Предпосылки возникновения культуры
В.А. Чудинов
Культура настолько тесно связана с человеком, что человеческое общество без культуры просто немыслимо. Но обходятся же без культуры животные! Если так, то возникает весьма интересная проблема необходимости культуры для человека. Ее можно разделить на ряд подпроблем: 1) как животные обходятся без достижения культуры; 2) действительно ли у животных нет зачатков культуры и 3) почему человечество начало форсировать свое развитие именно в сторону культуры, а не в какие-то иные стороны.
Почему культура не нужна животным. Животные весьма неплохо вписаны в окружающий их мир, и если они смогли продержаться на Земле в течение многих миллиардов лет, значит, они не так уж плохо приспособлены. Еще лет двести назад ученые полагали, что бог сотворил всех тварей именно так, чтобы они были наилучшим образом приспособлены к своей среде обитания, однако позже выяснилось, что географическая оболочка Земли непрерывно меняется, океаны наступают на сушу и уходят с нее, периодически происходят оледенения или, напротив, наступают периоды засух и небывалой жары. Иными словами, постоянных физико-химических условий на Земле нет, и вслед за их изменениями должны меняться и организмы. Следовательно, весь мир живых существ Земли непрерывно эволюционирует.
В середине XIX века эта истина получила статус научного факта в концепции дарвинизма. Согласно учению Чарльза Дарвина, любые незначительные отличия каждого конкретного организма от прототипа могут стать очень существенными в борьбе за существование. И именно эта борьба и направляет естественный отбор по определенному пути. Выживают только те особи, у которых случайно оказались нужные особенности тела или поведения, так что ничего конструировать самому организму не нужно; это за него делает Его Величество Случай. Поэтому никакой культуры не может быть в принципе, она совершенно не нужна.
В ХХ веке, однако, ограниченность дарвинизма постепенно стала заметна невооруженным глазом. Если бы выживали только приспособленные к данным сиюминутным условиям, то основная масса родившихся живых существ, не имеющих случайных отличий, погибла бы тут же, и мир оказался бы забитым трупами неприспособленных. Но что еще хуже, совершенно неясно, каким образом должны были сохраняться в наследственности случайные отклонения выживших родителей. Более того, согласно концепции номогенеза отечественного ученого Л.С. Берга, строение тела далеких потомков намечается уже у их предков, так что эволюция происходит не случайно, а вполне закономерно. А в трудах другого отечественного биолога, И.И. Шмальгаузена, было показано, что имеются два типа отбора, стабилизирующий, и эволюционный, и если для первого важно сохранить любой вид живых существ именно таким, каков он есть, то для второго важно изменить его в сторону приспособления к изменившимся условиям существования. Иными словами, организм должен быть перестроен.
Здесь уже мы не можем сказать безоговорочно, что данный процесс не имеет с культурой ничего общего. Напротив, если бы речь шла о том, что человек по своему желанию должен был бы изменить свой внешний вид, то каждый из нас отнес бы подобные изменения к сфере культуры. Однако у живых существ есть отличия: их перестройка происходит, во-первых, не по желанию, и во-вторых, вообще никак не связана ни с сознанием (которого у них нет), ни даже с деятельностью мозга (которого нет ни у растений, ни у одноклеточных, ни у доклеточных существ). Нет у них и произвола или какой-либо воли. За их перестройку отвечает не мозг, а генетическая система, аппарат, открытый только в ХХ веке (тогда как мозги животных известны людям тысячелетия), работа которого пока еще лишь начинает выясняться. Именно там конструируются будущие формы организма, хотя как это происходит, мы пока не можем сказать ничего вразумительного, равно как и о планах или чертежах этого будущего организма, построение которого занимает несколько миллионов лет. Наконец, речь идет именно о перестройке организма, но не окружающей его среды, так что уловить будущее окультуривание ландшафта в этой деятельности почти невозможно.
Но по сути дела на этом сходство с культурой и ограничивается; пока генетическая система чутко реагирует на запросы среды обитания и перестраивает организм, никакой потребности в культуре, то есть в системе придуманных мозгом и воплощенных в материале внешней среды объектов, включенных в деятельность живого существа, не возникает. Так, например, при понижении температуры окружающей среды у наземных животных вырастает шерстяной покров; в человеческой культуре та же проблема решалась вначале тем, что человек покрыл себя шкурой убитых им животных; позже место всей шкуры занял сваляный в толстый пласт подшерсток – войлок; еще позже шерсть стали прясть в нитки, из которых получали ткани, а уж из ткани шилась одежда. Но шерсть на кожном покрове животных – это и есть пригнанная по их фигуре одежда; при наличии разных температурных режимов в течение года подшерсток то разрастается, то выпадает; иными словами, природная «одежда» на теплое время года «снимается». Тем самым природа в виде перестроек организма достигает того же результата, что и культура.
Генетическая система очень консервативна и может перестроить организм на протяжении тысяч поколений; в самом быстром случае – на протяжении десятков поколений. На адаптивную прижизненную перестройку организма она не рассчитана, и если некоторые насекомые проходят очень сложные изменения через фазы личинки, куколки и взрослого организма, то не потому, что такие изменения предназначены только для одной особи, а потому, что таков путь всех поколений. Для прижизненных и очень быстрых изменений поведения, а возможно, и формы живого существа потребовалась гораздо более мобильная система – нервная. А ее самой развитой частью стал головной мозг.
Появление головного мозга стало мощным фактором адаптации поведения животного к условиям окружающей среды. Помимо безусловных рефлексов появились условные, система которых образовала навыки. Отныне каждый организм стал отличаться от другого своим прижизненным опытом; в дополнение к видовым свойствам у организма появились и индивидуальные. А это означает, что у животных возникли физиологические предпосылки для создания культуры. Но пока генетическая система справлялась со своими задачами, никаких потребностей в культуре, несмотря на наличие предпосылок, не было.
Тем самым на вопрос о том, нужна ли культура животным, ответ может быть такой: в принципе она может быть нужна, если генетическая система перестает справляться со своими задачами, но до определенного уровня развития мозга у животных нет нужных механизмов для ее создания.
Зачатки культуры у животных. По мере развития интеллекта деятельность животных становится все более сложной. Уже насекомые отличаются строительной деятельностью, причем пауки ткут ловчую сеть (нить испускают из себя), пчелы строют соты (воск имеет органическое происхождение), но термиты уже используют материал окружающей среды для постройки гигантских термитников. Постройки (хатки) строют бобры, гнезды вьют птицы, используя для этого растения. При этом интересно: по данным одного орнитолога птицы его местности со временем немного изменили вид гнезда, из чего он заключил, что помимо инстинкта в строительной деятельности живых существ играет роль и обучение. Это прямо противоречит тезису Маркса о том, что в основе деятельности животных лежит только инстинкт.
Самые сложные виды построек из пернатых имеет птица шалашник, названная так за то, что создает не гнездо, но брачный дворец, соединяя определенным образом пучки травы так, что получается некий шалаш из нескольких помещений. Однако комнатки сами по себе еще не привлекают внимание самки до тех пор, пока они не устланы перышками в качестве ковра; но из всех типов покрытий у одного вида шалашников выше всего ценятся только синие перышки, которых нет у самих шалашников – самец, желающий завоевать сердце свой подруги, обязан утащить их у птиц другого вида. Если проводить аналогию с таким видом человеческой деятельности, как строительство, то в случае шалашников пред нами возникает не только архитектурное сооружение определенного стиля, но и с соответствующей внутренней отделкой.
Животные умеют пользоваться орудиями. Так, дятловый вьюрок прибегает к помощи маленькой палочки, если не может дотянуться до насекомого в коре дерева. Ворона, желающая выпить воды из сосуда и не достающая до нее клювом, начинает бросать в сосуд камешки, чтобы уровень воды поднялся. Шимпанзе любят лакомиться термитами, для чего уже не только используют орудия в виде веточки, но и предварительно обдирают зубами веточку от лишних сучков и листочков. Опустив веточку в термитник, обезьяны ждут, пока насекомые начнут по ней подниматься, а затем аккуратно слизывают добычу, словно лакомки мороженое. Иными словами, в ряде случаев имеется не только навык употребления орудий, но и навык их изготовления.
Еще более удивительны зачатки духовной культуры у животных. Всем известно, что птицы поют, но мало кто знает, что далеко не вся песня птиц инстинктивна. «Можно заключить, – отмечает зоопсихолог Реми Шовен, – что некоторые характеристики песни у зябликов должны заучиваться на ранней стадии развития, когда сами птенцы не способны еще издать ни одного звука. По-видимому, начиная с сентября, они усваивают, что песня должна состоять из трех фраз и что они могут позволить себе украсить финал; сами же «фиоритуры» образуются только в результате соревнования между многими певцами.. Врожденной является лишь самая общая основа песни...»[1, с. 385]. Таким образом, заученная часть песни зябликов очень напоминает заученную людьми часть музыкальной культуры, а украшения в виде самостоятельно придуманных «фиоритур» сопоставимы с человеческим музыкальным творчеством. И хотя эти части песни идут на основе инстинкта, они все же не сводятся к нему.
Еще больше напоминает культуру очеловеченная речь обезьян. Поскольку голосовой обезьян приматов иной, чем у человека, научить их говорить звуками не удалось ни одному исследователю. Однако неожиданный успех выпал на долю тех ученых, которые обучали шимпанзе речи жестами, принятыми среди глухонемых, например, варианту, известному под именем амслен. Оказалось, что обезьяны не только способны беседовать своими лапами с человеком, но со временем могут поддерживать беседы и друг с другом; тем самым часть человеческой культуры становится элементом культуры животных, хотя и в эксперименте. А в жизни можно наблюдать, например, использование собаками автобуса или лифта в качестве транспортного средства, а также переход оживленной улицы по сигналу светофора вслед за человеком. Иными словами, животные высокого интеллектуального уровня способны вобрать в свое поведение некоторую часть человеческой культуры, для понимания и воспроизведения которой у них сформировались соответствующие нейрофизиологические механизмы.
Все это приводит к выводу о том, что при попадании в сложные условия, в которых врожденные механизмы инстинктов уже не срабатывают, а на освоение адаптивного поведения отпущено не слишком большое время, животные вынуждены вырабатывать зачатки культуры.
Почему обезьяны не становятся людьми? Такой вопрос часто задают студенты. Если процесс эволюции всех живых существ на Земле продолжается, и магистральной линией развития является человеческое общество с его культурой, то обезьяны должны «очеловечиваться», то есть прежде всего «окультуриваться». Однако мы этого не замечаем. В чем же дело?
Вообще говоря, проблему надо разбить на две: 1) происходит ли эволюция живых существ в сторону создания их собственной культуры или усвоения человеческой культуры и 2) замечаем ли мы это. Что касается первой, то ответить надо, видимо, утвердительно: птицы, начавшие строить гнезда по-новому, или создавшие новые рулады в своем пении, не только оказываются замеченными другими птицами, но и тем самым создают новый стиль построек или пения, то есть новое направление в их «культуре». То же самое и в отношении домашних животных: кошка, например, по утрам, начинает «здороваться», приветствуя хозяев мяуканьем, ибо у людей при встрече после ночного сна принято издавать возгласы. Собака, приученная приносить хозяину шлепанцы, со временем начинает это делать по своему почину, как заботливый слуга. Все это говорит о том, что животные со временем вписываются в окружающую их культуру, но, разумеется, только в меру отпущенных им возможностей.
Обезьяны, живущие с людьми, особенно обученные речи жестами, тоже «очеловечиваются» – хотя и весьма своеобразно. Они предпочитают общество людей, вступают в речевой контакт с людьми, перенимают некоторые человеческие стороны деятельности. Так, увидев художника, пишущего красками, обезьяны с удовольствием начинают размазывать пигменты из тюбиков по холсту. Тем самым имитируется процесс создания картины, его внешняя сторона; однако обезьяна не понимает смысла такой деятельности и, разумеется, не выражает в красках никакой реальности, в результате получается типичная мазня. С позиций человека подобное поведение комично, ибо внешне напоминает деятельность человека, но бессмысленно, поэтому человек не склонен видеть в нем очеловечивание животного; с позиций об
Тем самым дан ответ и на второй вопрос: мы обычно не замечаем сдвига в сторону нашей культуры животных именно потому, что по нашим меркам он очень невелик. Кошка, приветствуя по утрам хозяев, все равно говорит «Мяу», а не «Доброе утро», «Guten Tag» или «Hi». Обезьяна, взяв в руки кисти и начертав на полотне некие мазки красками, на что неспособны ни кошка, ни собака, все равно не пытается отразить ими внешний мир. Иными словами, мы придаем гораздо большее значение тому нейрофизиологическому субстрату, на базе которого возникает поведение животного, чем реальным сдвигам поведения животного в сторону культуры, и если персидские породы кошек оказываются более миролюбивыми к людям и не царапаются, мы считаем, что так и надо, не замечая гигантской дистанции пройденного ими пути по приспособлению к жизни рядом с человеком.
Итак, животные с их точки зрения как раз «становятся людьми», живя в мире человеческой культуры, однако в наших глазах они продолжают оставаться животными.
Когда нашим предкам понадобилась культура. Из изложенного ясно, что генетическая система животных своевременно перестраивает их тело и привычки, так что потребности в особых созданных искусственно постройках или ритуалах у них или не возникает, или возникает в очень незначительной степени. Почему же человек представляет исключение?
Когда мы начинаем сравнивать человека с животными, мы обычно говорим, что он имеет самый развитый мозг и, как следствие, наиболее тонко управляемые руки, самое выверенное поведение и великолепную наблюдательность, приводящую к далеко идущим выводам. Однако мозг сначала должен был развиться, а для его развития должны были существовать какие-то причины. Странно было бы предположить, что человеческий мозг развился сам по себе безо всяких видимых причин.
С другой стороны, мы очень не любим отмечать (и потому почти никогда этого не делаем), что человек очень уступает животным по части обоняния (в сотни тысяч и миллионы раз по чувствительности и в сотни раз по диапазону пахнущих веществ), что человек (впрочем, как и высшие приматы) лишен хвоста (и тем самым является своеобразным инвалидом), и что он в отличие от других животных располагается и перемещается вертикально, а не горизонтально. А из этого следуют большие выводы. Так, обоняние является главным видом чувствительности животных; когда возникают сомнения у собаки, хозяина или кого-то другого она видит перед собой, она должна его обнюхать, и если это произведено, то больше никаких сомнений не возникает. Человек же за счет потери обоняния вышел из сферы основной сигнализации животных, из маркирования запахом пола, возраста, состояния здоровья животного, из оставления им пахучих меток на границах его территории. Тем самым он для животных перестал быть своим, переключился на аудиовизуальные средства постижения мира, и потому был вынужден в этом новом аудиовизуальном пространстве создавать новые способы сигнализации. Только времени на это было отпущено мало, каких-нибудь два-три миллиона лет, и по мере уменьшения обонятельных долей головного мозга необычайно сильно разрастались затылочные доли, ответственные за зрение и височные, ответственные за слух.
Что же касается потери хвоста, точнее, его усыхания до крошечного копчика, то и эта трансформация внешнего облика вывела человека из «культуры» многих животных. В самом деле: кошки и собаки передают информацию о своем внутреннем состоянии посредством хвоста. Так, если собака относится добродушно, ее хвост поднят; если она радуется, хвост колеблется из стороны в сторону, если угнетена – хвост висит между ног, как веревка. Напротив, если кошка относится добродушно, у хвоста нет определенного состояния, а вот если он бьет сверху вниз – значит, недовольна. С отсутствием хвоста исчезает возможность передавать с его помощью эмоциональное состояние; приходится приводить в движение совершенно другие части тела, прежде всего лицевые мышцы, и выражать эмоции наиболее подвижной частью лица – губами. Улыбка за счет поднятия уголков губ, передача озабоченности за счет напряжения губ и их утоньшение или огорчения при опускании уголков губ – вот лишь немногие из новых сигналов. Тем самым, лишившись традиционной «зачаточной культуры» животных за счет потери тех или иных чувств или органов, человек был вынужден создавать свои особые виды культуры, соответствующие его возможностям.
Так становится ясной перестройка «культуры» животных на культуру человека, но пока еще остается необъясненной сама расширенная потребность человека в культуре по сравнению с животными. Для понимания этой части проблемы необходимо проследить эволюцию приматов. Самые ранние приматы были насекомоядными, и в поисках насекомых переселились на деревья, где этой пищи было больше, чем на земле или в траве. Поэтому пришлось приспосабливаться к древесному образу жизни, что привело к вертикальной позе, наличию хватательных конечностей (пальцы рук и ног, способные охватывать ветки), удлинению бедер и сокращению стоп (что лучше соответствовало перемещению по вертикали). При этом для отражения опасностей стада обезьян часто кидали в нападавших на них животных плоды деревьев или отломанные ветки. Так что наши далекие предки хорошо вписались в освоенную ими экологическую нишу – в древесный образ жизни.
Однако под влиянием каких-то причин (пока в точности неустановленных) приматы вынуждены были спуститься на землю, будучи совершенно неприспособленными к этому образу жизни. Вертикальная поза, такая удобная на дереве при его вертикальном стволе и при ветках сверху и снизу, оказалась невыгодной для быстрого бега; звуковая сигнализация, столь удачная при отсутствии зрительного контакта между особями в густых кронах деревьев, на открытой местности действовала всего на расстоянии десятка метров – дальше сила звука падала, а ветер мог вообще относить звуки в прямо противоположную сторону; подручные плоды и ветки для отражения противника на земле отсутствовали. Земная ниша на первых порах была опасной.
Первая материальная культура, которую начал осваивать становящийся человек, была, в сущности, лишь видоизмененной «зачаточной культурой» приматов. Так, вместо крепкого ореха в голову неприятеля можно было запустить еще более крепкий и тяжелый камень, а роль очищенной от листьев ветки с успехом стал исполнять высохший от времени фрагмент ствола или крупной ветки – палка или дубина. Тем самым особой «культурной революции» не произошло; человечество лишь заменило привычные орудия, находимые на деревьях, на менее привычные, находимые на земле. Однако появилось и нечто новое. Орехи и ветки бросались с определенного расстояния; обезьяны очень редко ввязываются в ближний бой. Люди же стали применять камни и палки и в ближнем бою, не выпуская их из рук; так ими орудовать сложнее, ибо ими нужно одновременно и ударять (то есть, как бы их выпускать из рук), и в то же время их сжимать (то есть не выпускать). Вместо броска появился удар. Удар был более эффективным, если орудие было заострено; тем самым орудие из ударного стало рубящим. Оказалось, однако, что рубящие движения эффективны не только в бою, но и для обработки материалов: мяса (при разделке туши), дерева (при изготовлении деревянных орудий), камня (для заострения каменных орудий). Получалось, что анатомо-физиологический аппарат, приспособленный к древесному образу жизни с его повышенными нагрузками на конечности, особенно на верхние, простаивал бы на земле, если бы не возможность оперировать с находимыми на земле аналогами древесных орудий, то есть с палками и камнями. И это уже привело к «культурной революции»: этот аппарат стал совершенствоваться, производя соответствующую материальную культуру.
Из этого можно сделать интересный вывод: каждому уровню культуры живых существ соответствует определенный анатомо-физиологический и нервный аппарат, без которого этот вид деятельности не может ни быть создан, ни функционировать. Иными словами, культура существует не сама по себе, а лишь в условиях определенной экологической ниши и определенного уровня развития организма.
Что дал людям переход к культуре. Как видим, на первых порах человеческая культура мало отличалась от предкультуры животных, и лишь со временем она, неуклонно развиваясь, становилась все распространеннее и разнообразнее. И если поначалу выгоды от перехода к культуре были малоощутимы и вполне сопоставимы с иными путями биологической эволюции, то позже успехи в культуре были просто ошеломляющими. Возьмем, например, освоение полета живыми существами. Научиться летать пытались многие позвоночные: и рыбы, и рептилии, и млекопитающие, но лучшими летунами мы все-таки признаем не летучих рыб или летучих мышей, а птиц. На это ушли сотни миллионов лет – обычный срок биологического прогресса.
Но вот за дело взялся человек. До поры до времени это ему совершенно не удавалось, но затем, когда в самом конце XIX века для этого возникли соответствующие предпосылки, появилась авиация. На это ушло несколько десятков лет – темп культурной эволюции в таком случае оказался примерно в десяток миллионов раз выше темпа биологического прогресса. Таков выигрыш в скорости. Однако авиация отличалась не только темпами развития. Прежде всего, она превзошла птиц по грузоподъемности. Уже журавли настолько тяжелы, что могут взлетать только с разбега; страусы вообще не в состоянии поднять себя в воздух. Самолеты тяжелее страусов как минимум в сотни раз и поднимают не только себя, но и весьма солидные грузы. Самолеты поднимаются в десятки, а то и сотни раз выше птиц, и их скорости тоже перекрывают птичьи в сотни раз. Самолеты имеют огромную дальность полета, которая в случае необходимости может быть увеличена за счет дозаправки в воздухе. Иными словами, культурная эволюция идет в миллионы раз быстрее и приносит результаты в сотни раз более значительные, чем биологическая эволюция.
Из этого, в частности, следует, что человечество, развивая культуру, эволюционирует быстрее любого вида живых существ. Кстати, этот же вывод справедлив и для различных этносов: страна, отставшая на каком-то этапе эволюции культуры, позже практически не может догнать лидера, и разрыв между развитыми и развивающимися странами со временем только увеличивается. Прямым следствием этого стала замена экологической ниши человечества нишами социальной и культурной, в которых человек проводит свои лучшие годы и к которым он долго приспосабливается. И чем дальше, тем специализированнее становится ниша в культуре.
Можно ли не развивать культуру. В XVIII веке некоторые философы, например, Ж.-Ж. Руссо призывали забыть прелести цивилизации и вернуться назад к природе. До некоторой степени данный призыв имел успех. Однако возможно ли современному человеку вернуться к природе в полном смысле слова?
Ответ будет, разумеется, отрицательным. И природа не та, и человек уже не тот. С одной стороны, мы отвыкли бегать по тридцать километров в стужу и слякоть по следам животного, чтобы вступить с ним в схватку с крохотным деревянным копьем, напоминающим ручку от швабры. С другой стороны, тех животных уже нет, как нет тех лесов и угодий. Но даже если бы они были, они бы смогли прокормить не десятки тысяч людей на квадратный километр, а лишь в тысячу раз меньше. Поэтому мечты о возврате в предыдущие эпохи так и остаются мечтами. Для современного горожанина, мечтающего об отдыхе в деревне от городской сутолоки, первые дни кажутся райской жизнью. Но скоро деревенская тишина начинает казаться заброшенностью, простая пища и утварь – бедностью, а безделье утомляет хуже самой тяжелой работы. Человек тоскует о своей культурной нише, в которую он врос всей душой, и ее ему ничто не заменит.
Развитие культуры уже оставило неизгладимые следы на теле человека. В ледниковый период ему было холодно, своей шерсти ему уже было мало, и он стал одевать шкуры убитых животных. Но это достижение материальной культуры привело к тому, что собственный волосяной покров был почти утрачен, и кожа человека теперь стала почти такой же лысой, как и кожда лягушки. Когда-то все виды человеческой деятельности были либо ходячими, либо стоячими, но уже века два назад появилась сидячая работа, и число ее видов с каждым десятилетием все увеличивается. Следствием этого является гиподинамия, ожирение, излишний вес, ослабление конечностей. Применение рубленой и протертой пищи, вареной и размягченной приправами, очень ослабило весь желудочно-кишечный тракт, начиная от зубов. Постоянный температурный комфорт, ванны, лекарства притупили сопротивляемость организма. Современный человек стал выше и ловчее своего предка, однако слабее и изнеженнее. И со временем положение может разве что усугубиться.
Так что мы при всем желании не можем ни идти вспять, ни даже оставаться на том уровне культуры, на котором находимся сейчас. Единственное, что нам позволено, так это идти в будущее чуть быстрее или чуть медленнее.
Список литературы
Шовен Реми. Поведение животных. М., 1972