ЮЖНОСЛАВЯНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
XVII
СТОЛЕТИЯ
В истории южных славян глубоко трагическим событием явилась битва на Косовом поле 15 июня 1389 г., решившая их дальнейшую судьбу. Сербская армия во главе с князем Лазарем встретилась с превосходящими ее во много раз силами турок. Много полегло воинов и с той и с другой стороны. Погиб храбрый Милош Обилич, погиб и турецкий султан Мурат. Исход битвы решило позорное бегство с поля боя одного из военачальников сербских войск, Вука Бранковича. Раненый князь Лазарь попал в плен и был умерщвлен в стане неприятеля. Южные славяне подпали под многовековое иго турок.
Народ сложил печальные песни об утрате своей свободы, прославил опоэтизированных им героев сражения, и песни о Косовской битве переходили от поколения к поколению, из века в век; и в XVII столетии они составляют один из главных источников художественного сознания народа. В этих песнях раздавался призыв к бою с ненавистными поработителями: Седлай копя, надевай доспехи, Опояшься богатырскою саблей; Бей врагов, турок без пощады – И все вражье войско погибнет.
Но звучали и ноты трагического безверия в грядущие времена. Настали последние времена, Скоро завоюют турки царство, Скоро будут турки царствовать, И разорят наши задушбины, И уничтожат наши монастыри, Разрушат и церковь Раваницу.
Поле битвы рисовалось в народных песнях с элегической грустью: Погляди, сестрица дорогая, Видишь вкруг разметанные копья: Где лежит их более и гуще, Молодецкая там кровь лилася, До стремян она коню хватала, До стремян и до поводьев самых, Добру молодцу по самый пояс, – Тут легли герои-воеводы.
Песня воссоздает чистый и поэтический облик сербской девушки, как некое олицетворение народной скорби. Бой окончен. Торжествен и мрачен покой Косова поля. Девушка обходит поле битвы.
Девушка ищет среди сраженных витязей своего жениха. Но не суждено ей найти его: вместе с другими, такими же храбрецами, как и он, погиб ее нареченный. Плачет девушка, горько сетует на свою судьбу.
Ярко и живописно рисуется образ воина. Он всегда статен и красив, и одежда его сверкает серебром и золотом.
Герой битвы Милош Обилич, сразивший турецкого султана, особенно дорог памяти народной. Весь век о нем будут рассказывать, пока есть живая душа на свете, пока стоит Косово поле чистое, и благословен будет и весь его род, и тот, кто дал ему жизнь. Так поется в песне. Наоборот, проклятья и вечная хула сопровождают имя предателя Вука Бранковича:
Будь он проклят и с отцом будь проклят!
Проклят будь и род его и племя:
Он царя выдал на Косове
И увел с собой двенадцать тысяч,
Как и сам, изменников лютых.
По мере того как возвышалась и усиливалась Россия, сбросившая с себя иго татар, взоры южных славян устремлялись на восток. Оттуда, с далекой Московии, ждали они избавления от турецкого владычества. Одна из сербских народных песен рассказывает, как некий патриарх перехитрил султана, выманил у него святые реликвии: посох Саввы Неманича–древнего сербского короля, ризы Иоанна Златоуста, золотой венец Константина, знамя сербского царя Лазаря, захваченного турками в Косовской битве, – и отправил их «великому царю московскому».
Народ как бы передавал свои святыни России, вверяя ей все свои надежды. Целый цикл народных сербских песен посвящен Марку Кралевичу, воплотившему в себе затаенные народные мечты и чаяния.
Исторический Марко Кралевич никак не соответствует этому идеальному образу благородного, мудрого и храброго героя, которого рисуют нам эпические повествования сербов. Да и не в этом суть дела. Важны в данном случае те моральные и политические идеи и представления, которые народ вложил в опоэтизированный им образ Марко Кралевича.
Распри и усобицы князей, облегчившие туркам победу над славянами, населявшими Балканский полуостров, сурово осуждаются народными певцами.
Марко Кралевич, призванный рассудить князей, отверг несправедливые притязания даже своего родного отца, не побоялся сказать правду, действуя по законам и обычаям старины, и на его сторону встал бог, защитивший его от гнева и проклятий отца.
Марко Кралевич – защитник всех обиженных и обездоленных. Повстречалась ему однажды девица на Косовом поле. Всем взяла она – и красотой, и поступью, и ростом, и княжеской гордой осанкой, но в косе девической не по возрасту пробилась ранняя седина. Спрашивает Марко Кралевич, отчего поседела девушка, и та ему поведала печальную правду о жизни ее односельчан. Злой арап (очевидно, наместник турецкого султана) берет большую дань с народа и каждую ночь велит приводить к себе в шатер девиц.
Возмутился Марко Кралевич, гневом возгорелся, и, как ни уговаривала его девица, что не снести ему головы, что вокруг шатра арапа на кольях много уже голов юнацких, – пошел юный герой на врагов, нечистых басурманов. Прекрасен в гневе своем удалый Марко Кралевич, прекрасен его верный конь Шарац:
Дивный молодец вдоль поля едет,
На коне лихом он серой масти,
Конь под ним сердито выступает:
Из-под ног летят на землю искры,
Из ноздрей огонь и пламя пышет.
Убил Марко Королевич злого арапа, посек его слуг, разметал шатры и палатки, а головы юнацкие осторожно снял с кольев и похоронил. Народ славит имя своего избавителя, благородного витязя Марко:
Долголетья, господи, дай Марко!
Он избавил земли от напасти,
От кромешников лихих и лютых.
С теплотой и лаской относится Марко Кралевич к простому люду, к неимущим беднякам, всегда готов помочь им и добрым словом, и молодецкой удалью своей, и дукатами из своего широкого кармана. Зовет его однажды в гости к себе Бег Костадин, чтобы пиром его почествовать, радушье и гостеприимство двора своего показать, но не пошел к нему Марко Кралевич, видел он, как гнал со своего двора надменный Бег Костадин бедных сироток, как потчевал лишь богатых и именитых. И еще потому не пошел Марко Кралевич в гости к Бегу Костадину, что тот отца и матерь своих позабыл, к себе на трапезу их не приглашает, первую чашу им не подает.
Заболел как-то Марко Кралевич, расхворался посреди дороги, и некому ему воды принести, некому его буйную голову от палящего зноя прикрыть, тенью-прохладой успокоить. Но откуда ни возьмись – сокол ясный, сокол сизокрылый. Он несет в клюве своем студеной воды Марко Кралевичу, он крылами своими тень-прохладу наводит на опаленную голову витязя. И поразился Марко: за какое такое добро, за какую службу угождает ему теперь сокол перелетный:
Аль забыл ты, королевич Марко,
Как мы были на Косовом поле
И терпели всякие напасти;
Изловили меня злые турки,
Ятаганом крылья мне обсекли;
Ты схватил меня, кралевич Марко,
И на елку посадил зелену,
Чтоб меня не растоптали кони;
Дал мне мяса, чтобы я наелся,
Дал мне крови, чтобы я напился;
Вот какое ты добро мне сделал,
Вот какую сослужил мне службу.
Перед нами благородная мораль народа: гуманное чувство к обиженным и обездоленным, почитание старших и родителей своих, уважение к той высокой человечности, которая побуждает идти на помощь даже бессловесным тварям. Славянские народы всегда отличались высокой гуманностью. Торг рабами в Дубровнике, например, строжайше наказывался (постановление сената 1466 г.).
Исторический Марко Кралевич был на службе у турецкого султана. Эта пора жизни героя отмечена и в эпических песнях. Марко изображается сильнейшим воином в войсках султана. Когда нет Марко, войска терпят поражения. Заносчиво держит себя с султаном Марко Кралевич, издевается над турецкими порядками. Боится его султан, но терпит, ибо знает, что без Марко Кралевича не удержать ему своего царства.
С элегической грустью рассказывают песни о смерти храброго Марко Кралевича. Много лет прожил великий воин, обошел всю землю от восхода солнца до заката, много подвигов совершил во славу своего народа, и пришло ему время умирать. Горько сетует герой:
Обманул меня ты, свет широкий!
Свет досадный, цвет мой ненаглядный,
Красен ты, да погулял я мало:
Триста лет всего мне погулялось.
Ничего не хочет отдать врагам своим Марко Кралевич, убивает он верного своего коня Шараца, чтобы турки не возили на нем воду, разбивает свою стальную саблю на несколько частей, чтобы никто потом не похвалялся, что добыл ее в честном бою с ним, сломал копье и щит тяжелый закинул далеко в синее море, а злато свое оставил нищим старцам. Один умирал Марко Кралевич, один, на берегу широкого моря у студеной воды:
Снял с себя… зеленый долман,
Разостлал по мураве зеленой,
Разостлал, перекрестился трижды,
На брови самур-колпак надвинул,
Лег себе и не вставал уж Марко.
Так жил и умер этот мужественный витязь, не накопивший богатств, не наживший палат высоких, без жены и семьи, одиноко скитаясь по свету, постоянно ища опасностей, жертвуя собой, – народный герой, народный мститель.
Лирические песий. Сербские народные лирические песни отличаются безыскусственной прелестью и задушевностью. Одну из этих песен («Соловей») перевел на русский язык Пушкин, приобщив ее навсегда к русской поэзии.
Лирические песни южных славян, как и эпические, сюжетны. Чаще всего это рассказ о несчастной любви, о разрозненных сердцах или лирический, а то и шутливый диалог. В одной песне юноша упрашивает друга не свататься за его подруженьку, полюбившуюся ему; в другой дочь умоляет мать догнать-воротить молодца, которого она проглядела; в третьей звучит взволнованный вопрос юноши, обращенный к девушке: на кого она глядела, вырастая, на зеленый ли дуб, иль на тонкую елку, иль на брата его меньшего? И девушка отвечает, что не на дуб зеленый, не на тонкую елку и не на брата его меньшего глядела она, вырастая, а на него, ясна сокола, добра молодца. Вся прелесть песни в этом поэтическом повторе, в этой задушевной взволнованности речи, когда и застывшие обороты, и постоянные эпитеты звучат свежо и ново.
В одной из песен юноша жалуется на сладкую зависимость свою от милой подруженьки:
Я коня лишь оседлаю,
А подруга расседлает;
Саблю вострую надену,
А подруга саблю скинет:
«Не ходи, мой друг, далеко:
Мутна речка ведь глубока,
Широко ведь поле чисто, –
Что, мой милый, за неволя!»
Любовь воспевается во многих песнях. Вот девушка сидит у моря и спрашивает, что шире синего моря, что меду сотового слаще, что милее брата родного, и морская рыбка, вынырнув из волны, отвечает ей, заметив при этом, что «разум у девушки зелен»: «Шире моря – небо, слаще меда – сахар, а милее брата – милый друг». В песне «Соколиные очи» в шутливой перебранке воспевается та же любовь, всепобеждающая и всесильная. Народная сербская поэзия заняла достойное место в общей мировой культуре человечества.
Лучшие поэты – Пушкин, Гете, Мицкевич – переводили сербские песни. Сборник песен, изданный впервые в 1814 г. Вуком Караджичем, привлек внимание широкой мировой общественности.
Чернышевский писал: «Сербские эпические песни прекрасны не менее греческих». Русский критик дал великолепное объяснение тому, почему в иные эпохи творческая художественная мысль народа достигала невиданных вершин. «Только там являлась богатая народная поэзия, – писал он, – где масса народа… волновалась сильными и благородными чувствами, где совершались силою народа великие события. Такими периодами жизни были у испанцев войны с маврами, у сербов и греков – войны с турками, у малороссов – войны с поляками».
Печатная сербскохорватская литература XVII столетия представлена произведениями Юния Палмотича (1607–1.657), Ивана Гундулича (1589–1638), Ивана Бунича (1594–1658).
Это были крупные для своего времени поэты, много содействовавшие расцвету культуры своего народа. Деятельность их в основном проходила в городе-государстве Дубровнике.
Дубровник, город на берегу Адриатического моря, некогда Рагуза, поселение беженцев из Эпидавра – греко-римской колонии, стал в средние века городом славянским, о чем говорит новое славянское его наименование (от слова «дубрава»). Связанный экономически и политически сначала с Византией (до 1204 г.), потом с Венецией (до 1358 г.), Венгрией (до 1526 г.) и, наконец, с Турцией (до конца XVII в), он фактически пользовался независимостью и самоуправлением.
Крупный торговый город с высокоразвитой культурой, он стал одним из центров южнославянской образованности. Его называли не без основания «Афинами южных славян». Эпоха Возрождения коснулась и маленькой, но богатой Дубровницкой республики. Поэты-дубровничане, тесно связанные с итальянской культурой, переносят на родную почву как достоинства, так и слабости итальянской ренессансной поэзии.
В XVII столетии дубровницкие поэты обращаются к национальным традициям, к изучению национальной истории, к прославлению освободительных антитюркистских устремлений, выдвигают идею единения славянских народов.
Они так же хорошо знают и любят итальянскую литературу, как и их предшественники. Классическая древность и поэмы Возрождения (Петрарка, Ариосто, Тассо) находят в дубровницких поэтических кругах самых ревностных поклонников, однако поэты маленькой республики уже ясно осознают особые нужды и задачи своей родной литературы и действуют в духе этих задач.
Все поэтические жанры, принятые в тогдашней западноевропейской литературе, находят место и в литературе Дубровника. Лирика дубровничаи в ряде случаев не свободна от модного в ту пору маринизма. Лучшим лириком XVII в. следует по праву признать Ивана Бунина, оставившего в рукописи великолепное собрание легких, изящных стихов под общим названием «Безделушки». Он воспевает в них красоту Любицы и Зорки, Ясенки, Нивелки и Раклицы, соблазнительных и своевольных и охладевших к нему, «старому витязю». Бунич любит виртуозный стих, красивую игру слов, тонкие каламбуры, иногда в духе маринизма.
Феодально-католическая реакция XVII в. с ее духом клерикализма и мистической религиозности наложила известный отпечаток и на дубровницкую литературу. Поэт Юний Палмотич пишет поэму «Христиада» (1670), в которой в двадцати четырех песнях излагает новозаветные легенды о чудесах, творимых Христом в Иерусалиме, рассказывает о тайной вечере, казни Христа на Голгофе, погребении и воскресении. Образцом для Палмотича послужила поэма итальянца Виды, которую он, не мудрствуя лукаво, переложил на сербский язык.
Поэты Дубровника пишут и драматические произведения в духе раннего итальянского классицизма («Ариадна», «Похищение Прозерпины», «Армида», «Дубравка» и другие драмы Ивана Гундулича).
Самым ярким произведением дубровницкой литературы XVII столетия, сохранившим до наших дней свое поэтическое обаяние, бесспорно, является поэма Ивана Гундулича «Осман».
Гундулич не избежал влияния Тассо и его поэмы «Освобожденный Иерусалим», которую он переложил на сербский язык. Однако это влияние сказалось лишь в отдельных частностях его поэмы, в целом же она имеет самобытный и глубоко национальный характер. Не опубликованное при жизни поэта
Сюжетом поэмы послужило важное событие – битва при Хотине в 1621 г. Польский королевич Владислав IV (1632–1648) и Карл Ходкевич, возглавлявшие польские воинские части, встретились с турецкой армией, в три раза превосходящей численностью польские войска (300 тысяч человек – цифра астрономическая по тем временам), и нанесли ей поражение. Предводитель турецких войск семнадцатилетний султан Осман был затем низвергнут и казнен в семибашенном замке Стамбула.
Это событие глубоко взволновало тогдашнюю Европу, и особенно страны, терпевшие гнет Турции. Воспрянули духом южные славяне, окрыленные надеждой на грядущее избавление от иноземного ига. Иван Гундулич, выдающийся сербский поэт и, бесспорно, проницательный политический мыслитель, мудро усмотрел в этом поражении Оттоманской Порты начало ее распада, свидетельство непрочности ее военной и политической мощи.
Поэма открывается философским размышлением о непостоянстве счастья и бренности мира. Однако это не что иное, как погребальная песнь уходящему величию Турецкой державы. Главный герой поэмы, юный султан Осман, отнюдь не отрицательное лицо. Он великодушен (отказывается уничтожить всех своих родственников, претендовавших на власть, как это было принято среди турецких владык), он замышляет грандиозные планы усиления Порты, укрепления ее военной мощи. Но что-то подгнило в турецком обществе, никто не хочет понять Османа, правящие круги погрязли в кровавых распрях, и Осман гибнет, схваченный разъяренной толпой янычар, а на его место султана входит полоумный его дядя Мустафа.
Осману противопоставлен польский королевич Владислав. История свидетельствует, что Владислав, сильно захворавший, не мог принимать личного участия в боях, но Гундулич пренебрегает этими историческими деталями; его герой Владислав олицетворяет собой крепнущие силы славян в борьбе с чужеземными захватчиками. Владислав мужественно сражается, как самый лучший воин в польском войске. «Все сабли соединяются против него – он всех встречает, со всеми борется: коней, воинов, знамена и оружие он сокрушает, ломает, разбивает и разрушает. Смотри, как он без устали кидается туда и сюда, – под ним горы трупов, повсюду он преследует бегущих турок» (Песнь XI). Так сербские народные песни рисовали образ Милоша Обилича, некогда убившего на поле брани султана Мурата, и Гундулич, бесспорно, был вдохновлен этими песнями. Гундулич выводит в своей поэме и третье историческое лицо – молдавского князя Самуила Корецкого (в поэме – Коревского), действительно восставшего против турок и погибшего в турецком плену.
Поэма богата лицами, событиями. Она напоминает и «Неистового Роланда» Ариосто бесчисленными приключениями героев, фигурами женщин-богатырш (невеста Коревского, Крупослава, влюбленная в Османа Соколица), и «Освобожденный Иерусалим» Тассо. В поэме сербского поэта действуют дьявол и демоны на стороне турок и архангел Михаил – на стороне христиан. Здесь действует и ведьма Ревность, принимающая вид евнуха, и т.д.
В поэму искусно вкраплены народные песни о борьбе народов против ненавистных турок. Пастухи поют о действительных событиях истории. Не раз Гундулич с восхищением отзывается в поэме и о казаках-запорожцах, своими набегами тревоживших Оттоманскую Порту.
Поэт воспроизводит предание о знаменитом певце Орфене, зачаровывавшем природу и зверей, связывая это имя с именем греческого певца Орфея. «Славный этот болгарин оставил их (песни.)
своему славянскому народу, чтобы славные деяния у них во веки веков восхвалялись» (Песнь III).
Заканчивается поэма размышлениями крестьянина-певца о том, что царство турецкое погибнет, ибо так велит господь.
Произведение Гундулича стало достойным памятником национальной сербохорватской поэзии.
Литература Болгарии
Болгария, некогда стоявшая во главе славянской образованности, больше всего пострадала от турецкого ига и в XVII столетии почти совершенно утратила свою письменность. Едва ли не единственным литературным произведением Болгарии XVII века является «Слово о страшном суде», сохранившееся в Люблинской библиотеке. Но и это произведение не было оригинальным, а лишь переложением одной из проповедей знаменитого богослова восточной церкви, теоретика православия Иоанна Дамаскина (675–753).
Турецкий султан, подчинив константинопольскому патриарху все православные церкви захваченных им южнославянских государств, приобрел себе в его лице верного служителя. Константинопольский патриарх распорядился уничтожить все книжные фонды болгарских монастырей, повелел вести церковную службу только на греческом языке и высшие духовные должности раздавал лишь лицам греческого происхождения. Фанариоты (так назывались чиновники патриарха, от константинопольского квартала Фанар) стали для болгар ненавистнее самих турок. О том, насколько тяжелым был духовный гнет фанариотов, стремившихся задушить любые попытки возрождения национальной культуры Болгарии, свидетельствует судьба двух патриотов-болгар братьев Миладинов, живших в XIX столетии. Один из них, Димитрий, был учителем в небольшом городе Кукуше, второй учился в Московском университете. Братья составили и напечатали сборник болгарских песен. Фанариот епископ Мелетий добился ареста Димитрия по обвинению в государственной измене. Болгарского патриота увезли для суда в Константинополь. Второй Миладин, желая выручить брата, отправился вслед за ним. Турки прибегли к испытанному методу: разрешили братьям повидаться в тюрьме и задержали в ней обоих. Выйти из тюрьмы Миладинам не удалось: под давлением мирового общественного мнения турецкое правительство распорядилось их освободить, но накануне они были отравлены фанариотами (ноябрь 1861 г.).
Не случайно чужеземные владыки так жестоко расправились с собирателями народных песен. В этих поэтических сказаниях, нигде не записанных, но легко переносимых из уст в уста народной молвой, запечатлелась великая ненависть к поработителям.
Народные песни
– вот национальное культурное достояние болгар в мрачные века турецкого ига.
Вся жизнь народа, его беды и страдания, его мечты и чаяния, мимолетные радости, его герои, события родной истории – псе отразилось в этой великолепной песенной симфонии.
Здесь живут и смутные суеверные страхи, выраженные в чудесных поэтических легендах о дивах и юдах, о страшных самовилах:
Подошла к Стояну черная года,
Подхватила его с травы зеленой,
Подхватила, крылья расхлестнула,
Унесла в туманное небо.
Ой, Стоян, любимый Стояне!
Не видать тебе матушки старой,
Не знавать тебе жены и деток!
Ты со мной останешься навеки
В синем небе, в пустоте воздушной,
Где лишь ветры вольные веют
Да поблескивают морозные звезды!
Здесь живут предания о черных годинах народных бедствий, когда с фатальной неизбежностью из края в край переходила страшная гостья – чума, опустошая города и селения, наводя ужас и трепет на беззащитные людские массы.
Безвестный автор рисует ее в образе черной цыганки, злодейки-жницы с острой и гибельной косой:
Отчего вся Босна потемнела,
Потемнела Босна, мглой покрылась,
Или здесь чума-цыганка бродит,
Или здесь пожары загудели,
Или Босна-речка замутилась?
Нет, пожары в Боспе не гудели,
Не мутились воды речки Босны,
То чума, бродячая цыганка,
Черномазая злодейка-жница,
С острою косой идет по Босне
И срезает спелые колосья.
Битва на Косовом поле в XIV веке была трагической и для болгарского народа, поэтому и здесь, как в сербских песнях, мы слышим великую скорбь о Косовом побоище.
Мрачен тон песни, мрачны ее поэтические образы. Черный ворон беспокойно бьет крылами, черному ворону не сидится на белом камне. «Что терзает тебя, черный ворон, – спрашивает песня, – или жажда тебя палит, или терзает голод? Ты лети на Косово поле, там наешься белого мяса с юнацких костей, там напьешься крови юнацкой, выпьешь там и очи черные, мертвые очи юнаков».
Избрана динамическая форма диалога с вороном. Никаких длиннот. Все предельно кратко. Лаконичными штрихами рисует автор песни свою картину, и черный ворон, отпечатавшийся в народном сознании как предвестник всяческих бед, и черные
мертвые юнацкие очи – все поэтические образы песни создают общий мрачный колорит и потрясают своей жуткой выразительностью.
Герой сербского эпоса Марко Кралевич оживает и здесь, в болгарских песнях. Здесь он приобретает исполинские размеры: у него сабля в девять пядей, у него шапка из двенадцати матерых волков, у него тулуп из тридцати медвежьих шкур; сестра, посестрима Марко – волшебница вила-самовила, и конь его Шарко о шести крылах. Марко Кралевич и здесь грозный враг басурманов-турок, он сражается с Мусой Кеседжием и убивает его. Умирая, приказывает Марко орлам не летать над ним и не молить небо о здоровье его и жизни, а губить, уничтожать смертных врагов болгарского народа:
Ой, летите, орлы, улетайте Дальше, дальше на край бела света. Напитайтесь вы мясом басурмаиов, Черной крови супостатов напейтесь!
Хайдуцкие песий. Угнетенный болгарский народ избрал особую форму борьбы с чужеземными захватчиками. Стали создаваться небольшие, из 10–12 удалых молодцов, отряды народных мстителей, хайдуков. Они уходили в леса и потом совершали набеги на турецкие посты. Закаленные в невзгодах, отважные люди, они отстаивали право народа на независимость и свободу. Неукротимый дух народа проявился в этом могучем партизанском движении – хайдучестве. Хайдуцкие песни запечатлели образы благородных героев-юнаков.
Вот едет Стоян-красавец лесной чащей, гонит коня лихого и дивится, глядя на лес зеленый, прохладный. Любят юнаки лес, ибо стал он им домом родным. Дивится Стоян, что печален лес, ветви его поникли, листья почернели. Уж не мороз ли нежданный ожег листья, не пожар ли опалил их? Нет, говорит угрюмый лес. Триста девушек провели через чащу проклятые басурманы в далекую неволю. Среди рабынь гибкие гречанки, нежные, словно листья, валашки и, «белых цветов белее» болгарки. Оттого и печален лес, оттого и ветви его поникли. Загорелось сердце юнацкое гневом и горем лютым, пришпорил Стоян коня и поскакал в погоню, а догнав, порубил черных арапов и освободил пленниц.
Чудная, поэтическая картина жизни болгарского народа! И горе горькое – гнет ненавистных чужеземцев, и гордое чувство любви к своим героям, отважным юнакам, способным защитить обездоленных людей, и угрюмый лес, который роняет слезы и тяжко вздыхает о бедах любимого народа, – как одно здесь дополняет другое, создавая поистине гармоническое художественное единство! Среди хайдуков были и отважные девушки. Несколько песен посвящено им. Водила дружину хайдуков храбрая Тодорка; никто не знал, что под юнацкой одеждой скрывает она женское тело, только однажды озорной хайдучонок догадался о том и разоблачил Тодорку, предложив ей вместе со всеми искупаться в Дунае:
Распустила свой пояс И в дунайские волны, В белоснежные воды Окунулась Тодорка И, Дунай переплыв, Так сказала со смехом: «Эй, дружинники-четники, Девять лет вместе жили, Девять лет я хайдучила, Девять лет вас водила, И во мне не узнали Вы, дружинники, девку».
Борьба с иноземными угнетателями почиталась в народе великой честью. Шли века, а борьба все более и более разгоралась, охватывая широкие слои масс. И каждому хотелось отличиться в этой борьбе, внести свою лепту в общее дело, в борьбу священную, в борьбу до победного конца:
С недругом нет договоров,
Нет с басурманами мира!
В песнях с задушевной теплотой воспевается добрый друг юнака, его преданный боевой товарищ – конь. Любит и холит своего коня добрый юнак, и конь никогда не покидает его. Они неразлучны, конь и его хозяин, и коли погибает юнак отважный, то и тогда не отходит от него добрый конь. Спит юнак в сырой земле с лихой пулей в сердце, а по тропам бродит его белый конь, беспокойно ржет, и бьет копытами землю, и зовет своего хозяина, – зачем он не встает, зачем не натянет могучей рукою уздечку, зачем не вденет ногу в литое стремя, не пришпорит своего коня, не помчится с ним в чистое поле раздольное, к берегам синего Дуная.
Одна из песен рассказывает о смерти храброго героя Янкулы. Арного порубил врагов Янкула на Косовом поле, но и его настигла злая пуля, и умер Янкула, обняв родную, обагренную кровью землю:
Конь заржал, остановился,
Над юнаком наклонился,
Гривой шелковой, косматой
Он накрыл лицо юнака,
Отогнал хвостом он белым
Мух и оводов проклятых
И хозяина Янкулу
Окропил слезой соленой,
А потом заржал тихонько
И упал на землю рядом,
Замолчал, затих и помер.
Постоянными героями песни являются и широкий Дунай, и густой лес, и земля, которую отважные юнаки, умирая, обнимают.
Природа живет с людьми одной жизнью, она радуется и печалится вместе с ними. Поет юнак в лесу чудо-песню, а лес отвечает «стоголосым звонким эхом»; любит парень девицу, думает, что никто про то не знает, но узнал о том зеленый луг и поведал густому лесу, а тот рассказал воде студеной. И так всегда вместе с человеком природа, и даже когда умирает юнак на поле боя, то обагряет он траву «росой кровавой».
Картины природы живописны, песня, как великолепный художник, рисует нам изумительные пейзажи:
Выпал серебряный иней,
Лес опалил зеленый,
Нежные листья пожухли,
Ветки в лесу почернели.
Природа дает художнику-поэту богатейший материал, он черпает из нее образы, выражая ими сложнейшие понятия, которые мы ныне стремимся раскрыть отвлеченными суждениями. Вот один из примеров. Сватаются за девицу двое: молодой парень и вдовец; не хочет идти девица за вдовца, вдовец – что иней осенний. Иней белеет, и осыпаются листья, а парень – молодой, что роса весной: упала роса – цветы расцветают. Вместе с художественной конкретностью приходит в песню и эстетический элемент, который придает песне вечную прелесть.
Итак, обращаясь к художественному мышлению болгарского народа XVII столетия, мы видим, как под гнетом чужеземцев чахнет письменность, почти совершенно гибнет книжность, но широко и могуче живет безымянное народное искусство, великолепное искусство песни, несравненное и гениальное, достойное лучших творений мировой литературы.
Список литературы
1. Виппер Ю.Б., Самарин Р.М. Курс лекций по истории зарубежных литератур XVII века. – М., 1954.
2. XVII век в мировом литературном развитии. – М., 1969.
3. История зарубежной литературы XVIII века /Под ред. В.П. Неустроева, Р.М. Самарина. – М., 1974.
4. Бахмутский В.Я. и др. История зарубежной литературы XVIII века. ‑ М., 1967.
5. Тураев С.В. Введение в западноевропейскую литературу XVIII века. ‑ М., 1962.
6. Проблемы просвещения в мировой литературе. – М., 1970.