Жак Луи Давид
— французский живописец, художник просветительского классицизма и ампира, а также один из основоположников нового искусства — родился в 1748 г. в семье состоятельного парижского коммерсанта. В юном возрасте поступил в Академию художеств, где с 1766 по 1774 г. учился у Ж.-М. Вьена, синтезировавшего в своем творчестве два стиля: классицизм и рококо. Конкурсная работа молодого художника на Римскую премию — «Бой Марса с Минервой», написанная в 1771 г., хотя и пришлась по нраву академическим кругам (она была исполнена в академической манере), полагающейся награды Давиду так и не принесла. Поэтому его поездка в Италию была отложена до 1775г., когда он отправился туда вместе со своим учителем в качестве стипендиата.
В Риме на протяжении пяти лет (1775–1780) Давид изучал античное искусство, а также творчество мастеров эпохи Возрождения (Рафаэля и художников болонской школы) и барокко. По возвращении на родину им была выставлена картина «Велизарий, просящий подаяние» (1781). Ее сюжет — драматическая повесть о том, как знаменитый византийский полководец, подозреваемый в заговоре против императора, был лишен всех благ, ослеп и впал в нищету. Давид изобразил его сидящим у городских ворот Константинополя и просящим подаяние. Показательно то, что композиция представляет собой не мифологический сюжет, а исторический, хотя и носящий легендарный характер. Это произведение кардинально отличается от ранней работы художника, причем отличие заключено в простоте и строгости, скульптурности в трактовке форм, композиционной уравновешенности. Лаконизм, с которым написано полотно, прямо указывает на его тягу к монументальности и говорит о появлении индивидуального стиля.
В это же время появилась еще одна картина Давида — портрет графа Потоцкого (1781), который был написан благодаря одному эпизоду из жизни мастера. Будучи в Неаполе, молодой художник стал свидетелем того, как Потоцкий усмирил необъезженного коня. И хотя на картине приветствующий жест графа выглядит несколько театрально, это с лихвой компенсируется тем, как точно и детально Давид передает внешний облик героя: налицо нарочитая небрежность в одежде, спокойная уверенность в своей силе и т. д. Все это говорит о том, что начинающему живописцу вовсе не чужда передача реальной действительности в живой конкретности.
С этого времени творчество Давида идет как бы двумя путями: с одной стороны, он пишет исторические полотна на античные сюжеты, где с помощью отвлеченных образов стремится донести до зрителя идеалы, волнующие предреволюционную Францию, а с другой — создает портреты, утверждающие образ реального человека, причем эти две грани его творчества не смещиваются вплоть до самой революции.
Так, одна из наиболее знаменитых его картин, «Клятва Горациев» (1784), сюжет которой был взят из трагедии Корнеля, посвященной трем молодым римлянам, готовым расстаться с жизнью во исполнение долга, воспринимается как революционный призыв. Фон создают три полуциркульные арки, опорой для которых служат колонны. Они несколько ограничивают глубину картины, придвигаясь близко к переднему краю композиции и симметрично разделяя ее на три равные части, тем самым образуя ритмическую основу построения. В каждую из этих арок вписана одна из трех групп, резко противопоставленных друг другу: на первом плане изображены три сына, дающие отцу клятву победить или умереть, а на втором — поникшие в горе женщины. В то время как позы мужчин резки и напряжены, позы женщин, наоборот, выражают покорность судьбе. Гражданская доблесть одних вырисовывается на фоне переживаний других.
В данной картине один смысловой и композиционный центр — это руки отца, сжимающего мечи, и тянущиеся к ним руки братьев. От этого узла симметрично в обе стороны спускаются по линиям рук, ног и по складкам одежды основные направляющие линии, образующие равнобедренный треугольник. Такая математическая схема построения, заимствованная у мастеров Возрождения, у Давида объясняет стремление к логической ясности и архитектонической уравновешенности. В целом композиция отличается простотой и лаконизмом, скульптурной трактовкой форм, монохромностью цветовой гаммы и схематичной обрисовкой образов.
Отсутствие индивидуального конкретного момента, характерного для исторических композиций, Давид компенсирует созданием портретов г-на Пекуль и г-жи Пекуль. Если в «Клятве Горациев» представлены идеализированные, несколько абстрагированные образы, то в вышеназванных портретах он, наоборот, утверждает материальную сторону мира без какой бы то ни было идеализации. Художник не скрывает от зрителя некрасивые руки персонажей с толстыми короткими пальцами, а в женском портрете — оплывшую шею, кожа которой нависает над жемчужным ожерельем. На портретах изображено то, что живописец наблюдает в действительности. Он создает образы людей, довольных своей жизнью и богатством, которое они охотно выставляют напоказ. А вот портрет «Лавуазье с женой» (1788) написан несколько в иной манере. Здесь все (красота линейных контуров, изящество жестов, грациозность, элегантность и утонченность образов) нацелено на то, чтобы передать обаяние ученого и его жены.
В дальнейшем Давид продолжает работать с материалами античной истории. В этом отношении наиболее значительно его полотно под названием «Брут, первый консул, по возвращении домой после того, как осудил двух своих сыновей, которые присоединились к Тарквинию и были в заговоре против римской свободы; ликторы приносят их тела для погребения» (1789). Нужно заметить, что эта картина, выставленная в Салоне в том же году, приковала к себе всеобщее внимание тем, как был представлен герой: для него гражданский долг оказался превыше всего, в том числе и отцовских чувств.
Сам Давид лично принимал активное участие в революционных событиях, благодаря чему был избран в депутаты Конвента, стал членом клуба якобинцев, приблизился к Робеспьеру. Заняв ответственный пост, Давид во многом повлиял на художественную жизнь страны: по его проекту ликвидируется Королевская академия, реорганизуется система художественного образования, а Лувр становится первым в Европе государственным музеем, открытым для массового зрителя.
Помимо занятий политикой, Давид вел большую педагогическую деятельность: руководил крупнейшей мастерской в Школе изящных искусств, занимался вместе с учениками оформлением массовых празднеств революционного характера, моделировал костюмы должностных лиц и обмундирования войск, причем делал все это в духе римской классики. Общественная жизнь того периода была отражена Давидом в композиции «Клятва в зале для игры в мяч» (1789), которая, несмотря на огромный собранный материал, так и осталась незаконченной по той причине, что стремительное развитие революционных событий смело со сцены многих лиц, без которых она не могла считаться законченной.
Среди материала к «Клятве...» были десятки портретных рисунков, характеризующихся достоверностью и правдивостью, среди которых, например, рисунок головы Лепелетье де Сен-Фаржо, убитого монархистами. Позже Давидом была написана картина, прославляющая этого героя революции. К сожалению, она не сохранилась, но до настоящего времени дошла гравюра Тардье, исполненная по этому рисунку. На ней Лепелетье изображен на траурном ложе, полуобнаженным, с зияющей раной, так, как он был представлен в действительности во время всенародного прощания. При взгляде на изображение возникает впечатление, что в саркофаге лежит не обычный человек, а слепленная с него скульптура. Этот эффект был достигнут при помощи линий красиво откинутой назад головы и пластично вылепленных форм тела, что присуще принципам классицизма. Своей работой Давид не столько хотел запечатлеть убитого, сколько создать образ патриота своей родины и напомнить о той опасности, которой подвергается молодая республика. Этой же цели служит созданный им контраст: пластическая красота и кровавая рана, а над телом — меч, символизирующий угрозу, нависшую над революцией.
А вот к образу убитого Марата художник подошел несколько иначе («Смерть Марата», 1793). Хотя задача, которую он себе ставил, осталась прежней — воздействовать на чувства зрителей и преподать им очередной урок патриотизма, в этой картине Давид стремится к конкретизации характера, свойственной большинству его портретов. Поэтому он решил изобразить убитого лидера таким, каким представлял его себе в момент смерти. В одной руке Марат еще держит перо, а другая непроизвольно сжимает письмо Шарлотты Корде.
Если в картине «Убитый Лепелетье» художник скрыл некрасивость профиля героя, запрокинув его голову,
В революционные годы мастер продолжает усердно работать в портретном жанре, причем его моделями становятся не только патриоты и революционные деятели, но и люди простого звания. Характерной особенностью этих произведений является точная детализация индивидуальных черт портретируемых. Все чаще и чаще Давид изображает людей на гладком фоне, который не отвлекает внимания на посторонние, не столь существенные моменты. Художника в большей мере интересует передача посредством живописи самых разных психологических состояний. К числу лучших его работ этого периода относятся «Автопортрет с палитрой» (1794), портреты супругов Серизиа (1795). С этого времени в мастерской Давида начинает складываться то классическое направление в искусстве, которое позднее будет названо ампиром (что означает «стиль империи»).
Революционный переворот, произошедший 9 термидора 1794г., настиг художника и революционного деятеля столь внезапно, что он не успел ничего предпринять и в результате был арестован и препровожден в Люксембургский дворец, в котором пробыл весьма недолго. Уже в скором времени он предстал перед судом, отрекся от М. Робеспьера и был освобожден. За время нахождения в тюрьме Давид успел написать уголок Люксембургского сада (1794), наполненный спокойствием и умиротворением, и автопортрет (1794), оставшийся незаконченным, в котором царит совершенно противоположное чувство.
Примерно в это же время Давидом было написано одно из самых значительных полотен эпохи — «Зеленщица» (1795). Существует мнение, что данное произведение не принадлежит его кисти, однако это предположение ничем не подтверждено, а значит, нет оснований не принимать эту работу во внимание, тем более что она очень близка творчеству Давида. На картине изображена женщина из народа, по-прежнему верная идеям революции. Она настороженно и внимательно за кем-то наблюдает, а с губ может вот-вот сорваться гневное слово протеста. По сути, этот образ можно рассматривать и как образ самой революции, недаром между синим фартуком и белой повязкой ярко пламенеет красная косынка (три цвета революционного знамени).
В 1795 г. Давид задумал полотно «Сабинянки останавливают битву между римлянами и сабинянами» (реализация данного замысла произошла только в 1799 г.). В этой работе художник намеревался показать возможность примирения враждующих партий. Однако сам живописец не верил в такой исход, а потому картина получилась излишне холодной и академической. В результате в творчестве Давида вновь наблюдается расхождение между портретом и картиной на историческую тему, что было свойственно ему в дореволюционный период. Можно сказать, что это был своеобразный шаг назад. Но нельзя также забывать и о том, что данное обстоятельство было присуще не всем его работам — некоторые портреты конца века были созданы в новой манере.
В этом отношении наиболее характерен портрет молодого Энгра (1800), необычайно мягкий и живописный. В нем отсутствует ярко выраженная объемность и линейность, и хотя наблюдаются четкие границы освещенных и затемненных мест в трактовке лица, контраст создан не для моделирования объема. Свет, падающий с одной стороны, введен для усиления выразительности и одухотворенности образа.
Так же как и в портретах многих других живописцев, в работах Давида всегда можно с большой точностью определить отношение автора к изображаемому герою. Особенно ярко это проявилось в таких работах, как «Госпожа Рекамье» (1800), «Бонапарт на перевале Сен-Бернар» (1800) и др.
На первом портрете изображена грациозная молодая женщина, расположившаяся на ложе, выполненном в античном стиле мебельщиком Жакобом; рядом с ней стоит античный подсвечник. Модный в то время греческий хитон изящно драпирует стройную фигуру, а прическа «a la grecqua» обрамляет красивое лицо с большими умными глазами. И хотя художник с большой симпатией рисует линии ее нежного лица и грациозной фигуры, все же у зрителя не возникает ощущения внутренней связи живописца с моделью, он понимает, что мастер только любуется ею. С этого времени обращение к античности — лишь предлог для того, чтобы сотворить особый мир, далекий от современности, мир чисто эстетического любования.
Что касается портрета «Бонапарт на привале Сен-Бернар», то до него живописцем в 1897 г. был начат другой портрет, отличающийся большей жизненностью и драматической выразительностью (портрет остался незаконченным). Незавершенную работу отличает отсутствие заранее заданной идеи и оформленности композиции — качеств, свойственных художественной манере Давида. Здесь рядом с неожиданно неровными мазками краски, которой предполагалось закрасить мундир, лицо с напряженноволевым, огненным взглядом кажется особенно пластичным, четко вылепленным. Вместе с тем картина сохраняет ощущение наброска, как бы выполненного с натуры (портрет должен был войти в большую, так и не написанную композицию). Совсем в ином плане написан конный портрет знаменитого полководца на привале Сен-Бернар. В это время Давид видел в Наполеоне только героя-победителя и принял заказ изобразить его спокойным на вздыбленном коне. Однако позировать Бонапарт отказался, мотивируя это тем, что мало кого интересует реальное сходство, достаточно выразить суть гения. Живописец выполнил пожелание и создал произведение, похожее в большей степени на памятник, а не на портрет полководца.
В 1804 г. Наполеон Бонапарт стал императором, а Давид получил звание первого живописца императора. Наполеон выразил желание, чтобы в произведении искусства было прежде всего отражено восхваление империи, и тогда Давид по его заказам написал две крупные композиции: «Коронование императора и императрицы» (1806–1807) и «Присяга армии Наполеону после раздачи орлов на Марсовом поле в декабре 1804 г.» (1810). На первом полотне художник стремился представить коронацию так, как она происходила в действительности, с максимальной объективностью. Каждое лицо изображено с большей экспрессией и психологичностью; идеализированы только образы Наполеона и Жозефины, выделенные светом. «Коронование...» характеризуется новой, более яркой цветовой гаммой (здесь присутствуют черные, белые, зеленые, красные и золотистые тона), в которой угадывается стремление живописца передать краски такими, какие они есть на самом деле, и несоответствием между реалистическим портретом и театрально напыщенной и вялой композицией.
Все работы последующего периода, выполненные в жанре портрета, отличаются высоким мастерством, чего нельзя сказать об исторических и аллегорических композициях, которые утрачивают революционный пафос и становятся холодными и академическими. В некоторых полотнах наблюдается замена строгого стиля претенциозной изысканностью и красивостью («Сафо и Фаон», 1809).
В последние годы существования империи, в то время, когда над Францией нависла угроза вторжения, мастер выставил картину «Леонид в Фермопилах» (1799–1814). Данный поступок можно рассматривать как призыв художника к защите отечества. Однако все попытки подобного рода заранее были обречены на неудачу, так как события термидора и империя основательно подорвали патриотизм и гражданскую доблесть республиканцев. Да и сама композиция получилась чересчур безжизненной и академической, что также не могло вызвать того энтузиазма, которым были встречены работы Давида времен Республики, повествующие о республиканских добродетелях и гражданской доблести древних греков и римлян.
В 1814 г. власть перешла к Бурбонам, и художник, голосовавший в Конвенте за казнь Людовика XVI и принимавший активное участие в революционных действиях, был изгнан из Франции и нашел пристанище в Брюсселе, где и прожил до конца своих дней.
Нужно отметить, что все большое и значимое в творчестве Давида предреволюционного периода оказалось уничтожено в годы реакции, и только его портреты (в большинстве случаев безымянные) по-прежнему остаются достойными внимания. Лучшей портретной работой, созданной живописцем в годы изгнания, принято считать «Портрет старика», написанный в 1815 г.
Умер живописец в 1825 г.