на работы для церкви. Упадок также переживают и католические княжества и города. Лишь в конце XVI — начале XVII в. снова появляются видные немецкие художники, работающие при дворах в духе мань еризма, ставшего интернациональным явлением. Европейскую известность завоевал лишь Адам Эльсхеймер (1578—1610), живший в Италии. Он славился своими небольшими тонкими пейзажами с библейскими и античными персонажами.
По сравнению с изобразительным искусством в немецкую архитектуру ренессансные веяния приходят с запозданием: хотя их первые приметы появляются уже в начале XVI в., более частое обращение к новым тенденциям начинается лишь с середины столетия. Широкое строительство и реставрация культовых сооружений, которые были характерны для дореформационного периода, замирают. Развивается преимущественно светская архитектура: княжеские дворцы и замки, гильдейские и частные дома горожан, ратуши, склады, цейхгаузы. Традиции позднеготических конструкций как основы зданий сочетаются с ренессансными формами и орнаментом в декоративном убранстве. Типичная для Германии неравномерность развития искусства и по его отдельным видам, и по территориям сказывается и здесь. В последние десятилетия XVI в. нарастает нидерландское влияние, все больше торжествуют вычурные маньеристические формы, сочетающиеся с готическими реминисценциями. Новые тенденции проникают и в зарождающееся регулярное строительство. В начале XVI в. в Аугсбурге для служащих фирмы знаменитых богачей Фуггеров был построен поселок Фуггерай, состоявший из 52 типовых двухэтажных домов. В конце столетия по четкому геометрическому плану, выдержанному в духе итальянских «идеальных городов», в Вюртемберге начинают строительство целого города — Фрейд енштадта, предназначенного для гонимых за веру протестантов, переселившихся из Австрии.
На протяжении всей эпохи, независимо от того, что происходит в соседних областях художественного творчества, сохраняют высокий уровень произведения немецких мастеров декоративно-прикладного искусства — виртуозов обработки металла, дерева, кости и других материалов.