Введение
I. Исторический фон действия романа
II. Картина мира в романе «Речные заводи»
2.1 Содержание и характеристика романа
2.2 Картина мира
III. Художественные особенности романа «Речные заводи»
Заключение
Список литературы
Введение
История китайской литературы насчитывает около трех тысячелетий. Широкая сфера распространения, самобытность и влияние на литературы соседних народов ставят ее в один ряд с литературами Европы, Индии и Персии. Подобно европейской литературе до 19 в., китайская литература до недавнего времени составляла прерогативу аристократии – не военной или торговой правящей элиты, но сословия находящихся на государственной службе - «ученых мужей», чья власть основывалась на монопольном владении тайной чтения и письма. Конфуцианская бюрократия, сформировавшаяся в первый период объединения Империи (221 до н.э. – 189 н.э.), ушла в тень в смутную эпоху междуцарстия (189–589), но, за исключением еще одного периода «затмения» в годы монгольского владычества (1206–1368), сумела сохранить свое положение вплоть до 20 в. Подобно духовенству, она отличалась приверженностью кодексу ортодоксального морального учения, мелочным соблюдением церемониального уклада жизни, пиететом перед властью и консерватизмом. В литературе это выразилось в пренебрежении оригинальностью, культивировании традиционных тем и уходе в литературные и исторические аллюзии.
В I тысячелетии до н.э. среди варварских племен полутропического пояса в бассейне реки Янцзы образовалось государство Чу. Шаманский культ этих племен находил выражение в диких эротических песнопениях, сопровождавшихся музыкой и танцами. Государство Чу достигло своего расцвета в конце 4 в. до н.э., а затем было разрушено Цинской династией. Одаренным поэтом был аристократ Цюй Юань. Его самая известная поэма Лисао (Скорбь отринутого) посвящена утрате милости его властителя, что аллегорически выражено в образе человека, которому изменила возлюбленная. Цюй Юаню приписывается авторство Девяти гимнов и многих других поэтических памятников эпохи государства Чу.
Рапсодические поэмы государства Чу нашли развитие в жанре «фу», который занял господствующее положение в эпоху Хань. Для «фу» характерны подробные и красочные описания. Панегирики городам и дворцам, паркам и охотничьим угодьям, временам года и птицам, музыке и танцам светятся гордостью китайцев за свою первую, объединенную и расширяющуюся империю. Величайшим поэтом в жанре «фу» был Сыма Сянжу.
В начале эпохи Хань был учрежден музыкальный приказ, задачей которого был сбор народных песен. Позднее к ним были причислены стихотворения, каждая строка которых состояла из пяти иероглифов, что с тех пор стало эталоном. Первым крупным поэтом этого жанра («ши») был Цао Чжи (192–232 н.э.). Его поэмы пронизаны стремлением к свободе и чувством меланхолии. Тао Цянь (или Тао Юаньмин) (372–427 н.э.) воспевает идею ухода от суетного мира.
К началу эпохи Тан (618–906) развитие получают два основных вида поэзии: «новый стиль», представленный стихотворной формой в четыре или восемь строк, характеризующийся контрастной интонацией в каждой паре строк, и «старый стиль», не лимитирующий длину и тональный рисунок стихотворения. Каждая строка состояла из 5 или 7 иероглифов. Выдающимся представителем поэзии той эпохи был художник и поэт Ван Вэй (699–759). Благочестивый буддист, «не смевший наступить на придорожную траву», он много сделал для перехода от напыщенных «фу» ханьской эпохи к интимной, воспевающей природу лирике эпохи Тан. Величайшими поэтами эпохи Тан были Ли Бо (701–762) и Ду Фу (712–770). Бо Цзюйи (772–846) наряду с лирическими стихотворениями сочинял эпические поэмы и сатиры; интеллектуальные построения и юмор играют важную роль в его творчестве. Поэмы Ли Шансиня (813–858), созданные в период упадка династии, полны ностальгии и загадочной символики.
С концом эпохи Тан «ши» утрачивают свою свежесть, и развитие получает новая поэтическая форма – «цы». Это лирические стихотворения, унаследовавшие поэтику песен жанра «юэфу». Их отличает утонченная красота и чувство меланхолии, главная их тема – любовь и разлука. Лучшим из поздних представителей жанра «цы» является Синь Цицзи (1140–1207).
Периодами развитого феодализма и наивысшего расцвета всех областей китайской средневековой культуры были VII - XIII века - время господства двух государств - Тан (618 - 907) и Сун (960 - 1279). Именно это время утвердило в веках наивысшие достижения творчества - поэзию и живопись. Периоды Тан и Сун были блестящими этапами культуры, когда расцвета достигли многочисленные виды, формы и жанры искусства.
Пути искусства периодов Тан и Сун в связи с разными судьбами государства во многом так же различны. Во время династии Тан большую роль играла монументальная скульптура и архитектура, они отличались общим для всей эпохи духом ясной гармонии, классической красоты и спокойного величия форм.
В 13 в. появляется новый вид поэзии – саньцзюй, его отличают свободный ритмический строй, более простой язык и широкий тематический диапазон. Иногда лирические, иногда повествовательные, эти стихотворения были написаны в том же стиле, что и поэтические тексты музыкальной драмы, достигшей расцвета в этот период.
Китайцы любят слушать «истории». Любая философская или историческая книга, как правило, оживлена вымышленными повествованиями. К 7 столетию появляется множество сборников фольклорных сказаний, важное место в которых принадлежит сказаниям о чудесах. Так же, как и географические тексты, подобные Книге гор и морей, где вымысел преобладает над фактами, они становятся источником для произведений более поздних писателей. Пришедший в Китай после падения династии Хань буддизм приносит с собой множество сюжетов индийского эпоса.
«У нас сейчас многое изменилось. И я хочу оказать вам несколько слов. Все мы объединены в небесные и земные созвездия и должны принести небу клятву о нашем союзе, о том, что у нас не будет никаких раздоров и до конца дней своих мы будем поддерживать друг друга в бедствиях и несчастиях и все наши силы отдадим на защиту государства и блага народа».
В эпоху Тан мастера изящной словесности получают благоприятные возможности для сочинения рассказов. Одни из них основаны на традиционных источниках, другие являются плодом новаторской фантазии, а в основу некоторых ложится личный опыт сочинителей. Главное место занимают истории о героях, влюбленных и о чудесном. Сюжеты многих рассказов составят содержание более поздних драм. Из подражавших им более поздних писателей следует выделить Пу Сунлина (1640–1715) и Ци Юня (1724–1805).
Параллельно с рассказом «лакированного» классического стиля развивается народная проза. Открытия современных историков позволяют составить представление об образцах литературы до-сунского периода, в которых проза перемежается с поэзией, а также о чисто народных сказаниях – например, о путешествии императора Тан в загробный мир (этот сюжет впоследствии вошел в роман Путешествие на Запад).
Стилистика рассказчиков на базарной площади или в чайной особенно явственно проступает в небольших книжицах «хуабэнь», дошедших до нас из сунской эпохи (960–1279). Некоторые истории, в особенности те, что опирались на исторические хроники, были слишком длинны для пересказа в один прием, вследствие чего распространение получают серийные чтения. В результате этого неуклонно растет число длинных историй с многочисленными эпизодами – до тех пор, пока гениальные одиночки не излагают их в письменной форме, которая и остается эталоном. Тремя величайшими произведениями такого рода являются романы «Речные заводи», «Троецарствие» и «Путешествие на Запад».
В основу сюжета «Речных заводей» положен исторический эпизод народного восстания в начале 12 в. Роман повествует о приключениях 108 преступников, которые постепенно объединяются в отряд и одерживают победы над правительственными войсками. Это увлекательная история о сражениях и хмельных застольях, боевом товариществе и жестокости, хитрости и волшебстве, где действуют яркие, полнокровные персонажи.
Ши Найань (1296-1370 гг.), о биографии которого практически ничего не известно, собрал воедино и обработал устные народные предания XIII в. об отдельных героях повстанческого лагеря Ляншаньбо, об их судьбе и подвигах.
В традиционном Китае считалось, что проза значима не сама по себе, она представляет интерес настолько, насколько она связана с историей. Для традиционной прозы характерна постоянная апелляция к канонам, частые ссылки на них. Общественная значимость художественной литературы определялась приносимой пользой в идеологическом, воспитательном плане. Именно в данном контексте и написан роман. Литература несла в себе воспитательную функцию, через нее прививалась мораль.
Многие исследователи отмечают, что для китайского традиционного мышления характерна неразвитость абстрактного мышления. В основе его лежит не Слово, а Образ, идеограмма, а еще точнее - иероглиф, который породил так называемый иероглифический тип мышления. Каждый иероглиф сам по себе Образ, Целое. Французский исследователь Гранэ писал: «Китайский язык кажется созданным не для того, чтобы закреплять понятия, анализировать идеи, наглядно излагать доктрины. Он целиком направлен на то, чтобы приобщить к эмоциональному состоянию, чтобы внушать поступки, чтобы покорять, обращать». Главное - не высказать точную мысль, а передать ощущение, сопутствующее определенным словам и звукосочетаниям. Поэтому исследователи говорят о чувственном мышлении китайцев.
Судьба зависит только от самого человека. Небо может лишь поддержать своей благосклонностью человека, поступающего разумно, не преследующего корыстных целей, не нарушающего меру, норму. Небо дает ци, из которых состоит психофизический склад человека и в силах любого человека стараться пополнять запасы этой космической энергии, как соблюдением нормы, так и особыми психофизическими дыхательными, сексуальными, физическими упражнениями, диетой, эликсирами и т.д.
В понимании китайцев судьба не должна была пониматься как нечто фатальное. При всех повторяющихся несоответствиях внутренней природы человека и внешних обстоятельств необходимо продолжать самосовершенствоваться. Судьба никем и ничем не предопределена, она может повернуться другой стороной в любой момент. Нельзя махнуть на все рукой и избегать моральных усилий для ее исправления. И простолюдин может стать императором, если у него достаточный запас благой энергии дэ.
Тема Судьбы, Неба, Долга и Морали являются одной из основных линий романа «Речные заводи».
Цель данной работы – рассмотреть картину мира и художественные особенности романа Ши Найаня «Речные заводи».
Задачи:
- рассмотреть исторические события, на которых построено действие романа;
- выявить особенности и тематику романа «Речные заводи»;
- изучить картину мира, представленную автором»
- выявить художественные особенности романа.
I. Исторический фон действия романа
Сунский период в истории Китая считается временем расцвета - во всяком случае, в сфере экономики, культуры, администрации. Несколько иначе обстояло дело с внешней политикой и проблемой суверенитета империи. В известном смысле можно сказать, что все три столетия Сун прошли под знаком успешного натиска северных кочевых племен и малоуспешных попыток сунской империи отразить этот натиск. Порой приходилось даже от него откупаться. Все началось с середины X в., когда сунский Китай еще даже не возник.
В начале X в. протомонгольская этническая общность киданей, обитавшая на северо-восточных рубежах китайского государства и в процессе трибализации многое впитавшая в себя в результате достаточно длительных контактов с китайцами, с китайской культурой, стала быстрыми темпами развиваться и консолидироваться. В годы, когда китайская империя была в состоянии политического разброда, Апока из рода Елюй захватил верховную власть в племени и провозгласил себя императором. Основанное им государство с 947 г. получило китайское наименование Ляо (существовало с 916 по 1125 г.). Войны с разрозненным Китаем принесли молодому государству успех: в 946 г. кидани даже ненадолго захватили столицу одного из китайских царств Кайфын. Активно укрепляясь на севере Китая, кидани добились того, что часть захваченных ими китайских земель вошла в состав Ляо.
Китайцы и корейцы помогли наладить в Ляо основы управления; на китайской иероглифической базе из китайских элементов письма была создана своя письменность (пока не расшифрованная); развивались города, ремесло, торговля, причем и здесь преимущественно за счет китайцев и корейцев. Сформировавшаяся в 960 г. империя Сун попыталась было отбить у Ляо северокитайские земли, но не преуспела в этом. Больше того, по унизительному для Китая мирному договору, заключенному в 1004 г., когда кидани вновь были у стен Кайфына, теперь уже столицы Сун, империя вынуждена была согласиться платить Ляо дань - 200 тыс. штук шелка и 100 тыс. лянов серебра ежегодно. Договор 1042 г. еще более увеличил размеры дани - до 300 тыс. штук шелка и 200 тыс. лянов серебра. Однако и это не помогло: в 1075 г. сунский Китай был вынужден уступить киданям еще несколько северокитайских округов[1]
.
Нельзя сказать, чтобы сунские императоры вовсе не стремились к организации отпора северным соседям. Напротив, они заботились об этом, в частности, уделяли много внимания своей армии, достигавшей в середине XI в. полутора миллионов. Однако, будучи напуганы военными мятежами танских цзедуши, сунские императоры сознательно ослабили роль военачальников, что не могло не сказаться на боеспособности армии. В целом стоит заметить, что ставка на умеренные уступки противнику, пусть даже унизительные для престижа Поднебесной империи, при сохранении внутриполитической стабильности в стране вполне себя оправдала: период Сун, несмотря на неудачи во внешнеполитических делах, справедливо считается эпохой расцвета Китая, о чем уже говорилось.
Аграрная политика сунских императоров сводилась в принципе к тому же, что и всегда: крестьяне должны быть обеспечены землей и платить в казну налоги. Однако отказ в 780 г. от надельной системы сделал выполнение такой задачи делом весьма нелегким. Что касается земель категории гуань-тянь, т.е. казенных (владения знати и двора, храмовые и чиновные земли), то они обычно обрабатывались сидевшими на них крестьянами, которые платили налоги владельцам земли. Частично эти земли могли, видимо, сдаваться в аренду на договорных началах. С землями категории минь-тянь, которые составляли основу земельного фонда империи, дело обстояло сложнее. По статусу все владельцы были в одинаковом положении. Реально же в наиболее выгодном положении оказывались те, у кого земли было больше (и часть ее соответственно можно было сдать в аренду) и у кого она была лучше, т.е. давала большие урожаи.
Рост числа крупных землевладельцев, как о том уже не раз говорилось, был невыгоден для государства, ибо объективно сокращал доходы казны и способствовал разорению крестьян. Именно этим объяснялись различные налоговые льготы для бедных и неполномерных крестьянских дворов. Но, несмотря на все, количество крестьян-землевладельцев снижалось, а число арендаторов, особенно из числа пришлых, кэху, росло (после реформы 780 г. они лишились прежних возможностей получать бесхозные наделы и постепенно адаптироваться; теперь они были обречены на положение неполноправных и в большинстве не имеющих собственной земли арендаторов). Поземельные отношения такого типа вели к появлению в китайской деревне немалого слоя малоземельных и безземельных, угнетенных и недовольных, что стало основой для крестьянских движений в XI-XII вв.; одно из них впоследствии было в художественной форме запечатлено в знаменитом китайском романе «Речные заводи».
Земельный кризис, восстания крестьян и неудачи империи во внешней политике привели сунский Китай в середине XI в. на грань очередного кризиса. Считавшая себя ответственной за состояние страны конфуцианская элита стала предлагать правительству реформы. С проектом, призывавшим принять ряд мер с целью «обогащения государства, усиления армии и успокоения народа», как это было удачно выражено в заголовке соответствующего трактата, выступил один из реформаторов, Ли Гоу. Но наиболее концентрированное отражение движение за реформы получило в виде нововведений Ван Ань-ши, который получил назначение на пост канцлера в 1068 т. и на протяжении нескольких лет осуществлял свои реформы. Вторая половина существования династии Сун прошла под знаком почти непрерывной борьбы империи за выживание.
«Пусть небо и земля казнят самой лютой смертью того, кто забудет добродетель, и будет попирать великое дело справедливости. Пусть все боги обрушатся на него, и пусть он нигде в течение десяти тысяч столетий не вернется к человеческой жизни; пусть навсегда погрузится он в море страданий и бедствий. Наше желание - строго охранять в сердце своем верность и справедливость, отдать все свои силы на служение нашей родине и во имя неба осуществлять на земле справедливость и обеспечить мир и порядок для народа. Пусть боги и небо будут свидетелями наших стремлений, а если мы нарушим свою клятву, то готовы понести за это тяжкую кару».
Осуществлять свою судьбу - это значит жить в согласии с природой и при этом не пытаться избегать беды: «Не стремись же к счастью, не пытайся избежать беды. Вверяй себя стихийному движению мира, в конце концов, все возвращается к единству... Совершенный человек не ведает несчастий не потому, что избегает их. Он идет вперед и встречает свою судьбу». Выход из кольца бед и несчастий не надо искать в разуме и знаниях. Не интеллект, а ровная, неколебимая воля, связывающая воедино разум и чувство, духовное и телесное, способна помочь человеку. Самодисциплина, самосовершенствование, борьба с самим собой создают тот необходимый «напряженный покой» жизни, который делает человека несокрушимым, крепким духом, внутренне самодостаточным. Можно так реализовать свою природу, что стать «равным Небу» (необязательно при этом стать императором). Жить в состоянии «напряженного покоя», или «возвышенной тревоги» можно только для самоусовершенствования, а напрягаться ради должностей и богатства бесполезно: «Если на роду написана бедность, то напряжением сил достигнешь богатства, но, достигнув его, умрешь»[2]
.
Сун - императорская династия в Китае. Пала от монгольских завоеваний.
Это полное трагическими событиями время ярко отразилось в китайской поэзии, придало ей строгость и печальное величие. Китайскую поэзию иногда сравнивают в Китае с осенней хризантемой, прекрасным, но печальным цветком. Горький жизненный опыт научил китайских поэтов трезвому отношению к жизни, а постоянная тревога перед угрозой вражеского нашествия сделала их творчество особенно эмоциональным. Многие стихи писались в то время на музыку и благодаря этому быстро приобретали популярность в виде песен. Накопленная столетиями огромная поэтическая культура давала обильные плоды. Выражения лирических переживаний и настроений в поэтической форме стало обычным в среде чиновничества. Поэтический восторг перед красотой природы или прелестью воспоминаний о любви и дружбе рождали вдохновение, и слова сами лились из души поэтов.
Возмущение и негодование, которыми кипели сердца от сознания позора, ложившегося на отчизну, поруганную завоевателями, тоска и печаль при виде горя народного, отливались в поэтические формы. Так появлялись эти необыкновенные стихи, порой записанные на стене дома или на перилах моста. Словом там, где поэта охватило вдохновение и где, переполненный им, он пропел свою прекрасную песню[3]
.
В основе этих стихов не трезвая и холодная мысль, в основе их - чувства. Причём чувства разные - ликование сердца при виде щедрой весны, листьев, цветов и солнце; его печаль в осенний непогожий день, когда в душе, как и на небе, нет просвета; тоска по безвозвратно прошедшей молодости и радость от неожиданной встречи с другом.
II
. Картина мира в романе «Речные заводи»
2.1 Содержание и характеристика романа
Роман Ши Найаня «Речные заводи» является замечательным образцом китайской художественной классической литературы и по праву занимает одно из первых мест в богатейшем культурном наследии китайского народа.
Сюжетом для романа «Речные заводи» послужило крестьянское восстание времен Сунской династии (960 - 1279). Действие романа развертывается на стыке нынешних провинций Шаньдун, Хэнань и Хебей.
В романе «Речные заводи» показано, как небольшой повстанческий лагерь постепенно превращается в грозную силу. Слава об отважных повстанцах Ляншаньбо распространяется далеко за пределы провинции Шаньдун.
Борьба против гнета и жестокости властей приобретает огромные размеры. Посылаемые против бунтовщиков войска терпят поражение за поражением. Силы повстанцев растут и крепнут. Один из главных вождей повстанцев Сун Цзян, действующий в романе, был реальной исторической личностью. Это подтверждается официальной династийной историей, в которой имеются записи о том, что в 3-й год правления Сюань-хэ (1122 г. н. э.) Сун Цзян вторгся в область Хуайян и захватил также ряд других областей». Отряды его были настолько сильны, что правительственные войска не смели даже приблизиться к ним.
С большой силой и выразительностью описывает автор вождей лагеря Ляншаньбо. Перед читателем проходят ряд образов - таких, как отчаянный удалец Лу Да, сильный и бесстрашный У Сун. Эпизод, где безоружный У Сун убивает тигра на перевале Цзин-ян-ган, как и многие другие эпизоды романа, вошел в китайские школьные хрестоматии.
В романе нашли свое отражение не только жизнь горного лагеря, помещичьих усадеб, сел и деревень, но и быт богатых городов с развитой торговлей и ремеслом. С большим мастерством описывает автор сражения повстанцев с правительственными войсками, поединки народных героев с предводителями отрядов и военные состязания.
Роман «Речные заводи» представляет собой сумму множества практически не связанных друг с другом историй, посвященных разным героям. Повествование по цепочке переходит от одного героя к другому, для связки используются эпизоды с их случайными встречами.
В романе действуют 37 основных героев, к числу которых относятся Сун Цзян - руководитель восстания, У Сун, Ли Куй, Ян Чжи и другие. Несмотря на то, что судьба сводит их в одном лагере, их характеры сильно разнятся, это выражается в речи, биографии, поступках героев и даже в воинской технике.
В романе сохраняются многие элементы песенно-повествовательных жанров: обязательный обрыв главы на кульминационном моменте с трафаретной фразой, смысл которой сводится к следующему: «О том, что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы»; композиционная структура; стихотворные вставки и образцы ритмической прозы и др. Умение складно и интересно рассказывать ценилось всегда и везде. Долгое время в Китае большая часть населения была безграмотна. Но вот парадокс: не владея ни чтением, ни письмом, среднестатистический китайский крестьянин хорошо знал и историю своей страны, и литературу. На протяжении столетий народным просвещением занимались сказители, которые, зачастую сами не знакомые с грамотой, знали наизусть отрывки из династийных историй и народных романов.
Китайский сказ – по сути та же летопись. Сейчас официальная цензура есть. А раньше ее не было, ведь китайцы – законопослушный народ, и сказители использовали только традиционные тексты. Правда, многие из них скрывали свои имена, остерегаясь гнева властей. Каждый новый император пытался приукрасить рассказ о своих деяниях, но не уничтожал то, что было до него. Поэтому сохранились неофициальные династийные истории, и они более ценны, так как там сохранилось больше информации о том, что происходило на самом деле[4]
.
«Послушай, - вмешался в свою очередь монах, ведающий приемом гостей. - Каждый, кто состоит на монастырской службе, отвечает за какое-нибудь определенное дело. Я, например, ведаю исключительно приемом гостей, приезжающих в монастырь, и уходом за ними. Что касается ближайших помощников настоятеля, келаря и других, то все это - старшие монашеские должности, и заслужить их не легко. Монахи, несущие службу келаря, казначея, надзирателя, эконома, ведают всеми хозяйственными делами монастыря. А ты только появился здесь и сразу же хочешь получить такой высокий пост! В монастыре есть и другие, второстепенные должности, вот, например, смотритель амбаров, смотритель залов для приема, хранитель священных книг, главный сборщик податей. Кроме того, у нас есть должности монахов, ведающих башнями, снабжением трапезной, чаепитием, чисткой уборных, а также ведающего огородом. Это низкий разряд монастырских должностей. Если ты, брат, хорошо поработаешь на своем месте, ну, скажем, год, тогда можно будет говорить о том, чтобы тебя назначили ведать башней. Еще через год тебе можно будет доверить наблюдение за банями, а еще через год, пожалуй, тебя назначат на должность надзирателя». Так точно автор описывает ситуацию, которая была реальна, как для того времени, так и для настоящего.
Существуют различные варианты романа «Речные заводи», число глав, в которых варьируется от 70 до 120 глав. В XVII в. роман был отредактирован Цзинь Шэн-танем, после чего приобрел современный вид (70 глав), и уже в этой редакции переводился на другие языки.
«Речные заводи» - один из первых китайских «классических» романов, первое письменное произведение, в полной мере отразившее разговорный язык и народный быт своей эпохи.
Сюжетной канвой романа «Речные заводи» явилось подлинное историческое событие — восстание крестьян под руководством Сун Цзяна (1120—1122). Основой произведения послужили многочисленные устные народные предания, столетиями передававшиеся из поколения в поколение. В увлекательной форме Ши Найань показал самоотверженную борьбу бесстрашных повстанцев, поднявшихся против произвола помещиков и чиновников. Имена многих героев романа стали в Китае символом мужества, доблести, верности долгу, силы и непобедимости. Автор воспел высокие человеческие качества народных воителей — волю к жизни, самоотверженность, непреклонность в достижении цели, бескорыстие и преданность в дружбе.
Ши Найань воссоздал в своем романе картину острой социальной борьбы, раскрыл страшную действительность с ее общественными контрастами и несправедливостями и всей логикой своих художественных повествований звал к борьбе. Прославляя национальных героев прошлого, он старался пробудить в читателях и слушателях патриотические чувства.
Так в тяжелое время монгольского владычества китайский народ вдохновлялся своей национальной героикой.
2.2 Картина мира
Ши Найань жил на переломе, когда иноземное монгольское государство Юань в результате народного восстания было заменено национальной империей Мин. Однако правление основателя Мин Чжу Юань-чжана (на троне в 1368-1398) оказалось жестоким и кровавым и не оправдало тех надежд, которые возлагали на нового правителя его соратники.
Ши Найань, один из участников антимонгольского движения, отказался служить новому императору и посвятил остаток своих
«После разгрома, учиненного в Цзянчжоу, я попал сюда, в этот лагерь, и благодаря вашему доверию, доблестные герои, стал его главой. И вот сейчас я счастлив. После того как старший брат наш Чао Гай погиб, мы не раз выступали в поход, но всегда оставались невредимыми. И все это благодаря милостям неба, а вовсе не заслугам людей. Правда, некоторые из нас попадали в плен или в тюрьму; бывало, что возвращались раненными, но все же оставались в живых. И вот сегодня все сто восемь человек собрались здесь. Поистине, подобного события до сих пор еще не было. В боях мы погубили много народу, и никак не можем искупить этот грех. Так вот, мне хотелось бы устроить моление и принести жертвы небу и земле и всем другим духам за их милость и покровительство. Помолимся, во-первых, о том, чтобы боги сохранили нам спокойствие и радость; во-вторых, чтобы император поскорее озарил нас лучами своей милости и простил нам наши великие преступления. Ведь тогда мы могли бы отдать без остатка все свои силы, а если понадобится, и жизнь служению родине. И, наконец, будем просить бога о том, чтобы душа небесного князя Чао Гая поскорее переселилась в рай, и в будущей жизни мы могли бы снова встретиться с ним. Помолимся и о душах тех, кто погиб насильственной смертью, сгорел в огне или утонул в воде, чтобы искупить свою вину перед ними и вымолить для них счастливый путь. Вот то, что мне хотелось бы сделать, но я не знаю, каково будет ваше мнение, дорогие братья мои!»
Роман «Речные заводи» стал образцом для последующих приключенческих и героических романов на несколько веков.
В нем в скрытом виде таится протест против жестокости и деспотизма новой власти империи Мин, которой автор отказался служить. Таким образом, китайский роман зародился как историческая эпопея и как повествование о героях.
Несмотря на то, что китайское государство неоднократно подвергалось нападениям и разрушалось, китайская культура проявила огромную стойкость и запас жизненных сил, и ее суть последовательно передавалась из поколения в поколение. Единство Неба и человека олицетворяет знания предков: «И вот ночью, когда наступила третья стража, со стороны северо-западных ворот неба раздался звук, похожий на звук раздираемого шелка. Все посмотрели в том направлении и увидели там большое золотое блюдо с двумя заостренными конусами, а между ними пустое пространство, которое называлось: «Открытие небесных ворот», или «Открытие небесных глаз». Оттуда исходило ослепительно яркое сияние, которое переливалось всеми цветами радуги, словно сверкание солнечных лучей в легком тумане. В центре этого сияния появился огненный шар, формой своей напоминавший корзину, который, вертясь, опустился прямо на место жертвоприношения. Описав круг над алтарем, шар исчез в южной стороне, уйдя в землю. В этот момент небо закрыло свои глаза - и все монахи сошли с возвышения. Сун Цзян велел принести мотыги и лопаты, вскопать землю и отыскать скрывшийся там огненный шар».
«Перевалив через несколько холмов, Лу Чжи-шэнь подошел к большому сосновому бору и заметил тропинку, которая уходила в лесную чащу. Следуя по этой тропинке и пройдя около половины ли, он увидел перед собой полуразрушенный монастырь. Висевшие на выступах монастырской крыши колокольчики раскачивались под ветром и издавали мелодичный звон. Взглянув па ворота, Лу Чжи-шэнь увидел полустертую вывеску. На красном фоне едва можно было различить золотые иероглифы, гласившие: «Монастырь Вагуань». Сделав еще шагов сорок, Лу Чжи-шэнь, пройдя каменный мостик, вошел в монастырь и направился к флигелю, предназначенному для постояльцев. Подойдя ближе, он увидел, что ни стен, ни ворот, которыми обычно бывают обнесены такие помещения, около здания нет».
Широко распространено убеждение, что добро будет вознаграждено, а за зло последует наказание. Простой принцип «не поступать с другими так, как не хотелось бы, чтобы поступали с тобой», преданность, почтительное отношение к родителям, просвещенность и справедливость установили общественные нормы, а пять основных добродетелей Конфуция заложили основу общественной морали и личных нравственных норм. На основе этих ценностей китайская культура олицетворяла честность, доброту, согласие и терпимость. Обычные китайские люди почитали Небо, Землю, императора, родственников и учителей. Это отражалось в глубоко укоренившихся традициях: почитание Бога, преданность своей стране, уважение семьи и дружбы, почтение к учителям и старшим. Традиционная китайская культура стремилась к гармонии человека и Вселенной и особое внимание уделяла нравственности личности. Она основывалась на конфуцианстве, даосизме и буддизме, неся в себе терпимость, социальный прогресс, нравственность и праведную веру китайского народа[5]
.
Нравственность относится к духовной сфере, таким образом, она часто воспринимается как нечто абстрактное. Важная роль культуры заключается в том, чтобы выразить подобную абстрактную нравственную систему общепонятным языком. «Все мы объединены в небесные и земные созвездия и должны принести небу клятву о нашем союзе, о том, что у нас не будет никаких раздоров и до конца дней своих мы будем поддерживать друг друга в бедствиях и несчастиях и все наши силы отдадим на защиту государства и блага народа».
Использование мифов автором романа является не совпадением, а отражением основной философии китайских мыслителей в отношении природы и человека - размышление о божественной сущности человеческой жизни. Этот роман оказал такое глубокое влияние на сознание китайцев, что имена героев использовались как нарицательные при описании определенных нравственных качеств.
Как и в других феодальных государствах, искусство Китая было тесно связано с распространенными там религиозными представлениями. Основными учениями были укоренившиеся в древности конфуцианство и даосизм, а также дополнивший их в первых веках нашей эры буддизм. Однако китайская средневековая идеология гораздо меньше подчинялась церковным догмам, чем в европейских странах. Веротерпимость Китая определялась давним сосуществованием там многих сект и религиозных школ, вобравших в себя народные верования. В недрах этих школ и философских учений на разных этапах средневековья раскрывались новые стороны познания мира, углублялось его восприятие. Поколения китайских зодчих, ваятелей и художников, стремясь обобщить свои представления о законах мироздания, обращались то к скульптуре и рельефу, то к каллиграфии и живописи. На раннем этапе средневековья, например, представления об устройстве мира полнее всего связывались с буддийской пластикой и прекрасными небожителями – музыкантами и танцовщицами, земля мыслилась обиталищем множества добрых и злых духов, милосердных божеств-спасителей. Традиционное китайское воспевание преданности и справедливости полностью воплотилось в этом выдающемся литературном произведении. Абстрактные нравственные ценности, воплотившись в художественных персонажах, обрели конкретное содержание.
«Со всех сторон, изо всех областей собрались сюда люди разного происхождения и зажили одной семьей. В этом сущность главных грозных созвездий неба и земли и красота объединения героев среди людей. На пространстве в тысячу ли они встречаются и утром и вечером, и их сердца слиты воедино. Они, эти люди, готовы жить и умереть вместе. И хоть по своему внешнему виду и по языку они отличаются друг от друга, так как пришли с разных концов страны, но каждый из них питает к другому глубокую симпатию и всех их объединяет чувство верности, искренности, высокого долга чести и взаимного доверия. Среди них есть и потомки императоров, и монахи, выходцы из богатых, состоятельных семей, и полководцы, и чиновники; одним словом, здесь собрались самые различные люди, вплоть до охотников, рыболовов и даже убийц и палачей, однако все они одинаково относятся друг к другу и называют друг друга братьями. Здесь нет разделения на благородных и подлых. Более того, они живут между собой как родные братья. Есть тут и супружеские пары и дядя с племянником, а также слуги, последовавшие за своими господами и стремившиеся к тому, чтобы отомстить за обиды. Все они наравне с другими принимают участие в пиршествах и веселятся. Никто не чуждается друг друга. Есть среди них умные и просвещенные, глупые и невежественные, есть деревенские простаки и хорошо воспитанные, изящные люди, но раздоров и подозрений тут не бывает. Каждый верит другому и понимает его. Есть среди них искусные составители бумаг, красноречивые ораторы, а также люди, мастерски владеющие мечом или копьем, ходоки-скороходы. Словом, каждый постиг в совершенстве какое-нибудь искусство и использует его здесь. Как жаль, что среди писак-клеветников не нашелся волшебник, который смог бы описать все это хорошим языком. Он надолго оставил бы память. Люди из Ляншаньбо больше всего ненавидели богачей, которые нечестным путем наживали себе состояние. Для них было счастьем уничтожать подобных людей, они считали это своей заслугой перед богами. На пространстве в пятьсот ли жило сто восемь доблестных героев. В прежнее время часто можно было слышать их имена среди вольного-люда, вести о них разносились, словно ударами в древний колокол. И лишь теперь мы можем назвать их имена в ряду созвездий, подобно тому, как перебираем одну за другой четки во время молитвы. Что же касается Чао Гая, то он не решился называться князем, а потому и отошел в другой мир преждевременно. Сун Цзян исполнил желание всех и, стремясь защищать справедливость, согласился стать главарем лагеря. Стоит ли говорить о том, как он созывал людей в горы? Ведь он всегда мечтал вступить на правильный путь и сделаться опорой императорского трона»[6]
.
III. Художественные особенности романа «Речные заводи»
Народный роман пинхуа в XIV веке лег в основу авторского романа, предназначенного уже не для слушателя, а для читателя, что исключает какую-либо импровизацию, но зато требует высокого словесного искусства. И действительно, китайский авторский роман явился как крупное литературное течение того периода, который - по тогдашнему названию страны - именуется обычно «периодом Мин» (1368-1644). Роман быстро оттеснил на задний план другие литературные направления этого периода (может быть, кроме драмы), и очень часто о периоде Мин говорят, как об эпохе великих романов[7]
.
Сразу с начала романа читатель как бы погружается в мифологическое описание: «Предание гласит, что во времена династии Сун, в период правления императора Чжэ-цзуна, много лет спустя после кончины императора Жэнь-цзуна, в военном пригороде Бяньлян Восточной столицы Кайфын, в провинции Хэнань, в войсках служил некий молодой человек по фамилии Гао, отпрыск знатного рода, пришедшего в упадок. Гао был вторым сыном и с юных лет не имел склонности к семейной жизни. Его единственной страстью было фехтованье копьем и палицей. Но особенно искусно он подбрасывал ногами мяч. Столичные жители очень метко наделяют людей кличками, поэтому молодого человека называли не так, как полагалось бы - Гао-эр, что значит Гао второй, а Гао Цю, что означает Гао-мяч. С годами он занял высокое положение, и его кличку стали писать иначе: левую составную часть иероглифа «цю» – «мао», обозначающую материал, из которого делались мячи, заменили другой составной частью «жэнь», обозначающей человека. И стал он называться Гао по имени Цю. Так его прозвище стало собственным именем».
Этот новый для Китая вид литературы сохранил многие черты, указывающие на его связь с народными повествованиями пинхуа. В частности, главы в романе называются «разами» («первый раз», «второй раз» и т. д.), кончается глава («раз») на самом интересном месте (совсем как в пинхуа или в современных нам телесериалах), и потом добавляется: «Хотите узнать, что было дальше, услышите в следующий раз» (или «прочтете в следующей главе»), а новая глава начинается со слов: «В предыдущий раз (в предыдущей главе) было рассказано, как...».
Повествование обычно начиналось с введения, где рассказчик сообщал, о чем сегодня пойдет речь: например, Глава 4, повествующая о том, как атаман разбойников оказался под расшитым свадебным пологом и как Лу Чжи-шэнь учинил скандал в деревне Таохуацунь. Завершался рассказ стихотворным резюме большого эпизода или всего рассказа.
Прибрежье в зарослях густых, -
Войска пришли туда.
Под тенью лотосов речных
Готовились суда.
или
Монаха посох вскинувши, играя,
Сражался он с героями Китая.
Вздымай во гневе инока кинжал,
Чтоб всюду он предателей сражал!
В самом тексте описания природы и наружности героев излагались образной ритмической прозой. «Более полмесяца провел он в пути, стараясь не останавливаться в монастырях и предпочитая ночевать на постоялых дворах, где готовил себе еду; днем же он заходил в придорожные кабачки. Однажды, следуя намеченным путем, Лу Чии-шэнь так засмотрелся на красоту окружающей природы, что не заметил, как наступил вечер».
Когда завершался промежуточный эпизод, давалась его оценка в виде двустишия. Все эти приемы сохранились и в авторском романе, и, может быть, наиболее неопровержимо свидетельствуют о его происхождении от народного романа пинхуа. «Здесь выгравированы имена только благородных людей. С правой стороны плиты написаны следующие четыре иероглифа: «Осуществляйте справедливость во имя неба», и с другой стороны также четыре иероглифа: «Будьте совершенными в верности и справедливости». Наверху изображены Северное и Южное созвездия, а внизу написано ваше уважаемое имя».
Основное почитание китайцев – Небо и Судьба. Поэтому на протяжении всего романа можно не один раз встретить именно это:
«Мне, маленькому и ничтожному чиновнику, самим небом предназначено быть главной звездой среди других звезд. Вы, братья мои, когда-то были людьми из одной компании. Но небо повелело нам собраться здесь ради правого дела. Количество наших главарей предопределено сейчас, и каждый из нас уже занимает соответствующую должность. Необходимо строго выполнять свой долг и не ссориться из-за места. Волю неба нарушать нельзя!
- Все это предопределено самой судьбой, так кто же осмелится нарушить волю неба и земли?! - отвечали хором присутствующие».
Не зря многие люди имеют какое-либо сходство с повадками или ассоциациями с животными. Для китайцев это означает довольно много, поэтому и не удивительно, что в романе можно встретить эти названия.
В Китае есть высшее божественное начало - Небо. Это высшая верховная всеобщность, абстрактная и холодная, строгая и безразличная к человеку. Ее нельзя любить, с ней нельзя слиться, ей невозможно подражать, как и нет смысла ею восхищаться. Правда, в системе китайской религиозно-философской мысли существовали, кроме Неба, и Будда, и Дао (Основная категория религиозного и философского даосизма), причем Дао в его даосской трактовке (существовала и иная трактовка, конфуцианская, воспринимавшая Дао в виде Великого Пути Истины и Добродетели) близко к индийскому Брахману. Именно Небо всегда было центральной категорией верховной всеобщности в Китае.
Важнейшей особенностью древнекитайской религии была весьма незначительная роль мифологии. В отличие от всех иных ранних обществ и соответствующих религиозных систем, в которых именно мифологические сказания и предания определяли весь облик духовной культуры, в Китае уже с древности место мифов заняли историзованные легенды о мудрых и справедливых правителях.
Тесно связанный со всеми этими деятелями культ этической нормы (справедливость, мудрость, добродетель, стремление к социальной гармонии и т. п.) оттеснил на второй план чисто религиозные идеи сакрального могущества, сверхъестественной мощи и мистической непознаваемости высших сил. Иными словами, в древнем Китае с весьма раннего времени шел заметный процесс демифологизации и десакрализации религиозного восприятия мира. Божества как бы спускались на землю и превращались в мудрых и справедливых деятелей, культ которых в Китае с веками все возрастал. Этически детерминированный рационализм, обрамленный десакрализованным ритуалом, уже с древности стал основой основ китайского образа жизни. Не религия как таковая, но, прежде всего ритуализованная этика формировала облик китайской традиционной культуры. Все это сказалось на характере китайских религий, начиная с древнекитайской.
Конец романа также указывает на близость народным произведениям.
«Сияние от земли взметнулось в небо.
Небесные созвездия и земные созвездия спустились к людям,
Если говорить об этом, то от дерзости даже мороз пробирает по коже.
Если же говорить о местах, где это происходило, то даже у героев дух захватывает.
Все стоящие за справедливость и равнодушные к богатству стекались на водные пространства в Ляншаньбо.
Туда же собрались и те, кто горел чувством мести»[8]
.
Словесность в китайской традиции была призвана не выражать, а скрывать, ограждать неназываемое. Вольтер говорил, что из всех народов мира китайцы написали больше всех, чтобы сказать меньше всех. Всегда присутствовали два смысла - очевидный и скрытый.
В традиционной литературе, как и в любом творчестве в Китае, наблюдается синтез трех традиций - конфуцианской, буддистской, даосской. Среди них были и рассказчики, которые изо дня в день рассказывали об исторических событиях древности. Первыми такими рассказчиками были буддийские монахи, которые пересказывали жития Будды и его учеников, потом профессиональный устный рассказ пополнялся историческими и героическими сюжетами. Чтобы люди приходили слушать продолжение рассказа, надо было закончить повествование дня на загадочном повороте сюжета. Эти устные эпопеи стали записывать, и появилась особая литература, в которой исторические факты соединялись с легендами, преданиями[9]
.
«А теперь мы расскажем, что произошло с двумя стражниками. Они накупили жертвенной снеди, сварили и изжарили ее и ждали своего начальника в кумирне, как им было велено. Наступил полдень, но никто не появлялся. Стражник по имени Ли встревожился и решил пойти домой к Ван Цзиню. Там он увидел, что все ворота закрыты на замок и в доме никого нет. Ли долго искал хозяев, но так никого и не нашел. День клонился к вечеру, и у второго стражника, остававшегося в храме, тоже возникли подозрения. Он поспешно возвратился в дом Ван Цзиня, и вместе с Ли обшаривал его до самых сумерек. Стемнело, но ни мать, ни сын домой не возвратились. На следующий день оба стражника обошли всех родственников Ван Цзиня, но так его нигде и не нашли».
В традиционном Китае считалось, что проза значима не сама по себе, она представляет интерес настолько, насколько она связана с историей. Для традиционной прозы характерна постоянная апелляция к канонам, частые ссылки на них. Общественная значимость художественной литературы определялась приносимой пользой в идеологическом, воспитательном плане. История для конфуцианцев всегда играла важную роль, (даосы не признавали никакой значимости истории) она была синонимом древности, а «древность есть зерцало», это идеальная субстанция, в которой сопоставлялись другие виды творческой деятельности. «В шестикнижии нет ни одной книги, которая не была бы историей». Пиетет, почитание старины, сакрализация древних правителей опирались на сентенцию Конфуция: «Я передаю, но не создаю. Я верю в древность и люблю ее»[10]
.
К литературному творчеству относились как к пустой затее, если оно не было обусловлено полезностью. Литература несла в себе воспитательную функцию, через нее прививалась мораль. «Польза» художественной литературы была в том, что она обладала большим воздействием на людей, вымысел помогал раскрыть, наполнить описанием нравов, характеров, времени сухие исторические хроники и канонические книги, непонятные рядовому читателю.
«Братья мои, занимающие большие и малые должности! Каждый из вас со всем усердием и прилежанием должен выполнять ту работу, которая поручена ему. Во имя долга и справедливости никто не смеет нарушать установленных законов. Того, кто сознательно нарушит порядок, мы будем беспощадно, без всякого снисхождения судить по военным законам».
Заключение
В ХVI-ХVП в. Китай вышел из эпохи позднего средневековья, состоялся пересмотр традиционных ценностей и взглядов. Все большую популярность приобретали идеи всепроникающего единства мира, развивались астрономия, естественные науки, медицина и фармакология. Даосизм в эту пору приобретает особый статус. Даосы занимают высокие государственные посты, активно участвуют в дворцовых интригах и заговорах, строятся новые даосские храмы. Конфуцианской концепции неизменности, константности не соответствует духу времени, на смену приходит даосская идея универсальной изменчивости, непрерывного изменения, становления, естественным потоком чего захвачен и сам человек. Концепция изменчивости сдвинула с мертвой точки ортодоксальное пренебрежение к демократическим жанрам литературы и способствовала бурному развитию городской повести, романа, драмы. Главным становится не рассудочное, а эмоциональное восприятие мира.
Эмоции и мысль невозможно отделить друг от друга, как инь и ян.
Эмоциональный мир китайца был подчинен норме, ритуалу, этикету. Было неприлично открыто и в отчетливой форме проявлять свои истинные эмоции - радость, гнев, печаль. Если нарушается норма, полагали блюстители ли, чувства становятся страстями: к славе, выгоде, вещам. Это свидетельствовало о том, что человек впадал в эгоизм, переходящий в главный порок - гордыню. «Радость и гнев - это отступление от Дао, печаль и скорбь - утрата дэ; страсти и вожделения - путы человеческой природы. Человек, охваченный гневом, разбивает инь, охваченный радостью - разбивает ян, ослабление духа делает немым, возбуждение вызывает безумие... Высший покой в том, чтобы постигать, но не меняться; высшая пустота в том, чтобы не обременять себя страстями, высшее равновесие в том, чтобы ни любить, ни ненавидеть... Когда ничто не радует, не гневит, не несет ни наслаждения, ни горести, то тьма вещей приходит к сокровенному единству. Тогда нет ни истинного, ни ложного, изменения происходят подобно сокровенным вспышкам». Идеалом было бесстрастие, пресность, серость, невыявленность истинных чувств - это считалось золотым путем Середины, Нормы. Задержанные искусственно эмоции прорывались с неистовой силой в восстаниях, бунтах, преступлениях.
«Мне, маленькому и ничтожному чиновнику, самим небом предназначено быть главной звездой среди других звезд. Вы, братья мои, когда-то были людьми из одной компании. Но небо повелело нам собраться здесь ради правого дела. Количество наших главарей предопределено сейчас, и каждый из нас уже занимает соответствующую должность. Необходимо строго выполнять свой долг и не ссориться из-за места. Волю неба нарушать нельзя!»
Вместе с тем при сходных чертах культура периодов Тан и Сун имела и некоторые отличия, связанные с несходством исторических судеб. Мощное и активное в своей завоевательной политике, Танское государство поддерживало связи со многими странами, в него стекались представители разных держав. Арабы и персы, корейцы и японцы обучались в столице Чанъань, иноземные купцы основывали в китайских портах свои колонии. Взглядом вширь, мощным созидательным пафосом было проникнуто и искусство танской поры.
Сунская культура сложилась уже в иной исторической обстановке. Хотя города в 10–12 веках были не менее значительными культурными центрами, чем танские, сама страна занимала меньшую территорию. Завоевания киданей и тангутов, а затем чжурчжэней отсекли сначала ее северные области, а в 13 веке монголы подчинили и все остальное государство. В связи с перемещением столицы и бегством двора в 1127 году из Кайфына в Ханчжоу Сунский период как бы распался на два тоже весьма несхожих между собой этапа – Северосунский (960–1127) и Южносунский (1127–1279). Для сунского времени, когда людям пришлось испытать ужасы войны, бедствия и унижения, характерным было иное, более драматическое, ощущение жизни: интерес ко всему местному, пристальное внимание к своей природе, своей древности, своим легендам.
«Со всех сторон, изо всех областей собрались сюда люди разного происхождения и зажили одной семьей. В этом сущность главных грозных созвездий неба и земли и красота объединения героев среди людей. На пространстве в тысячу ли они встречаются и утром и вечером, и их сердца слиты воедино. Они, эти люди, готовы жить и умереть вместе. И хоть по своему внешнему виду и по языку они отличаются друг от друга, так как пришли с разных концов страны, но каждый из них питает к другому глубокую симпатию и всех их объединяет чувство верности, искренности, высокого долга чести и взаимного доверия. Среди них есть и потомки императоров, и монахи, выходцы из богатых, состоятельных семей, и полководцы, и чиновники; одним словом, здесь собрались самые различные люди, вплоть до охотников, рыболовов и даже убийц и палачей, однако все они одинаково относятся друг к другу и называют друг друга братьями. Здесь нет разделения на благородных и подлых. Более того, они живут между собой как родные братья».
Список литературы
1. Алексеев В.М. Китайская классическая проза. - М., 1988.
2. Алексеев В.Н. Труды по китайской литературе. – М., 2003.
3. Бычкова Т.А. Культура традиционных обществ Китая и Японии. Культура Китая. Китайская проза и поэзия. – М., 2003.
4. Васильев Л.С. История религий Востока. - М., 1998.
5. Васильев Л.С. Некоторые особенности системы мышления, поведения и психологии в традиционном Китае. / Китай: традиции и современность. - М., 1976.
6. Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайской мысли. - М., 1989.
7. Итс Р.Ф., Смолин Г.Я. Очерки истории Китая с древнейших времен до середины XVII века. – М., 2003.
8. Малявин В.В. Китайская цивилизация. - М., 2000
9. Ши Найань Шуйху цюаньчжуань (Речные заводи). – М., 1987.
[1]
Итс Р.Ф., Смолин Г.Я. Очерки истории Китая с древнейших времен до середины XVII века
[2]
Алексеев В.Н. Труды по китайской литературе. – М., 2003.
[3]
Малявин В.В. Китайская цивилизация. - М., 2000
[4]
Алексеев В.М. Китайская классическая проза. - М., 1988.
[5]
Васильев Л.С. История религий Востока. - М., 1998.
[6]
Ши Найань Шуйху цюаньчжуань (Речные заводи). – М., 1987.
[7]
Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайской мысли. - М., 1989.
[8]
Ши Найань Шуйху цюаньчжуань (Речные заводи). – М., 1987.
[9]
Васильев Л.С. Некоторые особенности системы мышления, поведения и психологии в традиционном Китае. - Китай: традиции и современность. М., 1976.
[10]
Бычкова Т.А. Культура традиционных обществ Китая и Японии. Культура Китая. Китайская проза и поэзия. – М., 2003.