Homo Ludens

Введение

Йохан Хейзинга – выдающийся голландский историк и культуролог. Он оставил современному поколению богатое наследие и совершенно новую концепцию в культурологии. Выбор темы данной курсовой работы обусловлен тем, что Й. Хейзинга не похож на других исследователей мировой культуры, его оригинальная концепция внесла большой вклад в изучение истории мировой культуры.

Имя выдающегося голландского историка и мыслителя Й.Хёйзинги из­вестно в России давно. Сначала оно прозвучало в узком интеллектуальном кругу, так как официальная советская идеология с недоверием относилась к создателю «Homo Ludens», бывшему одним из властителей дум западной интеллигенции. В 60-е годы в «Вопросах философии» появи­лась статья С.С. Аверинцева, тогда еще молодого, но очень авторитетного ученого, посвященная анализу культурологии Й.Хёйзинги, которая поло­жила начало серьезному изучению его наследия в нашей стране. В 1988 г. в серии «Памятники исторической мысли» увидело свет в русском переводе знаменитое сочинение Й.Хёйзинги «Осень Средневековья», а в 1992 г. вышли «Homo Ludens» и «В тени завтрашнего дня». Это только часть теоретического наследия, опубликованного в Европе в 9 томах. Популярность И. Хейзинги имела подготовленную почву. Помимо С.С. Аверинцева в 60-е и последующие годы к анализу творчества Й.Хейзинги обратились отечественные исследователи такие, как Т.А Кривко-Апинян, Л.С. Боткин, А В.Михайлов, Н.А Колодки, И.И.Розовская, Г.М.Тавризян. В их статьях и книгах очень бережно и доброжелательно представлена оригинальная концепция истории мировой культуры Й.Хейзинги

После этого сложилась новая ситуация - с творчеством Й.Хейзинги познакомились не только профессионалы, но многие из тех, кто интересу­ется историей и культурологией, а познакомившись, обнаружили близость идей и мироощущения Й.Хейзинги российской ментальности и почувство­вали насущную необходимость новой встречи с прославленным историком. Это пробудило редколлегию «Памятников исторической мысли» РАН и фирму «Культура» Издательской группы «Прогресс» предпринять новое трехтомное издание сочинений Й.Хёйзинги, в которое войдут «Осень Средневековья», «Homo Ludens», «Эразм», другие важнейшие работы и письма в переводе Д.В. Сильвестрова.

. В культурологии И. Хейзинги можно выделить три аспекта:

Во-первых
, историографический анализ эпохи позднего Средневековья в Нидерландах, европейской культуры XV в.

Во-вторых
, роль Игры в возникновении и развитии культуры всех времен и народов.

В-третьих
, анализ духовного кризиса западной культуры, Духовной трагедии человечества, связанной с фашизмом и тоталитаризмом.

Целью моей курсовой работы является анализ творчества Й. Хейзинги, выделение его целостной культурологической концепции на основе трех его произведений, при этом естественно учитывая критику в адрес ученого. На основе всего этого моей задачей является сделать вывод о вкладе данного автора в развитие теории и истории мировой культуры.

Источниками, с помощью которых будет проведено исследование, являются книги «Осень Средневековья», «HomoLudens», «В тени завтрашнего дня». «Осень Средневековья» - работа, увидевшая свет в 1919 году, интересна как для изучения теории культуры, так и для изучения культуры повседневности. Но нас интересует только первый аспект. В этом произведении Хейзинга обратился к рассмотрению форм повседневной жизни и изучению ментальности, как позже назовут эту методологию последователи Й.Хейзинги. Идеи, заложенные в «Осени Средневековья» позже возьмут за основу создатели французской школы «Анналов» Ф.Бродель, Ле Гофф, Февр и другие. В 1938 году выходит еще одна работа ученого «HomoLudens», в которой ученый обращается к сфере человеческого существования. В этой работе Й. Хейзинга излагает свою оригинальную концепцию культуры. Хейзинга публикует свою книгу как «протест против лживой игры, против использования игровых форм в антигуманных целях, в защиту «настоящей игры. Противопоставить игру кризису, игрой спасти культуру – вот цель моего произведения».[1]
И последняя работа, которая будет мной рассмотрена это трактат «В тени завтрашнего дня» (1935 г.), где автор, как и многие другие исследователи и культурологи ХХ века, рассматривает кризис культуры и, что важно, излагает основные условия, при которых может существовать культура. С первого взгляда кажется, что между этими работами нет ничего общего, но они преемственны. В них ясно прослеживается четкий, ясный, эмоционально-выразительный язык автора.

Для анализа творчества голландского ученого будет использован герменевтический и компаративистский методы. На основе герменевтического метода основано вчувствование в текст, его понимание, а компаративистский метод поможет сравнить различных исследователей, писавших о Й. Хейзинге и интерпретировать на основе этого сравнения целостную концепцию автора своими словами.

1.
Жизненный путь Йохана Хейзинги

Жизненный путь и судьба теоретического наследия Й.Хейзинги были полны драматическими событиями.

Йохан Хейзинга родился 7 декабря 1872 года в небольшом городе Гронинген, что на севере Голландии. Несколько поколений его предков были протестантскими священниками менонитского толка. В семье строго соблюдались религиозные традиции меннонитов, проповедовавших нравственную жизнь, пацифизм и этику ненасилия, воздержание от светских удовольствий, браки внутри общины. Его отец вначале продолжил семейную традицию, поступив в духовную семинарию, но затем увлекся естествознанием и математикой, оставив духовное поприще. В отличие от отца, уже с самого начала своей жизни Й. Хейзинга был абсолютным гуманитарием и не интересовался естественными науками. В гимназии Хейзинга увлекся семитскими языками - ивритом и арабским. Знавшие его отмечали, что он всегда работал без спешки и суеты, при этом, не ставя перед собой никаких целей. Он изучал только то, что ему было интересно само по себе. В своей автобиографии "Мой путь историка" он говорит, что не был усердным читателем. При этом с юности за Хейзингой закрепилась слава человека, который рано встает и все успевает. Хотя его любимым занятием были просто одинокие прогулки, во время которых так хорошо думается. Он ценил свои мысли и старался просто понять то, что парит в воздухе.

Семья Хейзинги не была богатой и у нее не хватило денег, чтобы послать сына в Лейденский университет, где он смог бы продолжить изучение семитских языков. Пришлось ограничиться университетом в Гронингене, где была специальность "Голландская филология".

Юный Й. Хейзинга был подчеркнуто аполитичен. Он не читал никаких газет и считал, что настоящая жизнь пребывает в душе человека. Искусство Хейзинга почитал выше жизни, точнее - ее высшей ступенью. После Гронингена он продолжил обучение в Лейпциге, где изучал славянские языки, а также литовский и древнеирландский. Его диссертация называлась: "О видушаке в индийской драме" (видушака - шут), для чего ему понадобилось прочитать на санскрите большинство древнеиндийских пьес. В работе Хейзинга показал глубокое отличие восточного понимания смешного от европейского. После защиты диссертации он не нашел работы по специальности, и ему пришлось пойти обычным гимназическим учителем истории в Харлеме. Он избирает своеобразный метод обучения истории по картинкам. Уже в эти годы он предпочитает "связный образ истории", который впоследствии широко использует в своих исторических трудах. В 1950 г. сборник этих рассказов "Окно в мир" был издан в Голландии.

В 1903 г. Й.Хейзинга становится приват-доцентом истории древнеиндийской литературы в университете в Амстердаме, но, читая курс "Ведийско-брахманская религия", чувствует перемену в своих научных интересах. Его увлекает позднее средневековье западной культуры. Он переходит на кафедру истории Гронингенского университета и работает профессором с 1904 по 1915 г . За время преподавания он практически не опубликовал ничего. С точки зрения классических университетских традиций - почти нонсенс. Уже в эти годы возникает замысел книги "Осень Средневековья", которая издается в Голландии в 1919 г. и приносит ему всемирную славу и известность. Она переводится в различных странах, а в 1988 г. впервые публикуется на русском языке. Во время одной из прогулок голландского ученого осенила идея: позднее Средневековье - не провозвестие будущего, а отмирание уходящего в прошлое. Уходила в прошлое история, начавшаяся от республиканского Рима.

В 1915 г. он переходит в Лейденский университет, возглавляет кафедру истории, а затем становится ректором. В Лейдене он проработал вплоть до 1942 г., когда во время фашистской оккупации университет был закрыт.

В своих трудах по истории мировой культуры Хейзинга погружен в отдаленные эпохи, в них постоянно ощущается пульс современных проблем. Размышления о судьбах культуры, взаимоотношениях культуры и власти, кризисе духовности в формах повседневной жизни, умонастроениях и ценностях обращены к новой реальности середины XX века. Таковы его работа «В тени завтра. Диагноз культурного недуга нашего времени», опубликованная в 1935 г., переведенная на многие европейские языки, но запрещенная в годы фашизма, а также книга «Истерзанный мир», изданная в 1945 г., после окончания II мировой войны. Й.Хейзинга становится видным общественным деятелем, он избирается президентом Академии наук в Амстердаме, а с 1938 г. председателем Международного комитета по культурному сотрудничеству Лиги Наций.

Интеллектуальный статус Хейзинги в Европе был необычайно высок, хотя и в достаточно узких кругах. Тем не менее, для своей страны он был одним из интеллектуальных и моральных лидеров. В Европе же и в Америке его идеи расходились как горячие пирожки. Причем слишком многие не только не ссылались на Хейзингу как на первоисточник своих упражнений, а, скорее, стремились уколоть его как пусть и блистательного, но непрофессионала. Он не обижался и никому не отвечал на упреки. Гуманистические идеи были изложены в книгах "Эразмус" (1942), посвященной биографии Эразма Роттердамского, а также в работе "Голландская культура XVII века" (1933), Необычайную популярность приобрела работа Homo Ludens (1938), отличающаяся новым подходом в освещении сущности, происхождения и эволюции культуры, энциклопедической эрудицией, блеском литературного стиля. В ней изложена культурологическая концепция Й.Хейзинги. В предисловии он писал, что человеческая культура возникает и развертывается в игре. Это убеждение зародилось у него еще в 1903 г., а в 1933 он посвятил этой проблеме вступительную речь при избрании ректором Лейденского университета, назвав ее "О границах игры и серьезного в культуре". Затем эти идеи излагал в Цюрихе, Вене, Лондоне в докладах "Игровой элемент культуры". В этой работе наиболее полно воплотился гуманистический, жизнелюбивый, нравственно светлый, творческий мир Й.Хейзинги[2]
.

Началась Вторая мировая война. Голландия была оккупирована почти без боя. Но и сопротивление не прекращалось. Хейзинга не участвовал в нем, но оставался гуманистом, не желающим сдавать своих позиций. И таким он был для всех антинацистов. В конце концов, Лейденский университет, где к тому времени (с 1932 года) ректорствовал Хейзинга, был закрыт, а сам он оказался в лагере для интернированных. В качестве заложника. Нацисты знали, кого взять. Но не знали его самого. Он оставался историком. 3 октября 1942 года он выступил перед интернированными с лекцией. Это случилось в годовщину снятия осады Лейдена испанцами, состоявшегося в 1574 году. Он говорил о свободе, мужестве, стойкости. А в конечном итоге - о доброте и мудрости. Это была его ментальность. Это была его культура. Немецкие ученые, равно как и оставшиеся на свободе ученые-гуманитарии оккупированной Европы, не побоялись выступить в его защиту. Он был освобожден из лагеря интернированных и сослан на жительство в небольшую деревушку под Арнемом.

Он был уже немолод. Он прекратил принимать пищу и умер от истощения 1 февраля 1945 года.

2.Новые подходы Йохана Хейзинги в изучении истории мировой культуры

2.1 Изучение исторической ментальности как основа методологии Й. Хейзинги.

Хейзинга – прежде всего историк рассказывающий. Его теоретические взгляды на историческое исследование, на его предмет и методологию могут быть уяснены в первую очередь через его историографию, в которой воплотилось его понимание задач воссоздания облика прошлой культуры. Живое и яркое видение истории, тонкое мастерство анализа исторических форм принесло Хейзинге славу «Буркхардта ХХ века». Хотя его взгляды на историю, оригинальность его методологии подвергались жесткой критике. Хейзинга высказывался по широко дискутируемым вопросам теории как бы уклончиво и неохотно, его теоретическим формулировкам свойственна недоговоренность, нелюбовь к категоричности. Этим Хейзинга также не мог завоевать доверия у представителей академической науки. «Осень Средневековья» - уникальное произведение, в котором слишком мало сказано о проблемах и методологии, но очень широко описано живое видение жизни. Этот труд, переведенный за короткое время на многие языки мира, подвергся критике со стороны представителей строгой исторической науки. Коллеги Хейзинги особенно резко отреагировали на это произведение. Один из них сказал, что это роскошная вещь, но речь в ней идет явно не об истории.

Много шло споров о том, к какому направлению западной исторической мысли отнести Хейзингу. Его причисляли и к приверженцам «индивидуализирующей» истории, неогегельянцы и неокантианцы расценивали его как приверженца «антиисторизма».

Выше говорилось о критике методологии Й.Хейзинги. Так, например, Д. Кантимори в серии критико-биографических очерков «Историки и история», отдавая должное выдающемуся медиевисту, отмечает, что у Хейзинги никогда не было четких «работающих» историографических идей, во всяком случае в том, что касается политической и экономической истории. Видный неогегельянец К. Моранди, со своей стороны, замечает: «Хейзинге - историку, щедро и, если так можно выразиться, элегантно наделенному вкусом, тонкостью, культурой, - всегда не хватало солидной методологической базы».[3]

Хейзингу действительно многое сближает с индвидуализирующей историографией, прежде всего с немецкой баденской школой. В борьбе между социологией и историей, интересы Хейзинги принадлежали безоговорочно истории.

Что касается изображения ученым временных пластов – кризисных эпох (зрелых и уже готовящихся к увяданию), то можно проследить некоторое сходство с традицией идеалистического историзма, тенденцию к конкретике, исторической эмпирии, которые исключают вопрос об общем. Но «Осень Средневековья» - работа, наполненная интересом к живой истории, к исследованию культурной эпохи как целого, к анализу форм жизни и мышления. Хейзинга рассматривает позднесредневековую культуру в ее синкретизме: это картина исторических форм мышления, стиля жизни и этикета, лишенная индивидуализации. Крупные черты эпохи предстают в кропотливом анализе культуры повседневности. Хейзинга, прежде всего, обращает внимание на нравы, политические и экономические установки, не на искусство. Все это делается для того, чтобы читатель не стал жертвой «оптического обмана», обращая внимание лишь на сохранившиеся шедевры того времени.

Во всех сторонах средневековой жизни, по мере анализа их автором, прослеживается глубокая противоречивость (между характером людей и социально-политическим регламентом жизни, между идеалами и реальностью). Нефункциональность социально-политической жизни сочетается с консерватизмом духовных представлений общества. При всем этом общество движется к гибели, причина которой кризис, истощение духовного потенциала общества.

В центре внимания историка не только политические акции, но и коллективное общество, его соотнесенность со шкалой ценностей, им же принятой. Как пишет Тавризян: «При этом Хейзинга никогда не был сторонником «психологизирующей» истории: проблемы общественного сознания рассматриваются им в рамках обобщенной задачи типологизации исторической культуры».[4]

Обратимся подробнее к книге «Осень Средневековья». Основное содержание книги заключается в попытке увидеть в 14-15 вв. не возвещение Ренессанса, но завершение Средневековья; попытка увидеть средневековую культуру в последней ее жизненной фазе. При этом для Й.Хёйзинги культура не совокупность высших достижений, идей или произведений искусства, но прежде всего «тип жизни», «повседневность», мир общепринятых представлений, обра­зов, чувств - того, что принято теперь называть ментальностью. Отправной точкой этой работы была потребность лучше понять искусство братьев Ван Эйков и их последователей, потребность постигнуть их творчество во взаимосвязи со всей жизнью эпохи. Как писал сам Хейзинга: «Формы, в жизни, в мышление – вот, что я пытаюсь здесь описывать. Приближение к истинному содержанию, заключенному в этих формах, - станет ли и это когда-либо делом исторического исследования?»[5]

«Осень Средневековья» Йохана Хейзинги стала базисом, на котором впоследствии выстроились такие работы, как «HomoLudens» и «В тени завтрашнего дня». Она пригодна для широкого круга читателей, читается скорее, как исторический роман, нежели научный труд. Именно здесь перед нами предстает известная парадоксальность ученого, его нетипичное видение истории.

В работе Хейзинга не просто повествует историю культуры Средневековья, но и саморазвивается внутри этой работы, как автор. Возникают две картины мира, которые вступают в диалог между собой. Во всем этом можно усмотреть герменевтический подход к исследованию. Хейзингу часто критиковали историки в недостатке методологии. Но его безмятежность и переживание истории внутри текста, само по себе создает своеобразную методологию.

«Осень Средневековья» посвящена эпохе, жизнь которой проходила на фоне непрекращающегося призыва «помни о смерти». Хейзинга ис­следовал формы жизненного уклада и формы мышления в XIV-XV вв. во Франции и в Нидерландах, собственно в Бургурдии, государстве, объеди­нявшем часть территорий современной Франции, Бельгии и Нидерландов.

В интерпретации культуры Хейзинга опирается на историографическую традицию, наиболее ярко представленную швейцар­ским историком Я.Буркхартом (1818-1897), смотревшим на историю с позиций «старомодного гуманизма», ренессансных представлений о чело­веке, высокой игры со всеми ценностями культуры, бесконечно «перели­вающимися» одна в другую, не зная ограничений времени и пространства.[6]
Однако не одна только традиция опре­деляет научные, творческие устремления голландского медиевиста. Он воспринимает мощные импульсы новых исканий, характерных для гума­нитарных наук, и в особенности для истории, в первые десятилетия XX века. В то время уже ощущалась мощная потребность показать историю не традиционно, не заключенной в искусственный причинно-следственный универсум, но почувствовать подлинный жизненный вкус и выявить куль­турные ее облики.

Вместе с тем находящийся «на перекрестке» культурных и научных тече­ний начала века Й.Хёйзинга занимает свое, только ему принадлежащее ме­сто в науке, истории и культурологии нашего столетия. Он был наделен да­ром, почти уникальным для историка, но встречающимся у настоящих ху­дожников, - своим видением, способностью реализовать собственную субъективность, придавая форму вечно изменяющемуся миру - форму, по­зволяющую с наибольшей полнотой выявить сущность того, что «увидено».

2.2 Анализ форм культурной и повседневной жизни Средневековой Европы
XIV
-
XV
вв.

В работе Хейзинги Средневековье представляется в контрасте форм. Все стороны жизни выставлялись напоказ кичливо и грубо. Картина средневековых городов возникает как на экране. Повседневная жизнь возбуждала и разжигала страсти, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города. Все события обставлялись живописной символикой, музыкой, плясками, церемониями. Это относилось и к народным праздникам, и религиозным мистериям, и великолепию королевских процессий[7]
.

«Необходимо вдуматься в эту душевную восприимчивость, в эту впечатлительность и изменчивость, в эту вспыльчивость и внутреннюю готовность к слезам – свидетельство душевного перелома, чтобы понять, какими красками и какой остротой отличалась жизнь этого времени»[8]
, - так начинает Хейзинга главу «Яркость и острота жизни».

«Осень Средневековья» насыщена историческими фактами, событиями, именами, географическими названиями, делающими повествование обоснованным и реальным. И есть еще одна особенность – это книга о родной культуре Хейзинги: Бургундии XV в., Фландрии, Нидерландских графствах. Это своеобразная культурная археология, извлекающая из-под древних пластов и наслоений «обломки» прежней жизни, чтобы сделать ее понятной для современников, когда далекое прошлое становится близким, чужое – своим, безразличное – дорогим, объединяясь в единый ствол культуры.

Средневековое общество и все его церемониалы отражали строгую иерархию сословий, которая по смыслу и значению воспринималась как «богоустановленная действительность». Социальная структура общества была стабильна, закреплена профессиональными занятиями, положением в системе господства и подчинения, наследовалась от поколения к поколению, имела четкие нормы и предписания в одежде и поведении.

Духовенство, аристократия и третье сословие составляли незыблемую основу общества. Аристократии надлежало осуществлять высшие задачи управления, заботу о благе; духовенству – вершить дело веры; бюргерам – возделывать землю, заниматься ремеслом и торговлей. Однако третье сословие еще только набирало силу, поэтому ему и не отводится значительного места в культуре.[9]

Все стилизованные формы придворного поведения преобразовывали грубую действительность в сферу благородной гармонии. Придворный этикет играл большую роль. Мода становится важной сферой искусства. Символика цветов в одежде раскрывала внутренние чувства. Состояние упадка и безнадежности людей Средневековья нашло утешение в мечтаниях, роскоши, искусстве. Выставлять страдания напоказ - красиво. Плач над покойником, облеченный в художественные формы - есть древнейший элемент культуры.

Общественным мнением Средневековья владеет «рыцарская идея»
. С ней связывают предназначение аристократии, добродетели и героические подвиги, романтическую любовь к Прекрасной Даме, далекие походы и турниры, доспехи и воинские доблести, риск для жизни, верность и самоотверженность. Дак что же такое рыцарский идеал? В первую очередь это жизнь, полная подвигов, воинской доблести. Идеал заключал в себе атмосферу риска для жизни, верности, самоотверженности, «сочувствие при виде доблести своего боевого товарища». Хёйзинга говорит, что именно это примитивное, аскетическое переживание составляет основу рыцарского идеала. Но идеал играл также и роль маски, за которой скрывался мир корыстолюбия и насилия. И все же к этому идеалу стремились, ещё с детства ребенка учили держать в руках меч, защищать слабых и обездоленных, совершать подвиги во имя любви. Главное не запятнать свою честь, так чтобы потом вход в высшее общество был открыт потомкам. Большая связь с религией ещё серьезнее окутывала рыцарскую жизнь. Отбить Гроб Господень у турок - это уже не только дело чести, но и дело веры. Смерть для рыцаря это дело обычное, они были готовы умереть в любой момент, но умереть с чистой совестью и чувством совершенного долга. Легенды о великих героях древности помогали устояться идеалу. «Рыцарство не было бы жизненным идеалом в течение целых столетий, если бы оно не обладало необходимыми для общественного развития высокими ценностями, если бы в нем не было нужды в социальном, этическом и эстетическом смысле»[10]
. Чем больше культурный идеал стремился к так называемой добродетели, тем больше явным становится разграничение между формальной стороной жизненного уклада и реальной действительностью. Хейзинга пишет, что обновляющаяся культура стремится к тому, чтобы прежние формы были избавлены от непомерно высоких помыслов. Рыцаря сменяет французский дворянин, дворянин сменяется джентльменом и т.д. В следующих стадиях рыцарский идеал избавляется от шелухи и фальши.

Но есть еще одна черта, необычайно важная для понимания рыцарства как стиля жизни. Это – романтическая Любовь
.

Для того, чтобы стать культурой эротика должна была обрести форму. Форму она могла обрести только в романтике. «В этом же проявляется грандиозное устремление культуры: влечение к прекрасной жизни, потребность видеть жизнь более прекрасной, чем это возможно в действительности,- и тем самым насильно придавать любви формы фантастического желания, на сей раз переступая черту, отделяющую человека от животного. Но и здесь есть свой жизненный идеал: идеал безнравственности»[11]
. Эпиталамический жанр питал культуру. Его тема-это удовлетворение само по себе, то есть прямая эротика. Этот жанр можно также рассматривать как форму жизненного уклада, которая обещает приближение счастья и удовлетворение желаний, то есть непрямая эротика. Вот здесь то, на фоне непрямой эротики, и создается «Библия» Средневековья, его легенда, учение- это «Роман о розе». Роман, который обсуждали ученые мужи, люди того времени. В нем прославляется флирт, прославляется благородная и рыцарская любовь, в тоже время девственность предается анафеме., сексуальному мотиву отводится центральное место. Роман писался несколькими авторами, поэтому наполнен некоторыми противоречиями. Он пишется в форме сновидения, и главную роль в нем играют чувства. Но все же его огромное значение в культуре Средневековья просто неоценимо. « Роман о розе» поставил в рамки эротику и стилизовал любовь.

В противовес Любви, воплощающей жизненную силу, в Средневековой культуре возникает образ Смерти
. Он навязывается человеку на протяжении всей его жизни. Было два способа воздействия на массы: это гравюра и проповедь. Три темы жалобы о конце всего земного великолепия: во-первых, где все те, кто ранее наполнял мир великолепием, мотив картины тления, мотив Пляски Смерти. Обратим внимание на мотив Пляски смерти. Смерть была запечатлена в искусстве в нескольких вариантах: в виде всадника, скелета или эринии. В 14 веке появляется слово «macabre», которое означало имя собственное, но потом соединилось со словом «танец». Так вот макабрическое изображение смерти мы часто встречаем в искусстве Средневековья. Это было немалой культурной идеей. Перед лицом смерти все равны. Здесь звучит не только предостерегающий мотив, но и мотив социальный. В изображении самой знаменитой Пляски смерти на кладбище Невинноубиенных младенцев в Париже присутствуют все слои общества, и даже женщины, которых первоначально не было. Сама смерть представляется в образе главного танцора, отсутствует лишь момент самого смертного часа. Людям надлежало лишь размышлять об этом.

«Религиозная мысль позднего Средневековья, пишет Хейзинга, знала только две крайности: жалобу на то, что все преходяще, на неизбежность утраты силы, почета, мирских наслаждений, на исчезновение красоты - и ликование по поводу спасения души и обретения вечного блаженства»[12]
. Все, что посередине не находит себе выражения. Живые чувства каменеют в леденящих изображениях Пляски смерти.

Атмосфера религиозного напряжения проявляется как невиданный расцвет искренней веры. Возникают монашеские и рыцарские ордена. В них создается свой уклад жизни. «Жизнь была проникнута религией до такой степени, что возникала постоянная угроза исчезновения расстояния между земным и духовным»[13]
, - отмечает Хейзинга.

Средневековое сознание охотно обобщало отдельные эпизоды жизни, придавая им прочность и повторяемость. Особые опасения вызывала у обывателя мрачная сфера жизни, связанная с нечистой силой, нарушающей установленный жизненный порядок.

Франко-бургундская культура позднего Средневековья отразилась в различных видах искусства. Больше всего она известна последующим поколениям по изобразительному искусству. Однако Хейзинга считает, что живопись и скульптура дают несколько иллюзорную и потому одностороннюю картину, ибо из них улетучиваются горечь и боль эпохи. Наиболее полно все беспокойства и страдания, радости и надежды запечатлены в словесном, литературном творчестве. Но письменные свидетельства не исчерпываются литературой. К ним добавляются хроники, официальные документы, фольклор, проповеди. Особую художественную ценность имеют алтари в храмах, церковная утварь и облачения, вымпелы и корабельные украшения и т.д. Музыка приобретала особое значение, ибо включалась в богослужения, побуждала к созерцательности и набожности. Звучание органа усиливало молитвенное состояние человека, вызывало эстетическое наслаждение.

Таковы основные черты эпохи Осени Средневековья. Но важно помнить, что Хейзинга написал книгу об Осени Средневековья, о завершении одного исторического периода и начале новой эпохи. Ренессанс наступит только тогда, когда отойдет отрицательное отношение к жизни, появится новый тон жизни. Ибо на данный момент гуманистические представления ещё находились на почве средневековых идей. Но античность, как свежий ветер, подует и внесет свои коррективы в сознание эпохи.

Вывод:

Таким образом, можно сделать вывод, что «Осень Средневековья» опередила свое время. Идеи и новый метод в изучении истории культуры был позже использован представителями школы «Анналов». Хейзинга не стремился к строгому историзму, за отсутствие которого его столь сильно критиковали современники. Он смог погрузить нас в мир Средневековья, показать содержание форм жизни и мышления. Хейзинга даже не ставил своей целью развернуть перед нами историю в том формате, в котором мы привыкли ее видеть, хотя и Хейзинга раскрывает перед нами картину многоликих исторических событий. «Осень Средневековья» - это своего рода роман, который легко и просто читается.

Й. Хейзинга ставит в исследовании мировой культуры задачу особой сложности: увидеть средневековую культуру на последней жизненной фазе и представить новые побеги, постепенно набирающие силу. Культурологическая концепция Хейзинги, его особенный стиль прослеживается далее в других его работах. Книги «Человек Играющий» и «Осень Средневековья» дополняют друг друга, некоторые тенденции последней проясняются благодаря первой, - какого бы уровня они ни были, выступают как симптом или как сигнал. Они – сигнал изменений, которые совершаются во взгляде на историю, и, главное, они не знак тех изменений, которые продумывает сам историк или, быть может, о которых он как раз не задумывается, но знак изменений, совершающихся в самом же широком культурном сознании.

Для культурологии это произведение Хейзинги имеет очень большое значение. Так как он преподносит нам не полную голыми фактами историю, а именно историю культуры.

3.Проблемы философии культуры в творчестве Й. Хейзинги

3.1
Культура: основные характеристики

Йохан Хейзинга в работе «В тени завтрашнего дня» выделяет основные характеристики культуры, наличие которых говорит, по его мнению, о существовании ее как феномена.

1. Культура требует известного равновесия духовных и материальных ценностей.[14]
Это означает, что различные сферы культурной деятельности реализуют каждая в отдельности, но в рамках целого важную жизненную функцию. Гармония – это порядок, общий ритм жизни данного общества. Оценка культурного состояния народа измеряется духовными и материальными ценностями. Культура также не может стать высокой, если в ней нет милосердия.

2. Всякая культура содержит некое стремление и направлена на какой-то идеал. Не на идеал индивидуальный, а на идеал сообщества. Идеал всегда означает благо, которое ограждается общественным порядком и закрепляется в культуре.

3. Культура - это господство над природой и соединение с ней, использование природных инструментов для того, чтобы защитить себя и своих близких. Культура меняет ход природной жизни. Нужно также осознавать свои обязанности и долг в отношениях с космосом.

4. Культура создает систему условностей, табу, культурных представлений, направленных на обуздание негативных сил. Отсюда идет понятие служение, сотрудничества, на которых основаны отношения между человеком и природой, человеком и обществом.

5. Культура отличается гармоничным равновесием материальных и духовных ценностей и характеризуется определением идеала, на который ориентированы различные формы деятельности общества.

На основании перечисленных черт Хейзинга дает определение: "Культура
- направленная позиция общества дана тогда, когда подчинение природы в области материальной, моральной и духовной поддерживает такое состояние общества, которое выше и лучше обеспечиваемого наличными природными орошениями, отличается гармоническим равновесием духовных и материальных ценностей и характеризуется определением идеала, гомогенным в своей сущности, на который ориентированы различные формы деятельности общества". Это определение несколько многословно, громоздко, трудно для восприятия. Но в нем объединены все необходимые условия. Культура должна быть метафизически ориентированной, либо ее нет вообще - подчеркивает Й.Хейзинга.[15]
Исходя из этого определения можно сделать вывод о том, что Хейзинга— представитель аксиологического направления культурологии (И. Аделюнг, М. Арнольд, И. Герер, С. Пуфендорф, Э. Сэпир).

Идеалистическое понимание культуры определяет представление Хейзинги об историко-культурном процессе. Прогрессирует техника, политическая организация, условия бытового комфорта и другие аспекты общественной жизни, но все это Хейзинга не называет культурой. Культура, по его мнению, это способ и результат духовной деятельности. Культура изменяется, но слово прогрессирует здесь явно не подходит. Только там, где равновесны ценности и человек контролирует свои желания – существует культура. Если этого не происходит, то есть нарушаются основные условия, наступает кризис, хотя внешние формы жизни могут впечатляюще прогрессировать.

3.2 Игровая концепция культуры

Особую известность принесла Хейзинге концепция игрового элемента культуры. Опубликованная в 1938 г. в книге «Homo Ludens»
, она соединила в себе культуркритические и историографические воззрения ученого.

Хейзинга рассматривает игру в нескольких аспектах: как вид деятельности, как форму происхождения культуры, как обязательный элемент всякой культурной активности, как движущую силу развития культуры. Особую ценность и уникальность концепции Хейзинги придает стремление проследить роль игры во всех культурных сферах: в поэзии, философии, науке, юриспруденции, войне, быту — во всей истории.

«HomoLudens» - произведение, оказавшееся чрезвычайно созвучным умонастроениям прогрессивной общественности, духовным поискам современников. Став одним из «бестселлеров» послевоенных десятилетий, сочинение Хейзинги, в котором дана масштабная картина всемирно-исторических процессов, представляет собой гипотезу о природе генезиса человеческой культуры, социального человека как «человека играющего».

Вся работа написана в не совсем обычном для нидерландского историка манере: это универсальное «ступенчатое» восхождение, своего рода «археология» исторического знания; это послужило причиной сопоставления принципов Хейзинги со структуралистскими. Общими были и интерес к мифу, обращение к архаике, изучение докультурного состояния человеческих обществ и, разумеется, ориентированность на труды пионеров современной антропологии – Э.Тейлора и других. С этим исключительной широты охватом связана и определенная личностная «отстраненность» автора.

Оперируя огромным материалом, прослеживая игровой момент культуры в рамках различных форм цивилизации, от архаических обществ до современного западного общества, Хейзинга (как это нередко отмечается критикой, и достаточно обоснованно) не дает окончательного ответа на вопрос, явилась ли игра в ходе исторического развития человечества одним из факторов культуры ( при том, что роль ее в генезисе культуры очень велика и что до сих пор во многих сферах культуры, прежде всего в поэзии, искусствах, обрядах и т.п., игровой момент является значительной конституирующей величиной), и культура как целое может выступать лишь во взаимодополнении «игрового» и «серьёзного» моментов. Или вся культура есть бесконечно развившийся и усложнившийся принцип игрового начала и за пределами игры ничего не остается? (Так, например, О.Капитани считает, что эта дилемма остается «глубоко скрытой апорией» мысли Хейзинги).

Отсутствие в «HomoLudens» ценностного подхода к материалу (а значительную часть этого материала составляет миф) вовсе не является свидетельством того, что заветная «первоизданность» может заключать в себе для автора книги что-либо близкое к идеалу. Обращение Хейзинги к детству человечества и, как к истокам, к мифу не имеет ничего общего с культом мифа в традиции, воплотившейся в творчестве Ницше и Шпенглера. Хейзинга так чувствителен к опасностям обесчеловечевания, что его можно назвать эстетиком, враждебным эстетизму, строгим и тонким ценителем прекрасного в искусстве.

В концепции игры привлекателен, прежде всего, непринудительный характер ее правил и сознание условности установленных правил, допускающее возможность иного выбора. Для Хейзинги – это залог нефанатизма, но общество в большей степени не приемлет этот элемент социальной жизни и пытается подчинить все «серьезному».

О.Капитани, например, выделяет в концепции «играющего человека» Хейзинги, как плодотворную, идею совозможности.
Свобода заключена в характере выбора, присущем игре. Всякая форма культуры есть игра именно потому, что она разворачивается как свободный выбор (который предполагает «совозможность» выбора, отличного от данного). Любая игра, любая форма должна принимать во внимание свою противоположность. Игра, которая не считается с этим этическим моментом, становится псевдоигрой, разоблачавшимся Хейзингой в различных культурах «ложным символом», поскольку она отрицает свободный выбор.

Хейзинга выявляет соотношение игрового момента с другими факторами жизни общества, его «вплетенность» в культуру всякий раз весьма определенно: в частности, он делает это на примере обычаев и ритуалов Средневековья. Начиная с «Осени Средневековья» - в этой эпохе Хейзинга различал особенно сильно выраженное игровое начало, истонченную и усугубившуюся символику кризиса (как верно отмечает переводчик работ Хейзинги, историк В.Кеги, «HomoLudens» уже дан в каждой главе «Осени Средневековья»), - игра как способ бытия культуры раскрывалась фактически в каждой новой историографической работе Хейзинги.

В текстах Хейзинги нет единого определения понятия «игра», некоего жестко фиксированного представления о специфике «серьезного». Смысловая граница между игрой и серьезностью у Хейзинги смещается, пролегает всякий раз различно. «Так, применительно к ранним этапам всемирно-цивилизационного процесса серьезное выступает у Хейзинги только как не игровое, не охваченное игрой. Под несколько иным углом зрения рассматривается соотношение игрового и серьезного в различных аспектах жизни общества нового времени: в этом случае «серьезное» несет в себе собственный негативный заряд – как лишенное культурообразующих возможностей игры, неспособное к дальнейшему развитию. Такая серьезность уже не свободна от самообмана, в ней есть мнимое. В то же время серьезностью в современных общественных условиях поражена и сама игра, что делает ее псевдоигрой: это по сути недостойная либо неразумная игра, для которой характерны незрелость мысли, абсурдность, что дает о себе знать прежде всего в политической жизни современного общества»[16]
.

Игра – необходимый способ социальной жизни, то, что поддерживает идеал, в свою очередь определяющий духовную культуру эпохи. Из стихийного качества, ритма жизни игра становится для тех или иных слоев общества, а в какие-то периоды – общества в целом, драматургической тканью реализации какого-либо высшего социального сюжета, нравственно-социальной идеи.

В «HomoLudens» тема игры, развиваясь, становится самодовлеющей: это виртуозное выполнение одной задачи, хотя для голландского историка всегда были характерны методологическая «открытость», не довольствование одним «ключом» для объяснения многообразия, самобытности, особенностей культур различных эпох. В произведении Хейзинги нет ни строгой последовательности в проведении антитезы «игра» - «серьезное», ни полного «правдоподобия» столь всеобъемлющей идеи. Но ведь здесь, в конечном счете, тоже ярко выражен игровой момент. В самом замысле Хейзинги, в рисунке игры есть нечто от ренессансного духа, - в ее могучей гиперболичности и праздничности, излучаемой ею радости, фантастическом преувеличении. Сочинение отличают поистине «ренессансные» черты: широта кругозора, масштабность, воображение, дерзость мечты, жажда всеохватывающего познания, черты душевной полноты.

Игра, согласно Хейзинге, — экзистенциальная и витальная категория. Потребность в игре не связана с какой-либо стадией развития культуры. Хейзинга определяет игру как «свободное действование», обладающее собственным временем и пространством, стоящее вне обычной жизни, но полностью овладевающее участниками. Настоящая игра не связана с материальной пользой, но дает радостное возбуждение, раскрывает человеческие способности, сплачивает группу. Игра воспитывает «человека общественного», способного добровольно и сознательно участвовать в жизни коллектива, подавлять свои эгоистические интересы, руководствоваться понятиями солидарности, чести, самоотречения и т. п. Хейзинга подчеркивает эстетичность игры, присущую ей гармонию и красоту, которые создаются свободным полетом фантазии и творчеством при одновременном соблюдении строгих правил действия и игровой морали. Хейзинга соединяет-шиллеровско-романтическое понимание игры как свободно-творческой активности с трактовкой ее как способа организации деятельности и общения, подчеркивая при этом нравственную сторону «честной игры»[17]
.

В своей работе Хейзинга анализирует главные признаки игры.

1.Всякая игра есть, прежде всего, свободная деятельность
. Игра по принуждению, по приказу становится навязанной, лишается главного смысла и назначения. Для игры необходимо свободное время, она не диктуется обязанностью, а определяется желанием, личным настроением. Можно вступить в игру, но можно и не делать этого, отложить ее на неопределенный срок.

В повседневной жизни игра возникает как временный перерыв. Она вклинивается в жизнь как занятие для отдыха, создавая настроение радости.

2. Цели игры прямо не связаны с пользой, выгодой, материальным интересом.
Она обретает смысл и значение благодаря собственной ценности. Человек дорожит этим состоянием, вспоминая наслаждение, которое он пережил во время игры, желает вновь испытать те же чувства.

3. Игра обособляется от обыденной жизни местом действия и продолжительностью.
Она разыгрывается в определенных рамках пространства.

4. Игра не может длиться бесконечно, у нее есть свои рамки начала и конца.
Она имеет замкнутый цикл, внутри которого происходит подъем и спад, завязка и финиш. Поэтому в игру вступают, но ее и заканчивают.

5. Устойчивость и повторяемость игровых форм определяют их место в культуре.
«Будучи однажды сыгранной, она остается в памяти как некое духовное творение или ценность, передается далее как традиция и может быть повторена в любое время»[18]
.

6. Любая игра протекает внутри определенного пространства, которое должно быть обозначено.
Арена цирка, игральный стол, волшебный круг, сцена, храм, экран, судное место – все это особые территории, «отчужденные» земли, предназначенные для совершения игрового действа. Внутри игрового пространства царит собственный безусловный порядок. Это очень важный признак игры. Он имеет непреложный характер, запрещающий нарушать правила игры.

7. Всякое отклонение от установленного порядка в игре воспринимается игроками как вероломство, обман.
Правила игры обязательны для всех без исключения, они не подлежат сомнению, пересмотру или оценке. Если их нарушают, игра становится невозможной. Нарушители правил изгоняются из игры с позором и наказанием. Игра – это святое, и играть надо «честно и порядочно» - таковы ее внутренние законы.

8. Игра всегда требует сообщества, партнерства.
Группировки, корпорации

, ассоциации обладают способностью к самосохранению и консервации, обособляясь от прочего мира, используя игровые формы для укрепления своей сплоченности: «Клуб идет игре, как голове шляпа».[19]

9. Чтобы усилить принадлежность к игре, используются ритуалы и церемонии, тайные знаки, маскировка, эстетическое оформление в виде особого костюма, символики.
Участие в игре имеет свой сценарий, драматическое действие; оно разыгрывается как спектакль, с завязкой, кульминацией и развязкой.

Как писал Шекспир, «весь мир – театр, и люди в нем – актеры».

Категория игры может рассматриваться как одна из фундаментальных в исследовании духовной жизни.

Хейзинга предлагает следующее определение игры как феномена культуры:

Игра
есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием «иного бытия», нежели «обыденная жизнь».[20]

В этом определении объединены все основные признаки игры. Культура возникает в форме игры, первоначально она разыгрывается и тем самым закрепляется в жизни общества, передается от поколения к поколению. Так было во всех архаических, традиционных обществах. Но по мере развития культуры игровой элемент может вытесняться на задний план, растворяться в сакральной сфере, кристаллизоваться в науке, поэзии, праве, политике. Возможно и изменение места игры в культуре: она может вновь проявиться в полную силу, вовлекая в свой круг и опьяняющий вихрь огромные массы: Священный ритуал и праздничное состязание – вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри которых культура вырастает как игра в игре.[21]

10.Игра всегда ориентирована на удачу, выигрыш, победу, радость и восхищение.
В этом проявляется ее состязательный характер. В игре наслаждаются одержанным превосходством, торжеством, триумфом. Результатом выигрыша может быть приз, почет, престиж. Ставкой в игре становится золотой кубок, драгоценность, а также Прекрасная Дама, королевская дочь. Люди соперничают в игре, состязаясь в ловкости, искусности, но при этом соблюдая определенные правила.

Хейзинга описывает судебный процесс как состязание, словесный поединок, азартную игру, спор о вине и невиновности, оканчивающийся чаще победой суда, нежели поражением. Правосудие всегда совершается в особо отведенном месте; оно отгорожено от повседневной жизни, как бы выключено из нее. Это настоящий магический круг, игровое пространство, в котором временно упраздняется привычное социальное подразделение людей.[22]

Судьи на время становятся выше критики, они неприкосновенны, облачены в мантии, надевают парик. Тем самым подчеркивается их причастность к особой функции правосудия. Судебный процесс опирается на жесткие правила, нормы кодекса, согласно которым отмеряется наказание. Богиня правосудия всегда изображалась с весами, на которых взвешивалась вина подсудимого. В архаических обществах суд совершался по жребию, как проявление божественного решения.

Состязание может принимать форму пари, обета, загадки. Но во всех вариантах оно остается игрой, в основе которой лежит уговор действовать согласно установленным правилам.

Поскольку игра обнаруживается во всех культурах, всех времен и народов, это позволяет Хейзинге сделать вывод, что игровая деятельность коренится в глубинных основах душевной жизни человека и жизни человеческого общества.[23]

Религиозный культ сопровождался всегда священной игрой ритуалов, обрядов, церемоний, символов. Поэзия возникла в игре как словесное состязание. Музыка и танец изначально были игровым действием. Философия, наука также имели игровые формы. Военные действия разворачиваются по сценарию, содержат игровые элементы.

Хейзинга делает вывод: Культура в ее древнейших фазах «играется». Она не происходит из игры, как живой плод, который отделяется от материнского тела; она развивается в игре как игра.[24]

Но, может быть, это утверждение справедливо для древних эпох, а характерно ли оно для более позднего исторического периода?

Хейзинга отмечает тенденцию постепенного, но неуклонного уменьшения игрового элемента в культуре последующих столетий. Колизей, амфитеатры, ипподромы в Римской империи, турниры и церемониальные шествия в Средневековье, праздничные карнавалы и маскарады Ренессанса, стили барокко и рококо в Европе, парады модного костюма и париков – вот те немногие новые формы, которые вошли в европейскую культуру в минувшие века.

В ХХ в. на первое место в игре выдвинулся спорт. Состязания в силе, ловкости, выносливости, искусности становятся массовыми, сопровождаются театрализованными зрелищами.

Но в спорт все больше проникает коммерция, он приобретает черты профессионализма, когда дух игры исчезает. Всюду процветает стремление к рекордам. Конкуренция, соперничество охватывают экономическую жизнь, проникают в сферу искусства, научную полемику. Массовые развлечения, сенсации, скандалы тоже имеют игровые формы. Массовые зрелища, сопровождаемые салютами, приветствиями, лозунгами, внешней символикой, маршами, получили широкое распространение в культуре ХХ века.

Хейзинга объясняет это вступлением полуграмотной массы в духовное общение, девальвацией моральных ценностей и благодаря технике и организации слишком большой скоростью их распространения. В массовом сознании преобладают злые страсти, которые подогреваются социальной и политической борьбой, вносят фальшь в любое состязание.

«Во всех этих явлениях духа, добровольно жертвующего своей зрелостью, - заключает Хейзинга, - мы в состоянии видеть только приметы угрожающего разложения. Для того, чтобы вернуть себе достоинство и стиль, культура должна идти другими путями»[25]

Фундамент культуры закладывается в благородной игре, она не должна терять свое игровое содержание. Подлинная культура требует честной игры, порядочности, следования правилам: Для того, чтобы игровое содержание культуры могло быть созидающим или развивающим культуру, оно должно быть чистым. Оно не должно состоять в ослеплении или отступничестве от норм, предписанных разумом, человечностью или верой.[26]

Оно не должно быть ложным сиянием, историческим взвинчиванием сознания масс с помощью пропаганды и специально «взращенных» игровых форм. Нравственная совесть определяет ценность человеческого поведения во всех видах жизнедеятельности, в том числе и в игре.[27]

Вывод:

Книга «HomoLudens» была написана в годы наступления в Европе фашизма. «Тоталитаристским неоварварством»[28]
назвал это время известный ученый С.С. Аверинцев. Исследуя культурологическую концепцию игры Хейзинги, он сравнивает ее с романом немецкого писателя Германа Гессе «Игра в бисер». Оба принадлежали к одному поколению, были близки по либерально-гуманистическим взглядам на культуру. Хейзингу и Гессе роднит общее восприятие действительности того периода, когда в Европе возник культ пропаганды, лжи, насилия, человеконенавистнической травли. Они отказывают этим явлениям в праве называться культурой.

Фашистский режим очень широко использовал игровые формы – факельные шествия и многотысячные митинги, награды и знаки отличия, парады и марши, спортивные состязания и юношеские сообщества. На все это тоталитарные государства не жалели денег и времени.

Хейзинга публикует свою книгу «как протест против лживой игры, против использования игровых форм в антигуманных целях, в защиту «настоящей» игры. Противопоставить игру кризису, игрой спасти культуру – вот цель моего произведения», - справедливо отмечает исследователь его творчества Т.А. Кривко-Апинян.[29]

Книга Хейзинги вышла более чем 60 лет назад, но она не утратила своей актуальности. Прошлое «осыпается» позади нас, когда мы все дальше уходим от него, но оно кристаллизует вечные проблемы и вечные ценности, предостерегая от повторения трагических ошибок.[30]

3.3 Кризис культуры

Трактат Й. Хейзинги «В тени завтрашнего дня», имеющий подзаголовок «Диагноз духовного недуга нашей эпохи», был опубликован в 1935 году и переведен на многие языки мира, многократно переиздавался. В России он впервые вышел в свет только в 1992 году.

Описывая кризис цивилизации и причины этого духовного недуга Хейзинга, несмотря ни на что, называет себя оптимистом. Хотя критики называли его пессимистом за то, что он называет причины недуга, но пути выхода из кризиса он не указывает. Сам Хейзинга верит в возможность исцеления, хотя его охватывает страх перед будущим. В мире пошатнулось все, что казалось незыблемым. Упадок культуры стал сигналом тревоги, осознаваемой все большим количеством людей. Проблемы национальных меньшинств, новых государственных границ, немыслимые экономические условия жизни- все это превращается в маленькие очаги, готовые вспыхнуть.

Абсолютная власть государства способна оправдать любого жестокого узурпатора.

В прошлые эпохи, пишет Хейзинга, неоднократно возникали кризисы, но чувства краха цивилизации не наблюдалось. Многие видят путь выхода из кризиса в возврате к старому, к былому совершенству. Но Хейзинга относится к этому с иронией, считая, что это всего лишь создаст иллюзию обновления. Он считает, что нужно продолжать созидать культуру и двигаться вперед, не забывая, конечно, прошлого, но направляя себя в будущее. Теперь подробнее о симптомах кризиса и путях выхода из него.

Духовный кризис, по словам Хейзинги, приводит к утрате идеалов, возвышает зло до роли творящей силы, происходит упадок морали, процветает жестокость и насилие. Одной из главных опасностей западной цивилизации Хейзинга считает «аморальную автономию государства, которому позволено использовать любые средства для самоутверждения – вражду и ненависть, ложь и вероломство»[31]
. «Государство государству волк», - заключает автор. Эту фразу можно также, повторюсь, отнести к разоблачению фашизма и тоталитарной системы, так как автор жил «черные годы» Европы. Духовный кризис очень угрожает культуре, он содержит много различных опасностей. «Культура находится в состоянии ослабленного иммунитета против инфекции и интоксикации, дух расточается впустую. Неудержимо падает значение слова, растет безразличие к истине: «Над всем миром висит облако словесного мусора, как пары асфальта и бензина над нашими городами»»[32]
. В ходе прогресса любая культура может найти гибель, ведь прогресс – рискованное дело и двусмысленное понятие. Одной из областей культуры, куда проникает кризис, является наука. Хейзинга считает, что наука приблизилась к границам ментальных возможностей человека. Но кризис в сфере науки, по мнению Хейзинги даже желателен, так как общество стремится к знанию и заходит на почти недоступные кручи. Но это верный курс, мысль видит курс и должна им следовать. Что касается двух великих достижений современной культуры – всеобщего образования и современной гласности, которые должны поднимать культурный уровень – они наоборот способствуют вырождению и упадку. Массам преподносятся с больших объемах различные знания, но они не перевариваются и тормозят работу мысли, что ведет к так называемому маломудрию. Хейзинга также отмечает снижение критической потребности, чему посвящает отдельную главу. В главе «Профанация науки» Хейзинга указывает на то, что наука, отказываясь от моральных норм, готова отдать себя в услужение власти и технике, толкаемой меркантилизмом. То есть наука готова все свои достижения подчинить разрушительной цели. Носители грядущей культуры, не считают нужным думать и знать, они предпочитают жить и действовать. Этим вызывается стержень кризиса культуры – конфликт между «знать» и «быть».

Еще один аспект кризиса- это культ жизни. Благодаря усовершенствованию техники и различным современным удобствам, жизнь становится легкой, в ней отсутствуют трудности, легкость духовного общения придает жизни дерзость и силу. Появляется настоящий культ, но может ли сохранять себя высокоразвитая культура без определенной ориентации на смерть? Все великие культуры имели эту ориентацию. Хейзинга усматривает эту ориентацию в философии жизни, которая ставит существование выше познания и в свои установки неизбежно должна включать и конец существования. Хейзинга отмечает также, чему посвящает отдельную главу, происходит упадок моральных норм.

Причиной кризиса Хейзинга называет высокую роль героизма в нашей жизни. Вырождение исконного героического идеала Хейзинга связывает с вульгаризацией идей Ницше о Сверхчеловеке. Это учение подняло героизм до уровня лозунга и программы. Героизм хочет играть роль новой морали. «Восторги по поводу героического – это самый красноречивый показатель свершившегося большого поворота от познания и постижения к непосредственному переживанию и опыту. Этот поворот можно назвать узлом кризиса».[33]
Нельзя также забывать о положительном аспекте героизма- повышенное осознание личностью своего призвания. С одной стороны: без героического не было бы ни Никейского собора, ни Реформации, ни Свободной Америки. Главное, чтобы героизм употреблялся «настоящим врачом и надлежащим образом». С другой стороны, культ героического сам по себе показатель кризиса. Он означает то, понятие служения, миссии, долга не имеют достаточно силы, чтобы стимулировать энергию общества. Необычайно возросла опасность абсолютно безответственных массовых действий, вдохновляемых лозунгами, митингами и призывами. Нынешний героизм, по словам Хейзинги, лишь нагнетает стадное чувство. Эра рекламы навязывает свои призывы публики, реклама не знает ограничений в средствах.

Хейзинга использует термин «пуерилизм». «Пуерилизм - так мы назовем позицию общества, чье поведение не отвечает уровню разумности и зрелости, которых оно достигло в силу своей способности судить о вещах; которое вместо того, чтобы готовить подростка ко вступлению во взрослую жизнь, свое собственное поведение приноравливает к отроческому».[34]
Пуерилизм выражается двумя путями : в деятельности, которая слывет серьезной и важной, но пронизанной игровым качеством и в деятельности, которая сама считается игрой, но теряет игровое качество из-за способа своей реализации. Признаком настоящей игры является то, что она кончается. В нашем времени игра не кончается, так как она не настоящая. Совместились сферы игрового и серьезного элементов культуры, что имеет пагубные последствия. И в заключение Хейзинга обращается к искусству. Искусство приближается к философии жизни, оно обходит стороной всякое знание и предпочитает напрямую изображать жизнь. В итоге это получается расплывчато и туманно. Неустанная тяга к оригинальности в искусстве – это одна из зол нашего времени. Кризис обуславливается, наконец, утратой стиля и иррационализацией. Главная опасность иррационализации культуры заключается в том, что она идет рука об руку с расцветом технической возможности овладения природой и потребностью в земных благах.

Описав кризисные симптомы недуга, Хейзинга пытается сделать прогноз на будущее. Он оговаривается, что взгляда на будущее хватает не более чем на три шага. Вся перспектива скрыта туманом. Сегодняшний мир не может вернуться на прежний путь. Кроме того, прогноз затрудняется тем, что многие новые признаки не могут получить развития в будущем. Откуда же ждать спасения?

Наука и техника не могут стать фундаментом обновления. Новое устройство социальной жизни, упорядочивание деятельности государства могут упрочить базис культуры, но не излечить от кризиса. Объединение религий возможно, но не диктатом, а добровольным принятием общей воли. Но это все внешние факторы. Дл я выздоровления необходимо обновление духа: «…Необходимо внутреннее очищение самого индивидуума. Должен измениться сам духовный habilis (состояние) человека».[35]

Основы культуры таковы, что их не могут поддерживать или закладывать коллективные субъекты (народы, государства, школы, партии, ассоциации). Благо не может заключаться в победе одного народа, одного государства, одной расы над другими. Мир зашел слишком далеко в своих противоречиях.

Новую культуру может создать только обновленное, очистившееся человечество. Очищение, или катарсис – состояние, которое наступает в момент созерцания трагедии, вызывая боль и сочувствие, способно избавить душу от грубых инстинктов и вызвать умиротворение, призвать человека к правильному употреблению жизненных сил.[36]

Трудно предвидеть, когда начнется духовное очищение, для которого необходимо самопожертвование. Нужна кропотливая работа. Хейзинга возлагает большие надежды на молодое поколение. Несмотря на все тяготы жизни, оно не стало ни апатичным, ни равнодушным: «Молодежь эта выглядит открытой, бодрой, непосредственной, способной и к наслаждениям, и к лишениям, решительной, отважной и благородной. Она легче на подъем, чем прошлые поколения».[37]
Перед ней стоит задача вновь овладеть и управлять этим миром, не дать ему погибнуть в безрассудстве, а пронизать его духовностью. На этой оптимистичной ноте Хейзинга и заканчивает трактат «В тени завтрашнего дня».

Ученый призывает общество к самоограничению, доходящему до аскетизма. Не возлагая надежд на разум и науку, он, подобно И. Канту, Н. Бердяеву, П. Флоренскому и многим другим мыслителям, советует ограничивать права разума, чтобы дать место вере. Хейзинга призывает к строгим формам жизни и мышления, к «очищенной человечности», милосердию, вводит экзистенциальное требование ориентации на смерть, определяющей меру жизненных сил. Мыслитель обращается к экуменизму, считает необходимой опору на христианскую этику с привлечением организующих и эзотерических возможностей других религий — построение «цивилизации гуманной», основанной на интернациональном правопорядке, самоценности человечества и его культуре.

Вывод:

Проблемой кризиса культуры занимался не один Хейзинга. Многие великие умы ХХ столетия посвятили этой проблеме свои работы. Среди них можно выделить О. Шпенглера, П. Сорокина, А. Тойнби и других. Например О. Шпенглер в «Закате Европы» указывает на кризис, причина которого в том, что европейская культура подошла к последней стадии своего развития – цивилизации. Тойнби также говорит о надломе цивилизации, но по причине угасания творческой энергии образованного меньшинства. Оригинальность концепции Хейзинги заключается в том, что он видит путь выхода из кризиса не в возрождении старого, как считали многие исследователи, а в движении вперед, опираясь на предыдущий опыт. Все симптомы кризиса голландский ученый выявляет, опираясь на указанные им условия существования культуры.

Книга написана в годы, когда Европа стояла перед лицом страшной катастрофы. Но Хейзинга, не смотря на довлеющую идеологию фашизма и тоталитаризма, верил в будущее, верил в то, что молодые поколения смогут изменить кризисную ситуацию. Не зря в книге есть посвящение «Моим детям».

Заключение

Как отмечалось в начале работы, моей целью являлось выявление целостной культурологической концепции Йохана Хейзинги и оценка его вклада в развитие теории культуры. На мой взгляд, я достигла этой цели, кратко проанализировав, используя герменевтический метод в работе, три базовых произведения писателя. Делая вывод, можно сказать, что уникальность Йохана Хейзинги состоит, во-первых, в его особом видение исторического процесса, во-вторых, новая концепция в теории культуры, именуемая игровой, в-третьих, новый взгляд на кризис западной культуры, определение основных условий ее существования и указание причин самого кризиса. Проанализировав эти произведения, можно сказать, что одно из них является как бы следствием и дополнением другого. Например, уже начиная с «Осени Средневековья» в характере произведения прослеживаются зачатки игровой концепции, сама же игровая концепция находит отражение в диагнозе кризиса культуры в трактате «В тени завтрашнего дня».

Можно также отметить, что во всех произведениях четко прослеживается то время, в котором жил автор. Часто его мысли обращаются к Европе и господствующим в ней идеологиям фашизма, расизма и тоталитаризма. Хейзинга противник этого, и умело объясняет подобные умонастроения при помощи своей уникальной концепции.

Невозможно не отметить глубокий ум голландского ученого, владение огромным историческим материалом и многое другое. Его много критиковали за недостаток методологии, но это его собственный стиль, Хейзинга переживает текст, что приближает его герменевтикам.

Голландский исследователь творчества Йохана Хёйзинги доктор Антон ван дер Лем, говоря о неослабевающей привлекательности работ своего знаменитого соотечественника, указывает на пять их наиболее существенных признаков:

Любовь к истории исключительно ради неё самой. В подходе к изучению прошлого Хейзинга, следуя Якобу Буркхардту, стремится не «извлечь уроки на будущее», но увидеть непреходящее. Он не преследует политических, экономических или социальных целей. Многие страницы его произведений характеризуются чертами осязаемой подлинности. Идеологические пристрастия над ними не властны.

Плюралистическое понимание истории и отказ от соблазнительных объяснений. История — живой, многогранный процесс, который мог бы протекать и иначе. История не имеет ни цели, ни необходимости, ни двигателя, ни всеопределяющих принципов. Хёйзинга отвергает монопричинность при анализе исторических процессов. Это даёт возможность его произведениям сохранять убедительность независимо от текущего времени.

Дар образного воплощения исторических событий. Хёйзинга не приемлет позитивистский взгляд на историю как на процесс, подлежащий рациональному объяснению. История для Хёйзинги не сообщение, не рассказ, а розыск, расследование.

Идея «исторической сенсации». Хёйзинга сравнивает ощущение «исторической сенсации» с музыкальным переживанием, вернее с постижением мира через музыкальное переживание.

Этический императив. Историк должен сохранять верность истине, по возможности корректируя свою субъективность. Стремление к истине — нравственный долг историка. Хёйзинга указывает на такие категории, как семь смертных грехов, четыре главные добродетели или стремление к миру и справедливости, как на ту мерку, с которой следует судить о событиях прошлого.

Помимо всего выше сказанного, Хейзинга один из первых обратил свое пристальное внимание на такой элемент культуры как игра. Его фундаментальное исследование в игровой концепции культуры раскрывает сущность феномена игры и значение ее в человеческой цивилизации. Он выделил ее условия, признаки и вписал проблему игрового элемента культуры в кризис западной культуры. Анализ Позднего Средневековья – это также крупнейший вклад в историю мировой культуры. Можно отметить, что именно Хейзинга положил базис к развитию школы «Анналов», изучающей культуру повседневности.

В итоге, поставленные цели и задачи своей курсовой работы считаю выполненными. Хейзинга действительно выдающийся культуролог, что доказывают многочисленные переиздания его научных трудов. Его культурологическая концепция и его книги актуальны для многих поколений.

Терминология автора

1.История
— это духовная форма, в которой культура отдаёт себе отчёт о своём прошлом.

Хёйзинга трактует элементы этого определения следующим образом:

Духовная форма
— широкое понятие, включающее не только науку, но и искусство. Таким образом, определению соответствует не только научная история, но и нарративные хроники, исторические легенды, и прочие формы исторического сознания, существовавшие и существующие в разных культурах

Культура
. Под культурой в данном контексте понимается культурное сообщество, например нация, племя, государство. Культура может быть монолитной, а может разделяться на различные субкультуры

Отдаёт себе отчёт
. Это означает, что целью занятий историей (в какой бы форме они не выражались — как хроника, мемуары, научное исследование) является понимание и интерпретация окружающей действительности.

Своё прошлое
. По Хёйзинге, каждая культура имеет своё собственное прошлое. Под прошлым конкретной культуры подразумевается не только прошлое самих представителей культуры, а тот общий образ прошлого (своего и чужого), который господствует в данной культуре. Хейзинга считает, что каждая культура будет иметь свой взгляд на прошлое и будет «писать историю» по-своему. Более того, в пределах одной культуры разные субкультуры будут иметь разную историю (в значении «разный образ истории»). В качестве примера приводится различная интерпретация истории Нидерландов с точки зрения протестантов и социалистов. Хейзинга считает эту ситуацию нормальной, но на том условии, что историк, работающий в рамках своей культуры, должен стараться следовать истине (Этический императив)

2.Посвящение в рыцари
– это этическое и социальное развитие обряда инициации.

3.Куртуазная любовь
– возвышенная, благородная, в ней сочетаются все христианские добродетели.

4.Эпиталамический стиль
– древний стиль, для него характерны страстная безудержность на грани бесстыдства, двусмысленность и непристойность, фаллическая символика и насмешки над любовными отношениями, скабрезные аллегории, доходящие до грубости.

5. Культура
- направленная позиция общества дана тогда, когда подчинение природы в области материальной, моральной и духовной поддерживает такое состояние общества, которое выше и лучше обеспечиваемого наличными природными орошениями, отличается гармоническим равновесием духовных и материальных ценностей и характеризуется определением идеала, гомогенным в своей сущности, на который ориентированы различные формы деятельности общества

6. Пуерилизм
- так мы назовем позицию общества, чье поведение не отвечает уровню разумности и зрелости, которых оно достигло в силу своей способности судить о вещах; которое вместо того, чтобы готовить подростка ко вступлению во взрослую жизнь, свое собственное поведение приноравливает к отроческому

7.
Игра
есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием «иного бытия», нежели «обыденная жизнь».

8. Историческая сенсация
- внезапный прорыв в подлинное историческое событие.

9. Очищение, или катарсис
– состояние, которое наступает в момент созерцания трагедии, вызывая боль и сочувствие, способно избавить душу от грубых инстинктов и вызвать умиротворение, призвать человека к правильному употреблению жизненных сил.

10. Шпильбрейхер
– игрок, нарушающий правила.

ПРИЛОЖЕНИЕ:
ЭКСКУРСИОННЫЙ МАРШРУТ ПО МЕСТАМ ЖИЗНИ АВТОРА

Й. Хейзинга родился в городе Гронинген в Голландии. Гронинген
- город очень древний: он упоминается впервые в акте дарения 1040 г. германского императора Генриха III епископу Утрехта. Город, укрепленный в 1110г., быстро рос и в 1229 г. стал членом Ганзейского союза, куда входили еще Любек, Бремен и Гамбург.

В 1579 г. Гронинген присоединился к Утрехтской унии и доблестно сражался с испанцами, которые овладели им в 1580 г. и удерживали до 1594 г. В конце XVII в. были построены укрепления, снесенные в 1874-1878 гг.; на их месте разбили сады.

Историческое значение Гронингена возросло, когда в 1614 г. был основан университет, второй по значению после Лейденского. В интерьере здания прекрасная аудитория с витражами И. Дайкстры и Сенатский зал с портретами профессоров, которые там преподавали.

Самый многолюдный центр города - рыночная площадь, Гроте Маркт, где находятся неоклассический Статхаус и Гаудкантор, построенный в стиле ренессанс. В северо-восточном углу площади стояла в XI или XII в. романская часовня; на ее месте в начале XIII в. была построена протестантская церковь в честь покровителя города Св. Мартина. От первоначального здания сегодня остался лишь поперечный неф, шестиугольные в плане хоры были сооружены в 1400-1425 гг., а перепланировки XV в. привели к расширению нефа. Самая большая гордость церкви - пятиярусная колокольня готического стиля в основании и в стиле ренессанс на верхних ярусах. С высоты 97 м (она лишь немного ниже колокольни Утрехтского собора) можно полюбоваться величественной панорамой города.

Учась в Гронингене Хейзинга провел один семестр в Лейпциге
. Славянское поселение Липск возникло около 900 года. Первое письменное упоминание о нем (urbs Libzi) встречается в хронике Титмара Мерзебургского и датируется 1015 годом (Chronikon VII, 25). В 1165 году Оттон Богатый, маркграф Мейсена, дал Лейпцигу городские права и рыночные привилегии.

Лейпциг находился на пересечении Королевской (Via Regia) и Имперской (Via Imperii) дорог, благодаря чему постепенно стал крупным центром торговли. Лейпцигская торговая ярмарка явилась одной из первых торговых ярмарок в мире и имела большое значение для экономических отношений с Восточной Европой.

Основание Лейпцигского университета в 1409 году привело к развитию юриспруденции и издательского дела. Появился Верховный суд (нем. Reichsgericht), в 1912 году в городе была основана Немецкая библиотека (нем. Deutsche Bücherei). Достопримечательности: Церковь св. Фомы, Лейпцигская филармония Гевандхаус, Старая ратуша, Старая биржа, Новая ратуша, церковь св. Николая, памятник Битве народов, мемориальная церковь памяти русских солдат, городской торговый дом, Лейпцигский университет.

Еще одно из мест жизни Йохана Хейзинги – это Харлем
, здесь он преподавал историю в школе. Недалеко от Амстердама расположился этот город. Харлем имеет очень живописный вид, так как он расположен вблизи береговых дюн и голландских тюльпанных полей.

Древний город Нидерландов известен как «Город цветов». В Харлеме множество интересных исторических зданий, а так же произведений искусства.

Музей Тейлера, старейшая, художественная галерея, в которой собрана коллекция работ начиная с Золотого века Голландии, и коллекция фламандской живописи, находится именно в городе Харлем.

Интересна так же площадь Гроте Маркт, на которой находится Ратуша тринадцатого столетия и готическая церковь Синт-Баво. В оживлённый рынок, площадь превращается по субботам и понедельникам.

Следующим этапом жизни Хейзинги стал город Амстердам.
С 1903 года он приват-доцент истории древнеиндийской литературы и культуры в Амстердаме. Исторический центр Амстердама отличается большим количеством хорошо сохранившихся средневековых зданий — церквей, жилых или купеческих домов. Из-за большой и разветвленной сети каналов, многие постройки держатся на массивных деревянных сваях, со временем некоторые подгнивают и дома начинают "плясать", удерживаясь от разрушения о соседние. На некоторых фасадах можно встретить поперечные балки, торчащие наружу. С помощью системы блоков и канатов, эти балки использовались для поднятия грузов с бортов морских и речных судов прямо в складские помещения на чердаках. Скульптурный декор фронтонов чаще всего выполнен в виде лепной рамки квадратной или округлой формы в сочетания с украшениями, символизирующими род занятий хозяина дома (рабочий инструмент, фигурки булочников, рыбаков, портных и т. д.).

В Амстердаме на каналах много "плавучих домов". Как правило, это "Уикэнд-хоумс", т.е. дома, в которые их хозяева приезжают на выходные или на праздники, и не только из Голландии. У молодежи Амстердам имеет большую популярность благодаря разрешенному употреблению легких наркотиков, но только в специальных заведениях - "Кофешопах".), А также благодаря кварталу Красных Фонарей (Redlight District), где путаны выставляют себя напоказ в окнах-дверях, стилизованных под витрины и подсвечивающихся обычно красным светом.

Центральная улица столицы — Дамрак, на ней расположены культурные центры, множество кафе, ремесленных мастерских и музеев. На пересечении Дамрак с улицей Рокин находится историческая площадь Дам. В западной части площади находится один из самых примечательных архитектурных объектов — Королевский дворец, который уже более 200 лет является резиденцией нидерландских монархов. Рядом находится Музей Мадам Тюссо. Восточнее дворца — Национальный монумент, воздвигнутый в 1956 году в память о жертвах голландского народа, принесенных в борьбе с фашизмом.

Интересны и средневековые башни Амстердама — Схрейерсторен и Монтелбансторен, сохранившиеся до нашего времени в отличном состоянии.

Далее мы перемещаемся в Лейден
, город, где преподавал Хейзинга. Лейден появляется на страницах летописей в 922 году как владение епископа Утрехтского. В XII веке здесь был построен замок, вокруг которого велась бойкая торговля. Во время Столетней войны многие ипрские ткачи бежали в Лейден, заложив основу местной текстильной промышленности. В 1581 г. в Лейдене развернули свою деятельность известные на всю Европу печатники Эльзевиры. Во время Восьмидесятилетней войны город с мая по октябрь 1574 г. осаждали испанцы. Для снятия осады голландцам пришлось открыть шлюзы и затопить городские окрестности. Морские суда прибыли непосредственно в город и доставили лейденцам съестные припасы. В награду за храбрость горожан Вильгельм Оранский дал согласие на открытие в городе университета, ставшего в XVII веке крупнейшим центром протестантского образования.

Лейден — типичный пример университетского города. Здесь находится самый старый университет в Нидерландах, основанный в 1575 году. В XVII веке это был крупнейший центр кальвинистского образования в Европе; с ним неразрывно связаны имена Гуго Гроция, Якоба Арминия, Иосифа Скалигера и Германа Бургаве. При университете действуют знаменитая университетская библиотека, ботанический сад (учрежден в 1587 г.) и лейденская ветвь Национального гербария Нидерландов..

В Лейдене мы можем посетить: Ворота Лейдена (1667 год), Ренессансное здание администрации Рейнских земель (1596, реставрация 1878), дом мер и весов (1658, реставрация 1957-58), здание гильдии ткачей (1640), в котором с 1869 г. помещается городской музей, здание Физиевой библиотеки (1655), Дом отцов-пилигримов (1957), который рассказывает о жизни в Лейдене основателей Плимутской колонии, церковь св. Петра (XIV век) с надгробиями Арминия и Бургаве, церковь св. Панкратия — яркий пример поздней готики (XV век), музей ветряных мельниц, Государственный музей древностей с древнеегипетским храмом из Тафиса (I в. н. э.)

Жизнь Хейзинги была очень насыщена. Он также проживал некоторое время в Цюрихе и Вене.

Цюрих
. Город расположен в месте, где из Цюрихского озера берёт начало река Лиммат. Цюрих - один из крупнейших рынков золота. Сейфы цюрихских банков считаются самыми надёжными в мире. О Банхофштрассе, улице банков, говорят, что она "вымощена золотом". Но здесь нет даже намёка на строгую величественность Лондонского Сити или Уолл-стрита в Нью-Йорке. Вместо небоскрёбов с их холодным стальным блеском - приросшие друг к другу старинные массивные здания, не нарушающие облика средневекового центра города. Название города вызывает ассоциации с "городом мира", что больше отражает его современную известность. Но городу свыше двух тысяч лет. Ещё римляне построили здесь крепость, рядом с которой возникла просторная рыночная площадь Турикум, давшая имя городу. Цюрих в прошлом был вольным имперским городом, в XIV веке присоединившийся к конфедерации кантонов. Остроконечная башня готического собора Фраумюнстер - самая высокая в Старом городе. Церковь Санкт-Петер расположена, как и собор Фраумюнстер, на левом берегу реки Лиммат. Свой современный облик церковь получила в начале XVIII века. А циферблат её башенных часов, изготовленных в XVI веке, имеет диаметр 8,7 метров и считается самым большим в Европе. Эти часы стали одним из символов Цюриха. Большой кафедральный собор, построенный на правом берегу реки, увенчан двумя высокими башнями. До реформации собор был принадлежностью богадельни престарелых певчих, основателем которой считают Карла Великого, статуя которого украшает стену собора. Вид на Большой кафедральный собор с реки Лиммат перекрывают два здания: готическая церковь Вассеркирхе (XV век) и Ратуша (XVII век). В XVI веке город стал центром Реформации в германоязычной Швейцарии. Лидером Реформации здесь был Ульрих Цвингли. Учение Цвингли (цвинглианство) победило не только в Цюрихе, но и в Берне, Базеле и ряде других городов северной Швейцарии, создавших религиозно-политический союз. Но в борьбе с католическими кантонами этот союз потерпел поражение. Цвингли погиб в битве. Тем не менее, в этих кантонах по-прежнему господствует протестантское направление христианства. Памятник Ульриху Цвингли в Цюрихе напоминает об эпохе Реформации в Швейцарии. Река Лиммат делит Цюрих на две части - западную ("младший город") и восточную ("старший город"). С вершины холма Линденхоф - центра "младшего города" - открывается красивейшая панорама "старшего города", где выделяются монументальные здания Университета и Политехнического института. Город пережил второе рождение в конце XIX века и стал быстро расти в связи с бурным развитием промышленности. Крупнейшая городская агломерация Швейцарии почти полностью окружает сравнительно большое по размерам Цюрихское озеро. Рядом с Цюрихом нет гор, есть лишь холмы, и это придает ландшафту озера некоторую мягкость. К востоку от озера начинаются предгорья Альп, где берёт своё начало река Рейн. Тем не менее, в ясную погоду прямо с городской набережной можно наблюдать живописную панораму озера на фоне заснеженных альпийских пиков.

Вена
. Вена является одной из девяти федеральных земель и одновременно столицей Австрии. История Вены насчитывает больше, чем три тысячи лет, при Габсбургах город стал столицей и его имперская элегантность - наследие этой династии. Вена - это всемирно известный центр музыки, благодаря длинной череде известных музыкантов, проживавших и творивших в этом городе: Моцарт, Бетховен, Гайдн, Шуберт, Брамс. Всемирно известны Венский хор, Венский хор мальчиков, различные музыкальные мероприятия, такие как Новогодний концерт или ежегодный бал в Венской Опере. Архитектура Вены охватывает все значительные стили от готики и эпохи Возрождения до постмодернизма. Одна из старейших церквей Вены, Руперткирхе, в романском стиле, готический Штефансдом - символ Австрии и Вены, Карлскирхе в стиле барокко. Модерн также оставил свой след в Вене: станция Карлспатц, Secession, Церковь ам Штайнхов работы Оттог Вагнера - относятся к известнейшим строением этой эпохи. Вена - это величие и роскошь с налетом старины, Вена - это город музыки и великих музыкантов, Вена - это город фиакров и танцующих белых жеребцов, Вена - это изумительный кофе и знаменитый яблочный штрудель. Одним словом Вена - это ... Вена, город, в котором нужно хоть немного пожить, а не просто пробежаться с путеводителем в руках. Город, чарующий и прекрасный как сама музыка, аромат кофе, цоканье лошадиных копыт по булыжной мостовой, запах глинтвейна и еловых лап перед Рождеством ... Ныне Вена представляется миру в качестве современной метрополии, в которой находят свое место люди из всех стран. Здесь нашли свою штаб-квартиру многие организации ООН, и Вена, таким образом, стала крупным городом для проведения конгрессов и конференций. В мире можно найти лишь немного таких городов, где симбиоз прошлого и настоящего является таким удачным, как именно в этом городе. Великолепные памятники архитектуры, музеи, галереи с уникальными сокровищами искусства, представляющие почти все эпохи культуры западной Европы, свидетельствуют о великом прошлом города. Венские университеты, высшие художественные училища, всемирно известные музыкальные и театральные традиции, фестивали подчеркивают роль Вены в духовной и культурной жизни Европы.

Заключая наш обзор по местам жизни Хейзинги мы посещаем деревушку Де Стег близ города Арнем, где и скончался этот известнейший писатель. Это маленькая деревня, где нет особых достопримечательностей. Хейзинга умер там от истощения, после концлагеря.

Список литературы

I. Источники

Хейзинга Й. Осень средневековья. Издательство «Наука». М., 1988. 540с.

ХейзингаЙ. Homo Ludens // Homo Ludens. В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл./ Общ. ред. и послесл. Г. М. Тавризян.- М.: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992. – 464 с.

Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня // HomoLudens. В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл./ Общ. ред. и послесл. Г. М. Тавризян.- М.: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992. – 464 с.

II. Литература

Иконникова С.Н. История культурологических теорий. – 2-е изд., переработанное и дополненное. – СПб.: Питер, 2005. – 474 с.: ил. – (Серия «Учебное пособие»).

Каган М.С. Философия культуры. Становление и развитие. СПб.: Издательство “Лань”, 1998. — 448 с.

Круглова Л.К. Культурология: учебное пособие, СПб.: СПГУВК, 2008, 502 с.

Монографии и статьи:

Аверинцев С.С. Культурология Й. Хейзинги// Вопросы философии. 1969. №3, с. 169—174.

Кривко-Апинян Т.А. Мир игры. – СПб., 1992. – 160 с.

Михайлов А.В. Йохан Хейзинга в историографии культуры. // Хейзинга Й. Осень средневековья. - М.: Наука, 1998. С. 412-459.

Тавризян Г. М. Йохан Хейзинга: кредо историка // Хейзинга Й. Нomo Ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 405-439.

[1]
Кривко-Апинян Т. А. Мир игры. СПб.,1992. С. 121.

[2]
Иконникова С.Н. Й.Хейзинга об игре в культуре// История культурологических теорий. СПб.,2005. С. 368

[3]
Тавризян Г. М. Йохан Хейзинга: кредо историка // Хейзинга Й. Нomo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 408

[4]
Тавризян Г. М. Йохан Хейзинга: кредо историка // Хейзинга Й. Нomo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 418

[5]
Й. Хейзинга. Осень Средневековья. М., 1988. С. 6.

[6]
Михайлов А. В. Й. Хёйзинга в историографии культуры // Хёйзинга Й. Осень средневековья. М., 1998. С. 426.

[7]
Иконникова С.Н. Й.Хейзинга об игре в культуре// История культурологических теорий. СПб., 2005. C. 371

[8]
Хейзинга Й. Осень Средневековья.M., 1988. С.8.

[9]
Иконникова С.Н. Й.Хейзинга об игре в культуре// История культурологических теорий. СПб.2005. C. 372

[10]
Хейзинга Й. Осень Средневековья. М, 1988. C.116

[11]
Хейзинга Й. Осень Средневековья. М, 1988. C.122

[12]
Хейзинга Й. Осень Средневековья. М, 1988. С.163

[13]
Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 1988. С. 165.

[14]
Й.Хейзинга. В тени завтрашнего дня. М.,1992.С.258

[15]
Иконникова С.Н. История культурологии: идеи и судьбы.- СПб. 2005. С. 315.

[16]
Тавризян Г. М. Йохан Хейзинга: кредо историка // Хейзинга Й. Нomo ludens. В тени завтрашнего дня М., 1992.‑С. 436.

[17]
Каган М.С. Философия культуры. Становление и развитие. СПб.: Издательство “Лань”, 1998. 447

[18]
Хейзинга Й. HomoLudens. С. 20.

[19]
Хейзинга Й. HomoLudens. С. 23.

[20]
Хейзинга Й. HomoLudens. С. 41.

[21]
Хейзинга Й. Homo Ludens. С. 63.

[22]
Хейзинга Й. Homo Ludens. С. 94.

[23]
Хейзинга Й. Homo Ludens. С. 125.

[24]
Хейзинга Й. Homo Ludens. С. 197.

[25]
Хейзинга Й. Homo Ludens. С. 233.

[26]
Хейзинга Й. Homo Ludens. С. 238.

[27]
Иконникова С.Н. История культурологии: идеи и судьбы.- СПб.,2005. С.384

[28]
Аверинцев С.С. Культурология Й. Хейзинги// Вопросы философии. 1969. №3. С. 171.

[29]
Кривко-Апинян Т.А. Мир игры. СПб., 1992. С. 121.

[30]
Иконникова С.Н. История культурологии: идеи и судьбы.- СПб., С. 383.

[31]
Иконникова С.Н. История культурологии: идеи и судьбы.- СПб.,2005. С. 386.

[32]
Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня. С. 349.

[33]
Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня. С. 326

[34]
Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня. С. 328

[35]
Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня. С. 362

[36]
Иконникова С.Н. История культурологии: идеи и судьбы.- СПб.,2005. С. 389.

[37]
Хейзинга Й. В тени завтрашнего дня. С. 363