Кафедра русского языка и педагогики
Реферат по курсу «Серебряный век русской поэзии»
На тему: «Возникновение «Цеха поэтов»»
Санкт-Петербург
2008 – 2009 уч.год
Введение
Цех поэтов — название нескольких поэтических объединений, существовавших в начале XX века в Санкт-Петербурге, Москве, Тбилиси, Баку, Берлине и Париже.
«Цех поэтов» в Санкт-Петербурге
Фактически, в Санкт-Петербурге (Петрограде) существовало по очереди три объединения с таким названием.
Первый «Цех поэтов» был основан Гумилёвым и Городецким в 1911 году и просуществовал до 1914 года. Первое заседание объединения состоялось 20 октября 1911 года в квартире Городецкого.
Кроме основателей, в «Цехе» состояли Ахматова (была секретарём), Мандельштам, Зенкевич, Нарбут, Кузьмина-Караваева, Лозинский, Василий Гиппиус, Моравская, а также на первых порах Кузмин, Пяст, Алексей Толстой и другие.
Название объединения, созвучное названию ремесленных объединений в средневековой Европе, подчёркивало отношение участников к поэзии как к профессии, ремеслу, требующему упорного труда. Поначалу участники «Цеха» не отождествляли себя ни с одним из течений в литературе и не стремились к общей эстетической платформе, но в 1912 году объявили себя акмеистами.
Создание «Цеха», сама его идея были встречены некоторыми поэтами весьма скептически. Так, Игорь Северянин в поэме «Рояль Леандра» писал о его участниках (употребив при этом удачный неологизм, вошедший в русский язык, правда, с другим ударением):
Уж возникает «Цех поэтов»
(Куда безда́ри, как не в «цех»)!
В одном из первых печатных откликов на возникновение объединения иронически заявлялось: «Часть наших молодых поэтов скинула с себя неожиданно греческие тоги и взглянула в сторону ремесленной управы, образовав свой цех — цех поэтов».
Объединение выпускало поэтические сборники участников; стихи и статьи членов «Цеха» публиковались в журналах «Гиперборей» и «Аполлон». Объединение распалось в апреле 1914 года.
Второй «Цех поэтов» действовал в 1916 и 1917 годах под руководством Иванова и Адамовича и уже не был сконцентрирован на акмеизме.
Третий «Цех поэтов» начал действовать в 1920 году под руководством сначала Гумилёва, а затем Адамовича и просуществовал два года. За время своего существования объединение выпустило четыре альманаха.
«Цех поэтов» в Москве
Объединение существовало в 1924-1925 годах. Встречи происходили на квартире Антоновской.
В 1925 году «Цех» выпустил сборник «Стык».
«Цех поэтов» в Тбилиси
Объединение было основано 11 апреля 1918 года Сергеем Городецким и просуществовало около четырёх лет. Сначала участниками были поэты разных направлений, но затем объединение объявило себя акмеистическим, и часть участников его покинула.
По воспоминаниям Рипсиме Погосян, участницы объединения, в «Цеху» состояло около тридцати поэтов.
В 1918 году объединение выпустило альманах «АКМЭ».
«Цех поэтов» в Баку
Объединение существовало менее года, в 1920, и было основано переехавшим в Баку из Тбилиси Городецким.
«Цех поэтов» в Европе
После эмиграции части участников третьего «Цеха поэтов», объединения с таким же названием были созданы ими в Берлине и Париже.
Берлинский «Цех поэтов» в 1923 году опубликовал сборник стихов с таким же названием.
«Цех поэтов», название трёх поэтических объединений, существовавших в Петербурге в 1911—22. В «Ц. п.» сформировалось течение акмеизм. 1 й «Ц. п.» основан Н. С. Гумилёвым и С. М. Городецким осенью 1911 как общество начинающих литераторов, выделившихся из так называемой Академии стиха, вдохновителем которой был Вяч. И. Иванов. «Ц. п.» был организацией профсоюза литераторов, сосредоточенных на обсуждении приёмов литературного мастерства и анализа поэтического текста. «Ц. п.» издавал журнал «Гиперборей» (1912—13), позже альманахи. Заседания проходили на квартирах Городецкого (набережная р. Фонтанки, 143), у Гумилёва и А. А. Ахматовой в Царском Селе (Малая улица, 53), у М. Л. Лозинского (Румянцевская площадь, 1), у Н. А. Бруни (квартира в здании АХ). Помимо вышеназванных, в этот «Ц. п.» входили В. И. Нарбут, М. А. Зенкевич, В. В. Гиппиус, Г. В. Иванов, О. Э. Мандельштам, М. Л. Моравская, Грааль-Арельский (С. С. Петров), Е. Ю. Кузьмина-Караваева и др. Осенью 1912 из состава «Ц. п.» выделился кружок акмеистов (Городецкий, Гумилёв, Ахматова, Мандельштам, Нарбут, Зенкевич). В апреле 1914 конфликтом Городецкого с Гумилёвым единство кружка было подорвано, и после нескольких заседаний осенью 1914 он прекратил существование. По инициативе двух участников 1 го «Ц. п.» Иванова и Г. В. Адамовича с сентября 1916 по март 1917 в среднем раз в месяц собирался 2 й «Ц. п.», имевший в отличие от 1 го минимальное влияние на литературную жизнь Петербурга. В 1920 Гумилёв организовал 3 й «Ц. п.», наиболее активные участники которого (Иванов, Адамович, Н. А. Оцуп, И. В. Одоевцева), выехав в 1922 из СССР, некоторое время ещё поддерживали деятельность этого «Ц. п.» в Берлине и Париже. Последний «Ц. п.» выпустил 4 альманаха: 1 й — «Дракон», переиздан в 1923 в Берлине под названием «Цех поэтов».
1. История возникновения «Цеха поэтов»
Акмеизм (от греч. аcme – «высшая степень чего-либо, расцвет, вершина, острие») – течение русского модернизма, сформировавшееся в 1910-е годы и в своих поэтических уста- новках отталкивающееся от своего учителя – русского симво- лизма. Заоблачной двумирности символистов акмеисты про- тивопоставили мир обыденных человеческих чувств, лишенных мистического содержания. По определению В.М. Жир- мунского, акмеисты – «преодолевшие символизм». Название, которое выбрали себе акмеисты, должно было указывать на стремление к вершинам поэтического мастерства.
Акмеизм как литературное течение возник в начале 1910-х годов и генетически был связан с символизмом. В 1900-е годы молодые поэты, близкие символизму в начале своего творческого пути, посещали «ивановские среды» – собрания на петербургской квартире Вяч. Иванова, получившей в их среде название «башня». В недрах кружка в 1906–1907 годах постепенно сложилась группа поэтов, назвавшая себя «кружком молодых». Стимулом к их сближению была оппозиционность (пока еще робкая) символистской поэтической практике. С одной стороны, «молодые» стремились научиться у старших коллег стихотворной технике, но с другой – хотели бы преодолеть умозрительность и утопизм символистских теорий.
Необходимо отметить родовую связь акмеизма с литературной группой «Цех поэтов». «Цех поэтов» был основан в октябре 1911 года в Петербурге в противовес символистам, и протест участников группы был направлен против магического, метафизического характера языка поэзии символистов. Возглавляли группу Н. Гумилев и С. Городецкий. В состав группы входили также А. Ахматова, Г. Адамович, К. Вагинов, М. Зенкевич, Г. Иванов, В. Лозинский, О. Мандельштам, В. Нарбут, И. Одоевцева, О. Оцуп, В. Рождественский. «Цех» издавал журнал «Гиперборей».
Название кружка, образованное по образцу средневековых названий ремесленных объединений, указывало на отношение участников к поэзии как к чисто профессиональной сфере деятельности. «Цех» был школой формального мастерства, безразличного к особенностям мировоззрения участников. Поначалу они не отождествляли себя ни с одним из течений в литературе, да и не стремились к общей эстетической платформе.
Из широкого круга участников «Цеха» в начале 1910-х годов (около 1911–1912) выделилась более узкая и эстетически более сплоченная группа поэтов, которые стали именовать себя акмеистами. В состав группы входили Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, С. Городецкий, М. Зенкевич, В. Нарбут (другие участники «Цеха», среди них Г. Адамович, Г. Иванов, М. Лозинский, составляли периферию течения).
2. Литературные манифесты акмеистов
Характерно, что наиболее авторитетными учителями для акмеистов стали поэты, сыгравшие заметную роль в истории символизма, – М. Кузмин, И. Анненский, А. Блок. Литератур- ным манифестам акмеистов предшествовала статья М. Кузмина «О прекрасной ясности», появившаяся в 1910 году в журнале «Аполлон». Статья декларировала стилевые принципы «прекрасной ясности»: логичность художественного замысла, стройность композиции, четкость организации всех элементов художественной формы: «Любите слово, как Флобер, будьте экономны в средствах и скупы в словах, точны и подлинны, – и вы найдете секрет дивной вещи – прекрасной ясности – которую назвал бы я “кларизмом”».
В январе 1913 года появились манифесты поэтов-акмеи- стов: статья Н. Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» и статья С. Городецкого «Некоторые течения в современной русской поэзии» (журнал «Аполлон»).
Статья Н. Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» (1913) открывается следующими словами: «Для внимательно- го читателя ясно, что символизм закончил свой круг разви- тия и теперь падает». Н. Гумилев назвал символизм «достойным отцом», но подчеркивал при этом, что новое поколение вырабо- тало иной, «мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь».
Акмеизм, по мысли Гумилева, есть попытка заново открыть ценность человеческой жизни, реального мира. Окружающая человека действительность для акмеиста самоценна и не нуждается в метафизических оправданиях. Поэтому следует перестать заигрывать с трансцендентным (выходящим за пределы человеческого познания) и вернуться к изображению трехмерного мира; простой предметный мир должен быть реабилитирован, он значителен сам по себе, а не только тем, что являет высшие сущности.
Н. Гумилев отказывается от «нецеломудренного» стремления символистов познать непознаваемое: «непознаваемое по самому смыслу этого слова нельзя познать... Все попытки в этом направлении нецеломудренны».
Главным в поэзии акмеизма становится художественное освоение многообразного и яркого реального земного мира. Еще категоричнее в этом смысле высказался С. Городецкий в статье «Некоторые течения в современной русской поэзии» (1913): «Борьба между акмеизмом и символизмом... есть прежде всего борьба за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время... Символизм, в конце концов, заполнив мир “соответствиями”, обратил его в фантом, важный лишь постольку, поскольку он сквозит и просвечивает иными мирами, и умалил его высокую самоценность. У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом
С этим утверждением С. Городецкого перекликается знаменитое стихотворение А. Ахматовой «Мне ни к чему одические рати...» (1940) из цикла «Тайны ремесла»:
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.1940
Течение имело и другое название – адамизм (то есть «мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь»). Акмеисту, как Адаму – первому человеку – предстояло заново открыть жизнь, реальный, земной мир и дать всему свои имена. С. Городецкий писал: «Но этот новый Адам пришел не на шестой день творения в нетронутый и девственный мир, а в русскую современность. Он и здесь огляделся тем же ясным, зорким оком, принял все, что увидел, и пропел жизни и миру аллилуиа». См., например, стихотворение С. Городецкого «Адам»:
Просторен мир и многозвучен,
И многоцветней радуг он,
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имен.
Назвать, узнать, сорвать покровы.
И праздных тайн, и ветхой мглы –
Вот первый подвиг. Подвиг новый –
Живой земле пропеть хвалы.
Поэты-акмеисты, при всей броскости их заявлений, не выдвинули детально разработанной философско-эстети- ческой программы. Новое течение принесло с собой не столь- ко новизну мировоззрения, сколько новизну поэтического языка, вкусовых ощущений. В противоположность символизму, проникнутому «духом музыки», акмеизм был ориентирован на пространственные искусства: живопись, архитектуру, скульптуру. В отличие от футуризма, который тоже возник как течение, направленное против символизма, акмеизм не провозглашал революционного изменения стихотворной техники, а стремился к гармоничному использованию повседневного языка в сфере поэзии.
В поэзии акмеизма ценились живописная четкость образов, точно вымеренная композиция, отточенность деталей. Мир поэта-акмеиста – это мир предметный, в котором художественной детали отводилось важное место. Красочная, порой даже экзотическая деталь могла использоваться неутилитарно, в чисто живописной функции.
Акмеизм, отрицая многое в эстетике символизма, творчески использовал его достижения: «Конкретность, “материалистичность” видения мира, рассеявшаяся и затерявшаяся в туманах символической поэзии, была вновь возвращена русской поэтической культуре ХХ века именно усилиями Мандельштама, Ахматовой, Гумилева и других поэтов их (акмеистического) круга. Но конкретность их образности была уже иной, нежели в поэзии прошлого, XIX века. Лирика Мандельштама, как и его друзей по цеху поэтов, пережила и вместила в себя опыт символистов, прежде всего Блока, со свойственным им острейшим чувством бесконечности и космичности бытия».
3. Гумилев и "Цех поэтов"
Движение, начатое символистами, имело в виду расширение поэтического горизонта, освобождение индивидуальности, повышение уровня техники; в этом смысле оно находится на подъеме, и вся заслуживающая внимания русская поэзия с начала века и до наших дней принадлежит к одной и той же школе. Но differentia specifica (видовые отличия) поэтов-символистов — их метафизические устремления, их концепция мира как системы подобий, их тенденция приравнять поэзию к музыке — не были подхвачены их наследниками. Поколение поэтов, родившихся после 1885 г., продолжило революционную и культурную работу символистов — но перестало быть символистами. Примерно в 1910 г. школа символистов стала распадаться, и в последующие несколько лет возникли новые, соперничающие школы, самые главные из которых — акмеисты и футуристы.
Акмеизм (это нелепое слово было впервые иронически произнесено символистом-противником, а новая школа вызывающе приняла его, как название; однако это название никогда не было особенно популярно и вряд ли еще существует) базировался в Петербурге. Основоположниками его были Городецкий и Гумилев, и это была реакция на позицию символистов. Они отказались видеть вещи только как знаки других вещей. Они хотели восхищаться розой, как они говорили, потому что она прекрасна, а не потому, что она символ мистической чистоты.
Они желали видеть мир свежим и непредубежденным глазом, ”каким видел его Адам на заре творения”. Их учение был новый реализм, но реализм, открытый конкретной сущности вещей. Они стремились избегать волчьих ям эстетизма и объявили своими мэтрами (странный подбор) Виллона, Рабле, Шекспира и Теофиля Готье. От поэта они требовали живости взгляда, эмоциональной силы и словесной свежести. Но, кроме того, они хотели сделать поэзию ремеслом, а поэта — не жрецом, а мастером. Создание Цеха поэтов было выражением этой тенденции. Символисты, желавшие превратить поэзию в религиозное служение (”теургию”), неодобрительно встретили новую школу и до конца (особенно Блок) оставались убежденными противниками Гумилева и Цеха.
Об одном из основателей Цеха поэтов, Городецком, я говорил ранее. К 1912 году он уже пережил свой талант. О нем можно больше и не упоминать в этой связи (отметим только, что писавший в 1914 году крайне шовинистические военные стихи, Городецкий в 1918 г. стал коммунистом и сразу же после того, как Гумилев был казнен большевиками, написал о нем в тоне самого сервильного поношения).
Николай Степанович Гумилев, не говоря уже об его историческом значении, истинный поэт. Родился в 1886 г. в Царском Селе, учился в Париже и Петербурге. Первая книга была опубликована в Петербурге в 1905 г. Она была доброжелательно отрецензирована Брюсовым, чье влияние в ней отчетливо чувствуется, как и в последующих. В 1910 г. Гумилев женился на Анне Ахматовой. Брак оказался непрочным и во время войны они развелись. В 1911 г. он путешествовал по Абиссинии и Британской Восточной Африке, куда опять отправился незадолго до войны 1914 г. Он сохранил особую любовь к Экваториальной Африке. В 1912 г., как мы уже говорили, он основал Цех поэтов. Поначалу стихи участников Цеха особого успеха у публики не имели. В 1914 г. Гумилев, единственный из русских писателей, пошел на фронт солдатом (в кавалерию). Принимал участие в кампании августа 1914 г. в Восточной Пруссии, был дважды награжден Георгиевским крестом; в 1915 г. был произведен в офицеры. В 1917 г. был откомандирован в русские части в Македонии, но большевистская революция застала его в Париже. В 1918 г. возвращается в Россию, в немалой мере из авантюризма и любви к опасностям. ”Я охотился на львов”, — говорил он, — ”и не думаю, что большевики много опаснее”. Три года он жил в Петербурге и окрестностях, принимал участие в обширных переводческих предприятиях Горького, преподавал искусство версификации молодым поэтам и писал самые лучшие свои стихи. В 1921 г. он был арестован по обвинению (по-видимому, ложному) в заговоре против советской власти и, после нескольких месяцев тюремного заключения, был по приказу Чека расстрелян 23 августа 1921 г. Он был тогда в расцвете таланта; последняя его книга лучше всех предыдущих, и самая многообещающая.
Стихи Гумилева собраны в нескольких книгах, главные из которых: Жемчуга (1910), Чужое небо (1912), Колчан (1915), Костер (1918), Шатер (1921) и Огненный столп (1921); Гондла, пьеса в стихах из истории Исландии, и Мик, абиссинская сказка. Рассказов в прозе у него немного и они не имеют значения — они принадлежат к раннему периоду и написаны под очень заметным влиянием Брюсова.
Стихи Гумилева совершенно непохожи на обычную русскую поэзию: они ярки, экзотичны, фантастичны, всегда в мажорном ключе и господствует там редкая в русской литературе нота — любовь к приключениям и мужественный романтизм. Ранняя его книга — Жемчуга, — полная экзотических самоцветов, иногда не самого лучшего вкуса, включает Капитанов, поэму, написанную во славу великих моряков и авантюристов открытого моря; с характерным романтизмом, она заканчивается образом Летучего Голландца. Его военная поэзия совершенно свободна, как это ни странно, от ”политических” чувств — меньше всего его интересуют цели войны. В этих военных стихах есть новая религиозная нота, непохожая на мистицизм символистов — это мальчишеская, нерассуждающая вера, исполненная радостной жертвенности. Шатер, написанный в большевистском Петербурге, — что-то вроде поэтической географии его любимого континента Африки. Самая впечатляющая ее часть — Экваториальный лес — история французского исследователя в малярийном лесу Центральной Африки, среди горилл и каннибалов. Лучшие книги Гумилева — Костер и Огненный столп. Здесь его стих обретает эмоциональную напряженность и серьезность, отсутствующие в ранних произведениях. Здесь напечатан такой интересный манифест, как Мои читатели, где он с гордостью говорит, что кормит своих читателей не унижающей и расслабляющей пищей, а тем, что поможет им по-мужски спокойно посмотреть в лицо смерти. В другом стихотворении он выражает желание умереть насильственной смертью, а ”не на постели, при нотариусе и враче”. Это желание исполнилось. Поэзия его иногда становится нервной, как странный призрачный Заблудившийся трамвай, но чаще она достигает мужественного величия и серьезности, как в замечательном диалоге его со своей душой и телом, — где монолог тела заканчивается благородными словами:
Но я за все, что взял и хочу,
За все печали, радости и бредни,
Как подобает мужу, заплачу
Непоправимой гибелью последней.
Последняя поэма этой книги — Звездный ужас — таинственный и странно убедительный рассказ о том, как первобытный человек впервые осмелился посмотреть на звезды. Перед смертью Гумилев работал над другой поэмой о первобытных временах — Дракон. Это до странности оригинальная и фантастическая космогония, только первая песнь которой была закончена.
Остальные поэты Цеха в основном подражатели Гумилева или их общего предшественника — Кузмина. Хотя пишут они приятно и умело, не стоит на них останавливаться; их работа — ”школьная работа”. Запомнятся они скорее как главные персонажи веселой и легкомысленной ”vie de Bohème”, жизни петербургской богемы 1913—1916 гг., центром которой было артистическое кабаре ”Бродячая собака”. Но два поэта, связанные с Цехом — Анна Ахматова и Осип Мандельштам — фигуры более значительные.