Лишь у немногих поэтов складываются свои, совершенно личные отношения с Поэзией. К таким поэтам принадлежал Иоганн Вольфганг Гете. Чем больше узнаешь его, тем больше понимаешь: не просто был он причастен к миру поэзии - это мир поэзии был заключен в нем, а он был его владыкой.
Гете никогда не заботился о самовыражении - и он даже не хотел бы, чтобы в его созданиях отразилась личность именно поэта. Собственно говоря, ему хотелось быть человеком, который отражал бы в себе бытие - настолько полно и подробно, чтобы между человеком и бытием складывался разговор равных. Ради такого беспримерного диалога надо было стать поэтом, а тогда уже творить уверенно, властно, с достоинством. Человек, равняющийся с миром, с бытием, - он и в поэзии не просто поэт, а творец, и потому скорее человек дела, а не слов, и, уж во всяком случае, не книжный человек. К слову на бумаге Гете относился с пренебрежением. Да и поэзии ему всегда было мало, в поэзии должна была отражаться общая мысль о мире. "Ведь я так высоко не ставлю слово, // Чтоб думать, что оно всему основа", - говорит Фауст у Гете; так судил сам Гете - о слове поэтическом, писательском.
Ранний Гете поэтически смел - однако зрелый и поздний несравненно смелее: отдельные пробы поэтического самовластия, утратив налет нарочитости, вошли в систему. Что бы ни делал Гете с языком - все совершенно естественно. Язык преображается: придумываются новые слова и формы слов, значение обычных слов резко и тонко переакцентируется, не стиль, но сам язык окрашиваются в особые тона, он весь - создание поэта; не только в высокопоэтической лирике, а в любом, самом случайном тексте ощутимо своебразие языка, а за ним своеобразие осмысления мира.
I.Детство. Юность.
Родился он в семье имперского советника и дочери франкфуртского старейшины. Узкий семейный круг и домашнее воспитание — отец сам занимался образованием Иоганна и eго сестры — позволяли поэту сосредоточиться на самом себе.
Гете рано проявил склонность к поэтическому творчеству, но господствовавшие в доме отца взгляды исключали для него возможность профессионального занятия искусством. В возрасте шестнадцати лет Гете переезжает в Лейпциг, где изучает право в университете, вскоре из-за болезни вынужден возвратиться во Франкфурт. Он увлекается оккультной философией, астрологией, изучает средневековые алхимические трактаты. В 1769 выходит его первый печатный сборник стихов Гете «Новые песни».
II. Гете периода "Бури и Натиска"
В начале 1770 начинающий поэт отправляется в Страсбург, чтобы продолжить свои занятия юриспруденцией; кроме того, Гете посещает лекции по химии, медицине, филологии. В Страсбурге происходит знакомство Гете с Фридерикой Брийон. дочерью пастора в Зазенгейме. Письма в стихах, т.н. «Зазенгеймские песни», адресованные возлюбленной были опубликованы в 1775. Центральной темой Песен (впервые в немецкой литературе) являются юношеские переживания, что составляло резкий контраст предшествующей литературной традиции.
В сентябре 1770 в Страсбург приезжает философ и критик И. Г. фон Гердер, который пробуждает в Гете интерес к готической архитектуре и к народной поэзии. Гете читает Гомера, Оссиана, кельтский эпос. У философа начинающий поэт перенимает критическое отношение к господствовавшему в то время на немецкой сцене французскому театру. В качестве противовеса «разумному» театру французского классицизма, Гердер указывает Гете на театр Шекспира, который приносит классицистические принципы построения драматического произведения в жертву естественному, эмоциональному выражению. Во многом опираясь на шекспировскую драматическую традицию, по возвращении из Страсбурга во Франкфурт в ноябре 1771 Гете создает свою первую значительную пьесу «Гец фон Берлихинген» (поставлена в 1774 г.). Гец фон Берлихинген — реальный исторический персонаж, которым Гете заинтересовался во время работы над своей диссертацией по вопросам истории государственного права 15 и 16 веков. Берлихинген, воевавший на стороне крестьян во время Великой крестьянской войны (1524-1526), воплощает собой идеальный тип «благородного немца», героя-патриота, мудрого, искреннего, мужественного, одержимого жаждой свободы. Гец, каким его изобразил поэт, был воспринят современниками как образец для подражания, а сама пьеса стала своего рода манифестом «бури и натиска», политически ангажированного движения молодых литераторов, сформировавшегося вокруг Гердера и И. Г. Мерка. Совместно с другими участниками движения, Гете принимает участие в написании памфлета «О немецком духе и искусстве» (1773), программном документе движения.
В длительном процессе возвышения "третьего сословия" в XVIII веке, получившем свое идеологическое завершение в Германии в философии Гегеля и в художественном творчестве Гете, весьма важное место занимают Лессинг и Гердер. Вследствие слабости бюргерства в период просвещенного абсолютизма Лессинг не дошел до материализма, а, как выражается Меринг, "достиг границы, отделяющей идеализм от материализма; переступить через нее в конечном итоге ему не позволяло бедственное положение, в котором находилась Германия". Этим же противоречием - между отсталостью тогдашней Германии, с одной стороны, и революционным движением буржуазии в наиболее развитых странах (Англия, Франция, Соединенные Штаты), с другой, объясняется переплетение регрессивных и прогрессивных элементов в мировоззрении авангарда немецкого "третьего сословия", как это мировоззрение представлено в движении "бури и натиска". И не случайно, что в то время, когда в наиболее передовых капиталистических странах выработали уже философию материализма (механистическо), а в революционной практике выдвигали политические и социальные требования, идеологи слабого немецкого "третьего сословия" в своем бунте в "буре и натиске" выступали еще под религиозной оболочкой и исходили от спинозизма. Как Лессинг, так и Гердер и Гете были спинозистами и в отношении теории государства последователями защитников естественного права (Монтескье, Руссо).
Представители "бури и натиска" предают анафеме всех писателей, которые в своем творчестве руководятся только "холодным рассудком", а не увлечены "демоном" поэзии. Единственным верным авторитетом признается лишь чувство и сердце. Юный Гете в "Страданиях молодого Вертера" выдвигает своего чувствительного героя "с душой", склонной к волнениям и излияниям в противовес Альберту, человеку хладнокровному, обладающему только здравым смыслом. Этот же контраст кладется в основу ряда произведений и Ленца и Клингера. Слезы, меланхолия, пессимизм становятся источником наслаждения и упоения. А строгим правилам "ложноклассицизма" эти поэты противопоставляют оригинальность, права гения, под которым понимается человек необыкновенный, уверенный в своих силах и презирающий других: гений не нуждается в принципах, ему достаточно энтузиазма. Математически точный механизм, в который просветители думали включить мир, не годился для класса, одержимого лихорадкой тревоги, бьющегося в тисках гнета феодализма. На место рационализма просветителей - они выдвинули иррационализм: чувство, страсть, и фантазия должны были буйным натиском завоевать то, что, как трезвая действительность, отказывалось подчиняться рассудку: отныне внутреннее и внешнее построение произведения дается лишь творческим субъектом, "гением".
В этом бунте немецкого "третьего сословия" против феодализма, бунте, в котором литература и философия являлись превосходным орудием борьбы выступающего юного бюргерского класса с феодально-абсолютистским строем в целом, борьбы против раздробленности Германии на мелкие государства, против наглого хозяйничанья чиновников и попов, против дворянства и высших слоев одворянившейся буржуазии - руководящую роль играли Гете и Шиллер. Но тут необходимо немедленно же дифференцировать раннее творчество этих двух писателей: в то время, как Шиллер выражал идеологию крайнего левого крыла "третьего сословия", наиболее эксплуатируемой феодализмом угнетенной части мелкой буржуазии, - Гете был идеологом средней городской буржуазии (крупной еще не существовало). Гете родился в Германии тогда в семье зажиточного франкфуртского патриция, старого республиканца и врага князей, и поэт впоследствии любил подчеркивать, что они, франкфурские патриции, не считали себя ниже всех этих князьков. Этот молодой бюргер начал свою литературную деятельность сборником стихов, в котором он еще подражал рококо с его взглядом на любовь, как на чувственную забаву, на природу, как на декорацию и т. д. После этих, несамостоятельных еще шагов, в творчестве Гете наступает перелом - в Страсбурге, куда его посылают учиться - после встречи с Гердером. Не то, чтобы старший писатель "обратил" его в "штюрмера" - нет, для этого поворота у молодого франкфурского патриция были и без того налицо все данные, - но общение с Гердером дало ему новые импульсы, и особенно работы об Оссиане, Шекспире и народной поэзии оказали на него сильное влияние. Спинозист по своему мировоззрению, Гердер был не только одним из блестящих представителей плеяды великих революционных бюргерских идеологов: своими трудами он указал путь в литературе молодому бюргерскому движению. В своей книге о Шекспире он старается истолковать творчество великого драматурга, исходя из "духа" его народа и эпохи, его "среды", он пытается об'яснить его "дикую" драматическую композицию, противопоставляя его классической драме, и этим он не мало способствовал пониманию Шекспира молодежью. Гете переключается прежде всего тематически: вместо образа пастушки первого сборника стихов он выводит образы ткачихи, охотника, мельника или девушки, защищающей своего "незаконнорожденного" ребенка перед должностными лицами церкви и государства. Его отношение к "существующему", к феодально-бюрократическому строю выявляется, как резко отрицательное. Первое действительно гениальное произведение, в котором Гете ставит вопрос об историческом конфликте двух "лагерей" в обществе, - это драма "Гец фон Берлихинген" (1773).
Маркс в одном письме к Лассалю говорит о Геце, что "в названном жалком субъекте трагическая оппозиция рыцарства против императора и князей дана в своей адекватной форме и поэтому Гете справедливо сделал его своим героем". Маркс, - как впрочем и Гегель, - считал Геца представителем погибающей эпохи и очень высоко ценил поэтическое чутье Гете именно за то, что он выбрал своей темой типичный всемирно-исторический конфликт. Гете, в прозаической форме, на подобие исторических хроник Шекспира, выводит в Геце образ бунтовщика против императора и его рыцарско-придворных прислужников - князей и городов. Хотя Гец и чинит самовластную расправу, грабит купцов, ведет войны, становится во главе восставших против феодалов крестьян - он это делает во имя "справедливости" и защиты угнетенных - он сильный и своевольный гений; но когда возглавляемое им крестьянское движение принимает заостренные классовые формы - он отходит от него. Бунтарь слабого, умирающего рыцарства не в состоянии понять истинного смысла крестьянского восстания, не может объединиться с городами против императорской власти - революция крестьянства, вовлечение широких народных масс в это движение - для него только стихийный хаос, он покидает все и, разочаровавшись в "своеволии" славного гения, ищет спасения в смерти, в слиянии с матерью-природой.
В истории Геца Гете привлекал именно этот момент всемирно-исторического конфликта и бунт "сильной личности", в котором штюрмеры, руководители без армии, видели выход из своего положения в борьбе с феодализмом. В драме "Гец" с большой яркостью воплощены спинозистские и руссоистские идеи Гете: с одной стороны он чрезвычайно любовно обрисовывает деятельность и окружение Геца и его родных, - в них сильна связь с природой, и отсюда проистекает прямодушие, цельность, незнающая сомнений энергия, здоровье; с другой же стороны дается яркое изображение чрезмерной утонченности изнеживающей цивилизации, неразборчивой в средствах хитрости, неуверенности в себе - Вейслинген и его сообщники в цитадели приверженцев императора - в епископском замке. Этот контраст двух миров проводится вплоть до мельчайших подробностей.
Молодой Гете-штюрмер создал много образов-бунтарей. Опять-таки не случайно, что подобный протест против феодального общества у этого идеолога бюргерства проявляется в религии. Немецкое бюргерство, повторяем, находилось на более отсталой ступени развития, чем, например, французская буржуазия, которая к этому времени уже приступала к политическому, активному действию. В 1772 г. Гете отходит от позитивного христианства и становится спинозистом. Его бунт против феодального общества принимает отныне форму протестантства, восстающего против тирана-бога. В наброске к эпосу "Вечный жид" Гете задумал странствие со своим героем Агасфером через все века, намереваясь сатирически высмеять христианство в важнейшие исторические моменты его развития, издеваясь над религиозным ханжеством, попами, догматами. Наибольший интерес в этом отношении представляет набросок "Прометей". Этот образ непоколебимого борца за свободу человечества, тирана, бросающего гордый вызов земным и небесным вседержителям - как нельзя лучше соответствовал настроениям бунтаря - Гете. Прометей, образ древне-греческой мифологии, созданный в античной литературе Эсхилом, обращается к посланнику Зевса, нагло захватившего творческую силу вселенной, со словами: "Никогда, поверь мне, не соглашусь я променять мой несчастный жребий на твое рабство. Лучше быть прикованным к этой скале, чем быть холопом на побегушках у Зевса". Он - низвергнутый титан, ибо род богов, во главе с Зевсом, захватил власть, низвергнув титанов, тех самых титанов, от которых происходит Прометей. Но он спускается на землю и создает из глины, с помощью Минервы, богини мудрости, людей, равных ему самому, которые так же, как и он, не должны почитать узурпатора Зевса:
Взгляни сюда, Юпитер,
На мир мой: он живет!
По своему я образу их создал,
Род, равный мне,
Чтобы страдать и плакать,
И ликовать, и наслаждаться,
И на тебя не обращать внимания
Как я!
Прометей-бунтарь, которого Маркс еще в своей докторской диссертации называл "благороднейшим святым и мучеником в философском календаре", выражает протест штюрмеров против феодальной тирании и ее идеологической надстройки - христианства, говоря Зевсу:
Мне чтить, тебя? За что?
Бывало ль, чтобы скорбь ты утолил
Обремененного?
Когда ты слезы осушал
У угнетенного?
Иль мужа из меня сковали
Не время всемогущее,
Не вечная судьба,
Мои владыки и твои!
Бунтовщиком Гете проявляет себя и в наброске "Магомет". Спинозистское понимание вселенной, пантеистическое растворение личности в природе, в космосе, получило здесь свое образное оформление в "Песне Магомета". Как переливается здесь свое образное оформление в "Песне Магомета". Как переливается здесь рост и становление потока, рожденного "над облаками", по "равнинам" и "пустырям" жизни в бесконечном возврате к старому "отцу, к вечному океану". Образ бунтаря против сковывающих человеческий разум и чувства сил церкви, государства и традиций Гете создал также и в знаменитом "Прафаусте": этот протестант, еще сильно отличающийся от "Фауста" позднейшей обработки, выступает против церкви и религии, ибо они своим учением о добре и зле только отделяют человека от познания истинных причин и источников действительности. Божество для Гете-Прафауста - сама жизнь, сама действительность, воплощенная в образе земного духа, а его помощник Мефистофель, сила земли, - проклятый в качестве таковой церковью, идеологией враждебного бюргерству феодализма. Но и в "Прафаусте" также отчетливо выступает двойственность в мировоззрении молодого Гете, вытекающая из слабости бюргерства того времени: Гец погибает, потому что он, бунтарь против императорской власти, принадлежит к вымирающему рыцарству и не понимает революционного движения широких народных масс; восставший против Зевса Прометей создает существа, которые против его воли становятся рабами Олимпа; "Прафауст" не обладает монолитным, целеустремленным мировоззрением, его губит эта двойственность: он не может отделить поступка от вытекающих из него последствий, страстное желание от разочаровывающего наслаждения, они терзают его раскаянием, из которого он не видит выхода. Герой в "Прафаусте", думавший отыскать высшую свободу в радостях любви и взамен этого безжалостно раздавивший мещаночку Гретхен, впадает в отчаяние, и его путь, насколько можно судить по сохранившимся фрагментам, теряется в глубоком мраке.
В этой двойственности, отразившейся в произведениях молодого Гете, видна вся противоречивость, терзавшая идеологов авангарда немецкого бюргерства конца XVIII века. Вечные стремления Гете к растворению в космосе через смерть, - что фактически означало разочарование в попытках активной, действенной борьбы с феодальным строем, - привели его творчество к крайним формам иррационализма, сентиментализма, а временами и к пессимизму.
III.Страдания юного Вертера.
В мае 1772 Гете отправляется на юридическую практику в город Вецлар, где он намеревался изучать деятельность высшего апелляционного суда Священной Римской империи. В Вецларе Гете знакомится с невестой секретаря ганноверского посольства И. К. Кестнера Шарлоттой Буфф, в которую страстно влюбляется. После безнадежных любовных терзаний Гете принимает решение покинуть город. В сентябре он неожиданно для всех уезжает из Вецлара, отослав прощальное письмо Шарлотте. Вскоре Гете из письма к нему Кестнера узнает, что в Вецларе застрелился секретарь брауншвейгского посольства Ф. Иерузалем, который был влюблен в жену своего друга, В день самоубийства Иерузалем одолжил у Кестнера пистолеты.
На Гете это известие произвело сильное впечатление. Он много времени размышляет о самоубийстве, у него возникает мысль покончить с собой. Но в это же время Гете переживает новое увлечение. Предметом его поклонения стала замужняя женщина, юной дочерью его знакомой Максимилиана Брентано. Гете приходится сделать колоссальное усилие над собой, чтобы избавиться от чувства к ней. Весной 1774, полностью отгородившись от внешнего мира, за четыре недели, Гете пишет «Страдания юного Вертера», первое значительное произведение новой немецкой литературы. Роман Гете, с одной стороны, продолжал традиции сентиментального романа в письмах, получившего распространение во второй половине 18 века (образцовым произведением эпистолярного жанра в то время считался роман Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза». Но если многотомные эпистолярные романы составляла переписка сразу всех героев, то в «Вертере» ведущая роль принадлежит одному человеку. Более того, в «Вертере» описание внутренней жизни одного человека сочетается с картинами обыденной бюргерской жизни. Гете революционным образом соединяет две литературные традиции, ведь романы, описывавшие повседневную жизнь, составляли традицию иную, нежели романы, рассказывавшие историю души. В первом романе Гете бытие «внутреннего человека», его духовное развитие, трагедия его любви и смерти, разворачиваются на фоне повседневной жизни провинциального городка.
Создававшийся в эпоху Просвещения, когда главенство разума над чувством не ставилось под сомнение, роман Гете стал своего рода откровением. Главной темой «Вертера» является любовь во всех ее проявлениях. Заглавие романа очевидным образом отсылало читателей к литургической формуле, применяемой к страданиям Иисуса Христа. Любовь простого человека получает в романе религиозное значение, помогает ему осознать свою индивидуальность, обрести внутреннюю свободу. Но осознание собственной индивидуальности, а значит, и определенной ограниченности, и приводит Вертера к самоубийству: в смерти герой преодолевает ограниченность физического мира, ограниченность своей любви, растворяется в бесконечной природе.
Опубликованный в конце лета 1774 «Вертер» имел феноменальный успех в Германии и за ее пределами. Роман сразу же был переведен на многие европейские языки. Его восторженно приняло новое поколение европейской молодежи, тем не менее он вызвал ожесточенную критику со стороны просветителей и церковных служителей, которые посчитали произведение молодого автора апологией самоубийства.
Вертер - хрупкий, нерешительный пассивно-созерцательный мечтатель. Правда, и ему, этому молодому бюргеру, нечуждо классовое сознание бюргерства, ему ясно его превосходство над аристократией, - но он исключительно чувствительная натура, все его действия определяются чувством, а не разумом, он вечно няньчится со своим истерзанным сердцем. Вертер не борется, как Гец, Прометей или Фауст, - ему мешают чрезмерная нервность и полное безволие. И если бунтари Гец и Фауст пришли в конце своей борьбы к выводу, что свобода лишь в растворении в космосе, то в Вертере ставится под сомнение вообще возможность существования для человека, так болезненно откликающегося на ничтожнейшие житейские события. Столь чувствительно реагирующую "душу" может ожидать лишь смертельное разочарование, ибо она привносит самое себя, свои желания и мечты во все, в расцветающую весной долину, в играющих детей и простодушных поселян, в попытки художественного творчества и в прекрасную в своей молодости девушку, невесту другого. Каждое непосредственное соприкосновение с об'ектами его грез и тем более каждая встреча с обществом наносит Вертеру неизлечимые раны, так как все это еще шире раздвигает зияющую пропасть между ним, тепличным цветком, и феодальной действительностью, - и чем болезненнее разбиваются одна за другой его иллюзии, тем обольстительней поет ему смерть свою чарующую песнь. Конфликт идеологов "бури и натиска" с феодальным общественным строем получил здесь свое наиболее пессимистическое разрешение: стремле
Редко в мировой литературе можно встретить произведение, которое в такой степени выражало бы чаяния класса или определенной социальной группы, как это мы видим в "Вертере" Гете, и редко поэтому какое-либо произведение оказывало подобный этому роману эффект. Незадолго до его появления, сын одного близко стоящего к Лессингу богослова (Иерузалем) покончил самоубийством. И вот "вертеризм" стал модой, молодые, разочаровавшиеся в жизни чувствительные натуры из бюргерских слоев подражали жизни героя Гете, носили точь-в-точь его одежду ("фрак Вертера"), десятки добровольно лишали себя жизни. Этот грандиозный "успех" романа об'ясняется исключительной гармонией формы и содержания, исключительным мастерством, с которым в нем выражались чрезмерная возбудимость страстей и пессимизм немецкой бюргерской интеллигенции конца XVIII века"*6. И уже стариком Гете говорил об этом романе, что он его "как пеликан вскормил кровью своего собственного сердца", что это "зажигательная ракета"*7.
Характерно для произведений молодого Гете, как идеолога среднего бюргерства, что он восстает против существующего строя, не критикуя конкретных носителей этого строя, а выражает свой протест главным образом в области философско-религиозной. А молодой Шиллер, например, этот "романтический якобинец" на немецкой почве, этот идеолог наиболее левых, мелко-буржуазных слоев немецкого "третьего сословия", направлял свой пылкий пафос революционного протеста не против феодализма и его мировоззрения вообще, а именно против конкретных представителей, князей и чиновников ("Разбойники" и "Коварство и любовь"). И если в юности своей Шиллер не чуждался идей французского материализма, то молодой Гете дальше французского просветительского деизма Вольтера и философии Спинозы не пошел. Очень многие стороны творчества молодого Гете нам станут ясными, когда мы поймем, что они обусловлены спинозистской философией: так "разрешение" конфликта личности с действительностью, трактовка человека как капли во вселенной, стремление раствориться во "всеобщности", в космосе, - создание таких образов, как Прометей, Магомет, Фауст, - вообще роль природы в ранних произведениях Гете предстает в своем истинном свете только в связи с спинозизмом их автора. Этим же отличается его ранняя лирика, напр., от серафически-библейской лирики Клопштока, у которого все и всегда завершается гимном создателю; в лирике Гете мы имеем новое взаимоотношение между личностью и природой: творческий суб'ект чувствует себя слитым с ней, ее частицей, связь между ним и природой не совершается, как у Клопштока, при помощи стоящего во вне творца. Здесь Гете растворяется в природе; его смелая сила видения оживляет ее новыми, небиблейскими образами: ночь нависла над горами, дуб стоит в тумане, как вытянувшийся во весь рост великан, ветер машет крыльями; в "Песне духов" душа человека сравнивается с волнами и ветром.
Характерно, что спинозизм неразрывно связан с борьбой немецкого бюргерства XVIII века; спинозистом считал себя первый немецкий буржуазно-революционный писатель этого века, Эдельман, вызвавший бурю негодования только тем, что открыто признал себя последователем Спинозы; его произведения были публично сожжены в 1750 г. в Гамбурге. Из биографии Лессинга мы также знаем, как его боязливый друг, просветитель Мендельсон, из кожи вон лез, чтобы защитить Лессинга от упрека ортодоксальной богословии в спинозизме. Но спинозизм в Германии, как в мировоззрении Лессинга, так особенно у Гердера и Гете, сохраняя основную сущность системы великого голландского мыслителя, видоизменялся в соответствии с особенностями эмансипации немецкой буржуазии и развивался дальше. Главные черты немецкого спинозизма заключаются в том, что он, во-первых, не освободился от богословской оболочки, что он остался "материализмом в теологическом одеянии". В этом отношении немецкий спинозизм, - вследствие отсталости тогдашнего бюргерства, - не сделал крупных шагов вперед. Во-вторых, немецкий спинозизм при выработке своей методологии - и в частности генетического метода о закономерности развития - ввел в этот метод ряд телеологических элементов. И, наконец, он не усматривал четкой разницы между законами развития природы и развития общества, а, наоборот, пытался свести законы общественного развития к законам развития природы. В этих принципах - сила и слабость мировоззрения Гете по сравнению с Шиллером или - в области философии с Гегелем или Фихте. Сила же его - в революционном в тогдашнюю эпоху понимании исторического процесса, в спинозистской трактовке религии. И не даром позднейшая буржуазная критика всеми силами старается при помощи разнообразных филологических изысканий доказать, что Спиноза не оказывал влияния на раннее творчество Гете. А если некоторые критики и признают это влияние, то отделяют Гете-поэта и художника, как спинозиста, от "нравственной личности, Гете-человека, верующего христианина"*8. Другие реакционные критики, как например, Р. Геринг, отрицают самый факт влияния*9, а Фр. Варнеке заявляет, что определенные указания самого Гете в "Поэзии и правде" на зависимость его от Спинозы, "не соответствуют исторической правде"*10. Дело тут, конечно, не столько в биографически-филологических документах, - хотя в них после 1773 г. нет недостатка, - а в самой сущности мировоззрения молодого Гете, как оно выражено в его творчестве и в других высказываниях.
Другим источником, которым пользовалась молодая немецкая буржуазия, было французское просвещение. Молодой Гете находился под сильным влиянием Вольтера, Дидро и Руссо. Вольтера он до конца жизни считает "источником света". И еще в 1830 г., в разговоре с Эккерманом, он подчеркивает влияние, оказанное Вольтером на его развитие. "Вы не имеете понятия, - говорит он, - о том значении, которое во время моей молодости имели Вольтер и его великие современники, и как они господствовали в умственном мире. В моей биографии не видно четко и ясно, какое влияние имели эти люди на меня в юности, и чего мне стоила борьба с ними ради того, чтобы стать на свои ноги и установить правильные отношения к природе"*11. Но пока что, в период "бури и натиска", Гете рассматривал природу и общество под углом зрения Спинозы и французских теоретиков естественного права. В молодости его концепция исторического развития определялась тем явлением, которое, по его мнению, всегда оставалось неизменным в течение времен - именно природой. В "Вертере" Гете говорит: "Как могу я исчезнуть? Как можешь ты исчезнуть? Мы ведь существуем! - Исчезнуть! Что это значит? Это снова слово! пустой звук! Он ничего не говорит моему сердцу". - Это противоречие динамики - исчезать и существовать - постоянно занимало Гете; в существование вкрадывалось нечто "извечное", бросающее вызов всему преходящему во времени. "Время всемогущее" и "вечная судьба" - вот "владыки", перед которыми преклонялся даже Прометей. В двух аллегориях молодой Гете дает это свое понимание исторического развития: в вечном круговороте воды и в "гудящем ткацком станке времени", на котором вырабатывается "живое одеяние божества", в постоянном движении жизни, снующей между основой и утоком. В это время Гете вырабатывает уже те руководящие принципы своего мировоззрения, которые легли в основу как его дальнейшего художественного метода, так и естественно-научных исследований. Восторженный последователь Спинозы, он становится "поклонником природы", вбирает в себя реальный мир во всей его совокупности, постоянно воспринимает этот мир в целом и уже от целого переходит к частному. Философия Спинозы с ее учением о единстве мира, отожествлением безличного бога и природы, строгой закономерностью и всеобщей обусловленностью явлений - все эти элементы спинозизма Гете прочно усвоил и на основе их изучал явления природы и общества. Он весь поглощен этим реальным миром, этой человеческой жизнью во всей ее полноте и никогда не занимался абстрактными рефлексиями. "Вообще я, как поэт, - говорил Гете позднее - никогда не стремился к воплощению какой-нибудь абстракции. Я собирал внутри себя впечатления и притом впечатления чувственные, полные жизни, приятные, пестрые, многообразные, какие мне давало возбужденное воображение; затем, как поэту, мне оставалось только художественно округлять и развивать эти образы и впечатления, и, при помощи живого изображения, проявлять их, дабы и другие, читая или слушая изображенное, получали те же самые впечатления". Эти творческие принципы, развившиеся в дальнейшем, намечаются уже в творчестве юного Гете. Его мировоззрение в отличие от многих других идеологов "бури и натиска" отличается большим и историческим кругозором; Гете, как и Гегель, представляет собой идеолога не только эмансипирующейся немецкой, но и общеевропейской буржуазии. В его понятие эволюции и прогресса включаются идеи Монтескье, Джордано Бруно, Маккиавелли, Вико; он восторгается мучениками и борцами за свободу науки и мысли и считает равно "неоценимым" и дневник неаполитанского революционера Мазаниэлло (1647)*12.
IV. Гете - классик
Гете в старости выразился как-то, что "когда мне было 18 лет, Германии было тоже только 18 лет". И действительно, те лозунги, которые написали на своих знаменах идеологи "Бури и натиска", не нашли отклика в широких массах "третьего сословия" Германии: оно было еще слишком мало развито. Штюрмеры представляли собой штаб, авангард без армии. Энгельс в своих письмах в "Северную звезду" осенью 1845 г. так изображает эту эпоху в Германии: "Это была одна гниющая и разлагающаяся масса. Никто не чувствовал себя хорошо. Ремесло, торговля, промышленность и земледелие были доведены до самых ничтожных размеров. Крестьяне, торговцы и ремесленники испытывали двойной гнет кровожадного правительства и плохого состояния торговли. Дворянство и князья находили, что их доходы, несмотря на то, что они все выжимали из своих подданных, не должны были отставать от их растущих расходов. Все было скверно, и в стране господствовало общее недовольство. Не было образования, средств воздействия на умы масс, свободы печати, общественного мнения, не было сколько-нибудь значительной торговли с другими странами, везде только мерзость и эгоизм... Все прогнило, колебалось, готово было рухнуть, и нельзя было даже надеяться на благотворную перемену, потому что в народе не было такой силы, которая могла бы смести разлагающиеся трупы отживших учреждений. Единственную надежду на лучшие времена видели в литературе. Эта позорная политическая и социальная эпоха была в то же самое время великой эпохой немецкой литературы. Около 1750 г. родились все великие умы Германии: поэты Гете и Шиллер, философы Кант и Фихте, а лет двадцать спустя - последний великий немецкий метафизик Гегель. Каждое замечательное произведение этой эпохи проникнуто духом протеста, возмущения против всего тогдашнего немецкого общества. Гете написал "Геца фон Берлихингена", драматическое восхваление памяти революционера, Шиллер написал "Разбойников", прославляя великодушного молодого человека, объявившего открытую войну всему обществу. Но это были их юношеские произведения. С годами они потеряли всякую надежду. Гете ограничивался наиболее смелыми сатирами, а Шиллер впал бы в отчаяние, если бы не нашел прибежища в науке, в особенности в великой истории древней Греции и Рима. По ним можно судить о всех остальных. Даже самые лучшие и самые сильные умы народа потеряли всякую надежду на будущее своей страны"*13.
Если Энгельс позже и сформулировал некоторые положения иначе и о своих собственных сочинениях и сочинениях Маркса 1845 г. говорил, что авторы их не обладали еще тогда достаточными познаниями в экономике, то все же характеристика, данная им в общем верна и совпадает с оценкой Маркса в "Святом Максе" (Немецкая идеология). Не находя революционного отклика в широких массах населения, - по мере того, как все более и более уяснялось, что усилия стремящихся к действию поэтов "бури и натиска" разбиваются о тупость бюргерства, штюрмеры отказывались от активной борьбы с действительностью. В Гете этот процесс примирения с действительностью, процесс "отречения" от неистовых идеалов "бури и натиска" ясно намечается с его переездом в Веймар (1775).
В 1775 г. Гете переселился в Веймар, где оставался до смерти, доверенным лицом и тайным советником герцога; ему даруется дворянство, и он занимает целый ряд важнейших государственных должностей. Во время этой жизни и деятельности штюрмерские настроения уступают место "умиротворенному", уравновешенному классицизму. Позднее, во II части "Фауста", Гете говорит об этом переломе:
Через мир промчался быстро, несдержимо,
Все наслажденья на лету ловя.
Чем недоволен был - пускал я мимо.
Что ускользало, - то я не держал.
Я лишь желал, желанья совершая,
И вновь желал. И так я пробежал
Всю жизнь, - сперва неукротимо, шумно,
Теперь живу обдуманно, разумно.
Не то, чтоб среда создала этот перелом; нет, он намечался уже до переселения поэта в Веймар, и, как у Шиллера, он коренится в эволюции идеологии тогдашнего бюргерства. Правда, в первые десять лет пребывания в Веймаре (1776 - 1786) Гете ничего (за исключением нескольких стихотворений) не закончил, хотя многое им было начато, как раньше, так и в это время. Явным поворотным пунктом в творчестве Гете от штюрмерства к классицизму нужно считать его путешествие в Италию (1786 - 1788). Отныне он становится горячим поклонником античного искусства.
Если уже в "Римских элегиях" (1788) он античными размерами воспевает в "духе язычества" свою возлюбленную, то в драме "Эгмонт", начатой им еще в 1775 г. и законченной в 1787 г., этот переход к классицизму виден отчетливо; он ставит те же проблемы, как и в "Геце", но иначе их разрешает. Драма развертывается на фоне борьбы Нидерландов с испанским абсолютизмом за национальную независимость. Интересно, что Эгмонт мало показан как борец, а, главным образом, как любовник; что в то время, как Гец борется за политический идеал, Эгмонт отказывается от борьбы и подчиняется судьбе, дает жизни итти своим путем, не вмешиваясь активно в ее ход. Образ бунтаря Геца, сильной, самобытной личности, уступает место, очаровательному юноше, перед которым не мог устоять даже сын Альбы, казнившего Эгмонта.
Еще в Италии Гете окончательно отредактировал свою драму "Ифигения" (1786); ею он собственно и начинает свой новый классический путь творчества; уже по этой трагедии наглядно видно, насколько классицизм Гете, его творческий метод отличается от метода Шиллера; если последний согласился с положением Канта, что предмет эстетического рассмотрения является не содержанием, а формой, выразил это в переводе на свой, поэтический язык следующим образом: "в том и заключается истинная художественная тайна мастера, что он уничтожает материю при помощи формы", и в соответствии с этим больше интересовался внешней структурой, овладением внешним аппаратом античной трагедии, - то Гете стремился наполнить греческую форму и греческие образы своим мировоззрением, которое отличалось от мировоззрения Шиллера. Этим и об'ясняется, что не рок обусловливает у Гете трагедийность, а, наоборот, все его герои носят трагедию в себе, в своем характере, в своих действиях. Пилад в "Ифигении" прямо говорит: "В поступке каждого, доброго или злого, заключена его награда". Героиня трагедии спасает своего брата Ореста и его друга Пилада тем, что предает и свою и их судьбу - их как чужестранцев ждет смерть на берегах Тавриды, - в руки Тоанта, царя Тавриды. Были и другие пути спасения - но она их отвергает и своим поступком снимает с рода Тантала тяготеющее над ним проклятие. Некогда Тантал восстал - теперь эта "вина" искуплена отказом Ифигении. Этот же мотив усмирения исцеляет ее брата Ореста, гонимого всю жизнь фуриями. Таким образом, "Ифигения" лучше всего показывает "исцеление" Гете от штюрмерства и является одной из наиболее ярких примеров бегства поэта от действительности. Но трагедия знаменательна и как образец окончательного перехода Гете к классической драме. Если, например, сравнить ее с "Эгмонтом", драмой переходного периода, то мы видим следующее - в "Эгмонте" - стремление охватить многообразие явлений во всем их смятении, в "Ифигении" - сознательное ограничение немногими крупными прямыми линиями; там - изобилие фигур, живая, пестрая толпа; здесь - всего навсего пять человек, спокойно движущихся друг около друга; там - ошеломляющие смены декораций, здесь постоянно одна и та же местность: окруженная дубравой площадь перед храмом; там - действие развивается по разнообразным, главным и второстепенным путям; здесь же, с первых слов Ифигении, виден ясный путь к цели - к примирению.
V. Годы в Веймаре
Летом 1775 Гете знакомится с наследным принцем, герцогом Саксонии-Веймара Карлом Августом. В ноябре того же года Гете переезжает в Веймар, где почти безвыездно проведет вторую половину своей жизни. Первые десять лет пребывания в Веймаре Гете принимает активное участие в политической жизни герцогства, он управляет военной коллегией, руководит дорожным строительством. К этому времени относится работа Гете над драмами «Эгмонт» и «Ифигения в Тавриде», а также начало работы над «Фаустом». Наиболее значительными лирическими произведениями этого периода являются т.н. «Стихи к Лиде» и баллады, в которых преобладают мотивы таинственной сущности природы, приносящей счастье и одновременно губительной.
Реакцией на бурные политические события эпохи (Великая французская революция, франко-прусские войны) становятся попытки Гете устраниться от литературной деятельности: он все больше времени уделяет изучению естественных наук, занимается физикой, ботаникой (трактат «Опыт метаморфозы растений», 1790) анатомией. В 1784 Гете открывает межчелюстную кость у человека.
VI. Веймарский классицизм
Осенью 1786, устав от обязанностей при дворе и двусмысленных отношений с Шарлоттой фон Штейн, женой одного из веймарских чиновников. Поскольку она не могла поступиться своим общественным положением ради любви к поэту, Гете тайно покинул Веймар. Взяв с собой рукописи некоторых произведений, он направляется в Италию. Результатом двухлетнего пребывания в Италии, во время которого Гете предается изучению античного и классического искусства, становится перелом в мировоззрении поэта: Гете приходит к выводу о необходимости гармоничного соединения чувства и разума в рамках строгой завершенной формы. В Риме Гете переделывает драмы «Ифигения в Тавриде» (1779-1786), «Торквато Тассо» (1780-1789) и «Эгмонт» (1788) в соответствии со своими новыми художественными принципами. С итальянского путешествия Гете начинается эпоха т.н. «веймарского классицизма» (1786-1805) в немецкой литературе. После того как Гете с 1788 возвращается из Италии в Веймар, Карл-Август освобождает поэта от большей части придворных обязанностей, предоставив ему полную свободу деятельности. В том же году Гете берет в свой дом юную работницу цветочной мастерской Х. Вульпиус, с которой живет, не заключая брака, чем шокирует веймарскую общественность. В 1789 она родила ему сына.
Последнее десятилетие 18 и первые годы 19 века проходят под знаком тесного сотрудничества Гете и Фридриха Шиллера, которое продолжилось вплоть до смерти Шиллера в 1805. По совету Шиллера Гете завершает работу над первым романом о Вильгельме Мейстере («Годы учения Вильгельма Мейстера», 1793-1796), начинает работу над «Фаустом». Вместе они пишут цикл эпиграмм «Ксении», работают над балладами (шиллеровские баллады «Ивиковы журавли», «Кольцо Поликрата», «Коринфская невеста» Гете).
VII.Последние годы
В 1808 Гете вновь переживает тяжелый душевный кризис, поводом к которому стало увлечение юной Минной Херцлиб (несмотря на то что вопреки общественному мнению в 1806 он вступает в брак в Вульпиус). Гете ненадолго покидает Веймар и отправляется в Карлсбад, где диктует первые главы романа «Избирательное сродство» (1809), который можно считать предвестником немецкой интеллектуальной прозы 20 века. Гете переносит химический термин «избирательного сродства» — явления случайного притяжения элементов на сферу человеческих отношений с тем, чтобы показать действенность и единство стихийных законов природы не только в области химических наук, но и в «царстве разума», а также в мире любви. В этом произведении исключительная философская глубина сочетается с простотой и ясностью повествования, а каждая, даже самая незначительная, деталь описания имеет символический смысл, ведь и в обыденной жизни, — так утверждает Гете — все простое наполнено символическим значением, которое не всегда можно понять.
В 1811 Гете публикует книгу своих воспоминаний «Поэзия и правда». В 1819 на свет появляется «Западно-восточный диван», уникальный поэтический сборник, в котором Гете предпринимает попытку синтеза культурных традиций Запада и Востока, а в 1829 выходит вторая часть гетевского романа о Вильгельме Мейстере.
Если в первом романе о Мейстере, продолжавшем традиции «воспитательного романа» К. М. Виланда, герой образовывается через постепенное познание окружающего мира, искусство и любовь, то в романе Годы странствия Вильгельма Мейстера, или Отрекающиеся», идеал всестороннего развития личности отбрасывается. Главным признается практический вклад отдельной личности в общее развитие цивилизации (так, Вильгельм, отказывается от идеи стать актером и изучает хирургию). Роман «Годы странствия» интересен тем, что в нем почти отсутствует последовательное развитие сюжета; он состоит из множества фрагментов, внешне разнородных, но связанных между собой сложной системой внутренних смысловых отношений.